Я объявляю Джихад…

Дни шли один за одним, одно и то же: работа, Дашина учеба, разговоры с Гаспаром, дожди, второго ноября пошел снег. Сегодня у меня был выходной, последний перед увольнением. Когда я устраивалась на работу, я, естественно, не сказала, что хочу уехать на неделю в ноябре. И когда встал вопрос о подмене, выяснилось, что людей и так не хватает, что на меня рассчитывали, и что никуда не отпустят. Пришлось писать заявление на увольнение с отработкой в две недели. Моя отработка заканчивалась девятого ноября, на десятое Гаспар заказал для нас билеты. Каникулы к тому времени уже заканчивались, пришлось писать в школе заявление, что мы на неделю улетаем. Можно, конечно, было уйти без отработки, так как трудовую уже давно никто не забирал, но не хотелось ссориться, город не очень большой, а найти работу, когда вам за сорок, тяжеловато, и так приходилось всем врать насчет возраста. Все хотят двадцатилетних с высшим образованием и стажем работы не менее пяти лет.

Игорь, разумеется, знал, что у меня выходной, и позвонил утром. Я шла к компьютеру с мыслями, что опять разразится нешуточная баталия о том, где мы будем с Дарьей жить по приезду в Париж.

Красные глаза и помятый вид говорили о том, что он спал ночью от силы часа два или вообще не спал.

— Что такое? — сразу испуганно начала я.

— Полетт выбросилась из окна.

— Как?! Что с ней? Она жива?

— Нет. — В его глазах тупое бессилие, нет горя или сожаления. — Она была сумасшедшей. Ничего другого я от нее не ждал.

— Ты любил ее?

— Нет.

— Но вы же были вместе какое-то время?

— Да, постоянно, время от времени, ее невозможно было любить, она постоянно всех мучила своими выходками и капризами, она звала и прогоняла, ревновала и спала со всеми подряд. Она была эгоистичной и высокомерной, обожала только дорогие шмотки и бриллианты. Она постоянно унижала меня в том, что я неудачник, что у меня мало денег, и именно поэтому нам никогда не быть вместе. Я не любил ее, мне было ее жалко.

— Знаешь, мне кажется, она любила тебя, — сказала я, потом еще долго жалея об этом.

После нескольких минут паузы глаза Игоря повзрослели, как-то вдруг он стал старше меня. Словно что-то прояснилось у него внутри и отозвалось неимоверной болью.

— Она не могла меня любить, — сам себя вслух пытался убедить Гарик.

— Могла, — сказала я сама себе.

Могла, потому что чем сильнее мы любим, тем сильнее наша разрушительная сила. Любовь — это только в кино хорошо, на самом деле она пожирает нас изнутри, мы боимся, ревнуем, ненавидим, опять боимся потерять или быть непонятыми и поэтому часто сами отталкиваем от себя любимых людей. Мы боимся, что нас не любят, и сжигаем Землю дотла. Самоуничтожение во имя любви — это так по-человечески! Мы все это знаем. Просто забываем об этом или не хотим замечать.

Я невольно заставила повзрослеть Гаспара навсегда.

— Когда похороны?

— Послезавтра.

— Луи прилетит?

— Да, он уже вылетел из Лос-Анджелеса.

После похорон Гаспар позвонил и начал опять со мной спорить.

— Какого черта?! Это хорошая гостиница в моем районе, вы бы могли и у меня остановиться. Только квартира маловата, я сейчас подыскиваю побольше.

Перспектива останавливаться у Гарика меня не устраивала вообще. Мы привыкли уже сами по себе, в чем захотели вышли из ванной, что захотели поели, посуда может стоять сутки в раковине. Я не любила готовить. Я не хотела возвращаться в семейную жизнь. Я боялась об этом даже думать.

Я хотела в десятый квартал, хотела увидеть Алию и Азата, покупать финики у Далиля. Я там уже все знала, мне там было привычнее.

— Я оплачивать проживание в этом клоповнике не буду! — почти уже орал Гаспар.

— Ну и прекрасно, в этот клоповник можешь и не приезжать! Я сама его оплачу, — переходила на визг я, захлопывая крышку.

Так продолжалось уже две недели, все наши разговоры о том, как мы соскучились и скорей бы вы приехали, заканчивались руганью про гостиницы. Потом он перезванивал и говорил, что ладно, ладно, живите где хотите, только приезжайте поскорее.

Восьмого он позвонил в приподнятом настроении и сказал, что его пригласили на пробы в приличный фильм с большим бюджетом. Если его утвердят, то он сможет снять приличное жилье.

— А это что, неприличное?

— Это слишком маленькое.

«А зачем тебе одному большое?» — подумала я, но промолчала. В кармане домашнего халата у меня лежал его носовой платок.