Забытый край

70

Стенсер едва ли мог здраво воспринимать то, что происходило. Разум, точно растеряв силы, покинул его. И только старые инстинкты, смахнув с себя пыль морали и человечности, руководили им.

Чёрная громадина, собравшись в последний момент, решительно бросилась к его глотке. Мужчина выставил перед собой руку, чем спас свою жизнь. Другой рукой, не замечая боли, стал колошматить ужасное создание, что было сил.

Ни единой мысли не было в голове, только одно желание руководило им, — убить злобную тварь. И ничто больше не имело значения, — ни живая деревня с огромной семьёй, ни брошенная деревня с её духами, ни даже другая, совсем позабытая, прошлая жизнь. Человек обезумил от желания разорвать напавшее на него, неестественное животное. И себя было не жалко, ведь важно было только одно, — разорвать, убить, расколошматить, переломать его кости и выжать, как тряпку.

Животное пыталось отбиваться, — ударяло по телу когтистыми лапами. Одежда рвалась, а на теле оставались глубокие, грубые раны. И всё же напор человека был неумолим. Чёрное животное слабело под ударами крупных кулачищ.

А Стенсер впал в раж, — колошматил одной рукой, куда только мог, но так убедительно, что вскоре набросившаяся на него тварь почти перестала сопротивляться. Лапы бессильно висели, только подрагивали, но зубы продолжали терзать его плоть, — как волк, это непонятное создание, мёртвой хваткой держалось за одну из рук.

И Стенсер продолжал бить, бить, бить! Бил по телу, бил по лапам, бил в голову. Он не мог остановиться, — странная, безумная радость обуяла его. Не боялся ни своей, ни животной крови. И всё продолжал бить тварь, пока череп не захрустел под его ударами. И даже после, когда разум помутился, а в глазах потемнело, Стенсер не останавливался, бил, бил и… вскричал от боли.

— Вот объясни мне, человек, зачем ты бил печь? Что она тебе такого сделала!

Домовой в очередной раз промывал раны сидевшего на стуле человека. Поверх лопнувшей кожи накладывал травяную кашицу и плотно перевязывал тряпками.

— Да я же… — начал было Стенсер, но домовой вновь перебил.

— Да я, да я! Что да я? Ты на руку свою смотрел? Она и так уже вся изрезанная… так ты зачем-то вздумал портить и другую…

— Но ведь… — Стенсер опять попытался объясниться, но домовой был непреклонен.

— Но ведь… но ведь! Да ты издеваешься над стариком, вот ведь! Что по твоему мне братья скажут? — старик начал передразнивать деланным голосом банника. — Что, опять? — а после прибавил голосом дворового. — Где были твои глаза? Да какой же ты тогда хозяин дома! — а после, выждав паузу, посмотрев в глаза человека, прибавил — Тьфу!

Только Стенсер не унимался и заставил домового выслушать его рассказ о странном сне. Старик вначале слушал невнимательно, после с недоверием, но под конец не мало изумлялся, и Стенсер даже заметил некоторый испуг в его взгляде.

— Если это правда… вот ведь… дела! — протянул домовой.

Ещё раз, оглядев руки молодого мужчины, домовой заспешил.

— Ладно, ты тут посиди… а я скоро…

Стенсер встал, спрашивая:

— Ты куда?

— Сиди! — сердито бросил старик, а после, уже в дверях, прибавил. — Скоро придём.

Домовой хлопнул дверью, а Стенсер задумался над последними словами: «Скоро придём?»

Они действительно скоро пришли. Банник заспанный и угрюмый, домовой печальный, а дворовой обеспокоенный.

— Руки, покажи руки! — было первым, что сказал дворовой, придя в дом.

Оглядев перевязанные руки, он попытался было начать журить братца за невнимательность, но Стенсер остановил, сказав:

— Думаю, сейчас не время… давайте подумаем, почему это случилось, и как этого избежать?

Старики начали было рассуждать, но они знали только об одном сне молодого мужчины и он посчитал, что стоит рассказать и другой, где он оказался в своём прошлом и читал книжку сидя где-то на пыльном чердаке.

— Чего ж ты сразу не сказал? — всплеснул руками дворовой.

Банник сидел за столом, и только изредка что-то бубнил себе под нос. Он едва заметно покачивался и едва ли бодрствовал.

— Вот и помогай ему после этого! — сердито сказал домовой.

— Да я что, знал что ли, что это важно? — удивлялся Стенсер, разводя руками.

Совсем скоро дворовой попросил показать ту комнату, где Стенсер разбил зеркало.

— Да ведь это не обычная стекляшка! — сказал дворовой, глядя на рассыпанные осколки.

Там, рядом с тумбой, было много высохшей крови, и Стенсер мысленно удивился: «Это что, всё моё?»

— А я о чём тебе говорил? — глядя на брата, ответил домовой.

— Что в этом зеркале необычного? — спросил молодой мужчина.

Но, вместо того, чтобы ответить, дворовой огляделся, что-то ища.

— А где банник?

— Что?

— Где банник? — повторил дворовой.

После этого, оба старика выглянули в основную комнату и так рассердились на брата, что, не сговариваясь, только переглянувшись меж собой, тихо подошли к нему. Одновременно, точно по команде, рявкнули:

— Проснись и пой!

— А-а-а! — вскричал перепуганный старик и рухнул спиной на пол.

Два брата распекали третьего, за сонливость и нерадивость, а Стенсер думал: «Разве нужно было так жестоко?» — но всё же не стал лесть, рассудив — «Дела семейные… кто я, чтобы туда лесть?»