Забытый мыслитель. (Жизнь и сочинения Юлия Банзена.)

IV.

Первой яркой чертой философии Банзена является призыв к интуиции, к непосредственному познаванию реального мира. Данное в воззрении не укладывается в рамки логических понятий: живая жизнь не исчерпаема формулами. „Логика“ сушит, убивает; надо обращаться к данным восприятия, оставив в стороне априорные схемы. Следует отказаться от охватывания действительности понятиями (begreifen), стремясь лишь постичь (verstehen) ее и уяснить ее смысл, формализм — смерть философии. Восприятие выше отвлеченного мышления. Математика и логика просто условные языки, выработавшиеся в процессе естественного подбора: „гении не любят математику“ и „логику не нужен талант“. Это лишь средства ориентировки, их схемы всегда чужды живой действительности. Тот, кто хочет познать истину, должен отказаться от „суррогатов“ упрощенного мира и признать права конкретной действительности, во всей ее полноте и многообразии. Философия слишком много старалась о „равновесии“, пора взглянуть в глаза опыту без предпосылок, лишенному этого равновесия.

К этому опыту мы не можем относиться с „объективным“ спокойствием; он нас все время „раздражает“, и мы не можем „упускать из виду свою личность“. „Метод Бекона Веруламскаго по существу бездушен, уважение к материи факта затрудняется малейшим душевным возбуждением...; сердце создает философия, рефлексия его пожирает, но совершенно пожрать не может, и борьба между ними бесконечна“27.

„Отрыв от интуиции“ создает узкую разумность (Klugheit), которая свысока презирает истинную мудрость (Weisheit), „основанную всегда на соединении интуитивной способности с абстрактной, гениальности с ученостью, мудрость пророчески дальнозоркую“. Далеко простирающийся взгляд этой мудрости заставляет ее часто прибегать к средствам, которые кажутся простой разумности глупыми и повседневному знанию неправильными. Но. именно там, где величайшая разумность „бессильна со всей своей мудростью“, выступает на помощь истинная мудрость. „Там, где осрамились расчеты, рефлексия и размышление, мудрость смотрит провидящим взором в ту глубину, где текут скрытые источники спасения“ 28. Философия дело жизни, дело личности в целом; существует „радость мудрости“ и „удовольствие познания“.

Но Банзен не удовлетворяется провозглашением многообразия действительности; он объявляет ее резко противоречащей схемам логики и полной противоречий. „Интуиции не нужно смущаться неспособностью абстрактной логики принудительно подвести некоторые факты нашего познания под постулат отсутствия противоречий; существует коренное раздвоение между реальным материалом нашего познания и идеальными категориями логических абстракций“29. Между тем вся господствующая наука, со включением основ этики, педагогики и политики, убеждена в простоте мира. Постоянно „самое неоднородное подводится под один масштаб“; „всегда и повсюду орудуют основоположениями и теоремами, пренебрегая живой индивидуальностью“; не признается никакой самостоятельности за индивидуальным характером30.

Банзен называет свою систему реальной диалектикой, противопоставляя ей гегелевскую словесную (Verbaldialektik, правильнее было бы, конечно, сказать Verstanddialektik). Именно реальный процесс насквозь полон противоречий; логическое мышление развивается (в противность мнению Гегеля), вполне подчиняясь закону отсутствия противоречий. Промежуточное положение занимает мышление обыденное (психологическое), в котором, например, возможны ассоциации и по сходству, и по контрасту. Нельзя не припомнить, что идея реальной диалектики обща всем левым гегельянцам и стала наиболее популярна в приложении ее к общественному развитию в экономическом материализме Маркса-Энгельса. Но мы увидим, что Банзен из этого стремления „поставить Гегеля на ноги“ сделал выводы диаметрально противоположные (и надо добавить более последовательные).

Банзен подчеркивает, однако, что противоречие (Widerspruch) действительности не есть бессмыслица (Widersinn); у действительности есть своя логика, не похожая на нашу. „Действительность“ и „мысль“ представляют собою два замкнутые целые, каждое из которых развивается по своим законам; у каждой логики есть своя сфера действия. Действительность противна нашей логике (antilogisch), но не лишена логики (nicht alogisch). „Реальная диалектика“ тем и отличается от всех предшествующих философских систем, что отказывается „снимать“ противоречия действительности. „Она уничтожает последние корни той иллюзии, о которую спотыкались все ее предшественники. Совершенно истинно свободен от призраков только тот, кто не требует от мира другого тожества и согласия, кроме согласия противоречия с самим собою“. „В согласии с собою и данным стоит только пронзительный голос реальной диалектики, которая считает свою точку зрения „высшей, потому что не претендует слыть „гармонией“ или когда-нибудь в таковую разрешиться“31. „All-Einler’ы“ (все-объединители, монисты) вот злейшие враги Банзена: искусственное объединение на деле противоположных отношений более всего идет против плоти и крови. Но если так, значит „действительность“ существует независимо от нас. Банзен совсем не скептик, хотя и высоко ценит историческую роль скептицизма, „подобного оппозиции в конституционном государстве“. Но начиная с сомнения (как „nulli mancipi adstrictus“), Банзен уверен, что интуиция научит познанию полной метафизической истины.