Яркий Миг

Глава 8. Заключенные

Всего несколько дней назад начался шестьсот девяносто первый год. И для меня он начался не самым лучшим образом. Совсем не лучшим, учитывая, что я оказался схвачен властями небольшого провинциального городка Глутер, что стоит в чистом поле, всего в каких-то трех десятках лиг (селенианская лига приравнивается к шести тысячам хвостов) на северо-запад от Мистрейда. В те времена я еще не жил в столице Конгломерата и даже не думал о таком раскладе. В те времена я и писателем-то еще не был. А кем был – и сам не знаю. Преступником, пожалуй, аферистом и вором, который по собственной неопытности и глупости попался в лапы местному шерифу, в то время как мой подельник и учитель столь неблагородного ремесла, сумел скрыться с добычей. И даже несмотря на тот факт, что подельник приходился мне родным отцом, я не был уверен в том, что он за мной вернется или предпримет хоть что-то, чтобы вытащить меня из-за тюремной решетки.

В полицейском участке Глутера у меня состоялся недолгий, но очень содержательный разговор с местным шерифом, в ходе которого усатый, дышащий мне в пупок толстячок, довольно четко обозначил мое плачевное положение, а так же пообещал незамедлительно написать в областной центр, с просьбой выслать уполномоченных господ, дабы сопроводить мою скромную персону на судебную скамью. Затем меня увели в подвал, где вдоль стен тянулись камеры-клетки, очень похожие на те, в которых содержат небольших животных зоопарка Мистрейда. Молчаливый конвой из двух плечистых молодых помощников шерифа сопроводил меня к дальней камере и затолкал внутрь, хоть того и не требовалось, ведь я совсем не сопротивлялся. Ключ щелкнул в замочной скважине, знаменуя мое заточение.

– Эй, а это снять? – я поднял руки, на запястьях которых все еще висели тяжелые наручники, и погремел цепью.

– Ох ты, – сипло воскликнул один из них и ухмыльнулся. – Совсем забыл.

Он начал хлопать себя по карманам синего камзола и брюк.

– Вот ведь незадача, кажется, я где-то ключ посеял.

Конечно же, он просто издевался. Ключ лежал у него в левом нагрудном кармане, но я благоразумно не стал об этом напоминать.

– Генри, у тебя нет? – парень повернулся к напарнику, на красном, покрытом подростковыми прыщами лице которого сияла глуповатая, но крайне довольная улыбка.

– Не-а, у меня нет, – пробасил тот, не переставая улыбаться.

– Прости, друг, – первый развел руками. – Этот ключик такой маленький. Всегда говорил шерифу, что их стоит делать побольше, чтобы не терялись. Ну, а он мне: стандарты да стандарты. Пойду наверху гляну, наверное, завалился куда-то. Я поищу, обещаю. Найду и мигом вернусь, идет?

Я отвернулся, прошел в дальний угол клетки и сел там.

– Вот и здорово. Рад, что мы поняли друг друга.

Полицейские, даже не пытаясь сдержать смех, направились к выходу и через минуту скрылись из виду на лестнице, ведущей наверх.

Я остался один, но очень быстро осознал, что на самом деле это не так. Как только представители власти скрылись, к внешней решетке одной из камер подошла девушка. На вид ей был лет двадцать (девятнадцать, как я узнал чуть позже). Темно-зеленые, как воды холодных лесных озер севера, волосы волнами спускались ей на плечи, обрамляя круглое, веснушчатое личико. Маленький курносый носик, тонкие алые губки, глаза цвета малахита – весьма необычная для селенианки внешность, но довольно привлекательная, даже сексуальная, если обратить внимание на длинное зеленое платье с белым узором, подчеркивающее все достоинства ее стройной фигуры. Вот только мне было совсем не до того, чтобы оценивать женскую красоту.

– Привет, – проговорила она.

– Привет, – буркнул я в ответ, не особо заинтересованный в каком-либо диалоге с этой девушкой. Однако, она, по всей видимости, была убеждена в обратном.

– Не сняли наручники? Жестоко. Когда нас повезут в город, думаю, сможешь упомянуть этот факт.

– Угу. Обязательно.

– За что тебя взяли? – спросила она, словно и не замечая моего безразличия к своей персоне.

– Кое-что украл.

– Украл или попытался украсть?

– Украл, сказал же.

– Прости. Просто мне подумалось, что укради ты что-то, не оказался бы здесь. Что, взяли с краденым?

– Какая разница?

– Мне никакой, если честно, – призналась девушка. – Просто чертовски скучно тут сидеть. Думала, может, поболтаем.

– Поболтаем? – я хмыкнул. – А что, если я – серийный убийца? Тоже готова была бы со мной поболтать?

– А почему нет? Узнала бы, кого ты убивал и почему? Или ты намекаешь на то, что я должна испугаться убийцы? Ну, так чего боятся, если нас с тобой отделяет такое количество решеток?

– Не для всех, знаешь ли, решетки и замки являются преградой.

– Знаю. Но такие вряд ли попались бы этим идиотам в форме.

– Отчего же? Может, таков был мой план?

– Было бы здорово.

– Да? Даже если я психопат, убивающий юных девушек?

– А ты такой?

– Нет, конечно, – я отвернулся и вздохнул, в очередной раз подумав о своем плачевном положении.

– Мне почему-то сразу так и подумалось. Меня зовут Тесса.

– Клиф, – ответил я.

– Очень приятно. Ты – профессиональный вор? Или впервые ступил на кривую дорожку?

– Ты всегда такая любопытная? Или это от скуки?

– И то, и другое, – Тесса пожала плечами. – Мне всегда говорили, что сую нос не в свое дело. Однако, ничего не могу с собой поделать. Многое в этом мире мне интересно, но в особенности людские истории.

– И что ты с ним делаешь? Пересказываешь потом кому-то?

– Почти. Истории, которые мне понравились, я превращаю в песни.

– Песни? – удивился я.

– Да. Я музыкант. Бард, если угодно. У меня и гитара есть. Только сейчас она там, наверху. Я просила ее оставить, но этот жирдяй-шериф послал меня. Довольно грубо послал, если честно, но что с него взять? А была бы гитара, я, может, и песню бы написала, хоть с толком потратила бы свое время. И о тебе могла бы песню написать, расскажи ты мне свою историю.

– С чего ты взяла, что моя история достойна песни?

– Не знаю. Мне так показалось. Но в песне и приврать можно, знаешь ли. Это же песня, а не чьи-то мемуары. Окажись твоя история скучной, ничего, я бы приукрасила ее.

– И много у тебя таких песен?

– Хороших мало, может, десять или двенадцать наберется. А таких, что подходят для деревенского кабака – хоть отбавляй.

– И как же ты оказалась здесь? Спела в местном баре не подходящую песню?

– Ха–ха. Очень смешно, – Тесса забавно сморщила свое личико. – Вы полны сарказма и желчи, мистер.

– Прости, – искренне извинился я. – Просто день сегодня не задался.

– Понимаю. У меня тоже.

Некоторое время мы молчали. Она отошла от решетки и скрылась из моей видимости где-то в глубине своей клетки.

Тяжелые наручники мешали мне устроиться удобно в своем углу, если вообще возможно было испытать хоть какое-то удобство, сидя в подвальном помещении на холодном и грязном каменном полу, в условиях весьма ограниченной свободы передвижения и с четким осознанием того, что последующие годы мне придется провести в очень похожих условиях. Невольно мне приходилось размышлять о том, какой приговор вынесет судья в Мистрейде. Воровство в крупном размере по заранее разработанному плану. Усугубляло ситуацию то, что я не имел фамилии, не принадлежал никакому клану, а значит, являлся представителем низшего сословия, разнорабочим, да еще и иммигрантом с севера. И никаких смягчающих обстоятельств в моей истории не было. Не хотелось признавать, но мне светил, минимум, десяток лет в Старшем Брате – огромной тюрьме, расположенной на острове у западных берегов матерка. Я, как и любой житель Конгломерата, многое слышал об этом месте. Остров, разделенный на несколько секторов, в каждом из которых содержатся заключенные с определенной строгостью режима. Но независимо от сектора, Старший Брат – это резиденция Кошмаров в нашем мире, куда заключенных выбрасывают не на перевоспитание, как это изначально планируется законом, а на волю других затворников, правящих в своем секторе. Охрана же играет там вполне формальную роль. Военные не позволяют сбежать с острова, но совершенно не интересуются жизнью и состоянием людей на нем самом. Перспектива не самая приятная. Не слишком улыбалось мне оказаться среди отбросов мира сего. С другой стороны, я не был уверен в том, что для меня есть какое-то иное место, и что сам я не отброс, которому суждено сгинуть в той помойке, именующейся тюрьмой.

Из мыслей меня вырвали полисмены, которые спустились по лестнице, громко провозглашая:

– Обед! Время жрать, ублюдки!

Кричал тот, который не смог отыскать ключа от моих наручников, за ним все с той же улыбкой следовал дружок.

– Время жрать! Шериф заботиться о вас, отребье!

Они открыли камеру Тессы и поставили поднос с едой на пол.

– Кушай, красавица, – улыбнулся полицейский. – Поверь мне, малышка, таких угощений ты не отведаешь и в лучших ресторанах Мистрейда.

Тесса, к моему удивлению, промолчала. Я был уверен, что она ответить какой-нибудь колкостью этому дерзкому пареньку.

– Генри, чего встал?! – закричал он на своего тугодума-напарника. – Тащи поднос этому здоровяку в углу.

Они закрыли камеру Тессы и подошли к моей.

– Надеюсь, ты нашел ключ? – осведомился я, поднимаясь.

– Ах да, точно. Вот же он, – он достал ключ из своего нагрудного кармана и продемонстрировал мне. – Представляешь, он всегда здесь лежал. Вот я растяпа.

Парень ударил себя ладонью по лбу.

– Но ты же не в обиде, правда?

– Ни в коем случае, – проговорил я.

– Вот и отлично.

Он отпер мою камеру и сказал своему напарнику:

– Давай Генри, поставь поднос и сними с него наручники.

С лица второго наконец-то сползла идиотская ухмылка, и он уставился на своего друга.

– Чего смотришь? – первый бросил ему на поднос ключ от моих наручников. – Заноси! Давай, живее!

Полицейский занес в мою камеру поднос и, наклонившись, поставил его на пол.

– Теперь, Генри, дружище, сними с нашего приятеля кандалы, чтобы он мог вкусить столь аппетитные яства.

Генри взял с подноса ключ и посмотрел на меня с опаской. Он боялся меня и, хоть я никогда не был озлобленным или злорадным человеком, признаюсь честно, мне это доставило определенное удовольствие.

– Шевелись, Генри! Нам тут вечно торчать придется?! – закричал на него напарник, стоявший за пределами моей камеры и готовый в любую минуту закрыть дверь клетки, прояви я хоть малейшие признаки агрессии. Он тоже боялся, и мне это льстило, пусть я и не мог всерьез представлять для них какой-либо угрозы.

Я вытянул руки и улыбнулся, предлагая Генри снять с меня наручники. Тот, пару секунд поколебавшись, неуверенно направился в мою сторону.

– Не волнуйся, дружище, – подначивал его напарник. – Я тебя прикрою. Пусть только дернется. Я пущу ему пулю в лоб. Ты же знаешь, как хорошо я стреляю. Пусть только попробует напасть, и я всажу ему пулю аккурат между глаз.

По виду Генри, который дрожащими руками вставил ключ в замок на моих кандалах и медленно провернул его, становилось ясно, что он отнюдь не так уверен в способностях своего напарника, как тот хвастает. Но я, конечно же, не собирался ничего предпринимать, и когда оковы спали с моих запястий, лишь тихо произнес:

– Благодарю.

Генри сделал два шага назад, затем развернулся и быстро покинул камеру.

– Ну, вот видишь, – оскалился его друг, закрывая мою камеру. – Никаких проблем. Кроткий, как ягненок.

Когда они покинули наш подвал, я подошел к подносу. В тарелке была налитка какая-то неприятно пахнущая похлебка, по-видимому, состоящая из одной только вареной капусты. К ней я притрагиваться не стал, а взял лишь стакан воды и ломтик белого хлеба и снова вернулся в свой угол камеры.

– Отвратительный запах, – сообщила Тесса, сморщив носик над похлебкой. – Как такое вообще можно есть?

– Проведешь здесь дней пять и не такое станешь уплетать за обе щеки, – отозвался я, жуя свой хлеб и запивая его водой.

– Возможно, – согласилась Тесса. – Хорошо, что нам здесь не придется торчать так долго.

– Думаешь, что в столичной камере тебя кормить будут лучше? Привыкай, подруга, к тюремной еде.

– С чего это?

– Ну как же? Если ты не рассчитываешь бежать отсюда, тебе предстоит участь немногим лучше нынешнего прозябания, а то и много хуже, в зависимости от причины, по которой ты сюда угодила.

– К твоему сведению, я не виновна.

– Вот как?

– Да. Меня подставили. Оклеветали. И как только мы прибудем в Мистрейд, с меня снимут все обвинения. Вот увидишь.

– Не думаю, что увижу, – я отправил в рот последний кусок ломтика хлеба и залпом осушил стакан, после чего небрежно отбросил его в сторону подноса.

– А что же ты? Есть какие-то варианты смягчить твой приговор?

– В отличие от тебя, я виновен.

– И не станешь этого отрицать?

– Не стану.

– Похвально.

– Отнюдь. Просто я не вижу смысла отрицать то, что всем и так очевидно.

– Что же ты такое украл?

– Что же ты такое спела, чтобы здесь оказаться?

– Я расскажу, если ты расскажешь.

– Идет, – согласился я.

Побыв какое-то время наедине со своими мыслями, я четко осознал, что это далеко не самое приятное времяпрепровождение, и куда лучше будет отвлечься, хоть немного, на бессмысленный диалог с сокамерником, чем снова отдаться на волю самобичевания и обреченности грядущего.

Я лег на пол и, подложив руки под голову, уставился в грязный потолок.

– Мы с отц… кхм…– я запнулся, вдруг поняв, что совершенно не желаю раскрывать Тессе тот факт, что моим напарником в преступлении был родной отец. – Мы с подельником собирались украсть у местного толстосума весьма примечательную реликвию. Это старинный кинжал времен до объединения кланов. Якобы он принадлежал клану Драйган, который воевал против Винсента Рима и был, как и все прочие противники объедения, повержен. Местный землевладелец Тарсон Кардаларес, его особняк ты не могла пропустить, он стоит на холме и хорошо виден из любой части города, считает себя наследником клана Драйган. В прошлом гексале он тайно приобрел эту реликвию у людей, которые выкрали кинжал по его же наводке из небольшого частного музея в Мистрейде, куда это оружие было привезено из археологической экспедиции, организованной музеем в конце семидесятых годов. Управляющий музея, человек трусливый, однако весьма щедрый, нанял нас, чтобы вернуть реликвию. По вполне ясным причинам он не обратился к властям и не стал никак афишировать пропажу кинжала, хорошо понимая, как это может сказаться на его репутации и будущем самого учреждения. Кинжал Драйганов был едва ли не самым ценным, что хранилось в стенах этого музея, и потеря столь дорогостоящего артефакта могла стоить учредителю разрыва контракта со своим кланом-патроном, ну а это, как ты сама понимаешь, сулит окончательный крах для любого мелкого предпринимателя и бизнесмена. Никто не станет с ним работать, ни один клан не заключит с ним новый контракт, в итоге долги отберут все накопления и имущество, ну а дальше ты сама знаешь, бродяжничество или самоубийство, смотря насколько он силен волей.

– Мир современного предпринимательства суров, это правда. – согласилась Тесса.

– По этой причине управляющий обратился именно к нам, дельцам, способным без шума вернуть ему утраченный артефакт, и предложил весьма внушительную сумму. Мы принялись за работу и быстро вышли на след кинжала. Оставалось только выкрасть его из особняка.

– С этим-то и вышла накладка?

– Ты будешь слушать? Или хочешь рассказать мою историю сама?

– Прости.

– В общем-то ты права. Мы проникли в особняк, без труда прошли мимо охраны, но, когда добрался до сейфа, в котором хранился кинжал, оказалось, что вместо обещанного нам устаревшего хранилища серии М12, перед нами красовался новенький Флинт.

Взглянув на Тессу, и поймав ее непонимающий взгляд, я пояснил:

– Это такой современный сейф производства клана Феникс, непомерно дорогой, однако крайне надежный агрегат. Да мы и подумать не могли, что какой-то провинциальный аристократишка, хозяин парочки конюшен, вдруг окажется в состоянии установить себе Флинта. Ну да не суть. В итоге нам оставалось попытать удачу с сейфом или уходить ни с чем. Мы решили рискнуть.

– И что? Не открыли?

– Обижаешь. Открыли, конечно, но не смогли вовремя отключить прозвонившую на весь дом сигнализацию, а это, как ты понимаешь, в наш план не входило. Мы собирались тихо войти и так же тихой выйти, чтобы, когда Кардаларес заметит пропажу, кинжал уже был далеко. А вышло так, что весь особняк знал о нашем присутствии. И все же нам удалось скрыться, пусть и с боем. Но сгубило меня в итоге не это, а потребность вернуться за вещами в этот город. Здесь-то меня и поджидал шериф со своими дебилами. В какой-то степени мне повезло, что он оказался весьма предан делу. Я слышал, как Кардаларес предлагал ему выдать меня взамен на щедрое вознаграждение. Однако шериф взял с него только одну бумагу – заявление, сообщив, что меня перенаправят в Мистрейд и будут судить по закону.

– А что же твой подельник?

– Он должен был ждать моего возвращения за городом. Но крайний срок истек часа четыре назад.

– Но в таком случае, он должен будет за тобой вернуться?

– Сомневаюсь. Он не считает, что кому-то что-то должен.

– Но ты же его друг?

– Мы с ним кто угодно, но только не друзья.

– Понятно. Сочувствую.

– Не стоит. Я сам виноват.

– Спорить не стану. И все же песню об этом написать я могла бы. Уже даже вертится на языке первая строчка, – Тесса устремила свой мечтательный взгляд куда-то в потолок. – Эх, жаль, под рукой нет гитары. Подобрала бы сейчас нужный аккорд, и знаешь, могло бы выйти нечто стоящее. Может, даже очень стоящее. Люди любят баллады о плохих парнях, особенно если представить ваш образ в романтическом свете. Песня могла бы прославить тебя. Представляешь? Пока ты отбываешь свое наказание где-то далеко, в Старшем Брате или на какой-нибудь каторге, по всей Селении из бара в бар, из таверны в таверну кочует песня о тебе.

– Историю мою спеть ты можешь, но вот только без имен, идет? Не сдалась мне такая слава.

– Как скажешь.

– Ну, а что с тобой приключилось? Как здесь оказалась?

– Намного проще чем ты, – Тесса усмехнулась. – Я сбежала из дома.

– Почему?

– Потому что устала от наставлений своего отца, устала от покорности матери. Им было не понять ту жизнь, которой я хотела жить. Жизнь свободную, яркую, полную творчества.

– Ты хотела играть музыку, а твой отец был против?

– Мой отец против всего. Чтобы ты понимал, он готовится в ближайшем будущем стать старшим клириком в церкви Властителя Циклов.

– Ооо… – многозначительно протянул я.

– В центральном соборе Мистрейда, – добавила Тесса.

– Ооооо… – повторил я с еще большим восклицанием.

– Он человек четких правил, канонов, у него все по расписанию, на всё есть притча, и каждый, кто пытается жить не так, как принято церковью, достоин осуждения. А на меня его осуждения сыпались словно снегопады в Арктосе.

– Не знал, что церковь против музыки.

– Церковь против той музыки, которую я хотела играть. Против свободной поэзии, не сдерживаемой рамками политики или религии, против песен, которые говорят правду о нашем времени, которые не боятся показать все в истинном свете.

– Так ты радикал?

– Нет. Я просто музыкант. Я просто поэт. Я не сторонница революции, и не зачитываюсь трудами Кларкса и ему подобных. Я просто пою о том, что вижу.

– И как же это связано с тем, что ты оказалась за решеткой?

– Как я уже сказала, я сбежала. Но связалась не с теми людьми. Они показались мне друзьями, разделяющими мои взгляды. Но в итоге они использовали меня, мой талант, чтобы проворачивать свои темные дела. Мы выступали в барах и тавернах провинциальных городков, похожих на этот. Я и подумать не могла, что пока я пою на сцене, они обчищают посетителей и само заведение. Здесь, в Глутере, это вскрылось, и только для одной меня стало сюрпризом. Когда полиция пришла за нами в гостиницу, из всей компашки осталась я одна. Спокойно спала в своем номере, пока они все сбежали, и даже не потрудились предупредить меня. В комнату ворвалась полиция, меня повязали, и вот я здесь.

– Значит, ты понятия не имела о том, что они воры?

– Если честно, я подозревала нечто подобное с самого начала и видела достаточно, чтобы убедиться в своих подозрениях, так мне кажется сейчас. Но легко судить о чем-то уже прожитом. На самом же деле, путешествуя с ними, я была слишком наивна и поплатилась за это. Что же, все мы учимся на собственных ошибках.

– Мне жаль, что так вышло, – сказал я искренне.

– Спасибо.

– И я думаю, что мне бы понравилась твоя музыка.

– Возможно, нам еще удастся это проверить, – сказала Тесса, но, кажется, что никто из нас в это не верил.

Спустился вечер, сумерки забрались к нам в камеры сквозь узкие решетчатые окна под потолком. Эти серо-синие сумерки все сгущались, выталкивая свет, и в итоге сменились кромешной темнотой. Никто из полисменов не потрудился спуститься в наши казематы, чтобы зажечь лампы, и когда наступила ночь, я перестал различать даже пальцы на собственной вытянутой руке.

Радовал тот факт, что здесь не было холодно. Здание участка хорошо отапливалось, и, не смотря на то, что на улице температура опустилась почти до ноля, в наших камерах было, если не сказать комфортно, то, во всяком случае, достаточно тепло, чтобы не подхватить простуду или воспаление легких.

Мы с Тессой перекидывались парой фраз, однако содержательного диалога больше не выходило. Слишком подавлены были мы оба, слишком потеряны в мыслях о будущем, которое не сулило ничего хорошего.

Помощники шерифа принесли нам ужин, состоящий все из той же похлебки, и забрали подносы с обедом, на которых и у меня, и у Тессы тарелка с дурно пахнущей жижей осталась нетронутой.

– Смотри-ка, Генри, наши подопечные, видать, не голодны. А может, им просто не нравится наш фирменный супец? Может, они привыкли к изысканной кухне? Ну, ничего, ничего. Утром за вами приедут из Мистрейда. Поглядите, какие харчи вам подадут в городской тюрьме. Скажу по секрету, друзья, не стоит вам рассчитывать на свининку в меду.

Полицейские удалились, но все же оставили нам в качестве источника света единственную масляную лампу у самой двери. От ее дрожащего света по подвалу поползли длинные тени, отбрасываемые решетками.

– Знаешь, – проговорила Тесса. – Пусть мы и хотели бы оказаться сейчас, где угодно в другом месте, я все же рада, что нахожусь здесь не одна, а в твоем обществе. Признаюсь честно, хоть я и не из пугливых, сейчас мне тут не по себе. Но твое присутствие немного успокаивает. Сидеть одной в этом подвале мне было бы совсем худо.

– Рад, что хоть кому–то могу принести пользу, – безрадостно проговорил я в ответ.

Несмотря на сильный голод, от которого громко урчало у меня в животе, я так и не смог притронуться к этой похлебке, и снова предпочел ограничить свой рацион только водой и ломтиком хлеба. Тесса поступила так же.

Прошло еще какое-то время. По моим прикидкам уже должно было перевалить за тринадцатый час, однако возможно, мне это только казалось, ведь время в заточении ползет как улитка, и вполне возможно, что еще не было и десяти.

В тишине наших казематов вдруг раздался щелчок, глухой и тихий, но различимый. Следом за ним стальная дверь медленно отворилась, и на пороге я увидел мужчину в сером плаще, среднего роста, пожилого, с зачесанными назад седыми волосами. Его худое, изрезанное морщинами лицо с острым подбородком и широкими скулами, мне было хорошо знакомо, как и тяжелый, хмурый взгляд серых глаз из-под густых бровей. Этот человек был моим подельником и отцом.

Оглядев помещение, он быстро направился в мою сторону. Я поднялся и приблизился к двери.

– Поверить не могу, что ты попался, – проговорил отец, доставая из кармана связку с ключами-отмычками и воровато оглядываясь по сторонам. – Просто не могу в это поверить. Я готов был предположить все что угодно. Что ты решил поразвлечься с местными девками или перекинуть партию-другую в королевского оракула в городском салуне. Даже то, что ты решил меня кинуть и пойти своей дорогой. Но что ты попадешься этой жирной свинье, которая за пузом не разглядит и собственного прибора, я и помыслить не мог. Ты поражаешь меня, сынок.

– А ты поражаешь меня тем, что вернулся.

– Здесь я и сам себе поражаюсь.

Он опустился на одно колено и стал ковыряться в замке, то и дело оборачиваясь. Таков был мой отец, такой жизнью он жил, что находился на чеку каждую минуту, даже во сне, и где бы не оказался, в городе, в деревне, в густом лесу или в подвале провинциального полицейского участка, он не переставал озираться по сторонам, ожидая каждую секунду удара в спину. Я опасался, что работая с ним и живя его жизнью, и сам к тридцати годам обзаведусь этой привычкой, которая будет выдавать во мне человека, нечистого на руку, занимающегося грязным ремеслом и ежесекундно ожидающего расплаты за все свои действия, законной или справедливой.

Тесса подошла к решетке, и когда отец увидел ее, прохрипел:

– Лучше помалкивал, девчонка. Закричишь, и тебе несдобровать. Пристрелю, будь уверена. Но никто кроме нас этого не услышит. Ты поняла?

Тесса кивнула.

– Что ты сделал с дежурным? – спросил я настороженно.

– А ты как думаешь? – отец взглянул на меня и ухмыльнулся, демонстрируя три вставных серебряных зуба с левой стороны. – Жить будет. Спит как младенец. А когда проснется, испытает сильное похмелье и только. За кого ты меня держишь? За идиота?

Я хорошо понял слова отца. Он не был сторонником убийств, и все же убивать ему приходилось. Но дежурного наверху он оставил в живых не из доброты сердечной, а потому что хорошо понимал: бегство из-под стражи и бегство из-под стражи с убийством полицейского – два совершенно разных преступления. Я же, в свою очередь, был рад тому, что мое спасение из тюрьмы не обагрилось кровью человека.

– Я же говорил, что не нужно возвращаться?! Говорил, а?!

– Говорил, – кивнул я.

– А что ты?! Ради чего так рисковал?! Эх, оставить бы тебя здесь, чтобы на своей шкуре испытал, что такое тюрьма. Тогда бы ты ни за что так глупо не попался. Вот уж поверь, сделал бы все, чтобы не оказаться за решеткой.

– Так и оставил бы, – буркнул я.

– Не хами-ка, сынок. А то ведь, и правда, оставлю.

Замок наконец щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.

– Пойдем отсюда, быстро, – скомандовал отец, поднимаясь, и быстрым шагом устремился к двери.

Я последовал за ним, но остановился у камеры Тессы и взглянул на девушку.

– Слушай, – сказал я. – Могу выпустить тебя отсюда. Но благоразумнее тебе будет остаться. Если ты сбежишь, доказать свою невиновность станет куда сложнее.

Несколько мгновений Тесса смотрела мне в глаза, закусив нижнюю губу. В ней читались сомнения, страх, но при этом и рвение.

– К черту благоразумие, – наконец произнесла она решительно. – Им все равно неизвестно мое настоящее имя, а здесь я оставаться не хочу больше ни одной минуты.

– Как скажешь.

Я обернулся к отцу и встретился с его удивленным взором.

– Дай мне отмычки, – попросил я.

– Что ты делаешь?

– Дай отмычки, прошу.

– Сейчас не время для тюремных романов.

– Не спорь. Просто дай отмычки.

Отец швырнул мне связку и выругался.

– Поступай, как знаешь. Я буду ждать на заднем дворе. Пять минут, не больше.

– Где они хранят наши вещи?

– Комната справа от лестницы, не пропустишь, – буркнул мне отец через плечо и скрылся за дверью.

Я принялся вскрывать замок на двери камеры Тессы. Он оказался не слишком сложным.

– Он твой отец? – спросила девушка осторожно. – Или я что-то неправильно поняла?

– Ты все правильно поняла.

– Но вы совершенно не похожи. И я даже говорю не про внешность. Вы совсем разные люди. Ты и он…

Замок щелкнул, и я открыл дверь.

– Ты меня не знаешь. Я похож на него куда больше, чем самому того хотелось бы. Уходим.

Мы поднялись по узкой лестнице, и я быстро вскрыл замок на двери с табличкой:

«Личные Вещи Задержанных»

– Моя гитара! – Тесса схватила инструмент, стоящий в углу.

Я мало что понимал в музыкальных инструментах, но одного взгляда на эту гитару было достаточно, чтобы понять, что она стоит не дешево и, возможно, даже сделана на заказ каким-нибудь прославленным мастером, что, зная, кем является отец Тессы, было вполне вероятно.

Я схватил свою потертую сумку, ради которой и затеял возвращение в город, быстро заглянул в нее и, убедившись, что все вещи на месте, перекинул ремень через плечо и направился к выходу из полицейского участка. Тесса не отставала.

Втроем мы покинули границы города и вышли в поля, минут через двадцать добравшись до стоянки отца, где стояла крытая повозка с запряженной в нее бело-рыжей кобылой. Из повозки тут же с фырчаньем выпрыгнула черная тень и кинулась мне на встречу.

Гром, мой верный пес, с трудом мог сдержать эмоции от нашей встречи, и все же был достаточно хорошо обучен, чтобы не залаять. Он принялся скакать вокруг меня, виляя хвостом с такой неистовой силой, что казалось тот сейчас оторвется и улетит в ночь.

– Привет, привет, дружище, – я потрепал пса по голове и почесал за ухом.

– Не смей больше оставлять на меня это блохастое чудовище, Клиф, – проворчал отец, пройдя мимо нас. – Если еще раз мне доведется пробыть с этим зверем больше одного часа наедине, клянусь, что сделаю из него суп. Хоть на что-то сгодиться.

Я проигнорировал слова отца, который всегда не жаловал Грома, но насчет супа явно преувеличивал.

– Ух ты, какой большой, – проговорила Тесса, остановившись на почтительном расстоянии от нас и глядя на моего пса с интересом и опаской одновременно.

– Его зовут Гром, – сообщил я с улыбкой. – Не бойся, он тебя не тронет. Он, по-моему, вообще не умеет кусаться.

– Серьезно? А выглядит таким грозным.

– Потому так и зовут. Гром всегда гремит грозно, но опасности не представляет.

– Однако с громом приходит молния, – напомнила Тесса. – И ее, вот, по-моему, стоит опасаться.

– Да... ну... молнии – это не к нам, – попытался выкрутиться я.

Отец быстро прервал нашу беседу словами:

– Надеюсь, твоя подружка не собирается, как только мы отъедем, вернуться в город и сообщить шерифу обо всем увиденном?

Прежде чем я успел ответить, Тесса заверила его:

– Ни о чем подобном я не помышляю. Мне это совершенно ни к чему.

– Прости, дорогуша, но я давно уже перестал верить людям на слово. Особенно таким симпатичным мордашкам, как ты.

– Она нас не сдаст, – сказал я твердо.

– Ну раз ты так сказал, то я спокоен, – в интонации моего отца сквозила насмешка и ирония. – Сколько вам нужно времени, чтобы попрощаться? Больше пяти минут не дам, так что ни на что серьезно не рассчитывайте. Пусть быстренько отблагодарит тебя вон там, за повозкой, и поехали. Мы и так выбиваемся из графика.

Тесса поморщилась и с опаской посмотрела на меня, пытаясь понять, действительно ли я собираюсь завести ее за повозку и потребовать благодарность.

– Это ни к чему. Она поедет с нами.

– Что?! – воскликнул отец. – Исключено!

– Это не обсуждается.

– Какого черта?!

– Ей с нами по пути, ведь так? – я не сводил глаз с Тессы. – Ты же собираешься вернуться в Мистрейд, к отцу? Мы направляемся туда же.

– Если вы рассчитываете получить за меня выкуп…

– Мы не похищаем людей, – перебил ее я. – Это просто предложение помощи и только. Ты в праве отказаться. Однако поправь меня, если я ошибаюсь, но тебе не очень хочется остаться одной этой ночью, где–то в поле. До Мистрейда путь не близкий, а дороги за пределами городов опасны для одинокой юной девушки, можешь мне поверить.

– Я могу за себя постоять, – сказала Тесса, но в голосе ее не было ни капли уверенности.

– Я верю, – кивнул я. – И не предлагаю тебе услуг телохранителя. Только лишь компанию в дороге. А если наше общество покажется тебе неподобающим, ты сможешь сойти в любом городке по пути.

– Клиф, мать твою! – отец подкрепил свое обращение одним из мощных ругательств, коих в его лексиконе было предостаточно. – У нас нет на это времени!

– Времени на что? Мы едем в Мистрейд, так? Она нас не задержит. Сойдет, когда посчитает нужным, и никак не нарушит твои планы. К тому же, она говорила, что неплохо поет, и даже обещала написать про нас песню.

– Вот уж радость!

– А мне хотелось бы послушать, – я улыбнулся Тессе. – Ну, так что? Поехали?