Стенсер, с перепугу, едва не подскочил на месте. После, опасливо оглянулся. И тут уж великого усилия стоило, чтобы не вскричать. Первым и самым сильным желанием было оттолкнуться посильнее от берега и, прыгнув в реку, попытаться удрать на противоположный берег. Другое желание не особо отличалось от первого, — бежать, как можно дальше и быстрее, но по тому берегу, на котором он сидел. И всё же усидел, — слишком уж испугался и не мог пошевелиться.
Только чуть отстранился и бегло оглядел подсевшего. Пристально разглядеть и даже понять увиденное, поначалу, не выходило — слишком уж он был не обычным.
Полнотелый, весь в серой чешуе с сизоватыми отливами. С огромными, как у сома, усами на грубом подобии человеческого лица. И со широченными жабрами. Невероятно развитые ручищи: «Да он меня ими пополам сломает, не приложив и грамма усилий!» И только после Стенсер углядел короткие, сильные, как у животного, задние лапы. И хвост… удивительно крупный и массивный рыбий хвост: «Им ведь убить можно!» А в целом он выглядел, как химера, — огромная рыба с малым вкраплением человека.
— Что, не боишься? Молодец, молодец! — расплываясь в улыбке, булькал рыболюд. — Обычно, другие люди, бегут без оглядки, а ты… молодец!
Мужчина замер, прикидывая: «А не поздно ли ещё удрать?»
Рыболюд продолжал:
— Никогда не любил боязливых!
«Если бы он меня хотел утопить, то, наверное, так бы и сделал» — думал мужчина, глядя на непрошеного собеседника.
— Чего так? — справившись с собой, спросил Стенсер.
— Дак я им не успеваю сказать: «Здрасти!», как они крича: «Страсти!» и улепётывают от реки. — рыболюд расхохотался своему не хитрому каламбуру.
А человек холодел от ужаса и старался не показать свои переживания, — прятался за выражением безразличия, которое давалось с явным трудом. Тем сложнее это было, что смех рыболюда резал слух.
— А чего, есть о чём поговорить?
— Эх, челове-е-ек! Знал бы ты, как тоскливо мне здесь, в этой реке. Даже поговорить не с кем!
Стенсер не понимал собеседника, но посчитал, что стоит задать ещё вопрос — другой, чтобы нащупать хоть какую-то почву под ногами:
— С рыбёшкой не общаешься?
— С ними-то? — собеседник кивнул в сторону плескавшейся серебряной рыбы. — Что с ними водиться? Неслухи! Пока рядом, ещё куда не шло, но сейчас… К тому же посмотри на поплавок.
Стенсер, чувствуя тревогу, перевёл взгляд, а там пёрышко подрагивало.
— Я им говорил, не трогать еду, если рядом блестит железо… и что же? Я тут, рядом, а они уже объедают наживку… с крючка! Погоди, сейчас ещё… да они издеваются!
Стенсер вначале глянул на рыболюда, но когда тот вскричал: — Да тяни же ты! — вновь посмотрел на поплавок, который совсем утоп. И только тут он взял в толк, чего же это на него так кричит и булькает рыболюд.
Очередная, небольшая рыбка, с ладонь длиной. И, что немало изумило Стенсера, рыба не пыталась вырваться из рук. Он смотрел на рыбку, которая лишь двигая жабрами, пристально глядела одним глазом на рыболюда: «Чего это она? Разве так должно быть?» — возникло чувство какой-то неправильности. Точно всё это не более, чем обман. Но, развить мысль человек не успел, заговорил рыболюд, а после он, человек, и не стал пытаться.
— Я им столько раз говорил, что и когда нужно делать — а им всё равно! Пока рядом ещё немного, да слушаются, а так… пройдохи! Думают, что весь мир — сказка. А ведь были времена…
«Так это одна из его рыбёшек? — подумал Стенсер, — Не обидится ли?»
— Слушай, а может я её того, отпущу?
— В реку что ли? — оторопел рыболюд.
— Ну да.
Рыболюд так красноречиво поглядел на человека, что тот замер. Жабры у его собеседника раздались в стороны и стали почти шире плеч.
— От только посмей… от только попробуй! — угрожающе, понизив голос, говорил рыболюд. — Я тебя тогда тоже, в реку отпущу… на самое дно, да на пару дней!
— Значит? — растерявшись, спросил человек.
Рыболюд взял ведро и пододвинул к человеку, чтобы тот не вставая с места, мог бросить рыбу.
— Бросай, — потребовал он, — и не смей их жалеть, сами виноваты!
— Ага, — протянул Стенсер, не понимая происходящего.
— Не сиди просто так… не люблю я такого! Насаживай на крючок и бросай!
Стенсер сделал, что от того требовал рыболюд.
Шло время, а ведро всё наполнялось, да наполнялось. Понемногу общаясь о перемене времени, Стенсер понял, что как собеседник, его новый знакомый не так уж и плох. Только он уяснил и ещё кое-что:
— Так ты им вроде правителя?
— Сейчас? Вроде… вроде того… только что вроде. А ведь когда-то меня слушались, как отца, как владыку и бога. Даже самый несмышленый и глупый малёк слушался. А уж как почитали меня, о!
— Из-за чего так всё переменилось? — полюбопытствовал Стенсер.
— А из-за вас, людей — человеков! Куда вы запропастились? Где пропали? Без вас ведь я им не особо-то и нужен оказался…
— Насчёт других не знаю. Я сам в деревне только-только жить начал. Хотя… не знаю. — рыболюд вытаращился на человека. — Понимаешь, память отшибло… начисто выбило из головы!
Рыболюд с минуту пристально глядел на человека, а после только кивнул и продолжил:
— Так значит, о других тоже ничего не знаешь?
— Нет. Ничего.
— И ты один здесь, последний из людей?
— Да вроде того, разве только старик, Будимир. — Стенсер запнулся, прикидывая в уме, а стоит ли упоминать, как сам себя старик кличет? Решил, что ничего дурного не случиться. — Домовым себя кличет.
Рыболюд, услышав имя Будимир весь так воспрянул, с оживился и так внимательно посмотрел на человека, но после, услышав «домовой», неожиданно сник. Правитель реки огорчённо вздохнул, а после сказал:
— А я-то уж подумал… эх!
Они ещё какое-то время говорили. Рыболюд спрашивал о деревне, называл какие-то имена, а Стенсер рассказывал, что знал, то есть почти всегда говорил: «Нет, не знаю». И сам рассказывал то, что видел.
Перед самым уходом, Стенсер совсем осмелев, спросил:
— Я в здешних местах только-только. Ничего не знаю. Может, чего посоветуешь?
— За землю и то, что на ней не скажу… — начал рыболюд. — Там уж будь осторожней и всего опасайся… да только не бойся! Мало кто боязливых любит!
Стенсер кивнул.
— А в воде и вблизи воды, — понизив голос, продолжал рыболюд. — Бойся превыше всего меня.