Глава 14. В сомненьях вечности.
Машина остановилась у подъезда. Ольга сидела, не шевелясь. Лара тоже не двигалась — вцепилась в руль обеими руками, смотрела в одну точку и молчала.
Один шаг. Один шаг — и новая жизнь превратится в старую, или старая в новую. Невозможно смешать масло с водой, и Юпитер не может соединиться с Марсом. Они только могут притвориться, что это возможно. Всего на три дня.
— Я хочу, чтобы ты знала, — сказала Лара, по-прежнему глядя перед собой. — Я бы все отдала сейчас за то, чтобы развернуть машину и увезти тебя обратно.
— Я знаю.
Пора было выходить, отправляться в свою старую жизнь, вызывать слесаря, вскрывать дверь, звонить на работу. Вот только непонятно было, как? Сказать «спасибо за все» и захлопнуть дверь снаружи? Сказать «это были самые прекрасные дни в моей жизни» и все равно захлопнуть дверь?
В последний раз посмотреть на Лару, и уйти, зная, что когда они встретятся в следующий раз — она будет ее ненавидеть?
— Иди, детеныш, — сказал вдруг Лара и посмотрела на Ольгу. Ее лицо, ее глаза, ее губы — все это вспышками отпечатывалось в Ольгиной памяти. Она хотела запомнить ее, запомнить навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Запомнить такую — печальную, сжавшую губы, с поникшими плечами и сумасшедшим, безумным, яростным огнем в глазах.
И Ольга кивнула. И вышла из машины.
Она шла, не оглядываясь. Шла, точно зная, что Лара смотрит ей в спину, что сжимается от боли, что на глазах ее каплями появляются слезы.
Параллельные вселенные не пересекаются. Хорошие и плохие девочки не любят друг друга вечно. И пришелец — на то и пришелец, чтобы однажды сесть в свой звездолет и улететь к чертовой матери, разбивая душу на осколки.
Оказалось, что у консьержа есть запасные ключи. Ольга забрала их, вошла в квартиру, бросила пол пакет с вещами. Вещами, которые купила для нее Лара. Сжимая зубы, разделась догола — остервенело сдирала с себя одежду, не щадя ее, отрывая пуговицы и застежки. Ногой собрала все скинутое в неаккуратную кучу и ушла в душ.
Там, стоя под холодными струями воды, она ладонями стирала со своего тела память об этих трех днях. Терла кожу, царапала ее ногтями, намыливала и снова принималась тереть.
Кожа горела огнем. Зубы стучали от холода. Но этот холод, проникающий снаружи, как будто уменьшал пожар, которым горела грудь изнутри. И не давал слезам прорваться на свободу.
Ольга вылезла из душа окончательно замерзшая, дрожащая. Натянула халат, намазала лицо кремом.
— Ты справишься, — сказала она зеркалу. — Ты должна быть самой лучшей, помнишь? Лучшей из всех. И ты справишься.
На телефоне не отвеченных сообщений и правда не было. Одна смс от Снежной Королевы — «Где тебя черти носят?» и больше ничего.
Ольга села на подоконник и закрыла глаза.
Почему люди называют это «разбитое сердце»? Разве сердце можно разбить? Вот оно, в груди, бьется в одном ритме, перекачивает кровь туда-сюда, по всему телу. Разбивается не сердце, разбивается душа. На осколки, маленькие острые осколки, впивающиеся в живую плоть и раздирающую ее на части. Еще недавно душа была целой, а теперь — одни обрывки. И с этими обрывками нужно как-то жизнь, как-то идти вперед, вот только не хочется никуда идти. И жить не хочется тоже.
— На второй день ты отвезла меня в какой-то маленький город. Ты говорила, как он называется, но я не запомнила. Я вообще ничего не запоминала в эти дни, только тебя, только твое лицо, только маленькие морщинки, сеткой разбегающиеся от твоих глаз и губ.
Мы гуляли у моря. Ты смеялась, доказывая мне, что это не море, а всего лишь залив, а настоящее море дальше, и что если приглядеться, можно увидеть далеко-далеко где оно начинается. Но для меня это было морем. Я знала это так же хорошо, как то, что ты идешь рядом.
Ты целовала меня, стоя у парапета. Твои ладони упирались в него с обеих сторон от меня, а губы раз за разом сминали все мои возражения и все страхи. Я спросила «Ты не боишься, что нас увидит кто-то из твоих знакомых?». А ты ответила: «Конечно, боюсь. Ведь тогда мне придется с ними разговаривать, придется потратить на них несколько драгоценных минут. А их у нас и без того мало».
Непостижимая. Не-постижимая. Почему ты все время знала, что делать, и что говорить? Ты вела меня в кафе, когда я хотела есть, хотя я не говорила об этом ни слова. Ты хватала меня под коленки, поднимала и кружила в весеннем парке. Ты покупала мне сладкую вату и целовала мой вымазанный сахаром нос.
Ла-ра. Ла-ра. Знаешь, после Парижа я думала, что тебе нужно было родиться именно там. Это Mademoiselle Lara, с ударением на втором слоге, очень подходило тебе, придавало шарма, изящества. Но проведя с тобой эти три дня, я хорошо поняла — ты там, где должна быть. Этот поселок, и этот дом, и твоя больница, и маленький город с длинной набережной — все это было как будто частью тебя, и ты была частью этого. Вы вросли друг в друга намертво и невозможно представить, как одно может существовать без другого.
Как я смогу сделать то, что собираюсь? Хватит ли у меня сил? Не знаю… Эта поездка одновременно добавила мне их и лишила последних. Я поняла, что мне нужно просто попробовать. Попробовать начать заново. Забыть о матери, отце, забыть об этих бесконечных годах бестолкового доказывания, и просто начать заново. Табула раса, да? С чистого листа.
Смогу ли я? Сумею ли? Ла-ра. Ла-ра. Ла-ра.
«Я уже почти доехала до Воронежа. Тороплюсь, стараюсь ехать как можно быстрее, чтобы перевалить тот рубеж, за которым возвращаться будет просто глупо. Только где он, этот рубеж? И есть ли он вообще?»
Ольга прочитала смс, улыбнулась и прочитала ее еще раз.
— Еще немного, — попросила она вслух. — Пожалуйста, еще немного. Я сделаю все, что нужно, но только не прямо сейчас. Мне нужно еще совсем немного… Совсем немного.