Выжженная Земля

1. Деревня под названием Лютеж

Сержант Нефедов и двадцать два солдата — Роковая полоска днепровского берега — Тапки Кравченко переходят Десну вброд — Ставка меняет свой план — Ночная перегруппировка.

Вечером 25 сентября 1943 года генерал Рыбалко имел только неясные подозрения по поводу судьбы, постигшей первую крупномасштабную советскую воздушно-десантную операцию. Он все еще надеялся, что его парашютисты достигли тактического успеха хотя бы в нескольких точках, и пытался посредством ударов с небольшого плацдарма в районе Букрина и Балыка установить с ними связь и оказать им помощь.

Однако молчание радиоприемников объяснялось отнюдь не техническими проблемами. Разрозненные группы, которые еще прятались в лесах около деревень Дудари, Шандра и Бучак, немецкие поисковые отряды выловили в последующие несколько дней.

Эта операция серьезно обеспокоила немецкое командование. Они не могли поверить, что русские ограничатся единственной попыткой. В штабах фюрера, группы армий и армии опасались последующих десантов. Они боялись, что русские любой ценой будут стремиться создать стратегический плацдарм, чтобы развернуть на правом берегу крупные танковые силы. Вследствие этих опасений к концу месяца были подтянуты немецкие 20-я мотопехотная 7-я танковая дивизии.

Приказ по группе армий «Юг» показывает, что генерал-фельдмаршал фон Манштейн не сомневался относительно цели Ватутина. Манштейн радировал Вёлеру: «8-й армии как можно скорее ликвидировать форсировавшие реку силы противника, чтобы предотвратить переправу его танковой армии».

Упомянутая Манштейном в приказе танковая армия — 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко. Манштейн имел серьезные основания считать ее ночным кошмаром. Однако она нанесет свой неожиданный удар вовсе не здесь, у Букрина, а совсем в другом месте. Неожиданность началась с рискованной операции одного сержанта.

Через сорок восемь часов после неудачного воздушного десанта у Букрина в ста двадцати пяти километрах севернее, у самых ворот украинской столицы, был предпринят другой рейд — рейд, который стал поворотным для сражения на Среднем Днепре. История этого рейда еще раз доказывает, что даже в современной войне ход событий часто определяют отдельные смелые личности.

Когда ударные группы генерала Неринга еще вылавливали у Букрина последних советских парашютистов, передовые части советской 38-й армии (т.е. 240-я стрелковая дивизия) вышли к реке возле деревни Сваромье, выше Киева. На противоположном, немецком, берегу находился городок Лютеж. Этот сектор оборонял 13-й корпус генерала Хауффе, а крутой 100-метровой высоты берег держали гессенская 88-я и бранденбургская 208-я пехотные дивизии. Днепр в этом месте 650 — 750 метров шириной и от 6 до 20 метров глубиной, ниже Киева он значительно шире.

Согласно приказу Сталина от 9 сентября, 38-я армия готовилась форсировать реку с ходу, однако, как и в Букринской излучине семьдесят два часа назад, ни саперы, ни средства переправы еще не подошли. Поэтому в окрестных лесах нарубили деревьев и связали их в плоты. Когда 26 сентября стемнело, ударные группы 931-го стрелкового полка отплыли от восточного берега на плотах и небольших рыбачьих лодках. Они почти достигли западного берега, когда вдруг ружейный выстрел разорвал ночь: немецкий часовой заметил маленькую флотилию. Сигнальные ракеты взлетели в темное небо и залили реку сияющим светом. Лодки и плоты стало видно, как мишени в стрелковом тире. Застучали немецкие пулеметы. Трассирующие пули показывали, куда попадали очереди. Прошили первую лодку. Вторую. На низких плотах красноармейцы лежали ничком и плыли по течению, пули пролетали над ними или чмокали в воду. Но тут вступили в дело немецкие легкие пехотные орудия. Прямые попадания топили плоты один за другим. Попытка переправы 931 -го стрелкового полка провалилась.

В нескольких километрах южнее подобную попытку предприняли 836 и 842-й батальоны стрелкового полка, но тоже на половине пути попали под немецкий заградительный огонь. 836-й батальон полностью погиб, ни один красноармеец не достиг берега. Судьба основной части 2-го батальона 842-го стрелкового полка была немногим лучше. Однако около 04.00 часов один взвод, 2-й взвод 5-й роты под командованием сержанта Нефедова, сумел добраться до немецкого берега на четырех рыбачьих лодках. Их было двадцать два человека и сержант, они окопались на крутом берегу примерно в двухстах метрах от реки. Все их вооружение составляли восемь автоматов, пять карабинов, один легкий и один тяжелый пулемет. Со своей удобной позиции Нефедов и его бойцы утром 27 сентября отбили немецкие контратаки силами взвода и роты.

Все та же старая история — решительный командир с горсткой стойких советских солдат. Каждого из них приходилось выковыривать из его огневой точки отдельно.

К вечеру 27 сентября у Нефедова осталось только десять человек. Он связался со своим полком и передал точные координаты группы. И в течение ночи с 27 на 28 сентября русским удалось доставить к нему семьдесят пять красноармейцев на пятнадцати рыбачьих лодках. Более того, на рассвете к Нефедову на маленьких плотах переправились капитаны Сава и Ванин, каждый с ударной группой.

К 30 сентября 240-я стрелковая дивизия перебросила таким образом два полка с полевой артиллерией и части полка тяжелых минометов. Плацдарм теперь имел по фронту три километра и в глубину полтора. Никто ни с немецкой, ни с русской стороны и не подозревал, что эта короткая полоска крутого берега является плацдармом, ударом с которого будет решен исход битвы за Днепр. Несколько дней шли ожесточенные бои за Лютеж. Если он падет, русские положат начало стратегическому плацдарму. Его взяли. Теперь встал вопрос, сможет ли 13-й корпус генерала Хауффе отбить Лютеж или, по крайней мере, блокировать плацдарм противника.

Поздно вечером 3 октября у Бровар на командном пункте генерал-лейтенанта Кравченко, командира советского 5-го гвардейского танкового корпуса, зазвонил полевой телефон: «Генерал должен немедленно прибыть в штаб Воронежского фронта, его срочно желает видеть генерал армии Ватутин.

Карта 38. У городка Лютеж, севернее Киева, русские взяли реванш за поражение у Букрина. Ватутин внезапно начал наступление, форсировал Днепр, взял Киев и двинулся в юго-западном направлении.

Это очень срочно», — повторил дежурный офицер. Кравченко прыгнул в штабной автомобиль и помчался на всей скорости. Следующий час представляет особый интерес для истории войны.

Вот как Кравченко описывает события:

«Ватутин и член Военного совета Хрущев сообщили мне об успешной переправе 240-й стрелковой дивизии. Однако Хрущев добавил ложку дегтя: «Переправившиеся части понесли тяжелые потери и ведут ожесточенные оборонительные бои. Неизвестно, смогут ли они удержаться на этом клочке земли правого берега, если мы не поддержим их танками». В этот момент вмешался Ватутин: «К несчастью, между вашим танковым корпусом и Днепром протекает Десна шириной триста тридцать метров. Строительство моста в данных условиях займет по меньшей мере восемь — десять дней. Но через восемь дней может оказаться слишком поздно; мы должны обеспечить танковую поддержку немедленно. Ваш корпус ближе всех. У нас нет выбора — нужно провести танки по дну Десны. Вам придется найти брод».

Кравченко был сильным человеком и понял ситуацию. Все, что он сказал: «Я найду, товарищ командующий». Он сразу поехал обратно в корпус, который развернулся в лесу северо-западнее Бровар, в нескольких километрах от Десны.

Рассказ Кравченко продолжается так: «Рыбаки на Десне и танкисты 20-й бригады знали мелкое место около деревни Летки. Комсомольцы стали нырять, чтобы проверить речное дно. Дно песчаное и, значит, проходимое, но глубина все равно около семи метров. Это слишком для наших Т-34. Мы поэтому должны были превратить наши танки в импровизированные подводные лодки. Все щели, люки и жалюзи корпусов и башен танков задраили паклей с солидолом или смолой и, кроме того, покрыли промасленным брезентом. Воздух поступал в двигатели через башенные люки, а выхлопные газы выходили через рукава, которыми удлинили выхлопные трубы. Брод обозначили двумя рядами вех. Танки прошли по этому своеобразному коридору на первой скорости, водители работали вслепую, по командам своих командиров, которые находились в башнях».

«История Великой Отечественной войны» с полным основанием восхищается этим замечательным достижением. Но когда там заявляется: «Еще никогда танковые войска не преодолевали вброд таких водных преград», это справедливо только для Красной Армии. Потому что за два года до этого, 22 июня 1941 года, немецкий 18-й танковый полк 18-й танковой дивизии генерала Неринга перешел вброд Буг севернее Брест-Литовска, где глубина реки превышала двенадцать метров. Общеизвестно, что эти «ныряющие танки» специально готовили к операции, но они ехали полностью вслепую, так как даже башни находились под водой.

Но вернемся к рассказу Кравченко. Генерал сообщает: «Преодолев Десну, корпус устремился к Днепру. Но эта река была слишком глубока, чтобы перейти ее вброд. Поскольку у нас не было понтонов, девяносто Т-34 нужно было переправить подручными средствами. Операцию выполнили при помощи двух больших барж с незначительными повреждениями, которые отступающие немцы бросили на мелкой воде у берега. Каждая баржа выдерживала три танка. За ночь с 5 на 6 октября баржи десять раз ходили за реку и доставили туда шестьдесят танков. Они сразу шли в бой. Через двадцать четыре часа плацдарм был расширен до десяти километров по фронту и шести километров в глубину».

С этого момента танковый корпус Кравченко играл ключевую роль в советской обороне плацдарма на западном берегу Днепра. Т-34 не дали пехотной дивизии генерала Хауффе прорваться в оборонительные позиции русских. Лютежский плацдарм держался твердо. В результате советское Верховное Главнокомандование оказалось в совершенно новой ситуации. В плане операции Ставка не предусматривала наносить главный удар из Лютежа, решающее наступление должно было начаться из букринской излучины. Там Ватутин сосредоточил три крупные армии, с опытной и хорошо вооруженной 3-й гвардейской танковой армией генерала Рыбалко в качестве ударного объединения.

В директиве Ставки от 29 сентября Рыбалко предписывалось прорвать немецкую оборону в районе Киева операцией на окружение, предпринятой с Букринского плацдарма, взять украинскую столицу с юга и затем двигаться на юго-запад, чтобы окружить все немецкое южное крыло. Этот план снова отражал старую мечту Сталина об окончательном уничтожении группы армий Манштейна.

Однако расчеты Сталина опять были чересчур оптимистичны. 24-й танковый корпус Неринга и 48-й танковый корпус генерала фон Кнобельсдорфа, который перебросили в этот сектор, помешали исполнению плана Сталина. Верно, что новая попытка 7-й танковой дивизии в начале октября прорваться в Григоровку с северо-запада и раздавить советский плацдарм тоже закончилась ничем, но, по крайней мере, этот плацдарм был теперь надежно блокирован. Контратака 112-й пехотной дивизии и 2-го батальона 258-го гренадерского полка, благодаря смелому удару роты Иссельхорста, закончилась захватом высот вдоль Днепра южнее Григоровки. Сплошная и непреодолимая немецкая оборонительная линия, таким образом, перекрыла Ватутину путь на запад. Он был замкнут в своем плацдарме. Все попытки прорвать немецкий фронт ни к чему не привели. Дважды в течение октября русские начинали наступление и дважды откатывались назад.

«История Великой Отечественной войны» резюмирует поражение на Букринском плацдарме в следующих выражениях: «Боевые действия в районе Букрина показали, что здесь трудно рассчитывать на успех». Это было замечательное оборонительное достижение немецкого корпуса.

Ввиду сложившейся обстановки, советское Верховное Главнокомандование изменило свой план. Драматические обстоятельства, при которых это было сделано, описаны маршалом Гречко, в то время заместителя Ватутина, в блистательном эссе, опубликованном в 1963 году. В нем весьма поучительно раскрывается секрет победы русских на Днепре.

«18 октября, — рассказывает Гречко, — Военный совет фронта доложил советскому Верховному Главнокомандованию, что 38-я армия подавила сопротивление противника на Лютежском плацдарме севернее Киева. Есть возможность развить успех, но фронт не располагает необходимыми силами. Советское Верховное Главнокомандование никак не отреагировало на эту важную информацию».

«Через несколько дней, — продолжает Гречко, — член Военного совета фронта снова написал в Верховное Главнокомандование. Существует возможность, напомнил он, добиться решающей победы с Лютежского плацдарма, но для этого требуется перебросить в этот сектор танковую армию».

Ясно, что Ватутин хотел уйти с Букрина, где советские силы были скованы, и перенести главный удар наступления в Лютеж. Однако Сталин не имел в виду отказываться от Букринского плана. Ситуация была сходна с немецкой: боевым генералам было трудно со своим главнокомандующим.

Невозможно понять, Сталин ли в конце концов принял аргументы Воронежского фронта (который, кстати, 20 октября был переименован в 1-й Украинский), или Ватутин, Хрущев и Гречко действовали на свой страх и риск. Гречко пишет: «Военный совет фронта решил перенести направление главного удара с Букрина в Лютеж. Это означало, что всю 3-ю гвардейскую танковую армию, несколько стрелковых корпусов и основную часть артиллерии следовало отвести с Букринского плацдарма и перебросить в район Лютежа, на расстояние примерно двести километров. Операция не из легких, требовалось два раза форсировать Днепр и один Десну. И все под носом врага, который не должен был ничего заметить, потому что успех операции зависел от стратегической внезапности».

Это решение, раскрываемое в рассказе Гречко, отражает совершенно новый подход к ведению боевых действий. Впервые русские отказывались от характерной для себя особенности держаться за принятое однажды решение до конца, не обращая внимания на потери. В этом случае Ватутин и Гречко выбрали тактику Манштейна, которую шахматисты называют рокировкой, и, таким образом, сделали свой первый шаг к современной стратегии. Он включал, кроме того, искусство скрывать сосредоточение войск и вводить противника в заблуждение. И в этом отношении Ватутин и Гречко показали себя истинными мастерами.

Гречко сообщает: «Перегруппировка началась ночью с 25 на 26 октября. Формирования 3-й гвардейской танковой армии, 7-го артиллерийского и 13-го стрелкового корпусов, а также других подразделений покинули плацдарм. Проливной дождь сокращал видимость и заглушал шум. Войска собрались на другой стороне реки; днем они отдыхали, а ночью двигались по четырем дорогам, параллельным линии фронта. Марш завершили за семь ночей. Были приняты тщательные меры для сохранения скрытности передвижения. Для формирований на марше был установлен полный запрет на переговоры в эфире, а все средства связи 3-й гвардейской танковой армии оставили на Букринском плацдарме и по ним велись активные переговоры. На место выведенных танков и машин поставили макеты. Они выглядели так правдоподобно, что в конце октября немецкие люфтваффе дважды их бомбили. Отвлекающие атаки с плацдарма заставили предположить немецкое командование, что готовится наступление. Нашей целью было предотвратить отвод с плацдарма немецких войск и по возможности склонить противника к переброске дополнительных резервов в место предполагаемого главного удара. Навели через Днепр ложные мосты, чтобы создать картину подтягивания свежих сил и укрепить противника во мнении, что главный удар будет наноситься здесь, в районе Букрина. Маскировка полностью удалась. Манштейн не только не отвел какие-либо войска от Букрина, но и на самом деле усилил их».

Таким образом, действия в Букрине стоят в одном ряду с самыми крупными и решающими дезинформациями последней войны. Генерал-фельдмаршал Монтгомери, непревзойденный мастер вводить в заблуждение противника, дважды в крупных масштабах использовал это средство. Один раз в Северной Африке, в решающей битве при Эль-Аламейне, когда он убедил Роммеля в намерении атаковать с севера при помощи искусно сделанных ложных сооружений на юге. Второй раз летом 1944 года, когда его макеты на Британских островах отвлекли Гитлера от неизбежной второй высадки во Франции и таким образом удержали его от своевременной переброски всех наличных сил в Нормандию.

Конечно, советская перегруппировка не прошла для немецкого командования, как полагает Гречко, полностью незамеченной. Штаб 4-й танковой армии, согласно боевому журналу Гота, прекрасно знал, что крупные советские танковые силы форсировали Десну и движутся в северо-западном направлении. К счастью для русских, плохая погода помешала активной воздушной разведке, поэтому в журнале зафиксировано: «Невозможно установить их местонахождение».

Разведка Гота также установила сосредоточение моторизованных соединений в районе Лютежа. Гот даже решил танковым ударом положить конец этим приготовлениям противника, однако Гитлер запретил эту атаку.

Таким образом, Лютеж, теперь изобилующий оружием, стал воротами, из которых русские готовились внезапно выйти и начать свое большое наступление. Ватутин продолжал подготовку без помех. К началу ноября он сосредоточил восточнее реки три армии, танковый и кавалерийский корпуса; сконцентрировал фантастическое количество артиллерии. Гречко пишет: «Две тысячи орудий и минометов, а также пять сотен установок реактивной артиллерии были готовы к бою на плацдарме. Таким образом, на участке 38-й армии плотность артиллерии достигала более трехсот стволов на один километр фронта. Это означает орудие или миномет на каждые десять метров. Никогда раньше наше наступление не поддерживалось таким количеством артиллерии. В целом советские войска на участке прорыва в Лютеже значительно превосходили немецкие — по пехоте в три раза, по артиллерии в четыре с половиной, по танкам в девять».

Русский план заслуживал таких усилий.

В чем же состоял этот план? Взятие Киева на этот раз с севера; уничтожение немецкой 4-й танковой армии; захват транспортных центров западнее Днепра, включая Житомир, Бердичев и Винницу, глубоко в тылу немецкого фронта; и, наконец, поворот на юг с целью окружить и уничтожить все немецкое южное крыло. Дерзкий удар.

Удастся ли? Сможет ли Сталин в конце концов совершить то, к чему он стремился уже со времен Сталинграда?

2. Цель — Киев

В подвале школы в Петровцах — Атака гвардейцев — Полоса фронта соединений с Северного моря и из Бранденбурга прорвана — Танки с оглушающими сиренами и слепящими фарами — Киев спасти нельзя — Гибель 88-й пехотной дивизии — Трагедия 25-й танковой дивизии — Неудавшийся немецкий удар — Гот смещён.

Деревня Новые Петровцы находилась на Лютежском плацдарме сразу за советской линией фронта. В подвале разрушенной школы располагался командный пункт генерала Ватутина. Всего в пятидесяти метрах были передовые командные пункты 3-й гвардейской танковой армии и 38-й армии. Два командующих армиями, генерал Рыбалко и генерал Москаленко, и члены Военных советов их фронтов работали в непосредственной близости от войск. Командиры корпусов и дивизий тоже оборудовали свои штабы поблизости. Возможно, военная история не знает другого подобного случая, чтобы такое количество старших офицеров, вплоть до командующего фронтом, собиралось на столь малом пространстве, вблизи основной оборонительной линии, в середине плацдарма до отказа набитого войсками.

На сей раз скопление генералов на линии фронта ни в коем случае не было ошибкой — оно являлось частью плана. Кроме прочего, войска должны были осознать исключительную важность предстоящей операции, требующей особого напряжения сил от каждого: от командующего армией до последнего стрелка. Устраивались собрания, на которых выступали политработники, члены Военных советов, уважаемые коммунисты и имеющие много наград солдаты. Всячески создавалась атмосфера всеобщего подъема и уверенности в победе.

Отличившихся красноармейцев торжественно принимали в ряды Коммунистической партии; только в октябре на 1-м Украинском фронте в члены и кандидаты в члены партии вступили 13 000 человек. Публично давались клятвы, что люди не пожалеют жизни для победы и Киев будет взят к двадцать шестой годовщине Октябрьской революции. Широкую огласку получили слова сержанта Валентина Комиссарова: «Я буду сражаться, пока в моих жилах течет кровь, пока мои глаза могут видеть, а руки держать оружие».

1 ноября в подвале школы Никита Сергеевич Хрущев в присутствии Ватутина представил членам Военных советов общий план операции. «Во что бы то ни стало надо освободить Киев к празднику», — объявил он.

Во что бы то ни стало.

Ватутин не постоял за ценой.

На рассвете 3 ноября две тысячи орудий и пятьсот реактивных установок открыли огонь по немецким позициям в Лютеже. Сорок минут снаряды рвали утренний туман. Как только туман начал подниматься, появились самолеты советской 2-й воздушной армии и начали бомбить немецкий фронт. После этого стрелковый полк 38-й армии, поддержанный 5-м гвардейским танковым корпусом Кравченко, пошел в наступление. «Ура!»

Удар пришелся на три немецкие дивизии — 88, 68 и 208-ю пехотные дивизии: части из Франконии, Гессена и Бранденбурга. Артиллерийская подготовка была настолько массированной, что на первых нескольких сотнях метров советские стрелковые соединения практически не встретили сопротивления. Лишь к середине дня немецкое противодействие окрепло. Тем не менее дивизиям генерала Москаленко удалось разорвать немецкий фронт на участке более девяти километров и вклиниться в оборонительную зону противника на расстояние от шести до девяти километров.

Генерал-полковник Гот бросил против прорвавшихся советских соединений свою гамбургскую 20-ю мотопехотную дивизию под командованием генерала Яуэра, а также части бранденбургской 8-й танковой дивизии. Тщетно. Остановить наступательный порыв шести стрелковых дивизий и одного танкового корпуса было невозможно.

Когда солдаты из Гамбурга прибыли на отведенный им рубеж, там уже шел рукопашный бой. Русские попали на место раньше них. Гренадерские полки оборонялись отчаянно и беспощадно. Они предпринимали контратаки, уклонялись от встречных ударов, снова шли в атаку. С ними сражались ударные группы тюрингской 7-й танковой дивизии. Им удалось даже отвоевать некоторую территорию.

В этот момент Ватутин начал второй этап своего наступления. Вечером 4 ноября он двинул в бой танковые бригады 3-й гвардейской танковой армии генерала Рыбалко. Они вошли в брешь, прорванную 38-й армией, обошли свою пехоту и продолжили движение.

Наступила ночь. И началось то, чего немцы, за это время перегруппировавшиеся к обороне, еще никогда не испытывали. На поле битвы стало светло как днем, и воздух наполнился адскими звуками: танки Рыбалко надвигались на немецкие позиции с зажженными фарами и включенными сиренами, безостановочно стреляя из пушек. На броне танков сидели пехотинцы двух стрелковых дивизий, 167 и 136-й. Таким паровым катком они глубоко въехали в немецкий фронт. Рыбалко рассчитывал, что слепящие фары вызовут панику. Он также помнил об эффекте «иерихонского средства», которое использовали немецкие «Штуки» против советских пехотинцев: сирены, завывающие при пикировании «Штук», неизменно приводили русскую пехоту в состояние, близкое к паническому. Рыбалко надеялся достичь сходного результата своей пронзительной, ослепляющей бронированной армадой. И он преуспел в этом на многих участках ослабленного фронта 13 и 7-го корпусов.

Более эффективным, естественно, был огонь многочисленных бригад Т-34. Несмотря на контратаки своей танковой группы, 7-я танковая дивизия генерала фон Мантойфеля не смогла помешать русским форсировать Ирпень в восьми километрах западнее Киева и двинуться по Житомирской дороге в направлении Фастова, важнейшего железнодорожного узла юго-западнее Киева. Успешно начатая контратака основной части 7-й танковой дивизии и полков 20-й мотопехотной дивизии была отбита ударами с обоих флангов. Бойцы из Тюрингии и Франконии были вынуждены отступить. 90-й гренадерский полк из Бергедорфа оттеснили в северный район города; 5 ноября после наступления темноты полк под командованием капитана Отто пробился из города, забрав с собой всех своих раненых.

88-я пехотная дивизия отступила в западный район Киева. Командир дивизии, генерал-майор Рот, старался восстановить порядок в своих частях, но был ранен в бою с передовыми частями русской пехоты.

На командном пункте 4-й танковой армии генерал-полковника Гота один взгляд на карту обстановки давал представление о намерениях русских. Танковая армия генерала Рыбалко нацеливалась в обход Киева на крупные стратегические и вспомогательные коммуникации группы армий Манштейна. 38-я армия генерала Москаленко, напротив, наступала прямо на украинскую столицу.

Мелкий дождь делал день над полем битвы у Киева прохладным и серым. Погода-то была серой, а вот стратегическое положение генерал-полковника Гота — черным. Опять, как все последние месяцы, у немцев не было достаточных резервов. Гитлер продолжал держать несколько свободных танковых дивизий в низовьях Днепра, потому что ни в коем случае не хотел потерять район Никополя с его месторождениями марганцевой руды. Фюрер также беспокоился о подходах к Крыму.

По этой причине тюрингско-гессенская 1-я танковая дивизия в конце октября была переброшена из Греции в Кировоградскую область. Эта пополненная и отдохнувшая дивизия должна была контратаковать в районе к северу от Кривого Рога, но до сих пор занималась сменой тропического обмундирования на необходимое зимнее. Другой крупный резерв, 17-ю армию, Гитлер держал в Крыму, потому что не хотел, чтобы этот выход на румынскую нефть попал в руки русских. Все попытки Манштейна получить какие-либо соединения 17-й армии для сражения за Днепр натыкались на категорический отказ фюрера. Он приводил политические и экономические соображения. «Эвакуация Крыма, — возражал Гитлер, — произведет неблагоприятное впечатление на соседних турок, румын и болгар». Все та же старая дилемма, которая постоянно заканчивалась конфликтами Манштейна с Гитлером: усилить северное крыло группы армий Манштейна, чтобы предупредить угрожающее ему стратегическое окружение, или отдать приоритет политическим интересам? Для решения обеих проблем сил не хватало. Гитлер осознавал дилемму. «Но, — выговаривал он Манштейну, — это риск, на который придется идти, и я готов взять ответственность на себя».

Генерал-полковник Гот сидел в своем командном пункте у Макарово, на шоссе Киев—Житомир, склонившись над картами. Начальник штаба, генерал-майор Фан-гор, докладывал: «Киев уже не спасти. 7-я танковая дивизия, 20-я моторизованная дивизия и ударная группа танковой дивизии СС «Рейх» вытеснены от города. Внутри Киева 88-я пехотная дивизия больше не может сдерживать неблагоприятное развитие событий. Сейчас важнее вовремя остановить опасное наступление, которое подвижные советские соединения нацеливают на наши тыловые коммуникации в районе Фастов — Бердичев —Житомир. Если мы потеряем сортировочные станции Фастова и Казатина, под угрозой окажется дорога, жизненно важная для всей группы армий».

Гот кивнул. Зазвонил полевой телефон. Это был 7-й корпус, просили помощи. Но что мог дать Гот? События развивались неумолимо. Советская 38-я армия штурмовала Киев. Основная часть немецкой 88-й пехотной дивизии погибла в пылающем городе. Лишь ее остатки без тяжелого вооружения и боевой техники пробились на юг и запад.

Ночью 6 ноября, когда занималась заря годовщины Октябрьской социалистической революции, по Крещатику, центральной улице Киева, загрохотали передовые части 5-го гвардейского танкового корпуса генерала Кравченко. Пехотинцы с автоматами из 4-й отдельной разведывательной роты вошли в развалины здания обкома Коммунистической партии и подняли там красное знамя. Через три дня после начала наступления украинская столица снова была в руках русских.

Вряд ли хоть что-либо функционировало нормально в немецких войсках в районе к северу от Киева: танковые части в основном посылались в бой, невзирая на их состояние; главные силы 19-й танковой дивизии и вовсе перебросили в Букрин. Единственное, то работал отменно — это немецкие железнодорожники.

Карта 39. Обходя Киев, танковая армия Рыбалко нацеливалась на линии снабжения группы армий Манштейна. Критическая ситуация создалась также на Запорожском плацдарме. В ночь с 14 на 15 октября генерал Хайнрици был вынужден отдать приказ взорвать электростанцию и плотину.

В Киеве не оставили ни одного паровоза. Железнодорожники дивизии «Рейх» и полевой железнодорожный диверсионно-десантный отряд в целом отправили 24 911 вагонов, груженных трофейным имуществен.

Героем дня был Никита Сергеевич Хрущев. Первый секретарь Коммунистической партии Украины вошел в Киев в генеральском мундире, его чествовали как освободителя. Настал его великий день.

Генерал Рыбалко, истинный победитель, не заботился о восхвалениях. С бригадами своей 3-й гвардейской танковой армии он промчался мимо города в направлении на юг. Получив там отпор со стороны 10-й мотопехотной дивизии, он быстро перегруппировался и двинулся в широкие бреши во фронте 7-го корпуса юго-западнее Киева. Он прошел сектор реки Ирпень и перерезал тыловые коммуникации немецких войск, еще оборонявшихся у Киева. Он заблокировал большие дороги, ведущие в Киев, и 7 ноября взял Фастов, транспортный центр в пятидесяти километрах юго-западнее Киева, город, через который шли все линии снабжения северного фланга группы армий Манштейна. Танковые силы Рыбалко смели два стрелковых батальона местной обороны, сборный батальон, сформированный из военнослужащих, находящихся в отпуске, и несколько зенитных расчетов, принадлежащих боевым и прожекторным подразделениям, которым было приказано оборонять город. Несколько человек из штаба 7-й танковой дивизии, брошенные на место 5 ноября, не смогли предотвратить катастрофу и были вынуждены пробиваться обратно в дивизию пешком.

На этот раз события развивались слишком стремительно даже для немецких железнодорожников, которые из Киева двинули поезда в Фастов. Там на подъездных путях огромных сортировочных станций стоял весь подвижной состав, в том числе сорок пять паровозов. Не удалось спасти ничего — а на Востоке подвижной состав более ценен, чем где-либо еще. Это была беда, но еще страшнее был тот факт, что Рыбалко уже находился в тылу группы армий «Юг».

Когда известие о падении Фастова дошло до Манштейна, он тут же вылетел в Растенбург встретиться с Гитлером, чтобы убедить его перебросить три танковые дивизии, предназначенные для оборонительных боев на Нижнем Днепре, для контратаки в районе Фастова.

Но Гитлер снова отказал. Его страх потерять месторождения полезных ископаемых и Крым победил заботу о судьбе северного крыла Манштейна. Манштейн пришел в отчаяние. «Если дела пойдут плохо, мой фюрер, вся группа армий «Юг» будет обречена», —предупредил он Гитлера.

Это предупреждение спровоцировало небольшую уступку—фюрер санкционировал использование двух танковых дивизий (1-й танковой дивизии и танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер») не в низовьях Днепра, а в Киеве. Однако оба формирования еще находились в пути, и нельзя было рассчитывать на их быструю доставку.

Таким образом, не обсужден был единственный вопрос, оказавшийся роковым, — использование 25-й танковой дивизии. Ее предполагалось ввести в бой в Фастове прямо с поездов, которыми их перебрасывали из Франции.

Дивизию сформировали только летом, усилили пополненным 9-м танковым полком, доставленным из Норвегии во Францию, и там же она приобрела первый боевой опыт. Теперь ее везли к 4-й танковой армии. Командовал дивизией генерал фон Шелль, опытный солдат. Но все ли определяет командир? Дивизия не сплотилась, она еще ни разу не воевала как дивизия и, кроме того, совершенно не представляла, что такое Восточный фронт. Однако генерал-полковнику Готу не дали выбора. Несмотря на все опасения, он был вынужден бросить ее в бой у Фастова в надежде сохранить за собой транспортный центр.

Решение Гота основывалось к тому же еще на одном соображении. Генерал фон Шелль получил от Гудериана не только 9-й танковый полк (90 танков T-IV), но и полный 509-й батальон тяжелых танков — 45 «Тигров». 135 боеспособных танков давали реальную надежду. Рыбалко, по приблизительным оценкам, имел примерно столько же — и у него были Т-34.

Однако снова мы сталкиваемся с фактом, что исход сражений и целых кампаний нередко определяется ошибками, неразберихой и неверными приказами. Батальон «Тигров» и основная часть танкового полка 25-й танковой дивизии, которые могли изменить судьбу Фастова, вообще туда не попали. Когда мотопехотные части дивизии выгружались в Бердичеве, чтобы двигаться на Фастов, танковых частей там не оказалось. За сутки до этого их отправили железной дорогой на юго-восток, и в этот момент они подъезжали к станции Кировоград, в 195 километрах от Бердичева. Кировоград, конечно, являлся первоначальным местом назначения дивизии, армия просто вовремя не переориентировала танковые части.

В результате расчеты штурмовых орудий, артиллеристы и саперы оказались перед танковыми бригадами Рыбалко без танков. 146-й мотопехотный полк южнее Фастова практически сразу натолкнулся на крупные группы Т-34 55-й гвардейской танковой бригады. Русские дозоры вовремя заметили немецкие колонны, и командир бригады спокойно подготовил внезапную атаку. 9-ю роту немцев расстреляли. 6-я рота прямиком направилась в ад: командир роты, почти весь младший командный состав и 160 солдат погибли под огнем Т-34. Началась паника, охватившая весь 2-й батальон.

Несмотря на эти тяжелые потери, генерал фон Шелль лично снова повел свои батальоны вперед, однако их боевой дух уже иссяк. Когда два дня спустя передовые части 9-го танкового полка наконец прибыли из Кировограда, сильно поредевшие батальоны предприняли новую атаку на Фастов под командованием своего командира дивизии и потеснили русских. Они уже пробились прямо на окраины города, один штурмовой отряд даже захватил подъездные пути. В ожесточенном сражении их снова выбили. Но они опять прорвались. И снова отступили. В конце концов, контратака застопорилась на высоте в двух с половиной километрах от города. Решающий глубокий прорыв во фланг русских уже был невозможен, немцы понесли слишком большие потери. Когда обер-ефрейтор Фитшен прибыл с группой отставших в 6-ю роту, то из 12 человек нашел лишь двух солдат и одного унтер-офицера. Рота сократилась до 75 боеспособных людей. До семидесяти пяти. Десять дней назад во Франции в поезд погрузилось 240 человек.

Тем не менее несчастливая 25-я танковая дивизия добилась одного важного результата — она остановила продвижение Рыбалко на юг и, совместно с ударной группой дивизии СС «Рейх», 10-й мотопехотной дивизией и вновь прибывшей 198-й пехотной дивизией, блокировала советский прорыв. Это предоставило Манштейну достаточно времени, чтобы подтянуть свежие силы для массированной контратаки.

Шанс Сталина на уничтожение немецкого южного фланга опять был упущен. Конечно, русские существенно продвинулись на запад и захватили Житомир с огромными складами 4-й танковой армии. Но 13-му корпусу генерала Маттенклота удалось на данный момент остановить вклинение 8-й танковой дивизией и 20-й мотопехотной дивизией. Севернее 59-й корпус с 291-й пехотной дивизией и орудийным расчетом корпуса «С» предотвратил советский прорыв на стыке групп армий у Коростеня. Самая серьезная угроза Манштейну миновала. Его 48-й танковый корпус представлял собой мощную силу из шести танковых и нескольких гренадерских дивизий; они теперь стояли южнее линии из Фастова в Житомир, готовые ударить во фланг наступающим на запад русским.

Впервые Манштейн поистине вырвал у Гитлера значительные боевые силы. Дивизии доставили со всех частей Европы — из Норвегии, Греции и Северной Италии. Среди них были отборные и частично заново вооруженные части с большим опытом сражений на Восточном фронте, такие, как 1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт», 1 и 19-я танковые дивизии. Командиром корпуса назначили генерала Германа Балка, одного из лучших боевых командиров Вермахта. Но для того чтобы нанести решительное поражение уже сосредоточившимся на Киевском плацдарме четырем русским армиям плюс двум отдельным корпусам и отбросить их обратно за Днепр, шести дивизий 48-го танкового корпуса было недостаточно.

Гудериан это понимал. 9 ноября он попросил у Гитлера пополнения. «Перебросьте все свободные дивизии групп армий «Юг» и «А», даже если риск достаточно велик», — предложил он. Однако Гитлер решил в пользу контрудара, который он, как обычно, предпринял с неадекватными силами. И за ошибку пришлось заплатить. Правда, 59-й армейский корпус стабилизировал ситуацию у Коростеня, а 48-й танковый корпус возвратил район Житомир — Радомышль — Брусилов — Фастов и своей успешной контратакой еще раз продемонстрировал, что немецкие танковые войска, когда ими управляют опытные командиры, способны на многое и в пятую зиму войны. Превосходящего по силам противника обошли ловким маневром, его наступление остановили и уничтожили целый корпус. Однако невозможного не добились — Киев остался в руках русских. Наступательная мощь 4-й танковой армии иссякла. Русские удержались в сердце своего стратегического плацдарма у Киева.

Этот плацдарм составил в глубину более 80 километров и по фронту около 190 километров. В таком огромном секторе немецкий фронт был теперь отодвинут от Среднего Днепра. Советский клин, усиленный наступательными войсками, опасно выступал к западу,

Генерал-полковник Гот, военачальник, проявивший себя в тысячах сражений, стал козлом отпущения и понес ответственность за ситуацию, которая сложилась исключительно вследствие ошибок Гитлера. Ему было приказано передать командование 4-й танковой армией генералу Раусу.

3. Запорожье

Крепость на Днепре, защищающая фланг — Шесть дивизий и полк тяжелых штурмовых орудий — Малиновский атакует тремя армиями — Запечатанный пакет на парашюте — Черно-бело-красный легион Сталина — У плотины критическое положение — «Хайнрици, вы рискуете головой!» —Двести тонн динамита —Значительная советская победа.

Опасность таилась не только в районе Киева. В Кременчуге и Черкассах ситуация тоже была мрачной: здесь генерал-полковнику Коневу частями 2-го Украинского фронта при активной поддержке смелых партизанских отрядов удалось создать мощный плацдарм. Однако самым угрожаемым пунктом с середины октября стало Запорожье. Запорожье с его гигантской плотиной и огромной «Ленинской» электростанцией—гордостью советской энергетики — являлось для советского командования особенно драгоценной целью, в эмоциональном смысле сходной со Сталинградом.

Запорожье играло значимую роль и в плане Гитлера. У него были серьезные основания, когда, примерно в середине сентября, он потребовал, чтобы Манштейн создал крупный плацдарм для обороны города и плотины. Генерал-фельдмаршал не слишком обрадовался, поскольку каждый полк был нужен ему на западном берегу. Однако Гитлер остался непреклонен. На кону находилась энергетическая мощность в полтора миллиона киловатт — энергия, питающая западноукраинский промышленный регион. Работы на кировоградских металлургических заводах и шахтах Кривого Рога шли полным ходом. И поставить все это под угрозу вследствие потери электроэнергии из Запорожья?

Однако настойчивость Гитлера объяснялась не только экономическими соображениями, не менее важными являлись стратегические. Пока на восточном берегу существует плацдарм у Запорожья, русские не могут рискнуть пойти в наступление между излучиной Днепра и Азовским морем к низовьям реки и Крыму. Запорожский плацдарм идеально прикрывал фланг 6-й армии и одновременно угрожал советским войскам, наступавшим на Днепропетровск с севера.

Вот тут Манштейну было нечего возразить. Советская история войны тоже подтверждает, что этот немецкий плацдарм представлял собой серьезное препятствие для советских операций на днепропетровском направлении. Запорожье, эта крепость на фланге, предотвращала удар по Крыму. Гитлер поэтому был прав, требуя защищать плацдарм не на жизнь, а насмерть.

Неблагодарная задача «стоять насмерть» была возложена на опытный 40-й танковый корпус генерала Хайнрици. Из его трех танковых дивизий и пехотных дивизий 47-го армейского корпуса генерала Крейзинга была образована армейской величины ударная группа Хайнрици. Ей надлежало стоять на часах у запорожской плотины. Понятно, что этих сил было недостаточно для обороны и западного берега, и участка восточного берега сорок на девятнадцать километров. Этот бастион, по сути, защищали шесть дивизий и один полк тяжелых штурмовых орудий. А советское Верховное Главнокомандование выставило против них целый фронт: три армии, воздушную армию и два танковых корпуса—включая такое знаменитое объединение, как 8-я гвардейская армия генерала Чуйкова, защитника Сталинграда. Три армии и воздушный флот против шести с половиной дивизий. Превосходство — десять к одному.

Тем не менее первые крупномасштабные советские атаки были успешно отражены. Успех в основном принесли боевой дух рейн-вестфальской 16-й мотопехотной дивизии графа Шверина и оборонительная мощь 656-го полка тяжелых самоходных орудий под командованием подполковника фон Юнгенфельдта. Супертяжелые штурмовые орудия «Фердинанд», известные так же, как «Тигры Порше», своими 88-мм пушками подбивали один Т-34 за другим; 150-мм гаубицы на сорока семи боевых машинах 216-го штурмового танкового батальона поистине являлись передвижными крепостями с потрясающей огневой мощью.

К несчастью, полк фон Юнгенфельдта располагал только одним штурмовым танковым батальоном и всего двумя дивизионами «Фердинандов». В два-три раза больше — вместе с несколькими пополненными пехотными и танковыми дивизиями — и они наверняка изменили бы ход сражения у Запорожья. Но с одним полком тяжелого противотанкового оружия эту битву выиграть было невозможно.

Положение генерала Хайнрици вызывало тревогу. Силы его дивизий убывали, подкрепление не подходило. Хуже всего обстояли дела со снабжением — боеприпасов так не хватало, что с начала октября нельзя было обстреливать колонны противника, даже развернувшиеся в пределах досягаемости.

Утром 10 октября Малиновский начал новую атаку. Он бросил в бой всю группу армий, все три свои армии. Он снова выбрал для атаки воскресенье, рассчитывая, что воскресная атмосфера сделает немцев менее бдительными. Наступление началось с массированного артиллерийского огня из всех орудий. Впервые русские задействовали отдельные артиллерийские дивизии. Это обеспечило быстрое сосредоточение огня на ключевых точках — дело первейшей важности в подобных сражениях на прорыв. Только впоследствии, после эксперимента с 18-й артиллерийской дивизией, и немецкое командование пошло по этому пути, создав артиллерийские бригады и народные артиллерийские корпуса.

Интенсивность обстрела немецких линий у Запорожья была беспрецедентной, Малиновский буквально завалил снарядами внешний оборонительный обвод немцев. Затем он запустил свой паровой каток.

В южном секторе наступления, у Ново-Александровки, против прорвавшихся русских выступили штурмовые танки майора Хорстмана. Впереди, стоя в башне, шел лейтенант Вайсбах. Лейтенант Хофер добрался до противотанкового рва. Южнее главной дороги унтер-офицер Ледер и обер-ефрейтор Хаберман остановили атаку русских на Ново-Александровку и отбросили их обратно на исходные позиции. Вечером на подступах к плацдарму дымились сорок восемь разбитых танков противника.

То же самое произошло и на следующий день. Русская атака. Немецкая контратака. Пехота Хайнрици тоже храбро держалась перед лицом неослабевающей наступательной активности противника во второй и третий дни сражения. Русские постоянно подтягивали из тыла свежие силы. Они шли в атаку. Их убивали. Они отступали. И снова шли в атаку.

Утром 12 октября произошел случай, представляющий интерес для истории войны. Генерал-лейтенант Раух, командир 123-й пехотной дивизии, переслал генералу Хайнрици советскую посылку, сброшенную на парашюте в секторе Рауха. В ней содержался запечатанный конверт. Адрес был напечатан: генералу Эрвину Рауху, командиру 123-й пехотной дивизии.

«Дорогой Раух! Я неоднократно пытался связаться с тобой через парламентеров, но твои люди неизменно в них стреляли... Поэтому я выбрал этот способ...

Я уверен, что ты вспоминаешь те дни, когда мы вместе учились в Военной академии...

Твоя дивизия в безнадежном положении... Твоя дивизия окружена, ее ожидает судьба Сталинграда... Переходи на нашу сторону вместе с дивизией, в полном составе... Я оговорил с советским Верховным Главнокомандованием особенно почетные и благоприятные условия и для твоей дивизии, и лично для тебя... Достойное обращение, пленные сохранят свое личное имущество, офицеры —личное оружие. Дивизия останется вместе и будет задействована на работах... После войны твоя дивизия будет отправлена домой первой». Подпись: фон Зейдлиц, генерал артиллерии.

Это письмо генерала фон Зейдлица, который попал в плен к русским у Сталинграда, было средством психологической войны со стороны противника. Солдаты 304-й пехотной дивизии, стоявшей севернее плотины, прикрывая западный берег Днепра, столкнулись с еще более впечатляющим выступлением национального комитета «Свободная Германия». Командир дивизии доложил, что лодки с развевающимися черно-бело-красными флагами и людьми, распевающими немецкий гимн, пытались переплыть Днепр в полосе дивизии, но были оттеснены огнем.

Голос сталинского черно-бело-красного легиона раздавался также в войсковых радиоприемниках. Полковник Ганс Гюнтер ван Хувен, много лет командовавший 440-м батальоном связи танкового корпуса и поэтому знакомый с техникой связи своего прежнего подразделения, в эфире обращался к своим молодым лейтенантам. Ван Хувен тоже был взят в плен у Сталинграда как начальник войск связи и вступил в Национальный комитет.

Хувена очень любили в батальоне, а в штабе 40-го танкового корпуса всегда ценили здравые суждения этого командира. Поэтому его сладкая песня, обещающая «уважительное обращение и хорошее питание в плену», действительно вызывала сомнения. Предложения пылко обсуждались, но в целом отвергались. Войска не принимали того, что борьба против Гитлера и его политической системы может вестись на поле сражения или обманом своих собственных товарищей.

13 октября, на четвертый день битвы, русским удалось совершить крупное вклинение в немецкую оборону. Наступил кризис. Угроза прорыва к плотине стала реальной.

Боевой журнал 40-го танкового корпуса не оставляет сомнений в серьезности сложившейся в тот день ситуации. Переданное по радио сообщение о советском вклинении очень встревожило штурмовой танковый батальон полка тяжелых самоходных орудий. Восемь Т-34 и два полка советской пехоты продвинулись уже на пять километров. И снова могучим штурмовым танкам удалось спасти ситуацию: три Т-34 были подбиты, остальные отошли. Русская пехота рассеялась. Однако было очевидно, что, принимая во внимание соотношение сил, такие опасные ситуации будут повторяться снова и снова, а машины полка тяжелых самоходных орудий фон Юнгенфельдта не могут быть везде одновременно.

Ударная группа Хайнрици именно на подобный случай приказала построить небольшие, но эффективные прикрывающие позиции на подходах к плотине и железнодорожному мосту, чтобы обеспечить прикрытие при минировании. Эта работа требовала серьезной подготовки — нужно было понизить уровень воды в водохранилище минимум на пятнадцать метров, чтобы внезапная волна не повредила мосты ниже по течению в секторе 6-й армии.

Более того, для заполнения минных камер требуется двадцать четыре часа. Однако вместо того чтобы возложить решение о времени начала подготовки к взрыву на ответственного боевого командира, как предлагал начальник штаба 1-й танковой армии генерал Венк, Главное командование сухопутных войск Германии категорически оставило за собой санкционирование всех мер этого рода. Хайнрици чувствовал себя, как кошка на раскаленной крыше.

Утром 13 октября русская артиллерия впервые целенаправленно обстреляла платину. Генерал немедленно потребовал от Главного командования сухопутных войск Германии свободы действий. Ответа не поступило. Через несколько часов угроза советского прорыва начала приобретать реальные очертания. Новое обращение в Главное командование сухопутных войск Германии. Хайнрици находился на командном пункте у восточного подхода к плотине. Каждые пять минут он звонил в свой узел связи: «Есть инструкции из “Вольфшанце” ?» — «Нет, господин генерал». Офицер разведки майор Кандутш не отходил от телефона ни на минуту: командиры дивизий постоянно спрашивали указаний. Однако «Вольфшанце» хранило молчание. Гитлер еще спал. И ни у кого в Ставке фюрера не хватало мужества разбудить его. Генерал Хайнрици поэтому сам связался с генерал-полковником фон Макензеном, командующим 1-й танковой армией. «Господин генерал-полковник, я готов отдать приказ заполнять минные камеры и понижать уровень воды в водохранилище — под мою Ответственность».

Макензен не возражал, ему были понятны опасения Хайнрици. Он лишь лаконично заметил: «Хайнрици, вы рискуете собственной головой». Хайнрици не испугался.

14 октября русские совершили новое глубокое танковое вклинение в направлении водохранилища. В последний момент ударным группам 16-й мотопехотной дивизии и 421-му гренадерскому полку 125-й пехотной дивизии удалось его блокировать. Сильный артиллерийский огонь повредил подготовленные огнепроводные шнуры, идущие к минным камерам на плотине. Офицерам начальника инженерных войск армии пришлось снова идти вперед ремонтировать поврежденные шнуры и закладывать новые.

Двести тонн динамита (вес десяти груженых вагонов) были заложены в турбинный зал электростанции. Сорок тонн размещены в минных камерах непосредственно в плотине плюс сто авиационных бомб, все по 500 килограммов, что составляет еще пятьдесят тонн.

Хайнрици назначил взрыв железнодорожного моста на 18 часов 45 минут, плотины — на 20.00. Однако начальник инженерных войск армии еще не мог позволить надавить на рукоятки взрывателей, нужно было известить 16-ю мотопехотную дивизию, прикрытие, защищавшее мост и плотину.

— Пошлите радиограмму в 16-ю, сообщите, что взрыв через два часа, — приказал офицеру связи майору Брауну начальник оперативного отдела. Через несколько минут офицер вернулся взволнованный:

— Господин майор, с 16-й нет связи.

— Дьявол!

Послали на вездеходе¹⁵ лейтенанта Кристиана Штокле из оперативного отдела штаба 40-го танкового корпуса. «Вам нужно найти графа Шверина. Как это сделать — решайте сами».

Лейтенант Штокле выехал. Запорожье горело из конца в конец. Даже деревья вдоль дороги пылали, как факелы. Подозрительно большое количество войск спешило на запад в направлении железнодорожного моста, однако никто из них не знал, где сейчас находится командный пункт 16-й мотопехотной дивизии. Следуя солдатской интуиции, Штокле направился к крестьянской хате на северной окраине города. Совершенно верно —там, в темной хате, при свете свечи и окруженный офицерами своего штаба, сидел генерал, изучая карту. Лейтенант вручил ему пакет и доложил ситуацию. Граф Шверин немедленно выработал план действий: «Мы будем держаться, пока все не перейдут!» И 16-я мотопехотная дивизия удерживала свои позиции перед двухрядным железнодорожным и автомобильным мостом до самой последней минуты. Что не пересекло мост к часу «Ч», было переправлено на лодках и плотах на остров Хортица в середине реки. Для штурмовых орудий Юнгенфельдта, которые все еще прикрывали фланг южнее Запорожья на Мелитопольском шоссе, навели переправу.

С 14 на 15 октября, около полуночи, мост и плотина были взорваны. Раздался страшный гром, однако, несмотря на огромное количество взрывчатки, в массивной 800-метровой бетонной плотине образовалось лишь несколько проломов, через них с ревом Понеслась вода. Волна высотой в несколько метров накрыла землю и деревни в долине реки. Советские передовые части осторожно начали прощупывать окраины города, осмотрительно приближаться к восточному въезду на плотину.

Южнее через реку переправляли последние тяжелые штурмовые орудия.

4. Борьба за «линию Вотана»

Каток Толбухина движется к Мелитополю — Русские идут в атаку тридцать раз; тридцать раз их отбивают — В немецкой 6-й армии осталось двадцать пять пшиков — Корпус пробивает себе дорогу — Армия спасена — Но Крым отрезан.

Победа русских в Запорожье не была эффектной: нельзя было объявить об огромных немецких потерях. Тем не менее это одна из наиболее значительных и влекущих за собой серьезные последствия побед, достигнутых советскими войсками на Днепре в течение 1943 года. «История Великой Отечественной войны» справедливо замечает: «В результате освобождения Запорожья существенно изменилась обстановка на юге Украины». Абсолютная правда. Потому что теперь русские могли выйти в низовья Днепра и на подходы к Крыму. Советское Верховное Главнокомандование, не медля ни минуты, начало наступление против 6-й армии.

Никакая армия в мире не может целый год, постоянно отступая, вести ожесточенные оборонительные бои без подкрепления или достаточного пополнения оружия и боеприпасов. Неумолимый закон чисел действовал на Нижнем Днепре, как в любом другом месте. Шесть советских армий наступали на одну немецкую. Генерал-полковник Холлидт имел одиннадцать с половиной немецких и две румынские дивизии — соединения, которые были измотаны месяцами оборонительных сражений и отступлений.

Дивизии 29-го корпуса отвели на «линию Вотана». В процессе этого трудного отхода 55-й гренадерский полк 17-й пехотной дивизии за три дня подбил сорок Т-34.

Однако даже самые доблестные соединения не в состоянии остановить наступление шести советских армий в степи, где нет никаких преград. Превосходство русских по численности превышало все, испытанное в прошлом. В начале октября они штурмовали «линию Вотана» в составе сорока пяти стрелковых дивизий; двух моторизованных, трех танковых и двух кавалерийских корпусов.

На немцев двигались восемьсот танков. Четыреста артиллерийских орудий и 200 реактивных минометов поддерживали наступление. 6-я армия содрогнулась от такого удара. Две ее танковые дивизии и три дивизиона штурмовых орудий встали на пути русского катка, имея 181 танк и штурмовое орудие. Ослабленные полки пехотных дивизий вцепились в сухую землю Ногайской степи. Гранатометчики, горные стрелки и солдаты полевых дивизий люфтваффе понимали, что решается в этом месте. Они должны удержаться на треугольнике плоской степи между Запорожьем, Азовским морем и устьем Днепра — иначе 17-я армия в Крыму будет потеряна.

Но как им выполнить свою задачу в этой проклятой степи? На бескрайнем пространстве не было настоящих шоссе, только проселки и грязные дороги от Днепра к фронту. А теперь, с приходом осени, песчаные бури вздымали землю со стихийной силой. Между немецкими войсками и морем не было ни единой реки, за которой можно было бы окопаться, ни единой гряды холмов, за которую можно было бы зацепиться. Их артиллерия незащищенной стояла на плоской равнине. Не было ни дерева, ни куста, которые бы прикрыли орудия от наблюдателей противника.

Хваленая «линия Вотана» представляла собой наскоро отрытый противотанковый ров, прикрытый несколькими пехотными траншеями по краю степи. Лишь приподнятые берега реки Молочная создавали небольшое естественное препятствие. И именно тут решалась судьба Крыма и Румынии.

Карта 40. Сражение на Нижнем Днепре закончилось потерей сухопутной связи с Крымом. В будущем предполагалось восстановить эту связь ударом с Никопольского плацдарма.

В течение двух недель, с 27 сентября до 8 октября, 6-я армия удерживала свой фронт. Потом подошла и ее очередь. 9 октября в 10.00 часов, абсолютно необычное время, Толбухин открыл решающее сражение. Оно началось с адского артиллерийского огня. За час на полоску земли шириной пятнадцать километров обрушилось 15 000 снарядов. Один снаряд на каждые три метра. Потом пошла советская пехота. Уверенная в победе, плечом к плечу, с криками «Ура!». После своей артиллерийской подготовки русские не рассчитывали на сколько-нибудь существенное сопротивление немцев, однако их ожидал неприятный шок. Из распаханной степи по советским шеренгам застучали пулеметы. Зарявкали полевые гаубицы. Завыли минометы «Небельвельфер». Штурмовые полки Толбухина рассыпались и отступили. Снова пошли и снова были отбиты. Они пошли на следующий день, в воскресенье. И в понедельник. И во вторник. И в среду. Каждый день. В течение двух недель.

«Наша цель — уничтожение немецкой 6-й армии. Когда она будет разбита, откроется дверь в Крым, — каждое утро наставлял генерал-полковник Толбухин командиров 4-го Украинского фронта. — Наша цель имеет решающее значение для исхода всей войны. Она оправдывает любые жертвы».

Самая жестокая борьба разгорелась вокруг Мелитополя на южном фланге «линии Вотана». Советская пехота оставила горы трупов, советский 11-й танковый корпус потерял сотни Т-34. 6-я армия Холлидта снова сражалась с призраком Сталинграда — поскольку то, что Толбухин готовил дивизиям Холлидта, было Сталинградом на Днепре. По жестокости сражение у Мелитополя ни в коем случае не уступает Сталинградскому.

Богдановка, Октябрьское Поле, Акимовка, Данило-Ивановка и поля южнее Мелитополя — места сражений, менее прославленные популярными историями войны, чем связанные с трагедией у Сталинграда, тем не менее здесь происходили кровопролитнейшие бои последней войны. Тридцать раз русские штурмовали Октябрьское Поле, тридцать раз их отбивали. Это были тяжелые дни для стрелков 3-й горной дивизии, гренадеров 258 и 17-й пехотных дивизий, бойцов ударной группы 13-й танковой дивизии майора фон Газа. Русские в этих боях потеряли шестьдесят два танка.

Так же успешно оборонялись полки на полях южнее Мелитополя. Многие солдаты, воевавшие тогда между Запорожьем и Азовским морем, забывали номера дивизий, но их боевые эмблемы помнились. И когда они видели их на дорожных указателях, то знали, на кого они могли рассчитывать справа или слева, — крест лотарингской 79-й пехотной дивизии, белый ромб 111-й пехотной дивизии, девятиконечная звезда гессенской 9-й пехотной дивизии, голова собаки вестфальской 336-й пехотной дивизии, штык 17-й пехотной дивизии из Франконии.

На северном фланге также отчаянно сражались танки 17-й танковой дивизии вместе с гренадерами 101-й стрелковой и 302-й пехотной дивизий. 13-й танковый разведывательный батальон капитана Шутца защищал уязвимые фланги. Его части были отважны и дисциплинированы. До самого конца.

Однако положение генерал-полковника Холлидта на востоке было безнадежным с самого начала. В конце концов, закон чисел взял свое.

Мелитополь пал 23 октября. Это открыло русским возможность ударить в южном направлении на Крым. Толбухин бросил на решающий прорыв все, чем располагал. Он двинул на фронт три свежих стрелковых корпуса. Он сосредоточил на участке прорыва четыре сотни танков.

24 октября он атаковал сектор 44-го корпуса юго-западнее Мелитополя шестью стрелковыми дивизиями и пустил танки в две волны. Немецких гранатометчиков подавили. Навстречу врагу двинулись спасательные части и штурмовые орудия. Девяносто четыре танка Толбухина были подбиты, и атака захлебнулась. Эти дни — одни из самых страшных дней всей войны.

Это дни танковой группы фон Хаке. Танками, штурмовыми орудиями и бронетранспортерами 13-й танковой дивизии полковник фон Хаке остановил продвижение противника. Это также дни, когда 336 и 370-й артиллерийские полки и 93-й дивизион тяжелых штурмовых орудий встали и сражались до последнего солдата: сначала они использовали свои штурмовые орудия и пушки, потом автоматы, штыки, саперные лопаты и ручные гранаты. И истекли кровью.

В середине дня 27 октября 73-я пехотная дивизия доложила, что у них осталось 170 человек — одна сотая ее прежнего состава. И это в дивизии, которую передали в 6-ю армию только 4 октября. 111-я пехотная дивизия сократилась до 200 человек. Тяжелое вооружение дивизий и корпусов было потеряно на 60 процентов. Вся армия располагала только 25 боеспособными танками и штурмовыми орудиями. Правда, ремонтные службы работали активно и старались восстановить танки и другое вооружение как можно скорее, не отдыхая даже при отступлении, однако потери были слишком велики. Русские тоже понесли ужасающие потери и лишились сотен танков. Однако всегда и везде у них было на один батальон, один полк или один корпус больше, чем у Холлидта. Согласно советским источникам, в каждый момент сражения у русских было десятикратное превосходство в силах.

Соответственно, танковые соединения советской 51-й армии генерал-лейтенанта Крейзера, в конце концов, опрокинули правое крыло 73-й пехотной дивизии в районе Мелитополя и разорвали немецкий фронт на участке в пятнадцать километров.

Генерал-полковник Холлидт был не в состоянии достаточно быстро освободить силы, чтобы заблокировать эту брешь. Как у прорванной плотины, края бреши обваливались все больше и больше, она становилась все шире, и в нее хлынули дивизии Толбухина. Справа от советской 51-й армии и ее 19-го танкового корпуса пошел механизированный корпус 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Захарова. Он затопил небольшую немецкую ударную группу, еще остававшуюся на своих позициях, и скоро расширил участок прорыва до сорока пяти километров. Поток нарастал. Суждено ли основной части 6-й армии, заново созданной после Сталинграда, снова погибнуть — на этот раз в безводной Ногайской степи?

Закрыть 45-километровую брешь не удалось. 6-я армия оказалась разрезанной на две части — меньшую часть на юге и большую на севере, обе отчаянно сражались, стараясь избежать окружения.

На юге 44-й корпус генерала Ангелиса находился в сложнейшем положении. Превосходящие силы противника стояли и перед ним, и в его тылу. Между корпусом и Нижним Днепром — пятьдесят километров пустыни.

Однако войска показывали все, на что способны. 4-я горная дивизия генерал-майора Брауна действовала как таран для отступающего корпуса. Небольшая танковая группа 13-й танковой дивизии полковника фон Хаке усилила ударную группу и своими немногочисленными танками прикрыла фланг дивизии. С боями они продвигались к Днепру. Южнее них группа Беккера с 370-й пехотной дивизией, остатками 336-й пехотной дивизии и румынскими полками пробивала себе дорогу на запад. Порядки советской 51 -й армии, которая стремилась на юг, преодолели обе группы.

Советская 2-я гвардейская армия тем временем прорвалась на запад и начала движение к устью Днепра. Но и этот опасный удар противника был отбит. В начале ноября группа Беккера, 13-я танковая дивизия и остатки румынских полков прошли отсечные позиции 4-й горной дивизии. Через Днепр переправились у Херсона на плотах и по понтонному мосту.

44-й армейский корпус был спасен. Кроме войск, было выведено около 15 000 автомобилей, примерно столько же единиц гужевого транспорта и большое количество тяжелого вооружения. Самый крупный советский прорыв и самое крупное преследование этой войны не достигли главной цели. Немецкая 6-я армия отвела свои соединения на

новую оборонительную позицию между Крымом и Никополем, в полном составе и боеспособности.

Но (и это очень важное «но») подходы к Крыму, которые определяли движение мысли Гитлера и решения Главного командования сухопутных войск Германии в течение последних месяцев, были потеряны. Полуостров, где все еще находилась немецкая 17-я армия, оказался отрезанным от всех сухопутных коммуникаций. Ужасная драма началась. Время 17-й армии истекало.

Стремительное развитие событий у южной группы Холлидта означало, что русские могли диктовать ход операций и двум корпусам северной группы. Восстановить потерянную связь на северных подходах к Крыму оказалось невозможно. Даже Главное командование сухопутных войск Германии смирилось с ее потерей. Корпуса северной группы 6-й армии откатили свои фронты. Им было приказано создать большой плацдарм на южном берегу Днепра перед Никополем с целью защиты важных марганцевых рудников. Однако в этом состояла лишь половина задачи. Гитлер имел в виду большее. Не менее важной, чем руда, была надежда очень скоро снова перейти в наступление с этого выступающего клина, ударить по подступам к Крыму, отрезать крупные советские силы, которые вышли в дельту Днепра, и восстановить связь с 17-й армией.

Хороший план—на бумаге. Но выдавать желаемое за действительное не есть стратегия. Тем не менее последующие несколько недель прошли под знаком этой надежды.

5. К западу от Никополя

Калмыки против партизан — «Простите меня, женщины» для группы Шернера — Гвардейцы Чуйкова жаждут победы — Рукопашная — Пурга у Мариинского — Шестнадцать метров соломы между войной и миром — Шестнадцать дивизий спасают только людей — Никопольский мешок разорван.

В начале февраля 1944 года в маленьком селении Нижней Баварии родители горного стрелка Герхарда Эртля получили по полевой почте письмо от сына. В письме он спрашивал: «Вы знаете, сколько километров от Мюнхена до Никополя? Одна тысяча шестьсот девяносто восемь километров! Я увидел на дорожном указателе, который наши артиллеристы поставили на огневой позиции». Никополь — в 1698 километрах восточнее Мюнхена. Для сравнения, знаменитое итальянское аббатство Монте-Кассино, которое в это время тоже ежедневно фигурировало в немецких сводках, было значительно ближе. Всего 708 километров отделяли Мюнхен от Центральной Италии, где немецкие парашютные части и гранатометчики в феврале 1944 года не пускали американцев к альпийским перевалам.

Собственно говоря, по правилам цензуры рядовой Эртль не должен был упоминать, что он находится на Никопольском плацдарме либо цензор обязан был это вычеркнуть . Однако к началу 1944 года цензура стала довольно мягкой. Кроме того, его родители уже знали об этом от его раненого товарища, а замечание Герхарда являлось ответом на вопрос из письма его матери.

Неудивительно, что матери в Мюнхене, Вене, Дюссельдорфе, Шверине, Кенигсберге, Бреслау и Дрездене интересовались Никополем. Все в Германии в начале 1944 года знали название этого советского города никеля на Днепре. Всю первую неделю января каждое официальное сообщение Верховного главнокомандования начиналось словами: «На Никопольском плацдарме...»

В феврале формулировка стала приобретать многозначительные оттенки. Теперь официальные сообщения Верховного главнокомандования начинались так:

4 февраля: «В районе Никополя вчера...»

5 февраля: «В зоне боевых действий Никополя русские усилили...»

6 февраля: «В районе Никополя наши дивизии продолжают...»

7 февраля: «В районе Никополя враг продолжает крупными силами...»

9 февраля: «С боевым подъемом наши войска в тяжелом оборонительном сражении у Никополя отразили...»

И 10 февраля: «На Восточном фронте попытки противника западнее Никополя снова закончились провалом...»

И наконец, 11 февраля: «Наши войска на Восточном фронте снова отразили многочисленные мощные советские атаки в районе западнее Никополя и южнее Кривого Рога ».

Затем на семь дней название Никополь исчезло из официальных сообщений. О плацдарме на Днепре не говорили ни слова. Что же замалчивалось?

Утром 15 февраля на Нижнем Днепре разыгралась пурга. Температура быстро упала до пятнадцати градусов ниже нуля. Резкий ледяной ветер и темнота стали фоном, на котором состоялся финальный акт никопольской драмы.

Позиции плацдарма к югу от Днепра были потеряны в течение двух недель. Правда, русские не сумели прорвать оборонительные рубежи немцев. В тяжелом оборонительном бою южнее реки восточнопрусская 24-я танковая дивизия, например, снова и снова разрешала кризисные ситуации мощными контрударами своих танковых групп. Эта дивизия вывела из строя 290 вражеских танков, 130 противотанковых орудий, 60 пушек всех калибров, 31 миномет и 25 самолетов, взяла в плен более 800 человек. Ее собственные потери составили 500 человек, включая выдающегося офицера, капитана Георга Михаэля, кавалера «Железного креста» с дубовыми листьями, уроженца Гамбурга.

Однако одной отвагой битвы не выиграть. В конце января удар советской 8-й гвардейской армии силами девяти стрелковых дивизий и нескольких танковых бригад с севера через бреши во фронте 16-й мотопехотной дивизии в тыл плацдарма радикально изменил положение.

Командовал немецкими войсками на плацдарме генерал Фердинанд Шернер. Здесь Гитлер доверил угрожаемый участок человеку, идеально соответствующему задаче. В 1942 году Шернер еще командовал австрийской 6-й горной дивизией, с которой мы встречались у Мурманска; потом ему дали 19-й горнострелковый корпус на Арктическом фронте, и с октября 1943 года он принял опытный 40-й танковый корпус, с личным составом штаба которого, переименованного в группу Шернера или оперативную группу «Никополь», он с 25 ноября руководил обороной плацдарма. Каждый офицер Генерального штаба знал этого сложного боевого командира. Он славился поразительной храбростью, твердостью и решимостью, большим тактическим искусством и верой в железную дисциплину. Он был абсолютно бесстрашен. В Первую мировую войну молодым лейтенантом баварского пехотного полка немецкого Альпийского корпуса он штурмовал господствующую горную крепость Монте-Коловрат вместе с вюртембергским горным батальоном Роммеля и взял высоту 1114 далеко позади прорванного Изонцо фронта. 24 октября 1917 года в признание этого подвига его удостоили высшей награды за отвагу кайзеровской армии, орденом «За заслуги». Роммель со своими вюртембергскими стрелками поддержал фронтальную атаку баварцев, взял штурмом горный массив Монте-Матье на пятьдесят километров северо-восточнее и за это достижение получил орден «За заслуги» 27 октября. Два отчаянно храбрых лейтенанта 1917 года стали выдающимися и дерзкими командирами Второй мировой войны.

Уже с конца 1943 года Шернер энергично и осмотрительно оборонял Никопольский плацдарм от значительно превосходящего по силам противника. Это было нелегко. Позиции по фронту составляли сто двадцать километров. Практически без глубины. В десяти — пятнадцати километрах за линией фронта протекал Днепр, 650 — 1300 метров шириной, а перед ним к тому же находились плавни — обширные болотистые низины, в которых скрывались партизаны.

Эти таящиеся в недоступных болотах силы представляли бы серьезную угрозу немецким порядкам, если бы не унтер-офицер Вилли Лилинталь. Этот солдат из Гамбурга появился в конце ноября с калмыцким майором Абушиновым. С ним пришли пять кавалерийских эскадронов — 1200 калмыцких добровольцев из степей Калмыкии. Эти смертельные враги русских сражались на стороне немцев с лета 1942 года. С женами и семьями они последовали за 16-й мотопехотной дивизией из широких пространств вокруг Элисты на запад. Это были лучшие разведчики и лучшие охотники за партизанами. Они держали партизан из плавней под неусыпным контролем.

В начале сражения два корпуса — 29 и 4-й — были приданы 40-му танковому корпусу с обозначением группа «Шернер». Вместе они имели девять пехотных дивизий плюс одна танковая дивизия (24-я) в качестве тактического резерва. Позже к группе присоединился 17-й корпус генерала Крейзинга. Рассудительный начальник штаба Шернера, полковник фон Кальден, являлся идеальным партнером для жесткого и бескомпромиссного командира. Шернер принял решение Гитлера защищать передовой выступ, несмотря на сложную ситуацию. Но когда 8-я гвардейская армия генерала Чуйкова 31 января и 1 февраля нанесла свой смертельный удар с севера в тыл плацдарма, Шернер не стал колебаться или ждать каких-либо решений фюрера. Операция «Простите меня, женщины» была начата. Это случилось 2 февраля и означало, что, вопреки всем приказам из «Вольфшанце», позиции по Днепру будут оставлены. Соединения Южного фронта перешли реку по двум постоянно обстреливаемым мостам в Никополе и Лепетихе и выступили против 4-го гвардейского механизированного корпуса и других формирований советской 8-й гвардейской армии, наступавших с севера.

Положение снова стабилизировали. В последнюю минуту, в самую последнюю минуту советский прорыв к Днепру опять был предотвращен и небольшой коридор между рекой и городком Апостолово сохранен. Шернер теперь приводил в исполнение свой план выхода из захлопнувшейся западни, не допуская попыток вмешательства со стороны Гитлера. «Без колебаний!» — звучал его девиз, в отличие от постоянной нерешительности фюрера. Так генерал и его начальник штаба довели до конца блистательную смелую операцию на прорыв.

Шернер, всегда находившийся на передовой, точно знал, чего может ожидать от своих утомленных формирований. Именно это знание позволило ему в последний момент не дать уверенному противнику выйти к реке.

3-я горная дивизия, первой выведенная группой Шернера с плацдарма, обеспечивала прикрытие фланга западнее Грушевки. За ней последовала 17-я пехотная дивизия, которая заняла сектор у Мариинского. 8 февраля ударные группы «Циммер» и «Лорьх» предприняли оттуда атаку на Апостолово частями 17 и 3-й дивизий под руководством 4-го корпуса. Целью атаки была железнодорожная линия и станция Ток-Апостолово. Атака группы «Митх» закончилась успешно, но потребовала огромных усилий от гренадеров и горных стрелков, в особенности от 17-й пехотной дивизии, которой нужно было глубоко внедриться в район прорыва противника. Гранатометчикам пришлось привязывать свою обувь, чтобы не потерять ее в грязи, доходившей до колен. Эта украинская грязь отличалась невообразимой вязкостью. Даже десять лошадей не могли вытащить маленькое противотанковое орудие, если оно застряло в этой жиже.

С неимоверным трудом защитная линия вдоль узкого коридора была усилена. Под ее прикрытием соединения 17-го корпуса двинулись в западном направлении. 8-ю гвардейскую армию Чуйкова сдерживали западнее Апостолова.

С 10 февраля передовое подразделение линденбергской 24-й танковой дивизии преграждало путь русским, которые пробивались к станции Апостолово, даже оттеснило их обратно в город. Это создало условия д ля поддержания коридора открытым.

Небольшими ударными группами из ослабленных полков 3-й горной дивизии, 97-й стрелковой дивизии, 17-й пехотной дивизии и 258-й пехотной дивизии генерала Блеера Шернер снова и снова отражал полномасштабные атаки противника по флангам узкого коридора. 8-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Чуйкова отчаянно старалась пробить немецкий барьер, обеспечивающий выход из никопольской ловушки. Напрасно. Победитель Сталинграда на этот раз переоценил мощь своей знаменитой армии—первоначально 62-й, а после Сталинграда получившей звание гвардейской.

Дивизии Шернера отходили с Днепра. 125-ю пехотную дивизию перебросили на усиление 4-го корпуса, следовавшие за ней соединения перешли реку Базавлук по мостам в Грушевке и в Первицком. Русские оказывали сильное давление. В Грушевке был единственный маленький мост. Паника могла поставить под угрозу всю операцию. Генерал Шернер поехал к переправе. 8 февраля он встал с несколькими военными полицейскими на подходе к мосту, Снова и снова он приказывал легким зенитным орудиям стрелять поверх голов немецких транспортных частей, стремящихся на мост, — грубое, но эффективное напоминание держать строй.

97-я стрелковая дивизия и самые передовые части 24-й танковой дивизии тем временем обороняли западный край спасительного выхода — деревню Большая Костромка. Бои доходили до рукопашной. На дальней стороне стояли каринтийцы и штирийцы 3-й горной дивизии и франконцы 17-й пехотной дивизии. Несмотря на сложный грунт и неблагоприятную погоду, они окопались между Мариинским на Днепре и Верхне-Михайловкой. С севера на соединение с войсками группы Шернера двигалась нижнеавстрийская 9-я танковая дивизия под командованием генерала Джолассе.

Утром 15 февраля 1944 года обер-ефрейтор Бергман из 138-го горнострелкового полка на страшном морозе лежал за своим пулеметом, не зная общей обстановки. Он знал только, что фронт у Мариинского нужно удержать, иначе вся группа Шернера окажется в беде.

Русские наступали снова и снова. Они твердо решили прорваться. Падающий снег сократил видимость до десяти метров. Бергман отстреливал одну патронную ленту за другой. Вдруг он упал на бок. Из зияющей раны на голове заструилась кровь. Его второй номер схватился за пулемет. Он начал стрелять влево, откуда доносился шум боя перед соседним пулеметом, который вдруг замолчал. «Если их подавили, красные пойдут в эту брешь, — пробормотал раненый Бергман. — Я долже пойти посмотреть, что случилось». Он выполз. Но на половине пути замер. Лицо вниз. Мертв.

Но Мариинское, краеугольный пост коридора спасения, удержали. Его удержали, потому что каждый совершал нечеловеческие усилия — как Бергман или как лейтенант Хольцингер двадцати четырех лет, который у Верхне-Михайловки подбил девять Т-34 двумя штурмовыми орудиями горного дивизиона штурмовых орудий и таким образом предотвратил вклинение советской танковой бригады.

Вечером горные стрелки начали отход. Подошла 387-я пехотная дивизия и вместе со 125-й пехотной дивизией слева приняла прикрытие коридора.

Бушевала пурга, закутавшись, люди с трудом преодолевали ветер и шли по компасу, потому что видно было не дальше собственной руки. Они две недели не выходили из боя и шатались от усталости. Некоторые падали на землю, но это означало смерть, и поэтому товарищи заставляли их подниматься. Сквозь пургу они добрались до деревни Большая Костромка. Из-за пурги наткнулись на советскую ударную группу, которая прорвалась через ослабленный немецкий опорный пункт 24-й танковой дивизии. Затворы их винтовок замерзли, стрелять было невозможно, им пришлось примкнуть штыки. По меньшей мере несколько домов на юго-западной окраине оказалось в их руках. Потом бой утих. Русское оружие и русский боевой дух тоже замерзли под ледяным дыханием степи.

В секторе 2-го батальона 144-го горнострелкового полка тридцатиградусный мороз даже привел к необычному перемирию. Свои и чужие заметили скирду соломы и одновременно к ней подошли. Обнаружив друг друга, замахали руками: «Нихт война!» Русские устроились с восточной стороны, а немцы — с западной. Шестнадцать метров соломы отделяли мир от войны. Шестнадцать метров соломы и жестокая пурга обеспечили мирную ночь. На следующее утро две группы молча разошлись, каждая в своем направлении. Потом они развернулись, чтобы снова продолжить войну.

В ночь с 15 на 16 февраля операция закончилась — войска вышли из никопольской ловушки. Этой же ночью британские бомбардировщики сбросили 3300 тонн бомб на Западный Берлин. А через два дня, 18 февраля, Никополь снова фигурировал в официальном сообщении немецкого Верховного главнокомандования. «В тяжелых боях за Никополь», — говорилось в нем — и потом эвфемистическим языком военных сводок сообщалось об окончательной потере плац дарма.

В официальном сообщении не раскрывалось, что же произошло в действительности. Но из методичного боевого журнала, который вел для 6-й армии майор доктор Мартин Франк, все становится ясно. Вот как он подвел итог: «Шестнадцать дивизий 6-й армии потеряли большую часть своих машин. Вынужденно оставлено значительное количество оборудования службы тыла, в частности пекарни и полевые кухни, а также много тяжелого вооружения. Однако личный состав дивизий был спасен».

Самым убедительным доказательством четкости отступления является тот факт, что Шернер не оставил ни единого раненого. В сложнейших условиях более 1500 человек вывезли на крестьянских санях под прикрытием эскадрона казаков 40-го танкового корпуса. Офицер разведки майор Кандутш в своем дневнике сделал такую запись по поводу финального акта в Никополе: «Мешок разорван. Шернер сказал «до свидания». Без него и его начальника штаба мы сейчас, возможно, уже бы маршировали в сторону Сибири. Все, кто воевал в Никополе, никогда не забудут, чем мы обязаны Шернеру».

6. Зимняя драма на Среднем Днепре

Критическая ситуация у Кировограда — Генерал в разведке — Окружены четыре дивизии — «Я прорываюсь» — Широкий танковый клин — Великолепный маневр 3-й танковой дивизии — Большие клещи — Олимпийский медалист Хассе приносит себя в жертву — Бои с б7-й танковой бригадой Конева — Беспощадные воздушные удары Ру деля.

Сталинград находится на Волге, Дон знаменует начало немецкого поражения, а Днепр стал кровавым водоразделом последней войны. Практически в тот самый час, когда ударная группа Шернера выходила по коридору между Апостолово и Мариинское, в трехстах километрах севернее, на Среднем Днепре, близилась к завершению другая драма.

Время действия — 7 января 1944 года, место действия — командный пункт берлинской 3-й танковой дивизии в Лелековке. Полдень, но внутри маленькой крестьянской хаты так темно, что начальник оперативного отдела был вынужден зажечь керосиновую лампу. Подполковник Вильгельм Фосс пододвинул стул к печке, на столике перед ним — карты.

Фосс всегда очень занят. Новый командир 3-й танковой дивизии, генерал Байер-лейн, большую часть дня проводит на передовой, он командует, следуя принципам своих учителей Гудериана и Роммеля. И сегодня он с самого утра в танковом разведывательном отряде, чтобы видеть ситуацию своими глазами, «адскую ситуацию», как он заметил.

С 5 января русские обходили Кировоград с севера, через реку Ингул, двумя механизированными корпусами, 7 и 8-м. Последние донесения также подтверждали движение крупных танковых формирований южнее города. Собирались ли русские привести к успешному завершению ожесточенное сражение, продолжавшееся вокруг Кировограда уже с середины октября? Два месяца они пытались добиться прогресса в этом секторе — с того самого момента, когда в октябре форсировали Днепр южнее Кременчуга. Однако Коневу не удавалось совершить решительный прорыв. В последний момент какое-нибудь соединение, какая-нибудь немецкая дивизия неизменно вставали на его пути. Например, 23-я танковая дивизия. Или танковый полк дивизии «Великая Германия», который нанес тяжелое поражение танковым бригадам Конева. В один знаменитый понедельник, 18 октября, унтер-офицер Зепп Рампель из 11-й роты на «Тигре» подбил восемнадцать русских танков. Его наградили Рыцарским крестом, но до того как орден смогли повесить ему на шею, он погиб в бою за Кировоград.

11-я танковая дивизия тоже сражалась с превосходящими русскими силами с большой изобретательностью. Генерал фон Витерсхайм заманил русскую танковую бригаду в засаду, которую он устроил в овраге, где разместил все свои противотанковые орудия и поврежденные танки. При входе в овраг находился 15-й танковый полк подполковника Лаухерта. Когда советская бригада вошла в ловушку, открыли огонь. Из строя вывели три дюжины советских танков.

Карта 41. Соединение в Первомайске: армии 1-го Украинского фронта нацеливались на бессарабский Буг в тылу немецкой 8-й армии. Другую часть клещей составлял 2-й Украинский фронт Конева. Однако грандиозный план провалился.Был сформирован лишь небольшой «котел» — Корсуньский.

У Кировограда воевала и саксонская 14-я танковая дивизия. Высота 190 стала полем боя ударной группы Домаска.

Десантники 2-й воздушно-десантной дивизии генерала Рамке провели здесь жестокий декабрь и подтвердили свою ценность в качестве «пожарных бригад». Одно имя особенно часто звучало тогда в этой дивизии — доктор Шмидер, хирург и заместитель командира 1-й медицинской роты. Он имел поистине легендарную репутацию в парашютных частях: «Шмидер поставит тебя на ноги» — стало почти поговоркой. Его репутация основывалась на знании, что каждого серьезно раненного солдата он обязательно доставит в госпиталь — даже если того придется погрузить в генеральский автомобиль.

Кировоград стал свидетелем всей трагедии, всех страданий большого сражения. Каждый десятый из воевавших в России знает Кировоград. Это было одно из тех мест, где война шла особенно ожесточенно. Немцы настроились не сдаваться, а Конев не отступал. Большой замысел Ставки заставлял его быть непреклонным. Решающие причины состояли не только из стратегических, план Конева включал завоевание жизненно важного в экономическом отношении западноукраинского города Кировоград. А добиваясь этой цели, он окружил бы в этом районе четыре немецкие дивизии.

Чтобы произвести рекогносцировку своей ненадежной позиции, генерал Байерлейн с рассвета находился с разведывательным патрулем.

Теперь было 12.00 часов. Бескрайняя снежная гладь лежала в неясном свете. Послышался шум моторов, лязг танковых гусениц — возвращалась колонна Байерлейна. Генерал выбрался из бронетранспортера, несколько раз похлопал руками: при двадцати градусах мороза в холодной командирской машине удовольствие небольшое. Потом вошел в хату и присоединился к Фоссу.

— Положение осложняется, — сказал он. Склонился над картой и объяснил: — Русские обходят Кировоград. Они уже отрезали путь снабжения с запада. Я никогда не видел ничего подобного. С танковыми колоннами движется огромная гусеница колонн снабжения, в основном на конной тяге.

Фосс кивнул:

— И я так думаю, господин генерал. Телефонная связь с корпусом потеряна. Контакта по радио тоже нет.

— А какие известия от наших сопредельных дивизий?

— Их разведка сообщает то же самое, господин генерал. И у них тоже нет связи с корпусом. Сомнений не остается—мы уже окружены. Ловушка захлопнута.

Ловушка действительно захлопнулась, и в ней было четыре дивизии — 3 и 14-я танковые дивизии, 10-я мотопехотная дивизия и 376-я пехотная дивизия.

Байерлейн подошел к печке. Он находился на Восточном фронте только десять недель. До своей первой зимней битвы, осенью 1941 года на пике немецких побед на Востоке, его перевели от русских морозов на палящее солнце африканской пустыни. Там, в немецком Африканском корпусе, он служил начальником штаба Роммеля.

Таким образом, он не пережил ни печально известной русской зимы 1941/42 года, ни отступлений 1942—1943 годов. И он перенял от Роммеля принцип, что решение боевого командира важнее приказов, подписанных на зеленом сукне стола в Ставке фюрера.

— Придется пробиваться, — сказал генерал. — Для меня Кировоград звучит слишком похоже на Сталинград.

— Я — за, — кивнул Фосс. — Но у нас строгий приказ фюрера удерживать город любой ценой.

Байерлейн отмел это возражение:

— Мы не удержим его, сидя здесь в бездействии. Через несколько дней наша боевая мощь иссякнет, а никакое снабжение теперь не проходит, у нас практически не осталось боеприпасов. Но если мы сейчас захватим инициативу, если вырвемся из окружения и будем действовать против Кировограда извне, тогда, возможно, мы и добьемся чего-нибудь. Пока у нас еще есть шанс, и сделать так наша задача. Цель танковой дивизии — мобильные боевые действия, а не оборона укрепленного района.

Таково было кредо немецких танковых командиров школы Гудериана. Байерлейн его придерживался и был полон решимости продолжать в том же духе. Ему, к счастью, не было необходимости обращаться за разрешением, поскольку в данный момент он не имел связи ни с корпусом, ни с каким-либо иным вышестоящим командованием. Связи по телетайпу тоже не было никакого ответа не поступало уже несколько часов. Это было возвращение к прежнему положению боевого командира.

Встал интересный вопрос. Ведение последней войны в значительной степени определялось прогрессом средств связи. Серьезные оперативные решения можно было передать или начать приводить в исполнение в течение нескольких минут. Передислокация крупных соединений могла быть скоординирована с молниеносной быстротой. Если в прошлом курьеры должны были загонять своих лошадей только для того, чтобы обнаружить, что все равно опоздали, теперь требовалась лишь зашифрованная радиограмма, непрослушиваемый разговор на дециметровой волне через сотни километров или диалог по телетайпу.

Однако достоинства современных средств коммуникации часто уничтожались своим недостатком — они ограничивали свободу боевых командиров во время сражений. Можно беспрестанно задавать вопросы, муштровать командиров и менять приказы, не зная местных условий. Таким образом, и на немецкой, и на русской стороне в последнюю войну инициативу боевых офицеров и командующих держали в узде. Это обстоятельство имело особенно катастрофические последствия в критических ситуациях. Сталинград — самая яркая иллюстрация, а было много и других убедительных случаев. Так неожиданный обрыв связи мог явиться для боевого командира счастливой паузой, во время которой он мог полагаться только на собственное суждение и собственную совесть солдата.

Генерал получил такую паузу в Кировограде. Командиры других дивизий, которые имели опыт Восточного фронта, не чувствовали себя способными последовать за ним. Однако он не упал духом.

Байерлейн обсудил свой план с генералом Аугустом Шмидтом, командиром 10-й мотопехотной дивизии, и договорился, что его полки возьмут на себя полосу обороны

3-й танковой дивизии.

Сразу после обеда Байерлейн собрал своих офицеров. «Сегодня ночью мы прорываемся. Не для того, чтобы спасти себя, а для того, чтобы обеспечить себе оперативную свободу», — объявил генерал. Офицеры отреагировали с энтузиазмом. Тут же был отдан боевой приказ — абсолютно нетрадиционным образом, непосредственно командирам частей.

Было сформирова1 ю пять ударных групп — А, В, С, D, Е. Группа А должна была выступить в роли огненного тарана, со всеми наличными танками, ротой бронетранспортеров, саперами и самоходной артиллерией. Затем ударная группа В, состоящая из саперов, артиллерии и 3-го мотопехотного полка под командованием полковника Вельмана. В группу С вошли колонны снабжения, поврежденная техника на буксирах и раненые с медицинскими частями. Ударную группу D составлял усиленный 394-й мотопехотный полк подполковника Бойермана. Группа Е, тыловое прикрытие, состояла из танкового разведывательного батальона майора Дайхена. Прикрытие с фланга обеспечивали самоходные орудия и зенитки. Район сосредоточения — Лелековка, пригород Кировограда. Время прорыва: сумерки.

Никогда прежде дивизия не строилась так быстро, офицеры и рядовые действовали с подъемом. В 17 часов 30 минут дивизия была готова. Начальник связи отослал последнюю радиограмму в корпус и армию: «3-я танковая дивизия пробивается из кольца в северо-западном направлении, чтобы блокировать брешь во фронте и действовать в тылу противника с целью деблокады окруженного города». После этого Байерлейн объявил молчание в эфире. Никакой контрприказ уже не мог быть получен.

Стояла темная безлунная ночь. Небо было затянуто облаками. Температура —двадцать пять градусов ниже нуля. Под ногами скрипел снег.

Они двинулись. Танки образовали широкий клин. Без фар. Без открытого огня. Без единого выстрела. Генерал на своем вездеходе в лидирующей группе. Вдруг вспышки. Противотанковые орудия! Первый танк подбит. Он загорелся, пламя осветило приближающиеся колонны. Однако темнота делала очертания неясными, и все казалось больше, мощнее, многочисленнее. Русским 3-я танковая дивизия, наверное, показалась армией-привидением. Они отчаянно стреляли из всех орудий и таким образом выдали свои позиции. Люки танков захлопнулись. Атака!

Танки бешено рванулись. Их прикрывал огонь артиллерии. Саперы и гранатометчики последовали за танками. За считанные минуты передовые машины достигли советских позиций, гренадеры и саперы их зачистили. Сопротивление русских быстро ослабело. Они бросили противотанковые и зенитные орудия, отступали в беспорядке. Впоследствии пленные говорили, что внезапная атака в зловещем свете произвела впечатление гигантского наступления по крайней мере танкового корпуса и вызвала панику среди солдат, которые чувствовали себя в полной безопасности.

К рассвету дивизия прорвалась сквозь русское кольцо, понеся лишь незначительные потери — один танк и его экипаж. Отбили Владимировку и перекрыли крупную брешь. Генерал немедленно развернул дивизию и утром 8 января двинулся на Осиковату, в тыл советского кольца вокруг Кировограда.

Полный масштаб угрозы между Днепром и Бугом ясно виден на оперативной карте 47-го танкового корпуса.

7 января генерал фон Форман был вынужден эвакуировать свой передовой командный пункт на северной окраине Кировограда. Он перенес штаб в Малую Виску, на сорок пять километров западнее. Генерал не мог руководить своим исключительно мощным корпусом из семи дивизий (почти армия) среди неразберихи основной оборонительной линии, а в Малой Виске он получил общий обзор, находился рядом с железнодорожной линией из Первомайска, по которой осуществлялось снабжение, и большим аэродромом 4-го воздушного флота, где стояла авиаэскадра пикировщиков «Штука» подполковника Руделя, готовое вмешаться в борьбу на любом из угрожаемых участков.

Ночью с 8 на 9 января генерал фон Форман и его начальник штаба полковник Рейн-хард при свете свечи склонялись над картами, с первого взгляда на которые становилось понятно направление главного советского удара. Армии 1-го Украинского фронта, группа армий Ватутина, одержав победы у Киева и прорвавшись в районе Бердичева, теперь стремились на юго-восток, к бессарабскому Бугу, в тыл немецкой 8-й армии. Прорыв Конева у Кировограда представлял собой вторую часть наступления Ватутина, вторую половину клещей, и тоже был нацелен на Буг. Этот удар наносился в юго-западном направлении. Обе группировки должны были соединиться в районе Умань—Первомайск почти на румынской границе.

Если эта крупномасштабная операция закончится успешно, то не только 8-я армия будет окружена, но ее уничтожение настолько продвинет силы Малиновского, что и немецкая 6-я армия неизбежно будет обречена. Ничто в этом случае не сможет спасти от уничтожения немецкую 17-ю армию в Крыму. Фактически именно эту цель уже давно преследовал Сталин — ликвидация немецкого южного фланга, великая победа.

В мерцающем свете свечи Форману и его начальнику штаба стала ясна надвигающаяся катастрофа. Предотвратить прорыв на Умань с северо-запада было задачей 1-й танковой армии, которую генерал-фельдмаршал фон Манштейн перебросил в этот район. «Справится ли генерал Хубе?» — с тревогой спрашивал Форман. Но что бы ни случилось там, его 47-й танковый корпус должен остановить прорыв у Кировограда. Форман и Рейнхард приступили к разработке планов. Что же можно предпринять?

Южнее Кировограда дела обстояли совсем плохо. Советские танки находились уже в пятидесяти километрах юго-западнее города, и ничего не было между ними и румынской границей. Оставалась одна надежда—к ним форсированными маршами двигались дивизия «Великая Германия» и части танковой дивизии СС «Мертвая голова». Они ударят во фланг советским 18 и 29-му танковым корпусам и навяжут сражение. Но смогут ли остановить?

А что с самим Кировоградом? 8 января три немецкие дивизии все еще были окружены в городе — 10-я мотопехотная, 14-я танковая и 376-я пехотная дивизии. Подтвержденный приказ от Гитлера пригвоздил их к своим позициям: Кировоград защищать до конца, как «крепость».

Таким образом, благодаря дерзкому прорыву только 3-я танковая дивизия Байерлейна была теперь в состоянии отвести серьезнейшую угрозу севернее Кировограда. Она сметет два советских механизированных корпуса, которые уже прорвались, и таким образом создаст возможность для освобождения окруженных немецких дивизий. Вот как нужно сделать. Вот как единственно можно это сделать.

Приказы. Телефонные звонки. Радиограммы. Время — 02.00. И тут в ночные размышления и планирование вмешались ружейные выстрелы и грохот танковых пушек. Зарявкали зенитные батареи на аэродроме. Танковая тревога. В штабе 47-го танкового корпуса находился адъютант — выдающийся немецкий спортсмен — майор Хассе, акробат и золотой медалист Олимпийских игр 1936 года в Берлине.

Когда Хассе открыл дверь в комнату, сквозняк загасил свечи. В темноте майор спокойно произнес: «Надо уходить, господин генерал. В деревню прорвались советские танки. Я с личным составом штаба возьму на себя оборону командного пункта».

Смело и хладнокровно, как на показательных выступлениях по акробатике, Хассе организовал для обороны писарей, связных, курьеров-мотоциклистов и солдат батальона связи корпуса. У них были только мины и пехотное оружие, танковый корпус не располагал противотанковым оружием.

Русские танки с пехотой на бортах двигались по деревне, стреляя в дома, поджигая машины и открывая огонь по всему, что попадалось им на глаза. Это была целая танковая бригада, 67-я из 8-го механизированного корпуса. Она превратила деревню в груду развалин и повернула к аэродрому.

Генералу фон Форману и его штабным офицерам с трудом удалось выбраться из деревни, захватив лишь самые важные секретные документа и карты обстановки. Майор Хассе пожертвовал своей жизнью. Его убили в бою так же, как и дежурного офицера лейтенанта Беккера и многих бойцов батальона связи корпуса.

Кроме двух радиопередатчиков, аппаратура связи штаба корпуса, столь ценная к необходимая в современной войне, была потеряна. Пока не доставили новое оборудование, генералу фон Форману и его командирам пришлось находиться на узле телефонной связи 8-й армии в Новомиргороде, чтобы быть уверенным, что в этот критический момент он сможет управлять своим корпусом.

Советские бригады продолжали время от времени неожиданно появляться в тыловых районах. Но, несмотря на эти удручающие случаи, план Формана был реализован. Смелыми атаками Байерлейн сначала ударил по советскому 7-му и затем по 8-му механизированным корпусам; он сковал противника боями местного значения, остановил его дальнейшее продвижение на запад и таким образом принес необходимое облегчение трем немецким дивизиям, окруженным в районе Кировоград — Лелековка.

Двадцать четыре часа спустя у Гитлера вырвали разрешение на свободу действий группы в Лелековке. После энергичной контратаки в ночь с 9 на 10 января трем дивизиям удалось без дальнейших потерь отступить через Ингул в район западнее Грузкого. Там они создали мощный барьер, соединившись слева с 3-й танковой дивизией и справа с моторизованной дивизией «Великая Германия». Несомненно, полки генерала Хёрнлайна оправдали надежды Формана. Эти испытанные части вместе с 3-й танковой дивизией «Мертвая голова» остановили русских южнее Кировограда. Опасность миновала.

А что же рейд 67-й танковой бригады Конева? Чего достигли ударные группы прославленной гвардейской танковой армии Ротмистрова, которые должны были стать пионерами активно начавшегося советского соединения на Буге? Они завязли в боях с поисковыми отрадами 47-го танкового корпуса. Многие из них пали жертвой этого внушающего страх «противотанкового артиллериста из люфтваффе», подполковника Руделя. Со своей противотанковой эскадрой он преследовал противника на заснеженной равнине между Малой Виской и Грузким, безжалостно подбивая танк за танком. Кого Рудель и его эскадра не могли подбить сами, они выводили прямо на противотанковые отряды 47-го танкового корпуса. Не ушел ни один.

В эти критические дни января 1944 года генерал фон Форман записал на свой счет очень важную оборонительную победу у Кировограда. Противник не достиг своей цели окружить немецкую 8-ю армию и таким образом создать предпосылку для уничтожения немецкого южного фланга. Смелые и мобильные действия ослабленных, но решительных дивизий нанесли тяжелые потери противнику, посредством наступательно организованной обороны остановили его победоносное продвижение и сорвали план Сталина. В основе этого успеха лежали верные в военном отношении действия генерала, основанные на здравой оценке ситуации, но противоречащие специальному приказу фюрера. Когда стал очевиден благоприятный исход прорыва из Кировоградского мешка 3-й танковой дивизии, Байерлейн и его полки были отмечены в официальном сообщении Верховного главнокомандования. Однако наград не последовало. Награда за успех при неповиновении — этого Гитлер не смог бы проглотить. Тем не менее четыре месяца спустя Байерлейн получил на тот момент лучшую в смысле вооруженности танковую часть — танковую дивизию Лера.

Две недели официальные сообщения немецкого Верховного главнокомандования ежедневно упоминали театр боевых действий у Кировограда, всегда в связи с кровопролитными боями, серьезными угрозами и критическими ситуациями. Потом это название исчезло из официальной хроники войны. Появилось другое название. Практически каждый день официальное сообщение Верховного главнокомандования начиналось словами: «Юго-западнее Черкасс». Но юго-западнее Черкасс находилось примерно в пятидесяти километрах севернее Кировограда.

Изменились названия, сдвинулся театр военных действий, но цель противника осталась прежней — уничтожение немецкой 8-й армии.

Советское командование и после своего провала у Кировограда не отказалось от этой цели. Оно продолжало ее преследовать, хотя уже и не в форме крупного стратегического окружения с соединением в районе Умань — Первомайск, а в меньшем масштабе. Русские намеревались перерезать выступ 8-й армии, выдающийся далеко на восток и все еще достигающий Днепра у Канева и юго-восточнее Корсуни. Этот выступ перекрывал им путь. Как клин, он разделял две советские армии — фронты Ватутина и Конева — и таким образом представлял собой постоянную угрозу их флангам.

Именно по этой причине Гитлер теперь настаивал на удержании этого последнего участка линии фронта по Днепру. Он намеревался при первой возможности снова пойти вперед, ударить с этой выгодной позиции по Киеву, который находился лишь в 65 километрах, и восстановить оборонительный рубеж на Днепре. Выступ составлял примерно 95 километров по фронту и 130 километров по глубине, площадь — около 8000 квадратных километров.

Опасный выступ обороняли два корпуса — 11-й армейский корпус генерала Штеммермана и 42-й армейский корпус генерал-лейтенанта Либа, в общем, шесть с половиной дивизий численностью около 56 000 человек.

Цель противника не являлась секретом для немецкого командования, еще 24 января разведка боем 3-й танковой дивизии установила присутствие крупных сил противника в Красноселке, в сорока километрах севернее Кировограда. Естественно, разведка не выяснила полный состав того, что Конев сосредоточил в этом пункте: четыре советские армии и кавалерийский корпус сосредоточились на северном фланге немецкой 8-й армии против корпуса генерала Штеммермана.