Я побывал на Родине

По мытарствам: в милиции

Прошла неделя после того, как мы прописались в милиции. К нам явился милиционер с повесткой, в которой было сказано, что мы должны явиться к начальнику милиции. Мы явились вместе с женой, но были приняты порознь.

Начальник милиции был, кажется, из балтийцев; по русски он говорил с легким акцентом. Принял он меня вежливо. Его письменный стол был поставлен так, что сидевший за ним был обращен спиной к окну, лицо его оставалось в тени, а свет падал на лицо посетителя.

Первый вопрос начальника милиции заставил меня насторожиться.

— Где вы научились так хорошо по русски?

— Во Франции, — ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее и тем показать, что заданный вопрос меня нисколько не встревожил.

— У вас — что, родители — русские?

— Нет, но я воспитывался в русской семье.

— Но ваши родители были настоящие французы?

— Чистокровные.

— Вот это интересно! Я тоже бывал за границей, встречал иностранцев, говоривших по русски, даже хорошо говоривших… Но у всех большой акцент, а у вас совершенно не заметно.

Я выдержал пристальный взгляд начальника, так же пристально глядя в его желтоватые глаза.

— Ну, да, у меня — другое дело. Я с раннего детства общался с русскими людьми, которые между собой говорили только по русски. Могу сказать, что русский для меня — второй родной язык.

Начальник милиции задумался. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и каждый раз, когда я давал ответ, оттуда доносился треск пишущей машинки. Мои ответы записывались.

— У вас есть еще какие-нибудь документы? — спросил начальник.

Я вынул и передал ему въездную визу и французское удостоверение личности. Он взял их и стал рассматривать.

— Вы умеете читать и писать по французски?

— А как же! Я же в школу-то ходил, во французскую!

Начальник протянул мне лист бумаги и велел мне написать мою фамилию по французски. Я написал. Тогда он сказал написать мне что-нибудь по французски, например — в какой школе я учился во Франции. Я написал и это.

Начальник поблагодарил меня, взял лист бумаги, на котором я писал, въездную визу, на которой стояла моя подпись, скрепил все это вместе и спрятал в стол, добавив, что виза мне больше не нужна и он отошлет ее куда следует. После этого у нас начался уже частный разговор. Начальник милиции спрашивал, как мне нравится СССР, какие у меня перспективы, как поживает моя маленькая дочь и т. д. Проговорили мы приблизительно полчаса. При уходе я спросил, где моя жена, на что получил ответ, чтобы я о ней не беспокоился, ее долго не задержат. Я попрощался и вышел, рассчитывая дождаться выхода жены с тем, чтобы вместе с нею идти домой.

Ждать пришлось долго. Я прохаживался перед зданием милиции, припоминая свой разговор с начальником. Я смекнул, что он для того велел мне написать мою фамилию, чтобы сверить начертание букв с подписью моей на визе. Мне, очевидно, не верили. Ну что ж, пускай себе проверяют, я совершенно спокоен и никакой вины за собой не чувствую.

Время шло, моя жена все не выходила. Я стал волноваться. Когда прошло уже более двух часов ожидания, я попытался снова пойти в управление милиции узнать, в чем дело. Но у входа меня остановил милиционер, который сказал мне, что все уже ушли, так как занятия окончились. Я стал упрашивать милиционера узнать точно, что с моей женой. Ведь мы вместе вошли туда и я хорошо знаю, что она еще в здании, так как она не могла выйти не замеченной мною. После долгих упрашиваний милиционер согласился пойти проверить, но запер за собой входную дверь. Через десять минут он вернулся и сказал мне, что в коридоре сидит одна молодая женщина, ожидая приема.

Поблагодарив милиционера, я отправился домой, чтобы успокоить тещу. Я застал ее в слезах. Когда я ей рассказал все как было, она ответила, что ожидала этого. Надо отдать ей справедливость: несмотря на свою неприязнь ко мне и на свое волнение, она все же старалась успокоить меня. Впрочем, слова ее были отнюдь не успокоительными: она сказала, что я должен привыкать к здешним порядкам и что когда вызывают в милицию, то люди знают, в котором часу они туда вошли, но не знают, когда они оттуда выйдут. Василия Васильевича не было дома. Он находился на партийном собрании. Он был членом партии.

Прошло еще часа три, пока возвратилась моя жена, измученная ожиданием и страшно голодная. Во время допроса милицейский чиновник ел аппетитные бутерброды и с допросом не спешил. Собственно, допрос был очень кратким и чисто формальным, продолжался он не дольше получаса. Но ожидание заняло больше восьми часов. Расспрашивали ее только о ней самой, обо мне не задали ни одного вопроса.

Ей сказали, что пока она может получить только временный паспорт и что она должна каждую неделю являться в милицию для продления этого документа. Это приводило ее в отчаяние. То, что она побывала в Германии и во Франции, легло на нее пятном, которое она не так-то скоро сможет с себя снять. Впрочем, как показало ближайшее будущее, паспорт ей каждую неделю отмечали беспрепятственно.

Я был все еще без документов.