Яркий Миг

Глава 1. Странный Зверь

Той ночью я не сомкнул глаз. Писал письмо своей дорогой супруге. Начинал его не один десяток раз, затем комкал бумагу, отбрасывал в темноту комнаты и писал снова. Просто не сразу понял, чем именно хотел с ней поделиться. Последними новостями политики? Событиями в светской жизни города? Событиями в своей жизни? Своими чувствами? Нет, нет, нет, и нет! Лишь прикончив вторую бутылку вина, я отыскал внутри себя ответ. Я хотел поделиться с женой своими страхами, как бы это эгоистично ни звучало. Ведь именно страх, липкий, холодный, от которого буквально перехватывало дыхание, не позволил мне уснуть той ночью. И данное письмо стало единственным шансом отгородиться от ужаса, заключённого в одной простой мысли:

«Я начинаю её забывать!»

С рассветом я вышел из дома, неся письмо в кармане своего пальто, и проделал немалый путь пешком через погружённый в зыбкую утреннюю дымку старинный город, до последнего пристанища моей возлюбленной. Там я вынул сложённый вдвое листок бумаги и аккуратно положил его на могилу своей умершей жены. Моей Тессы. Затем и сам сел напротив, прямо на мокрую от росы траву, совершенно не заботясь о том, что могу испачкать своё дорогое пальто или брюки, и долго смотрел на своё письмо, уютно устроившееся среди голубых цветов, распустившихся на могиле этой весной. И вдруг почувствовал себя обманутым, наивным дураком.

«Как же это глупо: чем-то делиться с мертвыми!» - захотелось воскликнуть мне. - «Они больше не с нами, и нет никакого смысла тешить себя пустыми надеждами на то, что они по-прежнему рядом. Всё – обман!»

Я положил это письмо ей на могилу с такой бережностью, а теперь мне вдруг захотелось схватить его и разорвать в клочья.

«Нет смысла! Нет никакого смысла!» – звучали слова в голове, и волна безысходности захлестнула меня. Приступ тупой боли сдавил грудь, заставив сжать кулаки и стиснуть зубы. Такое случалось не впервые, и я знал, что нужно было просто переждать, когда она отступит и снова позволит вздохнуть. Раньше, в самом начале, в такие моменты мне не удавалось сдержать слез. Но с некоторых пор они, словно закончились, перестали наполнять мои глаза, и от этого, кажется, стало куда тяжелее выносить боль утраты.

Сидя возле могилы единственного дорогого для меня человека, я бесцельно шарил взглядом по надгробному камню.

Тесса Марбэт

26.5.671 – 54.3.697

Это то, что написали другие. Имя и две даты – вот кем она стала для всех кто её пережил. Тесса Марбэт, рожденная в разгар восходящей зимы, предпоследнего месяца года, и умершая в самом конце нисходящего лета, третьего месяца года согласно календарю Адверса. Вот и всё, что узнает о ней проходящий мимо случайный незнакомец, остановив свой блуждающий взгляд на этой надписи, выбитой в сером граните, и может быть, подумает только: «Ей было всего двадцать шесть лет. Как молода». Действительно, как она была молода и как прекрасна, как лучезарна, какое чистое и искреннее тепло дарила окружающим и не просила ничего взамен. Но разве скажет что-нибудь об этом холодная могильная плита? Конечно, нет. Только имя и две даты.

Надпись ниже гласила:

«Солнце перестанет восходить над этим миром, когда поймет, что тебя в нем больше нет».

Эти слова написал я, и они тоже были ложью. Солнце продолжало восходить каждое утро. Планета продолжала вращаться, и люди продолжали жить на ней. Ничего не изменилось в этом мире. Ни для кого кроме меня ничего не изменилось.

Взгляд скользнул вниз по надгробному камню и снова остановился на белом листке бумаги – моем маленьком послании Тессе. Я достаточно часто посещал кладбище за те три года, что прошли с её смерти. Даже слишком часто. И я видел, как люди говорили с могилами своих умерших родственников, друзей и любимых. Они приходили и делились с ними всем тем, что накопилось на душе, рассказывали о том, как теперь живут, что нового случилось в их жизнях и что изменилось в мире.

«Как будто мертвым есть до этого дело!» - думал я.

Однако и сам постоянно ловил себя на том, что разговариваю с Тессой мысленно. Мне, безусловно, было, что сказать супруге. А в какой-то момент стало казаться, что если я не выскажусь, то просто сойду с ума, все эти мысли разорвут мою голову изнутри. И тогда я решил объясниться с ней в самой привычной для себя форме - письменно. Ведь я же писатель, и выплескивать свои чувства на бумагу мне было куда проще, чем проговаривать их вслух.

«Лежи здесь я, и Тесса, наверняка, приходила бы к моей могиле с гитарой и пела» - подумал я как-то, принося очередное письмо.

Музыка была её способом общения с миром и люди восторгались чудесному голосу, прекрасным стихам и мотивам, что писала моя супруга. При жизни она имела сотни поклонников по всему Конгломерату, но некоторые песни она пела только для меня, когда мы оставались наедине, сокрытые ото всех надёжными стенами нашего дома, и, поверьте, то были самые прекрасные песни. А затем, вдруг, её голос замолчал, и дом наполнила гнетущая, тяжелая тишина, которая и гнала меня сюда снова и снова, с очередным письмом в руках. И когда я приходил, предыдущих уже не было. Возможно, их уносил ветер, или вместе с пожухлыми цветами и венками забирал кладбищенский сторож, приняв за мусор. Я был совсем не против, считал, что так даже лучше, ведь можно было попытаться обмануть себя и поверить, что письма действительно доходят до адресата.

Так я и сидел, глядя на белый листок бумаги, лежащий среди цветов, и думал о Тессе, о её песнях и музыке. А затем, вдруг, услышал их. Нет, не в своей голове, а взаправду. Я тут же встрепенулся, вскочил, и стал озираться по сторонам. Однако взгляду моему открывалась лишь привычная картина ровных рядов могил, отгороженных друг от друга невысокими металлическими оградками. Безрадостный пейзаж дополняли низко висящие над головой, серые тучи, затянувшие небо от края до края, преградив путь лучам солнца, от чего создавалось впечатление, будто все цвета в то утро поблекли и даже самые яркие краски приобрели пепельно-серый оттенок. И ни души вокруг. Никому не пришло в голову посетить кладбище в столь ранний час, а сторож должно быть ещё спал.

Но музыка не прекращалась, с ней звучал и голос:

«Осень огнем зажигала твой лес,

Словно в немом отражение небес.

Вновь он взывал к тебе ночью, во снах,

Вновь сердце билось, отринув твой страх».

Я знал эту песню и мог поклясться, что то был голос моей Тессы, либо кто-то сумел петь очень на неё похоже. Вы хоть представляете, какие чувства всколыхнулись во мне в то мгновение?

«Что это такое?» - спрашивал я себя. - «Чья-то злая шутка? Зная, что я буду здесь, кто-то решил надо мной подшутить?»

Но кто мог предугадать, что я тут буду этим утром, если и сам я этого не знал ещё вчера?

«Может кто-то следил за мной? Но зачем? С какой целью?»

Нет, я явно думал не в ту сторону. Ситуация не походила на розыгрыш, но и совпадений таких не бывает, чтобы именно в тот день и час, когда я решил спонтанно навестить могилу умершей супруги, кому-то рядом пришло в голову исполнить её песню, при том так похоже. Сердце щемило, ладони вспотели, по спине побежали мурашки. Я так давно не слышал этой песни, этого голоса - но ведь Тесса мертва, а мёртвые, как известно, не поют песен живым, вас заверит в том любой медиум. А если вдруг покажется, что такое всё-же происходит, то не обманывайтесь чудесным воскресением почившего, а лучше немедля вызывайте мастеров по борьбе с астральными проявлениями и сущностями, пока не стало слишком поздно. Думаете, это как раз мой случай? Будь так, мне стоило бы бежать оттуда без оглядки, но разве бы тогда я был собой? Нет. Ответ я должен был отыскать сам, чего бы мне то ни стоило.

Прислушавшись, я определил примерное направление, откуда звучала музыка и без колебаний направился туда.

«Весь этот мир в прошлом ты отдала,

Чтобы познать человечность смогла.

В городе сером, не видно где звёзд,

Никто не поймет тобой пролитых слёз».

Протискиваясь между оградами, я слушал песню и не мог поверить в то, что это происходит наяву. Дрожь охватила всё тело.

«Что я найду? Кого увижу?» - спрашивал я себя, продвигаясь по кладбищу на звуки музыки.

В глубине души я понимал, что разгадка должна оказаться очень простой. Так ведь и бывает в мире - на всё находится рациональное и логичное объяснение. Мёртвые не поют песен живым, нет. Но моё богатое воображение писателя, питаемое несбыточными мечтами и надеждами, рисовало предо мной совсем иную картину. Какую - вы и сами, наверняка, понимаете.

Приближаясь к исполнителю песни, до сих пор от меня сокрытому, я пришёл к выводу, что прятаться он может только в одном месте: за стволом старого дуба, росшего на окраине кладбища, и направился прямиком к нему.

То было громадное дерево, повидавшее этот город, должно быть, ещё в те времена, когда Мистрейд только стал столицей Конгломерата и начал активно расширяться. Сложно было вообразить, сколько он видел похорон, сколько впитал в себя скорби. Сам я не большой любитель кладбищ, и хотел бы своему бренному телу иной участи нежели гниение в земле, и Тессе тоже. Но на захоронении настоял её отец - старший клирик в церкви Властителя Циклов и ярый приверженец всех обрядов и постулатов. В день похорон, я помню как стоял у разрытой могилы, в которую опустили гроб, и слушая его проповедь думал о том, как она будет лежать там одна, под толщей земли, долгие-долгие годы в темноте своего деревянного пристанища, и от этих мыслей самому хотелось броситься в могилу и быть зарытым вместе с Тессой, чтобы скрасить её и своё, не знаю чьё в первую очередь, одиночество. А потом мой взгляд упал на этот старый дуб, стоящий где-то вдалеке и мне вдруг открылось то, чего большинство людей, как и я сам до той минуты, не замечали. Это дерево жило здесь, на кладбище. Его не страшила обступившая со всех сторон смерть. Этот старый дуб знал, что смерти нет. Деревянные гробы в земле истлеют, и положенные в них тела умерших сольются с землей. А из этой земли дуб впитает жизненные силы, чтобы продолжать расти и тянуться к солнцу. Жизнь никогда не останавливается, лишь меняет свои формы. И пусть все остальные видели в тот момент лишь могущество смерти, глядя на это дерево, я вдруг ощутил торжество жизни, и оттого стало немного легче на душе. Совсем чуть-чуть, но и за то я уже был этому дубу безмерно благодарен. С тех пор множество раз, когда становилось совсем паршиво, худо, тошно находится рядом с могилой Тессы, но и уйти не мог себя заставить, я обращал свой взгляд к этому старому древу, стоящему вдалеке, и мысли о торжестве жизни отрезвляли, позволяли вынырнуть на поверхность моей печали и вдохнуть полной грудью. И вот теперь я впервые приблизился к нему.

Песня теперь звучала совсем рядом. И я застыл, слушая её, боясь, шагнув чуть в сторону, увидеть исполнителя и тем самым разрушить этот невероятный миг возвращения моей возлюбленной к жизни.

«Всё позабыть и в свой лес убежать,

Он тебя примет, умеет прощать.

Образ теряется жизни людской,

Время пришло возвращайся домой».

Тесса пела, и я бы мог слушать её голос вечно, но любопытство брало верх. Я должен был понять, что происходит, дабы разрушить уже нарисованный в моей голове мир иллюзий и выяснить правду. И я, едва заставив шевелиться свои одеревеневшие ноги, пошёл вперёд, обходя дуб, и... Не увидел ничего. Там никого не было, вы представляете?

Остановившись в изумлении, под сенью ветвистого дерева, ровно в том месте, где и должна была, по моим прикидкам, сидеть исполнительница этой баллады, я не сразу даже понял, что и песня стихла. Она как-бы сошла на нет, просто исчезла, оставив после себя только шелест листвы.

- Да что тут происходит, Бездна вас забери! - воскликнул я.

И тут вдруг понял, как меня обманывают. Я резко задрал голову, рассчитывая увидеть исполнительницу баллады прямо над своей головой, но и там никого не оказалось. Или нет... Я, определённо, не увидел девушку, сидящую, как мифический дух леса, на ветвях, с гитарой в руках. И всё же нечто привлекло моё внимание. Какое-то животное неподвижно лежало на одной из ветвей, обхватив её лапами. Маленький силуэт отчётливо выделялся в тени кроны, словно слегка светился, хотя это, наверняка, было неким оптическим обманом.

«Может быть, белка? Или кошка?»

Второе предположение казалось ближе к истине, если бы не длиннющий, свисающий с ветки хвост, каких не бывает у котов. Из-за расстояния, мешающей взгляду листвы и неудобного угла обзора, мне не удавалось нормально рассмотреть животное.

«Возможно ли, что это существо было связано с песней Тессы?»

Я сомневался, хотя каких-только диковинок не делают мастера, одарённые метафизическими способностями. Мне уже доводилось видеть кукол, производимых кланом Рейн, которые повторяли любые звуки точь-в-точь, будь то человеческая речь или музыкальный инструмент. Такие вполне могли исполнять любые песни. Но яснее ситуация от того не становилась. Если это кукла, поющая песни моей Тессы, то кто-то поместил её туда именно здесь и сейчас совсем неспроста.

Некоторое время я ждал, надеясь разглядеть что-то ещё, или вновь услышав пение Тессы, понять, точно ли это существо его источник. Но ничего не происходило. Моё любопытство достигло пика, и теперь я уж не мог отступить, не найдя всему происходящему объяснения. И если для того мне предстояло взобраться на дерево, что же, я был готов.

Скинув пальто и закатав рукава своей серой рубашки, я медленно и осторожно принялся лезть по стволу вверх. Не делал этого с детства, лет с десяти-двенадцати. Да и в том возрасте я не был особо ловок для подобного. Даже тогда я был грузным. А сейчас меня можно было назвать настоящим здоровяком. Нет, не подумайте, я не толстый. Я просто «большой как медведь» – так говорила Тесса, и была не далека от истины. Однако медведи, насколько мне известно, довольно хорошо лазают по деревьям, а мне до них было далеко. И всё же я лез. Не торопясь, тщательно проверяя куда ставлю ногу, я взбирался на дерево, и когда, наконец, глянул вниз, обнаружил, что залез гораздо выше, чем предполагал. Хорошо, что высота не входила в число моих страхов, и я мог спокойно продолжить свой путь, радуясь тому, что это оказалось куда проще, чем представлялось вначале.

Минут пять, или около того, я лез вверх по дубу, думая о том, что к старику, пожалуй, никто давно не проявлял такого неуважения.

«Ты уж меня прости».

Вспотев, устав и чувствуя себя круглым идиотом, я, наконец, подобрался к концу своего пути. Заняв более-менее устойчивую позицию на толстой ветви, и крепко обхватив правой рукой ствол а левой вцепившись в ветвь над головой, я смог наконец позволить себе присмотреться к существу, ради которого проделал весь этот подъём.

Открывшаяся мне картина не давала никаких ответов, всё стало только еще более странным. На толстой ветке, обняв её всеми четырьмя лапами, каждая из которых заканчивалась четырьмя цепкими пальчиками с длинными чёрными коготками, лежал зверь, покрытый густым белым мехом. Нет, мех был не просто белым – он в буквальном смысле сиял, и теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что это никакой не оптических обман зрения.

Ища объяснения увиденному, я вспомнил лавовых ящериц с Огненной Горы. Как-то раз мне довелось в живую поглядеть на этих причудливых зверушек, вместе со многими другими эндемиками того острова привезенных в столичный зоопарк небезызвестным путешественником Гансом Нэвором. Маленькие ящерки действительно светились, словно под их чешуйками горело пламя. Но здесь я наблюдал совсем иной свет, ничего общего с теми ящерицами или с чем-то ещё, что я видел прежде.

Зверёк с диковинным мехом тяжело дышал, и его длинный хвост слегка подергивался, но более он никак не шевелился. Зверь был небольшим – как домашняя кошка, может, даже чуть меньше. Но это точно была не кошка, и не белка, и не какой-либо другой из известных мне видов городских животных. Морда его была отвернута от меня, что ещё сильнее усложняло классификацию. Виднелись только торчащие назад, острые уши, почти как лисьи или волчьи, но более узкие и длинные.

На ум пришла мысль, что передо мной одно из произведений клана Годвин. Химеры, которых они продают широкой общественности, могут выглядеть совершенно по-разному, в зависимости от требований заказчика, и предназначаться для выполнения очень специфических задач. Однако мысль казалась логичной лишь на первый взгляд. Насколько мне было известно, химеры Годвинов, которых те зовут произведениями, привязываются к конкретному человеку или месту и не могут их покинуть. Но вокруг не было ни одного человека, и едва ли его создали в качестве нового сторожа этого кладбища. С другой стороны: всё в этом мире было возможно, и я не стал спешить с выводами.

Приглядевшись, я заметил, что кора под зверем в некоторых местах потемнела, а на его шерсти, подле задней лапы, виднелся тёмный участок. Я быстро пришёл к выводу, что это запёкшаяся кровь. Она же, видимо, стекала и по ветке.

«Он ранен? Может умирает?»

Мой интерес всё возрастал, но страха не было. Безрассудно? Возможно. Любопытство заглушало голос логики и инстинкт самосохранения. Что поделать, таков я есть.

Крепче взявшись за ветку сверху я подтянулся, чтобы поравняться с животным и разглядеть его подробнее. Но она тут-же затрещала и, перепугавшись, я быстро опустился обратно, от чего, казалось, ходуном заходило всё дерево. Переведя дух я вновь поднял голову и теперь встретился взглядом с двумя большими фиолетовыми глазами существа, лежащего на ветке. Не звериными глазами. Не человеческими тоже, но и не звериными. Двумя умными глазами. Затем вся его шерсть вдруг засияла ярче, испуская в стороны ослепительные световые ленты.

Спас в тот момент меня лишь рефлекс, ведь осознать происходящее не хватило бы времени. Я защитил лицо, закрыв его правой рукой, и в следующее мгновение ощутил обжигающую боль на своем предплечье. Она прошла сквозь мое тело, мышцы свело судорогой, и, потеряв равновесие, я полетел вниз. С треском ломаемых веток я рухнул с дерева. В полете получил несколько глубоких царапин и сильно ударился спиной о землю, от чего на несколько секунд, показавшихся вечностью, мне перехватило дыхание. Однако я считаю, что легко отделался, упав с такой высоты и не получив переломов.

Когда темнота перед моими глазами начала рассеиваться и нормализовалось дыхание, я попытался подняться. И это было большой ошибкой. Резкий импульс острой боли пробежал по всему позвоночнику, заставив меня стиснуть зубы и застонать. Некоторое время я полежал, стараясь не шевелиться, в ожидании, когда боль утихнет, а затем медленно и очень осторожно повторил свою попытку. Подняться в этот раз мне удалось, но спина продолжала болеть, что значительно сковывало все движения. Я ощутил себя стариком, страдающем от дряхлости собственного тела. К этой боли прибавилась ещё одна, куда более неприятная - боль от ожога, который охватывал практически всё предплечье моей правой руки. Кожа в том месте стала красно-черной, и ощущение было такое, словно рука объята пламенем до сих пор.

Мысленно обругав себя всеми известными проклятьями, я огляделся и с удивлением обнаружил, что странный зверь лежит здесь же, в шаге от меня. Видимо он тоже не удержался на ветке после того, как атаковал меня. Он был жив, но теперь, похоже, полностью лишился чувств. И всё же я не спешил подходить к нему. Одного раза мне хватило, чтобы впредь быть осторожным с этим существом.

Моих приключений на дереве, завершившихся громким падением, никто не видел. В округе всё ещё было пусто, к моему счастью. Я мог спокойно перевести дух и собравшись с мыслями, решить, что делать дальше. Вот только на ум, признаюсь, ничего не шло.

Позволив немного утихнуть боли в спине и дрожи в ногах, я всё же предпринял робкую попытку приблизиться к распластавшемуся на земле зверю. Из головы не выходили его фиолетовые глаза. Такие умные. Многие говорят про умные глаза у собак или кошек, но то была иная, более высокая ступень разума. Я мог поклясться, что увидел в этих глазах интеллект. Животное смотрело на меня и, словно, анализировало ситуацию, размышляло, что именно стоит предпринять. Это, кстати, полностью исключало его принадлежность к произведениям Годвинов. Произведения не способны на эмоции или размышления, они не испытывают страха, ведь в конечном счёте являются лишь машинами из плоти и костей. Да, конечно, мне хорошо были известны все те слухи, о том, что Годвины давно уже научились делать куда более высокоорганизованных и мыслящих созданий, но будем честны друг с другом: разве кто-то в это действительно верит?

Медленно я подошёл к зверьку, но тот не шелохнулся. Видимо он знатно приложился. Может, даже сломал себе что-нибудь. А может и не в падении было дело, а в ране и вызванной ею большой кровопотере.

«Возможно уже там, на дереве, он лежал без чувств, пока я не нашумел. Тогда очнулся и из последних сил попытался бороться за свою жизнь»..

Вполне нормальна реакция, на мой взгляд, вот только звери, как правило защищаются клыками и когтями, ну ядом могут плюнуть, ужалить, даже облить вонючей жидкостью. Но чтобы светом... Бездна меня забери, если это было нормально. Нет, от всего происходящего определённо веяло чем-то неординарным, метафизическим, с чем нормальные люди не очень хотели бы связываться. Я сказал нормальные, вы заметили? Стоит добавить, что себя к таковым я никогда не причислял.

Зверь дышал, и это меня успокаивало. Несмотря на болезненный ожог и падение, я не чувствовал злости по отношению к этому существу. Было бы глупо злиться на него, если зверь просто защищался. Правда, не закройся я рукой, он мог бы оставить этот ожог у меня на лице и навсегда лишить зрения. И всё же в том была моя вина. Я сам полез наверх, никто меня туда не тащил.

«А как же песня Тессы?» - напомнил я себе.

Сейчас казалось, что это существо, и звучащая недавно баллада моей супруги никак не связаны. Точнее никак не могут быть связаны, и всё же я встретил его именно придя на звуки музыки. Разве это могло быть простым совпадением?

Распластанный на земле неподвижный зверь выглядел крайне необычно. Размером он был с кошку, но имел заметно более развитые конечности и очень подвижный и сильный хвост, чем, наверное, мог быть ближе к обезьянам, нежели к кошачьим. Между лапами и телом виднелась кожистая перепонка, как у белок-летяг. Короткая же мордочка, с довольно широкой пастью, не вызвала у меня никаких ассоциаций вовсе. Прибавленная ко всему этому способность существа светиться и наносить тепловые атаки вгоняла мои, и без того довольно скудные натуралистические познания в тупик. Определенно, мне самому в этом было никак не разобраться, а значит, следовало поговорить с настоящим знатоком животной биологии. Хорошо, что один такой у меня как раз имелся на примете. Осталось лишь доставить к нему животное.

Вам не стоит думать, что двигало мной одно только любопытство. Даже если в итоге оказалось бы, что это просто какая-то диковинная разновидность приматов с Младшего Материка, открытая лишь в прошлом году и привезённая в столицу беспечным богатеем, я всё равно ни на секунду не пожалел бы о своих действиях. Передо мной лежало живое существо, которое пострадало и нуждалось в помощи. И я искренне хотел ему помочь.

Я поднял своё чёрное пальто и аккуратно, стараясь не причинять зверьку вреда и не дотрагиваться до него голыми руками, накрыл его. Обернув со всех сторон, я поднял существо, которое оказалось куда легче, чем я мог предположить исходя из его размеров. Едва ли зверь весил больше полугодовалого котёнка. После всех моих манипуляций он, к счастью, не пришел в сознание, и я пожелал от всей души, чтобы так оно оставалось до тех пор, пока мы не прибудем к доктору Киннеру. Было бы очень некстати, пробудись этот малыш в дороге и реши повторить свой красочный фокус. Но риск меня не отпугнул, лишь только придал стимула действовать быстро.

Покидая кладбище, я обернулся и бросил взгляд на могилу жены.

«Прости, Тесса, мне нужно идти. Но я скоро вернусь, дорогая. Я обязательно к тебе вернусь».

Вот только я больше никогда не вернулся к этому надгробному камню и не принёс на её могилу ни единого письма. Так уже вышло.