Я убил Бессмертного - Том 2

Глава 9

Софиты слепили глаза — привычно, но всё равно неприятно. Он опять вернётся домой с пересушенной кожей, и снова будет вынужден выложить кругленькую сумму на восстанавливающие косметические средства. Иван Сергеевич поморщился, но лишь слегка: зрители не должны были заметить этого недовольства.

— Вань, — скучающе шепнула сидящая рядом блондинка, одетая в розовое вечернее платье и украшенная, как дорогая кукла бантом, роскошным бриллиантовым колье. — У меня грим не потёк? Я должна хорошо выглядеть в кадре.

Она умудрялась говорить, не разжимая зубов, сомкнутых в белоснежную царственную улыбку.

— Не суетись, Барби, — так же еле слышно отозвался Иван Сергеевич. — Съёмка уже идёт.

— Вот именно, блин. Так потёк или нет? Я чувствую, что потёк…

Иван Сергеевич закатил глаза.

— Если хочешь спросить о гриме — обратись к гримёру, — от души посоветовал он. — Тихо, мы вот-вот будем в кадре.

Барби сделала страшные глаза и хотела было что-то ответить, но не успела — камера действительно выхватила её, и девушке пришлось нацепить благодушно-улыбчивую маску снова.

— …и последних два гостя на нашем сегодняшнем шоу! — провозгласил ведущий, закончив фразу на самой высокой октаве. — Мы называем их последними, но не потому, что они хуже всех, напротив — это как десерт. Самые почётные, самые ожидаемые гости этого вечера — самая прекрасная, самая популярная, певица, телеведущая, видеоблогер — Барби Кен!

Гром аплодисментов из зала заставил Еремея Монахова замолчать, и лишь когда те стихли (ровно десять секунд, как по нотам), он продолжил:

— И её продюсер — Иван Сергеевич Баринов. Встречайте!

Иван Сергеевич тоже радушно улыбнулся залу. Пухлое, чуть одутловатое лицо казалось приветливым, и он приподнял руку.

— Барби, — Монахов сделал паузу. — Сейчас я задам вам один вопрос, а вы постарайтесь ответить на него, не задумываясь. Вот вы ведёте своё собственное шоу, к вам тоже приходят люди. Вы не испытываете сейчас дискомфорта, оказавшись на непривычном вам месте гостя?

Прожектор осветил их ещё ярче, и Иван Сергеевич еле поборол желание прикрыть глаза. Ох… он согласился на это только по просьбе Барбары, но теперь уже жалел об этом.

— Я всегда на своём месте, — протянула Барби, — И мне нравится быть той, кто я есть. А в каком кресле я сижу — роли не играет.

Разумеется, все реплики были выучены и утверждены заранее. Вот, сейчас Монахов обратится и к нему…

— Ну, а вы, Иван Сергеевич? — ведущий был профессионально весел. — Вы редко снимаетесь в шоу, но всё-таки выбрались к нам. Почему же?

— Ну, — прокашлялся продюсер, — я всё-таки тоже человек. И, как говорится, ничто человеческое мне не чуждо… мне приятно быть гостем на вашей передаче…

Он говорил слова, не вникая в их смысл. Почему он здесь на самом деле?.. Да и так всё понятно. Из-за Барби. Молоденьких смазливых дурочек, готовых прыгнуть к богатому и влиятельному продюсеру в постель, можно лопатой грести, а вот персон её уровня и известности ещё поди уломай. Этим он и занимался.

— Что ж, — наконец, луч прожектора отъехал от них, — теперь, когда все наши гости представлены, настало время поговорить о главных героях нашего шоу.

Монахов понизил голос — и, указывая на мелькающие на экране кадры, продолжил:

— Плутающие. Каждый поход в Туман — как маленькая война. Мы остаёмся здесь, пока отважные мужчины и женщины шагают туда, кровью и потом добывая себе славу, влияние, силу, богатство…

Каждое слово в перечислении швырялось отдельно.

— И каждый раз, уходя туда, они не знаю — вернутся ли живыми? Выберутся ли целыми, или останутся на всю жизнь инвалидами? Но даже те, кто возвращается домой живыми и здоровыми, порой могут пропасть на несколько дней, неделю, даже месяц…

Монахов неторопливо вышагивал по студии; ракурсы сменяли друг друга. Всё шло точно по сценарию, как и репетировали.

— Главный герой нашего сегодняшнего рассказа провёл в Тумане куда дольше. Он заматерел там, стал настоящим Робинзоном нашего времени. Ему пришлось выживать там, где выжить невозможно; питаться мхом и дичью, добывать огонь, строить себе доспехи из подручных материалов, практически, из палок и помёта… итак, встречайте!

Ведущий взметнул обе руки по направлению к кулисам.

— Человек, который ушёл в Туман и вернулся через пять лет! Отец троих детей, которые не видели его все эти годы! Выживальщик, совершивший невозможное…

В кулисах раздался какой-то грохот. Сидя к ним спиной, Иван Сергеевич не мог обернуться и посмотреть, что там произошло — но по осёкшемуся лицу ведущему понял, что, несмотря на все репетиции, что-то пошло не по плану. Что там такое, актёр куда-то пропал?

— А-а-а вот и он, — как-то странно улыбаясь, провозгласил Монахов. В глазах телеведущего плескалась первобытная паника. — Встречайте!

Да что там такое, чёрт побери, происходит? Позади загрохотали шаги — чёрт, как будто кто-то надел на ноги вёдра для картошки. Не выдержав, Иван Сергеевич всё же обернулся…

…

…

…

Двухметровый блондин в позолоченной и покрытой узорами броне, по сравнению с которой бриллианты Барби казались дешёвкой, гордо вышагивал по студии, вертя головой во все стороны. На его лице был написан живейший интерес; правой рукой он сжимал огромный меч, держа его так легко, будто бы это был перочинный ножичек.

Молчание затягивалось. Молчали все — ведущий, приглашённые гости, зрители в зале… Сам великан тоже молчал, шагая вперёд.

Зато за пределами съёмочной площадки явно возникло активное шевеление. Кто-то бежал, что-то кому-то говорил так, что аж здесь было слышно…

— …да, это именно он, — вымученно улыбнулся Монахов. — Наш сегодняшний гость, эээ, действительно поднаторел в искусстве выживания… искусстве…

Говорить без сценария, импровизируя на ходу, было явно тяжелее, чем шпарить по тексту, но следующая сценарная реплика точно не подходила. Тот актёр-задохлик должен был выйти в самодельной броне из дерева, и Монахов спросил бы его… там было что-то про бобров, кажется. Но этот…

— И… что же вы молчите? — Монахов мялся, не сходя с места и не зная, как исправить положение — а рыцарь в броне пару раз крутанул в руке меч (чёрт, он что — измазан кровью?!) — а затем выдал какую-то яростную тираду на совершенно незнакомом языке. У Ивана Сергеевича глаза полезли на лоб. Да что вообще происходит?!

— О, — из-за кулис раздались новые шаги, и следом на великаном вышел молодой парень, жгучий брюнет в чёрной рубашке. Именно он и заговорил. — Прошу простить господина Люка. Видите ли, за те шесть лет…

— Пять лет, — машинально поправил его Монахов, глядящий в одну точку с дуреющим лицом.

— Пять, — кивнул брюнет. — За эти пять лет господин Люк несколько одичал и слегка разучился говорить по-русски…

— А… А вы… — Монахов пошевелил в воздухе пальцами.

— Переводчик, — кивнул парень. — Можете звать меня Артуром.

Он оглядывался по сторонам и вроде бы улыбался… но в его облике Иван Сергеевич безошибочно угадал какую-то напряжённость. Будто парень изучал, прикидывал… И почему от него исходит больше опасности, чем от великана с оружием?

— Вань, — Барби переводила взгляд с одного пришельца на другого. — Какого хера происходит, а? Где тот тощий тип? Почему не по сценарию?

Остальные гости — двое известных Плутающих, пара блогеров, консультант по вопросам семьи из Ассоциации Плутающих — задавались тем же вопросом. Впрочем, было уже очевидно — что бы ни происходило, это не имеет к сценарию ни малейшего отношения.

— Еремей! — режиссёр-постановщик делал Монахову из-за кулик страшное лицо. — Импровизируй! Импровизируйте, вашу мать!

Так. И этот не знает, что случилось. Так откуда взялись эти двое?..

— Х-хорошо, — наконец, Монахов смог взять себя в руки. — Итак… Люк. Люк! Артур, вы же переводите ему?..

Парень, назвавшийся Артуром, кивнул.

— Тогда вот наш первый вопрос, — ведущий из последних сил нацепил улыбку. — Ваши трое детей остались здесь совершенно одни, без родителей. Жена умерла вскоре после вашего исчезновения, и все эти годы их воспитывала её пьющая бабушка, Антонина Степановна. Жалеете ли вы о том, что не были с ними так долго?

Артур приподнял бровь, а затем быстро заговорил на том же странном языке, на котором до этого что-то декламировал великан по имени Люк. Вот и сейчас, тот, выслушав вопрос, начал что-то говорить в ответ — так громко и пафосно, будто читал со сцены какой-нибудь шекспировский монолог.

— Ну — как сказать, — начал переводить парень, не дожидаясь конца тирады. — Люк ни капли не жалеет об этом. Строго говоря, Люк и в Туман-то ушёл лишь затем, чтобы не видеть своих детей. Видите ли, они ему не нравились.

Будто подтверждая это, Люк завершил свою речь каким-то громоподобным словом, при этом ткнув рукой в Монахова.

— Да, — заключил Артур. — И вы ему тоже не нравитесь.

— Я? — ведущий отступил на шаг, видимо, боясь попасть под удар. — Но почему же…

— Просто натура такая, — Артур пожал плечами.

Чёрт. У Ивана Сергеевича потемнело в глазах. Почему прямой эфир? Почему эти остолопы не могли записать передачу заранее, затем вырезать всё, что можно, и…

— А вы знаете, я охотно верю в эту версию, — как ни странно, из всех гостей первой в себя пришла семейный психолог. — Просто посмотрите на эти доспехи. Вы же видите — столько самолюбования, столько лоска. Раздутое эго мужчины заставляет его самоутверждаться, совершать то, что он считает подвиги — а тихий семейный быт вызывает у него только неприязнь.

Монахов с благодарностью кивнул психологичке; было видно, что он сам уже готов был сорваться. А вот Люк снова что-то прорычал, глядя в сторону женщины.

— Люк говорит, что вы похожи на жабу, квакающую из пруда, — меланхолично просветил её и всех остальных Артур. — И приказывает вам замолчать.

— Ничего удивительно, — возмущённо квакнула психологичка. — Ещё одно проявление воспалённого эго!

— Согласен, — пробасил один из Плутающих, привставая. — И знаете, что? Этот тип своим отношением к людям позорит нашу профессию, позорит гордое звание Плутающего!

Лицо Монахова постепенно обретало привычный цвет — ситуация всё ещё оставалась странной, но, по крайней мере, сейчас он находился в своей стихии.

— И эти доспехи, — поддержал второй Плутающий. — Что за пафос? Он больше похож не на опытного бойца, а на какого-то косплеера. Зачем он нацепил на себя это?..

Люк вертел головой по сторонам, оглядываясь то на один голос, то на другой; Артур стоял неподвижно, не глядя ни на кого конкретного — но всё такой же напряжённый.

— Зачем? — Иван Сергеевич дёрнулся, услышав рядом с собой недовольный голос Барби. — А я скажу, зачем. Потому что это называется хорошим вкусом — тем, чего у вас, «опытных бойцов», не было, нет и никогда не будет.

Повернувшись к своей спутнице, Иван Сергеевич поморгал. Что она несёт?..

— Какой тут хороший вкус, — поморщилась психологичка. — Золото — это сублимация комплексов, а мелкие узоры на броне говорят о запущенных сексуальных девиациях, которые наш пациент сам же в себе и поддерживает, не давая открыться своему истинному «я»…

— Золото — это золото, — поморщилась Барби, презрительно отмахиваясь наманикюренной ручной. — Те, у кого оно есть, могут оценить по достоинству, а те, у кого его нет — завидуют. Вот что я скажу: золотые доспехи — это новый тренд сезона!

— Да, но откуда он их взял? — вмешался один из блогеров. — Ведь вроде говорили, что он делал доспехи сам, их подручных материалов…

Кажется, этот вопрос действительно интересовал парня.

— …но меч! — психологичка продолжала гнуть свою линию. — Посмотрите на размеры меча. Знаете, что сказал бы по этому поводу Зигмунд Фрейд? Едва ли вам, госпожа Кен, известно слово «компенсация», но, поверьте…

— Мне отлично известно это слово! — выпалила в ответ Барби. — Компенсация — это то, что ты не выплатишь мне до конца жизни, если будешь обращаться ко мне в таком тоне!

В этот момент Люк что-то снова выпалил и, воздев меч к потолку, подпрыгнул. Раздался треск, и один из софитов рухнул вниз, прямо к ногам Монахова. Все мигом заткнулись, а ведущий, вскрикнув, отпрыгнул в сторону.

— Вот, — так же спокойно и меланхолично заявил Артур. — Как видите, Люк хотел нам продемонстрировать, что величина меча имеет чисто практическое значение. А ещё…

— Но давайте вернёмся к детям, — Монахов поглядел на Люка и его оружие с лёгкой паникой. — Может быть, отец из нашего гостя так себе, но они ведь ждали…

— А ещё… — попытался было вставить Артур, но ведущий твёрдо вознамерился хотя бы попытаться спасти шоу и перевести его в сценарное русло.

— Они ждали! Они скучали, плакали по отцу. Их единственный опекун, тёща Люка, Антонина Степановна, больше интересовалась алкоголем, чем внуками, но всё же она хотя бы была на месте, пока…

«Дети» и «Антонина Степановна» вылетели к камерам с таким ускорением, словно кто-то вытолкнул их из-за кулис; скорее всего, так оно и было. Иван Сергеевич увидел, как за их спинами мелькнул актёр, играющий соседа, которому Плутающий по сценарию был должен крупную сумму — но его тут же втянули обратно.

— П-папа? — пробормотал ошалевший четырнадцатилетний подросток, глядя на стоящего посреди зала рыцаря в доспехах. — Папа, это правда… ты?

Надо отдать ему должное — он говорил по сценарию, пусть даже заторможенно и неестественно. Остальные двое — мальчик пяти лет и девочка шести — вообще проглотили языки и, распахнув глаза, стояли не шевелясь.

Зато актриса, играющая тёщу, была готова к труду и обороне. За долгие годы эта потрёпанная жизнью женщина видела всякое.

— Кому папа, а кому… тьфу! — выпалила она. — Где он пропадал столько времени, этот ваш папа? Он думал о вас, когда…

Её слова будто стали сигналом, включившим второй виток обсуждения.

— Вы что, хотите сказать, что взрослый мужчина не может пожить для себя? — нахмурилась Барби, щедро награждая своих собеседников презрительными нотками.

— А зачем он тогда заводил детей, этот взрослый мужчина? — возразил тот же блогер, что спрашивал про доспехи. Второй сидел, как пришибленный, и почти не шевелился.

— Да! — поддержал один из Плутающих. — Да ещё в таком количестве.

— Ха! Мужчины, блин, — сморщила красивое личико Барби. — Вы правда думаете, что он хотел именно детей завести, когда шёл в постель?

— Вот именно про это я и говорю! — психологичка несколько раз выразительно постучала кулаком по столику. — Личное эго затмевает все обязанности, ответственность за свои поступки атрофировалась, понятие совести отсутствует как явление…

Люк вновь что-то проговорил, указывая на детей, а потом на себя.

— Что он сказал? — мигом уцепился на это Монахов.

— Да так, — лениво заметил Артур. — Поинтересовался, почему у всех его детей каштановый цвет волос, хотя сам он блондин. Или, как вы думаете, в чём причина его нелюбви к детям?

— Бабушка, — развернулся к «Антонине Степановне» подросток. — Мы что, неродные?

Паренёк уже пару раз снимался в подобных передачах и потому мог хоть как-то импровизировать.

— Бабушка, бабушка! — один за другим заголосили младшие, хватая «бабушку» за подол юбки. — Неродные, неродные! Бабушка!

Свою задачу — наперебой вторить «младшему брату» — они тоже выполняли как могли.

— Это очень интересный вопрос, — Монахов вымученно улыбнулся в камеру. — И для того, чтобы понять, давайте позовём соседа наших…

— Знаменитого профессора! — бесцеремонно перебил его Артур. — Для того, чтобы разобраться в вопросе, нужно позвать профессора.

— Какого ещё…

— Профессор! — не слушая никого, Артур уже орал во весь голос.

— Да кого волнует какой-то профессор? — поморщилась Барби. — И зачем орать?

…скромный пожилой азиат выбрался из-за кулис боком, сутулясь и пряча лицо от камер.

— А вот и профессор, — выдохнул Артур в полной тишине. — Ну — вы оставайтесь, а мы пошли выяснять вопрос отцовства Люка.

И, ухватив великана за руку, он потащил его прочь с такой силой, будто тот сам был маленьким мальчиком.

— …это что сейчас, был Широ Ханагава?.. — спросил в пустоту «говорящий» блогер, когда все трое скрылись за кулисами, грохоча. Все прочие не двигались, глядя ушедшим вслед, и только Монахов делал рабочим знак пускать заставку технических проблем.

— Ваня, — вдруг резко развернулась к Ивану Сергеевичу Барби. — Найди его. Пошли кого хочешь, но его должны найти.

— А? — встрепенулся продюсер. — Да, конечно. Этому хмырю не сойдёт с рук срыв передачи, и…

— Ты с ума сошёл?! — возмутилась Барби. — Ваня, включи мозги на секунду! Ты видел его лицо? Голос, движения? Загадка! Шик! Образ, который ни с кем не перепутаешь! Ваня, найди его, я сказала — и мы сделаем из него звезду!

Я уже не удивлялся тому, что, пока мы спускались вниз — нам не попался ни один охранник. Удача Люка работала бесперебойно, как часы… просто иногда она принимала странные формы.

— Какого хера ты туда попёрся? — тихо, но с чувством выговаривал я парню. — Увидел сверкающие лампочки?

— Я… — промямлил тот.

— Ты! — я развернулся к Ханагаве. — А вы, профессор? Не могли предупредить заранее, что при выходе нас разметает на пятьдесят метров друг от друга?

— Я и сам не знал, — покачал головой. — Мы не тестировали так…

— Хотя бы могли шевелиться быстрее, — отрезал я. — Думаете, мне приятно было стоять там и нести эту чушь? Светиться в прямом эфире, зная, что Крейн и его войска могут это увидеть и приехать в любую минуту?

— Так зачем стояли? — удивлённо поглядел на меня Ханагава. — Могли бы…

— Мог, — согласился я. — И позволил бы Люку сделать ещё какую-нибудь глупость. Да и вам было куда легче найти нас в центре шума, толкотни и суеты, чем в каком-нибудь кабинете.

Профессор пристыженно молчал.

— В общем, один Сенат молодец, — подытожил я. — Никуда не высовывался, своего присутствия не выдавал, сидел тихо.

— Мы молодец, — промурлыкал Сенат. — Мы оставались незаметными в центре шумихи и повысили уровень Скрытности на три пункта!

Закатив глаза, я толкнул входную дверь — и мы оказались на стоянке.

— Теперь ищем… а, вот, — запнулся я. Машина с открытым окном стояла прямо перед нами, и я легко мог разглядеть ключи, торчащие в скважине.

Рядом с Люком иначе и быть не могло.