Забавные рассказы про великомудрого и хитроумного Бирбала

Как падишаха из гарема выманили

Заслушался однажды падишах пения в гареме. А были там в тот день все бегумы, Веселый праздник устроили они: «Авось, – думают, – падишах прельстится весельем и любовными утехами и хоть несколько дней при нас побудет». И, правда, падишах охотно тешился с ними.

Наступила ночь. Одна бегума – ее прозвали «Сладкоголосой» – запела песню про разлуку.

Размягчилось у падишаха сердце от печальной песни, и он спросил:

– Что хочешь ты сказать своей песней?

– Господин! – ответила бегума. – Вы все время проводите на войне, а мы здесь сохнем в разлуке с вами, каждый час нам годом кажется. Разве же это уместно, о господин?! Выскажу ли я словами все, что у меня на сердце? Про это знает только господь бог, И нынешнего дня мы столько ждали, столько ждали, а вы все не освобождались от ратных дел, не приходили в гарем! По справедливости сказать, не подобает вам теперь бросать нас и снова уходить.

– Госпожи бегумы! Вы думаете, я ухожу только ради ратных дел, но это не так. Больше приходится присматривать за подданными. Не делай я этого, разве устояла бы такая большая держава? Но твои просьбы так и быть выполню, побуду у вас дня три-четыре. Больше никак нельзя. Не то мои утехи мне боком выйдут – рассердятся на меня военачальники, царевичи и поднимут бунт. Тяжко мне тогда придется. Об этом вы подумали? Правда, на досуге я езжу на охоту и забав не чураюсь. Могу с вами побыть недолго. Хватит вам этого или все еще мало?

Оробела от резких речей падишаха бегума и ответила мягким голосом:

– Господин! Правильно вы все говорите и все-таки подумайте и о нас, бегумах: как мы тут взаперти дни и ночи маемся. Ведь мы словно животные на привязи. Так и будем жить?

Сразу заговорила и другая бегума:

– Всем ведома ваша справедливость. Вы склоняете ухо к просьбам самого мелкого чиновника. Почему же вы нас слушать не желаете? Но уж сегодня мы вас отсюда не выпустим. А после – воля судьбы. Не следует хвастать, но как вы уйдете без нашего позволения?

Третья жена улыбнулась, стрельнула глазами в падишаха и заворковала:

– Какие вы, право, сестрицы! Наш господин на весь свет славится своей добротой. Он, конечно, услышит наши мольбы и не покинет нас, никуда не уйдет. Коли не верите мне, давайте побьемся об заклад, проиграю – можете отрубить мне руку.

– Сестрицы, – кокетливо сказала четвертая бегума, – зачем столько упрашивать да уговаривать? Ведь наш господин не говорит «нет», а молчание, как известно знак согласия.

Улестили жены лукавыми взглядами да ужимками падишаха. Не знал он, какой что отвечать, и совсем расслаб.

– О бегумы! Я счастлив вашей любовью и, верьте слову, останусь с вами.

Только он это сказал, как бегумы принялись от радости прыгать и кружиться.

Проходили дни, а бегумы все новые любовные утехи и забавы придумывали. Забыл падишах про дарбар, не осталось у него заботы о том, что делается в его царстве и чего не делается.

Минуло несколько месяцев, как из дворца пропал падишах. Придворные без устали разыскивали государя, но никак не могли проведать, где же он скрывается. Стали вельможи опасаться, как бы не случился бунт в государстве, и все больше тревожились: что-то будет без падишаха?

А падишаху любовный дурман голову затуманил. Он уж и не понимает, утро ли, вечер ли на дворе.

Бегумы же наперед меж собой уговорились никому не рассказывать, что падишах у них. Не то, мол, придумают вельможи хитрость, уведут их господина и порушат веселье. И всех больше боялись бегумы Бирбала и поэта Ганга.

Замерли все дела. Много послов понаехало ко двору из чужих земель, но видели они пустой трон и немало тому дивились. Тень позора стала ложиться и на лица горожан.

Небывалое дело – вот уже десятый месяц, как падишах пропал!

Мало-помалу стали у людей мысли меняться. Принялись они своевольничать. Придворные про все это узнали от лазутчиков и убоялись, как бы чужеземные послы не начали строить козни против державы. Бирбал понял, что быть беде, ежели не разыскать государя немедля. И решил он взять это на себя.

Собрались тайно на совет самые главные советники и сановники. И сказал им Бирбал такие слова:

– Друзья! Слухи о том, что падишах пропал, дошли до дальних стран. Трудно нам удерживать управление царством. Чужеземные послы, видно, уже плетут сети, строят козни против нас. Не дай бог, нападут сейчас враги – не отбиться, не оборониться. Надо нам засучить рукава и, не ведая ни сна, ни отдыха, приняться за розыски падишаха.

Знаменитый Тодармал, главный вельможа при дворе, сказал:

– Бирбал! По-моему, сперва надо осмотреть те места во дворце, куда одному вам входить дозволено.

– Да я уж давно все осмотрел. Сил моих не стало искать в одиночку, вот я и завел с вами этот разговор.

Тут заговорил поэт Ганг:

– Велико было мое желание увидеть падишаха, и вот вчера я встретил его.

Словно дождем смочило засохшую траву – выпрямились вельможи, подняли поникшие головы, глаза у всех заблестели!

– Где вы видели падишаха? – спросил Бирбал.

– Он спал в комнате бегумы Диларам, – ответил Ганг.

– Так. Бегума заманила и полонила своей любовью падишаха. Жди его теперь в дарбаре! – проговорил с тоской Бирбал.

– Головой рисковал, чтобы проведать, где он, – рассказывал поэт Ганг. – А уж вытянуть его оттуда – дело непосильное.

– Только одному человеку оно под силу, славному поэту Гангу, – подзадорил Бирбал.

– Братец, то будет не простое благодеяние, – добавил другой советник. – Бессмертной станет слава того, кто уведет оттуда падишаха. Ведь этим сотворит он благо для бессчетного числа людей. Не медлите, беритесь за дело.

– Куда как хорошо решили! – с досадой отозвался поэт. – Вы, как видно, хотите моей погибели.

Ханханан покуда помалкивал, но увидел, что Ганг увиливает, и вставил свое слово:

– Почтеннейший! Для вас в этом деле ничего опасного, нет. Может, падишах и рассердится, но как увидит вас – устыдится, отойдет.

Ганг, однако же, не сдавался:

– А козни бегум? Озлятся они на меня да наплетут невесть что падишаху, а ему ведь и казнить меня недолго. Что тогда будет с моей семьей, с детишками? Слезами изойдут, без смерти умрут. Вытянуть падишаха из гарема не легче, чем схватиться с тигром.

– Надо сейчас вызволить падишаха из гарема. А уж больше он не попадет под власть бегум. Дивлюсь я, как это они его заманили и опутали, – увещевал поэта Бирбал.

Долго еще уговаривали Ганга советники, пускали в ход и похвалы и лесть, Не мог поэт больше упираться.

– Все вы сговорились против меня. Знать, пришел час класть голову на плаху. А если поднимется надо мной меч палача, встанет ли кто на мою защиту? – голос у Ганга задрожал.

– О лучший из поэтов! – заговорил Бирбал. – Мы все станем просить за вас. Неужто мы не тронем сердце падишаха?

Сдался на уговоры вельмож поэт Ганг. «Ладно, – думает, – не будет мне покоя, пока не выманю падишаха из гарема».

Обрадовались придворные и на радостях дали обет принести господу благодарственную молитву.

Теперь вся забота легла на Ганга. «Коли взаправду одному мне это дело исполнить суждено, то нечего мешкать, – рассуждал он сам с собой. – Сегодня же все и сделаю. Ведь это – царский двор, доносчиков полным-полно, проведают бегумы про наш сговор – тогда все пропало! Так упрячут падишаха, что я и не доберусь до него. К тому же и поэт один советовал:

Верными были мысли Ганга. Хорошо, уж так хорошо знал он тайны шахских жен, как никто другой. Ведь он был поэтом, ему ли не знать женское сердце!

Ганг дождался ночи, переоделся и принял обличье страшного ракшаса. Еще днем велел он сшить себе длинную черную чадру и высоченную черную шапку. В полночь Ганг укутался в чадру, надел шапку, привязал за петлю к руке толстую палку и вышел из дому. На другой руке висели четки. Лицо его закрывала маска ракшаса.

Крадучись, пробирался поэт по переулкам. Вот и ворота сада, окружающего гарем. Ганг остановился в раздумье. «Если я войду через главные ворота – сразу же налетят стражники, – подумал он. – Лучше пройду через потайную калитку».

Шла четвертая, ночная стража. Из одного окошка падал тусклый свет. Прокрался Ганг поближе и увидел: падишах вышел из отхожего места и теперь мыл руки, полоскал рот.

Со всех сторон его охраняли караульщицы. «Конечно, у падишаха тут одни утехи да радости, – думал Ганг. – Ну кто станет бросать райские услады ради мирских треволнений? Найдется ли такой подвижник? Помешай падишаху наслаждаться – и поплатишься головой. Но что делать? Раз обещал, отступаться нельзя. Долг исполнять надо. Воздаяние в руках всевышнего».

Укрепил Ганг свой дух такими рассуждениями, подошел к окну и гаркнул изо всех сил:

– Эй, падишах! Ты себя человеком считаешь, а сам валяешься без памяти. Люди, со стороны глядя, зовут тебя жеребцом и ослом! Есть еще время, опомнись, ступай отсюда прочь!

Прокричал поэт эти слова и пустился наутек. Бежал что есть духу, ни один быстроногий бегун его не догнал бы.

А падишах крикнул в ярости:

– Эй, кто там! Убить нечестивца сей же миг!

Бедный Ганг хоть и бежал со всех ног, не миновал все же рук стражников, Изловили его, узнали да смекнули, что неспроста он в гарем пробрался. Кабы простой был вор, они бы его сразу пристукнули, а убьешь поэта – наживешь беды, чего доброго и жизни решишься. И заперли стражники Ганга в темницу.

Падишах, весь красный от гнева, вышел из дворца. Никак бегумы не могли его удержать – он и слушать ничего не хотел. Ганговы клички: «Жеребец, осел» – жгли ему душу.

Рассердились бегумы на придворных за эту проделку, ругали и кляли их по-всякому. Одно их утешало: поймали того, кто увел падишаха из гарема, и теперь, конечно, казнят. «Вот, теперь всем памятно будет, что ждет наших злопыхателей», – говорили они меж собой.

А вельможи и радовались и печалились. Как же: падишах освободился из сетей бегум, зато поэт Ганг попал в беду.

На другой же день падишах велел глашатаям возвестить о своем возвращении. Народ возликовал, а злоумышленники убоялись начинать бунт.

Шли на дарбар вельможи, шли чиновники со всех концов города, шли люди из народа. Грозный, с нахмуренным челом, восседал на троне падишах. Сегодня впервые за десять месяцев народ увидел падишаха. Придворные делали ему салам и по чинам садились на места. Никто не смел взглянуть государю в глаза, головы у всех были опущены.

Солдаты привели поэта Ганга. На нем было то же платье, что ночью, руки связаны.

Вазир и советники дивились на его вид. В душе они молили бога за поэта. Каждый хотел за него заступиться, ждали только подходящей минуты.

Падишах не узнал Ганга в диковинном наряде и маске чудища.

– Что это? Злой дух, ракшас, чудовище?

«Настал мой час», – подумал Ганг и отвесил падишаху низкий поклон. Тут высокая шапка с маской свалилась и открылось его лицо.

– Ганг! – вскричал падишах. – Как посмел ты войти в мой гарем? Смертная казнь – вот кара за твою вину.

А несчастный поэт стоит со связанными руками, слова вымолвить не может.

Услышал палач слова падишаха, выхватил из ножен меч и шагнул вперед. Ганг стал считать свои последние минуты. Поглядел он на вельмож, глаза с одного на другого переводит и всех о помощи взглядом и знаками молит. Да все боятся за собственную жизнь, где уж там помогать ему. Даже глаз на Ганга поднять не смеют. Падишах приметил и взгляды и знаки Ганга и не утерпел:

– Ганг! Ты что за представление тут разыгрываешь? Дарбар это или театр?

Не мог больше Ганг терпеть. Черная неблагодарность вчерашних друзей-советчиков колола его, словно острое копье. Чего только они не сулили вчера – готовы были усадить его на колесницу и живым в рай поднять, а теперь никто даже глазом не поведет в его сторону! Будто и не знают, что его ждет! «Уж если мне помирать приходится, проучу я их за вероломство, чтобы вперед неповадно было», – подумал Ганг, кивнул на вельмож и ответил падишаху:

– Владыка мира! Из-за этих вельмож, из-за их хитрых козней попал я в такую беду. Это они во всем виноваты.

И он поведал падишаху про тайный совет, про то, как его уговаривали да подстрекали.

Рассказ поэта удивил и потешил падишаха. Что ж, выходит, вчера советники обещали спасти Ганга, а сегодня, видите, и не пикнут. Очень смеялся Акбар.

Весело стало у него на душе, и он Ганга помиловал. Ведь Ганг старался ради блага государя! Акбар щедро наградил поэта и сказал ему в поучение:

– Послушай, великий поэт, что я тебе скажу, и хорошенько запомни мои слова. Сладкоречивые люди никогда не держат слова. Не верь речам, пока не узнаешь, что на душе у сладкоречивого.

А лукавых придворных падишах попрекнул:

– Вы бедного старика на смерть послали, а ведь ни один не встал на его защиту, когда он в беду попал. Подобает ли вам так поступать?

За всех ответил Бирбал:

– Владыка мира! Всей душой мы великому поэту благодарны. Он своей жизни не пожалел, хотел других спасти. А вмешайся мы, разгорелся бы ваш гнев еще сильнее, что бы тогда получилось? Вот об этом-то мы наперед и подумали, оттого и молчали.

Покончил падишах с этим делом. Стал он каждый день приходить в дарбар и подолгу заниматься делами и скоро решил все, что за эти месяцы накопились.