Я расскажу вам, как погиб…

5 «Вот я стою…»

Я поднялся из-за стола, когда часы пробили без четверти восемь. В течение двух часов схема книги была начерчена. Еще несколько планов, и я начну писать. Завязывая перед зеркалом галстук, я довольно улыбнулся сам себе и состроил рожу. Это очень хорошо, что Паркер позвонил мне. Тихо насвистывая, я направился в гостиную, где застал только одного человека.

Увидев меня, Филипп Дэвис приподнялся с кресла. Перед ним на столике лежала шахматная доска с фигурами, расставленными таким образом, как будто партнер минуту назад прямо посреди игры вышел из комнаты.

— Ну как, удалось поработать? — спросил Филипп.

— Да, — ответил я и, вынув пачку, предложил ему сигарету.

— Ой нет, только не перед ужином, — Филипп сделал легкое движение рукой, как будто защищаясь от удара. — Это отбивает аппетит. Конечно, — поспешил добавить он, — я это говорю не для того, чтобы испортить вам удовольствие от сигареты…

Я закурил и указал на шахматную доску.

— Вижу, у вас весьма оригинальные маленькие радости. Вы играете сами с собой?

— Нет! Что вы! Сам с собой я бы не смог играть. Все сводил бы к ничьей… Это просто шахматная задача. Вот как раз наша клубная газета, — он показал мне газету. — Здесь напечатаны прелюбопытнейшие задачи и способы их решения. Я член правления клуба, — с гордостью добавил Дэвис.

— Это, должно быть, очень увлекательно, — не очень уверенно сказал я, делая вид, что вглядываюсь в расставленные на доске фигуры. — Профессиональный шахматист, наверное, быстро найдет правильный ход.

— Нет, — Дэвис отрицательно покачал головой. — Это так же, как с вашими романами, если позволите такое сравнение. Ведь вы предполагаете, что сообщили все данные об убийце, но делаете это так, чтобы затруднить его обнаружение. Кроме того, вы расставляете ловушки, и человек приходит к неправильному заключению. А одна неправильная версия тянет за собой другую, и в результате вы приходите к фальшивой развязке. И тут такая же ловушка и такие же препятствия. Честно говоря, я поклонник ваших книг. Особенно мне понравилась «Тайна зеленого такси».

Внутри у меня екнуло. Но, к счастью, дверь в гостиную открылась и вошел профессор Роберт Гастингс.

— Добрый вечер, — сказал он. — Я вижу, мистер Дэвис, вы используете каждую свободную минуту, — Гастингс указал на шахматы. — Но по правде говоря, — Гастингс повернулся ко мне, — он действительно прекрасный игрок. Позавчера мы разыграли пять партий, и я ни разу не смог перехватить инициативу. Фигуры этого молодого человека вели себя так, как будто были в преобладающем количестве.

— Это просто опыт, господин профессор, — Дэвис разрумянился от удовольствия.

— Надолго ли вы приехали в этот очаровательный дом? — спросил меня Гастингс.

— Еще не знаю. Возможно, на две-три недели. Хочу тут кое-что написать. Здесь идеальное место для работы, не правда ли?

— Не знаю. Я тут не работал. Зато оба моих знакомых и присутствующий здесь их помощник работают как заведенные. Хорошо еще, что Ян не работает после обеда, а Спарроу вечером. Иначе я бы их вообще не увидел. Видимо, они финишируют. Я знаю это состояние и очень его люблю. Разум чувствует приближение отдыха, поторапливает нас и вызывает лихорадочное возбуждение. Сейчас, мне кажется, мы являемся свидетелями такого состояния. Правда, Филипп?

— Приблизительно, господин профессор. Мне трудно ответить на ваш вопрос. Ведь не всегда такой финиш является настоящим. Иногда кажется, что результат совсем рядом, за поворотом, если можно так сказать, а оказывается, что он по-прежнему скрыт за семью печатями. Мистер Драммонд говорит, что до тех пор, пока работа не закончена, даже не известно, правильно ли она начата, так как путь может быть совершенно ложным, и в конце концов понимаешь, что нужно начинать все сначала.

«Умный парень», — подумал я и с интересом посмотрел на невинную мальчишескую физиономию. Профессор открыл рот и тут же закрыл его, потому что дверь снова открылась, и в комнату вошли дамы, сопровождаемые мужьями.

— Прошу к столу, — сказала Сара. — Слава Богу, Кэт вернулась и обслужит нас. Пришла разгоряченная, с растрепанными волосами. Видимо, один из ловцов бабочек попытался поймать и ее. Но не будем сплетничать о слугах. Достаточно того, что они сплетничают о нас.

Мы перешли в столовую. Молчаливый Гарольд Спарроу сел рядом с Лючией. Платье холодного фиолетового цвета прекрасно оттеняло ее светлые волосы. Ее правую руку, согнутую в локте, поддерживала белая косынка, завязанная вокруг шеи, на которой по-прежнему сверкал прекрасный рубин.

Не очень-то волнуют ее драгоценности, подумал я, если к разным платьям она надевает одно и то же украшение.

Я взглянул на Сару. Ничто в ней теперь не напоминало того подростка, с которым я приехал из Лондона. За окном догорал день, и над столом сияла огромная хрустальная люстра. В ее свете белое, очень открытое платье, бриллиантовые серьги и великолепный бриллиант на среднем пальце левой руки выразительно оттеняли Сарины смуглые гладкие плечи и шею. Ее большие черные глаза сияли, высоко поднятые волосы блестели. Сейчас она походила на фантастическое существо с другой планеты.

— За здоровье нашего гостя! — провозгласил Ян, поднимая бокал. — К сожалению, это наш последний совместный ужин здесь, в последний раз за этим столом мы сидим с профессором Гастингсом. Конечно, я уверен, что мы скоро увидимся, потому что мир становится все теснее, и все чаще мы переезжаем с континента на континент, чтобы встретиться со старыми знакомыми и их новыми успехами. Я пью за здоровье нашего гостя и за то, чтобы мы могли почаще посещать его великолепную лабораторию, читать его прекрасные статьи, удивляться его успехам и успехам его родины, так много давшей науке.

Все подняли бокалы. В тосте Яна, проникнутом сердечностью, проскальзывала нотка иронии. Но даже если Гастингс это и заметил, вида он не подал. Подняв бокал, он поблагодарил за гостеприимство и пожелал обоим ученым счастливого окончания работы, которого, быть может, ждет весь мир, хотя не отдает себе в этом отчета. Это прозвучало очень мило. И настроение у всех улучшилось. Даже молчавший до сих пор Спарроу попытался сказать несколько слов американцу. А Лючия, которая с невеселой улыбкой позволяла то ему, то сидящему по другую сторону Филиппу ухаживать за собой, так ослепительно улыбнулась профессору, что я почувствовал к ней некоторое недоверие. Я считал себя хорошим психологом и думал, что могу с первого взгляда оценить любого человека. Между тем, Лючия каждый раз представала в новом свете. Я взглянул на ее мужа. Крупный, сильный, казалось, несколько ограниченный во всем, кроме своей работы, человек! И она! Что их связывало? Любит ли она его? Наверное. Она не могла выйти за него из корыстных соображений, ведь она сама достаточно богата. Не могла ее привлечь и слава — она была более знаменита, чем он. Так почему же в ее жизни появился Спарроу? Но, в конце концов, я довольно часто сталкивался с любовью совершенно неподходящих друг другу людей. Но чтобы, имея такую жену, увлечься кем-то другим, да к тому же женой друга?! Я вновь взглянул на Спарроу, который в этот момент что-то тихо говорил Лючии, осторожно поправляя косынку на ее плече. Потом я перевел взгляд на Сару. Слегка наклонившись влево, она разговаривала с американцем. Нет, все-таки меня не очень удивляет Спарроу. Я бы ничему не удивился. Но Ян? Если он случайно узнает… Это сломает ему жизнь. Нет ничего ужаснее, чем обмануть доверчивого человека. И Сара не может об этом не знать. Господи, хоть бы она была осторожна! Поймав себя на этой циничной мысли, я усмехнулся и прислушался к разговору.

— В Нью-Йорке мы будем на гастролях в марте, — говорила Сара. — Если вы будете в городе, приглашаю вас.

— В каких спектаклях вы будете играть? — спросил Гастингс. — Заранее предупреждаю, что театр — не самая сильная сторона моего образования.

— В «Гамлете» — Офелию, в «Макбете» — леди Макбет, а в «Орестее» — Клитемнестру.

— Правда?! — Лючия вскинула голову. — Как здорово. Никогда не видела эту пьесу на сцене. Вы играете все три части трилогии?

— С сокращениями. Но моей роли это не касается. Я играю все, что Эсхил написал о царице.

— Ты уже знаешь свою роль? — в голосе Лючии прозвучал заметный интерес.

— Да, — Сара заколебалась. — Не так, чтобы уже можно было сейчас играть на сцене, но знаю уже давно.

— Прочитайте, пожалуйста, какой-нибудь фрагмент, — попросил Гастингс.

— Пожалуйста, Сара, — поддержал Ян.

— Ой, только не сейчас, — Сара засмеялась и покраснела, как девочка.

— Именно сейчас, дорогая. — Ян взял ее за руку. — Наконец-то и я тебя услышу. Находясь здесь безвылазно, я уже забыл, что у меня жена — актриса.

— Ну если ты так просишь… — Сарин взгляд говорил о том, что для него она готова декламировать где угодно, хоть на морском дне. Она прикрыла глаза. Все затихли. Я посмотрел на Спарроу. Он сидел, не поднимая глаз от скатерти. Сара начала свой монолог:

Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Это была уже не Сара, а греческая царица. Гордая, надменная и в то же время не совсем уверенная в себе после совершенного убийства, но все равно царица.

— О, Боже! — пробормотал Гастингс после минутной тишины.

— Какая мерзкая женщина, правда? — сказала Сара и усмехнулась. — Ян, налей мне вина, а то у меня пересохло в горле. Вредно произносить такие монологи после острых блюд.

Обстановка разрядилась. Все с благодарностью взглянули на Сару за то, что она прервала затянувшееся молчание. Решив окончательно переменить тему, Сара спросила:

— Ну как твоя рука, Лючия? Кажется, счет был ничейным? Значит, тот последний мяч выиграла ты?

— Подожди, — Лючия дотронулась до лба. — Я сейчас почувствовала себя маленькой, глупой девочкой, — с грустью сказала она. — Я всегда знала, что ты великая актриса, но чтобы за ужином, вот так, по заказу, за одну секунду… Нет, все мы с нашими способностями просто дети рядом с тобой. Я сейчас смотрела на тебя и думала: неужели ты можешь так перевоплотиться и стать кем хочешь и когда захочешь. — Она замолчала. — Простите, — затем тихо добавила она, — я редко так волнуюсь…

В дверях появилась Кэт:

— Звонят из Лондона мистеру Дэвису.

Но Филипп не слышал: он не отрывал застывшего взгляда от Лючии. Когда слова горничной наконец дошли до него, он вскочил и, извинившись, вышел из комнаты.

— Весьма признательны, что уважаемые господа остались довольны. Премного благодарны и низко кланяемся, — прошепелявила Сара голосом старой нищенки из Сохо. Все рассмеялись. — Так о чем же мы говорили? Да, о твоей руке, Лючия.

— Мне уже лучше. Думаю, завтра смогу ею двигать. Ты мне сделаешь на ночь массаж, Гарольд? — она повернулась к мужу.

— Конечно, — Спарроу поднял голову и вновь опустил ее.

Вот это типажи, подумал я. Чудесные типажи для моей книги: она, читающая по просьбе мужа в присутствии любовника монолог женщины, убившей мужа ради любовника. А эта, другая! Восхищается ею и поражает своим абсолютным неведением. Что за дьявольская игра — жизнь!

Когда вернулся Филипп, все были настолько поглощены разговором о театре, что не обратили на него внимания. Он тихо вошел и сел за стол. Он сидел напротив меня и только поэтому я не мог не заметить, насколько он бледен. Поймав мой взгляд, Дэвис попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной. Вконец смешавшись, несчастный юноша положил себе на тарелку огромный кусок торта, до которого так и не дотронулся.

Сара, остановившись на полуслове, посмотрела в окно.

— Полнолуние, — объявила она. — В Лондоне, — задумчиво продолжила она, — никогда нельзя понять, зима на дворе или лето. Когда же я в последний раз видела луну? Наверное, полгода назад. Самое время для заучивания роли. Бродить по тихим аллеям и творить интонацию… — Она улыбнулась. — Поверь, Лючия, над каждым вздохом этой роли я работаю уже два года. Во мне во сто раз больше трудолюбия, чем того, что ты называешь талантом. Пожалуй, после ужина я пойду по

Она поднялась.

— Все, пошла в парк.

Когда Сара произнесла последнюю фразу, я увидел, что Спарроу поднял голову и взглянул на нее.

Остальные тоже поднялись из-за стола.

— Ты, наверное, прямо сейчас ляжешь? — спросил Спарроу, взяв Лючию под руку.

— Да. Но ведь ты попозже сделаешь мне массаж?

— Не забудьте, — напомнил Ян, — что Малахия после десяти спускает овчарок.

Я остановился у дверей, пропуская общество. Дэвис шел рядом со Спарроу, и я услышал, что он просит уделить ему минуту.

— Конечно, — ответил Спарроу, — только уложу жену и пройдусь по парку. Подождете меня?

Филипп кивнул.

Уже за дверью я почувствовал на плече руку Яна.

— Я сейчас иду к себе в кабинет, — сказал он. — Попозже заходи ко мне. Я покажу тебе удочки и договоримся, во сколько выходим. — Он махнул рукой и пошел в лабораторию.

Я посмотрел на часы. Было без десяти девять. В сумерках я с трудом узнал широкую спину Гастингса, который кружил вокруг клумбы, время от времени наклоняясь к цветам. Сквозь ветви светила луна, еще низкая, но полная и белая. Я тоже решил пройтись по парку и подумать над романом. Этот лунный свет был отличным реквизитом для размышления об убийстве. Поработаю сегодня не до износа, подумал я, чтобы завтра в лодке не клевать носом. Усмехнувшись неожиданному каламбуру, я побрел в сторону упавших деревьев. Передо мной простирался огромный парк, наполненный ароматами и таинственными звуками лунной ночи.