Я (не)твоя собственность (СИ)

Глава 7

Наши дни

Открывать глаза было больно. Не только потому, что они отекли и пульсировали после многочасвых рыданий, но и поскольку — я точно знала — перед ними окажется та самая гостевая спальня-тюрьма и та самая реальность, ставшая похожей на ночной кошмар. Просыпаться в нее не было абсолютно никакого смысла. Когда-то я уже ощущала подобное. А именно одиннадцать лет назад, когда Макс просто исчез, не удосужившись хоть сообщение написать. Что мы расстаемся, что я больше не нужна, что… Да хоть что-нибудь. Но видимо я не стоила даже минуты, нужной чтоб набрать пару строк на телефоне…

Вот только тогда рядом был папа, тетя Люба. Даже мама, по стечению обстоятельств пребывала в городе. Даже Миша… Пять месяцев вымаливающий мое прощение Миша! Мерзавец! Развалил бизнес и просто свалил вникуда, выкупив мною свою никчемную жизнь. Мелькнула мысль, что, если он мертв? А следом за нею четкое понимание — хорошо бы. Впервые в жизни я ощутила, что искренне желаю кому-то смерти и впервые же не испугалась этой мысли. Я доверилась ему, а он… Использовал меня! Тупо использовал!

Но хуже, намного хуже этого, намного хуже вообще всего… Макс! Точнее жестокий, циничный, заматеревший монстр в его повзрослевшей и возмужавшей оболочке. Монстр, зачем-то захотевший забрать меня себе.

Я завыла в подушку. По венам словно кипяток пустили, а сердце лиорадочно заколотилось. Виски прострелило болью. Сорванное рыданиями горло саднило. Голова казалась огромной и тяжелой, словно чугунная. Но сил успокоиться не было. Черпать их было неоткуда. Цепляться стало не за что.

И когда я услышала, что открылась дверь, даже головы не подняла взглянуть, кто пришел.

— Одевайся и спускайся в залу, — услышала я голос Егора.

Следом за ним легкий шелест — он что-то положил в кресло у столика.

— Это приказ босса, — добавил парень после паузы.

— Скажи своему боссу, чтоб со своими приказами шел нахрен! — закаркала, как ворона. От голоса, красивого, приятного, доставшегося мне от мамы голоса остался задушенный хрип.

Мама… Она с новым мужем в Польше живет. Мы списываемся в мессенджерах раз в пару-тройку недель на уровне «привет-пока». Если я ей не напишу или не отвечу, она и не заметит. А заметив навряд ли обеспокоится ведь это первый сезон, когда она не играет в театре. Смысл ее жизни отнят. Куда уж мне до такой катастрофы, да и… Что бы она поделала с одним из тех, кто сам себе царь, бог и закон?

Егор вышел. Я накрылась одеялом с головой и стала ждать пока последует наказание за мой отказ подчиниться приказу. Но его не было. Ни в этот день, ни на следующий. Оба я так и пролежала в постели почти не двигаясь, если не считать походов в уборную под назором Егора. Проваливалась в забытье, приходила в себя. Апатично наблюдала, как Егор приносил еду, как забирал ее нетронутую.

Разбудило меня солнце. Яркое, жизнерадостное, безразличное к людским горестям солнце. Его лучи коснулись моего лица, обожгли сухие воспаленные глаза, заставив зажмуриться. Просыпаться не хотелось. Но организму на мои желания бло глубоко плевать. Он был живой, он хотел и дальше быть живым и у него имелись потребности. Не знаю как выдерживали другие люди несколько дней без еды и воды в знак протеста, от горя или по иным причинам… Жажда и сводившие желудок спазмы заставили меня подняться с постели и, преодолевая слабость и головокружение побрести к стоящему на туалетном столике подносу с едой и питьем. Залпом осушив стакан с водой, я схватила тарелку с кашей. Теплой, ее недавно принесли, но как входили и выходили я не слышала. Обычная овсянка с вареньем показалась божественно вкусной. Желудок сводило, но я не переставала есть. Буквально чувствовала, как каждая съеденная ложка наполняет меня энергией. Опустошив тарелку, я подняла голову и увидела себя в зеркале. Точнее не себя, нет. Эта бледная женщина со спутанными русыми локонами, с красными и опухшими глазами и искусанными губами никак не могла быть мной! Жуткое зрелище отняло появившиеся силы…

Рад будет Макс увидев меня такой. Сломленной, полностью в его власти! Ну уж нет. Мой папа разбогател с нуля. Он был сиротой, «босотой», как сам говорил. Брался за любую работу, рисковал, откладывал деньги, инвестировал их, прогорал, но поднимался снова. Снова и снова, пока не достиг головокружительного успеха. Жаль, передать созданное им дело оказалось некому.

У меня на шее висел золотой медальйон на цепочке. Его мне папа подарил на шестнадцатилетие. Внутри было наше с ним фото. Мне семь, я первоклассница. С огромными бантами на косичках и черными бусинами больших глаз. А папе под пятьдесят. Почти полностью седой с сурово поджатыми губами… Но в глазах тепло. Так он смотрел только на маленькую меня.

— Прости меня, папочка, — прошептала я. — Я клянусь, что не сдамся как никогда не сдавался ты.

Поцеловав фото в медальйоне, я закрыла его. И честное слово, мне показалось, что папа здесь. Стоит и смотрит на меня своими строгими, полными теплоты глазами мудрого короля.

Глупо вертеть головой я не стала. Поднялась, переждала головокружение и подошла к двери. Дернула. Та была незаперта. В коридоре было сумрачно. Инстинктивно держась у стеночки, словно если меня обнаружат, смогу с ней слиться, я маленькими шажками пошла вперед. Куда и зачем? В ванную бы…Та оказалась в нескольких шагах. Просторная, светлая, стильная. Дорогая, как и все в этом доме. Душевая кабинка, круглая джакузи в углу. Пара овальных умывальников с позолоченными смесителями.

А когда-то он жил в съемной однушке почти без мебели на окраине города. Когда-то…

Я оборвала себя. «Когда-то» давно прошло. И то «когда-то», каким я жила в те три месяца, существовало лишь в моей голове. А значит, нефиг вспоминать.

Сбросив одежду, я зашла в кабинку. Застанет меня голой, ну и плевать. Во-первых, что он не видел, а во-вторых, если захочет изнасиловать, никакая одежда не помешает. Сделала воду погорячее и стала под упругие струи. Намочила волосы, взяла шампунь с полочки. Бренд хороший и запах тоже. Свежий такой, даже с заложенным носом чувствовался. Гель для душа с таким же ароматом.

Тщательно вымывшись, я закуталась в одно из гигантских полотенец, лежавших на полке возле кабинки. Второе поменьше намотала на голову. В стаканчике стояли упакованные зубные счетки. Взяв одну, почистила зубы.

Взгляд упал на правую руку, на безымянном пальце которой красовались два кольца. Помолвочное — толстый обруч красного золота, инкрустированный мелкими бриллиантами и с одним большим посередине, и обручальное — тоже красного золота и тоже с бриллиантовой инкрустацией. Дизайнерские. И стоят как квартира. И надевались с клятвами в вечной любви и заверениями о всем мире у моих ног.

Криво усмехнувшись, я стянула их с пальца. Прошла к унитазу и бросила их туда, а потом слила воду. От мстительного удовольствия даже как-то полегчало. Вернулась к зеркалу над умывальником.

Расческа. Фен…

Темный силуэт, бесшумно возникший за спиной заставил вскрикнуть.

— Ты всегда любила подолгу купаться, — Макс отлепился от стенки.

Одетый в черную рубашку с платиновыми запонками и брюки, волосы уложены. Аккуратная щетина, тонкий аромат парфюма. В вороте виднеется толстая цепь. На мизинце правой руки массивная печатка. Его бы в таком виде на какое-нибудь собрание акционеров, богатых белых бизнесменов, а не в ванную комнату к его измученной пленнице.

— Чистота — залог здоровья.

— Это правильно, твое отменное здоровье будет очень кстати, — синие глаза смотрели холодно.

Он приблизился, а я не двинулась с места. Очень хотелось забиться в угол, но, черт возьми, Боев этого не дождется.

Горячая даже сквозь ткань рубашки и полотенце на мне грудь уперлась мне в спину. Шершавые ладони с удовольствием прошлись по моим голым рукам. Склонившись, мужчина с шумом втянул воздух возле моих волос, как хищник, обнюхивающий жертву прежде, чем ее сожрать.

Меня начало трясти, но я упрямо молчала и неподвижно стояла, вскинув голову. А руки мужчины переместились на грудь, сжали ее под полотенцем. Потом Макс вдруг резким движением сдернул его под мой испуганный вскрик. Одной рукой обхватил стан, другой сжал горло и втиснул меня в свое тело. Мы стояли перед зеркалом в полный рост. По сравнению с Максом, огромным, как скала, и одетым в черное, мое голое тело казалось совсем маленьким и хупким. Светлая, тонкая кожа как прозрачная. Стало так страшно. Так жалко себя…

— Ну давай! Проси! Умоляй тебя не трогать, — прохрипел мне в ухо.

— Трогай. Давай же. Но знай, что твоей я буду только по праву силы…

Встретившись в зеркале с бешенным взглядом я содрогнулась от ужаса. В нем не было ни капли… Человеческого. Это был взгляд самого настоящего жестокого зверя в человеческом обличье.

— А тогда была по большой и чистой любви? — зарычал он, крепче сжимая на мне руки.

Я разрыдалась от ужаса и отчаяния, оседая в его руках. Максим удержал, не давая упасть на пол.

— Отвечай! — развернул меня к себе.

Встряхнул, впившись пальцами в предплечья. Полные безумной ярости потемневшие глаза горели на бледном, как мел, лице.

— А тогда я тебя любила, — прохныкала я.

— Врешь, дрянь! — и оттолкнул меня.

Не удержав равновесие, я полетела на пол. Ударилась о кафель так сильно, что в глазах потемнело от боли. Завыла, обливаясь слезами у его ног.

— Света, — прохрипел тяжело дыша.

Наклонился ко мне, протянул руки, но я из последних сил отползла. Схватила упавшее полотенце, кое-как им прикрылась. И быть может мне показалось, но во взгляде мужчины на миг мелькнуло отчаяние. Мелькнуло и померкло вновь сменившись безумной яростью.

— Зачем ты так, Максим? Заче-е-ем? За что? — зарыдала я, скрюченными пальцами прижимая к груди мокрую ткань. — Я поверить не могу, что ты такой.

Он выпрямился во весь рост. Навис, как скала, и проревел:

— Это какой? Такой, как вы все?! Разве не такой тебе был нужен, Света?!

— Мне был нужен ты! — заорала я. — Я… Я любила тебя.

— Не смей лгать!

Не знаю как смогла встать на ноги. Голова кружилась, трясло, колени ватные. Бесстрашно скрестившись взглядом с его произнесла:

— Да, это ложь, Максим. Я любила придуманного человека, а не тебя. Тебя настоящего, — я скривилась, — я бы никогда не смогла полюбить.

Изо всех оставшихся сил я сдержалась чтоб не зажмуриться и не втянуть голову в плечи. Знала ведь, он за такое ударит. Да, раньше, в той другой жизни Максим никогда… Но той жизни больше не было.

Он не ударил. Как-то странно неловко качнувшись отступил от меня на шаг. Запустил пальцы в русые пряди на макушке, сжал их, словно хотел выдрать.

— По дому и двору можешь ходить свободно. Попробуешь удрать — сильно пожалеешь, — хрипло проговорил мужчина. — Интернетом тоже можешь пользоваться, но без глупостей. Да и, — криво усмехнулся, — без бабла за тебя никто не впишется, а его у тебя в кармане больше нет ни гроша.

И вышел тихо заперев за собой дверь. Я вцепилась пальцами в умывальник, чтоб не упасть. Закусила губу, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Глупая и наивная часть меня надеялась… На что? На чудесное спасение?

Хорошенько закрепив полотенце на груди, я вернулась в спальню. Там, на туалетном столике материализовался ноутбук. Включила. Зашла в поисковик и вбила «Фрай-компани». Первый же заголовок: «Холдинг «Фрай-компани» объявлен банкротом». Второй, третий, пятый…

— Будь ты проклят, Миша. Будь ты проклят…

Я уронила голову на руки. Этот заплывший жиром мудак развалил бизнес за два года. Именно столько времени прошло с трагической гибели Семена Игнатьевича, его отца. Следующий запрос: «Максим Боев».

Вот он в костюме с иголочки вальяжно развалился в огромном кабинете за столом, вот на каком-то деловом ужине в ресторане, а вот перерезает ленточку у дверей ночного клуба. «Хочу свой потом открыть».

— А этого ты тоже хотел, Макс? — сказала мужчине с ледяными синими глазами, взирающему на меня с экрана ноутбука.

У него везде такой взгляд — холодный, надменный, тяжелый и давящий. С таким подписывают миллионные контракты и разрушают человеческие жизни. Легко. Без Сомнений. Без эмоций.