Вверх тормашками

Глава 21

— Я вижу, ты очень этим довольна, — сказала Вероника, после того как Марисса сообщила ей новость. — Я рада, что ты снова счастлива. — Она похлопывала ладонями в перчатках, чтобы разогнать кровь.

Президентский день, морозный и ясный, завершал Зимний фестиваль. Заняв одну из скамеек вокруг катка, они с Мариссой наблюдали за детьми, скользящими по льду. Деревья из папье-маше, с сотнями крошечных белых лампочек, выглядели удивительно эффектно, хоть и не так сказочно, как в темноте. Яркий солнечный свет отражался от гигантских ледяных скульптур по краям арены, находившейся дальше, через поле. В прозрачном воздухе плавали аромат ярмарочных яств и звуки смеха.

— Правда, в этом есть и отрицательная сторона, — сказала Вероника, глядя на сияющее лицо подруги. — Я хочу сказать, что Куп был прав. Ужасно не хочется признаваться, но это так. Я полагаю, из-за этого выгляжу этакой стервой.

Марисса наградила ее насмешливой улыбкой.

— Почему? Потрудись пояснить свое иносказание.

— Я вчера на него рассердилась из-за Коди. Я сказала, что ты будешь дурой, если примешь его снова, даже если он приползет на коленях. И по этому поводу Куп предостерег меня не путать тебя с моей матерью.

— Что?

— Он говорил о моем неправильном представлении, что простить человека и продолжать с ним отношения означает подчинение. То, что всегда делала моя мама.

— Что за вздор!

— Да. И об этом я думала тоже. Я решительно не хотела ему верить. А может быть, и нет, Рисса. Во всяком случае, эта мысль засела у меня в мозгу, и я достаточно долго размышляла вчера и этой ночью. — Заткнув под мышки свои озябшие руки, Вероника посмотрела на подругу. — Что, если он прав? Я в своем усердии, несомненно, могла оставить тебя несчастной на всю жизнь. Главное — чтобы Коди не сошло с рук то, что он так тебя обидел. Это было явно нерациональное суждение. — Вероника высвободила руку из теплого гнезда и тронула Мариссу за рукав. — Иногда я бываю тебе не очень хорошей подругой. Я очень сожалею об этом.

— О, не надо, прошу тебя. Тебе приходилось контролировать себя в тот драматический период. Что касается твоей первоначальной импульсивной реакции, то вконцепции Купера полно дыр.

— Но я в этом не настолько уверена, как ты. Я дошла до исступления из-за этого. Какое-то время я действительно считала, что прощение даст Коди навечно карт-бланш топтать твои чувства.

— Черт возьми, Ронни, ты росла в семье, где дом держался на матери. Она во всем потакала твоему отцу, просто потому что целиком находилась под влиянием его обаяния. А он никогда не упускал шанса использовать этот свой талант. Поэтому ты моментально переставила меня на ее место. Невелика промашка. Но сейчас ты за меня рада, не так ли?

— Абсолютно.

— И втайне не говоришь: «Рисса, ты глупая разиня. Зачем тебе нужен этот кретин, если он не способен с первого раза распознать твои многочисленные достоинства?» Ты ведь обо мне так не думаешь?

Вероника издала сдавленный смешок.

— Никоим образом.

— Тогда с этим покончено, — сказала Марисса. — А Куп — душка и, несомненно, сходит с ума по тебе. Но в том вопросе он просто заблуждается.

Вероника внезапно почувствовала себя легкой, как наполненный гелием баллон.

— Или он был прав только в тот конкретный момент, — сказала она, лукаво глядя на подругу с деланно самоуничижительной улыбкой. — Но я прицепилась к сиюминутной правде и раздула ее до таких размеров, что это стало навязчивой идеей.

— Такая возможность тоже всегда существует, — согласилась Марисса.

— Почему вещи, которые так досаждали мне в детстве, продолжают беспокоить меня сегодня?

— Генеалогия выше моего понимания. Наследственные факторы, видимо, так или иначе управляют человеком.

Именно эти движущие силы, была убеждена Вероника, нарушили ее взаимоотношения с Купером, как она ни старалась этого не допустить.

— Ну, тогда эти факторы отправятся у меня ко всем чертям, — сказала она с искренней решимостью.

Но маловероятно, что это произойдет само собой. Пока они с Купером по-прежнему будут обходить вопросы, вбивающие клинышки в их доверие друг к другу, ничто не изменится. Поэтому Вероника незамедлительно поклялась себе серьезно поговорить с ним при первом удобном случае.

В тот вечер Куп пришел к ней. Когда он усладил ее ласками, Вероника, уютно устроившись возле его плеча после только что пережитого блаженства, вспомнила о своем обещании. Пока она водила кончиком пальца у него по груди, рисуя узор на его гладкой коже, их сердца постепенно обрели свой естественный ритм. Соблазн оставить при себе свои тревоги несколько минут поддерживал ее молчание, так как ее не покидало предчувствие, что вопросы только повлекут множество новых трудностей. Она так не хотела нарушать спокойное ощущение завершенности, лежа в объятиях Купа, расслабленная и пресыщенная. Но в сознании, точно мерзкое куриное кудахтанье, не переставал звучать голос, упрекающий ее в промедлении.

— Куп? — пробормотала Вероника в конце концов. — Можно спросить у тебя одну вещь?

Он прижимал ее к себе одной сильной рукой и поглаживал под одеялом свободной рукой.

— Конечно.

— Как ты собираешься зарабатывать на жизнь, когда «Тонк» будет продан? Будешь искать новое место бармена?

Куп остановил руку на полпути.

— Нет. Я поступил на эту работу, только чтобы помочь Эдди. Потому что это место представлялось мне удобным для получения информации.

— Так чем же ты будешь заниматься потом? — продолжала Вероника.

— Займусь чем-нибудь.

У нее упало сердце.

— Я… понимаю.

— Правда? — Куп напрягся и перевалился на бок, пока они с Вероникой перестали соприкасаться. Внезапный озноб пробрал ее до костей. Не потому, что рядом не стало теплого тела, но чего-то большего. — Почему тогда у меня такое чувство, что это вызывает у тебя недовольство?

— Просто это… это будет почти тот же самый ответ, что и раньше. Помнишь, когда я спросила тебя о твоей работе до приезда в Фоссил? Я думала, за это время в наших отношениях мы далеко продвинулись.

— Забавно. Я тоже думал, что мы продвинулись за узкие рамки в суждениях о Купе по тому, чем он занимается на жизненной сцене. Но очевидно, это не так. — Куп вылез из постели. Он стоял перед Вероникой и смотрел на нее, не замечая своей наготы. — Ты заявляешь, что любишь меня.

— Я и люблю тебя.

— Черт возьми, если ты так сильно любишь меня, — продолжал он, — какая тебе разница, чем я занимаюсь для своего жизнеобеспечения?

— Ну, на это я скажу тебе так. Возможно, для меня не было бы абсолютно никакой разницы, если бы… мы жили в утопии. Но мы вынуждены существовать в реальном мире. — Вероника села в постели, подтягивая на себя одеяло и подтыкая его под мышки. — Не ты ли меня обвинял, что я путаю разные вещи, проводя параллель между Мариссой и моей мамой? Я знаю, иногда я склонна говорить черное, когда ты говоришь белое. Но тогда я с большим вниманием отнеслась к твоему обвинению. И я должна была признаться, что в том случае ты оказался прав. Не важно, как бы сильно мне ни хотелось сказать тебе, что я все поняла и окончательно избавилась от этого, к сожалению, это неправда. Я не избавилась. Я не хочу быть похожей на нее, Купер. Я не могу.

— Чушь. — Куп сгреб свои джинсы с маленького пуфа, где он бросил их раньше, и просунул в них длинные ноги. Сквозь тяжелые удары сердца Вероника следила, как он натягивает синий материал на мускулистые ягодицы. Как быстро все полетело к черту.

Он взглянул поверх нее, когда его рука надежно уладила все внутри штанов, и задернул молнию. Вырвавшийся у него смех был резкий и мрачный.

— Я полагаю, ты должна по достоинству оценить иронию. — Но легкий оттенок горечи в его глазах нивелировал насмешливо-критический тон его голоса. — По приезде в этот город я приготовился встретить вторую Кристл, но вместо этого, как оказалось, увидел свою мать.

— Что?

— Что бы я ни делал, — пояснил Куп, — она тоже никогда не была мной довольна. — Горечь в его глазах проступила еще явственнее. — Черт возьми, хоть бы раз в жизни кому-нибудь нужен был я как таковой — безотносительно к тому, чем я занимаюсь! Или, может быть, я хочу слишком много? — Его холодный и лишенный всякого выражения, тот самый его «разведочный» взгляд исчез. Куп смотрел на нее горящими темными глазами, в которых застыли гнев и неприкрытое страдание.

Гнев она еще могла пережить. Но видеть эту болезненную уязвимость на лице мужчины, обычно такого сдержанного, было нестерпимо. Вероника вылезла из постели, обвила руками его талию и прижалась к нему.

— Нет, — сказала она и, привстав на цыпочки, поцеловала его почти с материнской нежностью. Она отодвинулась назад и заглянула в его темные глаза. — Ты не так уж и много хочешь. Вовсе нет. Давай просто продолжим все, как было до сих пор. Ладно? Но я буду с тобой честной, Куп. В конце концов я потребую от тебя какого-то ответа. Но пока…

— Я люблю тебя, Ронни! — с жаром сказал Купер, когда его собственные руки сомкнулись вокруг нее так плотно, что она едва могла дышать. — О Боже! Я никогда не знал, что можно любить кого-то так сильно, как я люблю тебя. Все, что я прошу от тебя, — это чтобы ты любила меня самого. Просто меня! Хотя бы пока. Еще немного.

Эта просьба не выглядела неразумной, с учетом того, что он только что провозгласил, и Вероника охотно согласилась. Свербящее чувство по-прежнему не давало покоя. Нет, она не станет скупиться и отпустит ему еще какое-то время, которого хватило бы, чтобы поверить в силу своих чувств к нему. Время, по-видимому, очень хорошая вещь, и частицу его можно будет использовать для себя.

В конце концов все утрясется. Нет никакой нужды пороть горячку и улаживать каждое отдельное разногласие этой ночью.

Они же не собираются бежать очертя голову к алтарю или что-то в этом роде.