Юконский ворон

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Белый убийца мог бы еще жить. Раз, два, три, четыре, еще два да один заряд я истратил на сову. Семь! Семь смертей для детей Ворона! Но он их так далеко упрятал в свою сумку, что не смог сразу достать, а может быть, даже и забыл, что они у него есть. Я ничего не трогал. Маленькое ручное ружье взяла себе Ке-ли-лын. Остальное лежит все перед тобой, Белый Горностай. Ты видишь, что я прав. Нельзя, чтобы сердце было всегда напряжено, как тетива лука. Ты спал у костра, спал здесь, и кровь твоя течет ровно. Теперь мы заняты делом.

Так говорил индеец Кузьма. Слабый свет проникал в окно, затянутое кожей налима. Семья индейцев сидела в углу хижины, рассматривая своих гостей. Загоскин вынимал из походной сумки один предмет за другим. Сверху лежал молоток с отъятой ручкой — с такими ходят разведчики руды, затем свернутое вчетверо цветное одеяло. В недрах его покоились буссоль, циркуль и чистая бумага вместе с карандашами, кистью, красками и твердой тушью, заключенными в металлический футляр. Банка с крупным черным чаем, галеты, кусок солонины, завернутый в газету «Земной шар», теплое белье, коробка мармелада. Кажется, все…

— Вот что, Кузьма, — сказал Загоскин, — отдай это все индейцам! — И он отодвинул в сторону одеяло, мармелад и солонину. — Галеты и чай пригодятся нам. Положи их в свою сумку…

Кузьма с увлечением начал делить подарки. Концом своего сверкающего ножа он распорол одеяло на четыре части и роздал куски женщинам. От восторга они прикрыли глаза жесткими и длинными ресницами.

Солонину бросили в общий котел. Потом Кузьма вышел из хижины, собрал всех индейцев и роздал им по куску разноцветного мармелада, показав наглядно, как надо поступать с ним. Восторгам не было конца. Старые воины старались как можно дольше продержать мармелад во рту. Один седой старик предлагал даже выменять свой старинный, весь избитый стрелами деревянный щит на второй кусок лакомства.

— Мне все равно уже не воевать, — говорил он, заглядывая в глаза Кузьме, но тот остался непреклонным.

— Щит еще хороший, — ныл старик, — он побывал в битвах и выдержал все — стрелы кенайцев, дубины жителей моря… Бей его хоть куском небесного камня — он не расколется… Клянусь Великим Вороном!

— О каком небесном камне ты говоришь? — быстро спросил Загоскин старика, услышав его клятвы у порога хижины. — Зайди сюда, старый воин.

— Камень упал с неба… Он горел в небе, потом остыл и почернел. Он был большой, но, когда Великий Ворон выронил его из когтей, он разбился. Когда камень падал — ночь сделалась светлой от горящего облака…

— Когда это было?.. Кузьма, расспроси его как следует и хорошо все запомни. А сейчас скажи, старый воин, где этот камень?

— Он у меня, — обрадовался старик так, что волчьи клыки в его ожерелье запрыгали на тощей груди. — Дай мне сладкого льда, и я сейчас принесу камень, упавший с неба.

Так был добыт осколок Юконского метеорита — темный камень, покрытый сверху почти прозрачной коркой.

Загоскин сказал, чтобы Кузьма спрятал камень на дно мешка.

— Тут есть что-то еще! — обрадованно крикнул Кузьма. Он нащупал твердый комок в углу сумки.

Это был мешочек из замши, перевязанный красной шелковой ниткой.

— Он маленький, но тяжелый, — сказал Кузьма, подбрасывая мешочек на ладони. Загоскин взял мешочек из рук индейца и торопливо развязал шелковую нитку. Его ладонь мгновенно отяжелела, когда он высыпал на нее плотные, чуть мерцающие зерна. Он не верил своим глазам. Кровь отлила от сердца, потом стремительно возвратилась и застучала в висках.

— Золото… — пробормотал Загоскин. — Бог мой… Он искал золото и нашел его. Кузьма, понимаешь ли ты, что это значит?

— Ты знаешь больше меня, русский тойон, — бесстрастно ответил Кузьма, выпустив клуб табачного дыма. — Детям Ворона золото не нужно. Наша дорога — под знаком Великого Ворона. Что такое золото — я знаю: вот у попа Ювеналия был золотой крест, потом — золото на плечах у русских тойонов. Может быть, и кружок с женщиной у белого убийцы был из золота?

— Кузьма, видел ли ты золотые кружки и кресты на груди у русских тойонов? Так вот теперь тебе дадут такой кружок на грудь. Я попрошу об этом главного русского тойона в Ситхе. И это за то, что ты меня спас, за то, что — пойми ты — мы с тобой узнали, что на Квихпаке есть золото.

Кузьма кивнул головой и засмеялся.

— Зачем мне крест или кружок, тойон? Пусть лучше дадут их тебе, а индейца Кузьму вместо награды отпустят жить, где он хочет.

— Мне их никогда не дадут, Кузьма! Как тебе это рассказать?.. Русские тойоны когда-то сняли золото с моих плеч вовсе не для того, чтобы его мне возвратить. Ты тоже никогда не получишь свободы. Мы оба с тобой аманаты. Понимаешь теперь? — Загоскин быстро заходил по хижине. Его тень мелькала то на окне, затянутом налимьей кожей, то на стене.

— Стоит ли из-за золота меняться в лице? — спросил Кузьма. — Пусть оно лучше лежит в земле, в камнях. Твои плечи крепки и широки и без этого золота. Сердце твое — смело и смелей не будет, если ты будешь носить против него золотой кружок.

— Ты — индеец, я — русский. Желал бы ты добра своему племени? Я не получу ни пылинки золота Квихпака, даже если его было бы много, если бы целая гора, как Эджкомб в Ситхе, целиком была золотая. Но я не могу скрыть от своего народа то, что мы нашли.

— Ты знаешь больше меня, Белый Горностай, — сказал индеец Кузьма задумчиво. — Мне всего этого не понять. Теперь посмотри, Белый Горностай, что я подобрал, когда мы убивали человека на широких лыжах. Я спрятал это за пазуху. — Индеец протянул Загоскину зажатый в кулаке бумажный ком.

Они долго расправляли обрывки плотной бумаги, раскладывая их на полу.

Работа продолжалась до вечера, когда хозяйка хижины зажгла светильник из Мамонтова зуба с выдолбленной в нем лункой для жира.

— Сын Ворона! — крикнул Кузьма. — Дай нам вон тот старый гладкий щит. Мы тебе хорошо заплатим за него. Смотри, русский тойон, что я придумал. Облей щит водой. Теперь мы наложим все эти куски на щит и вынесем его на холод.

Загоскин рассмеялся. Как ему самому не пришла в голову такая простая мысль? И вскоре на поверхности гладкого щита возникла карта бассейна Юкона. Пуская дым из трубки, Кузьма внимательно разглядывал наспех сделанный чертеж.

— Иноземец ошибся здесь, — говорил Кузьма, — эта большая вода — не залив, а озеро Ментох. И тут… Ты ведь знаешь, что Квихпак одна река — от моря до гор, что делить ее нельзя, как нельзя делить ветвь на дереве. То, что я чертил тебе на снегу, вернее, чем это. Но, клянусь святым Николой, видно, что убийца прошел от Великих Гор до устья Нулато, — на этом пути ошибок у него нет! — Черный ноготь индейца скользил по чертежу.

На притоках Квихпака всюду виднелись кружки; некоторые места были заштрихованы.

— Где вы его убили? — отрывисто спросил Загоскин.

— Вот здесь, — ответил Кузьма, вглядываясь в чертеж. — Конец речки, ущелье, россыпь камней, тут — дерево, с которого Одноглазый пускал стрелы в иноземца.

Загоскин взял карандаш и поставил черный крест на месте, указанном Кузьмой.

Потом жадно накинулся на газету. Как давно не видел он печатного слова — хотя бы чужого! Газета «Земной шар» писала о русских людях на Юконе. Он с удивлением нашел свое имя в списке открывателей. В статье упоминались Колмаков, Глазунов, Лукин.

«Следят за нами соседи…» — подумал Загоскин.