Я признала хаос (СИ)

Глава 20. Разрушая защиту

Плененное сегодня

Открываю глаза и одно долгое затянувшееся до абсурда мгновение взираю на декоративную птицу на люстре. Заячья комната Эли. Я по-прежнему нахожусь в ее пределах. И, судя по тишине, охватившей поместье, сейчас глубокая ночь.

Прекрасно. Белобрысые чертики в очередной раз подтвердили стопроцентное родство с Виви. Рядом с ним я тоже творила то, что никак от себя не ожидала, ‒ спокойно погружалась в сон.

И теперь и с этими приставучими малявками повторилась моя глупейшая ошибка. Им удалось усмирить мою мнительность, и я, как и с Виви, пропустила момент, когда позволила себе полностью расслабиться.

Бесшумно поскрежетав зубами с досады, поворачиваю голову и останавливаю взгляд на лице спящего Эли. Похоже, сегодня кошмары его не мучают. Мальчишка выглядит умиротворенно, пока сладко посапывает под своим одеяльцем, усыпанным узорами из заячьих силуэтов. Он жмется правым виском к моему плечу, а между крепко сжатых пальцев торчит смятый краешек рукава моей футболки.

Подобрался вплотную, да еще и вцепился как утопающий в мимо проплывающую деревяшку!

Протянутая рука замирает над кулачком Эли. Поджимаю губы, теряясь в череде нелепейших мысленных вопросах: а как же отцепить его от себя? А вдруг я дерну, и он проснется?

Да что за проблемы я себе набираю, в конце-то концов?!

Однако, несмотря на внутреннюю перебранку с самой собой, я так и не решаюсь освободить свой рукав от власти маленьких пальцев. Вздохнув, приподнимаю голову и, заметив новый объект на кровати, вздыхаю еще раз.

Лирис тоже остался с ночевкой. И в данный момент не менее сладко спит неподалеку от брата. Он ведь вполне мог уйти к себе в комнату, потому что накануне сумел максимально успешно вытряхнуть из меня всю полезность и вроде как достиг поставленной цели. А еще старший братец заснул явно позднее меня, так что ничего не мешало ему ретироваться из моего неприятного общества.

Но нет, он остался. Не знаю даже, как на все это реагировать.

Затылка касается жар ‒ нечто пламенное и невесомое, призывающее на буйство миллион мурашек и одновременно гоняя холодок вдоль моего позвоночника. Как чей-то до одури пламенный и раздражающе пристальный взгляд.

Поворачиваю голову в противоположную от идеалистической сцены сторону и, присмотревшись к наблюдателю, издаю нечто из категории хрипящего кряканья приболевшей утки. Представшая передо мной картина тешит мое самолюбие своей забавностью: сидящий в ушастом заячьем кресле Виви. Массивное тело мужчины, облаченное в белоснежные футболку и пижамные брюки, втиснуто в нутро абсолютной мебельной пушистости. И даже в этом нелепом антураже Виви умудрился устроиться эффектно. Как на чертовом ангельском троне.

В его позе чувствуется расслабленность. Он сидит не прямо, чуть клонясь вбок и подперев подбородок кулаком, а пальцы его левой руки то ли изображают на мохнатом подлокотнике неспешную игру на пианино, то ли просто лениво поглаживают поверхность.

И сколько он так просидел, наблюдая за мной?

Облизываю внутреннюю сторону нижней губы и, наспех натянув на лицо маску невозмутимости, хриплым шепотом осведомляюсь:

‒ Поинтереснее зрелища поразвлечься найти не мог?

Комната погружается в тишину, и вдруг…

‒ Не найдется в мире картины прекраснее.

Я бы предпочла, чтобы в моей голове бурно отплясывали отзвуки слуховых галлюцинаций. С окаменевшим лицом и выпученными глазами слежу за неподвижным силуэтом владыки проклятого поместья. И хладнокровие гордячки с жуткими воплями тонет в звучном и болезненно быстром ритме сердцебиения.

‒ Не существует, ‒ добавляет Виви, будто подводя итог тяжелому многовековому эксперименту. Полностью уверенный в каждом сказанном слове.

Не найдя ответа, начиненного бы должным уровнем провокации, отворачиваюсь и сосредоточенно принимаюсь рассматривать потолок. И почему люди не обладают способностью мгновенно становиться невидимыми? Или стремительно переноситься из одной точки в совершенно иную вселенную? Зная о людской склонности к жестокости, можно представить сколько злоупотреблений породили бы такие силы. Однако как же замечательно было бы исчезнуть прямо сейчас.

Слышу тихие шаги. На меня падает тень. Виви наклоняется, но его руки тянутся вовсе не ко мне. Он поправляет одеяло на Эли, медленно проводит ладонью по светленьким встопорщенным волосам и тихонько касается кончика носа мальчишки. Затем Виви оглаживает кулачок младшего малявки и бережно подцепляет своими длинными пальцами его малюсенькие пальчики — один за другим, освобождая мой рукав от детской хватки. Кратковременная сценка походит на демонстрацию наивысшего искусства, овладеть которым способны лишь избранные.

Присматриваюсь к выражению лица спящего. Сон Эли все также спокоен. Больше он ничего не пытается схватить, а лишь разок трется щекой о подушку, будто что-то выискивая, но миг спустя уже вновь тихонько посапывает.

А Виви бесшумной тенью уже огибает кровать. Длинные локоны Лириса рассыпаны по подушке, мальчишка безмятежно спит на занятой половине постели, без зазрения совести пользуясь половиной одеяла младшего брата. Виви проделывает те же искусные фокусы, что и ранее: поправляет одеяло, осторожно касается светлых волос старшего. Ни один из детей так и не просыпается.

Угрюмо наблюдаю, как он возвращается по тому же пути и на этот раз склоняется ко мне. Заманчивая полуулыбка украшает его бледное лицо, обрамленное сиянием от ночника.

‒ Останешься?

Мотаю головой, с удовольствием приминая затылком подушку, но медленно, чтобы излишним шевелением не перебудить заячий лужок. Потревоженная наволочка источает легкий аромат сахарной ваты.

‒ Ну уж нет, ‒ шепотом бурчу я. ‒ Хочу свалить.

Наверное, это часть какого-то дерзкого продуманного хода. Не могу издать ни звука, когда Виви вдруг без предупреждения подхватывает меня на руки и неспешно несет к выходу. Останавливается лишь раз, чтобы что-то взять со столешницы, при этом качнув меня вниз и вверх, как на качелях.

Я могу возмутиться. И способна сделать это громко и отчаянно.

Но вопреки внутренним порывам, сохраняю идеальную тишину, разбавляемую лишь шелестом моего неровного дыхания. Спокойный сон малявок — вовсе не мое дело, однако я, ни разу так и не пикнув, позволяю себе лишь страшно выпучивать глаза на Виви.

‒ Опусти, ‒ шепотом рычу я, когда мы оказываемся в главном коридоре.

Держа на весу, он приподнимает чуть выше мои бедра и легонько взмахивает в воздухе моими босыми ногами. Домашняя обувь осталась в заячьем раю.

‒ Пол холодный, ‒ мягким тоном, прямо противоположным моей колючести, предупреждает он.

‒ Да мне по фиг! Я не неженка. Пусти.

Виви, будто послушавшись, делает остановку у лестницы — по странному стечению обстоятельств именно там, где ранее сошлись наши с малявками пути. Отворачиваюсь от него и напряженно приглядываюсь к ночному мраку, готовясь перетерпеть неприятную прохладу пола после тепленького гнездышка мягкой детской постели.

Однако вместо того, чтобы опустить на ноги, Виви внезапно прижимает меня к груди и прежде, чем я успеваю дать отпор, подбрасывает какой-то предмет. На мои колени с выверенной точностью приземляется корзинка. Та самая, что по-прежнему хранит в своем нутре мою хорошенько запечатанную порцию пудинга.

Так вот что он стащил со стола.

Пока я прикидываю, зачем он взял с собой последнюю пиалу, Виви успевает протащить меня до нашей… точнее, его комнаты. Увидев перед собой знакомую дверь, решаю сохранить силы на сопротивление какого-либо иного рода ‒ на будущее.

Пересекаем кабинет и проходим в спальню. Виви умещает меня на одеяле полностью расправленной кровати, выпрямляется и пару секунд просто смотрит в глаза. И с прежним невозмутимым лицом уходит на свою сторону спального места.

Чувствую странную опустошенность, словно мне чего-то не хватило. Может, я что-то ожидала получить? Верила, что мне достанется нечто необычайное?

Слишком спутанные мысли. Виви их запутал. То, чего я жду, ‒ хочу ли получить это от него? Вопросы сцепляются в логическую цепочку, и я наверняка бреду по верной дорожке. Однако ответы в конце моих порывистых изысканий, ‒ что они из себя представляют? И понравятся ли мне?

‒ Хорошо провели время? ‒ Виви присаживается на край кровати. Совсем как Лирис в комнате Эли, только без намеков на враждебность.

‒ Не сказала бы.

Напрашивается на беседу по душам? По-моему, я хотела его сегодня за что-то прихлопнуть. Конечно, причин у меня и так масса, но сегодняшний день прямо чем-то очень отличился… Ага, фото!

Открываю рот, но Виви меня опережает:

‒ Понравилась комната?

‒ Ха? ‒ Выхватываю из полумрака силуэт моего зайца в кресле и морщу нос. ‒ Там… много животных.

‒ Эли любит зайчиков.

У меня вырывается смешок. Даже слегка слюной прыскаю.

Зайчик.

Уменьшительно ласкательная форма этого слова в звучании голоса Виви да и на фоне его образа в целом ‒ просто нечто.

‒ А что тогда любит хвостик? Ну… Лирис.

Вкусовое звучание произнесенного имени не будит во мне отвращение. Возможно, нужен раздражитель в виде самого мальчишки, бурно реагирующего на любое мое действие, чтобы я испытала настоящий дискомфорт.

А если поразмыслить, мелкие не такие уж вреднючие. В принципе я отлично справляюсь с нашим сосуществованием. Даже язву Лириса вполне могу стерпеть рядом.

Рядом?.. То есть поблизости? Значит, под боком? Прямо вместе-вместе?

Как… семья?

‒ Хвостик? ‒ медленно повторяет за мной Виви. Внешне он серьезен и собран, но от моего внимания не укрывается еле заметное движение уголков его губ. Будь на моем месте любая другая, эта маскировка улыбки тотчас же повалила ее к его ногам глупеньким влюбленным кульком.

Мило настолько, что за это надо запирать в крепостях и не пускать к законопослушному обществу, однако я ‒ не «любая другая». Чарами высших созданий меня не взять. Проблема только в том, что Виви кардинально и невообразимо пугающе отличается от стандартного совершенного существа.

И если это ‒ его преимущество, то лично у меня вырисовываются большущие проблемы.

‒ Хочешь увидеть комнату Лириса?

Серьезно? Ему что, нравится разговорчики о мелкоте? Чего он так закрепился на этой теме?

‒ Неа. ‒ С кислой миной мотаю головой. Хватит с меня детских на сегодня.

‒ Думаю, он не будет против твоего визита, ‒ продолжает рассуждение Виви.

Ух ты, какой официоз. Я, в отличие от собеседника, ухмылки не прячу, еще и старательно воспроизвожу дерзкий «хмык!»

Как он серьезен насчет личного пространства и границ своих паразитят. Даже любопытно поглазеть, как они между собой взаимодействуют в повседневности.

Сегодня я в первый раз видела, чтобы Виви так открыто проявлял нежные чувства. И мальчишки при этом спали. Насколько они искренни друг с другом при долгом и прямом контакте?

Вот Лирису, к примеру, легче взвалить свои проблемы на ничем ему не обязанную меня, чем довериться отцу.

Иммора холодны в проявлении чувств, но эта безумная семейка разрывает шаблоны социальных установок высших и полностью растаптывает обыденное представление об идеальных созданиях.

‒ Обойдусь без визитов и делегаций. ‒ Цепляю ногтями петельки в плетении ручки на корзинке. ‒ Они спрашивали меня о Клоаке. Ты что, трепанул им абсолютно все? Кто я, откуда, кем являюсь для тебя и что случилось после?

‒ Я рассказал им все, что могло помочь им узнать тебя как личность. На то время, промежуток твоего сна.

«Сон».

Так он и воспринимал мое состояние? От начала и до конца?

Не смерть, а плен сновидений.

‒ Здорово. ‒ Лохмачу волосы на макушке. ‒ Насквозь прогнившее место за высокой стеной. И пронумерованные дети, которые понятия не имеют, каким образом их выплюнуло на этот свет. Промозглый и пропахший мерзостью притон для увеселений богатеньких отбросов. Нормальные такие сказки на ночь для двух малолетних принцев.

‒ Их спокойствие не заставит исчезнуть места, где обитает зло, или тварей, обрекающих на страдания. Лирис и Эли должны были знать об их существовании. И еще кое о чем важном.

‒ О чем?

Виви, пристально глядя на меня, прижимает ладонь к руке чуть ниже плеча. Именно там в далеком детстве похитители оставили рану на его нежной коже.

‒ Боль. Холод. Грязь. ‒ Каждое слово он произносит с остервенелой четкостью в том же порядке, что шептала я в день его похищения и нашего первого «поцелуя». ‒ Теперь они знают, что нужно привыкнуть к существованию всего этого. Привыкнуть, но не смириться.

С ума сойти, Виви втолковывал своей мелкотне то же самое, что говорила ему я миллион лет назад.

‒ Они в курсе, что я ‒ дитя Клоаки…

Моя речь замедленна. Думаю, откровения Виви меня оглушили. Его слова, на первый взгляд, не слишком внушительны, но лишь для посторонних. Для нас двоих они имеют смысл. И далекий голос на краю сознания нашептывает, что целиком и полностью в этом мире понять меня сумеет только Вацлав Люминэ.

‒ Так и есть, ‒ подтверждает Виви. ‒ Это знание не способно смутить наших детей.

‒ Твоих. Да уж, их, по-моему, даже не особо колышет, что я ‒ человек. Непрошибаемые детки.

‒ Их восприятие и отношение распространяется исключительно на тебя, Чахотка. Наши дети осторожны, недоверчивы и рассудительны.

‒ Твои дети. ‒ Приподнимаю голову и, прищурившись, наблюдаю за Виви. При этом довольно демонстративно почесываю шею. ‒ А вот сейчас ты практически дал описание меня. Правда, если исключить осторожность. И, пожалуй, рассудительность.

‒ Нашим детям ты нравишься в любой ипостаси.

‒ Не болтай за них. И у того, и у другого, очевидно, уже сложилось свое мнение. Да и выражать его они вполне способны.

К примеру, высказаться, от души треснув меня волшебной силищей. Это так теперь проявляется симпатия? Тогда я, наверное, не выживу, если они начнут меня обожать ни с того ни с сего.

Жутко хочется озвучить эту версию и, возможно, засунуть туда порцию издевки в адрес Виви и его мальков. Но я не уверена, что Лирису представилась возможность пообщаться с папашкой и рассказать ему о внезапно проснувшейся силе Иммора. Это не мой секрет, и без согласия Хвостика от меня Виви точно ничего не узнает.

Черт, по-моему, в последний раз я забыла внести поправки по поводу местоимения «наши» к привязке к детям. А иначе чего Виви так довольно светится?

‒ Можем спросить их напрямую.

‒ О чем? ‒ настораживаюсь.

‒ Как сильно ты им нравишься.

‒ Или наоборот. ‒ Складываю перед собой руки и с подозрением прищуриваюсь.

Где же тут подвох? Виви — мастер усыплять бдительность. И там, где с иными я настороже, с ним уязвима как никчемное хрупкое блюдце.

Он постоянно организует все так, чтобы я непроизвольно млела в его присутствии. Ложное чувство безопасности. Неправильное ощущение защищенности.

Стремясь увести разговор в другое русло, я рыскаю взглядом по обстановке и останавливаюсь на несчастной корзинке, жмущейся к моей коленке.

‒ Хочешь? ‒ Показываю ему запечатанную пиалу, благодаря которой консистенция пудинга сохранилась в прежнем виде. ‒ Накулинарничала яду. Как насчет травануться? Твои малявки уже налопались.

Изначально у меня не было намерения разделять часть десерта с Виви, ведь содержание обещания, данного дворецкому, не включало требование угодить и хозяину поместья. Сейчас же мной управляет ясный мотив: демонстрация вежливости тоже в какой-то мере должна усыплять бдительность хладного господина. И, возможно, он прекратит болтать о детях.

‒ Хочу. ‒ Виви вместо того, чтобы обойти кровать, внезапно залезает на нее с ногами и проворно переползает ко мне.

Одну целую бесстыдную секунду я пялюсь на его грудные мышцы, мелькающие в просвете горловины провисшей футболки, а затем с излишней тщательностью начинаю отдирать верхнюю упаковку от емкости с лакомством. И при этом безуспешно.

‒ Позволишь? ‒ Виви извлекает пиалу из плена моих скрюченных пальцев, ухитрившись их не коснуться, и легко избавляется от преграды.

И возвращает мне пудинг.

‒ Угостишь? ‒ Он выжидающе смотрит на меня. Не приближается, не наклоняется ко мне и совсем не шевелится.

Ход за мной.

‒ Тут… нет ложки, ‒ уныло признаюсь я.

‒ Похоже на то.

Вот и отлично, вынужденная трапеза отменяется.

Однако у Виви иное мнение. Наверное, я уже способна читать язык, на котором отправляют послания во внешний мир его дикие сверкающие искры в золотых глазах. И прямо сейчас в них буйствует нетерпение. На фоне внешнего спокойствия мужчины их бесчинствующее сияние особенно заметно.

‒ Похоже, с угощением сегодня ты пролетаешь. ‒ Делаю осторожную попытку выпутаться из цепкой ловушки, в которую сама себя и загнала.

‒ Целость упаковки уже нарушена. ‒ Его рука опускается сверху на пиалу, словно вознамерившись заменить собой снятый упаковочный материал. От соприкосновения наши ладони отделяет лишь незатейливая емкость со сладостью, о приготовлении которой я уже тысячу раз пожалела. ‒ Хочу попробовать. Так ты угостишь?

Проклиная полутьму комнаты, внушающую мне иллюзию моей ранимости и странным образом повышающую мою чувствительность, я кидаю все силы на то, чтобы сохранить в неподвижности руку, на которой удерживается пиала. Виви не давит на нее, но я все равно ощущаю свое участие в тайном серьезном противостоянии. И выигрыш в нем мне ужасающе важен. Любой исход, при котором я беру над ним верх, знаменателен.

‒ Да нуль проблем! ‒ восклицаю я и сама дергаю рукой, чтобы скинуть с нее назойливую красивую конечность высшего.

Может, ему и удается строить великие стратегии, будучи во главе сильнейших созданий нашей реальности, но вести в нашей игре у Виви не получится.

Не заботясь о манерах, запихиваю пальцы в середину пудинга и, поморщившись от прохладной мягкости смеси, подцепляю несколько дрожащих кусочков. Не глядя, отпихиваю пиалу в сторону и вытягиваю руку в сторону Виви.

‒ Пробуй.

Сложно не ухмыляться. Еще труднее прекратить так откровенно торжествовать. Не считаю, что на подобный жест меня стопроцентно вынудил Виви, ‒ я сама сделала выбор. Однако, несмотря на наглядную некрасивость моего поступка, я все же внутренне счастлива от того, насколько максимально унизительным получилось предложение.

Мои гнев и злоба никуда не делись. Мне не одержать победу над Виви напрямую, но вот в таких идиотских ситуациях я вполне способна его слегка уколоть.

Давай же, покажи, как тебе неприятно.

Насколько тебе противно.

Ты ведь унижен.

Предлагать Иммора угощение так, как делаю это я, ‒ изощренная форма прямого оскорбления.

Твоя гордость уязвлена?

Твое самолюбие задето?

И? Оскорбишь меня в ответ?

Что ты скажешь мне?

Как ответишь?

Наше противостояние продолжается, и я могу заниматься этим хоть…

Пальцы Виви неожиданно смыкаются на моем запястье. Подтаявшие кусочки пудинга уже начинают медленно сползать по коже. Едва успеваю передвинуть коленку по одеялу, чтобы сохранить равновесие, а Виви тянет мою руку дальше к себе. До тех пор, пока моя ладонь не оказывается на уровне его лица.

‒ Эй?..

Интуиция сразу врубает абсолютно все предупреждающие механизмы, и на мгновение мне чудится верещание десятка сигнальных систем в моей голове. Будь сейчас здесь чужак, ‒ да хотя бы такой же отморозок, как те, что проникли на территорию университета, ‒ в его башку бы уже врезалась моя нога.

Но передо мной Виви. И я глупо мешкаю, теряя драгоценные секунды.

И он беззастенчиво пользуется моим промедлением.

Кусочек пудинга, от жара моей кожи уже превратившийся в малюсенькую капельку, соскальзывает на запястье и едва не срывается вниз ‒ к одеялу. Но не успевает. На его пути возникает препятствие.

Виви, почти прижимаясь губами к месту на моей коже, где посмела остановиться злосчастная сладкая частичка, чуть выше его собственной хватки, горячит меня дыханием, а затем непринужденно ловит капельку кончиком языка.

Меня пробирает от затылка и до коленей, словно в мою кровяную систему запустили жидкое пламя. И оно смешивается с жизненными потоками, пробуждая каждую давно омертвевшую эмоцию, раззадоривает ощущения, застывшими реакциями сокрытые на поверхности кожи, ‒ миллиметр за миллиметр, и учащает дыхание.

«Не распробовал», ‒ читаю в сиянии его глаз.

И вздрагиваю, почувствовав настоящее прикосновение.

Пламя нежничает, ластится и завораживает, сопровождая безумное скольжение языка Виви по моей ладони ‒ от запястья до кончика безымянного пальца. Запутываюсь во вдохах и выдохах. Обжигающие губы мягким напором заставляют согнуться мой указательный палец и, легонько прихватывая его сбоку, медленно продвигаются вдоль него, собирая основную массу пудинга.

Очухиваюсь только тогда, когда Виви, давя чуть сильнее, прижимается губами к подушечке моего большого пальца, запечатлевая на нем влажный поцелуй.

Вырываю руку из его хватки, и он не препятствует мне в этом.

‒ Угостился? ‒ как ни старалась расхрабриться, а голос все равно звучит сдавленно.

Вместо ответа Виви облизывает левый уголок своих губ ‒ не демонстративно, однако чтобы я, бесспорно, заметила.

‒ Сладости на сегодня закончились! ‒ плюхаюсь на кровать и, извернувшись змеей, укутываюсь в одеяло с головой.

«На сегодня…»

Эхо тихого голоса Виви звучит в голове до тех пор, пока разум милостиво не позволяет мне провалиться в сон.