Выжженная Земля

1. Сталин хотел большего, чем Сталинград

«Наступайте, генерал Баданов, настал наш час» — Переход кончается в Тацинской — Тапки у командного пункта Манштейна — Ростов — спасение для миллиона солдат — 1-я танковая армия отступает — Прощай, Ишерская — Сорок два километра по чистому льду — Спуске горных перевалов — Краснодар — поворотный пункт на Кубани — Джекпот в 400 000 человек.

Наступало Рождество 1942 года. Штаб генерал-фельдмаршала фон Манштейна, командующего группой армий «Дон», находился в Новочеркасске, в двадцати километрах от низовий Дона. Маршал и его генералы выглядели усталыми. Всех угнетала судьба 6-й армии.

Однако за тревогой по поводу ситуации в Сталинграде скрывалась и другая, даже более серьезная. Советское Верховное Главнокомандование явно стремилось полнее воспользоваться военной удачей, или, точнее, ошибкой Гитлера, заставившего 6-ю армию зайти слишком далеко, не предоставив соответствующей поддержки ее слабым флангам. Русские стремились захватить куда большую добычу, чем всего одна армия.

Операции трех советских фронтов, которые безостановочно наступали в междуречье Волги и Дона уже с 19 ноября 1942 года, которые окружили Сталинград и разорвали итальяно-румынский фронт на сотню километров, были нацелены на большее, чем только освобождение Сталинграда и окружение армии Паулюса. За этими действиями стоял грандиозный, захватывающий дух план советского Верховного Главнокомандования. Тщательно готовившийся долгое время, дорого оплаченный огромными жертвами, потерей армий, потерей территорий, реальной угрозой проигрыша всей войны, великий контрудар должен был наконец быть нанесен — здесь, у Волги, в сердце матушки-России, от Сталинграда, священного места большевистской революции. Все прежние ошибки будут искуплены, настало время великой битвы против Гитлера — время мощного удара, подобного удару по Наполеону, время истребления немцев на огромных просторах России. Сталин намеревался сокрушить ни много ни мало весь южный фланг немецких армий на Востоке. Суперсталинград для миллиона немецких солдат — вот какова была его цель. Посредством гигантской операции восьми армий, ударами на Ростов и нижнее течение Днепра из калмыцких степей и Среднего Дона он хотел отрезать и затем уничтожить немецкий южный фланг — три группы в семь армий в целом.

Военная история не знает плана операции, сопоставимого с этим по грандиозности масштабов. Кроме того, он, казалось, удавался.

Карта 8. В конце 1942 года, после краха германского фронта на Среднем Дону, Сталин увидел шанс одержать решающую победу. Он намеревался захватить Ростов операцией на окружение и таким образом перекрыть дорогу на Кавказ.

С каждым часом в штаб Манштейна поступали все более тревожные рапорты. Как и чем он должен был сдержать этот Красный поток? Как он должен был заткнуть эту огромную брешь между Доном и Донцом? Немецкое высшее командование оказалось перед угрозой, с которой оно еще никогда не сталкивалось.

«Спокойно» — проворчал советский генерал. Он укоризненно взглянул на дежурного офицера, разговаривавшего со связным. Майор смутился и замолчал. Теперь раздавалось лишь потрескивание дров в печке крестьянской хаты, служившей командным пунктом советскому 24-му танковому корпусу в ночь с 23 на 24 декабря 1942 года.

Генерал прижимал к уху телефонную трубку. «Да — да, да». Он был доволен. Снова назвал свое имя.

«Все согласно плану, —докладывал генерал. — Итальянцев как будто ветром сдуло. Они больше не оказывают сопротивления и в районах позади Восьмой армии. Мои соединения продвигаются беспрепятственно. Мы уже глубоко в тылу противника и проходим примерно пятьдесят километров в день. Наши передовые части в Тацинской». Генерал-майор В.М. Баданов, командир советского 24-го танкового корпуса, явно гордился своим докладом командующему 1-й гвардейской армией. И генерал Кузнецов тоже был доволен: «Прекрасно, товарищ Баданов. Я доложу о ваших успехах в штаб. Но продвигайтесь, все время продвигайтесь — настал наш час!»

Поистине это был час Баданова. Его 24-й танковый корпус, приданный 1-й гвардейской армии, стремительно продвигался далеко впереди советских войск, которые наступали через дрогнувший фронт итальянской 8-й армии в направлении на Донец. Баданов не встречал сколько-нибудь существенного противодействия. Блокирующие части, задействованные в глубине итальянского фронта, в водосборном бассейне Чира, вскоре побежали под напором советских атак, бросая орудия и автомобили. Многие офицеры срывали знаки различия и пытались скрыться. Так почему другие чины должны вести себя более героически? Они бросали оружие и тоже бежали.

Все, что нужно было делать корпусу Баданова, — это продолжать продвижение. К вечеру 23 декабря 1942 года его передовые отряды достигли Тацинской, важного передового аэродрома и центра снабжения Сталинграда, в 240 километрах позади разбитого итальянского фронта. Корпус прошел это расстояние за пять дней — блицкриг в лучших немецких традициях! Расстояние в 240 километров за пять дней — это сопоставимо со знаменитым рейдом Манштейна на Двинск в первую неделю войны. Тогда, восемнадцать месяцев назад, его 56-й танковый корпус прошел из района восточнее Тильзита в Двинск, расстояние в 270 километров, за четыре дня. С тех пор русские многому научились.

Положив телефонную трубку, генерал Баданов повернулся к начальнику штаба: «Как вы думаете, товарищ полковник, атакуем немецкую базу и аэродром сегодня вечером или будем ждать утра?»

Полковник медленно покачал головой: «Завтра немцы отмечают Рождество — это самый главный для них праздник. Они делают маленькие подарки, вешают на елки свечи и готовятся к Святой ночи. Это лишит их бдительности. Мы можем застать их врасплох».

Баданов кивнул. Затем отдал распоряжения командирам частей.

План удался. В густом тумане раннего утра 24 декабря заработали моторы танков Баданова. Они загромыхали прямо на взлетно-посадочные полосы аэродрома в Тацинской.

Конечно, 8-й воздушный корпус осознавал нависшую угрозу, однако 4-й воздушный флот не получил разрешения эвакуировать важный центр снабжения с его огромными складами. В приказах повторялось: держаться. Но как можно держаться далеко позади главной оборонительной линии немцев на Чире, когда на тебя наступает советский танковый корпус? Всего 120 человек, одно 88-мм орудие и шесть 20-мм зениток — вот все, чем должны были защищаться немцы в Тацинской.

Генерал Баданов в своих мемуарах пишет, что советские передовые танковые части застали немецкие огневые позиции и опорные пункты пустыми. Экипажи самолетов тоже были в своих бункерах. «Все мирно спали», — констатирует генерал.

Согласно его воспоминаниям, сигнал к атаке подала минометная батарея. Несколько часов спустя жизненно важный центр снабжения окруженного Сталинграда пал без существенного сопротивления. Баданов утверждает, что было захвачено 350 самолетов и огромное количество боевой техники, продовольствия и боеприпасов, включая груженые железнодорожные составы.

Слабость обороны важной базы в Тацинской, разумеется, была грубейшей ошибкой. Однако одно несомненно: число захваченных самолетов, приведенное Бадановым, преувеличено. На поле было только 180 машин. Многие из них взлетели под огнем противника, несмотря на туман. И 124 благополучно прибыли на другие аэродромы.

Но в любом случае это был ужасный удар. Тацинская служила не только центром снабжения Сталинграда, но также и центром средств сообщения—важной железнодорожной станцией на линиях из Ростова и района Донца. Потеря особенно серьезно сказалась на положении оперативной группы «Холлидт». Это соединение все еще находилось много восточнее Тацинской, на Чире, и теперь ему угрожали с тыла. Снова приходилось расплачиваться за пагубную стратегию Гитлера держаться любой ценой. Ничего и никогда нельзя сдавать. Держаться, держаться, держаться — невзирая на цену.

Вероятно, позиция «Холлидта» на Чире имела определенное значение. Именно оттуда 48-й танковый корпус должен был поддержать наступление Гота на деблокирование Сталинграда. По этой причине выгодные выступы в линии фронта казались полезными Главному командованию сухопутных войск Германии. Но желания и действительность не совпадали. Опасность росла день ото дня, а перспектива успеха уменьшалась. Гитлер, однако, отказывался замечать эту угрозу. Когда Манштейн просил подкрепления, Гитлер отвечал так: «У меня нет». Когда Манштейн предлагал стратегически неизбежные отступления, Гитлер стенал: «Без кавказской нефти и полезных ископаемых Донбасса войну уже не выиграть».

Манштейн оказался в сложном положении. Ему приходилось сражаться не только с русскими, но и со Ставкой фюрера. Любой другой человек опустил бы руки. Но Манштейн нашел выход. Он прибег к хитроумной системе стратегических уверток.

В этом ему помогали три опытных боевых командира, люди, на которых он мог положиться: генерал-полковник Гот, чья 4-я танковая армия все еще сражалась юго-восточнее Дона; генерал Холлидт, чья смешанная оперативная группа в большой излучине Дона держала главную оборонительную линию Гнилая — Чир; генерал Фреттер-Пико, чья недавно организованная оперативная группа пыталась создать отсечную позицию в районе между Миллерово и рекой Калитва.

Главную угрозу теперь представлял Баданов, передовой отряд советской 1-й гвардейской армии. Ему от Тацинской до Ростова оставалось только 130 километров. Манштейн знал, что на сегодняшний момент целеустремленный танковый командир может покрыть такое расстояние в три дня. А Баданов, несомненно, был решителен. Если он ударит по Ростову, дела примут критический оборот. Если русским удастся взломать единственную дверь, нарушить единственную сухопутную связующую нить с армиями группы «А» на Кавказе, то 800 000 человек окажутся в ловушке. Как и 4-я танковая армия. Генерал-фельдмаршал Манштейн понимал это. И генерал Баданов — тоже.

Генерал-фельдмаршал провел в Новочеркасске совещание и вместе с начальником штаба, генерал-майором Шульцем, и начальником оперативного управления штаба, полковником Буссе, спокойно проанализировал ситуацию. Наступил момент мужественных, дерзких и очень ответственных решений. Один из тех моментов, когда генерал должен точно представлять себе, на что способны его солдаты и офицеры. Манштейн знал и возможности, и пределы своих войск. Эта способность составляла часть его полководческого таланта.

Манштейн попросил Гота, чья армия на Южном фронте армий группы «Дон» все еще участвовала в операции по прорыву осады Сталинграда, предоставить ему одну дивизию для спасения Тацинской. Под собственную ответственность, понимая всю серьезность ситуации, Гот передал ему свою самую мощную танковую дивизию, 6-ю танковую, под командованием генерала Рауса. 11-м паденборнским танковым полком этой дивизии командовал полковник фон Хюнерсдорф, во время наступательных операций предыдущего года он служил начальником штаба Манштейна.

Ледяной ночью дивизия маршем передвинулась на север, в состав оперативной группы Холлидта, где полковник Венк, его бессменный начальник штаба и блистательный импровизатор, построил из разнородной массы войск первую слабую линию обороны.

Манштейн и Гот взяли на себя трудное и важное решение: с потерей 6-й танковой дивизии Гот потерял и последнюю слабую надежду на возможность удержаться на своей позиции в пятидесяти километрах от Сталинграда и, таким образом, на возможность когда-либо возобновить деблокировочное наступление.

Однако в тот момент его наступление, хотя и начатое с такими большими надеждами, в любом случае уже было практически обречено. Даже без успешного удара против Баданова положение Гота очень скоро станет непригодным для обороны из-за угрозы окружения. Он выбирал только между меньшей и большей опасностью.

И большей опасности можно было избежать, лишь реализовав план Манштейна. Его план строился на следующих соображениях. Единственным танковым соединением, которым еще располагал на Чире Холлидт, оставалась опытная силезская 11-я танковая дивизия генерала Балка. Она участвовала в схватках с прорывающимися танками противника на левом фланге группы Гота уже с середины декабря. 15-м танковым полком этой дивизии командовал полковник граф Шимельман. Правда, у него осталось только двадцать пять танков, но генерал Балк тем не менее и таким составом во взаимодействии с мотопехотой, саперами, зенитчиками, а также 336-й пехотной дивизией под командованием генерала Лухта смог уничтожить два мощных вражеских соединения в бою на отходе и подбить шестьдесят пять танков, не потеряв ни одного своего.

На выдающуюся роль, сыгранную в этом бою пехотой, также указывает и тот факт, что 336-я пехотная дивизия в течение пяти дней подбила девяносто два танка противника.

Карта 9. Девять советских армий наступали на Ростов. Наиболее глубокий прорыв осуществила 2-я гвардейская армия, чьи передвижения выглядят на карте, как девятиголовая гидра.

Такая их сила позволила Манштейну двинуть 11-ю танковую дивизию против корпуса Баданова сразу после изнурительного марша при температуре минус 20 градусов по Цельсию ночью 23 декабря. Вместе с 6-й танковой дивизией, приближающейся форсированными маршами, она должны была остановить дерзкое и опасное вторжение генерала Баданова.

В широкой заснеженной степи между Калитвой и Чиром немецкие танковые полки снова продемонстрировали современную танковую тактику. Пока батальоны 306-й пехотной дивизии окружали важный центр снабжения с востока, штурмовые отряды 579-го гренадерского полка вступили в бой за часть аэродрома. Уже 24 декабря передовой отряд 6-й танковой дивизии при поддержке штурмовых орудий захватил район севернее Тацинской. К 27 декабря части генерала Балка взяли русский корпус у Тацинской в в железное кольцо 6-я танковая дивизия теперь перекрыла советским частям путь к отступлению, отрезала их от снабжения и заблокировала фронт по реке Быстрая от любых попыток освободить их с севера.

Началась битва за Тацинскую. Бронетехника Баданова оказалась в ловушке, корпус был захвачен врасплох. Баданов посылал в штаб армии один сигнал SOS за другим, генерал Ватутин отвечал обнадеживающими обещаниями и просил держаться. На освобождение Баданова были отправлены все имеющиеся в его распоряжении силы — два моторизованных корпуса и две стрелковые дивизии. Он твердо намеревался спасти Баданова и снова отправить его корпус вперед. Для советского командования слишком многое оказалось в опасности: они хотели добраться до Ростова. Однако этой зимой и у русских силы тоже были на исходе.

Генерал Раус со своей 6-й танковой дивизией отразил все атаки. 11-я танковая дивизия Балка вместе с 4-м мотопехотным полком под командованием бесстрашного полковника Унрайна и пехотинцами 306-й пехотной дивизии превратили сражение у Тацинской в кровавый разгром полков Баданова.

В тяжелом бою морозной ночью советский 24-й танковый корпус был уничтожен. Части Баданова сопротивлялись отчаянно. Многие сражались до последнего патрона. Горящие в Тацинской силосные башни и зернохранилища освещали ужасающую картину — развороченные танки, искореженные противотанковые орудия, разбитые транспортные колонны снабжения, раненые, обмороженные до смерти люди.

К 28 декабря все было кончено. Отдельные советские части прорвались сквозь немецкое кольцо окружения в северной части городка и спаслись, переправившись через реку Быстрая. Корпус Баданова, который так обнадеживающе начал наступление на Ростов в самое Рождество, перестал существовать.

Советское Верховное Главнокомандование и Верховный Совет отметили героизм полков Баданова. Их доблестное сопротивление до конца и, главное, их беспримерный танковый рейд в глубокий тыл немцев должны были стать замечательным примером для остальной Красной Армии. Вновь сформированный корпус поэтому получил звание «2-й Тацинский танковый корпус». А сам Баданов стал первым офицером Красной Армии, награжденным орденом Суворова.

Совершенно очевидно, что образцом для советской операции послужил немецкий метод блицкрига крупными танковыми соединениями. На тот момент, однако, эта новая тактика не принесла русским успеха. Немецкие танковые командиры все еще превосходили их в мастерстве. Это превосходство снова было продемонстрировано четыре дня спустя. В предновогодние дни советский 25-й танковый корпус попал в ловушку при попытке повторить рейд Баданова. Оплошность и безрассудство привели его к беде.

Введенный в заблуждение очень слабым отпором, который он встретили, прорываясь через южное крыло итальянской 8-й армии, корпус не выслал вперед разведку. Подумали, что не осталось заслуживающего внимания противника. Русские танковые бригады вышли из перелесков севернее Быстрой с включенными прожекторами и направились к броду возле Марьевки. Они намеревались форсировать реку в южном направлении, чтобы ударить в тыл немецкой оперативной группе «Холлидт».

Однако передовые дозоры 6-й танковой дивизии на Быстрой заметили продвижение русских к броду. Генерал Раус быстро разработал план ночного боя. Он приказал своим 75-мм противотанковым орудиям выдвинуться вперед, чтобы задержать советские танки.

11-й танковый полк поднялся по тревоге и сохранял боевую готовность. Главным силам советского 25-го корпуса позволили пройти брод в Марьевке. Затем противотанковые отрады и тяжелые разведывательные бронеавтомобили перекрыли брод.

И в этот момент генерал Раус открыл ночное танковое сражение между Марьевкой и Романовом. Противника атаковали с обоих флангов и в тыл. Захваченные врасплох, русские действовали беспорядочно и нервно. Раус, напротив, руководил сражением хладнокровно, будто шахматной игрой.

Пылающие «тридцать четвёрки» освещали место действия. Отдельными группами танков русские снова и снова пытались создать брешь. Но где свои, а где враги? На этот вопрос можно было ответить лишь с очень близкого расстояния. Советские танковые командиры отчаянно старались использовать надежную конструкцию своих Т-34 и уничтожать немецкие танки таранными ударами. Однако мобильность танков T-IV и опыт немецких танковых командиров взяли свое — особенно при попытке прорыва советской танковой группы в Новомарьевке, где прикрывающую позицию удерживал майор доктор Бёк со своим 2-м батальоном 11-го танкового полка.

Бёк располагал десятью танками T-IV и только горсткой пехотинцев. Советские «тридцать четвёрки» атаковали около 3 часов утра и ворвались в деревню. Танковые бои продолжились между домами. Покрытые соломой хаты скоро загорелись, языки пламени отбрасывали причудливые тени.

В деревне стояли на ремонте несколько поврежденных немецких танков без экипажей. Это неожиданно помогло небольшим боевым силам Бёка. В неверном свете пылающей деревни русские приняли остовы машин за боеспособные машины и раз за разом поливали огнем привлекательно неподвижные мишени. Это предоставило танкам Бёка время и возможность занять удобные для огня позиции. В конце концов его маленькая армада вынырнула из-за поврежденных танков и деревенских домов.

Командирский танк Бёка, который, как большинство других командирских танков, нес только ложное деревянное орудие, чтобы освободить место внутри для громоздкого оборудования и карт, столкнулся с русским Т-34. Русские немедленно навели на него свое орудие. «Иди на таран!» — приказал Бёк. Однако этот маневр вряд ли спас бы его. Спасение пришло от танка командира 7-й роты, капитана Герике. Его T-IV стоял в засаде за углом улицы с готовым к бою орудием. Он как раз вовремя заметил русский танк: «Огонь!» И прямое попадание.

Выехав из деревни, Бёк обнаружил, что у него осталось шесть танков и двадцать пять стрелков. Когда рассветет и русские осознают свое превосходство, дело может обернуться плохо. С этой точки зрения для контратаки следует использовать ночь. Ночью легче обмануть. Ночь помогает более слабому. Под покровом темноты, при помощи огней и шума, шесть танков можно выдать за целый батальон.

Майор Бёк расставил свои шесть танков вокруг деревни. По оговоренному световому сигналу они разом атаковали. Двадцать пять пехотинцев, растянувшиеся между танками, изо всех сил закричали «Ура» и как можно чаще застрочили из своего оружия. Танки тоже старательно производили шум и стреляли трассирующими снарядами. Блеф удался.

Бёк быстро достиг центра деревни. Русские, подозревая полномасштабную атаку, отступили по направлению к реке Быстрая. Там их ждали немецкие противотанковые орудия.

Реку Быстрая форсировало девяносто русских танков. Когда наступил день, заснеженное поле боя устилали девяносто разбитых Т-34. Таким образом, 25-й танковый корпус, второй наступательный клин советской гвардейской армии, был уничтожен.

Потери 6-й танковой дивизии составили двадцать три танка. И поскольку они оставались на немецкой территории, ремонтные роты снова поставили в строй большую их часть.

С ликвидацией двух советских танковых групп на северном фронте группы армий «Дон» непосредственная опасность, угрожавшая Ростову с северо-востока, была предотвращена.

Столь же опасное наступление советских 6 и 1-й гвардейских армий с северного края участка прорыва в направлении на Донец через Миллерово успешно остановили небольшие силы оперативной группы Фреттер-Пико.

Оперативная группа, пожалуй, слишком громкое название для сил, предоставленных в распоряжение генерала Фреттер-Пико, чтобы прикрыть брешь почти в 200 километров. У Миллерово части 3-й горной дивизии твердо и эффективно противостояли превосходящим танковым силам противника. Однако атаку танковой дивизии противника пришлось отражать также учебным полкам и батальонам новобранцев вместе с потрепанной группой танков фон Ланкена.

304-ю пехотную дивизию перевели в Россию из Франции. После службы на мирном атлантическом берегу ее полки уже через двенадцать часов боя на Востоке пришли в критическое состояние. Поразительно, что Фреттер-Пико и опытный командир дивизии генерал-майор Зилер тем не менее смогли помочь пехотинцам и артиллеристам преодолеть первоначальный шок от встречи с мощной бронетехникой противника и за несколько недель превратили их в крепких бойцов. К счастью, Фреттер-Пико имел две закаленные в боях танковые дивизии — 7-ю тюрингскую и 19-ю нижнесаксонкскую, их непрерывные контратаки помогали пехоте обороняться, а также прикрывали северный фланг угрожаемого фронта. Таким образом, оперативная группа Фреттер-Пико, хотя фактически и являлась неполным корпусом, стала надежной преградой между Доном и Донцом и своей гибкой тактикой предотвратила стратегический прорыв противника, более чем в двадцать раз превосходящего ее по численности. Фреттер-Пико верно заметил: «Это было победой боевого духа пехотинцев».

Успешные немецкие оборонительные операции между Доном и Донцом сохранили открытой дверь для находящихся на Кавказе немецких армий и предотвратили советское окружение с севера.

Но эта опасность продолжала угрожать Манштейну на правом крыле его фронта, на линии 4-й танковой армии Гота, между Доном и Манычем. Для ее отражения Манштейну катастрофически не хватало сил.

В эти последние несколько дней декабря генерал-полковник Гот каждое утро объезжал на бронированном автомобиле свои побитые дивизии и разговаривал в штабах с командирами. Многие полки превратились в слабые батальоны, батальоны — в роты. В

4-й танковой армии осталось всего пятьдесят — семьдесят боеспособных танков — обычное вооружение одного недоукомплектованного батальона.

С наступлением ночи жесткий и деятельный командующий армией возвращался в свой штаб совсем без сил. Полковник Фангор, начальник штаба, ждал его с картой обстановки и сообщениями от Манштейна. Борьба была практически безнадежной, и это оборонительное сражение дорого доставалось 4-й танковой армии.

Вечерами обсуждали только одно: теперь, после того как они отдали 6-ю танковую дивизию, сможет ли армия удержать фронт оставшимися небольшими силами? Гитлер упорствовал в отказе вернуть в прежнее расположение 16-ю мотопехотную дивизию, которая все еще воевала в Элисте. 5-я моторизованная дивизия СС «Викинг», обещанная группой армий «А» с Кавказа, до сих пор находилась где-то на марше.

День за днем Фангор обращался в штаб группы армий. И день за днем он получал от начальника оперативного управления штаба Манштейна, полковника Буссе, один и тот же ответ: «Мы продолжаем просить Гитлера передать под наше командование 1-ю танковую армию, но все безрезультатно. Главное командование сухопутных войск не в состоянии принять решение».

Гот медленно отводил свои войска от одной отсечной позиции к другой, они двигались в юго-западном направлении. От сектора Мышковы — к Аксаю. От Аксая — к Салу. Потом к Куберле. Неожиданными энергичными контратаками он последовательно изматывал противника, который буквально наступал ему на пятки. Самообладание, военное искусство, свежие идеи, настойчивость и отвага — вот качества, позволившие генерал-полковнику противостоять своим ослабленным 57-м танковым корпусом превосходящим силам трех советских армий. И все это время он осознавал свою ответственность за дальнейший ход сражения — он должен предотвратить прорыв русских к Ростову с востока и юго-востока, так же, как Холлидт и Фреттер-Пико предотвратили его с севера; он должен прикрыть тыл немецких армий, воюющих на Кавказе.

В конце концов, уже в последних числах декабря, Гитлер санкционировал вывод войск с Кавказа. Но арьергард 1-й танковой армии еще стоял на Тереке, в 650 километрах от Ростова.

Карта обстановки на Южном фронте немецких армий на Востоке выглядела устрашающе. Повсюду были красные стрелы, обозначающие советские удары, и тонкие синие линии немецких позиций тонули в этом красном море. Больше не существовало надежного контакта между соединениями Холлидта и Гота, поскольку примерно в середине января 4-ю танковую армию вытеснили на юго-восток, за Маныч. Между Доном и Салом образовалась новая опасная брешь в сорок километров. Теперь в нее входили две советские армии фронта Еременко — 2-я гвардейская и 51 -я армия.

Они настойчиво наступали. Прикрывая свои фланги справа и слева, главные силы обеих армий неумолимо продвигалась в направлении Ростова. Их передвижения, обозначенные на карте обстановки, выглядели, как огромная девятиголовая гидра — гидра, чьи щупальца угрожали и Готу, и Холлидту. Голова этой наступающей гидры уже вышла на Дон северо-восточнее Ростова. Это был советский 3-й гвардейский танковый корпус под командованием генерала Ротмистрова, прославленное формирование, завоевавшее звание гвардейского в битве за Сталинград.

При взгляде на карту обстановки в жилах офицеров штаба немецкой группы армий «Дон» в Новочеркасске стыла кровь: внимание всего мира все еще было обращено на Сталинград, но главное происходило здесь, в Ростове, на мостах Батайска. Здесь угрожала опасность в три раза значительнее, чем в Сталинграде. Можно ли выиграть гонку со временем и с русскими? Сумеет ли группа армий «А» генерал-фельдмаршала фон Клейста вовремя проскользнуть в Ростов через узкую дверь?

В ледяной четверг 7 января 1943 года дежурный офицер капитан Аннус влетел в комнату Манштейна: «Господин генерал-фельдмаршал, в двадцати километрах отсюда советские танки форсировали Дон и движутся прямо на нас. Они явно стремятся покончить с нами. Наши прикрывающие казацкие части захвачены. У нас ничего не осталось».

Спокойно глядя на дежурного офицера, Манштейн произнес: «Неужели?»

Это был один из тех моментов, когда генерал-фельдмаршал продемонстрировал, что он не только гений стратегии, но и человек поразительного хладнокровия. Ему были незнакомы волнение и смятение.

«У нас все есть, Аннус, — сказал он капитану с улыбкой. — Соберите, что найдете. Рядом с нами мастерская по ремонту танков — наверняка там должно быть несколько более или менее боеспособных танков. Возьмите, что можно использовать, пойдите и разбейте русских. Мобилизуйте на оборону личный состав штаба. Мы устоим. Вы справитесь с этим небольшим вторжением!» Ошеломленный выдержкой генерал-фельдмаршала, Аннус стремительно выбежал. Мастерская по ремонту танков! Почему он сам о ней не вспомнил?

Через полчаса капитан вывел маленькую разнородную группу бронемашин из Новочеркасска в направлении Дона, перехватил советские головные разведывательные дозоры и отбросил танковый авангард противника обратно за реку. Воздух дрожал от возбуждения и мороза.

Этот эпизод типичен для той драматичной ситуации. Один советский танковый полк под командованием целенаправленного человека мог решить в этом месте исход всей войны. Поскольку захват Ростова означал бы безусловное окружение трех или четырех немецких армий, имеющих в своем составе примерно миллион человек.

Почему Еременко, советский командующий Южным фронтом, не поручил этой задачи такому человеку? Может, он переоценивал немецкие обороняющиеся силы? Или судьба 24-го танкового корпуса Баданова производила сдерживающий эффект?

Генерал Малиновский хмуро выслушивал донесения о неудачном советском танковом ударе на Новочеркасск. «И лучшие войска не могут сделать невозможного», — извиняющимся тоном сказал его начальник штаба.

Генерал кивнул. Ему не нужно было ничего объяснять. Как опытный командующий 2-й гвардейской армией, Малиновский знал, что даже такие первоклассные формирования, как его III гвардейский танковый корпус, сейчас были истощены. Затрудненность снабжения вела к потере боевой мощи.

Малиновский знал об этом, как и Еременко, командующий Южным фронтом. Даже Никита Сергеевич Хрущев, влиятельный член Военного совета фронта, осознавал существующие проблемы. Но Ставка отказывалась видеть их.

Хрущеву и Еременко приходилось оправдывать приказы Ставки. Сейчас эти приказы переносились на карту обстановки Малиновского: «2-й гвардейской армии выйти на Донец к вечеру 7 января. 3-му гвардейскому танковому корпусу форсировать Дон и овладеть переправами. 98-й стрелковой дивизии расширить участок прорыва. 2-му гвардейскому механизированному корпусу создать... 5-му гвардейскому механизированному корпусу...»

«Овладеть, создать, будет!» Малиновский взорвался: «А что же немцы, которые все еще там? Не румыны или итальянцы, а немцы! Об этом штаб, кажется, забыл!»

Но какой смысл спорить? «Батайск должен пасть — Ростов должен быть взят!» Такие приказы ежедневно поступали от Хрущева и Еременко. Письменные приказы. Приказы по телефону. Устные распоряжения. Срочные директивы.

Штабы армий передавали приказы корпусам. Корпуса передавали их в полки. Полки — в батальоны.

Однако приказы еще не победы. Продвижение развивалось медленно. Чересчур медленно.

Только 20 января передовые части медленно наступавших сил Еременко форсировали Маныч у Манычской и двинулись на запад ь направлении Батайска. Передовым отрядом командовал полковник Егоров. Восемь Т-34, три Т-70, девять бронетранспортеров, пять разведывательных бронемашин и 200 стрелков на автомобилях выступили на великую цель — цель, которую они надеялись взять внезапным ударом. Главные силы 3-го гвардейского танкового корпуса ждали сигнала, чтобы последовать за ними. Все было тщательно спланировано. Много южнее 51-я армия двинула на Батайск 3-й гвардейский механизированный корпус с мощной танковой ударной группой. Дверь нужно было захлопнуть. Уже перерезали железнодорожную линию на Ростов и вышли к колхозу имени Ленина.

На Манычском плацдарме Малиновский стоял с двумя готовыми к наступлению корпусами. Угроза южному флангу немецкого Восточного фронта была огромной. Три немецкие армии могли оказаться отрезанными. У них оставалось только тридцать километров фронта.

Всего лишь тридцать километров — и будет решено: или почти 900 000 человек пройдут, или новый Сталинград. Тридцать километров — совсем не расстояние. Сложилась одна из тех редких ситуаций, когда история очевидно зависит от того, что произойдет на этом небольшом участке.

— Как мы можем ликвидировать этот опасный Манычский плацдарм?—спросил генерал-фельдмаршал фон Манштейн своего начальника оперативного управления полковника Теодора Буссе.

— Гот не в состоянии сделать это один, — ответил Буссе.

— Да, конечно. А что у нас есть еще?

Манштейн подошел к карте. На ней было ясно видно, что произошло за последнюю неделю. Генерал-фельдмаршал в конце концов вынудил Гитлера дать разрешение оперативным группам Холлидта и Фреттер-Пико отступить к Донцу. Теперь появилась возможность направить войска, чтобы поддержать Гота и защитить Ростов.

— Мы возьмем у Холлидта Одиннадцатую танковую дивизию Балка, через Ростов двинем ее на южный берег Дона и передадим Готу для контратаки на плацдарм Малиновского, — вслух размышлял Манштейн.

— Ко одной Одиннадцатой мало против русского танкового корпуса в Манычской, — возразил Буссе.

Манштейн кивнул:

— Но у Гота есть еще целая 16-я мотопехотная дивизия, которую граф Шверин успешно привел из Элисты через позиции советской 28-й армии. С ее 116-м танковым батальоном и ротой «Тигров» 503-го батальона у него будет вполне достаточно сил для удара по Манычской.

Манштейн упомянул замечательные успехи 16-й мотопехотной дивизии графа Шверина в последние несколько недель. Все до сих пор называли это соединение 16-й мотопехотной дивизией, потому что именно под этим обозначением оно завоевало свою первую славу. Дивизия выполнила одну из самых серьезных, самых опасных, почти фантастических задач всей русской кампании — она создала восточный аванпост немецких вооруженных сил в степях Калмыкии и контролировала территорию вокруг Элисты вплоть до Каспийского моря и южной части дельты Волги. Разведывательные отряды ее 165-го мотоциклетного батальона появлялись у Каспия, взрывали железнодорожные составы с нефтью из Баку и даже ухитрялись звонить по телефону начальнику станции в Астрахани.

Несколько месяцев дивизия прикрывала 300-километровую брешь между 1-й и 4-й танковыми армиями в боях против советской 28-й армии, таким образом не позволив окружить две танковые армии со стороны калмыцкой степи. Совсем одни в бескрайней степи, полностью ограниченные лишь собственными ресурсами, солдаты из земель Рейн — Вестфалия и Тюрингия справились со своей задачей блестяще. И когда этого потребовала общая ситуация, граф Шверин, не подчинившись приказу Гитлера, вовремя отвел свои формирования и создал новую отсечную позицию вдоль Маныча. В итоге в середине января 1943 года 16-я мотопехотная дивизия сорвала чрезвычайно опасную операцию русских между Манычем и Доном.

Сейчас 57-й танковый корпус генерала Кирхнера с ожесточенными боями отступил к Манычу, где танковая армия Гота отчаянно старалась удержать фронт. Сохранить эту линию было необходимо, чтобы обеспечить переправу через Дон возле Ростова и Батайска.

До 12января Кирхнеру с 23-й танковой дивизией, 5-й моторизованной дивизией СС «Викинг», 17-й танковой дивизией, а также 503-м батальоном «Тигров» удавалось держать плацдарм за Манычем восточнее Пролетарской. Затем 16-ю мотопехотную дивизию нагнали подвижные советские части. Крупные части бронетехники и пехоты советской 28-й армии пробивались к Пролетарской, чтобы форсировать там Маныч. Механизированный корпус 51-й армии атаковал между Пролетарской и Сальском. Корпус 2-й гвардейской армии двигался в направлении Спорного с севера, откуда он должен был выступить на Тихорецк, чтобы соединиться с частями советского Закавказского фронта.

Цель этой смело задуманной советской операции состояла в том, чтобы расчленить немецкую группу армий «А», не позволить 1-й танковой армии выйти к Ростову, а также отрезать и окружить 17-ю армию.

Серьезная угроза, и в самый неподходящий момент: отступающие транспортные колонны 1-й танковой армии создали у Батайска пробку. Многочисленные санитарные поезда и колонны снабжения застряли на подходе к городу. Скверные дороги с юга на север оказались плотно забитыми на многие километры. Удар русских по этим обездвиженным колоннам привел бы к хаосу.

Фридрих Великий однажды сказал: «Генералу нужна не только отвага, ему еще нужна удача». Генерал-майор Герхард граф Шверин был отчаянно смел, и ему сопутствовала удача. За два дня до удара русских по Манычу с севера 116-й танковый батальон капитана Теббе во время контратаки захватил в плен офицера советского Генерального штаба. В портфеле офицера находились карты и приказы. Это были советские планы и распоряжения по наступлению на Спорный.

Граф Шверин не стал медлить. Всеми находящимися в его распоряжении силами он устремился к Спорному.

Русские уже переправились по дамбе и временному мосту, наведенному через поврежденные части старой переправы, и теперь быстро продвигались на запад в направлении дорог, по которым отступала 1-я танковая армия. Их целью был Батайск.

План был прекрасно продуман. Но генерал Герасименко, командующий советской 28-й армией, не учел в нем Шверина.

Стояло ясное и морозное утро 15 января. Танковые роты капитана Герхарда Теббе с сидящими на бортах стрелками мюнстерского 60-го мотопехотного полка двигались на русские опорные пункты с северо-востока. Они не обращали внимания на то, что происходит справа или слева от них. Они упрямо двигались только вперед. Они посылали радиограммы. Они вели огонь. Они пробивали себе дорогу. Они захватили высоту в тылу русских, которые уже форсировали реку. Они внезапно развернулись и тремя штурмовыми отрядами атаковали занятую противником деревню.

Снесли Т-34 и четыре 76-мм противотанковых орудия, прикрывавших деревню. На помощь вышли два Т-34. Один из них сразу подбили, другой повернул назад.

На левом крыле танковой ударной группы находился взвод 3-й роты лейтенанта Куне. Взводом командовал унтер-офицер Ганс Бунцель из Тюрингии, известный своими победами в боях за мосты и укрепленные высоты. Он был одним из тех неунывающих и находчивых людей, которые являются главной опорой любого танкового полка.

15 января 1943 года ему снова удалось подтвердить свою репутацию. Его танки прорвались в Спорном к самой переправе через Маныч. Бунцель в своем танке Т-III бешено мчался к мосту. Его 50-мм пушка поливала огнем прикрывавшие мост советские противотанковые орудия.

Унтер-офицер вспоминал тот июльский день 1942 года, когда со своим взводом он пытался взять манычскую переправу, границу между Европой и Азией, именно в этом месте — только в противоположном направлении. Тогда ее взорвали прямо на его глазах.

Получится ли в этот раз? Да, на сей раз он оказался удачливей. Все шло как надо. На южном склоне захваченные год назад русские зенитные орудия все еще оставались на своих местах, разве что немного поржавели.

Как только Ганс Бунцель отбил мост, лейтенант Клапих с 3-м батальоном 60-го мотопехотного полка поднялся вдоль южного берега Маныча. Снег шел стеной, и им удалось приблизиться незаметно.

Здесь русские тоже уже создали хорошо укрепленный плацдарм, на котором находились части их 2-й механизированной стрелковой бригады, — еще одна база для советского удара по Батайску. Клапих атаковал. С ожесточенными боями он прорвался на западную окраину деревни. Начальник штаба советской бригады был захвачен в плен.

Допрос и найденные при офицере документы проявили весь масштаб угрозы, которую несли немцам силы противника, сосредоточенные в Манычской. Ротмистров получил строгий приказ начать завершающее наступление на Батайск 23 января. Его усиленный корпус должен был атаковать город в 06 часов 30 минут утра. 55-й танковый полк и недавно сформированные батальоны на аэросанях предполагалось использовать в качестве передового подразделения для внезапного удара по Батайским мостам. Командовал лично начальник бронетанковых войск армии.

Лейтенант Клапих понимал, что не время задавать вопросы. Он принял единственно правильное решение — защищать Самодуровку. Защищать ее изо всех сил. Вцепиться крепко в деревню и таким образом сохранить угрозу флангу основного советского плацдарма у Манычской.

Карта 10. Батальон Клапиха выступил па Самодуровку, не позволяя 2-й гвардейской армии прорваться к переправам в Ростове. Немецкие дивизии выиграли время, атаковали советские передовые части в Малиновской и разбили их. Таким образом, Ростов был сохранен для отступления 1-й танковой армии.

Батальон Клапиха был занозой в теле советских сил, которые действовали уже на подходах к Батайску. Ротмистров не мог рискнуть обойти и оставить у себя в тылу удерживаемую немцами деревню. Генералу Ротмистрову пришлось вступить в бой с Клапихом.

Клапих не уступил ни пяди. Он сковал части Ротмистрова, не позволив им продолжить продвижение. Один лейтенант стоял между победой и поражением. Единственный пехотный батальон сорвал план Сталина. За свои имевшие решающее значение действия Клапих был удостоен Рыцарского Креста с дубовыми листьями. Благодаря ему контратака Манштейна 22 января объединенными силами 11-й танковой дивизии 16-й мотопехотной дивизии в районе Манычской не опоздала.

22 января 1943 года 11-я танковая дивизия генерала Балка форсировала Дон у Ростова.

Передовой отряд Ротмистрова под командованием полковника Егорова встал в круговую оборону около колхоза имени Ленина.

Балк атаковал. Егоров потерял пять из восьми Т-34 и два из трех Т-70. Ему пришлось отступить. Советский клин у Батайска был ликвидирован.

23 января 11-я танковая дивизия совместно с частями 16-й мотопехотной дивизии стремительной атакой прорвали советские позиции, прикрывавшие Манычскую. Деревня имела исключительно важное значение. Там Маныч впадает в Дон. Там большое шоссе пересекает широкую реку. Пока деревня и мост остаются в руках русских, они имеют возможность в любое время возобновить наступление на Ростов с юга.

Вперед! С юго-востока граф Шверин бросил в бой 116-й танковый батальон и 156-й мотопехотный полк. 11-я танковая дивизия пошла в лобовую атаку. Деревня была хорошо укреплена. Между домами были вкопаны многочисленные танки, превратившиеся в стальные бункеры. Их было почти не видно и поэтому очень трудно подавить.

Еще серьезнее оказалась коварная преграда на юго-восточной окраине деревни, которую просмотрели разведчики. «Внимание! Глубокий противотанковый ров!» — неожиданно услышали в наушники командиры танкового батальона капитана Теббе.

Но они уже попали под яростный огонь противотанковых орудий. Ров был практически закрыт снегом. Один танк T-IV, чей экипаж принял мягкий снег за твердую землю, провалился.

Капитан Теббе и лейтенант Гитерман, его заместитель, поехали вдоль рва. В одном месте его сровняли взрывы артиллерийских снарядов. Вперед! И два танка ворвались в деревню.

Однако два T-IV против дюжины врытых Т-34 — не равные силы. Теббе подбили первым. Потом Гитермана. Экипажи «покинули корабль». Они уклонились от пуль, поползли и скатились в покрытый снегом противотанковый ров. Истекая кровью, полу обмороженные и совершенно обессиленные, они добрались до дозоров своего батальона.

Ясно, что таким образом им не добиться успеха. Огневую мощь вкопанных в деревне «тридцать четверок» нужно подавить. Но как?

Балк пошел на хитрость. Утром 25 января он сосредоточил огонь всей своей артиллерии в северной части деревни. Приказал стрелять дымовыми снарядами. Бронированные разведывательные машины и бронетранспортеры осторожно выдвинулись вперед и во всех направлениях выпустили трассирующие снаряды.

Балк имитировал полномасштабное наступление в северо-восточной части Манычской. Советский бригадный командир попался на эту удочку. Неудавшаяся накануне немецкая атака укрепила его в уверенности, что немцы теперь пытают счастья с северо-востока. Чтобы встретить это предполагаемое наступление солидными оборонительными силами, он приказал выкопать «тридцать четверки» и перебросил их на северо-восточную окраину деревни.

Это было как раз то, чего ждал Балк. С начальником своего оперативного отдела подполковником Киницем он находился в удобном наблюдательном пункте на холме к югу от Манычской. Как только он увидел, что русские перегруппировались, он незамедлительно приказал артиллерии перенести огонь на южную часть деревни. Только один взвод, стреляющий дымовыми снарядами, продолжил ложную атаку на севере.

Затем поступил приказ: «Танки, вперед!»

Наступление немцев началось практически под разрывами собственных снарядов. 3-й батальон 15-го танкового полка под командованием капитана Шмидта смял оборону деревни с юга на север. Граф Шиммельман со своим полком в это время атаковал русские танки в северо-восточной части деревни с тыла и уничтожил их. Пехота противника начала отступать, была зажата между танками и понесла тяжелые потери.

Капитан фон Хаузер выслал 61-й мотоциклетный батальон для преследования отступающих русских. После яростного танкового сражения в северо-восточной части деревни бешеное преследование продолжилось, завершая полный разгром.

Удивительное и достойное памяти потомков сражение. Немецкие потери, благодаря удавшейся уловке, оказались поразительно малыми: один человек убит и четырнадцать ранены. Русские, напротив, потеряли двадцать танков и свыше шестисот человек убитыми только в Манычской.

На следующий день Ротмистров, генерал, командовавший разбитым корпусом (впоследствии проявивший себя как «лев Прохоровки», победитель в великой танковой битве на курском выступе), отправил генералу Малиновскому, командующему 2-й гвардейской армией, такое верно отражающее положение вещей донесение: «В связи с тяжелыми потерями войска в настоящий момент не могут принимать участия в каких-либо активных боевых действиях».

Конечно, двадцать танков, или две трети танкового батальона, являлись ощутимой потерей даже для русских в январе 1943 года. Не только немцам пришлось пройти огромное расстояние от Брест-Литовска до Сталинграда; русские тоже были вынуждены покрыть эти 2000 километров, и большей частью в поспешном отступлении. Они тоже находились на пределе своих возможностей.

Генерал Ротмистров в своем анализе ситуации в танковых и моторизованных формированиях 2-й гвардейской армии от 26 января привел убедительные доказательства: личный состав 5-го гвардейского механизированного корпуса сократился до 2200 человек, из бронетехники осталось семь танков и семь противотанковых орудий. Все командиры бригад погибли. В 3-й гвардейской танковой бригаде и 2-й гвардейской механизированной бригаде осталось по шесть танков и по два противотанковых орудия; в 18-й гвардейской танковой бригаде — восемь танков, два противотанковых орудия и пятьдесят человек личного состава; во 2-м гвардейском механизированном корпусе—только восемь танков.

Таким образом, во всей 2-й гвардейской армии 26 января было лишь двадцать девять танков и одиннадцать противотанковых орудий. Такова была суровая реальность положения русских в первые недели 1943 года. Неудивительно поэтому, что в своих мемуарах маршал Еременко пишет: «Все последующие попытки взять Ростов и Батайск в январе 1943 года к успеху не привели».

Ростовская дверь на Кавказ осталась открытой. 1-й танковой армии удалось в нее проскользнуть.

Четыре дня спустя, 1 февраля, лейтенант Ренатус Вебер из Гамбурга, дежурный офицер штаба 40-го танкового корпуса, сидел в промерзшей гостиной старого богатого дома в Таганроге, изливая возбуждение последних двадцати четырех часов в письме домой.

Молодой лейтенант описывал своей матери захватывающие события великого отступления с Кавказа. Штаб и легкие части 40-го танкового корпуса выскользнули из ловушки по льду Азовского моря.

«Этот ледовый переход знаменует конец нашей экспедиции на Кавказ. Нам страшно повезло, что мы вышли живыми», — писал лейтенант в Гамбург.

Ни один из участников марша по морю никогда его не забудет. Это рискованное предприятие навсегда останется не только в истории корпуса, но и в памяти офицеров и солдат.

40-й танковый корпус выходил из своего сектора на Тереке, у подножия Большого Кавказа, в новогоднюю ночь, самые последние часы 1942 года. До свидания, Ишерск, поле кровавого сражения; до свидания, Северный Кавказ и Каспийское море. Однако ностальгии при расставании не возникало — только надежда, что все-таки удастся вовремя спастись из опасного капкана. Гитлер снова оказался неспособен принимать важные решения. Он разрешил 1-й танковой армии лишь частичный отход в определенных пунктах и в своей далекой Ставке в Растенбурге решал, какой сектор должны удерживать и как долго.

Великий исход с Терека на Дон занял тридцать дней. Днем они вели оборонительные бои, ночью двигались походным порядком. Таким образом они отходили с одного участка на следующий.

Ночными маршами из многообещающей земли кавказской нефти отходили части, которые пробились к самым воротам Грозного и почти дошли до Баку. Это 3-я берлинская танковая дивизия; части 5-й моторизованной дивизии СС «Викинг»; бранденбургский, нижнесаксонский, саксонский, силезский, ангальтский и австрийский полки 13-й танковой дивизии, 111, 370 и 50-й пехотных дивизий и 5-й полевой дивизии люфтваффе. Кроме них были эскадроны казаков, батальоны добровольцев из горных народов Кавказа и части 2-й румынской горной дивизии.

Обер-ефрейтор Альслебен из роты истребителей танков 117-го пехотного полка каждый день заносил в свой дневник несколько предложений, несколько ключевых слов. Весь долгий марш 11-й пехотной дивизии, таким образом, предстает перед нашими глазами, как на диафильме, ом типичен и для отступления всех остальных полков. Днем — бой. Потом, около 20 часов, отступление. Иногда в 22.00 часа или даже в 04 часа утра.

Альслебен сообщает: «Истребители танков прикрывают наш путь отступления. Мимо них движутся бесконечные колонны. Дождь. Грязь. Русские наступают нам на пятки. Тыловое прикрытие несет большие потери. Взрываем брошенные грузовики. Поврежденные машины бросаем».

В его записи от 6 января сначала фигурирует название, которое помнят все, пережившие это отступление: «Солдато-Александровское. Наша дивизия временно удерживает район Кумы».

Район Кумы! Кума была первой естественной речной преградой на пути с Терека. Чтобы попасть обратно, дивизиям и корпусу требовалось форсировать реку. Жизненно важной задачей стало сохранять мосты, пока все отстающие части не окажутся на другой стороне — все колонны снабжения и поврежденные машины, — а после этого взорвать их, чтобы замедлить опасное преследование русских и дать пехоте и колоннам снабжения небольшой запас времени.

Солдато-Александровское играло особенно значительную роль, поскольку возникла необходимость, как можно дольше держать в своих руках железнодорожную ветку, проходящую по северному берегу Кумы, чтобы обеспечить эвакуацию полевых складов, в которых продовольствие, запасные части, дизельное топливо, боеприпасы — все то, без чего нельзя существовать.

Майор Мускулюс, командир 111-го дивизиона штурмовых орудий, с гранатометчиками и саперами 50-го пехотного полка создал перед этими важными мостами полосу заграждений. Три дня они отражали все советские атаки с юга и востока, а русские очень стремились заблокировать мосты через Куму, до того как их пересекут немецкие части.

Между Кумой и ее восточным притоком Золка, глубоким ледяным горным потоком, русские выступили на Солдато-Александровское из Георгиевска. В районе Петровского лейтенант Пидмонт со своей 2-й ротой дивизиона штурмовых орудий и одним подразделением 117-го артиллерийского полка вырыли отсечную траншею прямо в середине коварного болота, непосредственно на единственной ведущей в Солдато-Александровское дороге. Именно этим путем русские надеялись добраться до моста.

Что произошло, ярко описывает сам лейтенант Пидмонт. Его часть находилась на холмистом участке и имела обзор не более чем триста метров. Незадолго до наступления темноты часовой доложил о появлении кавалерии противника в несколько сотен всадников. Пидмонт выдвинул два пулемета на позицию около отдельно стоящего дома и привел в состояние боевой готовности противотанковые орудия. Он собрался выслать вперед свои разведывательные дозоры, но русские уже были здесь. Примерно эскадрон скакал широким фронтом — сто пятьдесят всадников, непрерывно стреляющих из автоматов.

Но теперь неожиданно заговорили два немецких пулемета. Два орудия под командованием Хайна и Клябуса начали стрелять в кавалькаду осколочными. Первый огневой залп выбил из седла около половины всадников; только лошади носились вокруг. Остальные развернулись влево и вправо. Люди Пидмонта уже готовы были закричать «ура», но появилась вторая волна. Больше, чем первая.

«Огонь!» Пули русских автоматов стучали по щиту противотанкового орудия. Один из немецких пулеметов замолчал. Но наступавших расстреляли в пятидесяти метрах перед рубежом Пидмонта.

Третья атака. Остался лишь один пулемет. У противотанковых орудий нет снарядов. С пулеметными очередями и криками «ура» русские снова бросились вперед. Большая их часть пала под огнем немцев. Но тридцать или сорок всадников доскакали до позиций Пидмонта. Они доскакали и до орудийных окопов за ними. Но их было слишком мало. Они попадали либо под пулю, либо в непроходимое болото. Остатки повернули на восток, обратно к Золке, и поплыли на восточный берег.

К счастью, четвертой атаки не последовало. Это было бы опасно. У Пидмонта совсем не осталось боеприпасов. Дорога через болото была забита брошенными машинами, водители которых искали укрытия прежде всего для себя. Работы по расчистке дороги продолжались до самой ночи.

В донесении лейтенант Пидмонт бесстрастно описывает факты: «Эта кавалерийская атака произвела на всех нас странное впечатление. Прежде всего, сначала мы не восприняли ее серьезно; все было слишком похоже на анекдот. Но очень скоро мы были неприятно поражены тем эффектом, который она оказывала на наше моральное состояние. Быстро следующие друг за другом волны атак лишали присутствия духа, а отвага русских просто выходила за все мыслимые пределы. Лишь щиты орудий спасли нас от пуль автоматов, из которых русские стреляли с седла на полном галопе. Позже, когда наши люди уже передвигались на новую позицию, их колени все еще дрожали. Примерно две сотни русских остались на земле, убитые или раненые. Наши потери составили два человека легкораненых».

В это время на дальней стороне Золки майор Мускулюс со своей 1-й ротой удерживал хутор Михайловский, отражая сильный натиск русских, которые рвались к реке с востока.

Ударная группа 111-й пехотной дивизии попала в окружение. В рукопашном бою они вырвались из кольца противника и переплыли на другой берег в ледяной воде глубокой реки, передавая не умеющих плавать от одного солдата к другому.

Шаг за шагом истребители танков отступали в Солдато-Александровском к мостам через Куму. Отряды советских пулеметчиков, уже проникшие в деревню, снова были вытеснены немецкими гренадерами и автоматчиками.

Истребители танков Мускулюса, таким образом, выиграли два дня для полков 111-й пехотной дивизии и 3-й танковой дивизии.

Очень напряженной была ситуация и у сопредельной 50-й пехотной дивизии. Генерал Фридрих Шмидт столкнулся с исключительно мощной танковой атакой. При массированном наступлении советской танковой бригады его 122-й полк гранатометчиков полностью потерял 3-й батальон.

Фронт дрогнул. Между 50 и 111-й пехотными дивизиями образовалась трехкилометровая брешь. Что, если русские ударят сейчас? И они действительно ударили.

Но Шмидт бросил в угрожающий прорыв 150-й артиллерийский полк. Вместе со штурмовыми орудиями 13-й танковой дивизии они справились с наступающими танками противника до того, как те достигли их рубежа. Пехота неприятеля сильно пострадала от пулеметного огня. Советский полк отступил.

В этом сражении особенно отличился 3-й батальон 123-го гренадерского полка. Он предпринял массированную контратаку и отбросил противника, прорвавшегося в его позиции. Атаку советского штрафного батальона, который дошел до батальонного командного пункта, подавили минометами и добили в рукопашном бою. Командовал 3-м батальоном 123-го гренадерского полка капитан Эрих Баренфангер, кавалер Рыцарского Креста. Никто и не подозревал, что двадцать семь месяцев спустя этот офицер будет самым молодым генералом немецкого Вермахта в последней трагической битве за Германию, битве за Берлин.

С первыми проблесками утра 9 января лейтенант Клумпель из 111-го истребительно-противотанкового выдвинулся с противотанковым взводом своей 1-й роты на охрану моста через Куму, находившегося к северу от города. Река в то время была глубокой и берега крутыми. Прекрасная преграда для танков—в случае если мост будет вовремя взорван. Но его требовалось сохранять в целости, пока последние силы немцев не сойдут на северный берег. Это всегда риск, всегда азартная игра.

Подход к мосту проходил по высокой дамбе. Клумпель разработал план: он расположил одно 37-мм противотанковое орудие на южном конце моста и еще два у дамбы на северном берегу. Тыловое прикрытие как раз проходило по мосту, когда показался какой-то грузовик. Они напряженно ждали.

Грузовик оказался не вражеским, он принадлежал унтер-офицеру Райнеке. В кабине находилось два человека. Они понеслись через мост. Со вздохом облегчения водитель наконец остановился и только тогда заметил, что сидящий рядом взводный командир Райнеке уже мертв.

Тут все увидели русский Т-34. Он занял позицию примерно в трехстах метрах к югу от моста — за пределами эффективного огня 37-мм орудий. К счастью, он ограничился стрельбой из своей пушки, вместо того чтобы попытать счастья и атаковать мост.

Наступил решающий момент. Еще подождать? Может, кто-то из отставших еще не подошел? Но риск был слишком велик. Настало время взрывать мост.

Лейтенант Бухольц отдал приказ унтер-офицеру Паулю Эбелю, командиру отделения инженерно-саперного взвода 50-го гренадерского полка: «Взрывайте!» Пауль Эбель, в мирной жизни сельскохозяйственный рабочий, кивнул. Истребители танков и гренадеры прикрыли его огнем из всего, что у них было: фугасов, пулеметов, автоматов и карабинов. Все целились в Т-34. Эбель побежал через дамбу к мосту. Ему удалось поджечь фитиль. Сильная вспышка. Громоподобный грохот. Но когда дым рассеялся, у всех замерло сердце — только часть моста оказалась взорванной. Один из кабелей не сработал. Мост все еще можно было использовать.

На другой стороне русские подбегали к наполовину разрушенному въезду. Т-34 медленно следовал за ними. Они надеялись перейти по мосту.

Вернувшийся назад под прикрытием дымовой завесы Эбель теперь стоял, подавленный провалом своей миссии. «Эбель! — обратился к нему Бухольц. — Эбель, ничего не остается — придется пойти еще раз!»

Унтер-офицер шепотом ругнулся. И снова из всех стволов открыли заградительный огонь. И снова русские отошли в укрытия. Снова пулеметные пули застучали по «тридцать четверке». Эбель опять невредимым добрался до моста, начал мудрить с фитилями. Минуты, казалось, тянулись целую вечность. Наконец он отступил на несколько шагов и прыгнул на склон. В этот момент сильный взрыв сотряс землю. Высокий мост с грохотом обрушился. В густом дыму унтер-офицер Эбель выбрался по дамбе на северный берег. За свой геройский поступок он получил Рыцарский Крест.

Только 10 января русским с трудом удалось форсировать реку. Тыловое прикрытие отвоевало три дня для главных сил. Целых три дня.

Такого рода бои продолжались в общей сложности четыре недели. 31 января обер-ефрейтор Рольф Альслебен из Хильдесхайма пометил в своем дневнике: «Мы почти вышли из леса. Маршем прошли от Моздока больше пятисот километров. Целый месяц отступления».

Да, они почти выбрались из леса. Они были уже недалеко от Батайска, недалеко от последних мостов, недалеко от выхода из большой западни.

Тогда же лейтенант Ренатус Вебер из штаба 40-го танкового корпуса записал в дневник следующее: «Мы в районе Белой, южнее Ростова, с нами части 3-й танковой дивизии, несколько приданных им соединений и эскадроны казаков. В наш корпус поступили новые боевые приказы. Будем воевать в районе Донца. Сосредоточение у Таганрога на Азовском море. Часть пути нам предстоит пройти по замерзшему морю!!» Два восклицательных знака отражают чувства Ренатуса Вебера по поводу этой перспективы.

Оперативный штаб и эскадрон казаков выступили из деревни Ильинка ранним утром 31 января 1943 года. Легкие части корпуса и казаки должны были идти по дороге через замерзшее Азовское море. Танки и тяжелые машины направили к мостам в Батайске и Ростову, потому что лед мог не выдержать их веса.

Туманный зимний день 31 января 1943 года. Сначала по дороге Тихорецк — Ростов колонны двигались быстро. Вот и рыбацкая деревня у Азова. Большие дорожные указатели теперь развернули колонны: здесь поворот на ледовую трассу. Через море, вперед, марш!

Саперы соорудили наклонный съезд на замерзшую поверхность моря и точно обозначили первые несколько сотен метров ледовой дороги.

Однако до Таганрога — сорок два километра. Поначалу путь шел через дельту Дона, замерзшие болота, дюны и остров. Потом — глубокое море.

У берега лед был молочно-белым и неровным, а над глубокой водой стал ровным и прозрачным, как стекло. Трассу пометили кое-как: несколько пустых бензиновых канистр с большими интервалами, но ошибиться было невозможно, потому что скрипучая, хрупкая дорога была усеяна продавившими лед автобусами, грузовиками и тяжелыми штабными автомобилями, зачастую виднелся только их верх. Дорожные указатели и предупреждающие знаки одновременно.

Лед был ненадежен. Тут и там виднелись полыньи и промоины. Туман заставлял водителей двигаться медленнее. Растянувшимися колоннами пехота и транспортные средства на конной тяге продвигались вперед. Друг за другом рысью скакали к Таганрогу казаки.

Впервые солдаты 3-й танковой дивизии имели новых попутчиков — попутчиков, которых не знали наступающие войска, но с этого времени они стали обычной деталью их отступления. И справа, и слева от солдат шли гражданские. Семьи казаков следовали за своими мужчинами, которые вступили в добровольческие немецкие части или полицию и теперь боялись возвращения советской власти. Самый разный транспорт, груженные верхом крестьянские телеги, скот, лошади на длинных веревках и дети.

К полудню туман немного рассеялся. И практически сразу появились советские штурмовики. Ил-2 неслись надо льдом на высоте не более сорока пяти метров. Бросали бомбы. Стреляли из пушек. А вокруг ни ямки, ни кустика, ни дома — ничего, чтобы укрыться. Насколько видел глаз, ничего, только замерзшее море, плоское, как блин.

Колонны разбежались. Эскадроны казаков помчались в разные стороны, всадники скакали по льду, как будто дьявол поджаривал им пятки.

Бомбы подняли ужасные фонтаны льда. Осколки звякали по замерзшему морю. Оставалось либо молиться, либо стрелять. Многие молились. Но многие бросились на спину и начали яростно стрелять по советским самолетам из винтовок и пулеметов. К счастью, скоро небо снова затянулось тучами, даже пошел снег. Под белой пеленой колонны снова двинулись вперед, медленно извиваясь, как какая-то огромная змея.

Генерал Зигфрид Хайнрици, командир 40-го танкового корпуса, и полковник Карл Вагенер, его начальник штаба, не уходили с командного пункта до самого утра. Теперь сильная пурга свела видимость практически до нуля. Когда маленькая колонна остановилась на развилке, их быстро обогнала крестьянская подвода и без раздумий свернула налево.

Полковник Вагенер приказал закутанному вознице остановиться. Решив, что это местный доброволец, Вагенер как мог по-русски спросил его о дороге на Таганрог. Испуганный человек уставился на говорящего по-русски полковника. Вагенер понял: его приняли за русского, и повторил свой вопрос по-немецки. Солдат с облегчением рассмеялся. С сильным саксонским акцентом он ответил: «Очень извиняюсь, господин полковник, но я и сам нездешний». И с лукавой улыбкой добавил: «Но мое чутье говорит мне: Артур, поворачивай налево!»

Чутье саксонца Артура не обманывало его. По крайней мере, в том, что касалось Азовского моря.

Примерно в пяти километрах восточнее Таганрога ледовая дорога закапчивалась новым построенным инженерами пологим въездом на прибрежную дорогу из Ростова в Таганрог. Колонны 40-го танкового корпуса снова оказались на твердой земле. Но теперь с ними опять были все проблемы, связанные с дорогами России, — грузовики в пробках, завязшие в грязи орудия, непроезжие болотистые участки. Только теперь пехотинцы поняли, как быстро и легко они двигались по морю.

Тяжелые части 1 и 4-й танковых армий с трудом продвигались на запад по перегруженной дороге. С ними шли полевые части люфтваффе и различные тыловые службы. С ними были и беженцы кавказских народов. Машина за машиной — грузовики, штабные автомобили, бронированные разведмашины, самоходные орудия, легкие танки. Бесконечная вереница.

Утомленные регулировщики отчаянно старались ликвидировать пробки у мостов и на перекрестках.

Передовые части 40-го танкового корпуса достигли Таганрога вечером 31 января. Обогреваясь у спешно разведенного огня, майор Канютш, офицер разведки корпуса, задумчиво спросил своего переводчика-прибалта: «Как вы полагаете, что нам больше всего запомнится из нашего перехода через Азовское море?»

Он, не колеблясь, ответил: «Ужас, господин майор, ужас!»

И в самом деле, ужас сопровождал их на всем пути по льду. Но они вышли из ловушки. А поступившие новости напомнили им об участи, которой, благодаря мастерству Манштейна, они избегли. 31 января 1943 года немецкая 6-я армия погибала под Сталинградом.

Лейтенант Ренатус Вебер в час избавления тоже думал о Сталинграде. В послании, отправленном матери из Таганрога, он написал: «Мы, без сомнения, обязаны своим спасением упорству 6-й армии у Сталинграда, они перекрыли железную дорогу и сковали огромные силы русских».

Слова молодого лейтенанта сохраняют справедливость и по сей день. Более того, с тех пор они были подтверждены историческими фактами. Спасение 1-й танковой армии, а по существу, всей группы армий «А» и части армий группы «Дон» обусловили не только руководство Манштейна и мужество солдат, но и в значительной степени также 6-я армия, которая продержалась в Сталинграде весь январь.

В своей смертельной битве 6-я армия сковала полдюжины советских армий, удержала их на Волге и таким образом не позволила им вмешаться в решающее сражение у Ростова. К тому же — и это, возможно, сыграло еще более значительную роль — сражение на Волге означало блокирование трех основных железнодорожных линий из Сталинграда на запад, что крайне затруднило снабжение советских армий, действующих против Ростова.

Безусловно, именно проблемы снабжения явились основной причиной того, что гигантские клещи Сталина не смогли сомкнуться вокруг немецких армий на Кавказе и Дону и окружить соответственно весь южный фланг немецких войск.

Советские источники подтверждают это положение. В «Истории Великой Отечественной войны» читаем: «Советский Южный фронт, в частности 2-я гвардейская армия, которая должна была взять Ростов в начале января, испытывала затруднения в снабжении, особенно сложно было с топливом и боеприпасами: сражение у Сталинграда парализовало поставки, в частности железнодорожным транспортом».

Итак, 31 января, когда силы 6-й армии в Сталинграде были практически исчерпаны, мосты в Ростове переходили уже самые последние части 4-й танковой армии. Русские не сумели захлопнуть эту ловушку.

5 февраля на место прибыли истребители танков 111-й пехотной дивизии, которые при помощи нескольких 88-мм орудий удержали группы русских танков на необходимом расстоянии от пути спасения.

6 февраля в 22.00 часа последние части нижнесаксонских полков Рекнагеля пересекли мосты Батайска и прошли через Ростов — к этому времени уже совсем мертвый город. За ними раздавался гром взрывов — взрывались батайские мосты, И как раз вовремя, потому что советские разведывательные отряды уже ползли по льду Дона к опорам мостов, чтобы освободить их от динамита. Может быть, они все-таки достигли цели? Или отчаянная спешка отступавших немцев виной тому, что подрывные работы удались лишь частично?

Два дня спустя, в ночь с 7 на 8 февраля, в прерывистом свете трассирующих снарядов 300 танков перешли мост через Дон в Аксайской. Лейтенант Клаус Куне из 16-й мотопехотной дивизии был последним, кто пересек это чудо немецкого военно-инженерного искусства. За десять суток непрерывной работы 21-я мостостроительная часть лейтенанта Кирхенбауэра возвела мост через покрытый льдом Дон. Мост был достаточно прочным, чтобы противостоять снежной буре, ледовым торосам и выдержать грузы более шестидесяти тонн — другими словами, все виды бронированных машин и самую тяжелую артиллерию.

Через несколько минут унтер-офицер Вагнер из команды подрывников 675-го инженерно-саперного батальона взорвал массивный понтонный мост. Потребовалось полторы тонны взрывчатого вещества.

Работа была сделана. 1 -я танковая армия успешно завершила длинный переход с Терека на Дон — марш в 600 километров. 4-я танковая армия благополучно отошла от подступов к Сталинграду через Маныч на северном побережье Азовского моря.

Но что в это время происходило с дивизиями 17-й армии, которая далеко внедрялась в леса и горные цепи Кавказа? Дошла до покрытых снегом перевалов Эльбруса Клухор и Санчар? И вниз до дороги вдоль Черного моря? И до нефтяных месторождений Майкопа?

Крах Сталинграда и форсированный бросок русских к Дону означал, что их позиции в восточной части Черного моря, до горных перевалов вверху и нефтяных вышек внизу, теперь нельзя защитить. Им придется отступать. Армия уже была на марше. К тому моменту, когда над заснеженными степями донских казаков разнесся гром взрыва понтонного моста в Аксайской, как салют в честь спасения полутора миллионов человек 1 и 4-й танковых армий, 17-я армия на Западном Кавказе тоже, можно сказать, свернула за угол. Самая сложная часть отступления была позади. Соединения генерал-полковника Руоффа после отхода 1-й танковой армии с Терека в начале января должны были оставаться на своих позициях, чтобы русские не прорвались во фланг группы армий «А» Клейста. 10 января 49-й горнострелковый корпус наконец покинул свои позиции в высокогорье Кавказа и начал отход в район Майкопа.

План отступления предписывал 17-й армии выводить войска из района в район в северо-западном направлении через «Голубую линию» на плацдарм в нижних плесах Кубани. Гитлер задумал создать там своего рода стартовую площадку в Азию, где будут находиться 400 000 человек, готовые летом 1943 года снова двинуться в направлении Кавказа и его нефтяных промыслов. Базой этого плацдарма должен был стать Крым.

Сей план типичен для нереальной стратегии Гитлера. Совершенно невероятен. Трудно поверить, что этот человек в 1940 и 1941 годах потряс мир хорошо продуманными операциями и смелой импровизацией. В то время он имел тенденцию перестраховываться в критических ситуациях. После Сталинграда, однако, он вел войну почти с патологическим упрямством, просто отказываясь принимать во внимание очевидные и несомненные факты.

Тогда как эти факты были понятны большинству старших офицеров. В Сталинграде в окружении находились 250 000 человек. Между Чиром и Доном — бедственная ситуация. А в 300 километрах от Ростова, на Кубани, 400 000 человек с более чем 2000 орудий должны стоять без дела — как будто их тоже окружили.

Первоначально Гитлер намеревался перебросить на Кубанский плацдарм и 1-ю танковую армию. Лишь самые решительные протесты полевых командиров заставили его отказаться от этой абсурдной идеи и передать основную часть 1-й танковой армии Манштейну, отправив на Кубань только ее 52-й корпус и 13-ю танковую дивизию. Уже это было достаточно глупо.

Как мосты через Дон в Ростове для 1 и 4-й танковых армий, так и мосты через Кубань в Краснодаре и Усть-Лабинской много значили для пехотных, стрелковых и горных корпусов 17-й армии. Краснодар и Усть-Лабинская были для отступающих корпусов жизненно важными опорными пунктами и столь же важными центрами снабжения.

Здесь тоже поэтому началась изматывающая нервы война со временем и с врагом.

Они уже не являлись подвижными войсками, хорошо оснащенными моторизованными частями, это были лишь ослабленные маленькие танковые части 13-й танковой дивизии, а в основном — пехотные, стрелковые части, горные подразделения и артиллерия на конной тяге, которые за четыре недели прошли расстояние в 400 километров без машин, располагая только вьючными животными и лошадями, чтобы тащить орудия и снабженческие подводы. На большей части пути им приходилось вести бои. С ледяных склонов Эльбруса, Клухора и Санчара, из топей долины Гунайки они спустились в Кубанскую степь и повернули на северо-запад к «Голубой линии», последнему бастиону перед Кубанским плацдармом.

Это отступление тоже представляет собой подвиг, практически не имеющий аналогов в военной истории. Этот период войны отмечен геройством, верностью долгу и готовностью к самопожертвованию со стороны офицеров и рядовых, и не только с оружием в руках, но и с лопатой, рядом с лошадьми и мулами.

Здесь больше, чем когда-либо немецкий Вермахт пожинал плоды своей прогрессивной, современной структуры, отсутствия социальных барьеров и классовых предрассудков. Германская армия была единственной армией в мире, в которой офицеры и рядовые ели одинаковую еду. Офицер был не только командиром в сражении, но также и «бригадиром», «солдатом в погонах», который, не колеблясь, брал на плечи груз или вытаскивал застрявшие машины, подавая пример, помогающий превозмогать усталость. Никаким другим образом успешно осуществить это великое отступление было бы невозможно.

Отступление — неизменно гнетущий момент для армии. С ноября 1942 года 44-й егерский корпус генерала де Ангелиса и 49-й горнострелковый корпус генерала Конрада с огромным энтузиазмом обороняли свои позиции на Западном Кавказе, на шоссе в Туапсе и вдоль знаменитой Военно-Грузинской дороги Центрального Кавказа. И все это время они видели, находясь на расстоянии нескольких километров, свою главную цель — Черное море и турецкую границу. Дойти не смогли.

В середине ноября 1942 года пошли ливневые дожди. По кавказским горам, долинам и лесам неслась вода, завывал штормовой ветер. Реки вышли из берегов. Ручьи превратились в неистовые потоки. Мосты снесло, телефонные провода сорвало с опор. Грязь по колено. Передвижение стало невозможным даже на крестьянских подводах и вьючных животных. Лошади и мулы проваливались в трясину по брюхо. Машины и орудия полностью потеряли способность двигаться. Полевые кухни на конной тяге при переправах сносило стремительным течением, людей и лошадей смывало, словно игрушки, они погибали в воде. Затопило окопы и командные пункты. Гренадеры и егеря умирали в траншеях от холода и истощения. Лошади и мулы исчезали в болотах или, заболев чесоткой, умирали.

Карта 11. В процессе сложного отступления 1-я танковая армия отошла к северу, а 17-я армия, используя серию импровизированных промежуточных рубежей, спустилась с Кавказа на Кубанский плацдарм всего за четыре недели.

Артиллеристы на себе тащили боеприпасы в сухие горные пещеры.

Но какая польза от этого? Выстрелить было достаточно легко, попасть в цель — невозможно: из-за сильного встречного ветра отклонение было непредсказуемым.

Работа санитаров, собиравших и транспортировавших раненых, не поддается описанию. Каждый день этой жестокой войны был наполнен героикой человечности. В конечном счете здесь, в горном пространстве завывающих ветров и зловещих молний, умирала сама война. Она тонула в рассвирепевших потоках. Замерзала до смерти среди ледников. Задыхалась в топях и валунах затопленных долин. Убивать не оставалось времени. Самолеты больше не взлетали: ни бомбардировщики, ни разведчики.

Артиллерийские, зенитные и штурмовые орудия были отведены. Позиции высоко в горах эвакуированы. Залитая кровью Семашхо, в 1036 метрах над уровнем моря, к югу от Краснодара покинута — последняя гора перед побережьем, гора, с которой они видели море и дорогу на Туапсе, их желанную цель.

Здесь сражались и истекали кровью со стрелками 98-го полка майор фон Хиршфельд и майор доктор Лавалль. Теперь, когда они так близко подошли к своей цели, им пришлось уйти, так же, как солдатам 1 танковой армии пришлось уйти с пропитанного кровью поля боя на Тереке.

10 января все соединения 17-й армии начали отступление в направлении линии Горячий Ключ — Майкоп. Группа полковника фон Ле Суа, которая с частями 1-й горной дивизии обороняла высокогорные перевалы, оторвалась от противника 4 января и вернулась в район Майкопа за двадцать три дня.

125-я вюртембергская пехотная дивизия отступила в район южнее Краснодара. Эта линия была жизненно важной, поскольку Краснодар должен был стать поворотным пунктом для всей 17-й армии.

Для полковника Альфреда Рейнгардта, в то время командира 125-й пехотной дивизии, это означало, что город с его переправами через реку нужно удерживать любой ценой. Краснодар нельзя сдавать. Он важен и как железнодорожный узел, и как большой центр снабжения. В нем находились огромные запасы самых разных товаров. И поскольку Керченский пролив покрылся льдом, что на некоторое время затруднило все другие подходы в район Кубани, 400 000 человек личного состава

17-й армии полностью зависели от складов в Краснодаре—по крайней мере пока Керченский пролив не освободится ото льда. А это случится не раньше чем через семь недель.

Задача Рейнгардта, таким образом, была подобна той, что выполнили дивизии Гота у Ростова. 125-я пехотная дивизия должна была предотвратить прорыв русских с северных склонов Кавказа; любой ценой не позволить им приблизиться к двум дорогам, годным для отступления из Горячего Ключа в Краснодар, Крымскую и Новороссийск; оборонять Краснодар и контролировать партизан, укрывающихся в лесах. Работы немало.

Под прикрытием 125-й пехотной дивизии 44-й стрелковый корпус успешно вытащил из болота через Краснодар все свое тяжелое вооружение. Внушительное достижение.

В это время 49-й горнострелковый корпус под командованием генерала Конрада должен был оторваться от противника на заснеженных перевалах Большого Кавказа. Здесь роты 46-й франконско-судетской пехотной дивизии генерала Хассиуса действовали в качестве арьергарда, прикрывающего сложный отход. С трудом, но справились прекрасно. Сложнее всего было восстановить тяжелое вооружение, которое протащили по абсолютно непроходимым долинам Гунайки и Пшиша.

Нужно прочесть рапорт полковника Винклера, командира артиллерии, чтобы осознать, насколько трудно было отводить тяжелые орудия. При полном отсутствии дорог их доставили в долины во время сухого сезона, а теперь они стояли в грязи по самые оси. В этой ситуации полковник Винклер сделал невозможное, имея в своем распоряжении только дюжину тракторов.

Поистине невозможное. Три трактора цепляли орудие. Три-четыре! И еще раз! Метр за метром орудия вытаскивали из вязкой грязи. Затем их разбирали. Отдельные детали солдаты на руках спускали вниз по крутым склонам. Грузили на сани. Потом на вьючных животных. И наконец, на машины.

Карта 12. Ведя тяжелые оборонительные бои, 125-я пехотная дивизия прикрывала отступление 44-го егерского корпуса.

Даже русским, известным своей изобретательностью, не удалось ничего подобного. Их победила сложная местность, и они смогли лишь следовать за отступающими немцами на значительном расстоянии. Только тяжелый труд, пот, мастерство и мужество спасли корпуса 17-й армии.

Когда русские переформировались, их главной целью стала дорога Саратовская — Краснодар, по которой отступали немцы. Эта единственная магистраль на север, известная как «Сталинское шоссе», в любую погоду оставалась проходимой даже для тяжелых машин. Русские прилагали отчаянные усилия, чтобы завладеть ею. Большие леса предоставляли им удобные плацдармы для наступления. В течение нескольких месяцев боевые группы и партизанские отряды просачивались в район южнее Краснодара. Немецкая линия фронта была столь неплотной, что это становилось неизбежным. Опасный партизанский край, соответственно, постепенно разрастался. Снова и снова в немецком тылу вылавливали то группу, то руководителя партизан.

В боевых донесениях 97-й стрелковой дивизии находим эпизод, типичный для характера партизанской войны. Подразделение туркменских добровольцев, храбро сражавшихся в Туапсе плечом к плечу с 97-й стрелковой дивизией, останавливалось на ночлег в маленькой покинутой жителями деревеньке недалеко от Северской. Иногда командиры частей забывали выставлять караулы.

Однажды утром туркмены не вышли в наряд. Немецкий дозор осторожно приблизился к деревне, которая выглядела подозрительно спокойной. Командир первым вошел в дом с пистолетом в руке. Солдаты услышали его громкие ругательства, а потом и сами все увидели. В каждой хате одна и та же картина: туркмены лежали в кроватях с отрезанными головами. На стенах мелом написано: «Смерть предателям!»

Такое страшное зрелище было частью психологической войны Советов против вызывающего у них опасения сотрудничества с немецким Вермахтом разных нерусских антисоветски настроенных национальностей. Значительную часть своих усилий в немецком тылу советская разведка тратила на выслеживание и наказание коллаборационистов. И работала исключительно продуктивно. Офицеры и комиссары секретного фронта призывали на регулярную службу подходящих людей из жителей оккупированных немцами районов. Московские эмиссары этой опасной борьбы были настоящими смельчаками.

Лейтенант Алекс Бучнер из 13-го полка горных стрелков описывает, как однажды его полицейские карачаевцы, находясь в дозоре в отрогах Кавказа, поймали высокого советского офицера.

При допросе он отказался раскрыть, каким образом проник за линию фронта. Просто закатил глаза и не произносил ни слова.

Когда карачаевец снял с него форму для более тщательного досмотра, а Бучнер поднял его красивую фуражку, чтобы срезать на память большую советскую звезду, пленный начал выказывать явные признаки беспокойства.

Несколько движений ножом по верху фуражки прояснили все: из-под подкладки посыпались отпечатанные на тонкой бумаге карты, приказы, подтверждение полномочий от Москвы и личные документы. Дозор поймал человека, который должен был создать в районе Кубани подпольную организацию.

Однако партизанские отряды в лесах около Северской вступали и в беспощадные открытые бои. Там была уничтожена 8-я рота 125-го артиллерийского полка, а 7-я избежала подобной участи только благодаря бдительности пехотного взвода, обеспечившего им прикрытие.

Допрос взятого в плен сержанта укрепил 125-ю пехотную дивизию во мнении, что русские бросят все силы на блокирование пути отступления немцев. «Наши командиры, —сказал сержант, — во всех частях зачитывали приказ из штаба. В нем говорится, что перерезать дорогу, по которой отступают немцы, надо любой ценой».

Не удивительно. Награда в случае успеха — целый 44-й егерский корпус.

Самые ожесточенные бои на правом крыле шли за решающую высоту 249,6. Там стоял 3-й батальон (421-го стрелкового полка) капитана Винзена. Небритый и осунувшийся от бессонницы, капитан сидел в сложенном из камней доме. Снаружи трещали пулеметы.

На командный пункт вбежал связной: «Они снова идут, господин офицер!»

Они подходили. Как вчера и позавчера. Лишь на одном из четырех была форма, и лишь один из трех, в лучшем случае, имел винтовку. Тяжелого оружия не было вовсе. Они кричали «Ура!» и поднимались в атаку. Впереди молодые офицеры, некоторые прямо с учебной скамьи. За ними мальчики тринадцати-четырнадцати лет, старики, инвалиды.

Собирали всех. Немецкие пулеметы скосили первую волну. Идущие за ними поднимали ружья раненых и убитых и продолжали атаку. Судя по лицам, здесь были все кавказские национальности.

Скоро горы убитых и раненых лежали уже в сорока метрах от позиций 3-го батальона. Определить, к какой части принадлежали убитые, не представлялось возможным, поскольку при них не было никаких документов.

Теперь мы знаем, что это были бойцы поспешно набранных отрядов специального назначения советской 56-й армии, приданных недавно сформированной советской 9-й горной дивизии.

Этот ад продолжался четыре дня. Они шли снова и снова, использовали горы своих собственных мертвых в качестве прикрытия. За этими страшными брустверами они перегруппировывались и с леденящим кровь криком «Ура!» снова бросались в атаку.

«Гранатометчики, вперед!» — взывали немецкие взводные командиры, когда наступала пауза. Только ручными гранатами можно было достать неприятеля за горами трупов.

Но какой прок? Будто песчаные барханы, горы мертвых все приближались и приближались. Сорок метров превратились в двадцать. Потом в десять. «Ура!» И они уже на командном пункте.

Капитан Винзен собрал всех. Немедленная контратака. Быстрее! Каждый знал, что должен поторопиться. Они уж имели мрачный опыт встречи с этими фанатичными ополченцами. Как молния, немецкий штурмовой отряд бросился на врага, и вот командный пункт батальона уже отбит. Ужасная картина: мальчики отомстили мертвым немцам. Солдаты 3-го батальона получили еще одно грозное напоминание, что они воюют в Азии.

Серьезно раненный русский лейтенант был обнаружен еще живым. Когда капитан Винзен попросил его объяснить причины резни, русский пожал плечами и сказал: «Вы, немцы, знаете, как воевать; мы только учимся».

Учились они хорошо. Но иногда все еще допускали серьезные ошибки, которые обходились им недешево. Так, командиры этих отрядов «красной самообороны» и партизан руководили своими людьми необычным образом. Они отдавали подчиненным офицерам боевые приказы по радио, в прямом эфире, вместе с устрашающими угрозами: «Если не выполните задачу, я вас расстреляю!» или: «Начнете отступать, я прикажу открыть огонь по вашей части!»

Передовая служба радиоперехвата 125-й пехотной дивизии слушала все это, и Рейнгардт со своим штабом, таким образом, всегда заранее знал, где ожидать противника. Его тактические резервы постоянно оказывались в нужное время в нужном месте.

«Иногда я проводил операции, полностью основываясь на приказах русских командиров по радио», — вспоминает генерал Рейнгардт. Где бы наступающие полки ни сотрясали серое утро криками «Ура!», боевые группы баден-вюртембергских батальонов уже находились за своими пулеметами, с готовыми к стрельбе карабинами на брустверах их блиндажей и ручными гранатами радом. Затем следовала контратака.

Карта 13. Пять немецких корпусов сосредоточились за «Голубой линией». Сталин задействовал шесть армий, пытаясь прорвать немецкую оборону.

Сотни раз смерть проносилась над равниной, в перелесках и речных долинах.

«Ортлиб», ударная группа численностью примерно в полк, удерживала деревню Пензенская, находящуюся на пересечении старого шоссе на Краснодар с дорогой Майкоп — Новороссийск.

Русские упрямо стремились захватить деревню. Майор Ортлиб был вынужден организовать круговую оборону. Грузы для его сил приходилось доставлять с мощным конвоем. Каждый такой конвой представлял собой рискованное предприятие. Русские лежали в засаде, как красные индейцы, их снайперы снимали немецких водителей. Саперы минировали дороги и закладывали заряды с дистанционным управлением. Эта ограниченная война была весьма изнурительной.

Ортлиб защищал западные подходы к Краснодару.

Другим важным опорным пунктом, прикрывающим путь на Краснодар, являлась Саратовская, расположенная непосредственно на «Сталинском шоссе», которое шло от нефтяных промыслов Майкопа через горы к Краснодару. Эта дорога в любую погоду оставалась проходимой и для тяжелых грузовиков, однако на ней было несколько уязвимых мест — мосты через глубокие ущелья севернее города.

Командиру 125-й пехотной дивизии не хватало людей на важнейших точках оборонительного фронта, поэтому мосты охраняли части украинских добровольцев. Ими командовали надежные немецкие унтер-офицеры, но все же это были не немецкие части.

В ночь с 27 на 28 января в 02.00 часа утра Рейнгардта разбудил дежурный офицер, лейтенант Розер:

— Господин полковник, русские захватили мосты!

— Все три? — спросил изумленный Рейнгардт.

— Все, господин полковник.

Рейнгардт выругался по-швабски. Потом приказал: «Лейтенанта Заутера ко мне!»

Командира 14-й истребительно-противотанковой роты 421 -го гренадерского полка отправили к мостам со взводом пулеметчиков и 75-мм противотанковым орудием.

Роту 420-го гренадерского полка погрузили на грузовики, с ней пошел сам Рейнгардт.

Они приблизились к первому мосту.

— Дозор, вперед!

— На мосту никого! — поступило донесение.

Глаза Рейнгардта гневно сверкнули.

К следующему мосту.

Один немецкий унтер-офицер пригнулся за своим пулеметом у въезда. Он жестом показал на третий мост, все огни на котором были погашены: «Как только там раздались первые выстрелы, украинцы побежали. Штурмовой отряд противника предпринял атаку, но был остановлен моим огнем и, по-видимому, теперь отступил».

Заутер осторожно приблизился к третьему мосту со своим штурмовым отрядом. На въезде горела словацкая боевая машина. В свете огня было видно, как окапываются несколько русских пехотинцев. Русский часовой на подходе к мосту искал машину для трофеев.

«То, что мне и надо», — пробормотал унтер-офицер Майер из 14-й роты. Он влез в грузовик и тихонько посвистел. Русский повернулся. Майер ударил его прикладом винтовки, тот осел, не издав ни звука.

Этого Заутер и ждал. Со своим штурмовым отрядом он подошел на самое удобное расстояние и открыл по удивленным русским огонь.

Рота 420-го гренадерского полка, следовавшая за Заутером, подавила последнее сопротивление. Мост был снова очищен.

Очень вовремя. Потому что на следующий день последние батальоны 198-й пехотной дивизии, словацкой восточной дивизии, 500-й батальон специального назначения и батальон велосипедистов 101-й егерской дивизии прошли через Саратовскую в направлении Краснодара. Им бы не спастись, если бы швабы Рейнгардта не держали путь открытым. Еще один пример, когда решительное изменение ситуации зависело от твердости отдельного командира или даже отваги одного пулеметчика, охранявшего мост.

Наконец Рейнгардт получил возможность отдать своим ударным группам, все еще стоящим на прикрывающих позициях восточнее и южнее Краснодара, приказ отступать.

Русские немедленно начали упорное преследование. Они отчаянно пытались догнать немецкий арьергард и прорваться в Краснодар. Эти формирования сильно отличались от диких полчищ последних нескольких недель: все молодые люди, хорошо обученные, в новой форме цвета хаки и коротких шинелях. На всем их обмундировании: форме, нижнем белье, носках и обуви — стоял американский штамп «GI»⁷.

Легкое оружие тоже было из США, в карманах советские солдаты носили сигареты «Camel». Неистощимые военные запасы Рузвельта теперь тоже воевали против немецких армий на границах Европы с Азией.

Однако даже этим великолепным соединениям с их американским снаряжением не удалось прорваться в Краснодар. 30 января 125-я пехотная дивизия заняла новые оборонительные рубежи по обеим сторонам Прицепиловки. В тот же день на левом крыле армии последние части 49-го горнострелкового корпуса в Усть-Лабинской форсировали Кубань по военным мостам, которые обороняли части 13-й танковой и 46-й пехотной дивизий. Двенадцать часов спустя эти мосты взорвали заслоны 46-й франконско-судетской пехотной дивизии. Однако 17-я армия к этому времени все еще не вышла из леса.

2. Тревога на Черном море

Секретное совещание в Кремле — Сталин хочет поймать в капкан 17-ю армию — События в Озерейке — Один артиллерийский дивизион — Майор Куников у Новороссийска — Сражение на «Малой земле» — Начальник политотдела Брежнев.

24 января 1943 года в Кремле состоялось секретное совещание. В этот день Сталин обнародовал план одной из самых экстраординарных операций всей войны в России.

На основании документов, военных исследований и мемуаров советских военачальников мы сегодня можем достаточно точно представить себе, что происходило тогда в подземном бункере Кремля.

В условиях строжайшей конспирации Сталин собрал командующих Кавказского фронта и Черноморского флота в конференц-заде Верховного Главнокомандования. На стене висела огромная карта обстановки района Черного моря с Кавказом, кубанскими степями и береговой полосой. Сталин достаточно мягко начал свою знаменательную речь, подрагивая от ликования по поводу великой победы у Сталинграде», которая уже принимала реальные очертания. Нов процессе речи он все больше раздражался — раздражался из-за неспособности его генералов превратить этот успех в грандиозный триумф.

Действительно, немецкую 6-ю армию уже держали мертвой хваткой, но все другие возможности ликвидировать двадцать немецких дивизий в междуречье Дона и Волги растаяли, как снег под лучами солнца.

Карта 14. Сталин планировал отрезать немецкую 17-ю армию от Таманского полуострова посредством одновременного наступления по суше и с моря.

«Войска Черноморской группы не справились с поставленными им задачами и не смогли выйти к Тихорецку», — недовольно говорил Сталин. Он подошел к карте и повел указкой по горам и степям прямо через синие и красные линии, обозначающие позиции и передвижения обеих сторон. «Войска Северной группы тоже не достигли своей цели», — продолжал он. Его указка постукивала по Сальску и Ростову.

Стояла мертвая тишина. Генералы знали, что Сталин прочел их доклады, в которых обстоятельно излагались причины, почему великий план окружения немецкой группы армий «А» не удалось осуществить. Они также знали, что он отказался поверить их объяснениям.

Как и Гитлер, кремлевский диктатор не доверял своим генералам. И как Гитлер, он был убежден, что, если держать людей в «постоянной готовности», отдавать строгие приказы и время от времени подавать идеи, все должно идти согласно плану.

«Что пытаются сделать фашисты? — спрашивал Сталин тоном школьного учителя. —Ответ ясен, — отвечал он сам себе. — Гитлер выводит с Кавказа через Дон только часть группы армий «А». А другую часть, свою 17-ю армию, он, безусловно, намеревается сосредоточить на азиатском материке, плацдарме на Таманском полуострове».

Генерал Антонов, заместитель начальника Генерального штаба, демонстративно закивал. И, словно это было их условным сигналом, Сталин теперь обратился к нему: «Какой информацией мы располагаем, генерал Антонов?» Заместитель начальника Генерального штаба встал и подошел к карте: «Согласно данным разведки, немецкое Главное командование планирует возобновить наступление на нефтяные промыслы следующим летом. Для этой цели Семнадцатую армию и части Первой танковой армии оставляют на азиатском материке».

«Именно так, — добавил Сталин. — Их Семнадцатая армия отступает очень медленно, с боями, для того чтобы сохранить все тяжелое вооружение и удержать как можно больше территории. Поступая таким образом, Гитлер дает нам еще один шанс в конце концов уничтожить фашистов — если мы будем действовать без промедления. Нам нужно отрезать им пути отступления на Таманский полуостров».

Сталин был явно увлечен своим планом. И генералы понимали, что он будет отстаивать его всей силой своего личного авторитета, а любой несогласный с этим планом навлечет на себя высочайший гнев. «Генерал Петров, — продолжил Сталин, глядя на командующего Черноморской группой, — генерал Петров ударит Сорок шестой и Восемнадцатой армиями в район Краснодара! — Указка двинулась по карте из Майкопа на Кубань. — Он захватит переправы через Кубань и пойдет вдоль реки на запад в направлении Таманского полуострова».

Сталин повысил голос: «Одновременно в двойное кольцо будет взят Новороссийск! — Указка властно щелкнула по карте. — Сорок седьмая армия предпримет фронтальную атаку по новороссийскому фронту и совершит прорыв».

Генерал Петров с сомнением покачал головой. Сталин заметил и повернулся к нему: «Я знаю, что вы собираетесь сказать. Я не зря читал ваши рапорты. У Сорок седьмой армии, скажете вы, слишком мало штурмовых формирований, слишком мало танков и слишком мало орудий для подобной операции на глубину обороны противника.

Сталин махнул рукой. «Я все это уже слышал!»

И, словно он планировал этот ораторский прием, продолжил медленно и внятно: «Мы возьмем Новороссийск совместной операцией с суши и с моря. Черноморская флотилия ночью доставит в тыл противника крупный десант войск особого назначения и военно-морских сил. В удобной точке десант уничтожит немецкие оборонительные сооружения на побережье и создаст береговой плацдарм. Танковые бригады и воздушно-десантные полки разовьют успех и увеличат прорыв в направлении Волчьих Ворот. Затем они соединятся с частями Сорок седьмой армии, которые пробьются севернее Новороссийска. После соединения две колонны будут наступать вместе навстречу армиям, идущим с Кубани, и соединятся с ними».

Сталин показал двойной охват на карте. И, как будто все уже было сделано, проговорил: «Таким образом, немецкая Семнадцатая армия отрезана от Таманского полуострова».

Генералы чувствовали растерянность. Десантная операция! Такого рода военных действий советская армия еще никогда не знала! Разве не потерпели ужасное поражение в Дьеппе пять месяцев назад даже западные союзники, имеющие специальные десантные войска?

Однако генералы и адмиралы хорошо знали, что обсуждать рожденную Сталиным идею не имеет смысла, его обуяло желание наконец поймать в капкан отступающие силы генерал-полковника Руоффа.

Ставки были высоки. Если операция пройдет успешно, Сталин получит примерно 400 000 человек личного состава, 110 000 лошадей, 31 000 на конной тяге и 26 500 моторных транспортных средств, а также 2085 орудий. Другими словами, силы вдвое большие, чем немецкая 6-я армия в сталинградском мешке.

Вселяющей надежду частью плана являлась высадка десанта. Немецкий фронт со стороны суши держали их собственные и румынские части, и события последних недель показали, что они оказывают эффективное сопротивление, тогда как со стороны моря немцы явно не предусматривали какой-либо серьезной угрозы. Берег поэтому был мало укреплен, во многих районах стояли преимущественно румынские части. При условии внезапности можно было рассчитывать на успех.

3 февраля майор доктор Лахмейер, командир 789-го дивизиона береговой артиллерии в Глебовке, лег спать поздно. Вечерний отчет отнял больше времени, чем обычно: фронт приближался. Позиции дивизиона с его 105-мм длинноствольными орудиями И 105-мм гаубицами теперь становились все важнее в качестве углового пункта «Голубой линии» и Кубанского плацдарма. В воздухе что-то носилось. В последние несколько дней на море наблюдалась большая активность. Советские патрульные суда без конца сновали вокруг Озерейки. Немецкая воздушная разведка доложила о заметном увеличении активности в портах Геленджик и Туапсе.

В последнюю неделю интенсивно велись радиопереговоры, но два дня назад, 1 февраля, эфир резко онемел. Подозрительное молчание. Что-то готовится? Может, советский Черноморский флот сосредотачивается и соблюдает радиомолчание, чтобы себя не выдать? Эти вопросы мучили штабных офицеров береговой обороны.

Карта 15. 4 февраля 1943 года русские совершили попытку высадить десант в заливе Озерейка. Немецкая артиллерия отразила нападение.

Около 20.00 Лахмейер связался по телефону со штабом армии в Славянске. Там тоже с интересом отметили молчание в эфире. Было много предположений и дебатов. Генерал-полковник Руофф объявил на Крымском побережье «боевую готовность № 1». Если русские действительно готовят удар Черноморского флота, тогда наверняка — по крайней мере к такому выводу пришли в Славянске — он может быть нанесен только по Крыму или Керченскому проливу.

Однако штаб Руоффа полностью не исключал возможность операции и против Таманского полуострова, а поэтому «боевая готовность № 1» была объявлена также для береговой обороны в Анапе. Удар в район Новороссийска, напротив, штаб армии считал невозможным, там поэтому войска подобного приказа не получили. Ни в Новороссийске, ни на побережье южнее Анапы.

Генерал фон Бунау, командир 73-й пехотной дивизии, и полковник Пешльмюллер, командир его артиллерии, не разделяли этой точки зрения. Они неоднократно указывали на вероятность высадки десанта в заливе Озерейка. Воздушная разведка докладывала о значительной концентрации десантных судов в районе Геленджик—Туапсе. Перехваченные и расшифрованные радиограммы советского командования наводили на мысль, что десант будет высажен недалеко от Геленджика. Принимая во внимание сложившуюся ситуацию, командир артиллерии провел в Озерейке учения, продолжавшиеся несколько дней. Результат не вызывал энтузиазма: сил и боезапаса недостаточно для отражения крупного десанта.

Единственной тактикой, дающей какую бы то ни было надежду на успех, следовательно, было не открывать артиллерийский огонь, пока десантные силы не подойдут настолько близко, что их собственные орудия уже не смогут их прикрывать; другими словами, огонь открывать, когда противник будет находиться примерно в двухстах метрах от берега. Такой приказ получили береговые орудийные расчеты.

Майор Лахмейер лег спать в крестьянской хате в Глебовке около полуночи. В 01.00 его грубо разбудили. Бомбы!

В ту же секунду в комнату влетел дежурный офицер лейтенант Эргард:

— Русские на подходе, господин майор! Они бомбят все вокруг. Только что поступило донесение с наблюдательного пункта в долине Озерейки, что наши ложные позиции в заливе обстреливает тяжелая корабельная артиллерия.

— Ложные позиции? Отлично, — засмеялся Лахмейер. — А что орудийные окопы?

— Там, кажется, все нормально, господин майор.

— Еще лучше.

Лахмейер был доволен. Он быстро надел форму и пошел к полевому телефону в другой комнате. На проводе — наблюдательный пункт 3-й роты и взвода гаубиц, находящиеся непосредственно на берегу.

— Стреляют с моря, —доложил наблюдатель лейтенант Крайпе.

— Корабли видно?—спросил Лахмейер.

— Нет, господин майор, абсолютно темно; мы видим только вспышки, а я пока не хочу включать наши прожектора.

— Хорошо!

Лахмейер удостоверился, что в других частях тоже все в порядке. 3-я рота под командованием лейтенанта Холшермана несколько дней назад передвинулась на тщательно замаскированные позиции в подлеске на восточном фланге долины Озерейки. Залив и море лежали перед их орудиями, как на тарелке, тогда как сами они были не видны.

Сразу за отмелью, напротив 3-й роты, Лахмейер в кустарнике разместил две 105-мм гаубицы. Командовал орудием унтер-офицер Вилл Вагнер.

2-я рота лейтенанта Монниха окопалась на небольшом холме рядом с Глебовкой. Она контролировала долину, залив, а также идущую с берега дорогу.

1-я рота лейтенанта Керлера стояла примерно в километре от 2-й, на высоте у озера Абрау, в секторе их обстрела находились залив и море. На склонах справа и слева располагались позиции нескольких румынских легких полевых гаубиц румынского 38-го пехотного полка.

Офицеры и рядовые уже были у орудий. Никто еще не пострадал ни от бомб, ни от огня корабельной артиллерии. Согласно плану немецкая сторона пока не выпустила ни единого снаряда.

Стояла темная ночь — новолуние. На следующий день должно было быть солнечное затмение. Неужели русские в самом деле предпримут десантную операцию в такой кромешной тьме?

Лахмейер связался по телефону с генералом фон Бунау, командиром 73-й пехотной дивизии: «Артиллерийский огонь действительно наводит на мысль о десанте, господин генерал».

Бунау разделил тревогу Лахмейера и перезвонил в корпус. Однако был воспринят скептически: «Десант в этом месте? Анапа, может быть, или Крым. Но там?»

Лахмейер соединился с капитаном Дабижа Николаи, командиром 5-й роты румынского 38-го пехотного полка. Румыны обеспечивали береговую оборону на отмелях перед сектором Лахмейера.

«Береговая оборона», пожалуй, слишком громкое название для боевых позиций с пулеметами и пехотными окопами позади заминированного заграждения из колючей проволоки вдоль песчаного пляжа.

До 01.00 капитан Николаи имел телефонную связь с большинством опорных пунктов, но теперь некоторые отвечать перестали. Либо были повреждены провода, либо их позиции уничтожены огнем русских.

Как сообщали наблюдатели, снаряды тяжелых корабельных орудий падали на отмель, повреждали заграждение и накрывали дальнюю оконечность залива, где располагались пулеметные огневые точки. Русские снаряды долетали до самой Глебовки.

Майор Лахмейер вышел из дома. С моря, как в бурю, доносился гром и сверкали молнии. Вверху гудели бомбардировщики. Они сбрасывали также светящиеся бомбы.

Лахмейер и его ротные командиры не могли видеть, что позади и между непрерывно стреляющими эсминцами и крейсерами шли десантные суда и военно-морские части.

Именно здесь, в секторе 789-го артиллерийского дивизиона, в заливе, образованном дельтой реки Озерейка, впадающей в Черное море, русские запланировали свой главный десант. Идеальное место. Полукруглый залив, шириной примерно 2,5 километра, с валунами и отдельными кустарниками. Перед ними — плоская песчаная отмель. Справа и слева — крутые, покрытые лесом склоны, в которых можно быстро укрыться.

В 02.00 на борту тяжелого эсминца «Харьков» вице-адмирал Октябрьский посмотрел на свои часы и подал сигнал офицеру артиллерии: «Перенести огонь!»

Орудиям передали новые данные для стрельбы.

«Сработает, товарищ адмирал?» — спросил командующего флотом капитан эсминца. Адмирал пожал плечами. Капитан знал, о чем он думает. ВМФ был недоволен выбором времени десанта, он снова и снова настаивал, что для подобных операций необходима полная луна. Необходима, чтобы точно произвести высадку, воспользоваться укрытиями, чтобы видеть, как продвигается соседняя часть. И военно-морские силы тоже нуждались в определенном минимуме света, чтобы обеспечить координацию действий своих частей с десантными судами. Как можно согласованно совершать автономные передвижения в полной темноте?

Таковы были аргументы ВМФ. Однако армейские генералы, и Сталин с ними, не согласились. Они заявили, что темнота необходима, что русские солдаты имеют опыт ночных боев, a немцы им в этом уступают.

«Пока еще совсем темно, в 02.00, штурмовые подразделения первой волны высадятся с 1500 морскими пехотинцами и бронетехникой и создадут береговой плацдарм. Военно-морские прикрывающие силы сначала подавят обнаруженные воздушной разведкой огневые позиции, уничтожат проволочные препятствия на берегу, минные поля и пулеметные точки». Таковы были приказы для «первой фазы» плана.

«Вторая фаза» предусматривала следующее: вторая волна с тяжелым вооружением высадится перед рассветом, чтобы военно-морские части смогли отойти от берега под покровом темноты.

Таковы были приказы, а вот как все произошло.

В течение часа, с 01.00 до 02.00, русские тяжелые корабельные орудия наносили удары по заливу. Стреляли щедро. На берегу взрывающиеся мины эхом вторили грохоту орудий. Препятствия из колючей проволоки разорвало в клочья.

2 часа. Стена разрывов поднялась выше по берегу.

Первая волна! Офицеры закричали. Эсминцы обменялись световыми сигналами. Десантные суда с морскими пехотинцами запыхтели к берегу, лавируя между флотилией эсминцев. Среди них было два плоскодонных судна с американскими танками «Грант», «Стюарт» и «Ли» па борту. Корабельная артиллерия прикрывала десантные суда и береговой плацдарм. Как гигантская линия фонтанов, поднялись брызги разрывов снарядов в дальнем конце залива — испепеляющая завеса огня и дыма.

Лейтенант И.П. Богданов стоял на крыше рулевой рубки доставляющего его взвод десантного судна, наблюдая зрелище в прибор ночного видения. «Получилось неплохо», —пробормотал он.

В решающем пункте, однако, совсем не получилось. Действительно, проволочные препятствия разбиты, полосы минных заграждений взорваны, румынские сторожевые заставы ликвидированы. Но позиции, которые советский Черноморский флот обстреливал шестьдесят минут в уверенности, что громит немецкую береговую батарею, были лишь ложными позициями 3-й роты, удары по другим соединениям тоже не нанесли серьезного урона.

Прямое попадание уничтожило позицию румынских легких гаубиц, и расчет разбежался, но пехотинцы Николаи оставались за своими пулеметами в подлеске на крутом фланге залива.

Когда огонь противника поднялся с берега выше, все поняли, что наступил решающий момент — момент высадки русского десанта.

Лейтенант Крайпе приказал быстро направить расположенные на самых восточных возвышенностях тяжелые прожектора прямо на прибрежную полосу. Их лучи ощупали отмель и соскользнули в море, осветили армаду небольших серых теней.

Теперь они были достаточно близко. «Огонь!» Орудия Холшермана рявкнули. «Огонь!»

105-мм снаряды гаубиц застучали по прибою. Вагнер столько раз повторял эту операцию, что его люди привыкли к ужасающим звукам близко разрывающихся снарядов.

Они выпускали снаряд за снарядом и просто не могли промахнуться.

Унтер-офицер Вагнер заткнул уши ватой. Он скрючился за невысоким кустарником на берегу, пристально разглядывая море в ночной бинокль. Прожектора 3-й роты вспыхнули еще и еще. Хотя по их позициям было нанесено два точных удара, один из которых повредил оборудование, и теперь русские методично их обстреливали, они продолжали короткими вспышками освещать цели для артиллерийской стрельбы прямой наводкой.

Снова и снова сверкали вспышки взрывов—взлетало на воздух подбитое десантное судно, где снаряды падали в воду — поднимались высокие столбы воды.

Вагнер увидел, как одно советское судно, прорвавшись сквозь этот ад, достигло берега. «Они уже здесь!» И, нагнувшись к первому орудию: «Сократите дальность на сорок пять метров!»

Наводчик кивнул.

Вагнер побежал ко второй гаубице, и теперь снаряды падали прямо на отмель. Соединения лейтенанта Холшермана на противоположном восточном склоне продолжали обстреливать приближающиеся русские суда.

Тем не менее первая волна советских морских пехотинцев высадилась на берег. Они сразу же попали под продольный огонь пулеметов румынских сторожевых застав.

«Где, черт возьми, эти танки?» — ворчал лейтенант Богданов. Разве плоскодонное судно с танками не шло рядом с его катером? И он сам видел, как первые танки съехали по сплину в воду.

Богданов осторожно поднял голову. Вот — один «Стюарт» выбирался на берег в нескольких метрах от него, его мотор чихал, потом танк и вовсе остановился.

Богданов побежал к нему, влез на корму и закричал командиру в люк башни: «Не останавливайся здесь — двигайся вперед! И где остальные?»

Танкист в отчаянии махнул рукой и выругался. «Это вода! — И потом добавил. — Вода была слишком глубокой. Она попала в мотор через выхлопную трубу!»

Вот почему танки не появились. В темноте и общей неразберихе их высадили слишком далеко от берега. Странно, что советское командование не подумало о подобном повороте событий, элементарные насадки на выхлопные трубы могли бы спасти танки.

Но и другие десантные суда подходили недружно, некоторые под шквальным немецким огнем повернули обратно, другие в темноте потеряли направление и оказались много восточнее, там, где за узкой прибрежной полосой сразу начинался неприступный утес.

Сержант Леонид Седонин со своей командой пробился к восточному краю залива, где обнаружил позицию с тремя легкими пехотными орудиями, покинутую румынским расчетом после прямого попадания. Однако два орудия были в порядке, и Седонин, будучи артиллеристом, немедленно воспользовался ситуацией и открыл огонь по гаубицам унтер-офицера Вагнера.

К счастью для Вагнера, капитан Радиу, командир стоявшей непосредственно за заливом румынской инженерно-саперной роты, узнал от связного о советском ударе. Он не стал долго сомневаться и со взводом саперов подполз к позиции. Ручные гранаты. Прыжок через каменный бруствер. Автоматная очередь.

Сержант Седонин убит, капитан Радиу тоже остался мертвым на отвоеванной позиции.

Русские штурмовые отряды тем временем собирались на берегу. Они пробились на окружающие залив склоны, вкопали минометы, залегли за свои пулеметы.

Танки, которым удалось выйти из воды, двинулись в подлесок. Они заставили замолчать румынские пулеметные точки и пошли дальше, в направлении Глебовки.

Сильный минометный огонь накрыл гаубицы Вагнера. Половина расчета погибла, другая половина получила ранения. Русские пошли в наступление. Вагнер и немногие оставшиеся в живых нашли спасение в прилегающем лесу.

Унтер-офицер добрался до лейтенанта Холшермана. «Русские заняли наши позиции. У нас не было времени взорвать орудия. Разбейте их за нас!»

Холшерман ударил по позициям из 105-мм длинноствольного орудия и уничтожил гаубицы вместе с захватившими их советскими солдатами.

Было 03 часа 30 минут утра. Русские понесли тяжелые потери, но их офицеры снова и снова поднимали свои части в атаку. Вот они пробились к лесу над заливом, прощупали берега речки Озерейки, окопались.

В небольшой рощице возле устья Озерейки расположили командный пункт советского начальника связи всей десантной операции, к посту подползали связные с донесениями. Время шло.

А в море все еще ждала сигнала основная часть сил. Наконец начальник связи принял решение подать кораблям условленный радио- и световой сигнал: «Береговой плацдарм готов!» И прибавил кодовый знак, означавший «Срочно требуется подкрепление».

Штабные офицеры на борту флагмана русских военно-морских сил, обеспечивающих прикрытие, напряженно ждали этого сигнала последние шестьдесят минут. Их беспокойство усиливалось не только тем, что запаздывал сигнал с залива, но и тем, что до сих пор не подошла транспортная флотилия с основной частью десанта. Командование флота не торопилось. Почему?

Загадку впоследствии объяснили советские публикации. Задержка оказалась не следствием грубой ошибки, она была преднамеренной. Командование флота решило поступить по-своему и высадить десант, когда рассветет. В результате прошло еще полчаса после получения сигнала о помощи, пока десантные суда появились на месте.

Это была впечатляющая армада. К заливу приближалось больше ста транспортных судов: пароходы и катера, старые посудины на последнем издыхании и самые современные самоходные баржи.

Десантные суда медленно шли сквозь линии прикрывающих военных кораблей, на них сгрудились три бригады морских пехотинцев, парашютно-десантный полк и шесть — восемь тысяч солдат и матросов. Танки, пушки и самоходные орудия — отдельно, на борту специальных транспортов. Море было спокойным. Вид военных кораблей поднимал боевой дух войска. Тяжелый эсминец «Харьков», флагман прикрывающих морских сил, медленно скользил по поверхности. Рядом с ним виднелись силуэты двух крейсеров и пяти эсминцев, правее — три канонерские лодки, между ними торпедные катера, минные тральщики, противолодочные и патрульные катера. Все они сосредоточились на небольшом пространстве.

Но идущие к берегу войска и не подозревали, что военно-морская флотилия в этот момент, оказывается, уходила в открытое море. Адмирал строго следовал графику, а этот график требовал: в 04.15, незадолго до рассвета, все военно-морские части должны выйти из пределов досягаемости с берега.

В итоге только несколько мелких кораблей остались у берега, несмотря на приказ.

Когда транспортная флотилия подходила к берегу, стало рассветать. На земле десятки пар глаз внимательно следили за морем, не отрываясь от ночных биноклей и траншейных перископов.

Громадная советская армада произвела сильное впечатление на немецких и румынских наблюдателей. Телефонной связи больше не существовало, поэтому быстро были отправлены связные.

Ротные командиры майора Лахмейера тоже потеряли связь с дивизионом, решения пришлось принимать самостоятельно. Наблюдатели докладывали: «Десантные суда противника в квадрате...»

И затем следовали данные для стрельбы. «Огонь!»

Третий залп 2-й роты накрыл большой транспорт, на палубе сдетонировали находившиеся там боеприпасы. Сразу после этого, получив тяжелый удар, опрокинулось передовое судно с артиллерией и самоходными орудиями.

Рота Холшермана стреляла беспрепятственно. Вот уже сносит в море пылающий транспорт, два других идут ко дну у самого берега, переворачивается баржа с танками, горящий катер таранит другой, разваливается лодка с десантниками. Штурмовой отряд выбирается на берег и бежит вперед сквозь огонь и дым.

Военные корабли, которые должны бы в это время вмешаться в бой и поддержать десантную операцию: гвардейские крейсера «Красный Кавказ» и «Красный Крым» с 180-мм пушками и 100-мм зенитными орудиями, тяжелый эсминец «Харьков» с четырьмя современными 130-мм корабельными пушками и большим количеством 76-мм зенитных орудий — давно скрылись за горизонтом и шли теперь в родные порты. Строго в соответствии с планом.

Как в этой абсурдной ситуации должна была поступить основная часть советской десантной флотилии? Не нашлось никого, кто бы хотел или был в состоянии довести дело до конца: группа десантных кораблей с тремя бригадами десантников на борту отошла в море и стояла на рейде в нерешительности.

Через час лихорадочного обмена сигналами командир группы десантных кораблей в итоге приказал возвращаться на базу. Случай беспрецедентный в истории войн.

Высадившиеся в заливе Озерейка роты ничего об этом не знали. Они мужественно сражались. Утром 4 февраля русский штурмовой отряд с тремя танками вышел на Глебовку и атаковал позиции румынского минометного дивизиона в старом поместье с виноградником. Как только румыны завидели танки, они оставили и винные погреба, и минометы.

Если бы тогда в распоряжении командира русского штурмового отряда была рота, он сразу взял бы Глебовку.

Но у него был только взвод.

Узнав о сложившейся ситуации, Лахмейер немедленно предпринял контратаку с частью людей 2-й роты, взяв с собой все пулеметы дивизиона. Ничего не получилось. Русские уже закрепились на позициях и отбивали атаки немецких артиллеристов при помощи захваченных минометов.

Лахмейер приказал 1-й роте лейтенанта Керлера, находившейся западнее Глебовки, открыть огонь по поместью и винограднику, и после этого румынскому капитану Дабижа Николаи с его 5-й ротой удалось выбить русских с позиции.

К вечеру основная опасность миновала. Орудия 164-го резервного зенитного дивизиона и 173-го дивизиона ПТО под командованием капитана Гутшера разбили прорвавшиеся шесть советских танков. 13-я усиленная рота лейтенанта Вичзорека 229-го егерского полка вместе с румынскими штурмовыми отрядами бросились из Глебовки вниз к берегу, там они обнаружили жуткое кладбище.

На мелководье лежали перевернувшиеся и затонувшие транспортные суда. Между ними стояли поврежденные танки. Набегающие волны бились об их гусеницы, перекатывались через мертвые тела, которые море вынесло к берегу.

Команды расчистки местности насчитали 620 убитых и тридцать один поврежденный американский танк. К утру 6 февраля взяли в плен 594 человека, остальные из 1500 советских бойцов, высадившихся в первой волне, по всей вероятности, утонули. Отдельные группы, возможно, укрылись в лесу, другие пытались пробиться к русской линии фронта у Новороссийска, однако это удалось лишь немногим.

Вот так провалилась великая операция Сталина в заливе Озерейка. Это произошло не только из-за серьезных ошибок советского командования, но и вследствие бдительности и смелости немецкого дивизиона береговой артиллерии и румынских частей.

Обоснованность этого вывода по обоим пунктам подтверждают события, которые произошли в те же самые дни февраля 1943 года в нескольких километрах от залива Озерейка. Там себя в операции проявил русский офицер. События в поселке Станичка — особая глава истории войны в России.

В ту ночь, когда в Озерейке осуществлялась главная десантная операция, диверсионно-десантный отряд в несколько сотен человек высадился у Станички, предместья Новороссийска, в качестве отвлекающего маневра. Командовал майор Ц.Л. Куников, офицер морской пехоты, по профессии инженер.

Карта 16. Советским десантным частям удалось создать плацдарм в бухте Новороссийска. Сражение за «Малую землю» продолжалось семь месяцев.

Куников набрал себе людей в самых разных частях Черноморского флота. Все они были отчаянные смельчаки и получили специальную подготовку для ближнего боя и диверсий.

4 февраля за два часа до рассвета бойцы Куникова погрузились в Геленджике на суда 4-й флотилии под командованием лейтенанта Н.Я. Зипядона. Когда корабли подошли к мысу Мысхако и им оставалось еще пятнадцать — двадцать минут хода, советская артиллерия, находившаяся на восточной стороне бухты, открыла огонь по немецким сооружениям береговой обороны и береговым батареям.

Под прикрытием этого заградительного огня небольшая флотилия Зипядона понеслась к берегу у Станички. Когда глубина была примерно по грудь, десантники Куникова выпрыгнули за борт и пошли к берегу по воде.

Через четверть часа первые двести пятьдесят моряков оказались на берегу. Они были у самых ворот в Новороссийск и уже захватили несколько домов на окраине поселка Станичка.

В морской крепости Новороссийск сравнительно хорошо закрепилась 73-я пехотная дивизия. В городе находились пехотные, инженерные части и части истребителей танков, а также штаб 186-го гренадерского полка, там же располагались и два главных управления — 16 и 18-е управления базой флота.

Западный мол занимала батарея 105-мм гаубиц. Ядро обороны бухты и порта составляло зенитное боевое подразделение 164-го резервного зенитного дивизиона с двумя 88-мм орудиями, собственно береговая оборона внизу на берегу находилась в руках частей 10-й румынской дивизии.

И под носом этих сил майор Куников высадился у Станички! При первых лучах восходящего солнца его небольшая флотилия вошла в Цемесскую бухту. Мимо корабельных орудий. Мимо грозных 88-мм пушек, установленных на голом холме в трехстах метрах над входом в бухту. С немецкой стороны не последовало ни единого выстрела.

«Я хорошо видел корабли. Но тревоги не было, и я не мог знать, свои это или нет», — впоследствии говорил трибуналу лейтенант, командовавший зенитным подразделением с двумя 88-мм орудиями.

В итоге, когда заговорила русская артиллерия и лейтенант понял, что происходит, действовать было уже поздно: береговой плацдарм Куникова находился в мертвом пространстве, вне досягаемости немецких орудий.

У второго 88-мм орудия, согласно свидетельству унтер-офицера Эберса, вообще не видели десантных судов, а телефонная связь с батареей прервалась, как только был открыт заградительный огонь. Более того, орудие очень скоро получило несколько серьезных ударов и потеряло боеспособность.

Прикрывающие берег отряды 10-й румынской пехотной дивизии были полностью деморализованы мощным артиллерийским огнем русских, и, как только перед их разрушенными оборонительными сооружениями появился первый советский солдат, румыны побежали, не выпустив ни единой пули.

Через полчаса один из штурмовых отрядов Куникова достиг позиции еще боеспособной 88-мм пушки. Поскольку это была не самоходная пушка и без тягача, немецкий лейтенант приказал взорвать орудие и отступил вместе с расчетом. Впоследствии его отдали под трибунал, но оправдали.

Второе орудие, поврежденное, расчет взорвал, когда все попытки восстановить связь с ротой не дали результата.

При такого рода обороне неудивительно, что первая волна майора Куникова не только не понесла никаких потерь, но и быстро продвинулась вперед, смогла закрепиться и создать плацдарм для остальных сил. Шестьсот русских десантников, пришедших со второй волной нашли, таким образом, хорошо подготовленные позиции.

У немцев, напротив, все шло не так. Командование в Новороссийске реагировало нервно. Тот факт, что береговая оборона находилась в руках румын, серьезно осложнял дело. Слишком поздно, уже утром 4 февраля, против советского плацдарма были брошены наскоро собранные части.

Однако царила полная неразбериха. Никто не знал, что произошло. Владевшие необходимой информацией румынские части отступили в горы. Бойцы Куникова окопались поодиночке или маленькими группами и так бешено отовсюду стреляли, что у непосвященных складывалось впечатление, будто высадилась целая дивизия. Абсолютное незнание ситуации лишило немецкое командование твердости.

Советские источники позволяют нам очень точно представить ход событий в решающие первые несколько часов десантирования у Станички. Лейтенант Романов с первой группой передового отряда уже с первой попытки захватил румынский бункер, находившийся непосредственно на берегу. Румыны бросили там неповрежденными свой пулемет и 37-мм орудие. Романову только оставалось поставить за них своих людей и ждать немецкой контратаки. В итоге, когда взвод 14-й роты 170-го гренадерского полка пошел в атаку, немцев скосили огнем из этого бункера.

Вторая группа Куникова пробилась в Станичку и закрепилась в здании школы, чтобы прикрыть фланг берегового плацдарма против Новороссийска. Саперы и гранатометчики 73-й пехотной дивизии старались вытеснить русских. В конце концов немцам удалось выбить бойцов Куникова из школы и окружить эту ударную группу.

Для русских наступил опасный момент. Если прикрытие фланга плацдарма будет смято, под угрозой окажется вся операция, немцы смогут атаковать фланги берегового плацдарма из Станички и не позволить основной части советских морских пехотинцев достичь необходимой им цели — расположенных за поселком господствующих высот с горой Мысхако, склоны которой, покрытые густым подлеском, предоставят нападающим хорошее укрытие.

В ту минуту решалась битва, которая длилась потом семь месяцев, или 302 400 минут.

Героем той минуты стал советский старшина Корницкий. Он определил исход первого боя. Когда ему стала ясна безнадежность положения его ударной группы, он привязал к поясу пятнадцать ручных гранат, выдернул чеку, вскочил на стену школьного двора и прыгнул в место сосредоточения немецкого пехотного взвода. Живая наземная мина,, он взорвался сам, но при этом взорвал и немцев.

Кольцо разомкнулось. Пример Корницкого придал русским силы. Двум ударным группам удалось соединиться и создать оборонительный рубеж, дорога к высотам за Станичкой и 430-метровой горе Мысхако была обеспечена. Куликов занял господствующие высоты. Старшина Корницкий, посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза, разрешил опасный кризис первого часа и открыл дорогу главному удару. Сражения выигрывают солдаты.

Утром 4 февраля и немецкое, и советское командование оказалось перед совершенно неожиданной ситуацией. Советский командующий Черноморской группой генерал Петров, до последнего момента угнетенный провалом главного десанта в заливе Озерейка, понял, что, вопреки всем ожиданиям, горстка его солдат захватила береговой плацдарм непосредственно у Новороссийска и, более того, захватила стратегически ключевую позицию на Новороссийском фронте. То, что планировалось как ложный маневр, обернулось главным успехом.

Генерал фон Блинау, командир 73-й пехотной дивизии в Новороссийске, и генерал Вецель, командир 5-го корпуса, с удивлением признали успешность операции русских. Однако они также обратили внимание на то, что высадились лишь небольшие силы русских. Обе стороны, следовательно, имели перед собой одни и те же факты, но выводы, которые они из них сделали, были прямо противоположны. Вот откуда пришла настоящая беда.

Любой знакомый с советскими методами ведения боев и русскими солдатами должен был бы понимать, что, когда они совершают прорыв, меры нужно принимать немедленно. Если русским позволить окопаться и организовать оборону, выбить их с позиций чрезвычайно сложно.

Необходимо было тут же предпринять контратаку всеми доступными силами. Привлечь военно-морской штаб, личный состав, руководителей управлений порта, а также все имеющиеся в распоряжении части, такие, как 73-я пехотная дивизия, румыны и 10-й штрафной батальон. Всех нужно было бросить в бой туда и тогда. Включая поваров и писарей, сапожников и пекарей и бесчисленных чиновников. Всех. И сразу.

Однако дивизия и корпус хотели действовать наверняка, начали подготовку. Роты и батальоны подтягивались из самых разных участков фронта корпуса, и контратаку назначили на 7 февраля.

Но 7 февраля — три раза по двадцать четыре часа. Генерал Петров, напротив, ждал только двенадцать часов. И начал действовать.

В ночь с 4 на 5 февраля под прикрытием поразительно точных советских береговых орудий, расположенных лишь, в полутора километрах на восточном берегу Цемесской бухты, он двинул на плацдарм целый воздушно-десантный полк на катерах и небольших десантных судах. У берега русские солдаты прыгали за борт и плыли в ледяной воде.

В последующие две ночи Петров решительно перебросил на береговой плацдарм все те формирования, которые первоначально предназначались для главного десанта в заливе Озерейка — три бригады морской пехоты и войска специального назначения, в целом более восьми тысяч человек. Среди них такие отборные формирования, как 225 и 83-я Краснознаменные бригады морской пехоты, 165-я стрелковая бригада, располагающая бронебойным оружием. Таким образом, береговой плацдарм в четыре километра шириной и три километра глубиной до отказа был набит войсками и оружием. Этими силами плацдарм увеличили до двадцати квадратных километров — т.е. пять километров на четыре.

Человек, который в качестве начальника политотдела советской 18-й армии поднимал на плацдарме боевой дух солдат, обеспечивший успех рискованной операции, — Леонид Брежнев, тогда замполит штаба в звании полковника.

Эго Брежнев, сегодня первое лицо в советской Коммунистической партии, дал плацдарму название, ставшее вдохновляющим призывом, — «Малая земля», земля самых сильных и самых смелых.

Если не знать, что родители Леонида Брежнева назвали своего сына в честь святого Леонида, легко поддаться искушению провести параллель с Леонидом, царем Спарты, который в 480 г. до н. э. защищал узкий Фермопильский проход, единственную дорогу между Центральной и Северной Грецией, от превосходящих сил армии персов и там погиб вместе со всеми остальными. В честь героя спартанцы воздвигли памятник с бессмертными строками: «Путник, возвести нашим гражданам в Лакедемоне, что, их заветы блюдя, здесь мы полегли». Это самый древний из известных случаев исполнения приказа держаться до последней капли крови. Но, как мы уже сказали, Леонид Брежнев, сын простых людей, после рождения в 1906 году был окрещен в честь святого православной церкви, а не в честь героя Спарты. Однако по храбрости он ему не уступал.

7 февраля немецкая контратака, призванная ликвидировать береговой плацдарм, началась «в соответствии с планом». То, что было возможно три дня назад, теперь для немецких сил оказалось неразрешимой задачей.

Русские окопались превосходно. По флангам и в подлеске горы Мысхако они расположились в глубоких окопах на одного человека, и ничто не могло заставить их сдвинуться с места. Каждую из этих одноместных крепостей нужно было брать в ближнем бою. Импровизированные противотанковые заграждения и очень хорошо замаскированные «бах-бух» орудия тоже являлись серьезными препятствиями. Но страшнее всего были советские береговые батареи, стрелявшие по наступающим с холмов на восточной стороне. Их огонь направляли с высоты за Станичкой наблюдатели, от чьих глаз не мог укрыться никто.

Связной Хайнц Штейнбауэр рассказал, с чем, например, столкнулся в Станичке 213-й пехотный полк. В переброшенном из Анапы 1 -м батальоне 1-й взвод 2-й роты потерял все 2-е отделение еще на подходе к улице Анапской, последующие двадцать четыре часа шли яростные бои за каждый дом, и улицу Анапскую просто невозможно было пересечь.

Завоевание двух кварталов площадью двести квадратных метров стоило двадцати одного убитого и семидесяти раненых. Командир 73-й пехотной дивизии испытал шок: его батальоны только что были пополнены.

Доставленные вскоре после высадки советского десанта донесения 198-й пехотной дивизии, которая направила в Станичку свой 305-й гренадерский полк, тоже дают представление о жестокости происходивших боев. 305-й гренадерский полк также в первые часы боевых действий испытал на себе эффективность работы русской артиллерии. Целые подразделения были уничтожены прямыми попаданиями еще до того, как полк приблизился к рубежу обороны.

Когда после ожесточенных уличных боев батальоны попытались прорваться за пределы поселка, путь им преградила непреодолимая стена артиллерийского огня. Русские, сами скрывавшиеся на поросших лесом холмах, как на ладони видели каждое движение наступающих частей.

Кроме того, немецкие батальоны имели недостаточно тяжелого вооружения, приданные им несколько штурмовых орудий 191-го дивизиона не смогли преодолеть линии русских противотанковых орудий. К вечеру 8 февраля полк, понеся тяжелые потери, отошел на исходную позицию.

На следующий день то же самое. Опять им не хватило артиллерии. Боевой состав стремительно сокращался. 2-й и 3-й батальоны потеряли своих командиров.

9 февраля Гитлер в «Вольфшанце» лишился терпения и отдал категорический приказ, что «русские должны быть сброшены в море». В тот же вечер 125-ю пехотную дивизию сняли с позиций в районе Краснодара, она прошла через пылающий город, за который все еще шли бои, и атаковала русских на «Малой земле». Однако и швабские пехотинцы тоже ничего не добились. Из роковой ошибки первых нескольких дней еще не извлекли урока, снова их оказалось слишком мало, и пришли они слишком поздно.

В конце концов подтянули полки шести самых отборных и закаленных в боях немецких дивизий, и те яростно бросились на «Малую землю». Баварцы, швабы и австрийцы 4-й горной дивизии завязли в исключительно кровавом сражении на горе Мысхако. 125, 73 и 198-я пехотные дивизии и несколько румынских полков понесли на «Малой земле» страшные потери.

Бои за «Малую землю» бушевали семь месяцев. В конечном счете на плацдарме площадью четыре на пять километров русские имели 78 500 человек личного состава и 600 орудий: все и всё было доставлено морем и снабжалось по морю. Однако им не удалось выйти за пределы плацдарма и ударить по немцам с тыла. После провала главной десантной операции в Озерейке сражение на «Малой земле» стало для советского главнокомандования делом престижа, без сомнения, приобрело политический смысл и большое значение для поднятия боевого духа. Как-никак, идея десанта принадлежала самому Сталину, и, следовательно, оставить плацдарм было нельзя.

Поэтому Леонид Брежнев снова и снова плыл на плацдарм. Он произносил речи. Вручал награды. И выдавал партийные билеты вновь вступившим в ряды Коммунистической партии. Записи в военном билете «воевал на Малой земле» было достаточно для немедленного приема в партию Ленина и Сталина. Они сражались там, там были награждены и там погибали.

Майор Куников погиб в бою. В его честь поселок Станичка сегодня называется Куниковка. В бою погиб и лейтенант Романов. Морские пехотинцы первой волны практически все остались в земле горы Мысхако.

Леонид Брежнев тоже лишь чудом избежал смерти, его рыболовный катер напоролся на мину. Брежнева выбросило за борт. Его, потерявшего сознание, спасли моряки. Когда потом на земле он пришел в себя, то, как говорят, сказал: «Советского человека можно убить, но победить его нельзя!» Так, по крайней мере, свидетельствует официальная «Истории Великой Отечественной войны» на 96-й странице третьего тома.

3. Третья битва за Харьков

Войска СС выходят из города — Приказ Адольфа Гитлера не есть истина в последней инстанции — Сталин делает ошибочный вывод — Приказ Ватутину: «Заставьте действовать свой левый фланг!» — Попов попадает в ловушку — Харьков захватывают в третий раз — Сталин боится катастрофы — Чудо на Марне повторяется на Донце.

Настало время вернуться на тот участок фронта, где в середине февраля 1943 года находились под угрозой серьезные стратегические решения.

Когда на горе Мысхако только разгорались первые тяжелые бои и советское командование еще продолжало надеяться совершить прорыв с «Малой земли», становилось все более очевидным, что советской 47-й армии не удается, как предписывал план Сталина, прорвать оборону немецкой 17-й армии севернее Новороссийска и соединиться с морским десантом. Генерал-полковник Руофф продолжал контролировать ситуацию и постепенно отходил к подготовленной «Голубой линии».

12 февраля Руофф оставил Краснодар. Два дня спустя Манштейн прекратил упорную оборону важнейшего опорного пункта Ростов и отступил дальше на север. Генерал-полковник Малиновский, тем временем назначенный командующим Южным фронтом, и Хрущев, член Военного совета фронта, вошли в город с передовыми соединениями.

Никита Сергеевич Хрущев торжественно доложил в Москву: «Над Ростовом, этой крепостью на тихом Дону, снова гордо развевается победное Красное Знамя».

В Кремле ликовали: в Сталинграде под снегом лежала 6-я армия Гитлера, освобождены Краснодар и Ростов.

Между Ворошиловградом⁸ и Белгородом, где были дезорганизованы союзники Германии: румыны, итальянцы и венгры, — зияла брешь в триста километров. И в эту брешь Сталин уже с конца января вводил крупные подвижные силы. Они форсировали Донец и теперь двигались к Харькову, центру тяжелой промышленности Украины. Несмотря на все поражения последних недель, для русских, казалось, наступил час вероятного прорыва в тыл немецкого Южного фронта. Если советские армии пересекут Донец значительными силами, если они смело ударят по рваным немецким порядкам и выйдут к Днепру, группа армий фон Манштейна будет отрезана от своих коммуникаций, группа армий фон Клейста на Кубани и в Крыму опять окажется в смертельной опасности. Великий час окончательной и решительной победы — неужели он наконец наступил?

Так посчитали советские командующие группами армий. Так посчитал Сталин. «Пробил наш час», — повторял он своим генералам. Ему в голову пришел план новой грандиозной операции — он предпримет наступление и разобьет Гитлера восточнее Днепра. Смело, почти безрассудно он повел свои армии к тому, что, как он полагал, станет решающей победой на берегах великой русской реки. Его целью было догнать немцев до того, как они выйдут к реке, окружить их и уничтожить.

Карта 17. Дерзкий план Сталина по уничтожению южного фланга немцев в феврале 1943 года.

Для немцев настали дни угнетающей неопределенности. Немецкие армии южного крыла с утра до вечера чувствовали над собой дамоклов меч смертельной опасности.

И в этой ситуации, когда настоятельно требовалось решительно сократить линию фронта, чтобы высвободить силы, Гитлер в своей Ставке продолжал упрямо настаивать, что нельзя уступать ни пяди земли. В продолжительных беседах он убеждал своих генералов, что не может продолжать войну, если будет потерян Донецкий бассейн, «Рур Советского Союза».

Однако один человек решил тем не менее противостоять этой стратегии, стратегии, которая уже привела к Сталинграду и которая теперь неизбежно — если все не изменить в последнюю минуту — приведет к супер Сталинграду. Этим человеком был командующий группой армий «Дон» генерал-фельдмаршал фон Манштейн.

Сей методичный стратег сидел в Сталино⁹, следя за событиями с тревогой, но без тени паники. Он выжидал удобного момента и 6 февраля вылетел в «Вольфшанце». Разговор продолжался четыре часа, в итоге Гитлер принял тезис Фридриха Великого: «Кто будет защищать все, не защитит ничего».

Это был один из тех редких случаев за всю войну, когда фюрер санкционировал значительное стратегическое отступление. Он согласился сдать восточную Донецкую область до самого Миуса. Манштейн вздохнул с облегчением.

Теперь, по крайней мере, появился шанс. Можно было начинать борьбу со временем, с погодой и с русскими.

Оперативная группа «Холлидт» с боями отступила от Донца на менее протяженную Миусскую позицию. Сейчас все зависело от того, сможет ли она обеспечить там непрерывный фронт.

Соединения 1-й танковой армии под командованием генерала кавалерии Эберхарда фон Макензена перебросили на угрожаемое северное крыло группы армий, на Средний Донец.

4-я танковая армия Гота сквозь снег и снежную кашу пробивалась с Нижнего Дона на север, в район между Донцом и излучиной Днепра, к западному крылу группы армий «Дон».

На дорогах — глубокий снег. Водители смертельно устали. Бесконечные заторы, аварии. Колонны растягивались на огромные расстояния. Саперы забывали, что такое сон. Снова и снова командиры дивизий объезжали свои полки, подгоняли, напоминали об опасности, умоляли: вперед, вперед!

Страшная гонка. Русские имели восьмикратное преимущество в вооружении и численности.

Манштейн, который постоянно отслеживал намерения и районы сосредоточения противника, мог противопоставить превосходящей мощи только свой талант военачальника, единственная стратегия, остававшаяся командиру численно меньшей силы, — «второй удар», следующая после удара неприятеля контратака, которую Клаузевиц называл «сверкающим мечом возмездия».

Генерал-фельдмаршал фон Манштейн перевел свой командный пункт из Сталино в Запорожье. Оттуда он внимательно следил за развитием событий на северо-западном крыле своей группы армий. Она уже не называлась группа армий «Дон», 14 февраля, вследствие оперативной реорганизации, ее переименовали в группу армий «Юг».

Говорить о линии фронта в истинном смысле слова было невозможно: лишь разбросанные отдельные ударные группы, создавшие центры сопротивления в нескольких важнейших точках. Взвод здесь, там — противотанковое орудие или пулеметное отделение, где-нибудь еще целая рота. Слово «рота» звучит обнадеживающе, однако в ротах

1-й танковой армии осталось самое большее человек шестьдесят, а то и двадцать. И от такой горстки людей ожидали, что они будут оборонять участок в два с половиной километра шириной — если роте посчастливится. Если нет, отряды советских лыжников обойдут ее в течение бесконечной темной ночи, и утром она окажется окруженной. На следующий день батальон недосчитается одной роты, и в так называемой линии фронта станет на одну брешь больше.

Поэтому все штабы вплоть до уровня дивизии были задействованы в главной полосе обороны, даже штаб 1-й танковой армии сформировал из своего личного состава усиленную роту, которая несколько дней принимала участие в боевых действиях.

Не лучше обстояли дела и у сопредельных соединений слева. Оперативная группа «Ланц» (позднее ставшая оперативной группой «Кемпф»), которая вместе с остатками немецких резервных формирований (корпусом Крамера, итальянским Альпийским корпусом и несколькими другими резервами) взяла на себя полосу итальянской 8-й и венгерской 2-й армий, вела ожесточенные оборонительные бои восточнее и юго-восточнее Харькова.

Манштейн пристально наблюдал и за этим участком, поскольку если русским удастся опередить соединения оперативной группы «Ланц» и форсировать Днепр в Кременчуге, как на самом деле и планировал Сталин, то им будет открыт путь до самого Крыма. Если они блокируют там дороги, 17-я армия попадет в ловушку. Тогда воплотится в жизнь мечта Сталина—полное уничтожение всего южного крыла гитлеровской армии на рубеже в девятьсот километров, истребление трех армий и двух оперативных групп. В результате произойдет цепная реакция: группа армий «Центр», имеющая в своем составе пять армий, окажется в подвешенном состоянии и тоже не сможет устоять. Несомненно, это был самый короткий путь к победе над немецкой армией на Востоке.

«Вот чего жаждет Сталин, — повторял Манштейн своему начальнику штаба, генерал-майору Фридриху Шульце. — Он гонится за большей добычей и не боится рисковать. Нам нужно заставить его пойти на крайний риск. Это наш единственный шанс!»

Манштейн понял суть советских действий настолько верно, будто был посвящен в планы и цели Ставки Сталина. Он предположил тогда, а впоследствии это подтвердилось, что Сталин, его Генеральный штаб и высшие советские военачальники были убеждены в том, что никакой генерал на свете и никакой бог войны не сможет предотвратить немецкую катастрофу между реками Донец и Днепр.

Вот как это формулировал Сталин: «Армии группы «Юг» понесли тяжелые потери и в состоянии только отойти за Днепр». Какое бы то ни было сопротивление немцев восточнее Днепра, по Сталину, исключалось. Сплошной фронт на Миусе? «Невозможно», — решил Сталин.

Когда человек примет решение по какому-либо поводу, легко найти подтверждения собственной точке зрения. Примерно в середине февраля начальник штаба Юго-Западного фронта, генерал-лейтенант С.П. Иванов, представил Верховному Главнокомандованию доклад, содержавший следующее предложение: «Все разведывательные данные указывают на то, что противник эвакуируется из района Донца и отводит войска за Днепр».

Генерал Ватутин, командующий Юго-Западным фронтом, безоговорочно разделял это мнение. И не только одаренный стратег Ватутин — командующий Воронежским фронтом, генерал-полковник Голиков, тоже думал, что армии Манштейна отступают по всему фронту. Факт, что оперативная группа «Холлидт» отошла от Донца, расценили как прямое доказательство своего предположения.

Соображение, что генерал Холлидт может остановить свои дивизии на Миусе и там создать линию обороны, казалось Голикову не заслуживающим внимания. Не может быть, потому что не может быть никогда!

Мысль об общем отходе немцев, на самом деле, была так приятна, что для Генерального штаба в Москве и для Сталина лично это предположение быстро превратилось в аксиому : немцы осуществляют общее отступление из бассейна Донца за Днепр! Когда начальник штаба Южного фронта попробовал выразить легкое сомнение, Сталин сам отправил ему личное уверение: «Противник отступает, и его многочисленные колонны отходят за Днепр».

Поразительная ошибка. Ошибка, частично явившаяся следствием определенных неудач разведки, которых мы коснемся позже.

Но какова бы ни была причина, штаб группы армий на линии фронта и, несомненно, само советское Верховное Главнокомандование свято поверили в общий отход разбитого немецкого Южного фронта. Что, следовательно, могло быть более естественным, чем попытаться отрезать отступающим армиям Манштейна пути отхода и нанести по ним сокрушительный удар?

Войска Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов получили распоряжения, «не принимая во внимание снабжение или тыловые прикрытия противника, пробиться через порядки его отступающих войск, выйти на Днепр до наступления весенней распутицы и, таким образом, не позволить Манштейну отойти к реке».

В приказе Ставки Юго-Западному фронту от 11 февраля 1943 года значилось: «Вам надлежит не допустить отступления противника к Днепропетровску и Запорожью, отбросить его обратно в Крым, перекрыть подходы к Крымскому полуострову и отрезать южную группу немецко-фашистских войск».

Рискованное предприятие. Сталин решил пойти на этот риск, Манштейн рассчитывал, что он сделает это.

Одно конкретное событие больше; чем что-либо другое, укрепило советское Верховное Главнокомандование в их ошибке — драматичное событие, неподчинение немецкого генерала. В ретроспективе это выглядит хитроумным приемом, однако в действительности было не так.

Оперативная группа «Ланц», которая в тот момент входила в группу армий «Б» и не была еще подчинена Манштейну, 11 февраля получила от Гитлера строгий приказ удерживать Харьков, даже если город уже находится на грани окружения двумя советскими армиями.

Невыполнимая задача оборонять Харьков выпала на долю танкового корпуса СС под командованием генерала войск СС Пауля Хауссера. В недавно переброшенный из Франции корпус входили две отборные дивизии «Рейх» и «Лейбштандарт Адольф Гитлер».

Безрассудный приказ удерживать Харьков полностью основывался на соображениях престижа. Манштейн пытался отговорить Гитлера, куда важнее сохранения города в тот момент было перехватить и разбить стремящего на юг от Харькова противника, чтобы облегчить положение левого фланга группы армий «Юг» и предотвратить советский прорыв к Днепру и за Днепр.

Однако Гитлер не хотел сдавать промышленный и политический центр Украины. Несмотря на весь его печальный опыт, сохранение Харькова, как незадолго до этого Сталинграда, превращалось для Гитлера в дело престижа. И ради престижа он был готов пожертвовать такими первоклассными боевыми формированиями, как «Лейбштандарт» и «Рейх».

Два дня спустя, 13 февраля, Гитлер повторил свой категорический приказ удерживать Харьков, если понадобится круговой обороной. Ланц довел приказ до Хауссера. Теперь наконец Гитлер успокоился: он не сомневался в беспрекословном подчинении корпуса войск СС и упустил из виду тот факт, что командир корпуса генерал Пауль Хауссер — здравомыслящий человек и искусный стратег, имеющий мужество обдумывать приказы вышестоящих командиров.

Таким образом, произошло событие, опровергающее распространенную легенду о войсках СС и его руководителях — легенду, будто они являлись партийным формированием, слепо подчинявшимся фюреру.

14 февраля окружение города было практически завершено. Группы советских танков прорвали оборонительные порядки с севера, северо-запада и юго-востока и вышли на окраины города. Путь снабжения Харьков — Полтава простреливала советская артиллерия. Хауссер обратился к генералу Ланцу за разрешением на прорыв. Его трезвая оценка ситуации изложена в боевом журнале корпуса в записи под номером 138/43 от 14 февраля 1943 года. В ней говорится: «Натиск противника на Харьков на восточном и северо-восточном направлении значительно увеличился 14.02. Атаки по дорогам со стороны Чугуева и Волчанска отражены последними резервами. В районе южного аэродрома противник осуществил вклинение на глубину двенадцать километров, до Основы. Контратаки производятся, но силы недостаточны. Нет наличных сил для блокирования противника, вклинившегося на северо-западе на участке дивизии «Великая Германия». Все сипы на данный момент скованы на юге, 320-я пехотная дивизия до сих пор не дошла до главной линии обороны. Это положение, согласно донесениям, не позволит вести наступательные действия в последующие несколько дней.

Внутри Харькова толпа стреляет по войскам и машинам. Для зачистки нет наличных сил, так как все находятся на линии фронта. Город, включая железнодорожную станцию, магазины и полевые склады, в соответствии с приказом успешно взорван. Город горит. Организованный выход с каждым днем становится все проблематичнее. Утверждения о стратегическом значении Харькова утратили основания. Выслан запрос по поводу решения фюрера об обороне Харькова до последнего солдата».

Генерал Ланц понимал и разделял мнение Хауссера, но отказался пересмотреть приказ, поскольку получил его от Гитлера в качестве последнего слова лишь несколько часов назад. Его решение облегчал тот факт, что 320-я пехотная дивизия, пробивавшаяся назад из района разбитой венгерской 2-й армии, так и не подошла.

Пауль Хауссер, опытный офицер старой имперской армии, вышедший в отставку в чине генерал-лейтенанта Рейхсвера в 1932 году и позже поступивший на службу в войска СС, не сдался. Для него приказы — даже приказы фюрера — не являлись священными заповедями. Он связался с Ланцем по телефону и снова заклинал его, но генерал твердо отклонил его требования. Хауссер еще раз радировал в оперативную группу «Ланц»: «Решение о выходе из боя требуется к двенадцати часам дня. Подпись: Хауссер».

Ланц отказал.

После этого, днем, танковый корпус СС доложил: «...В 16 часов 45 минут 14.02 отдан приказ вывести войска из Харькова и в ночь с 14 на 15 февраля произвести скрытный марш за реку Уда. Приказ доведен и до корпуса Рауса. Оценка ситуации последует письмом».

Генерал Ланц оказался в исключительно сложном положении, принимая во внимание категоричность указания Гитлера. Хотя он и его штаб лично были согласны с Хауссером, он тем не менее приказал ему в радиограмме № 624 в 17.25: «В соответствии с приказом фюрера танковый корпус должен удерживать свою теперешнюю позицию на восточном фронте Харькова до последнего солдата».

Вечером 14 февраля генерал Ланц даже приказал ударным частям корпуса, участвовавшим в оборонительных боях на юге от города, передать несколько частей для обороны Харькова и выбить противника из Ольшан. В радиограмме от оперативной группы «Ланц» говорилось: «Решение фюрера:

(1) Восточный фронт Харькова удержать.

(2) Прибывающие части СС использовать в освобождении линий коммуникации Харькова и боях против сил противника, наступающих на город с северо-запада».

Невыполнимый приказ.

В центре города партизаны уже брали в руки оружие. Вечером Хауссер после дальнейших консультаций с Остендорфом, своим начальником штаба, и подполковником Мюллером, начальником оперативного отдела, снова позвонил Ланцу. Однако командующий оперативной группой опять сослался на однозначный приказ Гитлера и отклонил просьбу Хауссера санкционировать отход из города. Еще один Сталинград.

В ночь с 14 на 15 февраля русские вышли на северо-западные и юго-восточные окраины города, их опять выбили немедленной контратакой соединения танков дивизии СС «Рейх».

В полдень 15 февраля русские снова пошли в атаку. Теперь в кольце вокруг города оставался только один небольшой проход на юго-востоке. Если его закроют, корпусу

Хауссера, а также моторизованной дивизии «Великая Германия» в северной части города придет конец.

Именно в такой ситуации Хауссер по согласованию с сопредельным корпусом, в составе которого пришла дивизия «Великая Германия», приказал своим дивизиям делать наконец то, чего требовала логика ведения войны, его долг как боевого командира и, конечно, мужество солдат — оставить позиции и пробиваться из города. Хауссер не мог допустить еще одного Сталинграда.

Около 13.00 часов Хауссер доложил о своем решении в оперативную группу следующей радиограммой: «Во избежание окружения войск и для спасения боевой техники в 13.00 будет отдан приказ пробиваться за реку Уда на окраине города. Ведутся действия по прорыву линии обороны противника, а также уличные бои на юго-западе и западе города».

Приказу фюрера не подчинились. Что будет?

В 15 часов 30 минут узел связи Хауссера получил жесткое распоряжение от генерала Ланца: «Харьков защищать при любых обстоятельствах!»

Но Хауссер проигнорировал его и не ответил. Он начал прорыв на юго-запад. Танки проложили дорогу гренадерам. Артиллерия, зенитки и саперы прикрыли их фланги, перехватили преследовавшего противника и затем отошли в район Уды.

Двадцать четыре часа спустя через пылающий город с боями прошли тыловые части дивизии «Рейх».

На перекрестках в неровном свете горящих домов стояли громадные штурмовые орудия дивизии «Великая Германия». Они ждали свое тыловое прикрытие, потому что дивизия «Великая Германия» генерала Хёрнлайна, последовав за Хауссером, оставила позиции северо-западнее Харькова и теперь пробивалась через город. Сражение велось в соответствии с логикой линии фронта, а не с далеким от реальности приказом из Растенбурга.

Испытанная моторизованная дивизия «Великая Германия» тоже провела не одно исключительно тяжелое сражение.

Ранним утром по пустынным улицам прорычали последние мотоциклисты связи и бронетранспортеры батальона Рентира. Просочившиеся русские уже стреляли по ним из окон и развалин. На Красной площади партизаны водрузили огромный алый флаг.

А что происходило в «Вольфшанце»? Получив донесение о том, что танковый корпус СС не подчинился его приказу, Гитлер побелел от ярости. Но до того как он решил, что делать с Хауссером, разумность поступка командира стала очевидной. Он сохранил для решающей фазы оборонительной операции две совершенно необходимые, боеспособные и опытные танковые дивизии, а также моторизованную дивизию «Великая Германия».

Кроме того, сопротивление защитников Харькова и их контратака дали возможность 320-й пехотной дивизии генерал-майора Постеля соединиться с оперативной группой «Ланц». Таким образом, временная сдача самого крупного украинского города принесла, вопреки всем опасениям, только оперативный выигрыш.

Но чего никто на немецкой стороне не мог и ожидать, так это того психологического эффекта, который отход из Харькова произвел на Сталина и его Генеральный штаб. Теперь это подтверждают советские источники. Освобождение Харькова, четвертого по величине города в Советском Союзе, не только привело к усилению головокружения от победы,

Карта 18. Удар Манштейна по советским группам прорыва: они были остановлены и взяты в клещи.

но и укрепило Сталина в убеждении, что он правильно понимает намерения немцев. Он знал Гитлера и считал, что его собственная гвардия могла оставить Харьков только в том случае, если это являлось частью плана общего отхода.

Абсолютно логичное умозаключение — только оказалось ошибочным. Сталин не допускал, что можно иметь мужество не подчиниться приказу свыше.

В результате кремлевский диктатор бросил свои наступательные силы вперед с еще большим безрассудством. Это особенно справедливо для Юго-Западного фронта. Советская 6-я армия генерал-майора Харитонова получила приказ форсировать Днепр на правом фланге между Днепропетровском и Запорожьем. У Харитонова было два стрелковых, два танковых и один кавалерийский корпус.

Передовой отряд его армии составляли сто пятьдесят танков. На левом крыле группа Попова (четыре танковых корпуса, две отдельные танковые бригады, лыжная бригада и три стрелковые дивизии) наступала в тыл оперативной группы «Холлидт» через Славянск в направлении на Азовское море.

В Запорожье Манштейн следил за игрой Сталина по карте обстановки напряженно, но с ироническим спокойствием. Когда кремлевский опрометчивый график принял более отчетливые очертания и стало ясно, что советское Верховное Главнокомандование нацелено на самую крупномасштабную операцию, штабные офицеры Манштейна слышали, как генерал-фельдмаршал пробормотал: «Удачи тебе!»

Удачи! Момент, когда Сталин дорого заплатит за свою ошибку, момент, когда Манштейн начнет действовать, приближался.

17 февраля Гитлер, напряженный и раздражительный, прибыл в штаб Манштейна. Он осознавал, что не он вел дело, а этот выдающийся стратегический ум, который еще в 1940 году, будучи начальником штаба группы армий «А», разработал формулу для победы во французской кампании. Тогда Манштейн выдвинул идею внезапного выхода на Ла-Манш по якобы непроходимому для танков бездорожью и лесам Арденн. Теперь у него тоже был план. Он снова подтвердил свой дар читать мысли противника, понимать его намерения и адекватно на них реагировать.

Манштейн доложил Гитлеру ситуацию: оперативная группа «Холлидт» закрепилась на Миусе и отражает мощные атаки трех советских армий. Восточный фланг немецких групп армий «А» и «Юг» практически прикрыт, хотя кавалерийские части противника и находятся еще у северного фланга фронта.

Вклинение советского 4-го гвардейского механизированного корпуса в центре Миусского фронта смято стремительной контратакой 16-й мотопехотной дивизии и частей 23-й танковой дивизии. Советский корпус был окружен южнее Матвеева Кургана и почти полностью уничтожен; весь личный состав взят в плен. Оборонительная зенитная артиллерия на Миусе держится.

1-й танковой армии генерала фон Макензена, примыкающей к оперативной группе «Холлидт» слева, совместно с 40-м танковым корпусом генерала Хайнрици и 5-й моторизованной дивизией СС «Викинг» удалось отразить атаки частей советской 1-й гвардейской армии в нескольких точках и прикрыть их, однако значительная брешь остается между 1-й танковой армией и оперативной группой «Ланц» («Кемпф»). Самый мощный советский удар сейчас направлен в этот разрыв.

Впереди идет крупная танковая группа генерал-лейтенанта Попова, которая уже заняла Красноармейское и теперь стремится к Сталино и Мариуполю на Азовском море. К первому сражению Попов имел 145 танков Т-34, и еще 267 танков были подготовлены ему Юго-Западным фронтом — подготовлены для предполагаемого завершающего удара.

Такая ситуация сложилась к этому моменту. И как на нее реагировали?

Манштейн продолжил: армаде Попова противопоставлен Макензен с 40-м танковым корпусом генерала Хайнрици. Испытанными соединениями корпуса (7 и 11-й танковыми дивизиями, 5-й моторизованной дивизией СС «Викинг») и подразделениями 333-й пехотной дивизии, недавно переброшенной из Франции, Хайнрици даст решающий бой весеннего сражения на Южном фронте.

В этом месте, таким образом, была некоторая надежда — подкрепляемая танковым корпусом.

Но западнее оставалась только надежда — не подкрепляемая ничем. Советская 6-я армия неудержимо продвигалась к Днепру. Манштейн планировал задействовать там все свои наличные силы, прежде всего танковый корпус СС, вышедший из Харькова. Но Гитлер запротестовал. «Нет, — сказал он. — Зачем такое количество сил против надуманного противника?» Гитлер желал, чтобы сначала отбили Харьков. Харьков! Он никак не мог смириться с фактом, что Хауссер сдал этот город вопреки строгому приказу. В слепом упрямстве он запрещал Манштейну использовать танковый корпус СС во фланговой атаке против советской 6-й армии и требовал в первую очередь осуществить частную контратаку на Харьков, только после ее успешного завершения Манштейн может выступить против 6-й армии Харитонова.

Генерал-фельдмаршал ужаснулся. Предлагаемый Гитлером план был безрассудно опасен — план, основанный на соображениях престижа и недальновидности. Манштейн и не собирался выполнять требования фюрера. Он знал, что должно случиться в скором времени, и дипломатично уговорил Гитлера отложить принятие решения до следующего дня.

Двадцать четыре часа спустя Гитлер получил весьма веское подтверждение того, насколько прав был Манштейн и как неадекватно оценил ситуацию он сам. Прямо во время дневного совещания 18 февраля поступило донесение, что русские вошли в брешь на стыке между 1-й танковой армией и оперативной группой «Ланц» («Кемпф») и находятся в шестидесяти километрах от Днепра — лишь в ста километрах от Запорожья.

Гитлер подозрительно взглянул на полковника Буссе, начальника оперативного отдела группы армий «Юг». Не вводят ли его в заблуждение? «Я хочу знать об этом подробнее», — проворчал он.

И, будто он ждал реплики, Буссе быстро начал излагать детали. «Советская Двести шестьдесят седьмая стрелковая дивизия находится здесь, южнее Краснограда, — говорил он, показывая на карте. Затем его палец переместился к Павлограду:—Танковый батальон Тридцать пятой гвардейской стрелковой дивизии взял Павлоград. Итальянская дивизия, которая должна была оборонять город, бежала».

Гитлер смотрел на карту, стиснув зубы. Признавать свою неправоту было не в его характере. Но следующее донесение, доставленное офицером разведки майором Эйсманом, не оставило ему выбора. Третья дивизия танкового корпуса СС, дивизия «Мертвая голова», которую Гитлер приказал срочно перебросить на передовую для участия в штурме Харькова, выгрузилась в Киеве и застряла в грязи недалеко от Полтавы. Теперь Гитлер был вынужден уступить. Он дал Манштейну зеленый свет на осуществление операции на окружение советской 6-й армии и группы Попова.

Манштейн, излагая в общих чертах план, объясняя возможности и обосновывая свои решения, преподнес Гитлеру урок по-настоящему смелой стратегии, но в которой каждый риск рассчитан как альтернатива определенной серьезной проблеме.

Манштейн разъяснил, что он отведет все танковые дивизии (и он действительно имел в виду именно все) с испытывающего сильное давление противника Миусского участка фронта и бросит их против неприятеля на северо-западном крыле группы армий. Он сделает это, несмотря на то что у Миуса на пять корпусов Холлидта наседают шесть советских армий. Опасность прорыва противником этой слабой линии и захват района Донца с востока, безусловно, была значительной.

Но Манштейн ледяным тоном объяснил Гитлеру: «Другого пути нет. У нас нет выбора, мы вынуждены пойти на этот риск. Прорыв противника к Днепру — еще большее зло, и наша первостепенная задача предотвратить именно его. Это единственный способ переместить угрозу на восточный фланг».

Гитлер растерялся. Человек с якобы железными нервами запаниковал при трезвом рассуждении своего маршала. Он стенал, требовал сначала одного, потом другого, был готов превратить смелый план Манштейна в полумеру, характерную для его стратегии уже с памятного лета 1942 года.

Конец пагубному вмешательству Гитлера положил командир советской боевой группы. Это он спас Манштейна и Южный фронт немцев. А случилось следующее. 19 февраля передовой отрад советского 25-го танкового корпуса продвинулся из Павлограда к железнодорожному узлу Синельниково и таким образом перекрыл две единственные прямые линии, по которым могло осуществляться снабжение оперативной группы «Холлидт».

В результате этого рейда, что еще существеннее, русские оказались примерно в шестидесяти километрах от Запорожья. Между фюрером великого германского Рейха и передовыми частями советской 6-й армии не осталось ни одного значительного немецкого соединения. Подталкиваемый своей свитой, Гитлер на этом основании решил спешно покинуть все более негостеприимный штаб Манштейна. Когда его «Фокке-Вульф-200» взлетал с передового аэродрома Запорожья, сопровождаемый двумя истребителями «Мессершмидт-109», самые первые советские танки были уже в десяти километрах.

Генерал-фельдмаршал вздохнул с облегчением, наблюдая, как в сером зимнем небе его высокопоставленный контролер удаляется в сторону Винницы. Теперь наконец его руки были свободны.

«Кого мы можем противопоставить противнику в Синельниково?» — спросил Манштейн на оперативном совещании. «15-ю пехотную дивизию, господин генерал-фельдмаршал», —ответил начальник штаба.

15-ю пехотную дивизию! Майн-франконское соединение генерала Бушенхагена только девять дней назад погрузилось в семьдесят железнодорожных составов в Ля Рошели на побережье Атлантики. Оно прекрасно вооружено, экипировано зимней одеждой, лыжами, санями, снегоходами и имеет в своем составе великолепный истребительно-противотанковый дивизион. Настоящая находка, передовой отряд прибыл в Днепропетровск накануне, 18 февраля. Первые боевые батальоны ждали здесь 19 февраля. Но где они сейчас? Где и как можно перехватить их, чтобы направить прямо на врага?

Радиограммы, телефонные звонки: «Где командир Пятнадцатой пехотной дивизии?»

Его нашли: генерал Бушенхаген застрял в Виннице. Туман и пурга не позволяли ему вылететь.

Однако начальник его оперативного отдела, энергичный подполковник Виллемер, оказался на небольшой железнодорожной станции Нижнеднепровск-Узел, северо-восточнее Днепропетровска.

Виллемер под свою ответственность направил роты прямо в Синельниково. Он дозвонился до станции Днепропетровск: «Все прибывающие составы Пятнадцатой пехотной дивизии отправлять немедленно!»

Около полуночи 19 февраля первый состав прибыл на станцию Нижнеднепровск-Узел. В нем находилось три роты 88-го стрелкового полка.

Быстрый разговор между начальником оперативного отдела дивизии и командиром батальона капитаном Беркелем. Вагоны с лошадьми и машинами отцепили. Командиры рот и взводов получили инструкции. Свисток паровоза — и они отправились.

Теперь винтовки и пулеметы выставлены наружу, состав на всех парах летит сквозь зимнюю ночь в Синельниково.

Сосредоточенные солдаты лежали за дверьми и окнами с оружием наготове. Ледяной зимний ветер свистел по вагонам. Нужно было проехать расстояние в двадцать пять километров — и стрельба могла начаться в любую минуту.

Карта 19. Слишком поздно советское Верховное Главнокомандование осознало, какая опасность угрожает 6-й армии и танковой группе Попова. Их смяли смелыми мобильными операциями. Корпус Манштейна пробился к Донцу и перегруппировался для наступления на Харьков.

Беркель взглянул на светящийся циферблат своих часов: «Почти приехали». Удивительная поездка: с побережья Атлантики прямо на поле сражения у Днепра.

С громким шипением поезд остановился. На выход! До того как русские в своих теплых уютных укрытиях поняли, что происходит, гренадеры уже были среди них, брали их в плен и зачищали железнодорожные ветки.

Второй эшелон не встретил на своем пути препятствий. Он доставил личный состав штаба батальона, еще три стрелковые роты, одну роту пулеметчиков и три 75-мм штурмовых противотанковых орудия.

Сюрприз удался. В тяжелом ночном бою гренадеры 88-го полка взяли деревню и удержались, несмотря на ожесточенные контратаки танков противника. Русские теперь отрезали железнодорожную линию восточнее станции Нижнеднепровск-Узел, но генерал-майор Бушенхаген, только что прилетевший на «Физелер Шторх»,

высадил свои части прямо на пути. Роты 88, 81 и 106-го стрелковых полков, совместно 15-м инженерно-саперным батальоном, захватили стрелки между Синельниковом и Новомосковском — последнее препятствие перед излучиной великого Днепра.

Наступил критический момент. Только по прошествии времени можно понять, насколько неопределенна тогда была ситуация.

В Красноармейском, в ста двадцати километрах восточнее Синельникова, передовые части танковой группы Попова уже перерезали железную дорогу Днепропетровск — Сталино и угрожали промышленному сердцу Донецкого бассейна.

5-я танковая дивизия СС генерала Феликса Штайнера предприняла попытку вытеснить русских из Красноармейского. Еще на марше они получили радиограмму от Манштейна: «Крупные силы противника — танковая группа Попова — наступают через Донец у Изюма в южном направлении на Красноармейское. «Викингу» немедленно двигаться на запад. Задача: сковать группу Попова».

Сначала ничего не получалось. Скандинавским и нидерландским добровольцам гренадерских полков СС «Норланд», «Германия» и «Вестланд» лишь на время удалось остановить передовые части Попова, поскольку после изнурительных боев на Кавказе, Дону и Миусе в дивизии осталось слишком мало танков.

Положение спас умелый огонь артиллерийского полка моторизованной дивизии «Викинг». Генералу Гилле, начальнику артиллерии Штайнера, мастерским тактическим маневром южнее Красноармейского удалось создать впечатление присутствия значительных немецких сил. Непрерывным огнем с рассеиванием по дальности и фронту он заставил офицеров Попова поверить, что перед ними превосходящие силы. Попов стал менее решителен в своем продвижении на юго-запад.

Теперь все развивалось по замыслу Манштейна.

Корпус Попова двинулся мимо Славянска, который удерживала 7-я танковая дивизия генерала фон Фанка. 11-я танковая дивизия генерала Балка и основная часть 333-й бранденбургской пехотной дивизии, таким образом, получила возможность маневрировать между штурмовыми частями Попова и отрезала их от снабжения.

Начался первый акт великой драмы между Донцом и Днепром.

Лейтенант Богдан Швакук из советского 663-го зенитного полка не успел отправить письмо из Красноармейского в свою бригаду. Оно лежало в его полевой сумке, когда похоронная команда немецкой 333-й пехотной дивизии нашла его мертвым у разбитого орудия.

Это письмо показывает, насколько широко было распространено на советской стороне ошибочное представление о происходящем: все, от генерала до лейтенанта, были ослеплены уверенностью в том, будто победа уже одержана.

Найденное письмо убитого лейтенанта датировано 11 февраля 1943 года. Оно начинается словами: «Я шлю привет из освобожденного города Красноармейское, где осталось уничтожить последние разрозненные группы фашистов. Рядовой Бутузов сегодня поймал трех фашистов, которые заползли на наш командный пункт. Их доставили в штаб и расстреляли. Я сам задержал одного красноармейца, бродившего вокруг с двумя лошадями. Я сразу заподозрил, что он немец. Передал его рядовому Гвоздику, чтобы он доставил его в штаб 4-го гвардейского танкового корпуса. Он был убит при попытке к бегству. Вечером расстреляли группу из одиннадцати фашистских солдат, значит — всего за сегодня мы уничтожили пятнадцать немецких солдат, в том числе одного офицера».

В конце послания лейтенант просит бригадного начальника политотдела потрясти товарища Китаева, начальника снабжения 633-го артиллерийского полка. «Снабжение организовано плохо. Ни боеприпасов, ни провианта, даже капли водки не поступает на передовую. А водка — то самое, чего хотят солдаты для победной погони за немцами».

В тот момент, когда лейтенант Швакук подписывал процитированное выше письмо, победная погоня танковой группы подходила к концу как раз в том самом месте, у Красноармейского.

Полки дивизии «Викинг» ударили по Красноармейскому с востока и юго-востока и остановили продвижение советского 4-го гвардейского танкового корпуса. Теперь пришло время 40-го танкового корпуса генерала Хайнрици. Контратака! После памятного марша через Азовское море основная часть дивизии участвовала в боях под Славянском, теперь настал момент переходить к мобильной операции против группы Попова. Командующий 1-й танковой армией генерал фон Макензен дал Хайнрици зеленый свет.

Все пошло с точностью часового механизма. 7-й танковой дивизии, которая держала Славянск, позволили отойти из города в район Красноармейского. Русские ничего не заметили.

По раскисшим от оттепели дорогам в восточный фланг русским продвигались тюрингские части генерала фон Фанка.

В районе Славянска 3-й танковый корпус генерала Брайта занял также сектор, прежде удерживаемый 40-м танковым корпусом, таким образом, освободились дополнительные силы для действий против Попова.

11-я силезская танковая дивизия Балка на северо-востоке от Красноармейского ударила Попову в тыл и отрезала группу от снабжения. Ловушка захлопнулась.

18 февраля передовой взвод радиоперехвата 40-го танкового корпуса расшифровал радиограмму, посланную из группы Попова Юго-Западному фронту. В ней раскрывалась катастрофическая ситуация, сложившаяся вследствие перекрытия линии снабжения южнее Славянска.

«Интересно», — сказал полковник Карл Вагенер, начальник штаба Хайнрици, когда радиограмму положили ему на стол.

Интересно.

Перехваченные советские радиограммы оказали неоценимую помощь немецкому штабу.

Начиная с 6 февраля лейтенант Фассбендер,командир взвода контроля за радиообменом батальона связи танкового корпуса, следил за ультракороткой волной, на которой советская группа связывалась со штабом своей группы армий. Поскольку код оказался довольно простым, рядовые Фассбендера разобрались с ним за неделю.

12 февраля майор Кандутш преподнес начальнику штаба первые расшифрованные сообщения. С этого дня секретные радиограммы противника стали ежедневным хлебом для корпуса, армии и группы армий: теперь они были посвящены в замыслы Попова и Ватутина и знали, даже раньше русских командиров полков, где их батальоны будут атаковать. Поэтому немцы всегда были наготове в нужном месте и в нужное время.

Не должна ли была эта тревожная радиограмма от 18 февраля открыть наконец глаза генералу Ватутину, командующему советским Юго-Западным фронтом, на истинное положение дел?

Попов с самого начала не разделял оптимизма своего командующего. Однако Ватутин уже не в состоянии был отказаться от своих иллюзий, равно как и Сталин. Операции немецкого 40-го танкового корпуса представлялись лишним доказательством того, что немцы отчаянными действиями своего арьергарда пытаются отвлечь внимание от отступления группы армий Манштейна.

В действительности все было совсем иначе. Отрезанные от снабжения бригады Попова быстро приближались к катастрофе. 11-й танковой дивизией справа, 7-й танковой дивизией слева и моторизованной дивизией СС «Викинг» в центре немецкий 40-й танковый корпус двинулся в северном направлении, как только дороги снова затвердели от возвратившегося мороза.

Точки, в которых потерявшие мобильность танковые бригады Попова и моторизованные стрелковые батальоны оказывали ожесточенное сопротивление, просто обходили, оставляя их полкам 333-й бранденбургской пехотной дивизии, следовавшей за немецкой бронетехникой.

«Не тратьте время на деревни и городки. Продолжайте продвижение!» — таков был принцип генерала Хайнрици, основной принцип современной гибкой тактики ведения войны. Великолепную танковую группу Попова разрезали на куски, как пирог.

В ночь с 20 на 21 февраля генерал-лейтенант Попов запросил генерала Ватутина о санкции на отход его группы.

Однако Ватутин ответил категорическим «нет». «Атакуйте противника, — настаивал он. И добавил с уверенностью: — Враг отступает. Нельзя позволить ему укрыться за Днепром!»

Советское главнокомандование было просто слепо, — скорее всего, именно отсюда шло ошибочное понимание ситуации. Так, тоже 21 февраля, генерал-лейтенант А.Н. Боголюбов, заместитель начальника оперативного отдела Генштаба и один из приближенных Сталина, по телефону проинформировал начальника штаба Южного фронта: «Враг отступает крупными группами. Силы Ватутина стремительно продвигаются вперед. Их правое крыло сейчас под Павлоградом. Причина, по которой все еще отстает группа Попова, состоит в том, что они атакуют недостаточно активно».

В тот самый час, когда Боголюбов сообщал Южному фронту губительно ошибочную оценку ситуации, генерал-полковник Гот, командующий немецкой 4-й танковой армией, ведущий оборонительные бои на широком участке прорыва у Днепра, получил новый приказ. Это был решительный шаг Манштейна, к которому он тщательно готовился последние две недели, за который сражался с Гитлером и ради которого отважно оголил фронт на Миусе и сдал Харьков. Теперь час пробил.

Приказ Готу был впечатляюще краток. В нем говорилось: «Советскую 6-ю армию, продвигающуюся к Днепропетровску через разрыв на стыке между 1-й танковой армией и оперативной группой «Кемпф», разбить».

Для этой цели Гот получил три корпуса, два из которых он незамедлительно бросил на захват в клещи 6-й армии генерала Харитонова, которая стремилась вперед с преступным безрассудством, — танковый корпус СС генерала Хауссера с северо-запада и 48-й танковый корпус генерала фон Кнобельсдорфа с юго-востока. Рандеву в Павлограде.

57-й танковый корпус генерала Кирчнера еще сосредотачивался в излучине Днепра.

Этот дебют, используя шахматный термин, проявил стратегическое искусство Манштейна. В нем содержался секрет успешности операции силами, во много раз уступающими противнику по численности.

Битва началась 19 февраля 1943 года. 2-я моторизованная дивизия СС Хауссера «Рейх» глубоко ударила советской 6-й армии во фланг. «Штуки» 4-го воздушного флота под командованием генерал-фельдмаршала фон Рихтгофена расчистили для нее путь. 4-й гвардейский стрелковый корпус Харитонова не удержал позиций, 15-й стрелковый корпус разорвали на части. После тяжелого сражения железнодорожный центр Павлоград на реке Самара пал.

На юге 48-й танковый корпус генерала фон Кнобельсдорфа, атакуя в северном направлении 17 и 6-й танковыми дивизиями, вышел к Павлограду 23 февраля. Таким образом, острие исключительно опасного советского удара в направлении на переправы через Днепр было обрублено: великолепно оснащенный советский 25-й танковый корпус — отсечен.

Этот корпус теперь посылал советской 6-й армии тревожные радиограммы, запрашивая новых распоряжений. Полученный ими ответ показывает, что советское командование все еще не понимало, что происходит. Генерал Харитонов писал: «Следуйте прежнему приказу и наносите удар в направлении Запорожья!»

Можно лишь покачать головой на такое упрямство—но почему Харитонов должен был иметь больше информации, чем генерал Иванов, начальник штаба Юго-Западного фронта? Иванов, в оперативной сводке, переданной штабу 20 февраля и отправленной 6-й армии 21 февраля, утверждал: «Передвижения сил противника, отмеченные _; воздушной разведкой между Сталином и Проковским, подтверждают наше мнение, что противник продолжает отход к Запорожью».

Что за немыслимое ослепление! Генерал Иванов был катастрофически не прав. Немецкие войска, которые он счел отступающими, были в действительности дивизиями 40 и 48-го танковых корпусов, развертываемыми Манштейном для наступления.

Когда расшифрованный приказ Харитонова своему 25-му танковому корпусу положили на стол генерал-полковника Гота, тот только кивнул и передал его начальнику штаба генерал-майору Фангору со словами: «Нас устраивает!»

Как в шахматной игре, Манштейн теперь двигал свои фигуры. Что до сих пор являлось отдельными наступательными действиями против Попова и советской 6-й армии, сейчас соединилось и превратилось в скоординированное наступление. Направление удара — северо-восток. Первая цель — Донец.

23 февраля дивизии Хайнрици подавили последние очаги сопротивления в районе Красноармейского и широким фронтом, обтекая Барвенково, двинулись на север и запад.

Корпус Попова сделал попытку отойти на север. Генерал радировал Ватутину о том, что нуждается в поддержке. У него осталось лишь несколько танков, да и для тех не было топлива. Не осталось артиллерии; почти не осталось боеприпасов, и совсем не было продовольствия.

В тот момент, когда группа Попова уже была обречена, Сталин позвонил генералу Ватутину. Диктатор беспокоился. Он не мог дождаться, когда ему сообщат, что его армии вышли на Днепр, чтобы, как он полагал, не позволить немцам форсировать реку и нанести группе армий Манштейна поражение, в четыре раза значительнее, чем сталинградское.

Ватутин, однако, в результате донесений Попова все больше и больше нервничал и попытался возразить. Но Сталин гневно сделал ему выговор: «Заставьте, наконец, действовать свой левый фланг!»

И поэтому в 17 часов 30 минут 23 февраля Ватутин радировал Попову: «Я хочу решительно напомнить, что вы обязаны использовать все доступные вам средства, чтобы остановить и уничтожить врага в районе Барвенкова. Возлагаю всю ответственность на вас лично».

Бедный Ватутин!

Поздним вечером 24 февраля он наконец осознал всю меру заблуждения, владевшего им и его штабом последние две недели. Он осознал, что группа Попова полностью разбита, а 6-я армия находится в отчаянном положении, крупные ее части отсечены и окружены.

Теперь Ватутин поспешно приказал всей своей группе армий приостановить наступательные действия и перейти к обороне. Чтобы облегчить положение своих армий, он запросил штаб интенсифицировать наступательные операции сопредельных групп армий в районе Харькова и на Миусе.

Слишком поздно. Немецкий 40-й танковый корпус уже обошел Барвенково, где Попов с остатками своей группы и частями 1-й гвардейской армии героически пытался остановить наступление Хайнрици; 333-я пехотная дивизия 27 февраля взяла Красноармейское, штурмовые группы 3-й берлинской танковой дивизии перерезали шоссе Изюм — Славянск.

28 февраля 7-я танковая дивизия вышла на Донец южнее Изюма. Группа Попова перестала существовать.

Вечером 28 февраля 40-й танковый корпус уже широким фронтом был в районе Донца, на позициях, которые оставил в январе во время зимнего наступления русских.

За двадцать один день была уничтожена танковая группа Попова, мощное передовое соединение фронта Ватутина. Она оставила на поле брани между Красноармейским и Изюмом 251 танк, 125 противотанковых орудий, 73 тяжелых орудия, 217 пулеметов, 425 грузовиков, многочисленные минометы и противотанковые ружья, а также 3000 убитых.

Советская 6-я армия, которая, как это ни странно, носила тот же номер, что и немецкая армия, ставшая жертвой упрямства Гитлера на Волге, встретила ту же судьбу из-за самонадеянной гордыни Сталина.

Напрасно советское Верховное Главнокомандование старалось помочь угрожаемой армии, бросив в наступление ее соседа справа, 3-ю танковую армию. Немецкие «Штуки» и штурмовики 4-го воздушного флота разбили ее еще на исходных позициях.

Стремительно наступая, танковый корпус Гота теперь гнал перед собой отступающие русские части. Их окружили и уничтожили до того, как они достигли Донца.

Шесть танковых корпусов, десять стрелковых дивизий и полдюжины отдельных бригад были ликвидированы или понесли тяжелейшие потери. В целом было Подбито 615 танков, захвачено или уничтожено 400 орудий и 600 противотанковых ружей; убито 23 000 человек. Обычное соотношение убитых к раненым — один к пяти. Это означает, что потери русских составили 100 000. Только 9000 попали в плен — относительно малое количество. Однако это легко объяснимо: у немецких соединений не хватало сил по-настоящему плотно перекрыть значительную и сложную территорию. Более того, морозная погода вынуждала войска проводить ночи в деревнях, под крышей и возле огня. Соответственно, неизбежно появлялись проходы, через которые значительному количеству войск противника удалось проскользнуть и спастись, перейдя замерзший Донец, но без орудий, без машин, без какого бы то ни было оружия вообще.

Это фантастическая победа соединений Манштейна. Самая большая угроза немецкому Восточному фронту с начала кампании в 1941 году, угроза полного уничтожения, была предотвращена. Ликвидированы последствия поражения в Сталинграде. И все это было совершено при минимуме сил, но с таким уровнем стратегического искусства, что его долго будут помнить и после завершения войны Германии на Востоке. Обеспечили победу смелое маневрирование войсками, выдержка и хладнокровие, а главное — искусное гибкое руководство операциями — поистине прямая противоположность жесткой упрямой стратегии Гитлера.

Генерал-фельдмаршал фон Манштейн продемонстрировал, какой в будущем должна быть стратегия Германии, если она хочет победить Красную Армию.

Для всего фронта это было как глоток свежего воздуха. С ноября 1942 года, когда между Волгой и Доном началась Сталинградская битва, были только поражения и отступления . Теперь над ледяными полями сражений на Востоке снова повеяло победой. Офицеры и солдаты еще раз решительно настроились использовать этот поворот в судьбах войны и сделать максимум, на что способны.

Самой заманчивой стратегической целью по-прежнему оставался Харьков. Нельзя ли его отбить?

Поскольку февраль подходил к концу, между Доном и Донцом в любой момент могла измениться погода, наступить весна и, что страшнее всего, с нею грязь. А когда на дорогах появится эта коричневая или черная липкая масса, все движение вынужденно остановится, то есть остановится сама война.

В середине февраля немецкое командование отдало бы все на свете, чтобы «генерал Грязь» пришел на Украину и остановил активное советское наступление между Донцом и Днепром. Генералы Сталина, напротив, мечтали о поздней весне: они надеялись оказаться западнее Днепра до наступления оттепели, чтобы догнать армии Манштейна. Теперь, в начале марта, желания обеих сторон коренным образом изменились. Немцы молились о продолжении зимы, поскольку теперь инициатива была в их руках. А командиры советской армии каждое утро бросали сердитые взгляды на свои барометры, изучали прогнозы погоды и жаждали одного — оттепели и грязи.

Грязь — единственное, что могло остановить мобильные дивизии Манштейна с их вновь обретенной наступательной энергией, поскольку уничтожение 6-й армии и группы Попова создало в советском фронте двухсот километровую брешь, брешь, в которой больше не осталось советских войск. Спасение для русских могло прийти только от «генерала Грязь». Однако бог погоды на этот раз взял сторону немцев. Зима продолжилась. И Манштейн пошел на Харьков.

Советскому Верховному Главнокомандованию ничего не оставалось, как энергично перебросить с Воронежского фронта два танковых корпуса и три стрелковые дивизии 3-й танковой армии; чтобы защитить Харьков, они быстро выступили на юг, наперерез танковому корпусу СС Хауссера.

Карта 20. Дивизии войск СС захватили Харьков после ожесточенного сражения 15 марта 1943 года.

Однако Хауссер справился и с этой сложной ситуацией. Правда, его батальонам пришлось прорывать себе путь в снегу высотой по грудь, но русские сделали ошибку, двинувшись точно между оборонительными линиями 1-й моторизованной дивизии СС «Лейбштандарт» и двумя атакующими дивизиями танкового корпуса СС. Хауссер поэтому повернул фланг 3-й моторизованной дивизии СС «Мертвая голова» и 3 марта взял советские силы западнее Береки в мешок, образованный «Мертвой головой», «Рейх» и «Лейбштандартом».

Штурмовая авиация разбила все попытки русских построить боевые порядки. Танковый корпус генерала Рыбалко и стрелковые дивизии были истреблены. Сражение было жестоким. Гвардейские полки Сталина против отборных дивизий Гитлера. Генерал, командовавший советским 15-м гвардейским танковым корпусом, погиб в ближнем бою, в сотне метров от командного пункта Хауссера.

Затем в ситуации наступил драматичный поворот — наступила теплая погода. Ночная температура уже не была достаточно низкой, чтобы земля оставалась мерзлой. Оттепель брала свое, дороги начало развозить.

Русские делали все, чтобы выиграть несколько дней или даже часов. В сорока километрах южнее Харькова, в районе Тарановки, Змиева и Мерефы, где через железнодорожную линию Лозовая — Харьков наступал 48-й танковый корпус фон Кнобельсдорфа, против немецких танков выступил генерал-майор Шафаренко со своей 25-й гвардейской стрелковой дивизией. Пять дней он удерживал эту важную позицию и прикрыл Харьков от захвата с юга.

Но враг пришел с запада и с севера, поскольку после разгрома ударной группы советской 3-й танковой армии в бой снова вступил танковый корпус СС. По приказу генерал-полковника Гота он ударил по городу слева, и к 8 марта опять вышел на западную окраину украинского центра. Начался последний акт третьей битвы за Харьков.

Хауссер выиграл эту битву за шесть дней. Человек, который четыре недели назад оставил город вопреки категорическому приказу Гитлера, теперь снова его захватил. И нет сомнений, что неподчинение генерала, сохранившее танковый корпус СС, дивизию «Великая Германия», а также доблестную 320-ю пехотную дивизию, явилось важным слагаемым победы Германии между Донцом и Днепром.

Однако победу Хауссера омрачает упрек, который и сейчас то и дело выставляют ему военные историки. Говорят, что из соображений престижа он ворвался в город с запада слишком быстро и позволил втянуть себя в кровопролитные уличные бои вместо того, чтобы окружить Харьков и дождаться его капитуляции. Полное окружение, кроме прочее го, удержало бы силы противника внутри города, не допустив его отхода по южному фронту. Справедлива ли эта критика? Как точно проходила операция, закончившаяся захватом Харькова? Генерал имеет право на объективное рассмотрение этого вопроса.

Согласно боевому журналу танкового корпуса СС, Хауссер 9 марта 1943 года в 09.20 радиограммой получил от 4-й танковой армии следующий приказ: «Танковому корпусу СС плотно блокировать Харьков с запада на север. Произвести разведку ситуации в городе. Возможности по захвату города использовать. Подпись: Г от».

Хауссер так и действовал. Он блокировал город. Произвел разведку ситуации внутри города. Увидел возможность взять город внезапным ударом. И, согласно его донесению 4-й танковой армии, развернул свои штурмовые подразделения для атаки. 10 марта «Лейбштандарт» и «Мертвая голова» обошли Харьков на севере.

Вечером 10 марта, в 20.00,4-я танковая армия передала корпусу следующий приказ: «Танковому корпусу СС брать Харьков. Восточному крылу перерезать дорогу Харьков —Чугуев. Крупными силами войти в город с северо-востока. С запада город блокировать».

В соответствии с приказом, «Лейбштандарт» ворвался в город утром 11 марта. 3-й батальон 2-го мотопехотного полка СС под командованием Макса Гансена с ожесточенными уличными боями вышел прямо на Красную площадь и таким образом открыл путь в центр города.

Когда роты 1-й моторизованной дивизии СС Зеппа Дитриха «Лейбштандарт» уже сражались с советскими 19-й стрелковой дивизией и 179-й танковой бригадой в юго-восточной части Харькова, примерно в пятидесяти километрах к югу от города, на реке Мша, генерал Шафаренко усиленной 25-й гвардейской стрелковой дивизией продолжал сковывать немецкий 48-й танковый корпус.

Генерал-полковник Гот, мастер мобильных операций, смирился с неизбежностью. Меньше всего он хотел быть скованным по фронту, равно как 48-й танковый корпус и Хауссер.

По этой причине Гот предпринял соединениями войск СС стремительный маневр на окружение Харькова, невзирая на бои непосредственно в городе.

В 14.50 11 марта Хауссеру поступил такой приказ: «4-й танковой армии предотвратить отход противника в восточном направлении от фронта 48-го танкового корпуса. Для этой цели снять дивизию СС «Рейх» с западного предместья Харькова, оставив только небольшие сторожевые заставы, и направить дивизию вокруг в северном направлении к восточному крылу корпуса. Задача дивизии — атаковать Харьков восточнее, в южном направлении на Змиев, в тыл противнику 48-го танкового корпуса и не допустить его отхода к Чугуеву... Гот, генерал-полковник».

Когда пришел этот приказ, дивизия «Рейх» как раз ворвалась в противотанковую траншею шириной в пять метров на западной окраине Харькова. Русские окопались на дальней стороне и с безопасной позиции вели сильный заградительный огонь. Отступить или пересечь траншею — вот в чем был вопрос. 16-я рота мотопехотного полка СС «Фюрер» не сомневалась. Она взяла эту траншею двухметровой глубины. Шанцевым инструментом солдаты вырубили ступени в мерзлой земле и выбрались из нее к первым домам.

Они смогли. Теперь путь в город был открыт и с запада.

Хауссер увидел возможность прорваться прямо через южную часть Харькова и, таким образом, попасть в тыл противнику на реке Мша самой короткой и, кроме того, самой надежной дорогой. Действительно быстрее, чем если выводить «Рейх» из операции и вести вокруг города по этой непролазной грязи.

К полудню 12 марта штурмовые подразделения дивизии «Рейх» уже были на центральном вокзале. Однако генерал-полковник Гот, помня горький опыт Сталинграда, Маныча и Ростова, не хотел поверить, что можно пробиться через большой город настолько быстро. Поэтому он твердо напомнил Хауссеру в радиограмме, переданной в 11.50 12 марта, что тот должен исполнять его приказ: вывести «Рейх» из уличного боя и отправить к восточному флангу в обход Харькова.

Хауссер подчинился. Он по-прежнему был убежден, что дивизии «Лейбштандарт» и «Рейх» совместными усилиями смогли бы сломить советское сопротивление в городе за очень короткое время и после этого развернуться на юг, но тем не менее он последовал приказу Гота.

Штурмовое подразделение «Гармель» вместе с частями дивизии «Мертвая голова» пошли вокруг города. В Рогане «Гармель» выбил с позиций батальоны советского 1288-го стрелкового полка. Дорога на Чугуев была открыта.

15 марта ловушка захлопнулась. В тот же день был подавлен последний очаг советского сопротивления на Харьковском тракторном заводе.

Вопрос, который из путей на Чугуев был бы лучше или быстрее привел бы к желаемому результату, в этой книге рассмотреть невозможно. Однако, основываясь на доступных сегодня свидетельствах, с полной уверенностью можно сказать, что генерал, командовавший танковым корпусом СС, на тот момент самым боеспособным значительным немецким соединением на Южном фронте, руководствовался исключительно соображениями военной целесообразности. Тем не менее Адольф Гитлер очень долго не мог простить ему этого поступка. В то время как генералы Хэмлайн и Постель, командиры дивизии «Великая Германия» и 820-й пехотной дивизии, были награждены Рыцарскими Крестами с Дубовыми Листьями, Пауль Хауссер получил такую награду лишь четыре месяца спустя, после того как его танковый корпус СС снова принял участие в тяжелом и кровопролитном сражении.

Конец советской обороне Харькова положил ночной телефонный разговор. Ватутин приказал генералу Рыбалко с остатками 3-й танковой армии пробиваться из харьковского мешка. Над советским Юго-Западным фронтом нависла угроза серьезнейшей катастрофы.

За последние четыре недели советское командование понесло ужасные потери.

Советская 6-я армия? Разбита.

Группа Попова? Уничтожена.

Дивизии 3-й танковой армии? Номера на бумаге.

69-я армия? Не осталось почти ничего.

Ужасающие подсчеты: разбиты три армии и часть четвертой, целая танковая группа. Дюжина корпусов и бригад отступают. Пятьдесят две дивизии и бригады, включая двадцать пять танковых бригад, исчезли с карты обстановки советского штаба.

Если немцам удастся развить успех и они двинутся из Харькова в северном направлении, последствия будут непредсказуемы. Белгород падет. Будет невозможно удержать Курск. А если сдать Курск, оголится тыл выступившего вперед Центрального фронта, и его пять армий окажутся между небом и землей. В этой ситуации они вряд ли смогут противостоять операции на окружение из Курска и Орла.

Таково тогда было положение, заставлявшее звонить телефоны всех советских командиров. Радиопередатчики тоже нагрелись от работы: резервы! Но где остались какие-либо резервы? 1-я гвардейская армия генерала Катукова и 21-я армия, последний стратегические резерв советского Верховного Главнокомандования, бросили на передовую.

Поражение в Харькове свело на нет победу в Сталинграде. Звуки харьковского набата донеслись до самой Волги. Сталин приказал сильно пострадавшей 64-й армии генерала Шумилова выступать на помощь Харькову. Расстояние в тысячу километров! Ветераны Сталинградской битвы теперь должны были спасать ситуацию в Харькове.

Снова исход большого и решительного сражения висел на волоске.

— Какова настоящая боеспособность Триста сороковой стрелковой дивизии?

— В ней осталось двести семьдесят пять человек, товарищ генерал.

Только двести семьдесят пять человек из прежних двенадцати тысяч.

— А танковая бригада армии?

— Ни одного боеспособного танка, товарищ генерал.

Предвосхищая возможные дальнейшие вопросы генерала Ф.И. Голикова, командующего советским Воронежским фронтом, генерал-майор Крученкин, командующий 69-й армии, сказал:

— У меня нет ни одной боеспособной части. Ни единого танка. Моя артиллерия сократилась до сотни стволов. Ни в одной из дивизий нет больше тысячи человек.

Такова была ситуация в советской 69-й армии на 17 марта 1943 года. И от этой армии ждали, что после падения Харькова она остановит наступление на важный транспортный центр Белгород немецкого танкового корпуса СС с корпусом Рауса.

Драматичная перемена. Совсем недавно Красная Армия праздновала серию важных успехов на Южном фронте. Советские передовые танковые части вышли к Днепру. Победа манила их с другой стороны этой великой реки, судьбоносной реки русской империи, реки, текущей через ее самые богатые области.

А теперь советские армии снова отступали. И это не все. Следующие несколько недель тоже не обещали ничего хорошего. Угроза, нависшая над русскими, описывается в «Истории Великой отечественной войны» следующим образом:

«Выход немецко-фашистских войск к Белгороду нес угрозу разрушения тылов всего Центрального фронта. Продвижение врага в сторону Курска могло в случае перехода в наступление его войск с орловского плацдарма завершиться окружением крупной группировки Красной Армии западнее Курска. Пока свежие силы Красной Армии еще не подошли, положение продолжало оставаться серьезным. Враг вышел к Борисовке и с утра 17 марта начал наступление на Белгород. Соединения 69-й армии, атакованные в момент отхода на новый рубеж обороны, не смогли оказать организованного сопротивления и под угрозой окружения отступили за Северный Донец южнее Белгорода. 18 марта враг прорвался к Белгороду с юга и овладел городом».

Карта показывает, что произошло. Крупные немецкие танковые силы глубоко вклинились во фланг советского Центрального фронта, который образовал эшелонированный выступ в западном направлении. Манштейн увидел в этом шанс. Еще в первые дни марта он предлагал Гитлеру окружить с юга и севера курский выступ, на котором находилось под дюжины советских армий.

Условия для такой операции были исключительно благоприятны, поскольку контратаки немецкой 2-й армии и упорное сопротивление немецкой 2-й танковой армии севернее Курска облегчили положение и на южном крыле группы армий «Центр». Эта угроза стала ночным кошмаром для штаба Сталина. У него не оставалось сил, чтобы противостоять подобной операции.

Однако русским пришла помощь, да еще с двух сторон. Генерал-фельдмаршал фон Клюге категорически отказался передать какие-либо соединения из армий группы «Центр», настойчиво утверждая, что они будут нужны по окончании сражения. Он не понимал того, что нам теперь известно из документов, — принимая во внимание количество сил, которыми тогда располагали русские, операция просто не могла не привести к успеху.

К удаче Сталина, на поля сражений пришел наконец его могущественный союзник, «генерал Грязь». Таким образом, кульминации битвы, которую должен был составить удар 4-й танковой армии и оперативной группы «Кемпф», не случилось.

Стремительное победоносное продвижение Манштейна с Днепра к Донцу, сколь неправдоподобным оно ни кажется нам теперь, не было использовано до конца. Немецкое Верховное главнокомандование верило, будто может отложить на завтра то, что реально сегодня — и только сегодня. Таким образом, большая возможность была упущена. Немцы посадили зерно, из которого выросла катастрофа, решившая исход войны, — оставили курский выступ. Советское командование тогда освободилось от своей самой серьезной, со времен 1942 года, угрозы. Центральный фронт Сталина спасло чудо, сравнимое с чудом на Марне. И время в Курске начало работать на Сталина и против Гитлера.

Никто и не подозревал, что приняли, возможно, самое значительное решение после сталинградского. Операция «Цитадель» против курского выступа началась спустя сто одиннадцать дней. Из-за этих ста одиннадцати дней промедления немцы проиграли войну. Поскольку то, что, несмотря на все опасения, могло получиться в марте (а именно: коренной перелом в ходе войны вследствие победы Германии на курском выступе), закончилось, как мы знаем, катастрофически в следующем июле. Но в марте 1943 года эта катастрофа была еще скрыта во мраке будущего.

Когда 23 марта 1943 года генерал-фельдмаршал фон Манштейн издал свой приказ по соединению в связи с победой между Днепром и Донцом, у него были все основания отметить войска и боевых командиров. Их успешные действия защитили немецкий Восточный фронт от самой большой опасности с момента начала войны. Была восстановлена связь с группой армий «Центр», а уголь Донбасса спас военную промышленность Германии. Силы Южного фронта немцев возвратились на свои прежние позиции — позиции, которые они занимали зимой 1941 — 1942 годов и с которых в 1942 году начали весеннее наступление на Кавказ и Волгу.

Эту важную главу нельзя закончить, не задавшись вопросом, почему же Сталин и его Верховное Главнокомандование, одерживая победу за победой, принимали столь ошибочные решения между 7 и 25 февраля.

Нет сомнений, что тому было несколько разных причин, однако директивы, посланные Южному фронту 21 февраля и позже, а также оценка ситуации, сделанная Юго-Западным фронтом 20 февраля, наводят на мысль, что они были введены в заблуждение данными разведки, которые считали надежными.

К такому выводу приводят и «История Великой Отечественной войны», и многочисленные мемуары. Сталин весьма доверял информации разведки, особенно если она отвечала его чаяниям. Есть основания думать, что в данном случае источником информации тоже являлся «Вертер».

В секретных донесениях швейцарского Генерального штаба, подготовленных Хаусманом и, несомненно, переданных Рёсслером Москве, с 11 февраля и впоследствии утверждалось, что в районе Донца немецкие войска отступают, остаются только крупные силы прикрытия, которыми в случае необходимости будет пожертвовано.

Так, в донесении № 284 от 16 февраля, отмеченном грифом «строго секретно», говорится:

«В районе Донца прорыв русского танкового корпуса к железной дороге и шоссе Горловка — Днепропетровск сделал невозможным последовательный отход основных немецких формирований, как то предписывалось немецким командованием. Все немецкие контратаки у Красноармейска и западнее эффекта не дали... Немцы в состоянии растерянности, беспорядочно отступают, в основном без артиллерии и боеприпасов. Немецкий план постепенного отступления основной части войск в направлении Сталино более неосуществим из-за неразберихи, возникшей в связи с прорывом русских в Шахты. Ожидаемые потери с немецкой стороны значительно превысят потери в Сталинграде. С 12 февраля снабжение по железной дороге через Горловку или Сталино невозможно: линии и станции перегружены и неуправляемы».

Директивы Сталина, отданные в то время командующим и группе армий Южного фронта, полностью соответствуют данным этого доклада.

Есть и еще. В докладе № 291 от 17 февраля, который тоже наверняка оказался в Москве, утверждается следующее: «Цель немецкого сопротивления прорыву русских у Красноармейского и западнее (имеется в виду прорыв Попова) ограничивается прикрытием отхода из излучины Донца сначала на линию от излучины Днепра к Азовскому морю, затем на линию излучина Днепра — Бердянск и, наконец, — на Нижний Днепр».

Разве не таким было мнение Сталина?

Доклад № 307 от 21 февраля: «Последствия сдачи Харькова и крах быстро организованного фронта на реке Донец оцениваются Генеральным штабом сухопутных войск как очень серьезные. С 17 февраля соединения и остатки более сорока немецких дивизий оказались под угрозой отсечения, гибели в безнадежных оборонительных боях и бесплодных контратаках, уничтожения преследующими их массами русских. В эти соединения входит почти половина всех танковых войск Германии и танков, оставшихся у немецкой армии и войск СС».

Опять позиция Сталина.

Заключительный параграф доклада: «Безразличие и фатальная безысходность быстро распространяются и весьма заметно подавляют боевой дух немецких войск во всех южных частях Восточного фронта, даже в резервах, которые еще не принимали участия в боевых действиях, но наблюдают, что происходит, со своих импровизированных позиций за линией фронта».

Разве эти драматичные сообщения, исходящие от самого высшего немецкого командования, не объясняют по-другому не объяснимые приказы, отданные Сталиным и его командующими, включая такого одаренного человека, как Ватутин? Разве они не объясняют тот беспечный азарт и игнорирование очевидных фактов с фронта? Только информациями, подученными от «Люси», можно убедительно объяснить образ действий советского руководства.

Но почему «Вертер» передавал подобную дезинформацию? Агент, который всегда поставлял «Начальнику» в Москве точные данные прямо из «Вольфшанце», Мауэрвальда или Рейхсканцелярии?

Ответ прост. Во время весенних боев между Донцом и Днепром не только тактические, но и стратегические решения по большей части принимались в штабе Манштейна, а не фюрера. Манштейн не допускал вмешательства и действовал исходя из требований момента, а не намерений «Вольфшанце». Кроме того, Гитлер в эти решающие дни был не в Растенбурге, а в Виннице с небольшим количеством сопровождающих. Большая часть личного состава немецкого Верховного главнокомандования и Ставки фюрера осталась в Восточной Пруссии — включая «Вертера» и его информаторов.

Поэтому там не поняли планов Манштейна и возможностей ситуации, оценки строились на пессимистической трактовке событий, характерной для старших офицеров в Восточной Пруссии, находившихся далеко от полей сражений и фюрера.

Эти обстоятельства объясняют, почему обычно столь хорошо информированный агент «Начальника» в Москве и швейцарского Генерального штаба (агент в Ставке фюрера) на сей раз знал мало и передал своим клиентам ошибочные оценки.

Этот эпизод показывает, что нельзя полагаться на одного человека, даже лучший шпион может ошибиться. А если эта ошибка утвердит получателя информации в опасной для него мысли, тогда она положит начало беде.

Сто и одиннадцать дней спустя «Вертер», однако, искупил свою ошибку.