Ярость

16

– Разойдитесь, разойдитесь, – гнусавым голосом повторял молоденький сержант, следивший за тем, чтобы толпившиеся на тротуаре зеваки не подходили слишком близко.

С важной ленцой милиционер прохаживался вдоль гудящих от напряжения мокрых шлангов, которые, как сытые питоны, плавными извивами уползали в распахнутые настежь двери галереи. Где-то в глубине здания все еще шипели струи, стучали топоры и слышались возгласы. Газончик перед входом в «Свинью» был залит водой и начисто вытоптан сапогами, повсюду в этом зеленом месиве валялись битые стекла, легкий ветерок носил по тротуару разноцветные бумажки и легкомысленно развевал на фасаде оборванное полотнище рекламного баннера. Но суета и беспорядок на улице были лишь прелюдией к тому жуткому разгрому, который творился внутри. Пожарные уже установили переносной свет, и с тротуара было прекрасно видно, что в галерее выбиты стекла, а внутри она черна как сажа. Пламя, очевидно вспыхнувшее где-то во внутренних помещениях, успело обуглить только часть паркета и частично уничтожило мебель, но оно самым жутким образом закоптило белоснежные стены и потолок хорошо известного в городе выставочного зала. После того как огнеборцы окончательно придушили все очаги возгорания и, вылив несколько тонн воды, превратили галерею в парящую вонючим дымом баню, в обезображенных залах появились люди в серых погонах. Дознаватели сразу начали деловито осматриваться и разгребать кучи обгоревших предметов. Когда находили что-нибудь интересное, то подолгу совещались, фотографировали, показывали понятым, а после приобщали всю добытую информацию к делу. В том, что это «дело», и «дело» уголовное, теперь уже никто не сомневался – основной свидетель, он же пострадавшее лицо и, собственно, владелец уничтоженной галереи, находился рядом, в машине «скорой помощи». Врач в голубом костюмчике поспешно накладывал швы на его рассеченную лысину. Дольф лежал на жестком топчане и тяжело дышал. Руки его были сжаты в кулаки, рубашка чуть пониже ворота разорвана и вся заляпана кровью, а на красном от побоев лице вспух огромный, закрывший весь правый глаз, синяк. Врач изо всех сил старался поаккуратнее сшить сильно кровоточившую рану, молоденькая сестричка протирала перекисью царапины, а у отрытой двери медицинской кареты стоял капитан милиции и, не обращая внимания на хирургические процедуры, допрашивал пострадавшего.

– Итак, вы говорите, они избили вас и ничего не взяли? – равнодушным голосом допытывался капитан, как будто речь шла о вполне заурядном событии. – Вон у вас одни часы какие, небось бешеных денег стоят?

Дольф тряхнул рукой и машинально взглянул на часы. Кварцевое стекло швейцарского хронометра от удара покрыла причудливая сетка трещин, но часы продолжали идти и показывали час ночи.

– Ничего я вам не говорю! – зло выкрикнул он.

– Успокойтесь, вам нельзя волноваться, – кладя ему руку на плечо, посоветовал врач.

Заканчивая болезненную для пациента процедуру, он строго обратился к капитану:

– Я могу разрешить вам еще всего несколько вопросов. Возможно, есть сотрясение мозга. Ему нужен покой.

– Хорошо, хорошо! – небрежно бросил капитан. – Тогда еще раз, и максимально подробно – что произошло после того, как вы вернулись? Не пропускайте ни одной мелочи! Важно понять, что можно сделать прямо сейчас, по горячим следам. Около полуночи вы прибыли один и прошли в офис, не закрыв входную дверь? Так? Я вас правильно понял? Что произошло дальше?

Врач обрезал лишние нитки, обработал края раны, убрал с груди пострадавшего салфетку и помог ему подняться. Избитый мужчина с трудом сел и, тяжело дыша, похлопал себя по карманам.

– Хотите курить? – угадал капитан, протягивая ему дешевые сигареты.

В знак благодарности Дольф качнул головой, воткнул сигарету в разбитые губы и с наслаждением погрузился в облако табачного дыма. Капитан воспользовался минуткой и снова просмотрел свои записи.

– Их было трое, и они почти не разговаривали, – стал проговаривать он детали прозвучавших ранее показаний. – Имен не называли, двое били вас, а третий крушил компьютеры и затем поджег ворох рекламных плакатов. Так?

Дольф безучастно кивнул головой. Ситуация, в которой он оказался, и его личное самочувствие были настолько отвратительными, что Дольф только горько усмехнулся, представляя себе весь ужас свалившихся на его голову бед. Однако ухмыляться с разбитым лицом и штопаным затылком очень больно – вместо улыбки вышла искаженная болью гримаса.

– Чего же они от вас хотели? – допытывался капитан.

– Послушайте, Трушевский…

– Грушевский, – поправили его.

– Хорошо, Грушевский. Когда эти люди вошли, мне даже показалось, что они по делу…

– Что значит – по делу? Какому делу?

– Ну, просто по делу, – раздраженно махнул рукой Дольф. – Одеты прилично, в костюмах. И не в дешевых, впрочем, я не помню, все произошло так быстро…

– Была полночь?

– О времени я как-то не подумал, а удивляться было некогда. Один сказал: «Здравствуйте», а другой тут же ударил меня в лицо.

Капитан зачирикал в своих листочках, а врач накапал в стаканчик валерьянки, плеснул воды и протянул его Дольфу.

– Он называл вас по имени? – не отрываясь от текста, спросил капитан.

– Кажется. Да, точно, назвал. Один из них сказал: «Здравствуйте, Рудольф Константинович».

– Так, а что в это время делал третий?

– Не помню.

– Хорошо, что было дальше?

– Дальше ничего хорошего не было. Двое просто принялись меня избивать. Не спеша, по очереди, в какой-то момент один из них ударил меня сзади чем-то тяжелым по голове, наверное факсом, после чего я упал и уже ничего не помнил. Когда я очнулся на полу, в офисе – жутко воняло горелой пластмассой, я распахнул дверь и увидел посреди экспозиции костер из картин и мебели. Помню, что схватил огнетушитель, однако струя оказалась такая слабенькая, а дым сделался такой вонючий, что я кинулся к дверям, но они были подперты снаружи. Честно говоря, я совсем растерялся. Единственное, что я знал точно, – потеряю сознание, если не выберусь наружу. Я выбил огнетушителем стекло и полез в окно. Все было как в тумане, кружилась голова, уже на улице какие-то прохожие вызвали пожарных.

– Кстати, а что вы так поздно делали в галерее?

Дольф потер рукой лицо и, мучительно поморщившись, стал вспоминать события минувшего часа.

– Что я тут делал?

– Да, что вы ночью тут делали? – повторил свой вопрос капитан. – Ведь галерея не работает ночью? Или я что-то путаю?

– Действительно. Что я здесь делал?

Дольф, раскачивая перевязанной головой, стал вспоминать.

– Я приехал от своих художников и собирался посмотреть, все ли в порядке… Ах ты… Боже!!! – побледнев и испуганно округлив глаза, прошептал Дольф.

– Что? – встал в стойку капитан. – Вы что-то вспомнили? Говорите!

– Так это же они и есть! – возопил Дольф, вскакивая на ноги.

– Кто они?

– Ну, эти психи, националисты, которые были на выставке.

– Так, вот с этого места подробнее, кто был, на какой выставке…

Дольф вне себя от волнения выскочил из машины «скорой помощи»:

– Как я сразу не понял, что это месть за картину!

В это же мгновение посреди проезжей части затормозила легковая машина с логотипом федерального телеканала, из нее в спешном порядке стала выгружаться съемочная группа. В считаные секунды телевизионщики вытащили весь свой скарб, установили камеру, зажгли свет и стали снимать происходящее. Капитан захлопнул папку и выразительным жестом потребовал от подчиненных убрать прессу. Два смущенных сержанта вяло пошли представляться.

– Так, быстро, в трех словах, – снова насел на Дольфа капитан, пытаясь завладеть вниманием впавшего в истерическое волнение пострадавшего. – Какие националисты? Кто хочет мстить? Говорите конкретнее.

– Наши художники нарисовали картину, – запинаясь, начал пояснять Дольф. – Но из-за этой чертовой картины разразился скандал, и, как нам стало известно, какие-то уроды собрались отомстить.

– А где живут эти художники?

– На Каменном.

– Точнее?

– Чернопрудный канал, подъезд с Семеновской линии, дом семь, особняк нашего фонда…

Капитан посмотрел на часы и выхватил у одного из своих подручных рацию.

– Срочно наряд на Каменный, Семеновская, семь, есть ориентировка, возможен криминал.