Ярость

4

– Лот номер сто шестнадцать, – поставленным голосом объявил представительный спикер с трибуны. – Работа современных российских художников Ильи и Михаила Лобановых, «Среди волн». Холст, масло, два на три метра, две тысячи пятый год.

– Наконец-то! – утомленным шепотом обратилась к своему спутнику эффектная блондинка в пятом ряду аукционного зала. – Если бы я знала, что это так долго, то сняла бы тут номер.

Сидящий рядом с дивой Виктор согласно кивнул, но с улыбкой заметил:

– Вы здесь всего час и уже устали. Пожалейте меня – я тут с четырех дня. У нас сегодня прошло продаж старых мастеров почти на три миллиона.

Марьяна возбужденно сверкнула глазами и заерзала на месте. На вид ей было около тридцати лет, стройная, с плотно наполняющим кофточку бюстом, лицо капризное с неестественно большими губами. Нефтяная королева Марьяна Рогулина прибыла на аукцион в довольно демократичном наряде, но ее шею украшал сверкающий полумесяц белого золота, а на пальцах и в ушах голубоватым огнем сияли массивные бриллианты.

На стоящем в центре ярко освещенного подиума мольберте установили картину – купающаяся в сочной, бирюзовой пене пышнотелая девица, окруженная порхающими райскими птицами и резвящимися вокруг дельфинами.

– Экспертная оценка художественного фонда мсье Тропинина, – продолжил свои пояснения спикер.

Блондинка еле заметно толкнула Виктора локтем.

– Мсье Тропинин, вас тут серьезно уважают, – игриво прошептала она, победно улыбаясь.

– Начальная цена лота – сорок тысяч.

По раззолоченному залу конференс-холла пронесся еле слышный гул голосов. Не дожидаясь начала торгов, девушка энергично подняла флажок с номером.

– Мадам в пятом ряду, номер пятьдесят пять, сорок тысяч! Сорок тысяч раз!

Окинув взглядом зал, Виктор негромко сказал:

– Ну вот. Как и обещал. Ее взяли на торги, теперь она ваша и вполовину дешевле, чем тогда в галерее. Смелее, Марьяна.

Аукционист вознес молоточек:

– Сорок тысяч два! Сорок тысяч три!

В последнюю секунду перед вожделенным ударом какой-то полный господин с небольшой блестящей от пота лысиной, сидящий прямо перед Виктором и Марьяной, неожиданно выбросил свой номер вверх.

– Номер четырнадцать, пятьдесят тысяч! – оживился крупье.

Удивленно уставившись на лысого толстяка, Марьяна еще раз азартно подняла руку.

– Номер пятьдесят пять, шестьдесят тысяч!

Тут же какая-то женщина в черном костюме, не прекращая разговора по телефону, включилась в торг, следом за ней поднял руку молодой мужчина в темных очках, за ним – опять толстяк.

– Восемьдесят тысяч, девяносто тысяч, сто тысяч! – воодушевленно трубил спикер, только и успевая указывать молоточком в сторону торгующихся.

Растерянно оглядывая конкурентов, Марьяна упрямо подняла руку на цифре сто двадцать тысяч:

– Черт бы их всех побрал! Откуда они только взялись?

– Говорите тише, – вполголоса попросил ее Виктор. – Тут половина зала выходцев из России, есть очень влиятельные фамилии, меня многие знают. Так не принято.

– Да-да, конечно, – перешла на конспиративный шепот Марьяна. – Но кто эти люди? Вы их знаете? Их было не видно, не слышно, и вдруг на тебе пожалуйста, черт! Уже сто сорок!

Виктор устало вздохнул и посмотрел в потолок.

– Я же уже купил то, что просил Иван, – зашептал он Марьяне. – Откажитесь. Далась вам эта «Картина Жизни»? Тем более так дорого?

– Ну уж нет! Черта с два! – забыв о русскоязычных соседях, зло воскликнула бриллиантовая девушка и, снова спохватившись, раздраженно зашептала: – Вы меня плохо знаете, Виктор Андреевич, я не какая-то там фондовая дешевка с Рублевки! Все эти лузеры уже завесили Близнецами дома, а я буду посмешищем! Плевала я на деньги – дело принципа!

Красная от злости, она снова подняла руку.

– Сто пятьдесят тысяч! Кто больше?

Марьяна нервно покрутила головой, выискивая в зале своих соперников, но те выжидающе притихли: толстяк уткнулся в каталог, дама в черном костюме, безразличная к происходящему, беседовала со своим соседом, а мужчина в очках спокойно сидел на своем месте и, казалось, едва заметно улыбался.

Почувствовав в пересохшем от волнения рту соленый вкус победы, Марьяна еще раз энергично потрясла своим номером.

– Сто пятьдесят тысяч три! Продано номеру пятьдесят пять за сто пятьдесят тысяч! – радостно объявил спикер.

Картину унесли с подиума, а ее место тут же заняла другая работа.

– Ну вот, – вставая и надевая пиджак, спокойно изрек Виктор, – так или иначе, но вы добились своего. Уважаю ваш бойцовский характер.

– Ну что вы, это все благодаря вам, – счастливо улыбаясь, запротестовала Марьяна.

Она встала, повернулась спиной к спикеру и, прищурившись, посмотрела на злокозненно улыбавшегося мужчину и даму в черном. В зале уже успели объявить новые торги, и те, разглядывая следующий лот, не заметили испепеляющего взгляда победительницы. Насладившись моментом, шикарная русская блондинка безразлично бросила каталог аукциона на кресло и, подхватив сумочку, направилась к выходу.

– А знаете что, Виктор Андреевич, – голосом довольной кошечки промурлыкала она, беря своего консультанта под руку и спускаясь с ним по мраморной лестнице в холл отеля. – За сто пятьдесят тысяч она мне еще больше нравится!

– Если честно, я согласен с вами. Картина ранняя, таких уже и нет сейчас. Это еще самое начало их проекта, а он почти распродан, и к тому же поверьте, уже очень скоро их работы будут стоить в разы дороже.

– Вы думаете? – удивилась Марьяна, восторженно глядя на респектабельного Виктора Андреевича.

– Уверен. Есть информация.

– Виктор Андреевич, дорогой, едем к нам! Пожалуйста! Ванечка прилетел из Лос-Анджелеса, устроим вечеринку, погудим, отметим наши покупки! У нас сегодня целый самолет гостей, русские из Калифорнии. Иван привез такого повара, тайца, обалдеть… И потом, ваши комиссионные, нет-нет, не машите головой! Вы же работали. Не возражайте.

Как только Тропинин и Рогулина покинули отель, из зала, где продолжались аукционные торги, один за другим вышли трое: дама в черном костюме, полноватый господин с лысиной и улыбчивый мужчина в темных очках. Тихо переговариваясь, троица неспешно проследовала на огромный балкон бара, где уселась за столик между кустов розовых бугенвиллей. Вслед за ними на балкон вышел франтоватый красавец a-la Monte-Carlo. Простоватый с виду водитель Сергей преобразился до неузнаваемости, – на нем был черный визитный костюм, щегольские лаковые туфли, бабочка. Набриолиненный красавец подошел к перилам балкона, вальяжно осмотрел морскую даль, а после важно присел за их столик.

– Мадам, мсье, Виктор поручил мне завершить наши дела. – Сергей говорил по-французски ужасно, но собеседники закивали головами и заулыбались.

– Для нас всегда большая честь работать с вашим фондом, – заверила Сергея мадам в черном, расстегивая для большей убедительности две верхние пуговицы на жакете.

– Итак, к делу!

С интересом присматриваясь к вздымающемуся от волнения бюсту дамы в черном, Сергей выудил из внутреннего кармана пиджака три одинаковых желтых конверта.

Миллиарды ярких бликов зыбко дрожали в черном зеркале спокойного моря, и в этом космосе отраженного электрического света рядом с нарядно освещенной «Milena Pacific» усыпляюще хлюпали бортами сотни пришвартованных яхт и маленьких пароходиков. Ночь выдалась тихая, спокойная. На защищенном от волн внутреннем рейде стоял полный штиль. Влажный воздух моря и солоноватый запах вечно мокрых прибрежных камней смешивались с ночной прохладой, наполняя легкие свежестью, а душу безмятежностью и ощущением удивительного покоя. Пряными нотками к этому морскому коктейлю нежно примешивался запах бурно цветущих на набережной пиний.

Чтобы смех и гудящая басом музыка не мешали разговору, Виктор вышел из залитого светом салона и по белым полотняным дорожкам, укрывающим тиковую палубу, прогулялся на ют.

– Неужели тебе это удалось? – Голос Дольфа в трубке казался каким-то далеким и тревожным. – Я, конечно, безумно рад, но меня не покидает ощущение, что мы строим песочный замок. Неужели сто пятьдесят?

Виктор медлил с ответом. Разглядывая с высокой палубы веселые компании туристов на бульваре Антуана Первого, он думал не об удавшемся аукционе, а об опасном поцелуе, которым наградила его урчащая от страсти хозяйка яхты. Выпив несколько бокалов вина, Марьяна, весь ужин не сводившая с него пылающих восторгом глаз, заманила на нижнюю палубу и вцепилась с неженской силой. Чтобы не задохнуться от ее поцелуев, пришлось дать клятву похитить ее сегодня же ночью, как только гости как следует разгуляются и сорвутся в казино.

Именно эта сладкая перспектива туманила ум и, путая планы, мешала контролировать ход событий.

С давних пор, с первых еще студенческих похождений, он помнил волнующее ощущение сладострастного заговора и собственной двуличности, которое возникало у него всякий раз, когда он собирался наставить рога своим доверчивым друзьям, а позже подчиненным и партнерам.

– Послушай, Дольф, – Виктору как-то сразу прискучило продолжать разговор, – ложись спать. Завтра я прилетаю дневным рейсом, увидимся у Зиновия. Можешь быть уверен – уже завтра об этой продаже будут знать все.

Окончив разговор, он еще раз оглядел хорошо знакомую городскую перспективу. Внизу, у самой воды, на причале среди вытащенных на сушу катеров двумя горящими зрачками в сумерках хищно светились огни поджидавшей его машины. Над причалом веселая и полная света набережная, жизнь на которой не угасает до поздней ночи. Чуть выше порта в направлении мыса Ай старая городская крепость, правее княжеский замок, еще дальше – бесконечная череда стен, домов, крыш и возвышающаяся над всем этим высотка «Парк Сен-Ромен». Иссиня-черное небо накрывало залитый электрическим светом город денег и надежд, а между чернильными от мрака ночи облаками и рваным силуэтом городских крыш вдали угадывались темные контуры горы Ажель.

– Мсье Тропинин! Мсье Тропинин! – возникший как из-под земли стюард в белоснежном кителе просительно выгнул спину. – Хозяин послал за вами. Он просит помочь ему разрешить спор между гостями по поводу картины, которую только что доставили с берега.

– Виктор Андреевич! Дорогой! – прогудел зычным басом Иван Рогулин, поднимаясь с дивана и широко расставляя руки. Он простовато, но по-медвежьи крепко заключил Виктора в свои объятия.

Огромный ростом, с плотным мускулистым телом Рогулин выглядел настоящим сибиряком, подлинным богатырем, способным на своих кряжистых ногах вынести все земные труды и печали. Природа щедро одарила его тело силой, но лицом он был страшен: многие пугались смотреть ему прямо в глаза. Даже в минуты такого умиления, как сейчас, его зверообразная внешность заставляла содрогаться. Многим из сидящих рядом невольно вспоминались давние истории из его молодости, когда в пылу спора или перед лицом опасности Иван, теряя самообладание, мог убить обидчика ударом кулака.

– Вот рассуди нас, они меня заели. Смеются надо мной. Дантисты проклятые, сволочи, просто зашлись от хохота, только увидели, что вы с Марьей купили сегодня. Ну, чего вы улыбаетесь? Давайте, повторите еще раз, что вы тут мне болтали про своего Гугихайна, – пророкотал он, обращаясь к кому-то из своих друзей, плотным полукольцом окруживших стоящую у стены картину.

Сашка и Аллочка – зажиточная семейная пара, иммигрировавшая в США еще на заре перестройки, – радостно улыбаясь, обернулась на зов и охотно включилась в художественную дискуссию.

– Не Гугихайна, а Гуггенхайма, – с едва заметным акцентом поправил Сашка. – Нет, я, конечно, не специалист, но это очень забавная картина. Такое ощущение, что увеличенный детский рисунок. Правда, Аллочка?

Аллочка внимательно взглянула на Тропинина и, не увидев в нем ни малейшего протеста, стала развивать мысль мужа:

– Даже не столько детский рисунок, сколько непонятно каким образом сформированная композиция. Вот хотя бы центральная фигура купающейся девушки: взгляните, как все перекошено.

Шумная компания стала постепенно возвращаться к столу. Наконец все расселись, взяли в руки бокалы и продолжали обсуждать картину.

– Яркая, кричащая цветом, нереальная вода, – эмоционально твердила Аллочка. – В ней, как дыра в холсте, – нелепое тело. Не женщина, а какой-то борец сумо! И почему она почти красная? От стыда? Смотрите, у дельфина мужской член и, судя по всему, наступила эрекция. Как вам? А это что за куски чьих-то ног, и вон еще рука?

Марьяна не выдержала и возмутилась:

– Какая же ты, Алла, дура! Дались тебе эти члены, руки… Они потому тут нарисованы, что картина – часть огромного сюжета. А всего сюжетов – сто. Если их все собрать и составить вместе, то получится огромное полотно. Оно и называется «Картина Жизни». Мне эта картина просто нравится.

– Чем же? – задорно крикнул кто-то из гостей.

– Ну, не могу объяснить.

– Всем нравится, но за сто пятьдесят никто бы не купил!

– Ну, не знаю, сейчас это очень модные художники.

– Где? – загоготали гости.

– В Москве, в Питере, – отбивалась Марьяна. – У тебя-то в доме что висит? Небось то же, что и в офисе, плакаты из супермаркета? Да скажите же вы им, Виктор Андреевич!

Виктор замкнул на себе все взгляды, помолчал и неожиданно предложил:

– Кто может вспомнить – вспоминайте! Вспомните, что было сто лет назад.

– Что было сто лет назад? – заволновалось заинтригованное общество.

– И сто, и сто пятьдесят, и пятьсот лет назад в искусстве наступали схожие ситуации. Ну давайте возьмем кого угодно, ну хотя бы вот пример: Арчимбольдо, Ван Гог, Модильяни. Всем знакомы эти имена? Хорошо, так вот, все они когда-то были современными художниками, но история искусства не делает тайны из того, что их творения, мягко говоря, не всегда нравились современникам. Чаще всего их попросту поносили и считали неадекватными бунтарями, бездарями, плохими рисовальщиками, отступившими от канона, веры и морали. Люди смеялись над их работами. Да-да, смеялись, и еще громче, чем вы сейчас, да и стоили они тогда гроши.

– Ну а при чем тут вера, мораль и канон? – нетерпеливо нахмурившись, возразил Сашка. – В купленной вами, простите за определение, мазне нет ни того, ни другого, ни третьего.

– Вот именно! – с улыбкой согласился Виктор. – Ни того, ни другого, ни третьего. Но есть четвертое.

– Четвертое?

– Да, четвертое. Я, как вы изволили выразиться, специалист и поэтому охотно отвечу – существует некое не оглашаемое условие, тайное обстоятельство, без которого никто даже не запомнил бы имени автора. Обстоятельство это скрыто от глаз, но, уверяю вас, оно и есть самое главное из того, что вам нужно знать про ту или иную картину, когда вы собираетесь ее покупать.

Виктор встал с дивана, прошелся вдоль стола и остановился у полотна.

– Скажу вам более того, – продолжил он после короткого раздумья. – Без этого четвертого и, как выясняется, самого важного обстоятельства не только эта картина, но и вообще все современное искусство, да и любое другое творчество, будут лишь рядом никем не замеченных усилий, направленных на банальное украшение нашей с вами земной и, простите за откровенность, глубоко материалистической жизни.

После заявления в салоне повисла напряженная тишина.

– Боже, как все скучно, – капризно заныла какая-то девица.

– А-а! Нечем крыть! – загоготал подвыпивший Рогулин. – Виктор Андреевич на этом собаку съел. Это тебе, брат, не с имплантами во рту ковыряться. Га-га-га!!

– Ваня! – тревожным голосом откликнулась Марьяна.

А Ваня и не думал униматься:

– Мне, может, картина тоже не нравится: так, благо, что недорого стоила. Но я же молчу! Молчу, потому что купил ее по другой причине – хочу человечка в нее одного завернуть…

– Иван!!! Что ты болтаешь?!

– Молчу, молчу…

Марьяна приняла из рук официанта бокал шампанского.

– Не слушайте его. Напьется и мелет на людях не пойми что. Дело в том, что я давно хотела ее купить. Она мне нравится. Могу себе позволить. Сразу не вышло, но теперь Виктор Андреевич довел все до конца.

Уязвленный Сашка тоже встал из-за стола, подошел к Тропинину и внимательно уставился на холст.

– Мне не то чтобы нечем крыть, просто вы так и не пояснили суть тайного и важнейшего обстоятельства, которое наполняет эту глупую картину столь важным смыслом.

– Да-да, действительно! – оживленно поддержали его обескураженные товарищи.

– Вы действительно хотите знать? – Виктор всем корпусом повернулся к столу и выжидающе замер.

– Да, да…

– Самое главное в этой картине – мой совет ее купить.

Рогулин захохотал так громко, что на столе дрогнули изящные фужеры на длинных ножках. Постепенно к циклопическому смеху хозяина добавились более человеческие голоса его гостей, и еще несколько минут бешеное русское веселье было слышно над всей акваторией порта.

– Утер носик детям! – плача от смеха, не унимался Иван. – Красавец! Обожаю. Нет, ты видел их лица?! Уха-ха-ха!

В кармане у Тропинина опять требовательно зазвонил телефон, и следом в ночной тишине судовой колокол пробил десять вечера.

– По коням! – заорал встрепенувшийся Иван. – У меня здесь, правда, есть и свой стол для «блек джека», но в городе веселее. Виктор Андреевич, дорогой, поехали с нами, я же завтра уплываю на Кипр, когда еще свидимся?

– Нет, Иван, не проси. Завтра в Петербурге большая выставка, через неделю бьеннале в Шанхае. Дела.

Развеселившиеся гости стали подниматься.

– Петербург красивый город. Прикинь и на меня там что-нибудь, – прощаясь уже на палубе, громко кричал Иван. – Про деньги не думай, если что-то стоящее, бери. Ну, давай по-русски обнимемся, а то ты тут совсем офранцузился.

Рогулин в который раз за вечер сгреб Виктора в охапку и, крепко хлопая его по спине, прошептал на ухо:

– Встретишь в Питере лысого умника, Дольфа, напомни, что Рогулин его не забыл.

– Как скажешь, – спокойно ответил Виктор. – Только подберу момент получше.

– Подбери, подбери. Хорошо, что ты меня понимаешь.

– Я еще позвоню.

С трудом отлепившись от гостеприимного хозяина, Виктор заметил его взволнованную жену. Марьяна делала вид, что беседует с какой-то своей подругой, но глаза ее были полны страстной надежды и влажно смотрели на прощающихся мужчин.

– Виктор Андреевич! – не утерпела она. – Я вам так благодарна! Мне так жаль, что вы нас покидаете. Я очень надеюсь на то, что мы еще сможем увидеться снова, – почти прошептала она ему на ухо, делая жаркое ударение на слове «снова».

Под теплым лучистым взглядом мужа Марьяна дружески поцеловала Виктора Андреевича в щеку и захлопала ресницами, лисьей хитростью понимая, что сладким мечтам сегодня сбыться не суждено.

Когда Виктор спустился с трапа, к ногам упал поток ярчайшего света, и, шелестя шинами, по причалу пронесся блестящий лаком «ауди». Виктор поднял голову и улыбнулся напоследок глядевшим на него с высокой палубы хозяевам яхты. Рогулин на прощанье энергично замахал ему рукой, а Марьяна, воровато оглянувшись, приложила два пальчика к своим пухлым губам и послала Виктору воздушный поцелуй.

– Ну что, Сергей, как наша «святая троица»? – довольным голосом поинтересовался Виктор, усаживаясь в машину. – Деньги передал? Все остались довольны?

– Виктор Андреевич! Да актеришки просто обалдели от счастья!

Виктор нахмурился, он не любил просторечий и жаргонных выражений.

– Изъясняйся культурно.

– Извините, – тут же поправился Сергей. – Деньги передал, они всем довольны и очень просили всегда обращаться только к ним.

– Завтра мы вылетаем в Петербург.

– Виктор Андреевич, пять минут назад звонили из Америки. Ваша линия была занята, и переадресация вывела звонок в машину.

– Кто звонил?

– Микимаус. Он сообщил, что Руф Кински только что вылетела в Россию. Они сейчас уже в воздухе, и если не будет задержек, то прибудут в Петербург завтра около девяти утра.

– Ну и прекрасно, – прошептал Виктор. – Значит, все по плану, но мы вылетим сегодня, первым же рейсом.

– Домой будете заезжать?

– Нет. В аэропорт!