Выход воспрещен

Глава 14 Почем опиум для народа?

Если кто-то думает, что жизнь с безэмоциональным призраком является сплошным комфортом, где тишина, покой и благодать буквально навалены на каждую горизонтальную поверхность, то этот кто-то очень сильно ошибается!

— Иди ты нафиг, Палатенцо! — гавкнул я, выметаясь из комнаты в свой законный субботний выходной, который мне с 7 утра пытались похерить. Очень эффективно пытались, нужно добавить. Сложно быть неэффективной, если ты левитирующий неуязвимый шокер, которому не нужно спать!

Злопыхая, я добрался до лифта, возле которого и увидел знакомую фигуру в клетчатых шерстяных штанах.

— Привет, Вадим, — поздоровался я с носителем штанов, не поднимая глаз от ярких квадратов на толстой ткани.

— Привет, Вить, — мягкий баритон Юсупова слегка приглушил пылающие во мне эмоции, — Наверх?

— Ага.

«Вадим Юсупов, 24 года, характер мягкий, покладистый, нерешительный. Чрезвычайно острая реакция на характерные для приматов символы агрессии. В глаза не смотреть, голос не повышать, зубы не демонстрировать».

И даже не скажешь с сарказмом, что мы на нижнем этаже, отсюда только наверх. Но вообще парень хороший и вежливый, собирается стать писателем, много читает.

— …вот достало меня это Палатенцо, сил моих нет, — жаловался я попутчику, — Летает, бубнит, током бьется. Даже нафиг не пошлешь, потому что ей всё по барабану! А знаешь, как часто у нас телефон дребезжит? Постоянно! Ей названивают круглые сутки!

С тех пор, как меня выпустили из лаборатории, Юленька уронила планку. Не сама, конечно, а под влиянием Нины Валерьевны, но мне от этого было не легче. Отдыхал я на парах, а вот приходя домой, начинал вкалывать как последний цуцик. Превратись, превратись, теперь снова, но при включенной вытяжке. Удерживай форму, теперь идём в большую комнату, теперь удерживай форму при обеих открытых спальнях! Все мои вопли о том, что это неимоверно трудно, успешно игнорировались!

Сам понимал, что надо, еще как надо, потому как способностями надо владеть, чтобы не стать таким как тот же Вадим, внимательно слушающий мои жалобы. Ему тоже нелегко приходится на его тренировках, где парня специально выводят из себя в наглухо укрепленной камере. Ему после этого приходится еще и повреждения залечивать, которые он сам себе и наносит. Но одно дело тренировки, а другое дело жить в таком режиме, причем, когда Палатенцо от меня отставало, оно начинало заниматься своими делами: бесконечные переговоры по телефону, репетиция роли (монотонный голос бубнит один и тот же текст раз за разом), срочные вызовы (вывозы) этой полупрозрачной белой заразы куда-то в Стакомск, где она будет болтаться на воздусях, восхищая нужных товарищей или там октябрят каких!

Тихо читать и учиться? Этим она теперь занимается, когда я сплю.

— Кто такая Па… полотенце, а, Изотов? — ледяной знакомый голос выморозил каждый волосок на моей заднице, когда я, увлеченный разговором, влекся уже мимо проходной на свежий воздух.

Правда, раздражения скопилось уже достаточно, а раз Вадим испуганной стокилограммовой мышью проворно ушуршал вперед…

— Ваша ненаглядная доченька, товарищ майор, — заворчал я, разворачивая к стоящей около слегка напряженной бабы Цао Окалины старшей, — Вы к ней? Родительский визит? Отлично. Уговорите её сбавить обороты, иначе я за себя не отвечаю!

— И что ты ей сделаешь? — с откровенным ехидством спросила меня валькирия, даже теряя часть гранитномордости своего совершенного лица в ожидании ответа.

— Паспорт обоссу! — спокойно и вдумчиво выдал я давно заготовленный ультиматум, а затем, насладившись в секунду выражением лица непосредственного начальника (а мы не на службе!), гордо вышел победителем из здания.

Передо мной лежал целый Стакомск, а впереди была еще почти целая суббота, которую я мог провести так, как душе угодно. Хотя нет, кто меня с Коморской выпустит вне режима? Ладно, хоть по парку прогуляюсь.

Этим планам не суждено было сбыться. Внизу, прямо у ступенек основного здания общаги, неприкаянно мучилась удивительно одетая Цао Янлинь. На смуглом коричневом теле девушки болтался легкий белый сарафан до колен (у меня нервно дёрнулся измученный обилием белого глаз), а на недовольном челе прекрасной китаянки шёл какой-то не особо приятный ей мыслительный процесс. Увидев меня, Янлинь неожиданно широко раскрыла глаза и замерла, правда, быстро оттаяв и начав делать руками подзывающие жесты. Причем даже улыбнулась, чего я от нее никогда еще не видел. Приятная улыбка, правда кривенькая такая. Сразу видно, не привыкла она к такому мимическому упражнению. Тоже этим похвастаться не могу.

Как говорится: если знакомая женщина тебе улыбается, то ей от тебя что-то нужно.

— Идём со мной! — тут же потребовали от меня, вцепившись в локоть, — Мне нужен проводник! И носить!

«А мне нужно знать, что за компьютеры стоят у тебя в боковых комнатах и чему ты можешь меня научить», — цинично подумал я, отвечая девушке согласием. Почему бы не помочь? Планов-то никаких, я просто хочу вырваться из круга вечного стресса, в котором меня бьют током, засасывают в вытяжку, заставляют зубрить как проклятого, а еще и просыпаться от кошмаров. Причем, разных! В ранних версиях меня просто сдувает ветром, в поздних — расстреливают за то, что перепугал насмерть детский сад, куда случайно занесло. Ветром.

Кроме того, если мои подозрения верны и Янлинь шарит в компьютерах, то она становится бесценной знакомой. Я, в отличие от обычных наивных студентов, хорошо поживший циник, понимающий, что программа ВУЗ-а дает крайне мало знаний по определенным актуальным специальностям. То есть, те языки программирования, что мы начнем изучать на следующем курсе, уже считаются отсталыми в широких масштабах прогрессивного чебуречества. Знакомство с практикующим топтателем кнопок, который сможет мне популярно объяснить, как эффективно использовать мой домашний компьютер, какие языки и среды сейчас актуальны — очень важно. А как с Цао-младшей поговорить, когда мы только трахаемся наедине? И, самое главное, что ей предложить? Как заинтересовать? Сексом, что ли? Не смешите мою прическу, она сегодня и так топорщится на удивление разнообразно.

То-то и оно.

Девушка мухой заскочила назад в общагу, вылетев из нее буквально через минуту под скрипучий вопль собственной бабки, но с добычей в виде белой женской сумки. Успела лишь развернуться и что-то вякнуть на китайском, как из раскрытой двери вылетело что-то маленькое, шлепнув Янлинь по лбу. Та, демонстрируя отличные рефлексы, это что-то поймала, а затем приладила к груди. Красная нашивка с буквой «К», у меня такая же на куртке пришпилена, но у девушки хотя бы смотрится. Сделав какой-то китайский, но точно неприличный жест в сторону двери, младшая Цао вызвала из здания еще один раздраженный вопль, а затем, гордо и резко развернувшись на месте так, что я в кои-то веки увидел на ней нижнее белье, рванула в сторону парка. Я поспешил за спутницей, предвкушая веселую поездку.

Так и оказалось. С территории улицы нас выпустили, кстати, вообще без проблем, но это лишь благодаря китаянке, становящейся чем дальше, тем загадочнее.

В битком набитом автобусе было тесно, как черт его знает где. Зажав Янлинь в козырном заднем углу, который для прекрасной девушки освободил какой-то простофиля, позволив ей вцепиться в меня и затащить туда же (загородившись таким образом от всего мира и простофили в частности). Жарко было адски, трястись нужно было долго, но я этого почти не ощущал, испытывая натуральный приступ счастья.

Видите ли, дорогая моя несуществующая публика, я из тех людей, которые и в прошлой жизни скучали по всему советскому. Может быть это из-за того, что в Союзе тогда прошли мои детские года, когда трава была особенно зелена и душиста, а может, и из-за того, что старые больные мозги, изнасилованные многими годами рекламы, тоннами фильмов и бездарных книг, мультиками, играми и прочим аниме, просто слишком сильно уставали от перенасыщенной информацией жизни, скучая по тому времени, когда ты шёл в магазин и покупал там хлеб, не задумываясь о том, какого качества будет этот несчастный батон просто потому, что он практически не имел шансов быть плохим. Когда покупал сигареты из табака, а не из сушеной травы, пропитанной какой-то дрянью, когда дома не были обезображены рекламными щитами, а дворы домов не были засраны сотнями частных автомобилей.

Ирония судьбы в том, что моя мечта сбылась. Я переродился в параллельной или хрен там знает какой реальности, получил новую жизнь, новый шанс! И что? Мне идёт 19-ый год и я впервые еду с девушкой в общественном транспорте. Понимаете? Нифига вы не понимаете. Не можете понять, каково это — быть тем, от кого люди всю жизнь шарахались. Даже если ты упоротый интроверт, всё равно какое-то общение должно быть, иначе ты просто свихнешься, варясь в собственном соку. Потеряешь социальную ориентацию, утратишь чувство нормы. Даже если твоему сознанию уже больше 40 лет.

Поэтому и помогал я дуре-Иришке по всему сиротскому дому. Даже радовался, что её жажда халявы больше, чем стервозный характер и естественное отторжение от моей внешности. Да и что скрывать, думал, что так всю жизнь проживу.

А теперь? Еду как белый человек! Люди, конечно, пялятся на прическу, похожую на взбесившегося ежа, рассматривают тени вокруг глаз, но уже без той подспудной враждебности, с которой на меня смотрели раньше. Нет настороженности, нет готовности к конфликту, нет нетерпеливого желания поскорее от меня избавиться. Хорошо же. Правда, есть шанс, что КАПНИМ на мне внезапно сдохнет, я от неожиданности превращусь в туман и, перед тем как вынестись в настежь открытые люки этого душного гроба и раствориться навеки в атмосфере, запугаю до обосрамсов все автобусное население.

Нормально. Относительно.

В тяжелой кожаной куртке и тонком свитере я взопрел как последняя сволочь, но деваться было некуда. Других шмоток, закрывающих ограничивающий костюм, не завезли, а покупать не было времени. Голова даже немного кружилась от автобусной атмосферы, а еще тревожила Янлинь, начавшая ко мне принюхиваться с отчетливо выраженным и уже хорошо знакомым мне интересом.

— Эй! — меня схватили за плечо, — Ты чего девочку зажал?! Ой…

Наглая рука, ощутившая под кожей куртки угловатую сталь экзоскелета, ощутимо потеряла в хватке. Полуобернувшись, я увидел здорового, румяного и нахального мордой парня в гимнастёрке, застрявшего в когнитивном диссонансе. С одной стороны, поведенческая инерция неумолимо толкала его продолжить подкат к красивой как куколка китаянке, а с другой стороны был очень непонятный я с какими-то включениями под курткой.

— Недавно в городе? — вымученно улыбнувшись от жары, спросил я, стирая свободной ладонью пот со лба.

— А тебе ч… Третий месяц, — окончательно потерялся детина.

— Не распускай руки! — строго погрозила пальцем высунувшаяся Янлинь, — Потеряешь!

— Кого? — затупил парень, уставившись на неё, как на седьмое чудо света.

Диалог на этом оборвался, так как на остановке народ начал массово выходить, а до самца в гимнастерке добрался некто худой, бледный и в висящих мешком вещах, тут же оттащив парня куда подальше и начав тому страстно шептать на толстые уши здоровяка всякие полезные вещи.

Неосапам вовсе не обязательно применять свои способности, чтобы набить кому-то рожу. Мы не просто здоровее, быстрее и сильнее нормального человека, наши тела даже в спокойном состоянии куда ближе к физическому пику тонуса организма. Этот кадет, явно являющийся нормальным человеком, еще этого не понимает. Мальчишеские драки, выяснение отношений, разборки — из-за этого погибает или попадает в тюрьму до 7 процентов молодых неосапиантов. Но если нормальный угрожает неогену смертью или увечьями, то… да. Руки действительно могут оборвать или надломить. Неосапианты давно и надежно отучают советскую молодежь от пагубной привычки размахивать кулаками. Нечто подобное было в моем мире, правда, там американские детишки приходили в школу со стволами, делая своим обидчикам похохотать, но там таких акций было маловато для воспитательного эффекта. А вот в Стакомске юные гопники и любители мордобоя быстро кончились как вид.

Из автобуса мы вывались двумя взъерошенными зомби, волочащими ноги к спасительному ларьку с квасом. Сердобольная пышная девушка в халате, обслуживающая реанимационный агрегат, аж начала наливать заранее, пока мы еще пёрлись к ней. Причем даже подскочила к китаянке, что-то тараторя той на ухо, пока Янлинь жадным вампиром присасывалась к кружке. Я же не обращал внимания вообще ни на что, кроме своей литровой прелести, чувствуя, как желудок, обмотавшись иссохшими кишками, подпрыгивает, ловя ледяные капли долгожданной жидкости. Лишь потом, кое-как объяснив, что хочу добавки и отправив пышку заниматься второй порцией, я понял, почему она сорвалась к Янлинь — взмокший от пота сарафан девушки, прилипший к ее телу, очень много чего откровенного поначалу демонстрировал. Впрочем, сохла она быстро.

— Ну и жара, ну и жара…, — приговаривала раздатчица, качая головой и наполняя нам уже по третьей кружке, — Вы это… не лопнете?

— Я-то нет, — поделился я мыслями с подательницей прохладных благ, — А вот куда в неё три литра влезло…

За что и удостоился возмущенного китайского взгляда.

А потом мы пошли. Прямо ногами и по улице, в неведомые дали. В какие именно — мне было сугубо фиолетово, так как несмотря на всю жару, неудобство КАПНИМ-а и духоту косухи, в которой можно было бы и морозы пережить, я наслаждался жизнью. Вокруг был Стакомск, вокруг был Советский Союз, вокруг был ранний сентябрь.

Люди с удивительно беззаботными мордами лица, топающие по своим делам. Они же, идущие парами и тройками, оживленно переговаривающиеся и жестикулирующие. Улыбки. Как давно я не видел улыбок на улицах. В другой жизни, в другом времени? Возможно, ведь помнится мне, что люди вроде когда-то улыбались и разговаривали друг с другом, а не шли, уткнувшись в экраны смартфонов, поглощенные общением с куда более удобными собеседниками. Те, кого можно в любой момент отключить, куда удобнее, конечно. А еще их не нужно звать в гости, угощать, провожать, ходить самим. А если можно обойтись смайликом, то зачем напрягать столько мимических мышц на голове?

Правда, с моей рожей не поулыбаешься приятно. Вот разных поганых улыбок у меня целый арсенал, но добрых не завезли. Увы и ах. Впрочем, я как-то привык плясать от того, что есть, а не жалеть о том, чего нету. Ну нету и нету. Никто не обещал, что будет.

В конце прогулки, длившейся минут двадцать, нас ждала стена, наподобие той, у которой и стояла «Жасминная тень», только не внешняя, а внутренняя.

— Районная стена Стакомска, — коротко пояснила китаянка, беря меня на буксир и таща к чему-то, очень похожему на вход в метро, откуда то и дело выходили люди с большими сумками, — За ней китайская часть.

— Мы туда? — удивился я, предвкушая новые впечатления и стремясь увидеть китайский быт.

— Нет. Мы сюда, — девичий палец уверенно ткнул в подземный спуск, — Идём!

Это оказался подземный базар. Хотя нет, неправильно… Это оказалась опломбированная станция метро, которую приспособили под местную «горбушку». Вроде бы даже конечная, потому как места тут было удивительно много. И продавцов с лотками тоже.

— Это вообще легально? — хмыкнул я, с любопытством вертя головой по сторонам и наслаждаясь могучим подземным сквозняком, насколько свирепым, что у каждого продавана на его лотке в обязательном порядке наличествовали четыре кирпича, удерживающие целлофановую пленку во избежание сдутий всего подряд к ядрене фене.

— Нелегально! — фыркнула китайская девушка, нахально притираясь ко мне задом вплотную, перехватывая сумку обеими руками, — Идем!

Суть телодвижений Янлинь была прозрачна как слеза младенца — сквознячище пёр такой, что легонький белый сарафан с девушки вполне мог содрать целиком, так что она использовала меня и сумку для уменьшения риска собственному целомудрию. Под понимающими взглядами продаванов, на чьих физиономиях было мало как славянского, так и законопослушного, мы и посеменили вглубь этих торговых катакомб.

К покупке предлагалось разное и всякое. На входе люди зарабатывали сквозняк и перелом чувства вкуса об кислотно-яркую синтетику обуви и шмоток, жадно мяли эротические журналы, задумчиво внюхивались в адскую резину каких-то кроссовок, похожих на опухшие галоши. Дальше, за этим химозным адищем следовали товары посерьезнее, по крайней мере, на вид. Тостеры, магнитофоны, радиаторы, фонарики модные. Видеомагнитофоны и видеокассеты, в том числе и мохнатая-мохнатая порнуха. Пылесосы хрупкие, красивые, импортные. Я с мордой ящиком топал вперед, заставляя китаянку недоверчиво на меня время от времени коситься. В одном месте лица, правда, чуть не уронил, увидев легендарный плеер для аудиокассет, но даже цену не спросил. Ясно же как день, что цены тут конские, ибо всё не просто дефицит, а роскошь неумеренная. Да и не люблю музыку слушать в наушниках, а к понтам не приучен. Хотя… на будущее запомню, где эти плееры лежат. На светлое будущее.

Которое всегда впереди. Черт… ну легендарный же плеер! Хочу!

Ааатставить!

В самом конце, миновав целую стойку брякающих на ветру и фальшивых как моя вера в будущее катан и вакидзаси, продавец которых, старый сморщенный узбек, кутающийся в полушубок, был то ли мертв, то ли во сне, мы, под руководством китайского товарища Цао заглянули в узкое ответвление, навроде прохода к сортиру. Он им не было, а вмещало в себя некоего товарища, чрезвычайно обильного телом, но непонятного национальностью. То ли казах, то ли туркмен, то ли монгол… В общем, двухметровый дядя хорошо так за 150 кг, занимая весь, собственно, проход, смотрел на нас, как Ленин на буржуазию своими узкими и алчными очами. Но недолго. Остановившаяся Янлинь большим пальцем ткнула в свою грудную клетку с нашивкой в виде буквы «К», и этого оказалось вполне достаточно, чтобы гигант, совершенно не меняясь в своем луноликом лице, отшагнул в боковой проход, открывая нам доступ к двери за своей спиной.

Туда мы и пропёрлись, попутно отлипая друг от друга. Не дуло.

— А…, теперь понял, — покивал я, озирая скрытую часть черного рынка антисоветских капиталистических товаров массового потребления. Покупателей, бродящих с задумчивым видом, тут не было совершенно.

— Правда? — обернувшись, Янлинь с удивлением обозрела мою худую и бледную физиономию, — Что ты понял?

— Ну, вон то, — тыкнул я затылком назад, — Оно так и так где-нибудь бы продавалось, верно? Всегда тащили такой контрафакт. А вот то, что здесь, оно не для всех… и на официальном уровне как бы не существует, да? Но используется.

— Слишком умный, — поставила мне диагноз девушка, — Подозрительно. Идём!

И мы пошли. Между могучих блоков чуть ли не фабричных принтеров, сканеров и пузатеньких мониторов. Мимо целого ряда внушительных толстых ноутбуков и даже моноблоков, за которыми орлиными взорами присматривали аж несколько узкоглазых товарищей неясной национальности, но отчетливо агрессивной фактуры. Материнские платы, оперативная память, звуковые карты, сетевые карты, процессоры, блоки питания, вязанки проводов и шлейфов, фильтры, клавиатуры, трекболы…

Запах… свежего доброго-старого пластика из времен, когда клавиатурой можно было убить, а из сошкрябанной с шарика мыши дряни сварить неплохой супец.

Янлинь на мою блаженную физиономию покосилась вообще как-то диковато, но осуждать я её не стал. Что может понимать обычная простая советская китайская неосапиантка-хакерша-нимфоманка в чувствах парии-перерожденца, для которого эти волшебные запахи есть аромат его первого счастливого детства? Пока простые презренные смертные гоняли в футбол и набивали себе синяки, я высшим существом водил по экрану курсором, истребляя напавших на Землю пришельцев или освобождая с помощью наемников волшебный остров с волшебными растениями…

— Вот! — мне в руки были впихнут мелко исписанный лист формата А4 и к нему в придачу… целая нераспечатанная пачка двадцатипятирублёвок, — Иди в кабинет номер «3»! Пусть всё положат по списку! Проверь! Я тоже проверю! Машину закажи. Пи-ро-жок! Понял? А я туда!

Куда туда? Посмотрев, куда намылилась мелкая смуглая диктаторша, я чуть не взвыл от досады. В направление пальца девочки, только что выдавшей мне на голубом глазу два с половиной косаря советских рублей, стояли стеллажи с литературой определенно компьютерного рода и толка, а также целые залежи подписанных дискет! Тройки и пятёрки, явно с программами!

— Штош ты не сказала, куда идём! — тоскливо взвыл я, глядя на это богатство и вспоминая плеер, — Я б деньги с собой взял!

— Зачем? — удивленно наклонила голову набок девушка, — Это не те журналы! «Плей-бой» на входе!

— Сама ты плей… гёрл! Я на программиста учусь! — опустошенно выдохнул я, коротко объясняя непонятливой китайской публике о пролетающей мимо меня возможности купить нечто полезное и актуальное.

— Для тебя бесполезно! — отбрили меня с пренебрежительным взмахом рукой, — Всё на английском! И китайском! И…

— Я знаю английский!

О, снова выпала в осадок. Аж глазки в кучку собрала. Стоит прямо такая миленькая, губками плямкает, глазками хлопает. Прелесть, а не девушка. Куколка, буквально. Зато трахается, как разгневанная кошка из тазика с водой вырывается, только наоборот. Если б только со мной, была бы вообще идеалом. Правда, еще и чебуреки есть. Нельзя хотеть замуж женщину, не зная, как она делает чебуреки. Всё проходит, чебуреки остаются. И любовь к ним вечна. Чебуреки скрепят любые мои отношения. Три вещи вечны: смерть, желание иметь более мощный компьютер… и чебуреки.

— Я что-нибудь придумаю, — наконец, разродилась дочь китайской земли, — Дома есть. Иди в кабинет! Проверь все! Скажи про машину! Пи-ро-жок!

И удалилась задумчивым слегка деревянным шагом под заинтересованными взглядами окружающего нас делового узкоглазия.

А я что? Сунул в карман пачку денег, которую простой советский работяга заработал бы лишь года за полтора, да пошёл в озвученный кабинет, на двери которого была лишь аккуратно нанесенная белая краска, да цифра «3». Постучал вежливенько, а затем и вдвинулся внутрь… чтобы увидеть перед собой склонившегося в поклоне с руками по швам человека. Тот, впрочем, быстро разогнулся, блеснув очками и улыбкой, а я как-то сразу понял, зачем меня вообще взяли с собой.

На мой лист хищно и вежливо смотрел, продолжая несмело улыбаться, самый настоящий японец.