Второй шанс

12

— Ходят слухи, что ты сильно изменилась, — произнесла мама сухим, бесцветным голосом.

Я вынула изо рта зубную щетку, уже почти без пасты.

— Изменилась?

Последнее время, словно по расписанию, мама звонит около пяти часов дня — я как раз просыпаюсь, а у нее заканчивается рабочий день. Хотелось верить, что она скучает или хотя бы понимает, какая важная родственная связь существует между матерью и дочерью. Но в действительности маме просто необходимо спустить пар и поделиться негодованием по поводу Холлиса. Брат, уехав от нас, живет с ней под одной крышей, по-прежнему безумно влюбленный в Лауру, чем выводит маму из себя.

— Изменилась в лучшую сторону, если тебя это интересует, — добавила мама, судя по тону, сильно сомневаясь в сказанном. — Твой братец так и сказал, мол, наша Оден расцвела.

Я покосилась на отражение в зеркале: волосы растрепаны после сна, на губах зубная паста, футболка с растянутым воротником пропахла сигаретами после вчерашнего посещения кегельбана. Да уж, расцвела! Только цветочков пока не видать!

— Ну и что? — вяло откликнулась я.

— Холлиса поразили перемены, произошедшие в твоей жизни, — продолжила мама. — Говорит, у тебя появилось много друзей и даже кавалер имеется.

Ага, задает вопросы! Значит, задело за живое.

— Нет никакого кавалера.

— Только парень, с которым гуляешь ночами. — На сей раз реплика мамы звучит как утверждение.

Я снова взглянула на свое отражение и призналась:

— Да, именно так.

Изменив привычный уклад жизни, брат превратился в раннюю пташку. Холлис, всегда дрыхнувший до обеда, теперь поднимается ранним утром и бегает вместе с Лаурой. После пробежки они возвращаются в дом, чтобы заняться йогой и медитацией. Впрочем, как оказалось, Холлис не уходит с головой в «омы» и «намасте». Когда я вернулась домой под утро следующего дня после их приезда, он тут же прибежал разведать ситуацию.

— Оден Пенелопа Уэст, — с укоризной погрозил он пальцем, пока я закрывала парадную дверь. — Посмотри на себя, ты встала на порочный путь! Как не стыдно! Ай-ай-ай!

— Мне не стыдно, — ответила я, мысленно желая, чтобы братец прекратил ерничать.

— Что за парень подвез тебя домой? — Холлис отодвинул занавеску, чтобы разглядеть Илая, но тот уже направился к грузовичку на подъездной дорожке. — Разве он не должен сначала предстать пред моими очами и получить благословение от брата, прежде чем сопровождать тебя на прогулки?

Я молча бросила на брата укоризненный взгляд, прислушиваясь, как в гостиной Лаура монотонно повторяет мантры.

— Моя младшая сестренка! — с надрывом в голосе воскликнул Холлис. — Встречается по ночам с парнем. А ведь еще вчера играла с Барби и прыгала со скакалкой!

— Ой, Холлис, хватит, — возмутилась я. — Мама считает Барби орудием шовинизма, а со скакалкой не прыгают уже с 1950 года.

— Не верю глазам! — продолжал в том же духе брат, игнорируя мое замечание. — Ты так быстро растешь! Глядишь, завтра выскочишь замуж и родишь ребенка.

Я решила не обращать внимания на насмешки и поднялась в спальню. Впрочем, мое нежелание продолжать разговор не остановило его ни в тот раз, ни в последующие дни. Каждое утро Холлис специально встречал меня на пороге дома, распахивая дверь, когда я появлялась на дорожке. Однажды даже вышел на веранду, когда мы подъехали к дому, и стал знакомиться с Илаем. Процедура сопровождалась традиционным обменом любезностями.

— Хороший парень, — сказал Холлис, после того как мне удалось урезонить его. — Откуда у него шрамы на руке?

— Дорожная авария, — объяснила я.

— Да? А как это произошло?

— Честно говоря, подробностями не интересовалась.

Брат кинул на меня недоверчивый взгляд, открывая парадную дверь.

— Странно, если учесть, что вы проводите столько времени вместе.

— Просто как-то к слову не пришлось, — пожала я плечами.

Скорей всего, брат не поверил. Ну и ладно! Мне все равно. Устала каждому встречному-поперечному объяснять наши отношения с Илаем. Даже себе. В конце концов, нас с ним связывает многое, а не что-то одно. Долгие бессонные ночи, поездки за покупками в гипермаркет и строительные магазины, восхитительные пироги у Клайда, боулинг ранним утром и мой квест! Нам некогда говорить о своих шрамах, видимых и невидимых человеческому глазу. Просто веселимся и с легкомысленным безрассудством каждую ночь берем у жизни то, что она задолжала.

Мама снова отпила глоток вина, а я вышла из ванной и потопала в свою спальню мимо комнаты Фисбы. Из полуотворенной двери детской неслись звуки искусственных волн, набегающих на берег.

— Ну, если говорить начистоту, — продолжила мама, — я очень рада, что у тебя нет серьезных отношений с мальчиком. Поверь, накануне обучения в Дефрисе тебе меньше всего нужен красавчик, который станет уговаривать остаться с ним на побережье. Умная женщина понимает, что короткие романы хороши для приятного времяпровождения и всегда заканчиваются ничем.

Были времена, когда мне ужасно нравилось считать себя похожей на маму. Боже, ничего на свете я не желала так, как ее признания. А вот сейчас меня коробит от ее слов. Наши отношения с Илаем отличаются от маминых шашней с аспирантом (точнее, с аспирантами).

— Как дела у Холлиса? — сменила я тему.

Мама протяжно и тяжело вздохнула:

— Твой брат определенно сошел с ума. Совершенно обезумел. Вчера, вернувшись домой, знаешь, за чем я его застала?

— Не имею ни малейшего понятия.

— За завязыванием галстука. — Она выдержала долгую паузу для достижения желаемого эффекта и добавила: — Лаура отправляет его на собеседование в банк. Твоего брата! Да он в прошлом году в это же самое время жил в палатке на склонах альпийских предгорий!

Как же легко теперь отвлечь мамино внимание от моих проблем! Одно упоминание о Холлисе, и поток стенаний уже не остановить.

— В банк? — удивилась я. — Он хочет стать кассиром?

— Не знаю, — раздраженно ответила мама. — Еще не спрашивала. Он просто убил меня наповал. Но самое главное, Холлис добровольно соглашается на кабалу только потому, что Лаура считает работу полезной. Мол, она поможет ему стать «более ответственным» и «подготовленным к совместной жизни». Что в этом хорошего? Их отношения и любовью не назовешь, настолько они дисфункциональные. Не знаю, как их вообще можно назвать.

— Называй белибердой.

— Что?

Слишком поздно! Слово нечаянно сорвалось с губ, я даже сообразить толком не успела.

— Ничего, — быстро ответила я.

Услышав приближающиеся шаги, я выглянула в коридор и увидела папу и Хайди, поднимающихся по лестнице. Судя по виду, у них происходит довольно напряженный разговор: папа с раздражением жестикулирует руками, а Хайди только молча качает головой. Неслышно закрыв дверь, я переложила телефон к другому уху.

— …нелепо! — жаловалась мама. — Два года полного погружения в европейскую культуру, и для чего? Для того чтобы целыми днями просиживать штаны над депозитами? Как представлю, так сердце от горя разрывается.

Гм, голос у нее действительно опечаленный, но я не сдержалась и брякнула, не подумав:

— Мама, большинство людей в возрасте Холлиса имеют работу. Особенно если не учатся в университетах.

— Господи, я растила вас не для того, чтобы вы в итоге слились с серой массой посредственностей, — осерчала она. — Как ты не понимаешь?

В памяти возник нынешний ночной визит в гипермаркет. Мы с Илаем заглянули в секцию игрушек. Остановившись перед огромным ящиком со спортивными резиновыми мячами, он выбрал один и стал отстукивать им об пол.

— Здорово, да?! — восхитился Илай. — Слышишь?

— Стуки?

— Это больше, чем просто стуки. Это звуки неминуемо надвигающейся боли.

Я с сомнением покосилась на отскакивающий от пола мяч:

— Какой боли?

— В вышибалах или в кикболе, — пояснил он. — Если, конечно, ты играла в эти игры, как мы.

— Стой, — запротестовала я. — Я играла в вышибалы и кикбол.

— Серьезно?

— Еще бы!

— Надо же! Но ведь это уличные игры.

— В них, к твоему сведению, еще играют в школах и спортивных залах. — Илай недоверчиво поднял брови. — А что? Те же самые игры!

— Вообще-то не совсем.

— Ой, да ладно!

— Серьезно. В школе одни правила, а на улице — другие. Они отличаются, точно говорю.

— Откуда ты знаешь?

— Любой подтвердит, кто играл и в спортивном зале, и на улице с друзьями, — сказал он, забрасывая мяч обратно в ящик. — Уж поверь мне.

Мама отпила очередной глоток вина.

— Чуть не забыла! Для тебя пришло письмо из Дефриса. Наверное, прислали уведомление о расписании, проживании и так далее. Хочешь, чтобы я открыла его?

— Да, если не трудно.

В трубке послышался звук разрываемой бумаги, шуршание и мамин вздох.

— Как я и подозревала, расписание приема пищи, табель успеваемости, анкета для подбора соседа по комнате… которую, кстати, надо отослать до конца недели.

— До конца этой недели?

— Бог мой! — застонала мама. — Что это? Тест на совместимость? Послушай вопросы: «Чем вы занимаетесь в свободное время?», «Вы трудоголик или беспечно относитесь к занятиям?» И они говорят о высшем образовании?! Это больше похоже на знакомство по Интернету.

— Вышли анкету письмом, — попросила я. — Заполню и отправлю, как только смогу.

— А если опоздаешь, поселят с какой-нибудь развеселой вертихвосткой! Давай лучше заполним анкету прямо сейчас, — пробормотала она. — Ой, погоди минутку. Тут приложена вторая страничка, в которой предлагается «альтернативное расселение».

— И что там?

Мама на мгновение замолчала, читая анкету, потом пояснила:

— Предлагаются отдельные этажи и даже целые общежития, объединенные общей направленностью в обучении, например изучением иностранных языков, занятиями спортом. Дай-ка еще почитаю… да, идеально!

— Что идеально? — переспросила я, услышав, как заскрипела бумага под ручкой.

— Программа Пемблтон, — объяснила она. — Только что тебя записала.

— Что?

Мама прокашлялась и громко прочитала:

— «Согласно программе Пемблтон студенты, изъявляющие желание посвятить себя исключительно изучению выбранных предметов, имеют возможность поселиться в общежитии, которое находится на удаленном расстоянии от университетского городка. Им предоставляются комнаты, рассчитанные на проживание одного студента, собственная библиотека с научными пособиями, а также возможность пользоваться материалами двух основных университетских библиотек, находящихся по соседству. Члены программы Пемблтон имеют право свободно распоряжаться временем для обучения, не отвлекаясь на общественные мероприятия студенческих братств».

— Что означает…

— Ни тебе соседок по комнате, ни вечеринок и никаких глупостей! Это именно то, что ты хотела.

— Гм, — засомневалась я. — Даже не знаю, что сказать. Не кажется тебе такое проживание несколько ущербным?

— Вовсе нет, — убежденно произнесла мама. — Пойми, тебе не придется сталкиваться с пьяными парнями из студенческого братства и жить по соседству с сексуально озабоченными сплетницами. Идеальный вариант — не сомневайся! Осталось только вписать фамилию, и можно…

— Не надо! — быстро остановила я. На другом конце линии повисло удивленное молчание. В голове появился мысленный образ мамы: ручка застыла в руке, брови приподняты, а глаза округлились от неожиданности. — Не думаю, что подобная программа мне подойдет.

Тишина. Наконец мама заговорила тихим голосом:

— Оден, как ты не понимаешь, общие мероприятия в студенческих общежитиях отвлекают от учебы! Ведь большинство поступают в университет только ради общения и веселья. Тебе действительно хочется жить с такими пустышками в одной комнате?

— Нет. Но и посвящать все время учебе не собираюсь.

— Ох! — Голос стал совсем чужим, и меня обдало холодом. — Это и есть последствия твоего «расцвета»? В один миг образование пошло побоку, а на уме одни мальчишки, подружки да наряды?

— Конечно, нет. Но…

Вздох в трубке, громкий и тяжелый, чуть не оглушил, несмотря на дальнее расстояние.

— Стоило заранее предвидеть: лето, проведенное вместе с Хайди, скажется на тебе не лучшим образом. Восемнадцать лет ушло на то, чтобы ты осознала важность серьезного и ответственного поведения, и за какие-то пару недель все пошло прахом. Ты рядишься в розовые бикини и легкомысленно крутишь роман с местным мальчишкой!

— Мама, — повысила я голос, — дело совсем не в Хайди.

— Конечно, не в Хайди, — вдруг легко согласилась она. — Ты сама растеряла все стимулы и цели! Как только сумела опуститься до такой жизни?!

Ее слова напомнили обидное папино утверждение, что все мои личные достижения в учебе являются результатом удачно подобранного экзотического имени. Получается, все хорошее во мне — заслуга родителей, а плохое — идет лично от меня. Я прикусила губу, пытаясь сдержать слезы.

— Я и не думала меняться и осталась прежней!

В ответ опять тишина. Маму такая правда не устраивает. Она еще хуже, чем прогулки в розовых бикини в компании парней из студенческого братства.

— Я вышлю анкету по почте, — наконец процедила мама официальным, холодным тоном. — Выбирай сама, что пожелаешь.

— Хорошо, — сглотнула я противный комок.

На мгновение воцарилась напряженная тишина. Интересно, что скажет мама дальше? Как выйти из тупика, куда завела расширяющаяся между нами пропасть? Ведь способов наладить отношения миллионы, но мама в очередной раз удивила — не выбрала ни один. Просто повесила трубку, оставив за собой последнее решающее слово, а меня — без единой мысли о том, что делать дальше.

Наверное, конфликты — явление заразное. Они словно вирусы, передаваемые по воздуху.

Когда через двадцать минут я вышла из спальни, чтобы идти на работу, в детской затихли раскаты океанских волн и их сменили звуки громкой перебранки.

— Не спорю, ты заслуживаешь свободного вечера, — сказал отец. — Только давай не сегодня.

— Почему не сегодня? — спросила Хайди под тихое хныканье Фисбы. — Я вернусь к девятичасовому кормлению, а малышка недавно проснулась…

— В девять часов?! Сейчас еще половина шестого вечера!

— Роберт, мы всего лишь поужинаем, выпьем по коктейлю…

— Где? В «Стамбуле»? — возмутился он. — Обязательно тратить на это три с половиной часа?

Повисла долгая пауза. Даже не заглядывая в детскую, без труда представляю себе, какое выражение застыло на лице Хайди. Наконец папа произнес примирительным тоном:

— Дорогая, я отнюдь не возражаю, чтобы ты повеселилась на славу. Только я так давно не оставался один с новорожденным ребенком и просто…

— Фисба — не новорожденный младенец. Она твоя дочь! — Изби загукала, словно подтверждая слова мамы. — Ты воспитал двух прелестных детей, так что справишься. А теперь возьми-ка ее на руки. Мне пора собираться на ужин.

Папа запричитал что-то в свое оправдание, но тут внезапно дверь детской распахнулась, и я поспешно ретировалась. Но видимо, действовала недостаточно быстро.

— Оден, — позвал отец, — ты не могла бы…

— Нет, не могла бы, — бросила Хайди через плечо, а меня подтолкнула вперед по коридору, сказав: — Иди. Он справится сам.

Дойдя до лестницы, я не выдержала и обернулась, чтобы рассмотреть мачеху. И не зря! Передо мной стояла совсем другая женщина, не имеющая ничего общего с Хайди в заляпанной футболке, с неряшливым хвостиком на голове и темными кругами вокруг глаз. Волосы аккуратно уложены в прическу, на лице — легкий макияж, к темным джинсам и туфелькам на каблуках подобран в тон черный топик, а на шее висит серебряная цепочка с подвеской в виде ключика, усеянного красными камнями. Помню-помню! Такие цепочки с подвесками мы получили в магазине с новым товаром на предыдущей неделе, и, кстати, расходились они нарасхват.

— Ух ты! — восхитилась я. — Выглядишь сногсшибательно!

— Нравится? — Хайди оглядела свой наряд. — Я так давно не наряжалась, что даже засомневалась, будет ли одежда впору. Наверное, стресс все-таки сжигает лишние калории.

В коридор проникли пока еще тихие крики Фисбы, обещавшие вскоре перерасти в громогласный рев. Хайди с беспокойством оглянулась на детскую, но потом решительно развернулась на каблуках и направилась в свою спальню. Пройдя вслед за ней, я оперлась о косяк двери, пока она рылась в сумочке.

— Как же ты вдруг переменилась, — заметила я, пока мачеха внимательно осматривалась в спальне, как оказалось, в поисках розовой помады. — И дело не только в одежде.

В детской не на шутку раскричалась Фисба. Хайди скривилась, но нашла силы открыть помаду и накрасить губы.

— Ты права… За последние пару недель я поняла, что мне нужно свободное время для отдыха. Знаешь, мы много говорили об этом.

— С отцом?

— С Карен.

— Да?

Хайди кивнула, бросая помаду в сумку:

— После рождения ребенка я не решалась попросить твоего отца о помощи, к тому же привыкла все делать сама. А он не очень-то стремился помогать.

— Совсем не стремился!

— Карен напомнила, что он вырастил двоих детей. В конце концов, он — отец Фисбы. Она сказала, что для рождения ребенка нужны двое, а чтобы его достойно воспитать, потребуется еще больше людей. Намного больше, — улыбнулась мачеха. — Карен взяла с меня обещание, что я устрою девичник, которого с нетерпением ждут подружки. Честно говоря, так бы и не решилась на него, пока не приехала Лаура. Она почти дословно повторила слова Карен, и тогда я задумалась, а может, действительно в этом есть смысл.

Глянув в зеркало, Хайди поправила сбившуюся прядь, а я удивленно проговорила:

— Мне казалось, вы совсем не разговаривали с Лаурой, когда она приезжала с Холлисом.

— Да, сначала не разговаривали. Если честно, она меня пугала. Ее ведь не назовешь задушевной собеседницей.

— Да уж, верно, — кивнула я.

— В ночь перед отъездом Лаура заглянула на кухню за стаканом воды, а я как раз укачивала Фисбу. Поначалу она молча наблюдала за нами, потом я предложила ей подержать малышку. Лаура согласилась, и так, слово за слово, мы разговорились. В этой девушке скрыто гораздо больше, чем видно на первый взгляд.

— Поделись своим открытием с моей матерью, — хмыкнула я. — Она на дух не переносит Лауру.

— Неудивительно! Они же похожи как две капли воды. У обеих есть что-то от безжалостных, циничных и расчетливых стерв, поэтому их и отталкивает друг от друга, как два однополярных магнита. А если присмотреться внимательнее, они вовсе не такие стервозные.

В голове снова прозвучал резкий, холодный голос мамы из последнего телефонного разговора. Если люди не похожи на маму, ей абсолютно все равно, что они из себя представляют. Но, по мнению Хайди, до настоящей стервы ей далеко.

— Значит, мама не стерва?

— Конечно, нет.

— Почему?

Хайди покосилась на меня:

— Потому что она вырастила тебя. И Холлиса. Долгое время она любила твоего папу. У настоящих стерв жизнь складывается иначе.

— Что с ними происходит?

— Они остаются одинокими старыми девами.

Я с удивлением приподняла бровь:

— Можно подумать, ты хорошо знаешь таких женщин.

— Конечно, потому что сама была одной из них.

— Ты? Не верю!

Хайди улыбнулась:

— Обещаю когда-нибудь рассказать об этом периоде в моей жизни, а сейчас мне пора: надо поцеловать Фисбу и не расклеиться перед уходом из дома. Договорились?

Я кивнула, по-прежнему стоя у порога спальни и обдумывая наш разговор. Когда мачеха проходила мимо, она вдруг на секунду замешкалась, быстро склонилась и чмокнула меня в лоб, а потом полетела дальше по коридору, напоследок окутав ароматом духов. Что ею двигало? Инстинкты? Внутренние мотивы? В любом случае мимолетный поцелуй удивил до глубины души, но еще больше поразило, что мне он доставил радость.

Тем же вечером, направляясь после работы, как обычно, в «Газ энд Гроу», я услышала звуки знакомого грузовика, подъезжающего сзади. Каково же было мое удивление, когда секунду спустя перед ногами с хлопком упала газета.

Я недоверчиво поглядела на нее, потом перевела взгляд на Илая:

— Что, для разнообразия разносишь газеты?

— Вообще-то их разносит мой друг Роджер, — ответил он, а я подобрала газету с земли, заметив стопку таких же в кузове грузовичка. — Но Роджер заболел гриппом, так что я помогаю ему. К тому же это неплохое дополнение к твоему квесту.

— Доставка газет?

— Да. — Илай притормозил машину, приглашая сесть на пассажирское сиденье. Когда я села, он добавил: — Это тоже своего рода ритуал из детства. Моей первой работой стала доставка «Колби купон клиппер» на велосипеде.

— Я тоже работала, — с гордостью сообщила я.

— Да? И где?

— Целое лето помогала одному профессору с кафедры английской литературы составлять библиографию для книги. Потом работала личным помощником мамы, исполняла обязанности бухгалтера. Да и все прошлое лето помогала желающим с тестом Хантсингер.

Лично я считаю резюме вполне впечатляющим, однако на Илая оно не произвело никакого впечатления. С невозмутимым взглядом он нажал на педаль газа и заявил:

— Что ни говори, тебе обязательно надо поработать разносчиком газет. Хотя бы одну ночь!

После недолгого посещения прачечной Клайда и мелких закупок в гипермаркете мы вернулись в Колби к району пирса. Так и ехали медленно по дороге с кипой газет между сиденьями, а Илай держал в руке список адресов. Часы уже давно пробили два часа ночи.

— Одиннадцать-сто, — показал Илай на разноуровневый дом справа. — Твой.

Я взяла газету и, как следует размахнувшись, бросила к подъездной дорожке. Она ударилась о бордюр и прыгнула прямо в лужайку, полностью исчезнув из виду.

— Ой! — только и сказала я.

Илай остановил грузовик, а я выпрыгнула из кабины, отыскала газету и снова бросила в направлении дома. На сей раз бросок удался и она упала прямо на дорожку.

— Оказывается, это труднее, чем кажется со стороны, — призналась я, сев обратно в машину.

— Со стороны все кажется легким, — глубокомысленно заметил Илай, взял газету и изо всех сил метнул через дорогу к дому с аркой. Газета приземлилась прямо на верхние ступеньки крылечка, войдя в десятку лучших бросков. Онемев от изумления, я уставилась на Илая, а он только плечами пожал:

— Я же говорил: «Колби купон клипер». Два года работы не прошли даром.

— Однако здорово.

Мой следующий бросок мог бы считаться лучшим, но газета перелетела подъездную дорожку, упав мимо лужайки. Пришлось опять выходить из грузовичка, чтобы переложить ее в защищенное от утренней росы местечко.

— Черт, у меня ничего не получается.

— Это всего лишь вторая попытка, — успокоил Илай и метким броском отправил газету к крыльцу бунгало с пластиковым фламинго на фасаде.

— Однако, — повторила я.

Илай неотступно наблюдал за мной, пока я предпринимала следующую попытку. Газета наконец-то упала на ступени — очень хорошо! — но тут же отскочила в соседние кусты — очень плохо! С застрявшей ежевикой в волосах, после водружения газеты на крыльцо я возвратилась в машину, и сил скрывать горькое разочарование уже не оставалось.

— Послушай, — начал Илай, метнув следующую газету прямо на крылечко другого дома, — нельзя все делать лучше всех.

— Но мы же просто разносим газеты!

— Ну и что?

— А то! — разозлилась я, пока он делал следующий прицельный бросок. — Я ни капельки не расстроюсь, если, допустим, не разберусь в квантовой физике или не сумею изучить китайский язык. Потому что это трудные предметы и требуют определенных усилий!

Илай промолчал, потому что я опять промазала мимо подъездной дорожки футов на десять. А когда вернулась обратно, спросил:

— А доставка газеты усилий не требует?

— Это совершенно другое! Послушай, я всегда стремлюсь к совершенству, и мало кто со мной в этом сравнится.

— Значит, ты хорошо справляешься со всем, за что берешься, — пояснил он для себя.

— Мне удается учеба, — продолжила я, бросив очередную газету чуточку удачнее. — Потому что учебой можно заниматься наедине с собой. Только я и исследуемая тема!

— Одна в четырех стенах, с головой в работе, — добавил он.

Я с опаской покосилась на Илая, но не обнаружила ничего подозрительного. Он просто передал газету, которую я швырнула к следующему дому. Она упала на дорожку, может, чуть левее, чем надо, но Илай не дал мне шанса подвинуть ее, проехав дальше.

— Жизнь полна разочарований, — заявил он, метнув следующую газету перед поворотом. — Порой приходится терпеть неудачу, и ничего с этим не поделаешь — такова жизнь.

— У меня были провалы.

— Да? Какие же?

Я на мгновение задумалась, и в результате ответ прозвучал не слишком убедительно.

— Помнишь, ты говорила, что потерпела неудачу в общественной жизни.

Илай заехал за поворот, по пути разбрасывая газеты по адресам. Улица утопала в темноте, но он точно попадал в цель.

— Ты ведь не мечтала стать королевой выпускного, а потом мечта вдруг не сбылась?

— Ну, я никогда и не мечтала о короне, да и вообще ни о чем подобном.

— Значит, никакого провала не было! Ты просто оставалась в стороне от событий — вот и все.

Мы ехали по темным улицам. Илай больше не передавал мне газеты, а сам метко разбрасывал их по домам.

— А как насчет тебя? — полюбопытствовала я. — В чем ты потерпел фиаско?

— Лучше спроси, где я неудачу не терпел, — легче будет перечислять, — признался он, останавливаясь возле знака «Стоп».

— А если серьезно?

Илай кивнул, вытянул руку и стал загибать пальцы.

— Алгебра, футбол, Лейси Макинтайр, катание на скейте в хаф-пайпе…

— Лейси Макинтайр?!

— Восьмой класс. Несколько месяцев готовил речь, чтобы пригласить ее на танцы, а она отказала. На виду у всех присутствующих в столовой.

— Ничего себе!

— Так-то! — Он свернул в узенький переулок, где стояло всего несколько домов. Хлоп, хлоп, разлетались газеты к крылечкам. — Слушай дальше: не сумел расположить к себе отца Белиссы, который до сих пор меня на дух не переносит, не смог убедить младшего брата не быть эдаким дуралеем, не научился сам ремонтировать машину.

— Ого! Длинный списочек!

— А что я тебе говорил?! Я ни к черту годно справляюсь почти со всем, за что берусь.

Я оглянулась на Илая, и тут мы подъехали к очередному знаку «Стоп».

— И ты никогда не расстраиваешься?

— Расстраиваюсь, как же без этого, — честно признался Илай. — В неудачах и провалах нет ничего хорошего, но они лучше, чем другая альтернатива.

— Какая?

— Ничего не предпринимать из-за боязни неудач, — посмотрев прямо в глаза, сказал он. — Понимаешь, жизнь слишком коротка!

Никогда не встречаясь с Эйбом и зная его только со слов Мэгги и Лиа, я неожиданно почувствовала его присутствие в машине. Он незримо сидел на том же самом месте, где и я, и ехал с нами по городу. А может, Эйб был здесь всегда.

Илай повернул на следующем повороте, и я с удивлением узнала знакомые дома, стоявшие по соседству с отцовским. Вон и его дом — прямо по пути и как раз с моей стороны. Это знак! Рядом с нашим домом я взяла газету из стопки между нами и твердо произнесла:

— Мой черед.

Отведя руку, как делал Илай, я нацелилась на этот раз не на подъездную дорожку, а на крылечко. Крыльцо приближалось, и наконец, дождавшись подходящей минуты, газета пролетела высоко над лужайкой и с хлопком приземлилась на лобовом стекле «приуса» Хайди.

Илай остановил машину и игриво проговорил:

— Надо думать, семья поймет и простит, но все же придется переделать!

Я выскользнула из машины — в который раз за ночь! — сняла злополучную газету с лобового стекла и как можно тише скользнула на крыльцо, намереваясь оставить ее в самом центре половичка. Вдруг из-за двери донесся гневный голос отца.

— …вот что имею в виду! Я сделал все, чтобы ты получила желаемое. Но как быть с тем, чего хочу я?

Я отпрянула от двери, нащупав ногой нижнюю ступеньку. Господи, уже почти три часа ночи. Слишком поздно для задушевных бесед, не иначе как случилось что-то ужасное!

— Ты правда сам не хотел ребенка? — прозвучал дрожащий голос Хайди. — Если это так…

— Дело не в ребенке.

— Тогда в чем?

— В нашей жизни, — устало ответил папа. — В том, как она изменилась.

— Роберт, тебе не привыкать, ведь ты дважды проходил через отцовство и знаешь, что значит иметь в доме младенца.

— В то время я сам был ребенком, а сейчас повзрослел. Теперь все выглядит по-другому. Это…

Тишина. Только слышно тихое урчание грузовика за спиной.

— …не то, чего я ожидал, — наконец договорил папа. — Хочешь услышать правду? Пожалуйста! Я не готов ко всему этому.

«Ко всему этому!» — емкое словосочетание, необъятное, как безбрежный океан, шумевший поблизости. Сложно определить, к чему или к кому оно относится, а вдруг охватывает все стороны жизни? Впрочем, Хайди не ошиблась.

— Это твоя семья, готов ты, Роберт, к тому или нет.

Словно в прятки играем! Да, я не участвовала в уличных играх, но это не мешает знать правила. Прячетесь поблизости, пока водящий ведет отсчет и потом — готов ты или нет! — идет искать. Здесь главное — не выдать себя при приближении водящего: замрите и даже не дышите, в душе уповая на то, что никто не обнаружит тайного убежища. Если в панике сдвинетесь с места, второго шанса не дадут, а значит, конец игре.

Папа опять заговорил, но я не останусь здесь ни секунды. Давно прошли те времена, когда маленькой беззащитной девочке приходилось выслушивать обидные слова, сказанные в запале. Уйду, исчезну в ночи, темной, безоглядной и таящей сотни тайных пристанищ. Так и сделаю.

— Извини за беспорядок, — буркнул Илай, включая свет в темной квартирке. — Уборка в доме тоже входит в список моих неудач.

Откровенно говоря, он преувеличивал. Квартирка хоть и небольшая, но незамысловатая, так что и проблем с уборкой не возникает. Одна огромная комната с кроватью у стенки, рядом один-единственный деревянный стул, а напротив — телевизор. В крошечной кухне на столах ничего, кроме кофеварки с коробочкой фильтров.

До чего же славный Илай! Ведь он специально не стал говорить о том, что случилось несколькими минутами раньше.

Держаться, только держаться изо всех сил! Плевать, что промочила ноги в мокрой от росы траве, что сердце разрывается от услышанных слов… Надо вести себя как ни в чем не бывало. Я села на пассажирское сиденье, взяла следующую газету, и тут Илай с тревогой в голосе спросил, как я себя чувствую. Сдерживаемые изо всех сил слезы хлынули из глаз, перерастая в рыдания.

Плакать на людях всегда неловко, а реветь в три ручья на глазах у Илая еще унизительнее. Может, потому он и не кинулся утешать пустыми словами и молча прислушивался к судорожным всхлипам. Через минуту он завел грузовик и продолжил развозить оставшиеся газеты по адресам, в то время как я, уставившись в окно, пыталась успокоиться. Когда мы подъехали к невысокому зеленому дому в квартале от набережной, мне удалось взять себя в руки. Теперь я ломала голову над тем, как объяснить неожиданный срыв. Может, сослаться на пресловутый ПМС? Или все свалить на полный провал во время доставки газет?

— Идем, — позвал Илай.

Он вылез из машины, а я чуть замешкалась. Не дожидаясь меня, он стал подниматься по узкой лестнице возле гаража. Даже ни разу не оглянулся, чтобы удостовериться, иду ли за ним или нет. Может, поэтому я и поплелась безропотно следом.

Закрыв дверь, Илай бросил ключи на кухонную стойку и включил кофеварку. Только когда она зафырчала, распространяя соблазнительный аромат кофе, я решилась шагнуть в глубь квартиры.

— Присаживайся, — предложил Илай, роясь в холодильнике. — Там есть стул.

— Один-единственный? — удивилась я. — Как выкручиваешься, когда заваливает большая компания?

— Никак. — Он выпрямился, захлопывая дверцу холодильника. — Обычно у меня не бывает гостей.

Вот глупость сморозила! А Илай с невозмутимым видом вынул кастрюлю из кухонного стола, бросил в нее кусочек масла и поставил на плиту. Когда зажигал горелку, я не выдержала:

— Послушай, то, что случилось в машине…

— Забудь. Не надо ничего объяснять.

С минуту я молчала, пока он растапливал масло в кастрюле. Да, в тактичности Илаю не откажешь! Всегда даст человеку шанс забыть о неприятностях и с легким сердцем идти дальше по жизни! Такой подарок дорогого стоит. Теперь самое время помолчать. Но вдруг с губ сами собой сорвались слова, которые уже давно рвались на волю:

— Помнишь, ты спрашивал, где я раньше терпела фиаско?

Он кивнул, покручивая кастрюлю над огнем:

— Ну, кажется, в общении с людьми, верно?

— Да, а еще не удержала родителей от развода. Это и есть главный провал.

Боже, как долго я скрывала от себя горькую правду! Задвигала в тайные уголки сознания мучительный вопрос, ответ на который никогда бы не решилась произнести вслух. Но вот услышала краем уха скандал, разгоревшийся между отцом и Хайди, и суровая проза жизни обрушилась на меня с новой силой: нелепые ужины с обидными препирательствами, ощущение напряжения, постоянно нагнетаемого в доме с приближением вечера, мои тщетные попытки растянуть день. Ведь я не спала ночами, чтобы защититься от всего, чего боялась, однако это не сработало. Ни тогда, ни сейчас.

Я моргнула — по щеке покатилась слезинка. Три года неимоверных усилий разлетелись вдребезги за одну ночь. Не говоря уже о пережитом унижении и стыде!

— Эй, Оден! — позвал Илай.

Он держал в руках коробку с воздушным рисом, и, не решаясь взглянуть ему в глаза, я сфокусировала смущенный взгляд на веселых мультяшных героях, изображенных на упаковке вокруг огромного блюда с рисом.

— Извини, — пробормотала я. Без всякой причины, несмотря на попытку отвлечься веселой картинкой, по щекам текли слезы. — Просто… Я больше не думала про это, но, когда клала газету на крылечко, услышала, как они опять ссорятся. Это так…

Илай отложил коробку с рисом и встал напротив. Нет, он не обнял, даже пальцем ко мне не притронулся. Просто стоял рядом, и этого было достаточно, чтобы почувствовать поддержку.

— Кто ссорился? — поинтересовался он.

— Папа с Хайди. — Я сглотнула комок в горле. — Все пошло наперекосяк с рождения Изби, а сегодня они разошлись не на шутку.

Господи, слезы текут не переставая. Голос дрожит, прерываясь на частые всхлипы. Да что это со мной?

— Если люди ссорятся, это не значит, что завтра они разбегутся, — философски заметил Илай.

— Знаю.

— Мои родители тоже часто скандалили. Просто разряжают обстановку, понимаешь? Это лучше, чем копить в себе обиды.

— Может, и лучше, но папа уже делал так.

— Люди меняются.

— Или нет, — печально заметила я, найдя наконец в себе силы заглянуть в прекрасные зеленые глаза с длинными ресницами. Помните, говорила, что у Илая всегда напряжение на лице? Сегодня его нет, ни капельки! — Иногда люди совсем не меняются.

Мы молча застыли друг против друга в маленькой квартирке над гаражом, посреди летней ночи. Интересно, если вдруг кто-то взглянет вниз из иллюминатора пролетающего мимо самолета, заметит ли он единственный огонек в темноте? А если и заметит, то задумается ли о судьбах людей, которые его зажгли? О людях из соседних домов? Вряд ли. Мир живет своей жизнью, день за днем, час за часом. И нисколько не странно, что, подчиняясь законам мира, в столь позднее время все спят, кроме тех, кому одиноко и грустно.

На плите зашипело и забрызгало раскалившееся масло. Илай обернулся через плечо:

— Упс! — Он кинулся к кастрюле и снял с огня. — Одну секунду, я только закончу.

Я вытерла мокрое от слез лицо:

— Над чем ты там колдуешь?

— Готовлю воздушный рис.

Что?! Это же смешно! Смешно и нелепо, впрочем, как и все нынешней ночью. Нет, все-таки не успокоюсь, пока не узнаю.

— Зачем?

— Мама всегда готовила воздушный рис, когда сестра плакала. — Илай посмотрел на меня через плечо. — Не знаю. У меня давно не было гостей. А ты расстроилась, и я решил, что это будет…

Он резко замолчал, а я, оглядев комнату с простой кроватью и одним-единственным стулом, подумала о ярком огоньке, который будет сиять для кого-то всю ночь.

— …замечательно, — договорила я за него. — Просто чудесно!

В мире нет места совершенству, но приготовленный Илаем воздушный рис оказался близок к нему, как ничто другое. Устроившись на полу и используя единственный стул вместо стола, мы съели половину кастрюли и выпили по внушительной кружке кофе.

— Дай догадаюсь сама. — Я поставила кружку на пол у ног. — Ты минималист.

Илай медленно обвел глазами комнату, а потом повернулся ко мне:

— С чего ты взяла?

— Илай, у тебя всего один стул.

— Да. Это потому, что вся мебель в старой квартире принадлежала Эйбу.

Наверное, не стоило продолжать затронутую тему, тем более что имя Эйба в его устах звучало как-то мрачно, особенно зная всю историю. Зачем только я переспросила?

— Серьезно?

— Да, — откинулся Илай, соскабливая прилипшую крошку риса со стенки кастрюли. — Как только появлялись деньги, он сразу тратил их на покупку разной чепухи и тащил в квартиру. Огромнейший телевизор, поющую рыбку…

— Что еще за поющая рыбка?

— Ну, это пластмассовые сувениры. Вешаешь на стенку, а когда проходишь мимо, они поют! Видала такие? — Я с непониманием уставилась на него. — Ох, тебе повезло. Рыбка превратилась в символ нашей квартиры. Эйб повесил ее на дверь, так что она пела постоянно, и всем приходилось ее слушать.

— Наверное, было весело? — улыбнулась я.

— Ну, я бы так не сказал, — покачал головой Илай. — Кроме того, Эйб настаивал на покупке сплетенных из ротанга стульев с мягкими подушками вместо сидений. Я предложил купить обыкновенный диван, но нет. Мы приобрели ужасную софу, в которую гости проваливались. Вылезти без посторонней помощи никому не удавалось, поэтому приходилось вытаскивать их, словно мы работаем спасателями.

— Да ладно!

— Серьезно. Хотя временами было смешно, — вздохнул он. — А чего стоила гидрокровать! Эйб утверждал, что всю жизнь о ней мечтал. Даже когда она протекала и доставляла кучу проблем, он не признавал своей неправоты. «Должно быть, что-то пролил», — говорил он, или: «Я просто потянул мышцу в велопарке!», при этом прихрамывая, как старичок, и вполголоса бормоча проклятия. Всю ночь метался по кровати, пытаясь найти удобное положение, а мне приходилось выслушивать бесконечный плеск.

Я засмеялась, поднимая кружку:

— Так чем закончилась история? Он все-таки сдался?

— Нет. Он умер.

Об этом я знала, но слова Илая вызвали шок.

— Извини, я…

— Так всегда бывает! — покачал головой Илай. — Все рассказывают истории, вспоминают на похоронах и после: «Ой, помнишь то, помнишь это, а потом еще». Но конец у историй всегда одинаковый — он умирает. Так будет всегда. К чему тогда вся суета с рассказами?

Мы оба помолчали, а через секунду я предположила:

— Наверное, люди так хранят память об умерших. Ну, рассказывая о них, вспоминая истории, с ними связанные. Кажется, что человек рядом.

— У меня нет проблем с памятью, — быстро ответил он.

— Знаю.

— Говоришь, неудачи и провалы? — Илай посмотрел мне прямо в глаза. — Попробуй стать тем, кто сидел за рулем. И тем, кто выжил.

— Илай, авария случилась не по твоей вине. — Я пыталась придать голосу убедительность. Именно так совсем недавно утешал меня Илай.

— Может быть. — Он с сомнением покачал головой. — Но суть в том, что я здесь, а его больше нет. Его родители, любимая девушка, друзья — все, кто видит меня, — знают лишь эту правду, и только она имеет значение, понимаешь? Это-то и угнетает.

— А мне кажется, никто не держит против тебя зла.

— Им и не нужно. Я сам себя мучаю с тех пор, как произошла трагедия. Что, если бы мы уехали с вечеринки позже? Если бы я увидел летящую на нас машину хоть на секунду раньше? Если бы Эйб сидел за рулем? В голове крутятся миллионы вариантов, и, если хотя бы один из них осуществился, возможно, все закончилось бы по-другому.

Воцарилась мертвая тишина. Наконец я первой нарушила ее:

— Выбрось эти мысли из головы, иначе сойдешь с ума!

— Как тут не свихнуться? — криво усмехнулся он.

Я хотела ответить, но тут Илай вскочил на ноги и унес поднос на кухню. В этот момент со стороны его кровати послышался глухой стук в стену, потом еще один. Встав с пола, я подошла ближе и прислушалась.

— Это Макконнеры, — объяснил из кухни Илай.

— Кто?

Он подошел ближе и тоже прислушался.

— Семья Макконнер владеет этим домом, а за стеной находится комната их маленького сынишки.

— Понятно.

— Он обычно просыпается по ночам, раз или два, и просит пить. — Илай сел на кровать, которая тут же скрипнула под его тяжестью. — Когда у меня тихо, слышно каждое словечко.

Я присела рядом, прислушиваясь к долетающим звукам. Тихо переговаривались два голоса: один звонкий детский, другой — взрослый. Будто снова доносится далекий гул волн из генератора звуков Хайди.

— Помню, тоже ночью в детстве просыпался, — шепнул он, — попить воды.

— А я нет. Моим родителям нужен был полноценный сон.

Илай покачал головой и лег на кровать, сложив руки на груди. За стеной всё говорили и говорили: звонкий голосок настойчиво, взрослый — успокаивающе.

— Ты всегда много думала о них, да? — спросил Илай.

— Очень много.

Я сдержала зевок и покосилась на часы. Уже половина пятого утра. Ого! Обычно в этот час мы разбегаемся по домам. Прислушиваясь к голосам за стеной, я улеглась рядом с Илаем и опустила голову ему на грудь. Футболка приятно пахла свежестью и стиральным порошком, который он обычно добавлял в прачечной у Клайда.

— Уже поздно, — прошептала я. — Пора бы мальчику и спать.

— Ему иногда трудно заснуть, — тихо признался Илай, нежно касаясь губами моей макушки.

На кухне горел приглушенный свет, и я блаженно закрыла глаза, прислушиваясь к бормотанию за стенкой. «Ш-ш-ш, все будет хорошо!» — вдруг отчетливо произнес взрослый голос в соседней комнате. А возможно, память услужливо подсказала мою собственную мантру. Ш-ш-ш, ш-ш-ш.

— Это не твоя вина, — глухо прошептала я Илаю. — Не вини себя.

— Ты тоже.

Ш-ш-ш, ш-ш-ш, все хорошо.

Уже очень поздно и для детей, и для взрослых. Надо встать с кровати, спуститься по лестнице и спешить домой, но мешало знакомое, обволакивающее дурманом чувство, захватившее сознание в плен. На мгновение оно вызвало панический страх. Прогнать бы его, встать и взбодриться, пока не поздно, но вместо этого я теснее прижалась к Илаю, позволяя знакомому чувству накрыть себя с головой. Еще помню, как Илай погладил мою голову рукой, а потом провалилась в безмятежный сон.

Утром следующего дня я проснулась в половине восьмого. Рядом крепко спал Илай, обнимая меня за талию. Его грудь под моей щекой равномерно поднималась вверх-вниз в глубоком сонном дыхании. Закрою глаза и посплю еще, но солнечные лучи уже проникают в окно, отгоняя сон. Начинается новый день.

Я осторожно отодвинулась от Илая, бесшумно поднялась с кровати и несколько секунд стояла рядом, любуясь его расслабленным во сне лицом. Надо бы попрощаться, да только будить его жалко. А в записке одними словами не выразить благодарность за то, что он так помог мне нынешней ночью. Тогда я решила ограничиться малым: залив воду и вставив новый фильтр с измельченными кофейными зернами, включила кофеварку. Она бойко зафырчала, и я с легкой душой выскользнула из квартирки и помчалась вниз по лестнице на улицу.

Утро на побережье всегда красивое — яркое и солнечное. Все вокруг пробуждается после ночного сна, наполняя душу свежестью и бодростью. Пройдя пешком четыре квартала до дома, я вдруг явственнее почувствовала соль в морском воздухе, восхитилась прелестными алыми розами в палисадниках, которые почему-то раньше не замечала. Даже к незнакомым людям вдруг проснулась симпатия! Я улыбнулась молодому велосипедисту, проехавшему мимо, и зрелой даме с длинной заплетенной косой в кричащей оранжевой накидке. Она насвистывала какую-то мелодию себе под нос, но тоже в ответ улыбнулась и помахала рукой.

Находясь под впечатлением от прошлой ночи и пришедшего ей на смену ясного утра, я не сразу заметила отца, пока вдруг не столкнулась с ним лицом к лицу. В этот ранний час папа стоял в коридоре, уже после душа и полностью одетый.

— Привет, — радостно поздоровалась я. — Ты рано встал. Посетило вдохновение? Уже готовишься приступить к новой книге?

Он оглянулся на лестницу и ответил:

— Гм, вообще-то нет. Просто я… собрался уходить.

— Ох… — затормозила я. — Куда идешь? В колледж?

Пауза, долгая и мучительная. Господи, что-то не так, мелькнула шальная мысль.

— Нет, я переезжаю в гостиницу на пару ночей. — Папа сглотнул, перевел усталый взгляд на руки. — Хайди и я… нам надо разобраться в своих отношениях. Мы пришли к выводу, что на данный момент мой переезд — наилучший выход.

— Ты уходишь от нее?

Какие ужасные слова, но еще ужаснее произносить их вслух, понимая, что это правда.

— Это временно. — Он глубоко вдохнул. — Поверь мне, так лучше для всех. Для ребенка… для всех. Остановлюсь в «Кондоре», мы с тобой сможем видеться хоть каждый день.

— Ты уходишь от нее, — повторила я.

Наклонившись, папа поднял сумку, стоявшую возле лестницы. Надо же, пребывая в эйфории от прекрасного утра, я даже ее не заметила.

— Все не просто, — объяснил папа. — Нужно время, чтобы разобраться. Понимаешь?

Застыв на месте, я проводила его взглядом до двери. Вот наконец-то появился шанс сказать то, что не сказала двумя годами ранее, не допустить прошлых ошибок — остановить, заставить отменить скоропалительное решение. В конце концов, подумать вместе и найти другой выход… чтобы остаться. Но язык будто одеревенел — не выдавить ни слова. Ничего. Я просто стояла и смотрела, как он уходит.

Я долго не могла сойти с места, надеялась, что папин переезд — шутка. Правда, когда он выехал на машине из гаража и скрылся вдали, нашлись силы подойти и захлопнуть дверь.

Наверху я прошла мимо закрытой спальни Хайди, дальше идет детская Изби. Внезапно из нее донеслись странные звуки. Плач? Не похоже. Засомневавшись, я осторожно приоткрыла дверь и вошла внутрь. Изби лежала в своей колыбельке и отчаянно сучила ручками с ножками, следя за ними внимательными глазенками. Ни плача, ни криков! Странно. Впрочем, когда-то же дети перестают плакать, чего от них ждут каждый день, и начинают забавно гукать, как Изби сейчас.

Подойдя ближе, я склонилась над колыбелью. Через секунду малышка перевела осмысленный взгляд с ручек на меня, и вдруг сосредоточенное выражение исчезло с личика, которое расплылось в очаровательной улыбке.