Юлий Ким

Живем мы в нашем лагере.

Ребята, хоть куда.

Под красными под флагами

Ударники труда.

Кругом так много воздуха.

Сосняк тебе, дубняк,

А кроме зоны отдыха.

Есть зона просто так!

Начальник наш родитель нам.

Точнее скажем — кум,

И под его водительством

Беремся мы за ум.

Живем мы, как на облаке.

Есть баня и сортир,

А за колючей проволкой

Пускай сидит весь мир!

— Ну как у вас по линии генлинии?

— Все то же направленье — в лоб!

— Ну как у вас по части спецчасти?

— Все то же управленье — стоп!

— А как же вы тогда живете-можете?

А что же вы тогда жуете-гложете?

— А вашими ж молитвами.

Все так же, как всегда ж:

Тише едешь — дальше будешь.

Не обманешь — не продашь!

Было пятьдесят шесть.

Стало шестьдесят пять.

Во, и боле — ничего!

Как умели драть шерсть.

Так и будем шерсть драть.

Цифры переставилися, только и всего!

— А как у нас по курсу искусства?

— Рады стараться, боже, ЦК храни!

— На что же вы стараетесь-равняетесь?

— Только на «Правду», кроме нее ни-ни!

— А чем же вы тогда живете-дышите?

А что же вы тогда поете-пишете?

— А вашими ж молитвами.

Все так же, как всегда ж:

Тише едешь — дальше будешь.

Не обманешь — не продашь!

— А как у нас по линии марксизма?

— Ленин гений, Сталин покамест нет!

— А как у нас по части коммунизма?

— До него осталось пятнадцать лет!

— А ну как если к сроку не построите,

То чем же вы народ-то успокоите?

— А вашими ж молитвами,

Все так же, как всегда ж:

Тише едешь — дальше будешь,

Не обманешь — не продашь!

Было пятьдесят шесть,

Стало шестьдесят пять.

Во, и боле ничего!

Как умели драть шерсть.

Так и будем шерсть драть,

Цифры переставилися, только и всего!

Люди все как следует спят и обедают.

Чередуют труд и покой,

А я, бедный, общество ведаю, ведаю,

А оно заведует мной.

А оно все требует, чтоб его ведали.

Изучали вдоль, поперек,

И притом не как-нибудь хитро и въедливо,

А вот только так — и назубок.

Вундеры и киндеры вовсе замучили,

Не жалея сил молодых —

Ставят мне вопросики острые, жгучие,

А я все сажуся на них.

Я им говорю: «Дескать, так-то и так-то, мол,

А если не так — значит, ложь!»

А они кричат: «А где факты, мол, факты, мол,

Аргументы вынь да положь!»

И хоть я совсем человек не воинственный,

Все-тки погожу, погляжу,

А потом возьму аргумент свой единственный.

Выну и на них положу!

Выберу я ночку глухую, осеннюю,

Уж давно я все рассчитал —

Лягу я под шкаф, чтоб при слабом движении

На меня упал «Капитал»…

— Послушайте, да вы, наверно, слышали:

Опять у нас берут за анекдоты!

Да вот недавно Иванова вышибли

С работы — ну что за идиоты!..

— А слышали, опять готовят акцию:

Твардовского задумали отставить!

Уж коль не человека, так редакцию —

Ну надо ж кого-то обезглавить!

— А вы небось знакомы с этим опусом:

Его писал, конечно, Солженицын.

За это можно семичастным образом

Накрыться так годиков на тридцать!..

— А как вам эти клятвы-заверения.

Что вымерли у нас антисемиты?

А Бабий Яр заброшен тем не менее.

Как будто они все там зарыты!..

— А как вам эта глупая комедия

С мощами неизвестного солдата?

Да все вообще пятидесятилетие —

Вот дата, тут года маловато

Для всех парадов пламенных,

Докладов твердокаменных.

Уж то-то будет скука:

Ни шепота, ни ропота.

Зато простор для топота

И грохота, и стука,

И стука…

— Ну хватит, нам пора и познакомиться.

И личность ваша вроде мне знакома…

(Говорит первый и показывает красную книжечку.)

— Да-да, конечно, мы встречались, помнится,

У дома напротив гастронома…

— Напротив «мира Детского»?..

— У моста Кузнецкого.

— На площади Дзержинского?..

— Того, я сделал жизнь с кого.

— Я шел на заседание!..

— А я шел на задание!..

— Так пойдем разопьем поллитровочку

Под прелестные песни Высоцкого!

— Подарю вам такую листовочку!..

— А я вслух почитало из Троцкого!..

Господа и дамы.

Какое счастье — шмон!

Российские жандармы.

Низкий вам поклон!

В партикулярном платье, —

Ни шпор, ни портупей, —

Да здравствуют спасатели

Чистоты моей!

Как вынесли Набокова,

Я громко зарыдал:

Ведь я в какое логово

Чуть было не попал!

Как взяли Солженицына

За бабкиным трюмо —

Тут до конца проникся я.

Какое я дерьмо!

Как вынули Бердяева

Из папиных штиблет —

Маленько стал оттаивать,

Наметился просвет.

Как взяли Авторханова

Из детского белья —

Ну просто начал заново

Дышать и думать я!

С ужасными записками

Я сам отдал тетрадь

И все им дальше высказал,

Что думал записать…

Спасатели, у дьявола

Вы взяли свой реванш:

Теперь я — раса табула,

А вам всегда — карт-бланш!..

Сэкономил я на баночку одну.

Да не вытерпел — глотнул, оставил треть,

И поехал в подмосковную Дубну —

Там на Галича хоть глазом посмотреть.

А Дубна — она, ох, не близенько,

А в Дубне одна только физика.

Никаких людей, словно померли.

Никаких идей — только формулы.

Позитроны, фазотроны, купорос —

Разгребаю я всю эту дребедень,

А как кончился физический нанос.

Вижу Галича с гитарой набекрень.

Он сидит себе, нога на ногу,

Будто на губе, будто надолго.

Ох какая ж чушь, блажь которая

Человека в глушь запроторила?!

А мне Галич отвечает: «Ты садись

Да пройди ты свою баночку до дна.

Я ведь сам сюда приехал на всю жизнь

И не выеду отсюда ни хрена!

Чай, протоны все тебе застили,

А ведь в них вся соль, в них все счастие.

Только тут и жить для своих целей:

И струна звенит, да и сам целей!»

Я расстегиваю свой комбинезон.

Достаю газетку — на, мол, посмотри.

А в газетке написано:

«Сообщение ТАСС: Переворот в Москве.

Первый декрет новой власти:

«О назначении Солженицына Главным цензором

Советского Союза»».

Тут мы кинулись в попутный позитрон —

И в ЦДРИ и там напились как хмыри.

А наутро радио говорит.

Что, мол, понапрасну бухтит народ:

Это наши физики на пари

Крутанули разик наоборот.

Мы переглянулися — ив Главлит,

А там все по-прежнему, ну и ну!..

Мы сложились с Галичем на пять поллитр.

Сели без билета и — айда в Дубну!

А Дубна — она, ох, не близенько,

А в Дубне одна только физика.

Только тут и жить для своих целей:

И струна звенит, да и сам целей.

Эйн, цвей, дрей!..

Моя матушка Россия

Пошла утром на базар,

Торганула в магазине

С-под прилавка самовар.

Весь такой изысканный,

«Маде ин Джалан»,

По бокам транзисторы.

Двадцать один кран!

Моя матушка Россия

В него водки налила.

Апельсином закусила.

Мне по жопе поддала:

— Ты чего там делаешь.

Нос отворотил?

Со мной выпить требуешь —

Кто тебя родил?

— Ой ты, матушка Россия,

Хоть раз выслушай мене:

Кьеркегор, Фурье, Мессия,

Сен-Симон, vous comprenez?

Хоть кругом материя,

А я не гляжу:

Я середь безверия

Веру нахожу!

Моя матушка Россия —

Чай, с дипломом депутат.

Замминистра пригласила, —

Ведь у ней везде есть блат!

— Вы с мого сыночика

Не спущайте рук!

Ну, правда, вы не очень-то —

А мож, сопьется вдруг?..

И упекли меня в Лубянку.

Там я плачу без конца:

Больно жалко мне маманьку,

Больно убивается:

— Ах ты, семя сучее!

Ну весь как есть в меня!

Ну сколь его ни мучаю —

Все ставит из себя!..

Я и раз, и еще раз —

Ставит из себя!..

И под дых, и под глаз —

Ставит из себя!..

И дубьем, и добром.

И отдельно, и гуртом,

И галоперидолом —

Ставит из себя!..

А ведь я постарше буду.

Тыща лет, ни дать ни взять!

Я ж прошу тебя, иуду,

Уваженье оказать:

Пей со мною, скважина!

Пей со мною, тля!

Чтоб не ты меня жалел.

А чтоб я — тебя!..

Мы с ним пошли на дело неумело,

Буквально на арапа, на фу-фу.

Ночами наша «Оптима» гремела.

Как пулемет, на всю Москву.

Ходили мы с таким преступным видом.

Хоть с ходу нас в Лефортово вези.

Причем все время с портфелем набитым.

Который дважды забывали мы в такси.

Всё потому, что против органов закона

Мы умеем только спорить горячо,

А вот практику мы знаем по героям Краснодона

Да по «Матери» по горьковской еще.

Но Лубянка — это не Петровка,

У ней серьезная большая подготовка,

У ней и лазер, и радар, и ротор,

И верный кадр дворник дядя Федор.

Покамест мы статую выбирали.

Где нам удобней лозунг раскидать.

Они у нас на хате побывали.

Три доллара засунув под кровать.

Покамест мы звонили по секрету

В английскую газету «Морнинг стар».

Они за нами всюду шли по следу,

А дядя Федор кушать водку перестал.

А мы на «Эре» множили воззванья

У первого отдела на глазах,

И ни на что не обращали мы вниманья.

Хотя хвосты висели на ушах.

И пришли к нам органы закона,

И всю «Оптиму» накрыли поутру,

И, три доллара торжественно изъяв во время шмона.

Увязали нас и ЦРУ.

Да, Лубянка — это не Петровка,

Своя подманка и своя подловка.

А дядя Федор стоял и качался,

И посылать посылки обещался.

О, загадочная русская душа!..

Я как-то видел психа:

Он был помешан тихо

На очень странной мысли.

Что лошадь за углом.

Нет, так-то он нормальный был.

Газеты чел, супругу чтил.

Но убежденно говорил.

Что лошадь за углом.

И вот об этом случае

В компании друзей

Поведал я при случае.

Чтоб было веселей.

Друзья переглянулися:

А в чем же анекдот?

Лошадка — вон на улице,

Налево от ворот.

Я несколько опешил,

Переменил сюжет:

Лимонов, мол, до лешего.

Зато картошки нет,

И водка все дороже,

И толку мало в чем,

И лошадь… — А что лошадь?

Налево, за углом!

Кой-как походкой шаткою

Я выбрался от них,

И за угол украдкою —

Там пусто! Я не псих!

Я к доктору-спасителю:

Такая, мол, фигня.

А он: «Так-так, не видели.

Средь бела дня — не видели,

Все видели — вы не видели», —

И смотрит на меня!

Я улыбнулся кривенько:

Простите, пошутил.

И вон из поликлиники,

И всю неделю пил,

Но с кем бы ни кутил я.

Мне каждый говорит:

Далась тебе кобыла!

Да пусть себе стоит!

И я поплелся к местному

Чудному чудаку.

Ну и под «Экстру» экспортную

Все как на духу.

«A-а, говорит, мой милый.

Вы вон, говорит, о чем!

Нет никакой кобылы

Ни за каким углом.

Но знаете — не трожьте.

Не лазьте за углы.

Пускай уж лучше лошади.

Чем горные орлы!»

Прибежали босиком.

В огороде врыли кол.

Три-четыре — прицепили

Для вращения кругом

Двух слонов, двух лошадок.

Двух жираф и двух гусей.

Осмотрели: все, порядок.

И пустили карусель.

Заскрипели древеса

Заводного колеса

И пошли, и побежали.

Побежали без конца

Два слона, две лошадки.

Две жирафы, два гуся

Через грядки без оглядки.

Глазом во поле кося.

А хозяин с бородой:

«Ой смотри, народ честной!

Во, хреновина какая.

Чай, не видели такой:

Гуси-лебеди, лошадки.

Две жирафы, два слона —

И все прямо без оглядки.

Но при этом никуда!»

Собралося сто детей

Посмотреть на карусель.

Поглядели, погалдели

Да и сели на гусей.

На слонов, на жирафов.

На лошадок и коней.

Покатались, испугались

И домой пошли скорей.

А хозяин сукин сын:

«А я чхал на ваш алтын!

Не хотите — как хотите,

Покатаюся один

На слоне, на жирафе

Либо через одного!

Во хреновина какая!

Больше нет ни у кого».

В огород сержант пришел

И составил протокол,

И согласно протокола.

Взял и выворотил кол.

Гуси — в пруд, кони — в поле.

Две жирафы — сразу в лес,

А слоны махнули в Индию,

В город Бенарес!

И вот приходит грозный муж, зубами скрипя:

— Ты где и с кем вчера была? Совсем забыла стыд?

Выкладывай всю правду, а то я тебя!

А жена ему и говорит:

— Утю-тю-тю-тю!

Зачем былое ворошить?

Тебе так легче, что ли, жить?

Вот тебе пиво и ветчина,

А что вчера было, — то было вчера!

И вот приходит педагог, очками блестя:

— Ответьте, кто такой Нерон и кем разрушен Рим?

Скажите хоть, когда и где распяли Христа?..

А мы ему и говорим:

— Утю-тю-тю-тю!

Зачем былое ворошить?

Тебе так легче, что ли, жить?

Вот тебе пиво, еда, вино,

А что когда было, — то было давно!

— Вчера, конечно, мы с Нероном — утю-тю-тю!

Весь Рим сожгли и Карфаген уделали дотла!

Там был какой-то малый — он нес галиматью.

Так мы его живьем к столбу гвоздями…

М-да…

Зачем былое ворошить?

Кому так легче будет жить?

Новое время по нашим часам!

Пойдем лучше в гости:

У наших соседей

Родился чудный мальчик!

Назвали — Чингисхан.

— Послушай, Галилей,

Ну что ты так уперся?

Как будто в жизни сей

Ты плохо пообтерся.

Что гелио, что гео

И кто вокруг чего, —

Кормило бы да грело

И денег не брало!

Притом еще учти,

Что в массе закоснелой

Земля для всех почти

Плоска, как блин горелый.

Ведь тока-тока-тока

Сказали нам об ней.

Что тоже круглобока.

Но все же всех главней!

Ведь наш Верховный Поп

Стрижет свои проценты

С того, что мы, как пуп,

Находимся по центру,

А Солнце, как Венера, —

Такой же сателлит.

Ну чем плохая вера?

Ну что тебя свербит?

Но что смешней всего —

Хоть шеф и отрицает,

Но что вокруг чего,

Мне кажется, он знает,

Но точно так же знает.

Что будет на мели.

Как только он признает

Вращение Земли!

Ведь вот все дело в чем:

Вращается — и пес с ней.

Но лишь бы не при нем,

А, скажем, — сразу после.

Отбросьте сантименты,

Поймите, силь ву пле.

Что ежли мы не в центре.

То он — не во главе!

А между прочим, шеф —

Не зверь, а так, слегка лишь.

Он не желает жертв.

Но ты ж его толкаешь!

Ведь все твои догадки

Изустная печать

Разносит без оглядки —

Ну что б тебе смолчать?!

Что ж, раз уж ты посмел

Так истиной увлечься.

То будь настолько смел

При всех от ней отречься, —

А там… шуруй как знаешь!

Спокойно,

Без потерь…

А?

Нет?

Тогда, товарищ.

Пройдемте в эту дверь.

Ну, ребята, все, ребята.

Нету хода нам назад,

Оборвалися канаты.

Тормоза не тормозят.

Вышла фига из кармана.

Тут же рухнули мосты,

А в условьях океана

Негде прятаться в кусты.

И дрожу я мелкой мышью

За себя и за семью —

Ой, что вижу! Ой, что слышу!

Ой, что сам-то говорю!

Как намедни, на собранье.

Что я брякнул — не вернешь…

Вот что значит воздержанье.

Вот что значит невтерпеж!

И я чую, как в сторонке

Востроглазые кроты

Знай фиксируют на пленке

Наши речи и черты.

Зубы точат, перья тупят.

Шьют, дела и часа ждут,

И уж если он наступит —

Они сразу к нам придут.

И прижучат, и прищучат,

И ногами застучат.

Отовсюду поисключат

И повсюду заключат.

Встанешь с видом молодецким.

Обличишь неправый суд… —

И поедешь со Жванецким

Отбывать чего дадут.

Ибо ты же не захочешь

Плохо выглядеть в глазах.

Значит, полностью схлопочешь.

Так что, братцы, дело швах.

Так что, братцы, нам обратно

Ветер ходу не дает,

Остается нам, ребята,

Только двигаться вперед.

Здравствуй, киндер дорогой.

Гость, никем не чаемый,

В нашей склоке мировой

Голубок отчаянный!

Прилетел, настрекотал.

Крылышки расправил,

Агромадный арсенал

С ходу обесславил!

Ждать не может человек

Череду столетий:

— Надоел двадцатый век.

Хочу тридцать третий.

Где ни пушек, ни границ.

Ни плохой погоды,

Где не меньше, чем у птиц,

У людей свободы!

Генералы ПВО,

Вам навек спасибо:

Не убили вы его,

А ведь как могли бы!

Молодец Матюша Руст,

Пошутил по-русски:

И смышленый, и не трус,

И сидит в кутузке!

Партия, правительство.

Есть такое мненье:

Отпустите вы его

В виде исключенья.

Это будет торжество

Нового мышленья!

Позвольте, братцы, обратиться робко —

Пришла пора почистить наш народ,

А я простой советский полукровка

И попадаю в жуткий переплет.

Отчасти я вполне чистопородный.

Всесвятский, из калужских христиан.

Но по отцу — чучмек я инородный

И должен убираться в свой Пхеньян!

Куда же мне, по вашему закону?

Мой край теперь отчасти только мой:

Пойтить на Волгу, побродить по Пскову

Имею право лишь одной ногой!

Во мне кошмар национальной розни!

С утра я слышу брань своих кровей:

Одна кричит, что я кацап безмозгий,

Другая почему-то, что еврей…

Спаси меня, Личутин и Распутин!

Куда ни кину — всюду мне афронт.

Я думал, что я чистый в пятом пункте,

И вот, как Пушкин, порчу генофонд.

А мой язык? Такой родной, привычный.

Его питал полвека этот край —

Так русский он? Или русскоязычный?

Моя, Куняев, твой не понимай!

Живой душе не дайте разорваться.

Прошу правленье Эресефесэр:

Таким, как я, устройте резервацию.

Там, где-нибудь… в Одессе, например.

Там будет нас немало, многокровных:

Фазиль… Булат… отец Флоренский сам!

Нам будут петь Высоцкий и Миронов!

Вертинский также будет петь не вам.

Каспаров Гарик — тоже двуединый:

Разложим доску, врубим циферблат,

И я своей корейской половиной

Его армянской врежу русский мат!

А вас прошу, ревнители России:

Ой, приглядитесь к лидерам своим!

Ваш Михалков дружил со Львом Абрамычем Кассилем,

А Бондарев по бабке — караим!

Казимира, Казимира,

Ты почто мне изменила.

Ты зачем так подкузьмила,

Казимира, мою власть?

Это все Ландсбергис Витька!

Вот кого бы застрелить бы…

Но ведь Польша сразу взвоет.

Да и Франция не даст!..

Казимира, Казимира,

Ты мне семью разорила.

Ишь, распелась, как Жар-птица,

Растревожила гарем!

Я, конечно, дал свободу.

Но отнюдь не для разводу,

А чтоб еще тесней сплотиться.

А ты думала — зачем?

Казимира, Казимира,

Ты меня прям изумила.

Ты, наверно, возомнила.

Казимира, о себе?

Ну, конечно, возомнила:

Вон как быстро все забыла.

Чего, честно, Казимира,

Не скажу я о себе.

Я не Йоська с Риббентропкой

И не Ленечка с Андропкой:

На трех стульях одной попкой

Усиди, едрена вошь!

Очень трудное сиденье!

И скажу тебе, Прунскенья,

Что от нового мышленья

Помаленьку устаешь.

Так что завтра вам, заразам.

Нашим княжеским указом

Отключаю воду с газом.

Подавляя тяжкий вздох.

Казимира, Казимира!

Ну, ты, наверно, сообразила,

Что ты сама себя казнила,

А я делал то, что мог

А что мог, то я и делал.

По-другому не умею.

Не учился никогда…

А иного не дано.