Я объявляю Джихад…

Я, как обычно, уснула под утро и ровно через три часа поднялась. Утро было прекрасным. Легкий ветерок бережно теребил шторы. Я потянулась на кровати. Дарья хлопнула холодильником и прошмыгнула в свою комнату. «Как хорошо», — подумала я и сразу вспомнила, что сегодня надо ехать невесть куда. Мне было страшно. Я достала из-под подушки заветный носовой платок, вдохнув аромат, по большей степени, от стирального порошка, встала и пошла в душ. Потом сбегала за едой. Мы сели завтракать. И я начала думать: «Гарик заедет в шесть, надеюсь, к этому времени мы вернемся».

В полвторого мы с Алией и Азатом все еще стояли у халяльной лавки и спорили, покупать нам баранину или нет. Я высказывалась за, Даша переводила. Азис утверждал, что мясо негде хранить. Я говорила, что его можно сразу приготовить и съесть. У Азиса пылала левая щека. «Обгорел на солнце, когда работал», — подумала я.

Багажник допотопного ситроена с квадратными фарами был почти полный. Мы сложились деньгами, у кого сколько было, и каждый положил в свою тележку то, что считал необходимым. Я кидала в нашу: рис, муку, макароны, какие-то мясные и рыбные консервы, сухофрукты, печенье, соль, сахар, спички — все то, что бы я брала себе, если бы готовилась к войне. Еще схватила несколько пледов и упаковку воды без газа. Около кассы Азат забрал несколько консервных банок и отнес их на место.

— А что такое? — спрашивала я у Даши в недоумении, я вроде сроки годности проверила.

Когда Азат вернулся, и они с Дарьей перекинулись несколькими фразами, Даша сказала:

— Это свинина.

— А я об этом не подумала, да и что я могла понять по банкам, если все написано по-французски. Еще мы купили медикаменты. Но я не знала, что надо брать, и тут Алия выступила первым флангом.

Она быстро что-то смотрела, говорила, спрашивала. Четкие вопросы, серьезное лицо.

Около нас припарковалось две машины поприличней нашей. Из одной вышли Ибрагим и Ахмед, как только они подошли к нам, я возбужденно крикнула по-русски: «Ну почему мясо-то брать нельзя?»

Они сначала удивленно переглянулись, а потом засмеялись. Я улыбнулась.

— Они сказали, что взять мясо — хорошая идея, — синхронно переводила мне Дарья.

На все оставшиеся деньги мы затолкали в багажник баранины. Около двух машин из нашего мини-эскорта стояли три европейские женщины и двое мужчин восточного типа, они что-то живо обсуждали по-французски и курили. Я успокоилась. Все обычные люди, никаких хиджабов и неприятных взглядов.

Ахмад пересел к нам в машину и сел за руль. Слава богу, а то я уж думала что придется ехать с пятнадцатилетним водителем… По дороге Дарья уставилась в свой телефон. Ахмад с Алией о чем-то всю дорогу переговаривались и смеялись, Азат смотрел в окно и о чем-то думал, так же, как и я.

«Надеюсь, мы успеем вернуться к шести обратно. Гарик заедет, он сказал, что к шести», — и так по кругу я думала всю дорогу о нем.

Мы проезжали мимо очень красивого города. Старинные дома-замки с башенками из светлого камня, ухоженные парки, высокие деревья, маленький уютный городок, такой типичный для Франции — идеальное место для жизни.

И еще мне показалось, что в открытое окно залетел давно забытый запах из детства — зоопарк. Мы подъезжали к стихийному палаточному городку. Несколько полицейских машин дежурили неподалеку.

Мусор, обрывки бумаги, пустые пластиковые бутылки. Палатки в основном синего и болотно-серого цвета, на которые были наброшены какие-то вещи и тряпки. Несколько импровизированных плакатов с надписями на французском и английском. Недалеко виднелись два раздолбанных биотуалета, от них смердило. Мой взгляд остановился на огромной луже, наполненной бурой жижей, — она венчала всю композицию, совершенно не вписывающуюся в образ и дыхание города, который мы только что проехали.

К нам стали стекаться люди. Они что-то приветственно и в то же время возмущенно кричали на арабском, а может, на другом каком-то из восточных языков. Я даже не знаю какие есть еще у них там языки и есть ли они вобще. Даша взяла меня за руку, в ее глазах был ужас и недоумение, он не знала, куда едет. Я знала на сто процентов, что нас ждет именно такая картина.

Мы начали разгружать машины. В изможденных лицах, полных отчаяния, читалась благодарность, они разгружали провизию и воду, что-то выкрикивая и возмущенно выговаривая мне в лицо, будто я была виновата в их несчастьях. А может, я и была? Я не знала этого.

Появилось несколько женщин в европейской одежде с платками на голове, они несли два больших чана и еще какую-то утварь. Мужчины тут же на куске желтого полиэтилена разделывали мясо. В лагере было около сорока человек, детей не было. Многие были все еще заняты разбором того что мы привезли. Женщины и несколько мужчин разводили два костра. Группа из человек десяти присоединились к Ибрагиму и Ахмаду, и они скрылись в дальней палатке. Пожилой мужчина с небольшой седой бородкой окликнул нас и махнул рукой в сторону ящиков, стоящих недалеко от костров. Мы с Дашей сели. Запахло жареной бараниной и какими-то специями. Я не знаю, о чем думала моя дочь, но взгляд у нее был ошарашенный.

Она должна была это увидеть, каждый человек на Земле должен хоть раз побывать в таком лагере.

Порыв ветра принес запах звериных фекалий, псины и адреналина, который исходит от животных, сидящих в клетках. Да, это однозначно был зоопарк.

Люди, вынужденные скитаться и терпеть весь этот ужас, потому что в мире идет война за ресурсы, потому что их страны и города разрушены, там смерть, они бежали от нее, как и все нормальные люди. Никто не хочет умирать, все хотят, чтобы их дети не голодали и жили в процветающей стране. Все хотят одного и того же. Хотят любви и тепла, здоровья близким, хотят видеть вокруг себя улыбающиеся лица.

«Я привела сюда своего ребенка, как в зоопарк — покормить зверей», — отдалось у меня в сжимающемся сердце. Комок стоял у горла.

Мы люди, не знающие войны и голода, что могли понять или прочитать в их лицах, что сказать? Скоро война закончится, и будет все хорошо? Война не закончится никогда, война идет от начала времен и не прекращается ни на минуту. В голове замелькали картинки — фотографии изуродованных детских тел с оторванными конечностями, руины городов, плачущий мужчина, стоящий на коленях, с истерзанным телом мертвой дочери.

И еще мужчина-японец стоит на коленях в оранжевом комбинезоне… Он не плачет и не боится, он хочет жить, но лицо его не дрогнет. И фотография политика из этой страны, не то с полуулыбкой, не то с ухмылкой под статьей: «ЯПОНИЯ НЕ СОБИРАЕТСЯ ВСТУПАТЬ В СДЕЛКИ С ТЕРРОРИСТАМИ». «Да, — отвечу я этому лицу, — Япония не собирается — она уже давно вступила с ними в сделку». Косвенно, конечно, еще давно, когда в результате холодной войны при помощи организованной преступности и ультраправых организаций, выступивших в поддержку США, они ратовали за уничтожение и развал СССР и стран с коммунистическим строем. Конечно же, Японии, как и любой другой стране, нет дела до какого-то там маленького человека. У них высшие идеалы! И непостижимая простому человеческому уму цель! Интересно, а если у террористов в заложниках оказался бы кто-нибудь из родственников высокопоставленного лица? Что, тоже бы торговаться не стал? Мы все знаем ответ.

Кто такие террористы? Это мы с вами. Кто создал ИГИЛ1? Такие же, как мы, люди.

У маленького человека Кэндзи Гото, наверное, была жена, может, дети, мама, друзья. Но никому на свете нет до этого дела. «Спи спокойно, мой собрат! Ты последний самурай».

Я смотрела на людей, откуда они? Из Сирии, Афганистана, Ливии, может, из Ирака? Запахло ароматным пловом, но есть не хотелось. Женщины вместе с Алией принесли разовую посуду. «Наверное, кто-то из нашей „армии спасения“ привез ее», — подумала я. Мужчины обступили нас кольцом, кто-то сидел на корточках, кто-то стоял, многие сидели на ящиках. Подошла группа из дальней палатки. Никто не улыбался, все сосредоточенно причмокивали и причитали на своем языке. Рядом с нами сели женщина и мужчина, явно муж и жена, они держались за руки, мужчина со слезами на глазах говорил с Ахмадом, его руки дрожали.

— Я Кифа, — сказала молодая женщина по-английски, — это мой муж Башир. Мы из Сирии.

Все принялись за еду, мы с Дарьей ковыряли пластиковыми вилками в тарелках. Башир удивленно протянул к нам шею и что-то спросил на английском, я не поняла.

— Он спрашивает, почему мы не едим, что, невкусно? — перевела мне дочка.

Я улыбнулась и попробовала еду. Мне показалось, что ничего вкуснее я не ела никогда! В плове было много мяса, специй и сладкий изюм. Да, обстановка не располагала к еде, но мы должны были разделить с ними пищу. Таков обычай.

Импульсивные жесты и разговоры на повышенных тонах мне не мешали. Я все думала и думала о своем.

Телефонный звонок, как обычно, заставил меня подпрыгнуть.

«Игорь, а-а-а, что делать? Что, уже шесть?»

— Привет, я задержусь на часик. Вы в гостинице?

— Да! — на голубом глазу ответила я. — Хорошо, ничего страшного. Пока.

— Пока.

Время было начало шестого. И, к моему великому счастью, все стали прощаться и двигаться к машинам.

На обратной дороге мы застряли в пробке.

Я держала телефон в руке и каждые пару секунд смотрела время. Уже полседьмого. Сердце стучало, как метроном. Звонок, я выронила телефон из рук.

— Аллё, Игорь? — отвечаю я, не зная, что делать и что врать.

— Вы где? Я стучу в дверь. Собака лает.

— Да, мы тут прокатились с Дашей. Мы уже подъезжаем, минуты три осталось, — сказала я, увидев знакомые дома.

Когда нас высадили около нашего переулка, я увидела Гарика в джинсах и черной футболке, он стоял, облокотившись на свою машину, одна рука в кармане, в левой сигарета.

— Привет, где вы были?

Я подумала, что лучше не врать, потому что, как известно, ложь порождает другую ложь, и так без конца.

Мы поднялись к нам, Масик хотел сначала съесть Гарика, потом передумал. Я убрала в мусорку его описанную салфетку и налила свежей воды в миску. Много рассказать я не успела. Игорь меня прервал очень повышенным тоном:

— Ты что, блин, дура совсем, что ли? Ненормальная? Мало того что селишься в этой дыре для эмигрантов, ты еще, как мать Тереза, нелегалов прикармливаешь! Еще ребенка с собой потащила, а если бы вас там убили? Ты не представляешь, как они тут всех достали, гадят там, где живут, весь город засрали, воруют, грабят, насилуют. От их вони дышать нечем!

Я робко прервала этот «фонтан»:

— У тебя что-нибудь украли? Или тебя изнасиловали? Может, ограбили твоего знакомого? — ораторствовала я, постепенно повышая голос. — Может, тебе под дверь эмигрант насрал? Знаешь, милый, у меня на этот счет есть свое мнение!

И меня оборвал хохот Гаспара:

— У тебя своё мнение? У тебя! Смешно, у людей вообще не может быть своего мнения! Не смеши меня, ради бога!

Такой глубокой мысли от парня-модели я уж точно не ожидала. Понятно, что он читал, но читать мало, надо еще понимать книги.

Да, у людей нет своего мнения, от самого рождения до смерти мы являемся одновременно и накопителями, и передатчиками информации. С детства мы видим мир глазами своих родителей, потом глазами друзей, писателей, режиссеров и сценаристов. Средства массовой информации, жизненный опыт и размеры внутреннего мира и понимания вещей формируют наше мнение относительно всего происходящего вокруг. Мнение может меняться, но человеческая особенность поддаваться иллюзиям никогда! Я понимала, что Игорь прав. И от того, что он был прав, я заорала, как потерпевшая.

— Да пошел ты на хрен! Долбаный придурок! Буржуй недобитый! Садись в свою сраную дорогую машину и вали в свой вымышленный мир! — этого мне показалось мало и я еще добавила: — Фашист!

Игорь улыбнулся, как-то обмяк, плюхнулся на угловой диван и, прервав немую сцену, сказал:

— Не думал, что ты можешь так орать.

— Не думала, что ты носишь джинсы, — и мы засмеялись.

— И сраная машина не моя, я взял ее напрокат. У вас есть поесть что-нибудь? Я очень голодный.

— Сейчас посмотрю, — полезла я в холодильник, и в нос мне ударил запах какой-то кислятины. О, салатик, пора тебя выбросить, не могла вспомнить, сколько он тут простоял.

— Есть сыр, немного хлеба, два яйца, фрукты и молоко.

— А в миске что? — спросил Гарик, глядя, как я ее держу в руках.

— А, это позавчерашний салат, — сказала я неуверенно. Может, ему уже три дня?

— Ну-ка дай посмотреть, — сказал он, вставая с дивана.

— Ложку дай.

Я стояла в шоке — неужели он будет это есть? Он сел за стол, взял кусок багета и приступил к еде, ел быстро и жадно, макая хлеб в миску. Я смотрела на него и еле сдерживала рвотный позыв. Как можно есть несвежий салат? От одного его вида меня мутило. Чтобы меня не вырвало, я пошла в ванную и сняла Саске с сушилки, он был отбит у Дарьи мною утром, с титаническими усилиями, для стирки.

— О! Чего это ваш друг такой плоский стал? — улыбался Игорь и пошел к раковине. Начал мыть миску.

— Да вот, водные процедуры, — улыбнулась я и отнесла его Даше в комнату.

— Чего делать будем? — спросил он и, растягиваясь на диване, включил французские новости. Так обыденно, словно мы были уже лет десять женаты.

— Может, прогуляемся? — робко ответила я.

— Куда, в Квартал красных фонарей? Тут как раз есть такой рядом.

И мы снова засмеялись.

Он смотрел новости, а пошла в свою спальню и достала из чемодана вышивку с нитками. Я всегда в последнее время носила и возила ее с собой. Как-то несколько лет назад, чтобы отвлечься от мрачных раздумий, я взяла в руки кусочек канвы и мулине. Мне нравилось делать стежок за стежком, а потом по выпуклым ниткам проводить пальцами. С обратной стороны у меня были сплошные узелки и запутанные переплетения, но это ж изнанка, кто ее видит. Главное, чтоб снаружи было красиво.

Я села на пол и облокотилась спиной на диван, где лежали Игорь и Масик, все еще в душе немного опасаясь, как бы ему не стало плохо из-за моего салата. Масик свернулся калачиком у него под боком.

— Чего там вышиваешь? — не отрываясь от ящика для промывки мозгов, спросил Гарик.

— Да так, — протянула я ему незамысловатый по своему виду, но не содержанию геометрический славянский узор, шитый красными нитками.

— Красиво, типа как на вышиванках?

— Ага.

Магическим образом простая вышивка крестиком соединяла меня с тысячами моих ушедших предков. Волшебство узоров-оберегов, которыми испокон веков женщины в нашей стране вышивали рубахи своим мужчинам, уходящим на войну. В ней была вековая мудрость нашей земли и наших пращуров.

В детстве я не понимала, что такое Мать-сыра земля, которая помогала былинному герою Илье Муромцу, и как вообще кусочек грязи может кому-то помочь. С возрастом я стала это понимать и острее чувствовать силу родной земли. Корни — это генетическая память земли. Я была русской женщиной, как миллионы других женщин, живущих в нашей стране. Россия — это я! — это была непреложная истина. Мое прошлое в недрах этой земли. Мое будущее в моей дочери. Я могу вам нравиться или не нравиться, мне все равно. Впрочем так же, как самой России.

Дарья сняла наушники, укрыла своего друга, у которого вместо глаза был какой-то шаринган, и вышла к нам. Заглянула в холодильник.

— Мам, я есть хочу.

— Я тоже, — сказал Гарик.

Я есть не хотела, но аппетит, как известно, приходит во время еды.

Мы вышли на улицу, было около девяти вечера. Припаркованная у тротуара серая спортивная машина выглядела нелепо среди своих менее удачливых собратьев. Впрочем, так же, как и туфли на ногах Игоря.

Мы повели Гарика прямиком в наше кафе, где мы обычно ели.

— Там правда очень вкусно и недорого, — говорила я, в душе понимая, что человеку, который может поглощать полупрокисшие салаты, все равно, вкусно там или нет.

Мы сели за свободный столик, пахло едой и свежемолотым кофе. Во Франции пью кофе независимо от времени суток.

Меню здесь было очень международным. Минут пятнадцать мы выбирали, что есть. Дарья заказала пиццу, Игорь пасту и сэндвич. Я решила, что хочу просто вина. Алии и никого из наших с Дашей знакомых сегодня в кафе не было, наверное, никто не захотел выходить из дома после сегодняшней поездки. Я слушала многоголосье посетителей и наблюдала за реакцией на местную публику своего «национал-социалиста». Ему было совершенно безразлично окружение, он наматывал на вилку спагетти и быстро их пережёвывал. «Значит, не такой уж он и фашист», — подумала я и улыбнулась сама себе.

— Вкусно, — сказал он, вытирая губы носовым платком. — У меня два выходных, завтра отвезу вас в свое любимое кафе рядом с домом, в котором снимаю квартиру.

«Он все снимает, квартиру, машину, меня около магазина на Камбон — жизнь напрокат», — мелькнуло в голове.

— А где ты живешь?

— На набережной де Гран Огюстен. В шестом округе.

Ну вот, всплыли в моей памяти строки «я недостаточно богат, что бы жить где-то еще» (из книги Ремарка «Жизнь в займы») или что-то типа того, может, это и не про эту набережную. «Наверное, сейчас там очень дорогое жилье», — добавилось в моем сознании, хотя я понятия не имела, сколько стоит там снять квартиру.

После ужина мы пошли прогуляться по набережной Жемап — люблю гулять около воды.

По дороге обратно купили еще вина. Было уже поздно, но Гаспар, похоже, никуда не собирался уходить, он достал из своей машины черную кожаную сумку, и мы поднялись в номер.

Масик лежал на диване и махал хвостиком, он уже не лаял на Игоря.

Дарья сказала «спокойной ночи», забрала собаку и пошла спать, а мы все сидели и выбирали любимую музыку на моем планшете.

— Ты умеешь танцевать танго? — спросил Гаспар.

— Нет, а разве женщине надо уметь его танцевать? — сказала я с умным видом, потому что была уже подшофе.

Женщине в этом танце надо уметь подчиняться партнеру, этого я тоже никогда не умела. Я просто люблю танцевать, хотя и не умею. И это нас не остановило, я выбрала свое любимое — танго Айдара Гайнуллина, а потом еще кучу всевозможных танго.

Мы танцевали, смеялись, Игорь пытался меня научить кое-каким движениям. Не знаю, как выглядело это со стороны, но ощущения были фантастические.

В итоге мы оба неловко запнулись и оказались на диване.

Секс случился быстрым, каким-то скомканным и с послевкусием неловкости и стыда. После душа мы оба легли спать. Было четыре утра.

Гарик вырубился моментально, мне не спалось, словно я совершила плохой поступок, меня мучили угрызения совести. Я параллельно вспоминала лагерь и лица людей, меня не покидало ощущение «пира во время чумы». Почему он не ушел, когда я начала орать? Он приехал уже с сумкой, в которой была смена белья и зубные принадлежности. Почему он здесь? В своих неприлично дорогих ботинках? И глаза людей, провожающих наши машины, со слабыми улыбками надежды на своих вымученных лицах.

Около шести я легла рядом с безмятежно спящим родным незнакомцем.

Утренний секс, заставший меня во время сна, был значительно лучше, но для меня безрезультатным, так как я все время думала, что Даша нас услышит. Звукоизоляции в номере не было никакой.