Я не смогла, и ты не сможешь тоже (СИ)

Глава 3. Устала отвечать.

В воскресенье рано утром ей позвонила мама. Ольга спала, завернувшись в теплое — предназначенное специально для осенних холодных ночей — одеяло, и с трудом различила сквозь сон звонок мобильного.

— Черт бы побрал эти айфоны, — пробормотала она, с усилием вытаскивая руку из-под одеяла — рука тут же покрылась мурашками от холода. — На старом телефоне звонок был потише.

— Ольга, ты что, спишь? — Возмущенно спросила мама в ответ на сонное Ольгино «слушаю».

— Нет, объезжаю арабских скакунов в Дубаи, — пробормотала Ольга, зажмурившись. — Мам, чего ты хотела?

Мама помолчала немного, давая Ольге осознать всю глупость сказанного и заговорила снисходительно-ласково:

— Ты помнишь о приеме сегодня вечером? Мы приедем вместе с бабушкой, она очень хочет тебя видеть.

Ольга зевнула и перевернулась на спину. Она не помнила ни о каком приеме, и ей было абсолютно наплевать на бабушкины желания. Весь прошедший месяц она работала как проклятая, в свободное время очаровывала Иру и пыталась подобраться к Снежной Королеве — впрочем, пока безуспешно. И до приема ей не было никакого дела.

Кстати, а что за прием-то?

Последнюю фразу она неожиданно произнесла вслух и тут же проснулась. Села на кровати, сморщилась от маминых интонаций в трубке.

— Как ты могла забыть? Половина Москвы соберется чествовать память твоего прадеда, а ты забыла? Ольга, ты меня разочаровываешь!

— Я разочаровала тебя давным-давно, — пробормотала Ольга, выбираясь из кровати и нащупывая ногами ковер. И сказала громче. — Мама, успокойся, пожалуйста. Я приду. Скажи только, где и во сколько будет это радостное событие.

Прежде чем ответить на вопрос, мама вдоволь насладилась, высказывая Ольге все, что она о ней думает. Пока она говорила, Ольга успела умыться, собрать волосы на затылке заколкой, включить кофеварку и закурить первую за сегодня сигарету.

Она присела на подоконник, покрепче завернулась в теплый махровый халат и принялась зажженной сигаретой дирижировать маминому голосу.

— Тра-та-та-тата. Тра-тата. Тра-тра-тра-та.

В смысл она не вслушивалась — зачем? Ничего нового она все равно не услышит, а настроение себе испортит.

Наконец, мама выдохлась и назвала время и место. Ольга вежливо попрощалась и изо всех сил швырнула телефон на пол.

— Чтоб ты сдох, — посоветовала она ему и глубоко затянулась.

Значит, прием. Очень мило. Придется просить Игоря — в последние годы он единственный сопровождал ее на все светские мероприятия, организованные матерью. Она даже спрашивала, когда они поженятся, вызывая этими вопросами истерический смех со стороны Ольги и интеллигентное пожатие плечами у Игоря.

Поженятся они, как же. Жди, мамочка. Жди и надейся. Бантыш-Каменский и Будина — отличная партия, чудесная семья, кудрявая девочка и светловолосый мальчик, семейные фото в журнале Эсквайр и загородный дом в Барвихе.

Так все и будет. Кроме Бантыш-Каменского. И кроме Будиной.

— Как можно было умудриться превратить свою жизнь в ЭТО? — Спросила Ольга у отражения в серебряной чашке. — Ну как, а?

Чашка безмолвствовала. Ольга вздохнула, сделала глоток кофе и открыла холодильник. Йогурты, сыр, какие-то мерзкие кусочки чего-то желтого в желтом же рассоле, цветные коробочки с желе и целые грозди разнообразных фруктов.

Еду покупала домработница. Она приходила два раза в неделю, пока Ольги не было дома, привозила целые сумки еды и убирала квартиру. Работа у нее была непыльная — от одной Ольги грязи все равно было мало, а продукты она выбирала на свое усмотрение.

Пусть будет банан. Банан и кофе — чем не аристократический завтрак? И сигареты, конечно, куда ж без них.

Со всем набором Ольга уютно устроилась на подоконнике, и принялась есть, поглядывая вниз на спящий Камергерский. Сидеть было тепло и комфортно — за окном вовсю бушевал осенний ветер, от него даже окна слегка потрескивали, а у Ольги был теплый халат, купленный за бешеные деньги в Германии, серебряная чашка кофе, банан и сигарета. И жизнь уже не казалась такой уж отвратительной штукой.

— Может, дачу купить? — Спросила Ольга у чашки. — Хотя зачем мне дача? Огурцы зажать?

Она представила, как стоит над грядкой, согнувшись — в руке тяпка (Или что там еще бывает? Грабли?), на голове косынка, по спине — капли пота. Дачница.

Их дача, на которой Ольга была от силы раз десять за все детство, не предполагала ни грабель, ни тяпок. Она была под Тверью, где-то между Москвой и Питером — большой участок с соснами, деревянный дом, дорожки, выложенные плиткой и — газон, газон, один сплошной газон.

По газону ходить было нельзя. Пятилетняя Ольга один раз попробовала — интересно было ощутить пятками траву. Она встала прямо на газон, босая, и завороженно высунула язык — ощущения были волшебные, фантастические, трава щекотала голые подошвы и пахла чем-то до ужаса приятным.

— Ты должна соблюдать правила, — сказала мама, обнаружив счастливую Ольгу на газоне и за ухо ведя ее в дом. — Если сказано «нельзя» — это означает именно «нельзя», и ничего другого. Есть этикет, Ольга, и его нужно соблюдать.

От маминого «этикета» хотелось немедленно разрыдаться, а позже — когда Ольга стала постарше — застрелиться. Шашлыков на даче никто не жарил — это было плебейство, на речку купаться не ходил — «С ума сошла? С деревенскими на один пляж?», огурцов не выращивал и падающие с редких деревьев яблоки не собирал.

На даче устраивали «приемы», принимали гостей, наряжались в смокинги и пили шампанское из высоких бокалов. И дышали воздухом. Это так и называлось — «поехать подышать воздухом». Дышать следовало сидя на веранде с прямой спиной и читая умную книжку. И так целыми днями.

Ольга одним глотком допила кофе и закурила.

— Что это ты так разозлилась? — Подумала она. — Тебе тридцать лет, и если хочется завести дачу и стоять на ней задом кверху — пожалуйста, никто не мешает.

Никто не мешает. Ну да.

Она еще раз вздохнула и пошла одеваться и звонить Игорю.

Прием в честь прадеда оказался традиционно скучным и не менее традиционно глупым. Ольга с Игорем опоздали на полтора часа, и все равно еще ничего толком не началось. Группы людей толпились кругом — часть групп у входа в особняк на Покровке, часть — уже внутри, в большом зале.

Ольга огляделась. Ей хотелось быстро подойти к бабушке, быстро поговорить с мамой и немедленно смыться отсюда. Подальше от огромного портрета прадеда, стоящего на столе и украшенного цветами — как будто тут похороны! Подальше от натянутых улыбок родственников, подальше от этой напомажено-искрящейся толпы.

— Потерпи, — шепнул Игорь, крепко держа ее под руку. — Это все быстро закончится.

Она улыбнулась в ответ. Когда-то она была бы благодарна за поддержку, но теперь хорошо знала — грош цена этим словам, и этой руке, зажавшей ее локоть, и даже очень дорогому костюму — тоже грош.

— Игорь? — Какая-то странного вида тетка бросилась им навстречу, сильной рукой отстранила Ольгу в сторону и обняла Бантыш-Каменского за шею. — Вот уж не ожидала тебя здесь встретить!

Ольга с интересом смотрела, как тетка крепко обнимает ее кавалера, как треплет его идеально уложенные волосы и даже целует в чисто выбритую щеку. Странно, но Игорь, кажется, тоже обрадовался — обнял в ответ, расцвел улыбкой, даже — похоже — искренней.

Тетка была… странная. Вот если есть странные — то они должны выглядеть именно так. Коротко стриженная, какой-то белесый ежик на макушке, одетая в длинное черное платье из прошлогодней коллекции D&G и в ужасные белые туфли на высоком каблуке. На открытом плече — татуировка в виде какой-то неведомой зверушки, а на голени еще одна — змея или нечто подобное.

Она повернулась к Ольге и та смогла рассмотреть лицо. Обычное лицо, ничего особенного — брови не белые, значит ежик на макушке — крашеный. Глаза тоже обычные — темно-коричневые, обрамленные слегка подкрашенными ресницами. И губы, губы! Ольга готова была простить все, даже татуировки, но ярко-красная помада на и без того полных губах — это уже было слишком.

— Ольга, разреши представить тебе Ларису Андрееву — мою старинную подругу. Лара, это Ольга Будина — моя коллега по работе.

Ольга почувствовала, как дергается уголок ее рта. Коллега по работе. Ну-ну.

— Очень приятно, — она легко кивнула Ларе, вцепившейся в руку Игоря.

— Ага, — согласилась та, осматривая ее с ног до головы. — Коллега, значит. Ну-ну.

Ольга подняла брови. Игорь засмеялся.

— Извини, — сказал он Ольге доверительно. — У Лары с юности большие проблемы с политесом.

— Нет у меня никаких проблем, — возразила Лара. — Политеса нет и проблем нет. Так кто вы на самом деле? Подруга жизни?

Ольга смотрела на нее и молчала. Она не любила таких людей и не понимала, как себя с ними вести.

— Нет, на подругу жизни вы не тянете, — продолжила тем временем Лара. — Просто подружка? Тоже вряд ли. Любовница?

Игорь улыбался, а Ольга скинула с себя оцепенение, повела плечами и, указывая подбородком направление, показала на портрет.

— Это мой прадед, — сказала она холодно. — Я Ольга Будина, и раз уж вы явились на этот прием, то эта фамилия должна о чем-то вам говорить.

Лара должна была смутиться, обязательно должна, но не смутилась. Она прищурилась на Ольгу, перевела взгляд на портрет, и снова на Ольгу. И вдруг схватила ее за руку и потащила за собой, на ходу бросив Игорю: «Я попозже ее тебе верну».

Ольга окончательно перестала понимать происходящее. Она вынуждена была идти быстро — Лара крепко вцепилась в ее руку, и если бы Ольга попыталась снизить скорость, то унизительно споткнулась бы — и скорее всего, даже после этого Лара продолжала бы тащить ее за собой.

— Что вы себе позволяете? — Возмутилась Ольга, когда Лара наконец затащила ее на балкон и почти швырнула к стене.

— Извини, — улыбнулась она. — У меня руки сильные, не всегда могу рассчитать прилагаемое усилие.

— Ты кто? — Ольга вытряхнула из сумочки сигареты и со злостью посмотрела на обладательницу сильных рук. — Дворник, что ли?

Лара расхохоталась. Она смеялась долго, красиво и вкусно — Ольга даже засмотрелась.

— Я врач, — сказала она, оборвав смех. Пока она смеялась, Ольга успела найти наконец зажигалку в сумке и закурить. — Хирург.

И жестами показала нечто, похожее на распиливание досок.

— Хирург, — повторила Ольга удивленно. — И что ты здесь делаешь, в таком случае?

— А что? — Улыбнулась Лара и вытащила из Ольгиной пачки сигарету. — Чтобы попасть на такой прием, надо быть обязательно Ксенией Собчак? Твой прадед был как раз хирургом, а вовсе не Собчаком. Ты что-нибудь об этом слышала?

Ольга смутилась. Она-то привыкла видеть на маминых тусовках отнюдь не врачей, и ей даже в голову не пришло, что чествовать память прадеда придут именно врачи.

— Ладно, — сказала она. — Ты хирург, прадед был хирургом, но я-то не хирург. Зачем ты меня сюда притащила?

Лара сложила губы трубочкой и с силой втянула в себя дым. А потом так же, трубочкой, выдохнула его обратно.

— Я консультирую твою бабушку. Ну как консультирую… На самом деле они с твоей мамой, похоже, просто морочат мне голову и не дают уехать домой. Вот я и решила спросить у тебя — бабка действительно больна или придуривается?

Никто. Никогда. Не называл Ольгину бабушку бабкой. Никто. Никогда. Не применял к ней термин «придуривается». Никто и никогда.

Все это пронеслось в Ольгиной голове за одной мгновение, а потом она вдруг вздрогнула — от живота к горлу, и рассмеялась. Хохотала, держась одной рукой за ограждение балкона, а другой — за Лару, задыхалась, но не могла остановиться.

Бабка. Придуривается.

Это бабушка-то, которая спать ложится не в ночнушке, а в пеньюаре? Это бабушка-то, ежедневно читающая сайт «Светские новости», чтобы быть в курсе? Это бабушка-то, которую почтальон называет исключительно госпожа Будина? Придуривается?

Лара спокойно ждала, пока она прекратит смеяться. Докурила и тут же достала еще одну сигарету из Ольгиной пачки.

— Ну так что? — Спросила она, когда позывы смеха стихли. — Придуривается или нет?

— Не знаю, — честно ответила раскрасневшаяся Ольга. — Я с ними давно не живу, и совершенно не в курсе бабушкиных болезней. Но если ты зачем-то им нужна — то вполне может и… придуриваться.

Лара кивнула.

— Жаль, — сказала она доверительно. — Устала я от этой поездки, как собака. А послать их и уехать — как-то не по-человечески. Этика и все такое, понимаешь?

Ольга понимала. Вся ее жизнь была наполнена этикой и всем таким. Или этика и этикет — это разное?

— Откуда ты? — Спросила она, окончательно успокоившись. — И зачем им понадобилось тащить тебя в Москву? Тут что, своих врачей нет?

— Они меня не в Москву притащили, а в Питер, — объяснила Лара. — И нет, там таких врачей нет. Я уже много лет успешно лечу определенный тип заболеваний, и у твоей бабушки, по официальной версии, как раз такое. Поэтому меня и вызвали. А вчера с собой в Москву потащили, потому что бабке, видите ли, может стать плохо. Платье, вон, выдали. И туфли.

А ларчик-то просто открывался. То-то Ольге показалось, что платье это она уже на ком-то видела. Значит, не пожалела маменька, с барского плеча подкинула.

— А что за заболевание-то? — Спросила Ольга. После упоминания о Питере ей стало скучно и захотелось поскорее уйти.

— Не скажу, — ответила Лара и вдруг показала ей язык. — Врачебная этика, ежовьи яйца.

И добавила еще несколько слов, от которых Ольгу снова потянуло на хохот.

— Я замерзла, — сказала она, отсмеявшись. — Давай пойдем внутрь?

— И чего мы там не видели? — Возразила Лара. — Ты речи маман наизусть небось знаешь, а мне она за последний месяц и вовсе остохерела. Давай лучше упрем бутылку вискаря и тут посидим.

Ольга подумала секунду. Идти в зал, сохранять реноме, натягивать на лицо улыбку, кивать, выдавливать из себя слова? Или и правда посидеть здесь, пусть даже на холоде, выпить виски и поговорить? По-настоящему поговорить — с человеком, который, похоже, все еще на это способен.

— Ладно, — решилась она. — Только за виски идешь ты, а я заберу наши пальто.

Через пятнадцать минут они уже сидели на стульях с мягкой обивкой и потягивали из широких стаканов виски. Лара сразу налила по полстакана, а на слабые возражения Ольги ответила, что она все еще врач и в случае алкогольной интоксикации всех спасет.

Она была похожа на лесоруба — коротко стриженная, со своим нелепым макияжем, утонувшая в толстой, как будто надутой, куртке. Ольга очень удивилась, забрав эту куртку в гардеробе — по ее представлениям, в ней даже за хлебом не стоило ходить, не то, что на прием.

— Ну давай, — велела Лара после нескольких глотков.

— Что давать? — Удивилась Ольга.

— Как что? — Лара тоже удивилась и пожала огромными из-за куртки плечами. — Рассказывай, что тебя связывает с этим говнюком, конечно.

Говнюком, очевидно, был Игорь. Ольге стало интересно.

— Почему ты так его называешь? — Спросила она.

— Потому что это так и есть. Ты давно его знаешь? Судя по твоему слоновьему взгляду — лет пять-семь, не меньше.

Она вдруг засмеялась.

— Ну чего ты на меня так смотришь? Что, не угадала? Угадала, по глазам вижу. Знаешь, как его в школе называли? Бэ-Ка. А знаешь, что это значило?

Ольга не знала, но вполне могла предположить. Лара немедленно подтвердила ее догадки.

— Ага, именно это. Блядский козел. Еще был вариант блядина косоглазая, но не прижилось. Он был манерный, мерзкий, отвратительный интриган. Впрочем, с тех пор мало что изменилось.

Да уж, подумала Ольга устало. И права — мало что.

— Как-то раз математичка влепила ему трояк. Даже папаши всесильного не испугалась — поставила оценку по совести. Этот говнюк мило улыбался и благодарил ее за науку, а через неделю написал самому себе письмо от ее имени и ее почерком, показал письмо директору и бедную тетку без объяснений уволили к чертовой матери.

Ольга улыбнулась. Для нынешнего Б-Ка это было мелковато, но для школьника — вполне неплохо. Вполне.

— Чего улыбаешься? — Без улыбки спросила Лара. — У тетки, между прочим, был муж инвалид и трое детей. А Питер не такой большой город, как кажется — на работу ее после этого ни в одну школу не взяли.

Пассаж про тетку Ольга благополучно пропустила мимо ушей, а вот за Питер зацепилась.

— Ты что, тоже оттуда? — Спросила, делая быстрый глоток.

Лара только рукой махнула.

— Я отовсюду. Три года в Питере, два — во Владивостоке, еще три — в Самаре.

— Папа-военный? — Понимающе кивнула Ольга.

— И папа, и мама. Им повезло — поженились в девятнадцать лет по великой любви, и потом всю жизнь вместе мотылялись по гарнизонам. Ну и я с ними.

Лара вдруг внимательно посмотрела на Ольгу, и ту неожиданно пробрала дрожь. Взгляд был очень острым, пронизывающим и понимающим.

— А какие у тебя проблемы с Питером? — Услышала она и не поверила своим ушам.

— Никаких… — Прошептала растерянно.

— Да ладно, — хмыкнула Лара. — Я же вижу. Стоит сказать «Питер» — и тебя передергивает. Вот и сейчас, видишь? Хочешь еще раз убедиться? Питер!

Ольга засмеялась. Ее и правду передергивало, но она не представляла, что это так заметно со стороны.

— У меня был роман, — неожиданно для самой себя сказала она. — Москва-Питер, все как полагается. И закончился он тоже как полагается.

— Она любила его, а он любил Родину? — Хохотнула Лара.

— Нет, — улыбнулась Ольга, внимательно глядя в ее глаза. — Я любила ее, а она любила свою постоянную девушку. Впрочем, может и не любила, но жила с ней и уходить не собиралась, хотя и лгала, что собирается.

Она ждала реакции, но реакции никакой не было. Лара только нос сморщила, потянулась к бутылке и добавила в оба стакана щедрую порцию виски.

— Детеныш, — сказала она ласково, и от этого «ныш» у Ольги похолодело в животе. — Ты слишком мало знаешь о любви, если думаешь, что это повод вздрагивать от слова Питер.

Дальше должна была последовать длинная лекция от умной опытной тетки тетке помладше, но почему-то не последовала. Лара еще раз наморщила нос и салютнула Ольге стаканом.

Ольга тоже сделала глоток и достала сигареты. Надо же… На какую-то секунду ей показалось… Впрочем, почему нет?

— Поехали ко мне? — Предложила она неожиданно хриплым голосом.

Лара моргнула и снова сморщила нос.

— Зачем? — Спросила, и ее голос впервые за весь вечер прозвучал серьезно, без издевки, без юмора, без насмешки.

Ольга вся подалась в ее сторону, даже пальто немного съехало с плеч.

— Выпьем, поболтаем, поужинаем, — перечислила она, по-прежнему глядя в Ларины глаза. Странно, но они уже не казались обычными. — Может быть, потрахаемся. Утром отвезу тебя к маман, или на вокзал — куда захочешь.

Лара долго молчала, обдумывая предложение. Ольга старательно следила за ее лицом, но по нему невозможно было ничего разобрать. Хочет? Не хочет?

— Нет, детеныш, — вердикт был вынесен, и Ольга вздохнула, осознав, что ее надежды не оправдались. — Я с тобой никуда не поеду.

Ольга ждала объяснений, но их не последовало. Лара только еще раз салютнула бокалом, одним глотком допила виски и встала на ноги.

— Пойду к пациентке, — сказала она весело. — Чует мое сердце, она там тоже бухает, а это значит что?

— Что? — Глупо повторила Ольга.

— Что ей может понадобиться помощь врача, конечно!

Она еще раз улыбнулась Ольге, содрала с плеч куртку, бросила ее на опустевший стул и ушла с балкона, ни разу не оглянувшись.

Ольга еще немного посидела, потом встала и погладила ладонями балконное ограждение.

— Тебя все ищут, — услышала она сзади, но оборачиваться не стала.

— Ну и черт с ними, — сказала тихо. — Переживут.

Игорь подошел и встал рядом. Он держал в руках тарелку с какими-то закусками и бокал коньяка. Из бокала он сделал глоток, а тарелку предложил Ольге.

— Съешь что-нибудь и иди к бабушке. Иначе получится, что наш поход сюда был бессмысленным.

Ольга вдруг повернулась к нему вполоборота и оттолкнула руку.

— А ты всегда делаешь только то, в чем есть смысл? — Спросила она со злостью.

Игорь поднял брови.

— Может быть, не во всем он должен быть, этот чертов смысл? — Еще раз спросила Ольга и вдруг, будто разом остыв, махнула рукой. — Впрочем, забудь. Неважно.

Они немного постояли молча.

— Давай поговорим о работе, — предложил Игорь. — Как продвигаются дела?

— Никак.

Ольга стояла, уставившись на тротуар, по которому то и дело спешили домой обычные — не элитные — прохожие со своими обычными — не элитными — сумками и обычными же — не элитными — проблемами. Вот этот мужик, например. Тащит два пакета из супермаркета — наверное, у него есть семья, и они ждут, когда придет папа и принесет что-нибудь вкусное. И ужин уже готов, и телевизор орет на всю квартиру, а дети дерутся из-за компьютера…

— Ольга.

Она развернулась и в гневе посмотрела на Игоря.

— Ну что? — Почти крикнула. — Что? Что ты ко мне пристал? Я не хочу разговаривать о работе на приеме в честь моего прадеда. Не хочу объясняться перед тобой, как будто ты великий начальник, а я — нашкодившая секретарша. Понимаешь ты или нет? Я всего этого не хочу!

Она не сорвалась на крик только благодаря долгими годами вырабатываемой выдержке. Глянула на Игоря и отвернулась.

— Ольга.

Господи, если бы он знал, как она его ненавидела! Ненавидела его холеное лицо, его узкие губы, его сильные мужские руки. Все то, что раньше так нравилось, теперь вызывало отвращение. И только понимание того, что она почти, почти придумала, как выскользнуть из его тисков, помогало не вцепиться прямо сейчас ему в глотку.

— Не торопись, милый, — сказала она ласково, старательно контролируя каждое произносимое слово. — Все развивается медленно, но иначе здесь и не получится.

— Я хочу подробностей, — услышала она. — Эта сука очень агрессивно себя ведет. Хочу, чтобы все закончилось как можно скорее.

Ольга стиснула зубы.

— Чем она тебя так раздражает? — Спросила вдруг она, повернувшись к нему — так, что пальто соскользнуло с плеч. — Ответь.

Игорь качнул головой и, обойдя Ольгу, подобрал пальто. Накинул ей на плечи. Она стояла, сжавшись в комок от ненависти.

— Если ты не скажешь — я вряд ли смогу что-то здесь сделать, — сказала она спокойно. — Я спрашиваю не из пошлого любопытства. Мне нужно понять.

— Забудь об этом, — сквозь зубы сказал Игорь. — Я все равно не скажу.

Она поняла: да, правда не скажет. И записала себе в уголок памяти: интересный момент. Хорошо бы выяснить.

— Ладно, — сказала она вслух. — К делу.

Ольга Будина всегда умела успокаиваться. Вот и сейчас — стоит рядом с Игорем, улыбается, словно и не было этой волны ненависти и гнева, словно Игорь снова — просто заказчик, без прошлого, и — что важнее — без будущего.

— Она подсунула мне свою шавку, чтобы не контактировать со мной, или контактировать как можно меньше. — Ольга забрала у Игоря бокал и сделала глоток коньяка. — Это стратегическая ошибка с ее стороны, потому что барышня эта — из ее прошлой жизни, она довольно много о ней знает, и я довольно скоро буду все о ней знать.

— Ты с ней спишь? — Сверкнул глазами Игорь.

— Нет.

На самом деле все было, конечно, совсем по-другому. Но ему об этом знать не полагалось.

Ольга задумчиво посмотрела на прохожих под ногами. Она больше не думала о том, кто они и куда идут. Ей снова было все равно.

— Я нашла кое-что, — добавила она. — Ерунду, но мне бы хотелось, чтобы у нее больше не осталось сомнений. Поэтому ты должен устроить ей колоссальный разгон, завтра же.

Игорь с интересом принял из ее рук извлеченную из сумки тонкую папку, свернутую в трубку, развернул и быстро пролистал. На его лице отразилось разочарование.

— Нет-нет, этим ты ее не прижмешь, я же сказала. Но она окончательно убедится, что я работаю против нее. А именно это мне сейчас и нужно.

— Зачем? — На его лице Ольга разглядела неподдельное удивление. — Зачем открывать карты?

Она засмеялась.

— Да перестань. Ты правда думаешь, что я настолько глупа? Она и без того подозревает меня во всех смертных грехах, пусть убедится, что ее интуиция ее не обманывает. Это называется не открыть карты, милый. Это называется подразнить.

Игорь пожал плечами и смял папку в кулаке.

— Расскажешь, где ты это взяла? — Спросил он.

Ольга покачала головой, сделала шаг и прошла мимо него в зал. Среди танцующих, жующих, общающихся людей, Лару видно не было. Зато маменьку она увидела сразу же — она стояла у портрета прадеда, величественно-прекрасная, с идеальной прической и в идеальном платье, и беседовала с Яковом Кондратьевичем Гольц — старым другом семьи.

— Ольга!

Мама коснулась ее щеки своей, а потом еще раз — с другой стороны. Все в лучших традициях Парижа и Брюсселя, чтоб они оба провалились.

— Привет, дядя Яша, — Ольга проигнорировала гневный мамин взгляд и обняла Гольца за шею. Из всего зоопарка он был одним из немногих, кто ей нравился. — А где бабуля?

За ее спиной раздалось покашливание. Ольга обернулась и увидела бабушку, сидящую почему-то в инвалидной коляске и стоящую позади нее Лару.

— Здравствуй, бабуля.

Бабушка насмешливо прищурилась.

— А где муж? Который не муж, но в принципе вполне мог бы им стать?

Ольга проигнорировала удивленный Ларин взгляд и ответила:

— Где-то здесь. Почему ты в коляске? Что случилось?

Ответила, конечно же, мама.

— Анжелика Генриховна совсем себя не бережет, — доверительно сообщила она одновременно всем присутствующим. — И вот результат: пришлось приставить к ней доктора, иначе дело кончилось бы плохо.

«Приставленный» доктор поморщилась, но ничего не сказала. А Ольге вдруг расхотелось дальше задавать вопросы.

— Ладно, — сказала она громко, и все удивленно на нее посмотрели. — На прием я пришла, дань памяти отдала. Засим разрешите откланяться.

— Ольга!

— Оля!

— Ольга!

Они заговорили одновременно — бабушка, мама и Яков Кондратьевич. Но Ольге было все равно — она уже шла по залу, полы пальто развевались за ней будто средневековый плащ, и ей на все, абсолютно на все, было наплевать.

Выйдя на улицу, она беспомощно огляделась по сторонам и, вздохнув, двинулась в сторону садового кольца. Плевать. Плевать. На всех них. На весь этот маразм, на весь этот пафос, вообще — на все. Вот сейчас она поймает машину — и пусть ей не повезет, пусть водителем окажется маньяк, который ограбит ее, изнасилует, убьет и выкинет тело куда-нибудь в подворотню. Пусть.

Ей не повезло. Водителем оказался рязанского вида парнишка, который быстро довез ее до Тверской и махнул рукой в ответ на предложенные деньги. Ольга буквально вывалилась из машины на улицу и пошла, цокая каблуками, и с ума сходя от злости.

Ночная Тверская вокруг блестела и переливалась огнями. Магазины были уже закрыты, настало время ресторанов и ночных клубов — из них то и дело выходили нарядные девушки под руку с парнями в джинсах и теплых куртках, а на смену им немедленно приходили новые.

Ольга шла, проникая в эту праздничную толпу, и проходила по ней незамеченной. Ей хотелось исчезнуть, раствориться в этом никогда не спящем городе, разлететься на атомы и слиться в вечном экстазе с сумасшедшей ночью.

Вот только куда они делись, эти сумасшедшие ночи?

Она дошла до метро, свернула на бульвар и вдруг остановилась. Пойти или не пойти? Она не была там очень долго, слишком долго для того, чтобы надеяться, что все осталось по-прежнему. Но все-таки… А вдруг?

И повинуясь этому дурацкому «вдруг», Ольга решительно свернула на Дмитровку, обогнула «Ленком» и подошла ко входу в клуб.

Фейсконтрольщик приветливо распахнул перед ней дверь. Внутри за прошедшие годы ничего не изменилось: все тот же кичеватый стиль «как у царей», огромные мягкие диваны, старинные столики и лепнина на потолке.

У Ольги забрали пальто, проводили за столик у самой сцены, предложили меню, но она только рукой махнула.

— Маргариту и пачку «Вога».

Ее глаза смотрели за происходящем на сцене. Две девушки в блестящих купальниках извивались вокруг шеста под радостные возгласы преимущественно мужской публики. Минута такого зрелища — и Ольге стало мучительно скучно. Зря она пришла.

— Разрешите составить вам компанию? — Над ней склонился какой-то мужик в белых брюках и черной рубашке. От него отвратительно пахло виски — видимо, выпит был уже не один бокал.

Ольга покачала головой и помахала менеджеру. Мужик мгновенно исчез, будто и не было его.

— Я хочу приватный танец, — сказала Ольга подошедшему юноше. — Покажите, что у вас есть.

Через пятнадцать минут она уже сидела — или, вернее, полулежала в кожаном кресле отдельного кабинета. Здесь не было музыки, и эта тишина почему-то оглушила ее. В ней было слышно, как скрипит под бедрами кожа кресла, как колотится в груди сердце, как постукивают друг о друга искусственные камни ширмы.

Откуда-то подул холодный ветерок, и заиграла тихая музыка. Ольга ждала этого момента, но оказалась совершенно к нему не готова. Ширма отодвинулась, и в кабинет легко, мягко, почти перетекая с ноги на ногу, вошла Света.

Она ничем не показала, что узнала Ольгу. Улыбнулась ей вполне профессионально, коснулась ладонью плеча, задела бедром. Она танцевала, глядя куда-то поверх Ольгиной головы, стоя так, что внутренняя сторона ее ног касалась Ольгиных бедер. И от этих прикосновений разгорался уже забытый, но такой приятный, пожар.

Ольга протянула руку, чтобы коснуться, но Света привычным жестом отстранила ее и продолжила танцевать.

Ее ладони легли на грудь, и сжали ее, обнимая пальцами соски. Она выгнулась назад, окончательно усаживаясь Ольге на колени, и тесно сжимая ее бедрами. Она двигалась так, будто уже готова, давно готова отдаться, и только одно маленькое мгновение отделяет ее от такого желанного, такого восхитительного, такого волшебного слияния.

Ольга смотрела на нее, почти не дыша. Она и забыла, какой красивой была Светка, как красиво рассыпались по плечам ее белые волосы, как грациозно изгибались руки, как отражался свет на загорелой коже ее живота.

Она почувствовала ее ладони на своих плечах. Ощутила прикосновение груди через тонкую ткань платья. И скорее угадала, чем услышала, тихий шепот:

— Я закончу через полтора часа. Дождись меня у входа.

Музыка оборвалась, и все закончилось. Света снова улыбнулась ненавистной профессиональной улыбкой, послала Ольге воздушный поцелуй и исчезла, будто ее и не было.

Через несколько минут в кабинет вошел менеджер.

— Понравилось ли вам? — Спросил он, улыбаясь.

— Да, — хрипло сказала Ольга и удивилась собственному голосу. — Я хочу забрать ее с собой. Это возможно?

Менеджер не растерялся — видимо, такие просьбы часто звучали в этом заведении.

— Да, но это будет стоить…

— Не важно.

Ольга достала из сумочки кредитную карту и бросила ее в сторону менеджера. Усмехнулась, глядя, как он опускается на колени, чтобы ее поднять.

— Скажите ей, чтобы вышла к бару. Я буду ждать ее там.

Ждать пришлось долго. Ольга успела выпить еще две Маргариты, выкурить почти полпачки сигарет и отшить еще нескольких назойливых мужиков. Она злилась, и не могла понять, почему. В ее венах как будто толчками колотилась кровь, растягивая кожу изнутри и делая ее жесткой и натянутой.

Света появилась из ниоткуда. Секунду назад Ольга смотрела в левую сторону, и там никого не было, а потом посмотрела еще раз — и там уже стояла она.

Высокая, в синих джинсах и белой рубашке. Волосы уложены на затылке в «узел», а на ногах — пошлые «конверсы».

— Не могла подождать полтора часа? — Спросила, усмехнувшись. — Получила бы все то же самое, только бесплатно.

— Откуда ты знаешь, что именно я хочу получить? — Холодно спросила Ольга. — Может быть, как раз это бесплатно и не получится?

Света посмотрела на нее с жалостью, взяла за руку и вывела из клуба. На улице оглянулась в поисках машины.

— Я сегодня без колес, — объяснила Ольга. — Во всех смыслах.

Пока она развлекалась в клубе, на улице похолодало. Тело мгновенно покрылось мурашками.

— Я живу здесь, недалеко, — сказала она в ответ на вопросительный Светин взгляд. — Идем?

Всю дорогу они молчали. Когда вышли на Тверскую, Света вдруг взяла ее под руку, и Ольга ощутила, как приятно идти вдвоем с кем-то, с кем-то, кому от тебя ничего не нужно, и от кого ничего не нужно тебе.

Даже самой себе она не смогла бы объяснить, зачем пошла сегодня в этот клуб, зачем устроила этот балаган, зачем сейчас ведет Свету к себе домой. Знала только: ей это нужно. Очень нужно. Как воздух, как вода, как спасение от… одиночества?

Она ключом открыла дверь и сразу прошла на кухню. Достала с полки бутылку вина, разлила по бокалам. Света пристроилась на барном стуле, поджав под себя ноги — она была сейчас похожа на воробушка, серого и несчастного.

— Давно не виделись, — сказала Ольга, подавая ей бокал.

— Слишком давно, — согласилась Света.

Говорить было не о чем. Они молча цедили вино, глядя друг на друга. Иногда закуривали, и так же молча тушили сигареты.

— Так чего же ты хотела? — Спросила наконец Света. — Зачем все это? Выпить вина со старой знакомой?

«Старая знакомая» обожгла даже сильнее, чем профессиональная улыбка. Ольга снова разозлилась.

— А тебе не все равно? — Ледяным голосом спросила она. — Это ведь твоя работа, так?

— Так, — согласилась Света, улыбнувшись. — Только никто из любовников меня до сих пор не снимал. Правда, их было не так уж и много, но…

Да, Ольга об этом знала. Она и Илюша — вот и все любовники, которые у нее были. Один умер, а вторая… Возможно, тоже отчасти умерла?

Света протянула руку и провела пальцами по Ольгиным волосам.

— Рыжая-бесстыжая, — сказала она тихо. — Чего же ты хочешь от меня, а?

И Ольга не выдержала. Она рванулась вперед, обхватила Свету за талию, вжалась лицом в ее шею и застыла так, ожидая, что сейчас, вот сейчас придут слезы. Но они не приходили.

А Света молча гладила ее по голове, целовала макушку, и снова гладила.

— Ну что, плохо все? — Шепнула она вдруг, и Ольга отстранилась, чтобы посмотреть ей в глаза.

Господи, та ли это Светка, которая больше всего на свете ценила дорогие шмотки и заграничные поездки? Откуда в ее глазах такая вселенская мудрость, такое понимание? Откуда на ее лице эти маленькие сеточки морщин?

Ольга улыбнулась как-то растерянно и сказала:

— Ты изменилась, милая.

Светины губы дрогнули.

— Я раньше думала, что воспоминания помогают жить дальше, — сказала она. — Оказалось, нет. Они будто якоря, дающие ложные надежды. Ты погружаешься в них и начинаешь вопреки любой логике верить, что прошлое может вернуться. И только когда ты отказываешься от воспоминаний — только тогда ты начинаешь взрослеть.

Она снова притянула Ольгу к себе и обняла. Ее пальцы были теплыми, а руки — бесконечно нежными.

— Я скучала по тебе, моя бесстыжая, — сказала она. — Я очень по тебе скучала.

Ольга тяжело дышала в ее шею, и не находила в себе сил разомкнуть объятия. Эта, какая-то новая, Света — она тоже была воспоминанием. И получалось, что нужно отказаться от нее, отказаться от надежды на то, что все еще можно вернуть. Но никак не получалось.

Она вдыхала Светин запах и вспоминала, как однажды они сидели вдвоем на одной лошади — Ольга впереди, Света — сзади. Она обнимала Ольгу за талию, и сжимала ладонями поводья.

— Не бойся, — говорила она тогда ей в ухо, обжигая его своим дыханием. — Лошадь чувствует все, что чувствуешь ты. Если ты не станешь бояться — она понесет тебя на себе легко и мягко, так, будто вы с ней — единое целое. Главное — просто не бойся.

Они были одни тогда. Вокруг яркой зеленью бушевало лето, и в ноздри проникал запах степной травы и каких-то диких цветов. И Ольга позволила себе не бояться. Она прижалась спиной к Светиному животу, и почувствовала, будто лошадь и правда стала ее продолжением, будто это она весело скачет по залитому солнцем полю, ударяясь пятками о сухую землю и с восторгом вздымаясь вверх.

Как отказаться от этих воспоминаний? Как поверить в то, что все это прошло, и никогда уже не вернется обратно?

— Как твой сын? — Спросила Ольга, выныривая одновременно из мыслей и из Светиных объятий. Она отошла к подоконнику и нащупала пальцами пачку сигарет.

— Все хорошо, — улыбнулась Света понимающе. — Он очень похож на Илюшку. Даже мимика такая же.

— Ты совсем не злишься на него? — Ольга закурила и прижалась ягодицами к подоконнику.

— Нет. Мне не за что на него злиться. Благодаря ему моя жизнь изменилась так, как я и мечтать не могла.

Ну конечно. Ольга подавила усмешку. Уйти от мужа банкира в никуда, одной растить ребенка, снимать квартиру и работать стриптизершей. Да уж, жизнь достойная того, чтобы о ней помечтать.

Света как будто прочитала ее мысли.

— Это правда, — сказала она изумленной Ольге. — До того, как родился сын, я жила будто в вакууме, в пустоте, в которой только иногда появлялись всполохи чего-то настоящего. А потом моя жизнь стала настоящей целиком. Я не говорю, что она легкая. Я только хочу сказать, что она счастливая.

Ольгу как магнитом потянуло к этому слову. «Счастливая». Правда? Но как? Как?

— Я просто поняла, что когда у тебя есть все — ты не можешь быть счастлив, — добавила Света. — Как можно получить удовольствие от шоколадки, если у тебя их полный холодильник? То есть ты, конечно, съешь одну из них, и тебе будет вкусно, но уже вторая будет не такой вкусной, а третья — и вовсе просто шоколадкой. Мы становимся счастливы, когда получаем то, чего у нас долго и мучительно не было. За что мы боролись, чего добивались. Это как разница между «заработать» и «найти», понимаешь?

Ольга покачала головой.

— Это позиция голодранца, — сказала она. — Прости, конечно, но я слабо в это верю. Купишь ты квартиру, или получишь ее бесплатно — радость будет одинакова.

— Она будет одинакова только в том случае, если ты мечтала об этой квартире, — возразила Света. — Если она снилась тебе ночами, если ты представляла, какую мебель купишь и какие обои поклеишь. Тогда да. А если тебе просто дали квартиру — какая тут радость? Дали — и дали, только и всего.

Она подумала секунду и продолжила.

— Или возьмем стакан воды. Ты пьешь каждый день, и часто, но помнишь ли ты вкус воды, которая попадает в твой рот после долгой жажды? Она же идеальная! Она чудесная, волшебная, она очищает и утоляет жажду. А без жажды, рыжая моя, удовлетворение невозможно.

Ольга задумалась, глядя куда-то мимо Светы. Может и так? Может, в этом правда есть смысл? Может быть, именно поэтому ей в последнее время так скучно жить?

— Ты получила все, что хотела, — сказала Света. — Я вижу: ты добилась всего. И ответь — ты счастлива?

— Нет.

— Конечно, нет. А я хочу очень многого. И иду к этому — медленно, трудно, но иду. И поэтому каждая моя победа, каждая маленькая победа — это уже счастье.

Она подошла к Ольге и осторожно погладила ее по щеке.

— Я когда-то была безумно в тебя влюблена, — улыбнулась ласково. — И, наверное, именно то, что ты не чувствовала ко мне ничего подобного, и делало меня очень счастливой. Мне было во что верить, и было на что надеяться.

Ольгино сердце сделало кульбит и застучало где-то в горле.

— Когда-то? — Хрипло спросила она.

— Да, — Кивнула Света. — И нет. Теперь — нет. Ты сказала, что я изменилась, но ты изменилась еще сильнее. Все эти годы ты словно убивала в себе то, что можно было в тебе любить. И теперь я вижу — от этого важного практически ничего не осталось.

Ольга молчала. Ей нечего было сказать, потому что Светка, глупенькая Светка, была права. Она действительно убила в себе то, что можно было бы полюбить. И то, чем любить было возможно.

— Ты придешь еще? — Спросила она, ненавидя себя за просительные нотки в голосе.

— Нет, — покачала головой Света. — Завтра ты будешь презирать себя за то, что слушала все это. Найдешь миллион возражений тому, что я сказала, и вернешься в свой кокон обратно. А я не хотела бы, чтобы ты меня ненавидела. Просто, если захочешь, приходи сама. Познакомлю тебя с сыном.

Поцеловала Ольгу в холодный лоб, и ушла, захлопнув за собой дверь.

Ольга осталась сидеть.