Вся жизнь - небу

СТРАНИЦА СЕДЬМАЯ Годы 1939-й — 1945-й

В 1939 году Михаилу Громову исполнилось сорок лет. Он стал ведущим испытателем, вырос в крупного авиационного специалиста. Широко шагнула вперед и отечественная авиация. Не первый год страна располагала своими бомбардировщиками, истребителями, множеством пассажирских машин, своими моторами и своей огромной армией пилотов.

В середине и конце тридцатых годов в нашей стране получило бурное развитие опытное самолетостроение. В Москве, Ленинграде, Киеве, в других городах появились многочисленные конструкторские бюро. Создаваемые самолеты проходили испытания на слабо оснащенных, разрозненных летно-испытательных станциях, не имевших твердого штата опытных летчиков-испытателей, ведущих инженеров, прибористов и совершенной приборно-измерительной аппаратуры. Неполноценная летная доводка задерживала выход на аэродромы новых самолетов, приводила к частым авариям и катастрофам.

В Европе уже шла война. Немцы оккупировали многострадальную Польшу, заняли в результате мюнхенского сговора Чехословакию, разбили французов и англичан в Нормандии, захватили Францию. На ряде европейских фронтов важную роль в разгроме хорошо вооруженных армий играла немецкая авиация.

А наша страна в то время только начинала перевооружение и обновление своих военно-воздушных сил. Предстояли срочные меры по отработке новых истребителей конструкции С. А. Лавочкина, А. И. Микояна, А. С. Яковлева, штурмовиков С. В. Ильюшина, бомбардировщиков А. Н. Туполева и В. М. Петлякова. Множество проблем перевооружения ВВС нельзя было решить без широких летных испытаний и исследований. Именно это и волновало на рубеже сороковых годов группу ученых, инженеров, ведущих летчиков-испытателей.

Но наступило 22 июня 1941 года.

На третий день войны президент США Рузвельт заявил об оказании помощи СССР в борьбе с фашистской Германией, пообещав передать партию самолетов.

Спустя два месяца, в начале августа, группа известных летчиков во главе с М. М. Громовым отправилась в США Северным морским путем за самолетами «летающая крепость».

Восемнадцать советских летчиков на двух гидросамолетах приводнились на западе США. Потом перелетели в Вашингтон, где начались торги по поводу американских бомбардировщиков В-24, обещанных воюющему с фашистской Германией Советскому Союзу.

Громов несколько раз вылетал на В-24 и откровенно похвалил американский самолет. Полетали на нем и другие летчики. Надо скорее возвращаться домой, чтобы помочь истекающей кровью Родине. Но вдруг в переговорах что-то застопорилось. Громов, ответственный за всю операцию, не мог добиться конкретного ответа на вопрос, в чем дело. Военное министерство, с которым он был в постоянном контакте, вместо В-24 предложило самолеты В-25.

Громов связался с консульством, находившимся в Лос-Анджелесе, с советским посольством. К специалистам подключились политики, пытаясь разгадать маневр американских военных чиновников.

Через неделю начались полеты на В-25. День Громов летает и садится, второй летает, третий… Самолет неустойчив, особенно на взлете. Может быть, он ошибается? Нет, ему верят. Но он все равно добивается, чтобы на машине полетали А. Юмашев и другие летчики. Да, его оценка точна. Самолет еще «сырой», требует большой доработки, брать его нельзя.

За ужином один из высокопоставленных американских чиновников поинтересовался у Громова:

— Как вам удалось установить дефект двадцать пятой машины?

— Я летчик-испытатель, — ответил Громов, — и хорошо понимаю, какие нам сейчас нужны самолеты — в моей стране идет жестокая война.

— Мы вам дадим самолеты. Получайте В-25 и летите бомбить немцев.

— Нам нужны надежные машины, — подчеркнул Громов. — А В-25 — плохие самолеты.

— Дело ваше, но В-24 мы дать вам не можем.

— Почему?

— На нем установлено секретное оборудование.

Не один день продолжались переговоры, но конца им не было видно. И тогда решили обратиться к президенту США и просить его о помощи.

Встреча советских летчиков с Франклином Рузвельтом состоялась в начале декабря. Направляясь к нему, Громов вспоминал, как четыре года назад, после перелета, один министр на приеме у президента говорил:, Десять лет дипломатических отношений не могли бы сделать столько для сближения наших народов, как ваш полет». Рузвельт горячо поддержал министра, захлопав в ладоши.

«Интересно, что скажет президент теперь?» — думал Михаил Михайлович, поднимаясь на второй этаж Белого дома.

Франклин Рузвельт радушно встретил Громова и тех, кто его сопровождал. Комната, в которой он находился, совсем не изменилась и по-прежнему больше походила на покои богатого спортсмена-рыболова, чем на кабинет президента. Стены украшали картины, изображавшие рыболовные снасти, тунцов, сцены из жизни рыбаков.

Рузвельт помнил предыдущую встречу, перелет двух советских самолетов через Северный полюс, убежденно говорил о солидарности американцев с советскими людьми в их войне против фашизма, обещал поддержку, помощь. Однако «крепость» В-24 советские летчики так и не получили. Они улетели домой с пустыми руками.

На третий день после возвращения М. М. Громов, доложив Верховному Главнокомандующему о результатах неудавшейся миссии, обратился к нему с просьбой:

— Хочу получить задание и отправиться на фронт.

Сталин делает несколько шагов вдоль длинного стола, о чем-то думая.

— Вам надо ехать на Калининский фронт заместителем командующего ВВС фронта, — говорит он.

Громов думает по-иному. Авиация у него в крови, он сумеет разобраться в любой ситуации и на земле, и в воздухе, но командного опыта маловато.

— Не выше дивизии, пожалуйста, — просит он.

— Поедете в 31-ю смешанную истребительно-бомбардировочную дивизию, — заключает Сталин. — Присмотритесь к взаимодействию авиации и наземных войск и сообщите свои соображения. Повнимательней присмотритесь.

Ровно через три месяца комдив Громов, человек точный, собранный, уравновешенный, послал докладную в Москву. В ней он изложил свои первые наблюдения, сделав вывод, что дело с взаимодействием авиации и наземных войск обстоит не совсем благополучно. Наземные части работают по одним целям, а авиационные части — по другим, без взаимодействия. Так воевать нельзя, заключал Громов, необходимо всеми силами добиваться четкого, заранее продуманного взаимодействия всех родов войск.

Проходит очень немного времени, и Михаила Михайловича вызывают в Москву. После разговора с И. В. Сталиным М. М. Громов назначается командующим 3-й воздушной армией на Калининский фронт. С июня 1943 года он становится командующим 1-й воздушной армией Западного фронта.

Громов часто бывает в полках, дивизиях, проверяет материальную часть соединений, интересуется моральным духом летчиков, учит, воспитывает их, обращая особое внимание на подготовку ведущих групп и их заместителей. Немало времени уделяет он управлению боевыми действиями: помогает формировать новые авиационные подразделения в своей воздушной армии. В частности, выезжает на учения во вновь созданную и переданную ему 1-ю штурмовую дивизию, которой командовал Н. П. Каманин, Герой Советского Союза, участник спасения челюскинцев.

Проверить боевую подготовку летчиков на учения приехали К. Е. Ворошилов, Г. К. Жуков, А. А. Новиков, А. В. Ворожейкин, А. И. Шахурин, Н. Н. Воронов и другие военачальники. Судьи были весьма строгие. И тем не менее полки заслужили хорошие оценки. Командиры корпусов и дивизий, принимавшие участие в летно-тактическом учении, были приняты Верховным Главнокомандующим. Из выступления И. В. Сталина стало ясно, что он хорошо осведомлен о состоянии дел в авиации, о положении во вновь созданных корпусах и дивизиях, знаком с итогами только что прошедших учений. Особое внимание было обращено на управление авиацией по радио, на соблюдение точности по времени и местоположению при нанесении бомбовых ударов.

Учебно-боевые полеты неизменно занимали внимание Михаила Михайловича Громова — его незаурядный опыт испытателя помогал находить оптимальные решения. Он в самых сложных условиях старался находить время на то, чтобы научить летчиков воевать. Обычно на это уходило не менее месяца. В полках и дивизиях создавались специальные группы, выделялись для обучения летчиков боевым действиям опытные командиры, разрабатывались программы. Спустя небольшое время начинались учебно-боевые полеты.

Но, несмотря на курс обучения, потери в личном составе и самолетах были по-прежнему велики. Одна из причин заключалась в слабом, порой неумелом прикрытии штурмовиков истребителями, а также в шаблонном использовании нашей штурмовой авиации. Элемент внезапного нанесения бомбовых и штурмовых ударов по врагу с нашей стороны почти полностью отсутствовал. Волновало это положение и штаб, и командующего 3-й воздушной армией генерала Громова. В начале 1942 года он проводит совещание, на котором обсуждается вопрос боевого применения авиации и снижения потерь. В совещании участвовали командиры авиакорпусов В. Г. Рязанов, В. А. Судец, Е. М. Белецкий, В. В. Степичев, командиры дивизий и полков.

М. М. Громов сделал серьезный доклад, в котором подвел итоги боевой деятельности авиации Калининского фронта за три месяца. Он подчеркнул, что летчики оказали большую помощь войскам фронта в районе Великих Лук и города Белого, уничтожив резервы врага, много живой силы и техники, но, к сожалению, и сами понесли большие потери.

Подробный анализ действий всей фронтовой авиации, мнение товарищей по общему делу, командиров, штабных работников подсказали немало верных решений в дальнейших операциях летчиков, более четком применении авиации. Ей же в ту пору, особенно в первые два года войны, особенно бомбардировочной и дальнебомбардировочной, приходилось не столько сокрушать промышленные и военные объекты в тылу врага, сколько активно работать в тесном контакте с наземными войсками. Важно было во что бы то ни стало остановить наступление сухопутных войск противника, не дать ему продвинуться в глубь страны, а затем отбросить его назад. Выбивать танки, уничтожать механизированные колонны, артиллерию, жечь на стоянках фронтовую и дальнюю авиацию немцев — вот от чего в большой степени зависел в то время успех боевых действий наших войск.

Фронт жил боями, старался избегать неудач, стремясь к продвижению вперед и нанося немалый урон врагу. Перед воздушной армией ставились разные по трудности боевые задачи, выдвигались новые требования.

Шли фронтовые недели, месяцы. Воздушная армия Громова в нелегких условиях штурмовала фашистские позиции, прикрывала наши войска, вела зачастую неравные воздушные бои, уничтожая вражескую авиацию. Однако гибли и боевые соратники, но все больше опыта приобретали оставшиеся в живых.

Ставка Верховного Главнокомандования не обещала большой помощи, резервов, так как основные стратегические задачи решались на других направлениях.

Надо было теснить, гнать врага с родной земли, используя все резервы, какими располагал фронт. Поэтому командование, планируя одну из боевых операций, пошло на хитрость. У Духовщины на Смоленщине, нащупав с помощью разведки слабое место у противника, командование решило создать впечатление, что наступление пойдет в прежнем направлении, в обход города слева, а на самом деле подготовить и нанести главный удар в обход города справа.

Громов в деталях запомнил ту операцию, потому что был одним из ее инициаторов и исполнителей.

Надо было добиться такого положения, чтобы враг поверил в ложный замысел. И вот началось. Там, где войска готовились к удару, развернулись земляные работы, подразделения стали зарываться» в землю, имитируя оборонительные работы. Усилили свои действия наземная и наша воздушная разведки. В разведку Громов посылал самых умелых и внимательных летчиков.

На другом участке, на ложном направлении, армейский корпус активизировал свои действия. И здесь важную роль должна была сыграть воздушная армия, которой командовал М. М. Громов. От ее действий зависело многое. Главное — заставить противника поверить в истинность начавшегося ложного наступления и не дать ему разгадать замысел командования.

«Вместе со своим штабом мы тщательно отработали весь план воздушной операции и довели его до каждого летчика, до всех, кому предстояло его осуществлять, — вспоминает Громов. — Я сам побывал в эскадрильях, беседовал с летчиками, сделал два или три разведывательных вылета.

Чтобы запутать немцев окончательно, контрудар на ложном направлении наши войска нанесли днем раньше. А всю ночь перед этим «работала» авиация. Две тяжелые авиадивизии бомбили непрерывно район южнее Духовщины. Войска противника в том месте были сосредоточены особенно плотно. Совершив налет, самолеты возвращались на аэродромы, брали новый боезапас и поднимались снова в ночное небо.

По два-три вылета, с позднего вечера и до раннего утра, совершили летчики. Я в ту ночь не сомкнул глаз. Удастся ли обмануть врага? Кто хитрее: мы или они? Даже если не удастся, размышлял тогда я, все равно мы их крепко побьем.

В четвертом часу ночи, на рассвете, ко мне не вошел, а ворвался начштаба и еще с порога возбужденно сообщил:

— Товарищ командующий! Немец поверил! Прямо под наши бомбы он стягивает войска, оголяя город справа…

На войне Михаилу Михайловичу не раз приходилось самому руководить боевыми действиями авиации. Поэтому проводя всевозможные фронтовые оперативки, совещания командного состава армии, он призывал командиров творчески подходить к любому заданию штаба армии и фронта и сам стремился к этому, показывал пример, участвуя в разработке и осуществлении ряда операций. Об одной из них рассказал фронтовой товарищ Громова генерал А. К. Богородецкий:

«Дело было летом 1942 года. Фронт проходил тогда по смоленской земле. Все помнится, будто вчера было: противник наседает, атакует, наступает. И вдруг захлебнулась одна атака, вторая. Наступление приостановлено. Это сделали пикирующие бомбардировщики, направленные штабом армии. Громов внимательно следит за происходящим, анализирует, исследует. Возвращаясь на аэродром, немцы садятся за обед ровно в 13 часов — они известные педанты, даже на фронте. И наш командующий приказывает: удар по аэродрому надо нанести в 13.10 или в 13.15. Пройти вдали от вражеского аэродрома, дойти до линии фронта, сбросить по одной-две бомбы и, возвращаясь домой, устремиться на аэродром, нанести сокрушительный бомбовый и штурмовой удар по гитлеровцам.

Замысел удался. Обед на аэродроме был в разгаре. Шла заправка самолетов. И тут на головы врага посыпались сначала осколочные, потом зажигательные бомбы. Затем на переполошенных немцев кинулись штурмовики. Половины самолетов, свыше ста летчиков недосчитались фашисты. Через три дня этот аэродром заняли наши войска».

Наступил июнь 1943 года. Две противоборствующие гигантские военные армады готовились к крупнейшему во второй мировой войне, как покажет потом история, сражению на Курской дуге. 1-й воздушной армии Громова, а также 2-й и 15-й воздушным армиям уже на той стадии подготовки к битве отводилась важная роль: летчики должны были методично наносить удары по дальним гитлеровским аэродромам, чтобы уменьшить налеты немецкой авиации на Горький, Саратов, Ярославль.

День за днем уходили авиаэскадрильи, прикрываемые истребителями, в дальние рейсы. Днем и ночью работала авиация. Не смыкал глаз командующий, работал круглосуточно штаб.

Прошло три дня. В сообщении от 10 июня 1943 года указывается, что воздушные силы трех армий подвергли мощным ударам 28 вражеских аэродромов, расположенных на центральном и южном участках фронта. В результате операции на аэродромах противника было уничтожено 234 самолета и сбито в воздушных боях 246 машин. Успех операции благоприятно повлиял на обстановку в воздухе к началу битвы на Курской дуге.

И вот наступили дни Курской эпопеи. 1-я воздушная армия во время этого сражения действовала в направлении Орла. Она прикрывала 11-ю гвардейскую армию, которой командовал И. X. Баграмян, и всячески содействовала ей в той исторической битве, нанося удары по врагу с воздуха между Орлом и Брянском. М. М. Громов с 12 июля и до начала августа не покидал КП И. X Баграмяна, руководя боевыми операциями своих летчиков в полном взаимодействии с наземными войсками.

В составе 1-й воздушной армии действовал авиационный полк «Нормандия», которому командующий уделял много внимания, координируя боевые действия французских и советских пилотов. В жарких боях на Курской дуге участвовал Пьер Пуйяд, заменивший вскоре на посту командира полка «Нормандия» погибшего Жана Тюляна.

Обо всем, что происходило во французском полку, о его потерях, нуждах и материальной части, новом пополнении и тренировках хорошо знал командующий армией М. М. Громов. Он бывал в полку регулярно, держал постоянную связь с командиром 303-й авиадивизии Г. Н. Захаровым, куда входили французские летчики. Правительство Франции наградило М. М. Громова высшей наградой — командорским крестом ордена Почетного Легиона.

Фронтовые дороги… Навсегда врезались они в память генерал-полковника авиации в отставке Михаила Михайловича Громова.

Часто погода не благоприятствовала полетам. Дожди день ото дня все больше и больше насыщали землю влагой, она раскисала, не успевала высыхать.

Но летали в любую погоду. И когда на КП раздавался звонок из штаба фронта, когда возникала срочность в авиационных действиях, М. М. Громов и его помощники задавали обычно только два вопроса: сколько самолетов? какой квадрат?

Летом 1944 года генерала Громова перевели в Москву. Его назначили начальником Главного управления боевой подготовки фронтовой авиации. Не раз в годы войны думал Михаил Михайлович о будущих летчиках-испытателях. Он знал: кончится война, и не фронт, а народное хозяйство будет нуждаться в авиации. Перестроятся заводы и будут выпускать самолеты для гражданского флота. Он знал: на смену моторной придет реактивная авиация, вместо боевых одноместных истребителей на трассы выйдут самолеты-гиганты, способные взять на борт сто, двести и более пассажиров. Все эти машины надо будет испытывать, «доводить до ума». Потребуются опытные кадры.

Тогда же, в 1944 году, по инициативе Громова были впервые организованы курсы повышения квалификации летчиков-испытателей. Среди них оказалось много фронтовых летчиков. Спустя три года открыла двери и пригласила в свои стены первых слушателей Школа летчиков-испытателей, детище генерала Громова…

Радостно, возбужденно, хотя у него спокойный и уравновешенный характер, встретил Михаил Михайлович День Победы. Москва ликовала. Расправляла плечи страна, и столица, прихорашиваясь, готовилась к Параду Победы.

23 июня 1945 года все газеты страны опубликовали приказ Верховного Главнокомандующего:

«В ознаменование победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск Действующей армии, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона, — Парад Победы.

На парад вывести: сводные полки фронтов, сводный полк Наркомата обороны, сводный полк Военно-Морского Флота, военные академии, военные училища и войска Московского гарнизона.

Парад Победы принять моему заместителю Маршалу Советского Союза Жукову.

Командовать Парадом Победы Маршалу Советского Союза Рокоссовскому…»

Генерал-полковник авиации, заслуженный летчик СССР Михаил Михайлович Громов во время парада находился в группе военачальников страны на одной из гостевых трибун. Празднично, нарядно и торжественно выглядела в тот долгожданный день Красная площадь.

Порядок построения сводных полков, выстроившихся с восходом солнца квадратами на подходе к Красной площади, напомнил присутствующим размещение одиннадцати фронтов Красной Армии на полях сражении от Ледовитого океана до Черного моря.

Громов внимательно и зорко смотрел за прохождением войск по исторической Красной площади. Первыми шли воины Карельского фронта, за ними — Ленинградского, Прибалтийского. Затем на площадь вступили представители всех родов войск Белорусских фронтов — 3-го и 2-го. Во главе каждого сводного полка шел командующий фронтом или его заместитель.

На брусчатку площади выходят воины 1-го Белорусского фронта, и Громов напрягает зрение. Его воздушная армия воевала в составе этого фронта, многое у него связано с ним, с его военачальниками, командующими армиями, родами войск, командирами полков, с кем приходилось взаимодействовать в боевой обстановке, громя ненавистного врага. Впереди сводного полка идет В. Д. Соколовский, заместитель командующего фронтом, впоследствии Маршал Советского Союза. За ним — шеренга советских военачальников: маршал бронетанковых войск С. И. Богданов, ближе к Мавзолею, через два человека от него, — командующий легендарной 62-й армией, позднее также удостоенный звания Маршала Советского Союза, В. И. Чуйков. Для Громова нет незнакомых в том генеральском строю, что идет впереди сводного полка. Вон, подняв голову и чуть повернув ее к Мавзолею, четко ставит ногу командующий 1-й гвардейской танковой армией, в последующем маршал бронетанковых войск, М. Е. Катуков. Воины несут множество прославленных в боях знамен полков и соединений фронта. Сверкая обнаженными шашками, пешим строем проходят у Мавзолея конники. Ведет их гвардии майор, Герой Советского Союза, потомственный донской казак В. Я. Бирюков. Его грудь украшают восемь орденов, много медалей. И наконец, за конниками идут летчики. Громов всматривается в знакомые и незнакомые лица воздушных асов и радуется их четкому, безукоризненному шагу. Они бесстрашно громили гитлеровцев с воздуха. Сегодня им аплодируют на земле.

Тысячетрубый оркестр внезапно смолкает. Со всех сторон несется резкая, четкая дробь барабанов. На площадь вступает необычная колонна. Двести советских воинов несут наклоненные к земле знамена и штандарты разбитых и разгромленных немецко-фашистских частей и соединений. Это трофеи советских войск. Они добыты в жестоких, победных сражениях. Вот колонна поравнялась с центральной трибуной и замерла на мгновение. Сделан поворот направо, и бойцы бросают к подножию Мавзолея, на мостовую поверженные фашистские знамена и штандарты. Таков бесславный конец «блицкрига», таков результат разбойничьего похода гитлеровцев на Восток.

Этим и завершили свое прохождение по Красной площади войска Действующей армии. Затем началось шествие воинов Московского гарнизона, курсантов военных академий и училищ, боевой техники. Весь Парад Победы длился два часа.

Демонстрацию трудящихся Москвы на Красной площади из-за сильного дождя, начавшегося неожиданно, пришлось отменить.

Все промокли насквозь, промокли до нитки. Но настроение от этого ни на йоту не ухудшилось. Ничто не могло в тот день испортить его. Ликовала Москва, ликовала страна, празднуя трудную победу. И Громова переполняло чувство гордости за армию-победительницу, за воздушный флот, с которым он породнился в свои неполные восемнадцать лет.

И снова лето, снова я у Михаила Михайловича Громова.

Открыта настежь балконная дверь. В ее проеме виднеется Дом Совета Министров РСФСР, высотное здание СЭВ.

Гостиная квартиры Громовых обставлена просто. Старинный диван красного дерева соседствует с большим столом. Справа в углу — рояль «Стейнвейн». На стене, напротив рояля, в раме под стеклом, висит редкий рисунок Л. Пастернака «Рахманинов за роялем». В левом углу около балкона растет роскошный кактус, в правом стоит телевизор, рядом — кресло и столик с телефоном. Немало часов проводит в этом кресле Михаил Михайлович.

Прямо из гостиной дверь ведет в другую комнату, где стоит его рабочий стол, заваленный бумагами, письмами.

И еще — книги, много книг. Авторская надпись на одной из них, посвященной И. М. Сеченову, гласит:

«Выдающемуся летчику нашей эпохи, глубокоуважаемому Михаилу Михайловичу Громову, открывшему значение научных идей И. М. Сеченова для сложнейшей деятельности авиаторов, для становления личности совершенного Человека, — от одного из авторов этой книги с самыми сердечными пожеланиями».

Михаил Михайлович, как и много лет назад, по-прежнему работает над собой, восхищается совершенством, любуется прекрасным. И продолжает писать свои мемуары.

Снова тот редкий в сегодняшней жизни Громова день, когда он дома — и один. Я невольно подумал о том, сколько людей побывало в этой гостеприимной квартире. Сколько интересных бесед, суждений слышали эти стены. И я уверен, что каждый, уходивший отсюда, уносил с собой подаренный хозяином заряд бодрости, частицу его влюбленности в прекрасное, в самую жизнь.

Высокий, стройный, широкоплечий, с орлиным взглядом и с мужественным лицом, гладко зачесанными назад, тронутыми сединой волосами, Михаил Михайлович спокойным, уверенным шагом легко прохаживается по комнате.

За плечами у Громова большая и сложная, подвергавшаяся опасности жизнь летчика-испытателя. Собственно, об этом и книга. Он воистину рыцарь пятого океана, первооткрыватель, эпоха в нашей отечественной авиации. Трудно представить Громова в отрыве от его главной жизненной линии, ибо человек и славен, и живет, и становится личностью, когда по-настоящему занят делом, увлечен им.

Но Громов невероятно богат талантами. Было бы у него побольше времени, он одновременно достиг бы многих высот. Однако он больше всего любил летать — и он отдал себя небу. И все же в течение всей жизни он находил и находит время для того, чтобы наслаждаться жизнью, интересующими его занятиями. Когда мы говорим о социальном оптимизме советских людей, то лучшего примера, чем Громов, не сыскать. Он увлекался психологией, философией, искусством. Его влекли театр, живопись, музыка. Он играет на гитаре, балалайке, скрипке, фортепьяно, рисует. Будь у него желание, он мог бы стать спортсменом-профессионалом высокой категории.

— Жизнь вокруг прекрасна, ее можно открывать бесконечно, — говорит Михаил Михайлович. — Но для этого нужно смолоду развивать, духовно обогащать себя, не быть «узковидящим». Не всегда это легко. Повседневная суета отодвигает «на потом» думы о прекрасном, мы становимся слишком рациональны. И порой необходимо огромное усилие воли, чтобы заставить себя работать над собой же. Представьте, насколько расширяет мировосприятие, обогащает умение видеть, понимать, чувствовать увлечение музыкой, литературой, живописью. И чем раньше это придет, тем лучше. Молодость, к великому сожалению, не знает, что самая большая пропажа — это время.

Громов умел его беречь, умел его «прессовать», умеет его ценить и сегодня:

— С годами человек обогащается, становится мудрее, и в этом смысле каждый прожитый год — богатство. Вообще вторая половина жизни мне кажется более интересной. Человека губит не старость, а духовная пустота и одиночество… Но уповать на то, что мудрость вот так просто придет с годами — тщетная надежда. Знаете, какой в жизни самый сложный экзамен? Испытание временем. Ибо оно одно, строгий, неумолимый судья, выносит окончательное решение — состоялся ли человек. Совершить героический поступок — еще не значит стать личностью, доказать свою «состоятельность». Личность утверждает себя на протяжении всей жизни.

Михаил Михайлович Громов с честью выдержал испытание временем.