Я не смогла, и ты не сможешь тоже (СИ)

Глава 17. И никуда не деться.

Лара приехала в субботу утром. За два часа до ее приезда Ольга переспала со Светой.

Соблазнить ее было просто — Ольга с самого начала не очень-то верила в ее «ты мне больше не нравишься». Можно говорить все, что угодно, но движениям тела Ольга всегда доверяла больше. Завести откровенный разговор, повспоминать прошлое, приласкаться несколько раз, лежа рядом — и вот уже в глазах вспыхивают огоньки, кожа становится горячей, а глаза — влажными. Прижаться всем телом, будто обнимая — только обнимая, конечно, что вы, ничего большего. Потереться грудью о грудь. А потом — как будто не выдержав — приникнуть губами к губам, и наслаждаться, чувствуя отклик, слыша тихие стоны и ощущая в своих руках обнаженное тело.

Когда раздался звонок в дверь, Ольга помедлила прежде чем вылезти из кровати. Ее охватило чувство, похожее на то, что посетило ее у квартиры Снежной Королевы. Ощущение, что ей не обязательно это делать, и что она еще может все остановить.

— Кто там? — Сонно спросила зарывшаяся в одеяло Света.

— Не знаю, — солгала Ольга, наматывая на себя простыню. — Схожу посмотрю.

Нетерпеливый звонок снова ворвался в квартиру. Ольга медленно — как на эшафот — подошла к двери, щелкнула замком и наконец открыла.

Лара стояла перед ней — уставшая, какая-то серая — то ли от долгой дороги, то ли неделя и без того была тяжелой. Ее волосы за это время еще немного отросли, и теперь они были вовсе не белыми, а темными — падали на лоб, прятались за уши, кудрявились немного на висках. Все те же джинсы — голубые, потертые, держащиеся на бедрах. Вместо свитера — по случаю летней погоды — футболка без рукавов, открывающая татуировку на сильном плече.

— Привет, — Ольга посторонилась, пропуская Лару внутрь квартиры. Отпрянула от протянутых рук и прикрыла дверь.

Лара смотрела на нее, и было понятно, как трудно, как сложно, как невыносимо тяжело будет говорить ей все, что Ольга собиралась сказать — вот так, стоя совсем рядом, близко, слишком близко.

— Нальешь мне кофе? — Спросила Лара. — Чувствую, разговор нам предстоит долгий, а я практически без сил.

Ольга пожала плечами и пошла на кухню, придерживая спадающую простыню. Включила кофеварку, нашла сигареты.

— Я так понимаю, в твоей кровати сейчас кто-то есть?

Она оглянулась — поспешнее, чем хотела бы. Оказывается, Лара успела присесть на край подоконника и теперь смотрела вниз, на Камергерский. Волосы ее окончательно закрыли лоб, и во всей позе была какая-то обреченность.

— В моей постели почти всегда кто-то есть, — ответила Ольга. — Сегодняшний день — не исключение.

Она разлила кофе по чашкам. Подумала, и достала тарелку с фруктами из холодильника. Постелила салфетки, положила приборы, поставила пепельницу.

— Присаживайся.

Лара послушно переместилась с подоконника за стол. Теперь они сидели друг напротив друга. Одновременно потянулись к пачке сигарет и отдернули руки.

— Ну давай, — сказала вдруг Лара. — Излагай.

Ольга посильнее замоталась в простыню. Несмотря на то, что из приоткрытого окна веяло теплом, она почему-то мерзла.

— Нечего излагать, — сказала она, — я уже все сказала.

Лара покачала головой.

— Нет, детеныш, я имею ввиду не ту ересь, которую ты написала мне в смс, а то, что ты думаешь и чувствуешь на самом деле.

Это «детеныш» стало последней каплей. Больше сдерживать себя Ольга не могла. Она вытряхнула из пачки сигарету, закурила и прищурилась на Лару.

— Хорошо, — сказала она холодно. — Я отвечу. Но после этого ты встанешь и уйдешь отсюда, и больше никогда не будешь мне звонить.

Лара молча смотрела на нее.

— Последние три месяца я пытаюсь изменить свою жизнь. Я благодарна тебе за то, что ты стала катализатором этих изменений. Если бы не ты — я бы, наверное, не решилась. Но…

— Мавр сделал свое дело? — Перебила ее Лара. — Мавр может уходить?

— Нет, — Ольга покачала головой и сделала быструю затяжку. — Не в этом дело. Просто я не хочу отношений, из которых ничего не выйдет. Однажды я уже это пробовала, и это не сработало — не сработает и теперь. Мы слишком разные, пойми. Может быть, именно поэтому нас так тянет друг к другу, но притяжение — это еще не все.

Она посмотрела Ларе в глаза.

— Ты верно заметила: в моей кровати сейчас спит женщина. Тебя это устроит? Устроит знать, что сегодня там женщина, завтра мужчина, послезавтра — ты?

И сама себе ответила:

— Нет. Конечно, нет. Ты почему-то продолжаешь врать себе и надеяться, что я способна на нормальные отношения, но как быть, если я сама в это не верю? Я была замужем, я жила с мужем, и — поверь — никакого удовольствия от этой жизни я не испытывала. Я стала изменять ему в первый месяц после брака. И не потому, что мне так уж сильно хотелось другого человека — нет! Просто мне очень быстро стало скучно. Мучительно скучно.

Она встала со стула, натянула на груди простыню.

— С тобой не получится просто потрахаться. Я поняла это еще в Париже, а все, что было потом, только убедило меня в этом. Ты из другой породы — не из моего круга, пойми. Нельзя совместить то, что невозможно совместить в принципе. Для этого мне придется стать слишком другой, и тебе тоже. Готова ли ты на такие жертвы?

Ольга чувствовала, что еще немного — и расплачется. Ее с ума сводило то, как спокойно ее слушала Лара — молча курила, провожала взглядом, стряхивала пепел и затягивалась снова.

— Несколько дней назад я переспала со своей начальницей. В этом не было бы ничего особенного — я спала с ней и до этого, но в этот раз я осознанно привела ее в квартиру, где за нами мог наблюдать мужчина. И он наблюдал. Я трахала ее, а он смотрел на это.

Она неосознанно говорила все быстрее и быстрее, громче и громче.

— Я все пыталась понять — стыдно ли мне за это? И знаешь, что самое ужасное? Нет! Мне не стыдно. Ни капли. Мне все равно — потому что я просто пошла и получила то, чего хотела, только и всего. Я не испытываю жалости, не испытываю сострадания, не испытываю сочувствия. Я ничего этого не умею!

Ольга даже не поняла, как Лара оказалась рядом. Только что сидела на стуле, курила, прятала взгляд, и вдруг — стоит близко-близко, смотрит в глаза и улыбается — понимающей, теплой улыбкой.

— Детеныш, — сказала она тихо. — Если все так, как ты только что сказала… Ответь, почему ты тогда плачешь?

Она с силой притянула Ольгу к себе и прижала — крепко, не вырвешься. Гладила по спине, целовала мокрые щеки, прижималась ко лбу подбородком. Ольга пыталась, честно пыталась вырваться — и отталкивала, и головой мотала, но ничего не помогало. Кольцо рук было слишком крепким, слишком сильным.

— Это ничего, — услышала она сквозь рыдания. — Слышишь, детеныш? Все это ничего. Все еще можно исправить.

Исправить… Ольга изо всех сил вжалась в Лару и зарыдала еще сильнее. Как это можно исправить? Как? Она не хотела ощущать всего того, что испытывала сейчас, но она ощущала! Перед глазами немым укором стояла Ковальская — и то, что она с ней сделала. Как так вышло, что из средства Ксения вдруг стала человеком? Как так вышло, когда она перестала быть всего лишь промежуточным звеном между Ольгой и Ольгиной целью? Почему ей не было жалко никого из тех, кто был раньше, а эту женщину — стало? Почему?

— Нет, — сказала она, отстраняясь, и Лара отпустила ее. — Исправить уже ничего нельзя. Но я хочу попробовать жить иначе.

Отошла подальше, завязала сползшую с груди простыню узлом.

— Я поняла, чего ты хочешь, — сказала Лара. — Но ты ни разу не спросила, чего хочу я. Тебе не интересно?

Ольга усмехнулась с горечью.

— Нет, не интересно. Я и так знаю, чего ты хочешь.

Она вышла из кухни, заглянула в спальню и разбудила Свету. Скинула наконец эту дурацкую простыню и надела старые джинсы и футболку. Старательно причесала волосы.

— Рыжая, что случилось?

Проигнорировала Светин вопрос и вернулась на кухню.

Черт бы вас всех побрал. У одной — детеныш, у другой — рыжая. Кто вам вообще позволил придумывать эти идиотские клички? Кто дал вам право думать, что вы что-то обо мне знаете и можете как-то влиять на мою жизнь?

На кухне Лара допивала остывший кофе и докуривала последнюю сигарету.

— Я сейчас уеду, — сказала она, едва Ольга переступила порог. И голос ее был чужим и холодным. — Мне интересно только одно — ты правда чувствовала ко мне что-то, или это тоже было развлечением?

Ольга вздрогнула.

— Что?

— Ты слышала, что я спросила. Ты так старательно доказываешь мне, какое ты дерьмо, что я вдруг подумала — а что, если и я оказалась втянута в одну из твоих игр. Поиметь с меня особенно нечего, но это же так забавно — влюбить в себя провинциальную женщину, которую и лесбиянкой-то сложно назвать. Морочить ей голову несколько месяцев, а потом послать — и пускай она валит в свой Таганрог, лелеет там свои ожившие комплексы и съедает себе мозг вопросом: «А что, черт побери, все это было»?

Ольга застыла на месте. Она даже не знала, что сильнее ее поразило — Таганрог или комплексы?

— О чем ты? — Выдавила она. — Какие еще комплексы?

Лара ответила сразу, но смотрела по-прежнему не на Ольгу, а за окно.

— Обыкновенные. Думаешь, у тебя одной есть сомнения? Думаешь, ты одна беспокоишься? У тебя было сто сорок пять разнообразных баб, а у меня — только одна. Я больше пяти лет занимаюсь только работой, снова работой и опять работой. И вот появляешься ты — такая необычная, яркая, интересная. Я страшно испугалась, когда поняла, что влюбилась в тебя.

Она вдруг изо всех сил стукнула ладонью по подоконнику и развернулась к Ольге.

— Думаешь, это все было так легко, да? Ты пришла на тот банкет с Игорем — и это сразу мне многое о тебе рассказало. Потом выяснилось, что ты — одна из Будиных, и это сказало мне еще больше. Потом ты предложила мне одноразовый секс и смылась сразу после того, как я отказалась.

Ее глаза прищурились, а зубы на мгновение прикусили нижнюю губу.

— Как думаешь, легко было просить твой номер у твоей бабушки? Легко было писать тебе все эти идиотские смс, не получая ответа?

Ольгу качнуло. Она в изумлении посмотрела на Лару.

— Ты что… Хочешь сказать?..

Лара нервно засмеялась.

— Нет. Я не влюбилась с первого взгляда. Но ты мне понравилась, очень. Мне кажется, я влюбилась, когда увидела тебя в Париже, в ту, первую ночь. Рассказать, как все было? Кафе около музея D’Orсey. Кресла из дерева, старый бармен, у которого вместо одного обручального кольца было почему-то два. Ты сидела напротив меня и твое лицо было каменным, совершенно каменным. Как детские раскраски, знаешь? В них красивые картинки, но ты смотришь и понимаешь: это только контур. Ему не хватает красок, света, гармонии сочетания. Вот и ты была такая же — вся из контуров. А потом ты вдруг тряхнула головой и заправила волосы за уши. И твое лицо изменилось.

Ольга слушала молча. Лара говорила так спокойно и так тепло, что нарисованные ею картинки оживали в глазах, превращаясь во французское черно-белое кино.

— Барышня в осеннем пальто, кудряшки выбиваются из-под шарфа, на щеках — румянец, губы — полные, раскрасневшиеся, слегка разомкнутые. След губной помады на фильтре от сигареты, нервно сжатые пальцы, напряженные плечи. Ты смотрела на меня так, будто меня там вовсе не было, будто я — это какой-то случайный статист, проходящий мимо, спросивший, как пройти к Лувру и тем самым вырвавший тебя из долгой задумчивости. Ты была вся — внутри себя. И ничего — снаружи.

Она улыбнулась, и от этой улыбки Ольга вздрогнула всем телом.

— А потом я заметила, что у тебя немного размазалась помада. Совсем чуть-чуть, в уголке губ, но это было первым человечным, что я в тебе увидела. И я ухватилась за это человечное всем сердцем, и втянула его в себя, и оставила. И оно до сих пор здесь.

Лара вздохнула и пожала плечами.

— Потом ты опять предложила мне секс. Я удивлялась — как ты умудряешься все сворачивать в его сторону? Испытала что-то — сразу секс. Не испытала — опять секс. Но как его-то мне хотелось в последнюю очередь.

— А чего хотелось? — Тихо спросила Ольга.

— Ты же и так знаешь, чего. — Ответила Лара, и в ее голосе прозвучала злость. — Зачем спрашиваешь? Ты же все решила и для себя, и для меня, и для всего человечества. Видела я в своей жизни контролеров, но им до тебя — как до Луны на поезде. Ты ни разу не спросила, каково все это мне. Ни разу не спросила, куда я двигаюсь и чего хочу. Ты все решила за меня.

Она отошла к окну, порылась в карманах джинсов и вытянула пачку сигарет. Закурила, отвернулась от Ольги.

— То, что случилось в Париже, могло стать необыкновенным началом. Началом близости, началом чего-то важного и ценного. Но ты и это умудрилась испортить. Как думаешь. — Она оглянулась и посмотрела на Ольгу. — Легко мне было напроситься на день рождения твоей мамы после двух тонн неотвеченных смс? Я боялась тебя увидеть и хотела этого. Меня разрывало от противоречия, но я выбрала шанс. Которого после твоего долгого молчания фактически не было.

Лара снова засмеялась, и снова в ее смехе была слышна горечь.

— И что в итоге? Я являюсь на вашу чертову дачу, слушаю очередную порцию ахинеи, которой меня кормит твоя мать, развлекаю гостей, расшаркиваюсь и раскланиваюсь, а ты появляешься — и даже не смотришь в мою сторону.

— Я смотрела! — Крик вырвался сам собой и сам же заглох, словно Ольга рукой сдавила собственное горло. — Смотрела…

— Не знаю, — покачала головой Лара. — Я видела только твое надменное лицо и царственную походку, которой ты дефилировала куда угодно, но только не в мою сторону. Но ладно, я снова убираю гордость на дальнюю полку и делаю еще одну попытку. Что делаешь ты? Отшиваешь меня. Я пытаюсь снова. Черта с два. Я затаскиваю тебя в машину, и у нас опять случаются эти секунды, в которые ты превращаешься в человека, а я смотрю на тебя и плавлюсь от нежности и счастья. Секунды, детеныш! Понимаешь?

Ольга понимала. Она из последних сил сдерживалась чтобы не сказать ничего в ответ. Лара говорила очень просто, и в этой простоте перед Ольгой раскрывалось то, чего она никогда не видела раньше.

Ты знаешь, ЧТО она чувствует? А что она чувствовала тогда?

— И вот эта близость, эта волшебная близость, и мы рядом, и ты — теплая, настоящая, и…

Лара махнула рукой и усмехнулась, демонстрируя неприличный жест.

— И опять ничего! Ты говоришь мне, что не можешь, и сбегаешь к чертовой матери. Но на этот раз было проще. В те секунды, которые я успела ухватить в машине, ты сказала многое из того, что перевесило это твое «не могу». Но, черт, я задам тебе тот же вопрос, который уже задавала не раз сегодня. Как ты думаешь, мне легко было поехать за тобой? Легко было решиться?

Ольга покачала головой. Она знала, что нет. Нелегко. Всегда знала — и тогда, и теперь. Но почему-то тогда это не имело никакого значения. Важна была только она, Ольга, и никак не Лара.

— И финал, — продолжила та, снова подходя к Ольге. — Финал совершенно в духе предыдущей картины. Ты три месяца не даешь нам увидеться, три месяца дразнишь меня по телефону — то нежностью, то холодом. А в итоге что? В итоге — имеем то, что имеем.

Ольга попятилась, но Лара ухватила ее ладонями за щеки и приблизила к себе.

— А теперь ответь мне, — потребовала она. — Ответь честно и откровенно. Все это было игрой? Тебе просто нравилось приближать и отдалять меня? Нравилось, что я бегаю за тобой? Ответь.

Ольга медленно покачала головой. Она должна была, обязана была кивнуть, но почему-то не смогла. Подумала: нельзя. Сейчас нельзя лгать, невозможно, неправильно. И она ответила «нет».

Лара отпустила ее щеки и вздохнула. Из нее будто воздух выпустили — только что ходила по кухне, почти кричала, махала руками, а тут — раз, и погасла, плечи опустились, пальцы разжались.

— Ты говорила мне, что та девушка из Питера лгала и теперь ты боишься лжи, — грустно сказала она. — Но в нашей истории лгу не я, а ты. Ты настолько привыкла прятаться и изображать из себя нечто другое, что совсем забыла, какая ты настоящая. Я готова была ждать, готова была быть рядом, молча поддерживать и ничего не просить. Но похоже, что тебе хорошо так, как есть. Ты так старательно доказываешь всем кругом, что ты — дерьмо, что, кажется, сама в это веришь. И я не спорю — дерьмо в тебе есть, и его много. Но вместо того, чтобы разгрести его в стороны и посмотреть, что за ним, ты просто плаваешь по поверхности и боишься нырнуть.

Лара снова усмехнулась.

— Черт с тобой, Ольга. В конце концов, это твоя жизнь и твой выбор. Тащи дальше свою дурацкую фамилию как знамя, прикрывайся ею как щитом, оправдывай ею свои поступки и свою похеренную жизнь. Я сдаюсь. Мне больше ничего от тебя не нужно.

И Ольга поняла, ощутила если не шестым, то десятым чувством: это правда. Все, что она сказала сейчас — правда. Она пыталась, она хотела, но больше не хочет. И уйдет сейчас — заберет сигареты, хлопком ладони проверит ключи от машины в кармане джинсов, и уйдет, больше ничего не сказав.

— Я переезжаю в Таганрог, — быстро сказала Ольга в Ларину спину. — И проживу там год.

Лара обернулась. Пожала плечами.

— Меня это больше не интересует.

И вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.

Ольга осталась стоять.

Я знаю, что ты чувствуешь.

В это трудно поверить.

Их дом — в миллионах световых лет отсюда.

Выстроим звезды в линию,

Превратим воду в вино.

Разбитые души снова станут целыми сегодня.

Да, сегодня.

Ты знаешь, что это правда.

Подними глаза и впусти меня.

Я пришелец. И ты — тоже.

Может быть, однажды ты позволишь мне

Быть пришельцем рядом с тобой.