За боем бой

Развязка

Павлищев взял в руки протянутый листок бумаги и прочитал:

ПРИКАЗ

No 42

4 сентября 1918 года

Сведения о противнике. Противник 3 сего сентября значительными силами при одном трехдюймовом орудии и пулеметах вел энергичное наступление со стороны дер. Ново-Кулево на дер. Старо-Кулево, занятую частями Троицкого отряда…

Разведкой Верхнеуральского отряда противник обнаружен в хут. Архангельском численностью до двух сотен кавалерии… Кроме того, по словам пленного, противник при 3 орудиях…

…Иван Степанович с недоумением посмотрел на председателя следственной комиссии, но тот кивнул – мол, читайте-читайте… Павлищев пожал плечами и снова побежал глазами по тексту:

…Сведения о наших войсках. Троицкий отряд в течение дня 3 сего сентября отбивал настойчивые атаки противника со стороны дер. Ново-Кулево на дер. Старо-Кулево… С 24 часов отряд…

Павлищев поискал сведения о своем отряде.

…4 Уральский отряд, занимая дер. Казанки, отбивал наступление противника, наступавшего со стороны с. Покровское (Рыбье озеро), и под вечер, перейдя в контрнаступление, обратил противника в бегство… Имея задачей соединение с нашими отрядами, оперирующими в районе Бирского и Сараупольского уездов, приказываю:

I. Уральскому отряду в 10 часов сняться и с мерами походного охранения через хут. Никольский – Ивановский – Ильинский – Покровский, далее Нолинский перейти и занять дер. Емашевку и Уржумовку, ведя разведку на дер. Лежебоково, Сухоязово и хут. Кайбышев…

Не понимая, чего от него хотят, Павлищев поглядел в самый конец приказа.

…II. Вменяю в обязанность командующим отрядами по прибытии отряда в указанный район доносить мне. Кроме сего, донесения присылать по проходе отрядом населенных пунктов.

Главнокомандующий В. Б л ю х е р.

– Ну, и что вы от меня хотите? – пожал плечами Иван Степанович, отрываясь от листка. – Копия приказа. Точно такой же приказ лежит у меня в штабе. И ради этого вы так срочно и тайно просили меня приехать?!

– Да, ради этого, Иван Степанович! – резко ответил Попов.

– Не понимаю.

– Сейчас поймете. Вы слышали о том, что ваш бывший подчиненный Владимирцев ранен?

– Да, я как раз хотел его проведать. А кстати, кто его ранил, белые-то ведь отошли?!

– В том-то и дело. И знаете, кто его подстрелил? Ординарец вашего ротного Немцов.

– Интересно-о! – протянул Павлищев. – Сегодня утром Калманов мне доложил, что в роте имеется случай дезертирства, и назвал именно Немцова. Кстати, его к нам передали на перевоспитание из Верхнеуральского отряда, там он при штабе Пичугина служил.

– Та-ак, проясняется!

– Но у нас он вел себя тихо, правда, иногда отлучался по ночам, но говорили, у него в обозе жена и дети. Сами понимаете, тут людей удержать трудно, хоть и нужно.

– Понимаю. Никаких жен и детей в обозе у него нет. Я проверял.

– Интересно-о, – еще раз повторил Павлищев. – Значит, удрал?

– Нет, не удрал – Владимирцев его успел шлепнуть, а когда мои люди труп обыскивали, нашли бумажку с приказом и вот это, – Попов положил на стол красную ленточку. – Бант-то лежал в кармане, зато к шапке был приколот белый лоскут, Вот этот…

– Значит, связной!

– И не просто связной, а опытный связной. Видите, как все продумано и отрепетировано. Теперь я не удивляюсь, что в свое время белые ударили именно по Михайловскому, где был штаб, напали на Белорецк, пока мы штурмовали Верхнеуральск, теперь я понимаю, откуда взялся тот злополучный плот!

– Да-а, теперь многое становится яснее. Но Немцов не имел доступа к штабным документам… И потом, я не уверен, грамотен ли он был…

– А давайте спросим Калманова, ротного командира? Ну-ка, Жильцов, пригласи его к нам! Но повежливее, чтобы не насторожился… – Попов переложил наган из кобуры в карман кожанки. – Сейчас мы всех на чистую воду выведем!

– Значит, Боровский все-таки не виноват… А вы не боитесь повторить ошибку? Боровского-то чуть не расстреляли!

– Да, кажется, мы чуть не отправили в "Могилевскую губернию" честного человека. И что еще хуже, две недели шли по ложному следу…

– Думаю, и то и другое плохо одинаково, – холодно заметил Павлищев.

Некоторое время они молчали. Наконец Павлищев решил спросить, освобожден ли Боровский, но как раз в это время вошел Калманов, а за ним Жильцов и еще несколько человек.

– Товарищ командующий, мне некогда заниматься своими прямыми обязанностями! – обиженным голосом заговорил Калманов прямо с порога. Если вызов касается Немцова, то я вам уже докладывал.

– Викентий Семенович… Мы хотели узнать… – начал было Павлищев, но Попов бесцеремонно перебил:

– К сожалению, товарищ Калманов, слова в следственное дело не подошьешь. Изложите, пожалуйста, письменно.

Ротный вопросительно взглянул на командующего, после разрешающего кивка сел за стол и попросил бумагу. Попов с какой-то несвойственной ему услужливостью подал требуемое.

Калманов быстро в нескольких строках изложил происшествие, расписался, поставил дату и протянул листок Попову, тот положил его на стол, притиснул ладонью, а потом, подавшись всем телом вперед, спросил:

– А теперь ответьте мне всего на один вопрос: Немцов был грамотным или нет?

– Неграмотным! – решительно ответил Калманов, потом замолчал, и стало видно, как медленно у него на лбу выступает пот.

– А теперь сравните, Иван Степанович! – Попов положил рядом с рапортом копию приказа. – Не кажется ли вам, что это писала одна и та же рука?

– Никаких сомнений! – отозвался Павлищев, переводя тяжелый взгляд с записок на Калманова.

Бывший поручик молчал, не поднимая глаз от пола. Когда по кивку Попова к нему подошел Жильцов и обезоружил, он даже не пошевелился.

– Сколько раз Немцов ездил к белым? – продолжал допрос Попов.

– Вы меня все равно убьете… Я не буду отвечать! – пробормотал Калманов.

– Я очень советую вам отвечать: умереть тоже можно по-разному. И потом, Боровский, как видите, жив, хотя вы его подвели под верную пулю!

– Четыре раза!

– О том, что штаб расположен в Михайловском, вы сообщили белым?

– Да.

– Плот на мост вы пустили?

– Немцов.

– Ладно, теперь уже не проверишь. С кем вы связаны на той стороне? Пароль?

– Донесения принимал поручик Юсов. Один раз он приезжал в расположение отряда.

– Когда приезжал?

– В ночь с первого на второе августа…

– Понятно, как раз той ночью Енборисов хотел верхнеуральцев к Дутову увезти. Все сходится. Юсов… Это – та самая сволочь, которая измывалась над рабочими в Стерлитамаке и Белорецке…

– Не только! – покачал головой Павлищев. – Этот поручик еще в Екатеринбурге обещал, что расстреляет меня, если встретит. Но вы, Калманов, не назвали пароль.

– "Екатеринбургская казарма".

– Понятно! – задумчиво вымолвил председатель следственной комиссии. А теперь, Калманов, подробно расскажи все и не забудь о своем друге Енборисове.

Пока поручик монотонным голосом, иногда прерываясь, чтобы одолеть нервный спазм, рассказывал, начиная со случайного знакомства с бывшим есаулом на екатеринбургской толкучке, Попов мерял шагами комнату и явно что-то прикидывал. Неожиданно он прервал поручика, когда тот рассказывал о бегстве заложников, о том, как получил инструкции от Енборисова и передал оружие эсеру Попову, предупредив о готовящемся расстреле:

– Вы доложили Юсову, что эсер Попов застрелен?

– Нет… я не решился. Просто передал, что была попытка побега, кому-то удалось скрыться, но кому именно – не выяснено…

– Хорошо. Рассказывайте дальше…

Когда Калманов закончил рассказ, председатель следственной комиссии снова спросил:

– А если бы мы на вас не вышли, кого вы послали бы с донесением к Юсову?

– Не знаю… У меня больше никого не было… Сам бы поехал…

– Юсов знает, что у вас людей больше нет?

– Не знает… Он все время требовал, чтобы я расширял сеть…

– Отлично. Тогда возьмите бумагу и карандаш – Жильцов, подай! – и пишите примерно следующее: "Направляю копию очередного приказа с новым человеком, прежний убит. Нашелся бежавший Попов, но без предварительной встречи с вами переходить линию фронта отказывается. Надеюсь уйти с ним. Ждем сегодня в 24.00. Место встречи связному известно". Написали? Покажите! – Попов пристально перечитал записку. – Если поставили какой-нибудь условный знак и с нашим человеком что-нибудь случится – лучше бы, Калманов, вам не появляться на свет!

– Я не обманываю! – глухо ответил поручик.

– Поверю.

– Вы думаете, он приедет? – покачал головой Павлищев.

– Прибежит! Они, видимо, очень ценят моего покойного однофамильца. Так вот, Жильцов, к белым пойдешь ты! Можешь отказаться!

– А чего отказываться? Прогуляюсь!

– Повезешь записку. Пароль – "Екатеринбургские казармы". А как Юсова найти, тебе поручик подробно объяснит. Проводи его на место Боровского, потом ко мне! Понял?

– Понял.

– И все-таки рискованное вы дело затеяли! – заметил Павлищев, когда арестованного увели.

– Ничего, воевать научились, теперь нужно разведку осваивать! серьезно ответил Попов.

Боровский лежал в темном амбаре на охапке соломы и размышлял, что в жизни ему по большому счету не повезло. В полку на гвардейского офицера, сочиняющего стишки, поглядывали косо, а в журналах редакторы смотрели на рукописи бравого военного как на что-то неприличное, куда и заглядывать не следует. Женитьба на дочери миллионера, влюбившейся в поэта-гвардейца, вызывала насмешки и зависть. А потом началась война, и семью Боровский видел только два раза за три года. Тесть, правда, предлагал ему место в неком ведомстве, где можно носить погоны и жить не в офицерской землянке, а дома, но Боровский гордо отказался. И хотя пуля его миновала, наградами он считал себя обойденным. Сейчас, с минуты на минуту ожидая расстрела, Боровский не мог себе простить, что, поддавшись примеру Павлищева и других офицеров, пошел служить красным, оказавшимися такими неблагодарными. Честно говоря, от комиссаров он сбежал бы довольно скоро, когда бы не стыдился Павлищева. По ночам Боровскому снились его белоколонный дом в Перми, нежная, правда, немного капризная жена, маленькая дочь очаровательная девчушка с черными как смоль волосами и ярко-голубыми глазами. Когда он вспоминал о них, забывались другие страшные мысли о том, что прав Достоевский и единственное, чем можно доказать свое презрение к гнусностям жизни, – это добровольно уйти в небытие. Кстати, такие соображения и раньше частенько посещали поэта, особенно с похмелья.

Снаружи загрохотали замком, дверь распахнулась, вошел Жильцов. Он помялся и попросил:

– Собирайтесь, товарищ Боровский…

Бывший начальник штаба вздрогнул: сказанное содержало в себе два взаимоисключающих слова: "собирайтесь" – значит, конец и "товарищ" значит, разобрались и больше не подозревают. Он медленно встал, пошел к выходу и по тому, что никто не упер в спину штык, понял: разобрались…

– Петр Петрович, вы должны нас извинить! – поднялся навстречу Боровскому председатель следственной комиссии. – Вы свободны…

– Слава богу! – поклонился начальник штаба.

– Петр Петрович, – в разговор вступил Павлищев, – вы не должны обижаться: все было подстроено Калмановым…

– Калмановым? Так вот зачем он всучил мне эти папиросы!

– Значит, и папиросы его! – покачал головой Попов. – Что же вы молчали?

– Я не молчал, просто вы слышали не то, что я говорил!

– Не будем сводить счеты сейчас! – вмешался Павлищев. – В конце концов мы почти вышли к своим, и вы, Петр Петрович, в любой момент в соответствии с разрешением главкома можете покинуть отряд. После случившегося никто вас не осудит…

– Хорошо. Я подумаю. Мне можно идти?

– Да, конечно.

Боровский собрался было выйти, но потом, вспомнив что-то, повернулся к председателю следственной комиссии:

– Товарищ Попов, а ведь эпитафию я написал!

– Какую эпитафию?

– На собственную смерть, как вы и советовали. Хочу вам прочесть, как вдохновителю, так сказать:

Вот и стал я телом,

Мертвым и несчастным,

Не пошедший к белым,

А служивший красным,

Вдосталь пострадавший

На пиру кровавом,

От ворон отставший,

Не приставший к павам…

Честь имею, товарищи!

Боровский быстро вышел, Попов посмотрел ему вслед и сказал:

– Я, конечно, виноват перед ним… Все-таки, Иван Степанович, он странный человек: зять миллионера, а служит нам… Тяжело ему придется…

Оставшаяся часть вечера прошла в тягостном ожидании. У каждого в душе шевелилось предчувствие, что Юсов не поверит записке и это будет стоить жизни Жильцову. Стрелка часов двигалась к цифре XII, постепенно уверенность стал терять и сам Попов: ему начало казаться, что он не предусмотрел множество мелочей, из-за которых операция сорвется.

Около полуночи привели Калманова: глаза поручика совершенно ввалились, щеки почернели, а на висках появились белые, словно обметанные инеем, нити. Он с каким-то тусклым ужасом смотрел на свои ладони, наверное, представляя, во что они превратятся, став добычей червей.

В комнате оставалось двое: Калманов и Попов. Несколько человек спрятались за дощатой перегородкой, оттуда доносилось сопение. Отделение оцепило дом, имея приказ пропустить только Жильцова со спутником.

Стрелки, как концы ножниц, сомкнулись на цифре XII, потом большая поползла дальше, но никто не появлялся. Попов специально старался не глядеть на циферблат, а когда все-таки решался, видел: прошло пять минут, и еще пять, десять… Вот так и вся жизнь: как идет – не видишь, а потом взглянешь и замечаешь – пять лет прошло, еще пять, десять…

За окном раздался цокот копыт, потом шаги, и в комнату, пропуская впереди себя высокого человека в бурке, вошел Жильцов. У обоих на груди красовались красные ленты, уложенные и приколотые в соответствии с последним приказом.

Калманов поднял на вошедших бессмысленно равнодушные глаза и перевел взгляд на перегородку. Юсов тревожно посмотрел на обмякшего, белого как мел, поручика, потом взглянул на перегородку, уловил там какой-то шум и обернулся как бы за разъяснением к Жильцову, а сам тем временем прикинул, сможет ли выскочить через дверь, если возникшие подозрения подтвердятся. Сначала, когда приехал новый связной, сказал пароль и передал записку Калманова, у Юсова не зародилось и тени сомнения. Просьба приехать, капризы Попова, желание Калманова поскорее убраться – все это вписывалось в ту схему, которая уже сложилась у поручика. Юсов даже не стал докладывать по начальству о своем кратковременном отъезде, не впервой. Подозрение возникло лишь тогда, когда он заметил: чем ближе они подъезжали к расположению красных, тем увереннее и осанистее держится новый связной. А надо бы наоборот! Но когда тот у околицы стал аккуратно прикалывать поручику красную ленту, опасения снова рассеялись. И вот теперь опять появились…

Жильцов, почувствовав, что от него ждут объяснений, широко улыбнулся и, показав рукой на спокойно сидевшего в кресле Попова, громко сказал:

– Вот, господин поручик, человек, которого вы хотели видеть!

– Разрешите представиться: Попов… Председатель следственной комиссии при Главном штабе…

В следующую секунду Жильцов и выскочившие из-за перегородки боевики уже заламывали контрразведчику руки.

– Предатель! Слизняк! – с ненавистью глядя на Калманова, хрипел Юсов, но тот продолжал разглядывать свои почти прозрачные пальцы.

– Прекратить! – крикнул Попов. – Успокойтесь, поручик, и постарайтесь ответить на мои вопросы. Что собираются предпринять в связи с нашим выходом из окружения?

– Идите вы к чертовой матери! – выругался Юсов. – Жаль только, что веревку на твоей, сволочь, шее уже не я затягивать буду! Но ничего…

– Раньше вы, Юсов, были великодушнее – вместо веревки пулю обещали! это произнес вошедший в комнату Павлищев.

– И ты здесь, лакей большевистский! – повернулся поручик к вошедшему. – А с такими, как ты, у нас разговор особый будет…

– Ладно, хватит! – крикнул Попов. – Иван Степанович, у вас есть возражения против приговора революционного трибунала расстрелять обоих.

– Нет.

– Расстрелять? – переспросил Жильцов, выдвигая из ножен шашку. – В отряде и так патронов нет, а я на них буду тратиться. Обойдемся…

– Выполняйте… – приказал Попов.

Из донесения начальника штаба 3-й дивизии Уральского корпуса:

"…В ночь с 4 на 5 сентября исчез офицер контрразведки поручик Юсов. Опрос свидетелей и поиски результата не дали. В связи с его исчезновением оборвана связь с нашим агентом в отряде Кашириных – Блюхера. Обстоятельства выясняются…"

…Из телеграммы командующего Поволжским фронтом полковника Чечека:

"Группа красных… видимо, уходит из-под наших ударов. Последнее противнику значительно облегчено бездействием полковника Колесникова… По имеющимся сведениям, один из казачьих добровольческих полков этого отряда самовольно ушел в Верхнеуральск. Башкирская рота взбунтовалась и приведена под конвоем в Уфу. Под влиянием утомления среди частей отряда существует стремление прекратить боевые действия".

Из телеграммы генерального консула США в Иркутске Гарисса государственному секретарю:

"…положение на Волжском фронте критическое. Новые трудности возникают из-за каширинских большевистских войск, состоящих приблизительно из 6000 пехоты и 3000 кавалерии с 30 пулеметами. Войска эти хорошо организованы и способны прекрасно маневрировать. У нас нет надежных войск против этих сил".