Глава 6

Закончив серию эскизов для потенциального покупателя дома, Вероника приложила последний чертеж к сопроводительному письму и ранее подготовленной смете. Она заклеила картонный конверт с адресом биржи, чтобы отправить бумаги по почте, когда будет выходить из дома.

Остановившись в арке между кухней и гостиной, она на секунду задержала взгляд на позолоте убранства. Золото, золото, золото. Все кругом было уставлено и покрыто им. Хорошо, что день выдался дождливый, с иронией подумала Вероника. Она, наверное, ослепла бы, если бы сюда ненароком проник луч солнца. Как это может быть, чтобы у двух родных сестер были столь несовместимые вкусы? Задаваясь этим вопросом, Вероника прикидывала, с чего ей начать разгребать завалы.

Весь хлам из спальни Кристл был уже убран. Теперь она хотела очистить остальную часть дома. Ее минималистская душа терпеть не могла беспорядочного скопления слишком яркого барахла. Если бы ей предстояло жить здесь более или менее долго, несомненно, она сбагрила бы все это кому-нибудь по почте. На такой случай у нее были и продуманное приемлемое оправдание, и заготовленные слова. Если кто-то станет докучать ей вопросами сейчас, она может сослаться на чрезвычайно малую вероятность того, что отыщется охотник купить этот дом в том виде, в каком он находится.

Наконец, в такой тесноте вообще с трудом можно было повернуться, чтобы не удариться обо что-то. Где тогда играть Лиззи? Если ужасающая безвкусица не задушила в ней капли жизнерадостности, то засилье бьющихся предметов могло закончиться печально. Двигательная неловкость, свойственная детям, нарушает их способность к перемещению в пространстве без риска травматизма.

Но вдруг девочке будет крайне неприятно, что ее тетя изменяет что-то в доме ее матери? Новые обязанности свалились как снег на голову. Вероника была просто ошеломлена. Она вдруг почувствовала, что задыхается. В панике она изо всех сил пыталась сделать вдох, чтобы легкие насытились кислородом. Но чем усерднее она старалась, тем, казалось, неосуществимее становилась задача.

Где-то на задворках сознания неожиданно промелькнула мысль. Гипервентиляция[8].

Вероника вернулась на кухню и выхватила из ящика бумажный пакет для ленча. Она быстро села на пол, согнула ноги в коленях и встряхнула пакет. Поднесла его к лицу, сомкнув края вокруг рта и носа, и, упираясь локтями в колени, принялась исступленно дышать в бумажный мешок.

О Боже, как все так получилось? Она сама ковала свое счастье и только начинала радоваться первым успехам. Карьера ее складывалась удачно. В городе у нее были друзья.

Она следила за культурной жизнью и в сопровождении учтивых поклонников посещала все мероприятия, вызывавшие у нее интерес. Время от времени она проводила уикэнд со своей племянницей, в полной мере наслаждаясь общением с ребенком, не налагавшим на нее строгих обязательств. И вот теперь ей предстояло полностью вступить в новые, родительские права.

Как она могла вновь оказаться в Фоссиле, положив столько труда, чтобы выбраться отсюда? Сейчас она опять будет вынуждена работать в баре и жить в доме, где вся обстановка вызывает у нее скрежет зубовный.

«Экая беда! Не ты одна с такими великими проблемами. Когда ты успела стать таким нытиком, Дэвис?»

Надежды ее вскоре оправдались. Бумажный пакет и углекислота сделали свое дело, и Вероника, закончив эксперимент, поднялась на второй этаж.

Довольно причитать и взывать к сочувствию, приказала она себе. Может, это и приятно качаться на волнах жалости, вопрошая, как все случилось, но совершенно бесполезно. Факт свершился, и нужно приспособиться к изменениям, так как впереди слишком много дел.

Вероника отыскала картонную коробку и еще раз обозрела комнату, решая, с чего начать. Она все еще раздумывала, когда задняя дверь открылась и в дом неторопливо вошел Купер.

Он проследовал в гостиную и, встав прямо у Вероники за спиной, наклонил голову, пока его губы почти коснулись ее уха. Она чувствовала жар, исходящий от его тела, и от теплого дыхания, обвевавшего ее ухо, у нее забегали мурашки по коже.

— Любуетесь всем этим блеском? — сказал Куп.

— Конечно. — Она повернулась к нему лицом. Ей очень хотелось сделать гигантский шаг в сторону, но она подавила это желание. Своим отступлением она доставила бы ему большое удовольствие. Что в нем такого, в этом парне? Когда он подходил ближе, у нее начинался зуд в коже, и гормоны устраивали пляску под мелодию «Кукарачи».Куп быстро взглянул мимо Вероники на гостиную.

— У вашей сестры, несомненно, был занятный вкус. В тайских публичных домах и то меньше блеска.

— Вам это, должно быть, доподлинно известно. Я в этом не сомневаюсь. — Вероника не хотела даже думать о тех образах, которые возникли у нее в уме. — Только не говорите, что вам это не нравится. — Она прикоснулась к груди кончиками пальцев и сделала большие глаза, изображая удивление. — Станете уверять, что вас вовсе не захватывает это зрелище, и будете смотреть мне в лицо честными глазами?

Куп прошелся по ней пристальным взглядом, лишив ее на секунду дара речи. В глубине его глаз внезапно возникло интенсивное свечение, отчего его резкие скулы, казалось, даже заострились больше, чем обычно.

Вероника распахнула глаза от любопытства, но тут же устроила себе мысленную взбучку.

— Разве я вам не говорила, что я специалист по интерьеру? Это особенная комната. Правда, чтобы это понять, совсем не обязательно быть опытным профессионалом. — Она бросила на Купа вальяжный взгляд и мелодраматично вздохнула. — Просто обожаю все блестящее. Это моя жизнь.

Куп окинул ее с головы до ног темными глазами.

— Нетрудно догадаться, судя по тому, как вы одеваетесь.

Вероника посмотрела на свой черный свитер, брюки болотного цвета и гимнастические черные тапочки. Чем плоха ее одежда? Тем, что она неяркая? Но это еще не означает, что она плохая.

— А эта тара, я полагаю, — продолжал Куп, постучав по коробке, которую Вероника держала у бедра, — для того, чтобы…

— Ну, разумеется, чтобы складывать в нее отобранные ценности для моего личного пользования. — Вероника схватила одну из самых уродливых безделушек и показала Купу. — Посмотрите! Ну чем не прелесть? — Она швырнула вещь в картонную коробку и отобрала другую, потом еще одну.

—О Боже, надеюсь, я не обчищу всю комнату, а то иногда я бываю такая жадина. — Своим присутствием он в значительной степени помогал ей паковаться. Но Вероника никогда бы не призналась в этом.

В считанные секунды она заполнила коробку из-под джема — и наконец показался свет в конце тоннеля. Столик для кофе и диван с двумя приставными тумбочками теперь были свободны. Вероника взглянула на Купа, подпиравшего широким плечом витую лепнину арки. Он чувствовал себя прямо как дома.

— Конечно, я зарезервировала для себя и для Лиззи самые сливки. Но вы не стесняйтесь, пожалуйста. Отберите из этого урожая что-то и себе тоже. — Вероника одарила его самым невинным взглядом. — Судя по вашему облику, вы из тех, кто получает наслаждение от хорошего боя быков. Или, во всяком случае, в значительной мере разделяет эту глупость. Так что, возможно, вам понравится та бархатная картина с матадором? У нее такая очаровательная рама в стиле рококо.

Куп едва мог скрыть свое отвращение, взглянув на упомянутую вещь. Но когда он перевел взгляд обратно на Веронику, губы его растянулись в кривой ухмылке.

— Вы очень добры. Но я не смею даже думать о том, чтобы лишить вас такой редкой драгоценности. — Он поднял бровь. — И потом это не бык.

Вероника засмеялась, совершенно искренне. Но потом взгляд ее упал на фото, которое она подобрала, чтобы положить в коробку. В мозгу пронеслась тысяча воспоминаний, и второй раз за этот день она ощутила нехватку воздуха. Куп наблюдал, как ее лицо, только что светившееся юмором, внезапно погасло. Хотел бы он знать, что случилось. Но он тут же сказал себе, что не хочет ничего знать. Черт побери, ему вовсе не улыбалось вновь очутиться втянутым в ее орбиту. Однако дело всегда заканчивалось этим, когда он оказывался поблизости от этой женщины. Вероника Дэвис притягивала его словно магнит. Умный мужчина в таком случае должен был повернуться и немедленно уйти прочь. Но вместо этого Куп наклонил голову, чтобы взглянуть на фотографию, которую Вероника держала в руке.

— Это ваш отец?

— Да. — Вероника удрученно погладила большим пальцем снимок, запечатлевший темноволосого смеющегося мужчину. — Он умер два года назад.

— О, мне очень жаль, — сказал Куп. — Терять родителей всегда тяжело. Мой отец умер, когда мне было пятнадцать, а матери — около сорока. — Он хотел прогнать печаль с лица Вероники. Поэтому, чтобы отвлечь ее, он показал пальцем на женщину в кадре на заднем плане. На фотографии у нее был очень изнуренный вид. — А это кто? Прежняя официантка?

— О Боже! Почти. — Вероника издала нервный смешок. — Это моя мать.

— О, извините. Я просто подумал, что…

— То же, что подумал бы любой другой, — сухо сказала Вероника. — Так что не волнуйтесь по этому поводу. — В голосе у нее звучало своего рода презрение. Но когда она посмотрела на фото в рамке, брови ее сдвинулись над тонкой переносицей, и весь ее вид, казалось, выражал сплошное страдание. — Мама своей работой свела себя в могилу раньше времени, а папа это допустил. Нет — хуже, он это поощрял. Он считал, что долг женщины — делать все, чтобы ее мужу жилось легче. Папа, естественно, принимал клиентов и занимался напитками, а мама протирала пальцы до кости, едва успевая справляться со всем остальным. — Вероника втиснула рамку с фотографией в крошечное пространство в углу коробки, которую еще раньше поставила на диван, и просто смотрела на переполненный контейнер.

Пока она стояла так несколько секунд, наклонив голову, Куп был вынужден засунуть руки в карманы брюк, чтобы преодолеть искушение притронуться к ее обнаженной шее.

— И вас, конечно, возмущало его поведение? — сказал он слегка запальчиво. — В какой-то степени. Но главным образом меня приводило в негодование, что мама это позволяет. За все те годы она могла занять твердую позицию, но никогда этого не делала. — Вероника пожала плечами. — Я только знаю, — сказала она, повернувшись к Купу, — что со мной этого никогда не будет. Я не собираюсь подставлять хребет мужчине. Если я когда-нибудь полюблю, то такого человека, который не станет взваливать на меня свою ношу, а будет видеть во мне равного партнера.

— Могу себе представить, как ваш отец, вероятно, растерялся после смерти жены, — сказал Куп, удивляясь себе. Какого черта, что здесь происходит? Ему ничего не известно ни о ее отце, ни о том, что чувствовал тот человек. Но он был убежден, что, как бы то ни было, нужно ее утешить. Откуда у него этот безумный порыв? Качнувшись на пятках назад, он бесцеремонно добавил: — Должно быть, он ощутил, как ему ее не хватает, после того как вся работа застопорилась, если не сказать больше.

Вероника издала пессимистический звук.

— Несомненно, ему не хватало мамы, ее навыков. Она была управляющим, официанткой, уборщицей. Но папа считал, что мы с Кристл пойдем по ее стопам и возьмем на себя все ее обязанности. Он был уверен, что мы заинтересованы в «Тонке».

Куп фыркнул:

— Ха, могу вообразить вашу реакцию! Держу пари, вы послали его куда подальше. Да?

— Не совсем так, — сказала Вероника. — Я работала в «Тонке», пока не окончила колледж.

— Вы, наверное, шутите?

— Нет, — возразила она. — Мое отношение к папе было неоднозначным. Я и любила его, и возмущалась им. Пожалуй, вы правы — после смерти мамы он в каком-то смысле действительно пребывал в растерянности. Но вероятно, по ряду причин, а не только из-за работы. Я имею в виду, что он любил маму. Я знаю, он любил ее. Похоже, он просто не понимал, что ее попытки в угоду ему везти на себе весь воз убивают ее. — Вероника подобрала маленькую аляповатую пастушку из фарфора и, задержав руку над коробкой, посмотрела на Купа. — Он не был плохим человеком. Я не хочу, чтобы у вас сложилось о нем превратное мнение. Да, в своем пренебрежении к женщинам он был худший из шовинистов. Но в то же время он был забавный и добрый. И потом, он ведь… мой отец. Только он никогда и знать не желал, что я думаю и чего хочу.

— А вашу сестру он понимал? — спросил Куп, придвигаясь ближе.

Вероника затряслась от смеха.

— О да. Они — два сапога пара. Кристл тоже любила «Тонк». В этом отношении она вся в отца.

— То есть?

— Она так же, как папа, любила находиться среди клиентов. И у нее был такой же талант — по возможности отлынивать от работы.

— А как насчет вас? — спросил Куп. — Вы…

Его слова заглохли в какофонии звуков. В это время дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетела Лиззи, а за ней кудрявая белокурая девочка примерно того же возраста и долговязый мальчик несколькими годами старше. Из-за шума Купу потребовалась секунда или две, чтобы разобраться, кто есть кто в этой маленькой компании. Наконец он понял, что весь этот тарарам исходит от двух незнакомых детей. Лиззи, как обычно, чинная, с улыбкой слушала своих друзей и гладила пушистого котенка, которого она держала у себя под подбородком, прижимая к гороховому жакету.

— О Боже, только не это, — глухо прошептала Вероника, взглянув на племянницу с маленьким котенком. — Пожалуйста, не дай этому случиться! Мне только этого не хватает!

Куп чувствовал, что мольба ее обречена на провал, видя, как засияло лицо Лиззи, когда она заметила их через арку.

— Тетя Ронни, Куп! — воскликнула она. — Посмотрите, кого мне подарила миссис Мартелуччи. Когда я шла от автобуса мимо ее дома и увидела этого котенка, она сказала, что я могу оставить его у себя, если вы не будете возражать. — В глазах девочки светилась надежда. — Ему шесть месяцев, и он приучен выходить во двор. Поэтому нам не придется ничего покупать ему для туалета.

— Проклятие, — прошептала Вероника себе под нос. Куп изумился, как при такой страстности слова ее почти не были слышны. — Проклятие, проклятие, — повторяла она, едва шевеля губами. Потом она вздохнула и, повысив голос, сказала: — Хорошо.

— Так я могу его оставить?

— Конечно. Почему нет? Райли, закрой дверь, дорогой, чтобы он не убежал. Он должен привыкнуть к новому месту. Вы с Дессой знакомы с мистером Блэкстоком? Куп, вы знаете Мариссу Травитс, а это ее дети.

— Здравствуйте, мистер Блэксток, — почти одновременно сказали Десса и Райли. Потом оба улыбнулись и толкнули друг друга плечом.

— Зовите меня Куп, — сказал Блэксток, обменявшись с ними приятной улыбкой.

Вероника прошла через комнату и забрала котенка из рук Лиззи, приблизив его клипу, нос к носу. У котенка была шерсть средней длины, и он был совершенно черный, за исключением белого галстука и одной белой лапы. Он шлепнул ею Веронику по щеке и посмотрел на нее своими медными глазами величиной с пенни.

— Как его зовут?

— Бу. В честь какого-то мужчины по имени Бу Рэдли, как объяснила миссис Мартелуччи. — Лиззи равнодушно пожала плечиком, выскочившим из ее кофточки, когда она стягивала с себя одежду. — Я не думаю, чтобы он жил где-то по соседству.

Вероника сдавленно засмеялась, издав рокочущий горловой звук. А Куп заулыбался.

— Если бы у меня был кот, — вскользь заметил Райли, — я бы назвал его Прохиндей или Репей. Или придумал бы еще что-то, такое же клевое.

— Плевое? — тупо повторил Куп.

— Клевое, — пояснила Вероника. — Первая буква «к». «Клевый» означает «модный». Крутой. Обалденный. — Она неожиданно сверкнула ослепительной улыбкой.

— А-а. — Куп поймал себя на том, что сам улыбается в ответ. — И почему я вдруг чувствую себя таким старым?

Райли пожал плечами, как бы говоря, что с этим все ясно. Но Лиззи выступила вперед и осторожно тронула Купа за руку.

— Это потому, что у вас нет своих детей, — сказала она доверительно. Потом посмотрела на него и растерянно заморгала. — Или есть?

— Нет, — сказал Куп.

Вероника ухмыльнулась, заметив поспешность, с какой он дал этот ответ. Куп перехватил ее взгляд и прищурил глаза.

Тут Лиззи увидела коробку с безделушками. Она слегка нахмурила лоб и посмотрела на Веронику.

— Вы хотите избавиться от всех маминых украшений?

— Украшений? — повторила Вероника. — Она так их называла?

Лиззи кивнула.

— Мама говорила, что мы не должны их трогать.

— Я просто аккуратно их упаковываю, чтобы в комнате стало свободнее. Тогда ты сможешь играть и не бояться что-нибудь разбить. — Вероника присела на корточки перед племянницей. — Хорошо?

Лиззи подняла свои плечики.

— Думаю, да.

— Но если ты не согласна, я положу все обратно.

— Нет, я согласна.

Вероника отвела со лба девочки ее челку.

— Хочешь потом просмотреть коробки, чтобы отобрать несколько любимых вещей для своей комнаты?

— А можно? — Золотисто-карие глаза Лиззи загорелись интересом.

— Даже не сомневайся.

— Ладно, — сказал Райли, — пойдемте наверх играть в короля пиратов.

Десса толкнула брата.

— На этот раз королем буду я!

— Как бы не так! Ты всего-навсего девчонка! Королем может быть только мальчик.

— Тогда я буду королевой пиратов!

Поднялся дикий галдеж.

— А я тебя приглашал в королевы пиратов? Ты можешь играть девочку-безбилетницу, которая прокралась на борт и хочет стать юнгой. — Не дожидаясь ответа, Райли повернулся, чтобы вывести своих подчиненных через кухню на лестницу.

Светлые кудряшки Дессы казались наэлектризованными от негодования.

— Я не хочу быть юнгой! У пиратов это всегда заканчивается плохо. Я не хочу идти по доске[9]! — Она энергично устремилась за братом, бросая на ходу обвинения.

Лиззи задержалась на мгновение — забрать от Вероники котенка — и застенчиво улыбнулась Купу. Потом затопала по ступенькам догонять своих друзей.

Куп взглянул на Веронику и ухмыльнулся.

— Вы не считаете, что вам придется популярно пересказать ей «Убить пересмешника»? И еще кто-то должен объяснить Райли, что никогда нельзя говорить девочке, что она «всего лишь девчонка». Это чревато неприятностями.

Вероника засмеялась и таким очаровательным изъявлением своего согласия привела Купа в смятение. До сих пор он был уверен, что точно знает, что собой представляет Вероника Дэвис. Ее образ прочно укоренился у него в уме, еще до того как они встретились. Но всякий раз наблюдая, как она ведет себя с Лиззи, Куп отмечал, что ее действия явно противоречат сложившимся у него представлениям.

Не сказать, чтобы он доверял ей. Пусть она не носила джинсов в обтяжку и не накладывала лопатой макияж. Не прибегала к объемной прическе, дабы придать себе сексуальный вид. Не флиртовала без разбора и не щеголяла экипировкой, чтобы «быть на высоте». Но маленькая мисс Ронни столь же успешно, как и ее более откровенная сестра, использовала каждую крупицу своей сексуальности. Куп не знал, как она это делала. Но черт возьми, в ее поведении, несомненно, было что-то такое, что притягивало к ней мужчин. Он сам видел сегодня утром, во время ее разговора с тем парнем из фирмы. И на себе он это чувствовал тоже.

Нет, она определенно не внушала доверия. Он не какой-нибудь простачок, чтобы его было так легко обмануть. Хотя, что касается ее обязательности в отношении племянницы, может быть, он и не прав.

— Почему вам понадобилось столько времени, — сказал он, глядя на Веронику сверху вниз, — чтобы добраться сюда и позаботиться о Лиззи? — Куп был вынужден тут же одернуть себя. Ему-то какое дело? Может, у нее были уважительные причины.

Он расправил плечи. У него были все основания ее спрашивать. Он беспокоился о Лиззи. Вероника посмотрела на него так, будто он потерял рассудок. Это заставило Купа смущенно поежиться, правда, только мысленно.

— Я не понимаю, — медленно проговорила Вероника, — почему вы считаете, что это касается вас каким-то образом. Но так или иначе, я вам скажу. Во-первых, Марисса не знала, как связаться со мной в Шотландии, поэтому мне ничего не было известно о смерти Кристл. Я узнала об этом только в воскресенье, поздно вечером, когда вернулась в Сиэтл. Во-вторых, я должна была урегулировать вопрос с моим расписанием. Мне нужно было свободное время, чтобы находиться здесь с Лиззи, пока я занимаюсь продажей «Тонка» и привожу в порядок хозяйство Кристл.

По лестнице, громко топая, сбежали вниз дети.

— Тетя Ронни, — тихим, тонким голоском позвала из кухни Лиззи. — Можно нам взять печенье?

Вероника вышла к ним навстречу.

— Конечно. Вы все знаете, где находится банка с печеньем. Молоко в холодильнике. — Она взъерошила волосы Райли, направлявшегося к столу с уже открытой банкой под мышкой и запихивающего в рот печенье. — И возьми стакан, приятель. Мы в нашем женском семействе не любим, когда в молоке попадаются какие-то инородные примеси.

Райли осклабился, показывая полный рот наполовину разжеванного печенья. Он шмякнул на стол банку и взял чашку, которую ему протянула Лиззи.

— Хорошо, хорошо. А можно, я навещу моего друга Брэда, когда мы поедим? Он живет как раз на другой стороне Супер-Сейв.

— Почему бы тебе вместо этого не позвонить ему и не спросить, может, он придет поиграть сюда? — Вероника взяла из банки печенье и откусила кусочек. — А позже мы выясним, что думает твоя мама по поводу будущих визитов. Хорошо?

Мальчик издал продолжительный страдальческий вздох.

— Хорошо.

Взяв печенье, Куп извинился перед маленькой компанией и направился к двери.

Вскоре он поднимался по мелким бетонным ступенькам в здание библиотеки Эндрю Карнеги, вспоминая, как Вероника общалась с детьми. Мысль о ней не выходила у него из головы. И перед этим он, похоже, был бессилен.

Он просто был обречен стать жертвой женщины с материнской жилкой. У его собственной матери таковая отсутствовала, поэтому все другие женщины, проявлявшие доброту к детям, казались ему совершенно неотразимыми.

Когда Куп открывал большую двустворчатую дверь библиотеки, у него сосало под ложечкой и сердце билось слишком часто.

«Ну, теперь ты счастлив, парень? Довольно трудное это дело — удержаться, чтобы ее не трогать даже тогда, когда ты считал ее эгоистичной стервой и расхлябанной, нерадивой опекуншей. И что же ты будешь делать теперь?»


Через несколько секунд после того, как Куп исчез в библиотеке, рядом с «Тонком» притормозила машина. Как всегда, когда этот человек проезжал мимо, у него возникало непреодолимое желание снизить скорость и коротко взглянуть на забегаловку. Он совершал наезды в этот район отнюдь не потому, что у него здесь были какие-то дела. Его влекло сюда — это было то место, где все началось в один памятный вечер. Когда сзади раздался нетерпеливый автомобильный сигнал, мужчина снова набрал нормальную скорость. Он удовлетворенно улыбнулся.

Это было идеально исполненное преступление. Разве нет? Он убил Кристл Дэвис, и ни одна собака этого не заметила. Благодаря его сообразительности это дело было ловко пришито Эдди Чапмену.

«Эй, эй, эй, чик-чик!»

Он громко рассмеялся, потому что рефрен из старого мультфильма был его персональной мантрой. Он всегда был умнее, нежели среднестатистический обыватель.

Вообще в его планы не входило убивать Кристл. Но планы меняются, черт возьми! Во всяком случае, она сама во всем виновата. У нее были все возможности этого избежать, если бы вела себя воздержанно и вовремя остановилась. Но разве она послушалась? О нет, она продолжала давить на него.

Какая-то проститутка с Бейкер-стрит будет грозить его уничтожить? Ну нет! До сих пор он никогда не волновался, что его репутация может пострадать, как хромированный бампер от столкновения. Он годами упрочивал свое положение в этом городе. И не для того он потратил столько сил, чтобы позволить какой-то алчной потаскушке все разрушить и уйти от заслуженной вендетты.

Эта женщина просто получила то, что заслуживала. Но Боже упаси, чтобы он испытывал от этого удовольствие или что-то в этом роде. Хотя, разумеется, высоко оценивал свою находчивость. Если бы он мог все рассказать кому-нибудь, любой наверняка согласился бы, что это было блестяще сработано. Подозрение в конечном счете легло на Чапмена.

Получилось и в самом деле «чик-чик».

Несомненно, он куда умнее среднестатистического обывателя.

Загрузка...