3 Ребенок на шоссе

На крыши Лондона падал мелкий беззвучный дождь. Я прикрыл глаза. В комнате теперь стало тихо, так тихо, что я услышал свое собственное дыхание и, услышав его, напрягся, потому что мне вдруг показалось, что это вовсе не мое дыхание, а кого-то, стоящего за моей спиной. Но тут же рассмеялся: «Дурак впечатлительный, — подумал я, — достаточно того, что твой старый друг, который случайно оказался полицейским, попросил тебя о маленькой услуге, показав одновременно письмо, напечатанное на „Ремингтоне“ каким-то ненормальным, тысячи которых бросают подобные письма в почтовые ящики Лондона, и твое воображение начинает создавать картины ближайшего будущего, полные крови, трупов, среди которых твой любимый друг и товарищ по оружию». И все-таки, вынужден я был себе в этом признаться, мне уже хотелось, чтобы после моего приезда в Саншайн Менор там начались какие-нибудь ужасные события, в которых на мою долю выпала бы ответственная роль. Будь откровенен, мысленно говорил я сам себе, ты хотел бы, чтобы те, о ком шла речь, начали атаку, и ты, путем невероятных усилий, у всех на глазах, спас бы обоих ученых. Особенно на глазах у Сары Драммонд, о которой, признайся, ты непрестанно думаешь уже два часа, с той минуты, когда, увидев ее на сцене, осознал, что уже через два дня встретишь ее в прелестном дворике старинной усадьбы, окруженной вековыми деревьями.

Я плеснул в стакан виски, но пить не стал, увлекаемый проснувшимся писательским воображением. Вот, представлял я себе, вот они бегут через парк с похищенными записями Драммонда и Спарроу. А ты внезапно преграждаешь им путь. Гремят выстрелы, взлетают перепуганные птицы и падают люди, в молчании сражающиеся не на жизнь, а на смерть… По освещенной луной клумбе к дому идет человек. Он весь в крови, одежда его разорвана, волосы в беспорядке. Но в руках у него папка с бесценными рукописями. И человек этот — ты! Ты входишь в квадрат света, падающего из дверного проема, и они (прежде всего она) смотрят на тебя. Усталый, ты прислоняешься к стене и протягиваешь папку: «Вот она», — скромно говоришь ты. И в этих двух словах выражен весь твой героизм, потому что все видят и понимают, что ты должен был испытать в этом мрачном парке. Конечно, тут же приезжает полиция, вбегает Бен Паркер со своими людьми, но ты этого уже не видишь: тебя оставили последние силы и ты начинаешь сползать по стене… Тебя подхватывают, и чья-то нежная рука протягивает тебе стакан с виски. Нежная рука… «И все ароматы Аравии…»

Я громко расхохотался и посмотрел в угол, где стояла открытая машинка с бессмысленным листом: ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Да… ГЛАВА ПЕРВАЯ… Что ты сделал, братец мой, за эти годы, что? Этот пустой лист торчит перед тобой как пресловутый знак вопроса. Сегодня тебе исполнилось 35 лет. И за эти тридцать пять лет ты не сделал ничего, чтобы оправдать свое существование. Ну, может, на войне. Но тогда ты знал, что ты нужен. Ты сражался за страну, в которой родился, и за тот образ жизни, к которому ты привык. Но когда, наконец, ты защитил Англию, все утратило смысл в тот же день, когда ты снял форму. И с тех пор ты не можешь найти этот смысл. Кэрол… Ах, если бы Кэрол… У нас мог быть ребенок, и этот дом не был бы таким пустым… Вот если бы она сейчас позвонила…

И телефон зазвонил! Воистину события сегодняшней ночи имели какую-то необъяснимую связь! Я вскочил и пошел к телефону, пытаясь найти слова, которые сейчас скажу Кэрол. С бьющимся сердцем я схватил трубку и выдохнул:

— Алекс слушает.

— Добрый вечер…

Голос, который раздался в трубке, не был голосом Кэрол. Низкий, мелодичный и почему-то очень знакомый.

— Прошу прощения за поздний звонок. После спектакля был ужин, и я только что вернулась домой. Спасибо за розы — они восхитительны, — слышалось в трубке.

— Сара Драммонд? — спросил я.

Вопрос был идиотским.

— Звоню, чтобы поблагодарить за цветы… И еще… Я как раз получила письмо от Яна. Он пишет, что вы собираетесь к нам. Когда?

— Кажется, послезавтра, — сообщил я, уже совсем ничего не соображая.

— Вы знаете, Ян пишет: «Позвони ему и, если он сможет выехать на день раньше, забери его с собой». Так вот я и звоню…

Пора было взять себя в руки и наконец сказать что-нибудь остроумное, но как назло ничего стоящее не лезло в голову.

— Очень приятно. Большое спасибо, — промямлил я.

— Ну так как? — прожурчал низкий голос. — Я готова заехать за вами в девять часов утра.

От полной растерянности я вдруг перешел на светский тон:

— Мне бы не хотелось доставлять вам столько хлопот, — торжественно произнес я.

— О, кроме моего багажа и меня в автомобиле никого не будет.

— В таком случае… — начал я.

— В таком случае я заеду в девять.

Меня просто загипнотизировал ее голос.

— Если я вам скажу, — заговорил я, — что ежедневно ровно в семь сажусь за работу, вряд ли вы мне поверите. Поэтому девять — самое время.

Похоже, я глупел с каждой минутой, но, увы, уже ничего не мог с собой поделать.

— Может, поедем на моей машине? — сказал я голосом, от которого, услышав его со стороны, меня бы просто вытошнило. — Правда, она на техобслуживании, но завтра я могу ее забрать…

— Нет, мы поедем на моей, — решительно произнесла Сара. — Я люблю водить, а еще больше возить мужчин. Мужчина-пассажир доставляет мне гораздо больше удовольствия, чем женщина. Может, потому что за последние две тысячи лет возили нас, и мы не имели понятия, как можно без этого обойтись. Только, — продолжала Сара, — я до отвращения пунктуальна. Поэтому прошу вас в девять ждать меня перед домом. А сейчас спокойной ночи.

И прежде чем я успел раскрыть рот, она повесила трубку. «Вот это да!» — подумал я и почувствовал внезапный прилив энергии. Весело насвистывая, я направился в ванную и пустил горячую воду… Уже на кухне, открыв холодильник и достав оттуда сыр, масло, сардины и банку лимонного сока, я понял, что судьба преподнесла мне щедрый подарок в день моего тридцатипятилетия. Заведя будильник на восемь (все-таки что-то да омрачает эту жизнь), я улегся в постель, и старый двор, шелест деревьев и далекий шум моря, доносящиеся через открытое окно, утренний туман над обрывистым берегом, невысокая темноволосая стройная фигурка… — все наконец покрылось пеленой безмятежного сна.

Едва я успел закрыть глаза, как зазвонил будильник. Я вскочил с тахты и подбежал к окну.

После хмурого дождливого вечера над городом занималось солнечное теплое утро. От крыш домов шел пар, и они отражали яркую синеву безоблачного неба.

Поставив чайник, я отправился в ванную. Вчерашнее виски давало о себе знать. Но шум закипавшего чайника, солнечный Лондон за окном, а главное — мысль о том, что сейчас, выйдя на улицу, я увижу кремовый «мерседес» Сары Драммонд, буквально за пять минут отрезвили меня. Почему кремовый и почему «мерседес», я не мог сказать, но именно такая машина должна быть у Сары Драммонд.

В таком благостном настроении допивая кофе, я посмотрел на часы и с ужасом увидел, что уже без двадцати девять. Пулей вылетев из столовой, я стал выбирать из шкафа рубашки, галстуки, пижамы, носки и носовые платки. Достав несколько свитеров и костюмов, я наконец упаковал чемоданы. Так, теперь портфель с бумагой, машинка… и… я осмотрелся… все! Нет, не все. Подбежав к бюро и выдвинув средний ящик, я взял лежащий на самом дне оставшийся с войны пистолет и засунул его между костюмами. Схватив весь свой багаж и спустившись на лифте вниз, я выскочил на улицу и огляделся вокруг. Кремового «мерседеса» не было. Я поставил свои чемоданы перед стоящим напротив черным «ягуаром» и, вытерев пот со лба, отдышался. Было ровно девять. Теперь я могу спокойно подождать и придумать эффектную фразу, которой я встречу Сару.

— Здравствуйте, — вдруг услышал я знакомый низкий голос, — вы собираетесь ехать с кем-то другим?

Я чуть не упал. За рулем черного «ягуара» в двух шагах от меня сидела Сара Драммонд и явно забавлялась выражением моей физиономии.

— Ой, здравствуйте, — я подошел к машине. — Фантастика! — я развел руками. — Я думал, вы приедете на другом автомобиле.

— Значит, вы об этом думали, — из машины на меня смотрели темные блестящие глаза. — Это хорошо. Мне всегда хорошо, когда обо мне думают, — она протянула мне узкую смуглую руку, и я пожал ее. «И все ароматы Аравии…»

Когда я нагнулся за своим багажом, она сказала:

— Положите чемоданы на заднее сидение. Вот так. А теперь садитесь скорее. Я не могу дождаться, когда приеду домой.

Я сел, и мы поехали.

Я вижу ее третий раз, думал я, и каждый раз она совершенно другая. Когда я впервые ее увидел, в день свадьбы три года назад, она была какой-то очень трепетной и тихой и шла рядом с мужем, глядя на него влюбленными глазами, как будто и не щелкали вокруг фотоаппараты, и не суетились вокруг репортеры светской хроники, отражающие женитьбу прославленного британского ученого на великой трагической актрисе.

Вторая наша встреча произошла на обеде в клубе Яна. На этот раз это была настоящая английская леди, почти ничем не отличающаяся от других дам, с той лишь разницей, что мужская половина общества не спускала глаз именно с нее.

Теперь же передо мной сидела юная девчонка, только что окончившая школу и в честь этого получившая от отца в подарок свой первый автомобиль. Смуглая, черноволосая, темноглазая, одетая во все черное, с белым шарфом на шее. Как трудно сейчас в ней узнать вчерашнюю женщину, усталую и сломленную, внезапно, в течение часа постаревшую, безумную и жаждущую смерти, покоя, которые дают отдых и забвение… Сколько же ей на самом деле лет? На сцене она уже давно, наверное, лет десять. Может быть, ей тридцать, а может, как и мне, — тридцать пять. Впрочем, какое это имеет значение?

— Я был вчера потрясен, — нарушил я молчание. — Никогда не предполагал, что можно такого достичь в этой роли. Думаю, что если бы вы жили во времена Шекспира, он бы написал не о принце датском, а о датской принцессе. Жаль, что вы не встретились.

— А мне не жаль, — Сара рассмеялась. Мы стояли на перекрестке, ожидая зеленого света. — Меня наверняка бы сейчас уже не было, а самое главное все-таки быть! Но если бы мы встретились, я бы сказала ему, что люблю его как бога и готова молиться на него всю жизнь.

Автомобиль тронулся, и мы поехали по длинной улице Лондона, между двух рядов роскошных, двухэтажных особняков.

— Сейчас мы проскочим Кройтон, — Сара посмотрела на спидометр, — и выедем на шоссе.

— Сколько времени обычно занимает дорога?

— Час до Брайтона и четверть часа вдоль моря, если нет большого движения, потом еще несколько минут до Малисборо, а как раз за ним наш дом.

Она нажала на педаль. «Ягуар» плавно набрал скорость и бесшумно обогнал две идущие впереди машины. Дома исчезли, и с левой стороны шоссе открылось широкое поле. Когда-то здесь был аэродром, вспомнил я.

— Вы теперь совсем не летаете? — не отрывая взгляда от шоссе, равнодушно спросила Сара.

— Совсем. Даже за океан.

На этот раз Сара оторвалась от шоссе и с интересом посмотрела на меня.

— Почему? — спросила она.

— Сам не знаю. Может, у меня слишком много воспоминаний? Я пытался несколько раз и каждый раз думал о войне…

Из-за видневшихся вдали домов показался пассажирский лайнер. Медленно набирая скорость, он пролетел над нами и повернул на юг.

— И в самом деле нет никакого смысла в этих воспоминаниях. Вы правы. Самое главное — быть.

Самолет словно таял по мере удаления. Теперь видна была лишь маленькая белая точка. Курс на Париж. Нет, на Амстердам. До конца жизни не забуду, в каком направлении летают самолеты из Лондона.

Я взглянул на спидометр — скорость шестьдесят миль. Хорошая скорость для такого оживленного шоссе. Сара оторвала руку от руля и протянула ко мне.

— Дайте, пожалуйста, сигарету. Пачка в ящике.

Я достал пачку «Галуаз», вынул сигарету и протянул ее Саре. Вытащив зажигалку, дал ей прикурить. Машина теперь неслась по шоссе на полной скорости. Я почувствовал себя неуютно.

— Что вы будете играть осенью? — спросил я, чтобы сменить разговор.

— Еще не знаю, но, видимо, в «Орестее» Эсхила.

— Кассандру?

— О, Боже, конечно, нет, — рассмеялась она. — Разве я могла бы играть эту истеричную корову?

— Но не Клитемнестру же?

Сара нажала на газ и начала декламировать:

Вот я стою, гордясь, что дело сделано…

* * *

Внезапно она резко затормозила. Я увидел побелевшие костяшки пальцев, сжимающих руль. Машина с визгом проехала еще несколько метров по шоссе и остановилась. Прямо перед колесами стоял ребенок и плакал, закрыв лицо руками, не понимая того, что уцелел чудом.

Сара выскочила из машины. Я увидел бегущую к машине молодую женщину в белом переднике.

— Бетси! — кричала она. — Бетси!

Сара взяла девочку за руку и подвела к дорожке, ведущей к дому. Мать схватила ее на руки.

— О, Господи, — шептала она, — как ты смогла открыть окно?

— Будет лучше, если в следующий раз вы зададите этот вопрос вовремя, — темные Сарины глаза метали молнии, — потому что могло бы случиться, что Бетси не открыла бы больше ни одного окна… Был бы сейчас здесь ваш муж, я бы предложила ему устроить вам хорошенькую взбучку, но он, видимо, на работе и не знает, что его жена идиотка. Идите домой и немедленно сделайте что-нибудь с вашими окнами. Понятно?

— Да-да, — ответила несчастная мать, — понятно. — Она повернулась и, держа на руках Бетси, которая уже перестала плакать и с удивлением рассматривала красивую даму, быстро пошла к дому.

Сара вернулась в машину.

— Это была моя вина, — пробормотала она, — я ехала восемьдесят миль в час.

Машина тронулась. Я посмотрел на Сару и с удивлением увидел, что она смеется. Заметив мой взгляд, она сказала:

— Понимаете, у вас было такое забавное лицо, вы так внимательно слушали, когда я начала декламировать, и вдруг… Вы даже не смотрели на шоссе, а только на меня.

— Вы умудрились все это заметить, когда тормозили, чтобы не задавить ребенка?

— Конечно. Я все равно больше ничего не делала, кроме как изо всех сил жала на тормоз, чтобы мы не угодили в кювет. Однако, я понимала, что мне придется наехать на девочку, если не будет другого выхода. При такой скорости я не могла рисковать.

Сара спокойно сидела за рулем и слегка улыбалась. Я молча смотрел на нее.

— Так о чем мы говорили? Ах, да, я декламировала монолог Клитемнестры. Ее-то я и хочу играть. Я много лет назад выучила эту роль. Потрясающе! Убивает мужа, а потом бесстыдно, гордо и спокойно выходит к людям и объявляет, что с этого момента будет править со своим любовником. Колоссальная женщина! Я прекрасно ее сыграю! Если вы увидите спектакль, то убедитесь в этом, — отпустив руль, она захлопала в ладоши, как довольный ребенок. — Уже Брайтон.

Я вдруг вспомнил, что в прошлом году был здесь с Кэрол, и с облегчением вздохнул, когда перед первыми домами Сара повернула вправо, явно намереваясь ехать в объезд.

— А много сейчас народу в Саншайн Менор? — спросил я, сообразив, что ни разу не удосужился спросить о Яне и его гостях.

— Ян, Гарольд, то есть Спарроу. Вы его, наверное, знаете?

— Нет, но слышал о нем.

— Он очень приятный человек, — безразлично сказала Сара, — а его жена, Лючия, — моя близкая подруга. Какая она очаровательная! Вам, наверное, доводилось о ней слышать?

— Только то, что она — гениальный хирург.

— Нейрохирург. У нее собственный метод оперирования. Вы только подумайте: что же это за потрясающая способность — проникать внутрь человеческого мозга! Кроме того, она необычайно красива. О, как бы я хотела быть такой же, как она! Это же настоящая принцесса! Она и горошек ест, как принцесса, и руки моет, как принцесса. Сколько раз смотрю на нее и не могу подобрать другого слова. Если бы вы знали, какого труда мне стоит выглядеть на сцене леди из высшего общества, да к тому же привыкшей повелевать, вы бы поняли, почему я столько говорю об этом. А еще она милая, остроумная и холодная, как железо. Восьмое чудо света!

— Спарроу, наверное, счастлив, имея такую жену, — рискнул я заметить.

— Что? — она смотрела на шоссе, которое вилось среди старых деревьев. — Наверное.

Солнце уже поднялось высоко и щедро освещало сверкающую зелень старинного парка.

— Смотрите, — внезапно оживилась Сара, — море!

Сквозь стволы деревьев я увидел грязно-зеленое пространство, косо поднимающееся к горизонту. Сара нажала на газ.

«Наша огромная сладкая мать», — пробормотал я известную строку Джеймса Джойса.

— Да, Джойс, — усмехнулась Сара. — Единственный писатель, которого я могу читать бесконечно. То есть… Простите, конечно.

— Не надо извиняться. — Я смотрел на приближающееся море, которое простиралось перед летящим автомобилем и становилось все более плоским. — Я не писатель и никогда им не буду. Гнусное занятие, которое я выбрал, позволяет мне просыпаться, когда я хочу, не вставать в присутствии директора, зарабатывать столько денег, сколько хватает на спокойную жизнь, много читать и путешествовать. Вот и все. Да, но мы говорили о ваших гостях…

— Там еще ассистент Яна — Филипп Дэвис, симпатичный такой юноша, который, вместо того чтобы бегать за девицами или позволять им бегать за собой, окончил химический факультет и работает как лошадь, с утра до вечера. Хотя, мне кажется, что он тайно влюблен в Лючию. Но я думаю, что все мужчины должны влюбляться в нее, тайно или явно. Вас, кстати, это тоже не минует.

Хотелось бы действительно в кого-нибудь влюбиться, подумал я. Мы выехали на приморскую автостраду, протянувшуюся вдоль обрывистого берега. Слева внизу шумело море. Вдали белели барашки волн, гонимые косым ветром в сторону меловых скал. Шоссе нырнуло в туннель, какое-то время мы ехали в темноте. Но вот вдали заблестел яркий круг выхода, и туннель остался позади.

— А что, вам никогда не удавалось по-настоящему влюбиться? — как будто прочитав мои мысли, спросила Сара.

— Нет, — удивленно ответил я. — Вернее, я думал, что это так, но в конце концов оказывалось, что мое чувство гораздо слабее, чем хотелось бы.

— А что, вы хотите, чтобы вас захватило это?

— До определенного возраста мужчины ищут любви. Позднее это проходит.

— Вы так считаете?

Мы миновали уже второй приморский городок.

— Шохем, — грустно сказала Сара. — Когда-то я была здесь со своим первым возлюбленным. Тогда я тоже была полна иллюзий. — Она внезапно рассмеялась. — Какие же мы лгунишки. Ведь человек всю жизнь, с того момента, как начал думать, и до того момента, как перестал чувствовать, видеть и слышать, только и делает, что ищет любви. Вы, и все люди в этом городке и в целом свете ищут, ошибаются, падают, поднимаются и продолжают искать, пока хватает сил, пока они живы. Нет такого срока, когда это проходит. И нет никаких иллюзий. Только любовь связывает нас с правдой. Только любовь позволяет нам быть писателями, актерами, вождями и бороться за то, чтобы получить больше, чем мы имеем. Без нее мы ничего не значим. И даже сами себе мы не нужны.

Сквозь деревья мелькнула приземистая каменная башня.

— О, Малисборо, — воскликнула Сара, — сейчас мы уже будем дома.

Маленький городок, утопающий в садах, раскинулся вокруг небольшого готического собора с замшелыми стенами, помнящими еще времена Тюдоров.

— Наш старый Малахия еще разводит свои розы? — спросил я. — Мы не виделись с ним с того времени, как отходили у Яна после того прыжка. Он вам рассказывал?

— Из горящего самолета? Да. Рассказывал об этом так, как будто вы выпрыгнули из окна первого этажа. Тогда с вами был еще кто-то третий?

— Был. Паркер, — ответил я.

— Вы с ним видитесь?

— Да, — ответил я.

— Он, кажется, инспектор Скотленд Ярда?

Вопрос прозвучал риторически.

— Ой, — спохватилась Сара, — вы спрашивали о Малахии. Он такой же, как всегда. Впрочем, может, он когда-нибудь меня все-таки полюбит.

Внезапно она затормозила.

— Боже, как хорошо, что вы мне напомнили. — Она развернулась и, задев передними колесами край тротуара, помчалась обратно в Малисборо.

— Что случилось? — спросил я.

— Табак! — она притормозила перед ближайшей лавкой. — Помогите мне, пожалуйста, выбрать табак. Меня не было дома две недели. Я никогда не возвращаюсь с пустыми руками.

Пышнотелая хозяйка лавки упаковала нам большую банку «Медиум плейерса». Мы уже направились к выходу, и вдруг я спохватился: «А я что же, с пустыми руками?»

— Простите, — сказал я Саре и, вернувшись к прилавку, приобрел трубку.

— Подождите меня немного в машине, — попросила Сара, когда мы вышли на улицу.

Я смотрел на удаляющуюся тонкую фигурку и думал: могла ли она действительно задавить девочку? Погруженный в эти мысли, я не заметил, как вернулась Сара с двумя пакетами.

— Это для девочек, — сказала она. — Для Кэт — светло-голубой ситец, она же блондинка. А для Норы — серый, с белыми цветочками. Правда, не знаю, хватит ли — она здорово за последнее время располнела. Это наша кухарка. А Кэт — горничная. Ну вот, кажется, все.

Когда мы выехали из города, я не выдержал и спросил:

— А что, вы правда могли бы задавить девочку?

— Да, — спокойно ответила Сара. — При такой скорости «ягуар» не смог бы остановиться на повороте. Мы въехали бы в кювет, за которым растет огромный дуб. То есть, если бы мы проскочили кювет, то все равно врезались бы в дерево. Наверняка бы погибли. А я не могу оценить жизнь чужого ребенка выше, чем вашу и мою. Но я ведь сделала все возможное, чтобы до этого не дошло.

— Сара, вы действительно вели машину чересчур быстро.

— Этот инцидент был вызван не скоростью машины, а недосмотром матери.

Даже дамасский клинок сломался бы о сталь Сариного голоса.

Остаток пути мы проехали в молчании. Наконец автомобиль сбавил скорость и свернул на узкую асфальтированную дорогу. Здесь шоссе шло на юг, огибая Саншайн Менор широким полукругом. В центре его стоял дом фасадом в парк. За домом был широкий двор, окаймленный каменной балюстрадой, нависшей над обрывистым берегом.

Автомобиль проехал через открытые ворота, перед которыми я заметил небольшую палатку, разбитую в траве под вековым буком. Мы выехали на широкую аллею. Сара нажала на клаксон и, не снимая с него пальца, так и ехала, сигналя, до самого дома.

— Я всегда так делаю. — Глаза ее светились радостным блеском.

Мы остановились перед низкой террасой, на которую выбежала женщина в белом платье, а за ней высокий светловолосый мужчина. Сара молча открыла дверцу и взбежала на террасу.

Загрузка...