Начальство не обмануло. Подъехало две легковых машины, а за ними три грузовика с солдатами. Из первой машины вышел офицер, обещавший нас погрузить, и, подойдя ко мне, взял у меня составленный мною список. Просматривая бумагу, он негромко приказал оцепить поезд. Солдаты соскочили с грузовиков и исполнили приказание.
— Идите за мною, — сказал мне начальник, направляясь к головному вагону. Подойдя, он спросил, куда едут находящиеся в вагоне. Ответили, что — в Киев.
Начальник взглянул на мой список.
— Пятеро ваших едут в Киев? — спросил он меня.
— Да, пятеро.
Он повернулся к вагону и, указывая на некоторых пассажиров пальцем, совершенно спокойно сказал:
— Ты, ты и вы оба, и ты, вон там, молодой — немедленно выгрузиться.
Те, в кого ткнул начальнический перст, подняли крик, в котором слышалась горькая обида и возмущение. В глубине души я горячо сочувствовал этим людям, но уже на горьком опыте я давно убедился, что своя рубашка ближе к телу, и что при такой обстановке, как здесь, невозможно считаться ни с чьими интересами, кроме своих собственных и близких. Впрочем, что мог я сделать, ничтожная песчинка?.. Нужно было душевно загрубеть, обрасти корой.
— Я сказал: вон из вагона! — так же, как и раньше, не повышая голоса, проговорил офицер.
— Зовите ваших людей, — добавил он, обращаясь ко мне, — пусть влезают в этот вагон.
Я подозвал французов, направляющихся в Киев. Они робели, что и неудивительно, так как те, кому было приказано покинуть вагон, продолжали кричать и кипятиться.
Начальник сказал:
— Вернусь проверить. Понятно?
Мы прошли к следующему вагону. Там повторилось только что описанное. Я видел, как неудачники, бранясь и ворча, покидали вагон, освобождая место для моих товарищей. Я рад был, что мне и моей семье удалось проникнуть в вагон, миновав унизительную процедуру выкидывания других. Пассажиры вагона, идущего в Ростов, благоразумно решили потесниться и заявить, что есть еще места для двоих.
В пути нас стали спрашивать, почему это нас провожало само важное начальство. Когда я объяснил, в чем дело, все успокоились и как будто даже обрадовались. Дело в том, что нас сначала приняли не то за каких-то конвоиров, не то за энкаведистов. Мы кое-как устроились, пошли разговоры и рассказы. Обращаясь ко мне, соседи называли меня французом. Наш поезд шел на север через Польшу. В Польше было легко достать продукты, что нас очень обрадовало, так как в пути мы все порядком изголодались. Поляки охотно продукты меняли на вещи, причем, как правило, были добросовестны. За пару белья один польский крестьянин дал мне два больших белых хлеба, фунта три масла, большой кусок сала и два кольца колбасы. По тем временам — целое богатство.