За боем бой

Дневник адъютанта 1-го Уральского полка Андрея Владимирцева

27 мая 1918 г., Оренбург

…Сегодня выдалось несколько свободных часов. Решил проверить свое хозяйство, перетряхнул вещевой мешок и обнаружил дневник. Сначала удивился, потому что совершенно забыл о его существовании, но затем решил продолжать записи не для истории, конечно, а для себя. Хотя чем черт не шутит, ведь дела у нас тут исторические!

Иван Степанович теперь – командир полка, а я адъютант при его особе. Боровский – начальник штаба. Но все по порядку…

В начале мая к нам явился в сопровождении матросов и вооруженных рабочих широкоплечий бритоголовый человек. Спину он держал чрезвычайно прямо, а двигался медленно, как-то осторожно, что совсем не вязалось с его властным, решительным тоном. Он молча протянул мандат: "Предъявитель сего товарищ Василий Блюхер Уральским военным областным комиссариатом назначается главнокомандующим всеми отрядами, оперирующими под Оренбургом. Всем начальникам отрядов на означенном фронте предписывается точное и беспрекословное подчинение всем распоряжениям товарища Блюхера".

"Тот самый!" – переглянулся я с Павлищевым. Это его считают немецким офицером на службе у большевиков. Это он своими отрядами гонял Дутова, как зайца, и разбил под Троицком.

Блюхеру, видно, наше переглядывание не понравилось – и это естественно: опыт военспецов он использует, но не очень-то нам доверяет. Главком нахмурился и приказал готовить полк к переброске в район Оренбурга.

– Наша задача, – объяснил он, – прорваться к городу и помочь осажденным оренбуржцам. С Дутовым нужно кончать – это требование Советского правительства. Поедем эшелоном через Челябинск и Самару, по пути усилим сводный отряд людьми и оружием. Голощекин мне обещал!

Оставшись одни, мы снова переглянулись и рассмеялись.

– Хорош немец! – покачал головой Павлищев. – Верь после этого свободной печати. Потомок фельдмаршала! Да я в нем за версту русского унтера узнаю…

– Ну, потомок не потомок, – не удержался я, – а осанка у него маршальская! Не заметили?

– Заметил. По моему опыту, так ходят люди с серьезными ранениями спины. Возможно, я ошибаюсь.

…Через несколько дней мы катили в Челябинск.

– Ну вот, – говорил Боровский, выдыхая табачный дым. – Возвращение к междоусобице. Каин, где брат твой Авель?!

В Челябинск к эшелону, в который уже входили наш, 1-й Уральский, полк и екатеринбургский эскадрон, присоединились Челябинская батарея и отряд "Народные копи" под командованием Соломона Елькина. В Самаре войск нам не дали, но после разговора с местным большевистским руководителем Куйбышевым Блюхер прибыл сияющий. А вечером я слышал, как Елькин разъяснял, что, оказывается, сам Ленин просил передать бойцам: надо разбить Дутова.

Кстати, Блюхер (все-таки он, видимо, человек скромный) всячески отнекивался от пышного титула "главнокомандующий". Но потом его убедили, что главком – это просто главный командир. Успокоился. По-моему, он вообще человек выдержанный, хотя, когда нужно, может нерасторопному путейцу вместо мандата и маузер показать.

Правда, Иван Степанович недавно имел с Блюхером резкий разговор. Дело было так: доложили, что впереди – засада, и главком, собрав командиров, начал совещаться. Тогда Павлищев в сердцах, очень резко сказал: "Хватит митинговать! Давайте боевой приказ, если вы главком…" Мне показалось, Блюхер обиделся.

В конце концов решили двигаться на Бузулук и прорываться к Оренбургу. На станции Котлубанской снова попали в засаду. Белые дали составу остановиться и вдарили по нашим теплушкам из пулеметов, люди начали выпрыгивать из вагонов, возникла паника. Я выскочил вслед за Иваном Степановичем, но меня тут же сбил с ног какой-то одуревший от страха парень. Павлищев же схватил парня за шиворот, отбросил в сторону и громовым, командным голосом крикнул:

– Батальон, становись! Смирно!

Наверное, этой громовой определенности и не хватало людям, метавшимся по станции, и когда комполка скомандовал: "Винтовки на руку. Вперед, за мной!" – они кинулись к кирпичному дому, где засели дутовцы. Мы захватили пулемет и двенадцать винтовок.

– Ну что? – спросил я, когда после доклада Блюхеру Иван Степанович вернулся в наш вагон.

– Поблагодарил. Приказал дальше идти головными. И вообще, он не злопамятный, а главное – хочет научиться тому, чего не знает. И не стесняется в этом сознаваться, хотя и главнокомандующий.

– Быстро вы меняете мнение! – из какого-то ехидства поддел я.

– Мнения, Андрей Сергеевич, для того и существуют, чтобы их менять. И в этом их отличие от убеждений. Вам понятно?

– Понятно! – ответил я и встал.

…В Бузулуке к нам присоединился отряд главкома Зиновьева. А 18 мая мы хорошо тряхнули противника на станции Татищевской. Но если говорить честно, эта "железнодорожная" война всем порядком надоела. События обычно разворачиваются так: мы едем – и вдруг засада, белые начинают поливать нас из пулеметов. Эшелон останавливается, бойцы выпрыгивают из вагонов и разворачиваются в цепь. Отогнали. Снова залезай в теплушку…

23 мая мы заняли станцию Сырт и соединились с гарнизоном Оренбурга. Пришло время распроститься с рельсами и пересесть на коней, без чего окончательно очистить окрестности города от дутовцев невозможно. Но наши главкомы все обозное имущество оставили в Екатеринбурге. А Голощекин в ответ на просьбу срочно прислать повозки, котлы и так далее ответил такой телеграммой: "Вы находитесь на войне и просите кухню, повозки, котлы и ложки. Вы забываете, что на войне – по-военному".

Блюхер дал прочитать телеграмму и Зиновьеву, и Ивану Степановичу. Зиновьев успокоил, что, мол, действительно, все необходимое можно достать в Оренбурге.

– Население озлоблять нельзя. Казаки и так не с нами. Вот ведь Дутов – он, как Ванька-встанька. А почему? Потому что в станицах Советская власть – до нашего ухода. Только мы за околицу – казаки Дутова зовут, возразил Блюхер.

– Озлоблять население мы, Василий Константинович, не будем! вмешался вошедший во время разговора Елькин. – У нас есть деньги – все, что нужно отрядам, купим. А спросить с белой сволочи за пролитую рабочую кровь, за порубанных товарищей, я считаю, нужно. Казачью Вандею нужно выжигать каленым железом. Нет у нас права на жалость, потому что за нашу революцию мы перед мировым пролетариатом в ответе!

– Все не так просто! – возразил главком. – В станицах и бедные казаки есть, и переселенцы. Им с Дутовым не по дороге, им с нами по пути. Только объяснить это нужно людям!

– Казакам-фронтовикам тоже с вами… с нами по пути, – добавил Павлищев.

– Но это не так просто! – покачал головой Зиновьев.

– Что вы предлагаете? – тяжело спросил Блюхер.

– Сначала очистить Оренбуржье от дутовцев и сочувствующих, а потом уже заниматься воспитанием казачества. Лучше бы, конечно, это делать одновременно, но едва ли у нас получится… – ответил Зиновьев.

После того разговора собрали совещание командиров, вместе с оренбургскими комиссарами обсудили план действий. Так что завтра начнется. Думаю, что в скором времени Александр Ильич Дутов займет тепленькое место в штабе Николая Николаевича Духонина. Время предстоит горячее – так что к дневнику, наверное, вернусь не скоро!

Перечитываю написанное и чувствую: теперь мой исповедальник больше похож на отчет с театра военных действий. Никакой лирики! А лирика-то есть!

Прогуливаюсь я однажды вдоль состава (опять белые рельсы разобрали), и вдруг мне навстречу – девица лет двадцати. Худенькая, русоволосая, глаза серые, огромные, грустные и с достоевщинкой. Одета в кожаную тужурку. Идет, одной рукой придерживает кобуру, а другой цветы собирает – ромашки. Когда мы поравнялись, я поклонился, сорвал цветок и протянул ей, она улыбнулась, взяла и вставила его в свой букетик. А я, как всегда, сморозил глупость, потому что спросил:

– Это букет на могилу мировой буржуазии, мадмуазель?

– Нет, товарищ, – резко ответила она, – это цветы в вагон раненых…

– Ах, вы сестра милосердия?! – повело меня.

– Да, – еще холоднее ответила она.

– Но ведь здесь стреляют! Или вы надеетесь на свой револьвер?

– Я надеюсь на то, что в нашем отряде таких старорежимных хлыщей, как вы, больше нет! – медленно и зло ответила она, повернулась и пошла прочь.

– Отбрила! И ведь как отбрила! Умница! – со смехом хлопнул меня по плечу проходивший мимо Боровский. – Кто же так знакомится с дамами, глупенький! Ведь Печорина женщины любили не за то, что он остроумный, а за то, что – несчастный!

– А ты ее раньше видел?

– Второй раз. А что? Нет, не надейся – карта твоя бита.

– А откуда она? – не принимая его тона, спросил я.

– Спроси Елькина – он всех знает.

Вечером, как бы невзначай, я поинтересовался у Елькина, откуда в отряде женщины.

– Это сестры милосердия, – объяснил он. И рассказал, что для борьбы с Дутовым в Екатеринбурге из членов комитета социалистической молодежи была организована молодежная сотня. В сотне – несколько девушек-санитарок. Одна из них, Александра Гончарова, теперь в нашем отряде. Сашенька – дочь екатеринбургского учителя Василия Епифановича Гончарова, моего давнего товарища по партии…

Сегодня я опять встретил Сашу, она посмотрела на меня как на пустое место!

Жаль, что так получилось.

P. S. Пришел Иван Степанович Павлищев и сообщил: поступили сведения о каких-то волнениях в чехословацком корпусе.

– А чехам-то что нужно? – удивился я. – Ехали бы спокойно домой!

– Наверное, какие-нибудь пустяки! – отозвался Павлищев, стягивая сапог. – Повздорили с комиссаром из-за графика движения. А может, и того проще: выпили и набузили где-то на станции. Ты лучше о другом подумай: Дутова добиваем, скоро снова без работы останемся.

– Ничего! – ответил я, принимая его шутливый тон. – Договор у нас до 10 июля, а там видно будет… Кстати, Калманов спрашивал меня, куда я подамся после окончания "контракта", а Боровский всем рассказывает, что в Перми его заждалась жена, он ее так и называет "пермская Пенелопа".

Но Павлищев даже не улыбнулся, а, напротив, посмотрел на меня недовольным взглядом.

28 июня 1918 г., Оренбург

Только что закончилось совещание в штабе. Главком Зиновьев получил приказ и уходит в Туркестан, мы, кажется, идем в Верхнеуральск…

Впрочем, все по порядку.

Столкновение с чехами оказалось не случайным эпизодом на станции. Это – мятеж, охвативший полРоссии. Сданы многие города. Да и мы сами здесь, под Оренбургом, чувствуем себя не очень-то спокойно. Нет, все-таки нужно по порядку, хотя попробуй разобраться во всей этой мешанине.

Значит, так: в конце мая к нам присоединился отряд Николая Каширина, бывшего подъесаула. Каширин с братом Иваном вздули дутовцев под Верхнеуральском. Они, между прочим, сыновья станичного атамана Дмитрия Каширина, который зимой заставил Дутова отпустить из-под ареста верхнеуральский Совет. С тех пор Каширин-старший и Дутов – враги. Иван Каширин с нами соединяться не хочет, так как не желает отдавать свои отряды под чужое командование.

Тогда же, в конце мая, к нам присоединился отряд Калмыкова, сформированный в Богоявленске. Михаил Васильевич – бывший рабочий-стекольщик, унтер-офицер, георгиевский кавалер. Мне он, честно говоря, нравится. Особенно усы.

Было совещание. Николай Дмитриевич Каширин предлагал командование сводным отрядом передать Блюхеру, уже доказавшему свое умение руководить войсками. "Он – унтер, – горячился Каширин. – А командует лучше меня бывшего офицера…" Чаша весов явно склонялась в сторону Блюхера, но он, к нашему удивлению, отказался от командования. С 28 мая Зиновьев стал командующим Оренбургским фронтом. Иван Степанович еще несколько дней ворчал, что только адвокатов в качестве командующих нам не хватало, один уже был адвокат – Керенский. Хватит! Но потом успокоился, видимо, как и Блюхер, поняв: нынче не до амбиций.

Погиб Елькин. Случилось это так. Кажется, 18 июня Блюхер разговаривал по телефону с наркомвоеном Подвойским… Вот черт, тоже стал пользоваться этими новомодными сокращениями, а ведь зарекался. Видимо, большевики правы: некогда теперь выговаривать – Народный комиссар по военным делам… Так вот: Подвойский приказал поддержать осажденный белыми Троицк. Отправили Екатеринбургский эскадрон и "Народные копи" во главе с Елькиным. Отряд выбил чехов из Бузулука, но те подтянули резервы и окружили город. Елькина дважды ранили, он продолжал отстреливаться до последнего патрона. Последнюю пулю выпустил в висок. Когда я узнал об этом, то почему-то вспомнил дурацкую попытку Боровского застрелиться. К большевикам можно относиться по-разному, но запредельной веры в идею у них не отнимешь. Кстати, Боровский исправно служит в должности начальника штаба Уральского полка, но представляется с иронией: "Военспец Боровский".

Сегодня снова было совещание в штабе фронта с присутствием оренбургских большевиков. Зиновьев предложил отходить к Ташкенту. Блюхер разволновался и стал доказывать, что в Туркестан отходить не следует, а, наоборот, нужно двигаться на север, по пути собирая разобщенные рабочие отряды. Таким образом, мы усилимся сами и поможем Красной Армии. Идти нужно на Челябинск и Екатеринбург!

Блюхера поддержал Каширин, он обнажил клинок и, водя острием по карте, доказывал, что ни в коем случае мы не должны уходить на юг, бросая верхнеуральцев, тем более что в станицах отряды пополнятся свежими силами. "И в конце концов, это дело нашей воинской чести!" – закончил Каширин.

Калмыков тоже отказался двигаться на юг. Его бойцы требовали возвращения в Богоявленск, чтобы защитить от белых свои семьи. Одним словом, лебедь, рак и щука.

После совещания Василий Константинович собрал бойцов нашего Уральского отряда и рассказал о своем плане, не скрывая: кто хочет двигаться на юг, могут выйти из строя и отправиться вместе с Зиновьевым в Ташкент. Никто не вышел.

– Растет Блюхер! – задумчиво сказал Иван Степанович после митинга. Конечно, еще не фельдмаршал, но на хорошего полковника тянет.

– А по-моему, можно было просто дать приказ и обойтись без митингов! – не согласился я. – Вы же сами…

– Нет, не скажи! В психологии Блюхер разбирается: теперь, выходит, люди сами себе приказали и уже пенять не на кого! Понимаешь, теперь каждый последний обозник чувствует себя отдавшим приказ, а это в таком деле, какое мы затеваем, может быть, самое главное! И нам с тобой, Андрей Сергеевич, тоже надеяться не на кого, разве что на господина Юсова. Он нас всего-навсего расстрелять обещал!

Потом мы стали прикидывать по карте, как лучше двигаться.

В это время в комнату заглянул часовой и сообщил, что комполка спрашивают.

– Зови!

Вошла (кто бы вы думали?) Саша Гончарова. Равнодушно скользнула глазами по мне и заговорила с Павлищевым.

– Вы идете на Екатеринбург?

– Да.

– Я пойду с вами. В тягость не буду.

– Да-да, я знаю, вы сестра милосердия. Но, видите ли…

– Знаю. Ваш адъютант предупреждал меня, что на войне стреляют, но в Екатеринбурге мои товарищи, мои родители. Я вас прошу!

– В Туркестане тоже нужны люди! – пытался возразить Павлищев.

– Если вы откажете, я обращусь к Блюхеру.

– Ну, как угодно… Фамилия?

– Гончарова.

– Андрей Сергеевич, внесите товарища в списки полка и отведите к раненым.

– Слушаюсь! – отозвался я и направился к двери.

– Спасибо, я уже знаю, где ваши раненые! – холодно ответила она и, попрощавшись, вышла из штаба.

– Упрямая девица! – покачал головой Павлищев.

– И злопамятная! – с досадой добавил я.

3 июля

…Вчера мы оставили Оренбург, идем к Верхнеуральску. Сегодня у Блюхера был интересный разговор по телеграфу с главкомом. Привожу дословно:

"Зиновьев: Скажи, как мне быть?.. Я изнемогаю, в городе на почве продовольствия начинаются беспорядки. Все, что можно, выгрузили, мост через Сакмару взорвали. Настроение паническое. Скажу правду: молодцы уральцы!

Блюхер: По-моему, необходимо собрать все боевые отряды и двинуться в нашем направлении…"

Значит, правы оказались все-таки мы, пошедшие на север. Но от этого не легче…