Зачарованные острова Галапагосы

Мы ныряем к акулам

К северу от Индефатигебля над неспокойным морем словно крепостные башни возвышаются желто-коричневые туфовые скалы. Как это ни странно, они названы по имени Ги Фавка, английского католика, казненного по приказу короля в 1606 году. Чайки с криком носятся вокруг голых утесов; морские львы стараются заглушить своим ревом шум прибоя; крабы и морские игуаны, примостившись на карнизах скал почти над самой водой, терпеливо ждут, когда отлив освободит их пастбища. Этим исчерпывается список животных, обитающих над водой. Возможно, в узкой полоске травы, росшей на самом верху скалы, поселилось несколько стрекоз и ящериц, но я не смог туда взобраться. Зато мне удалось заглянуть в морскую пучину у подножия скал.

Волны приятно холодили тело. Медленно, словно в состоянии невесомости, я скользил в глубину, стараясь не отдаляться от скалистой стены. В руке я держал наготове деревянную палку с железным наконечником. Тишину нарушало только потрескивание и пощелкивание дыхательного клапана моего снаряжения. Итак, целый час я буду рыбой среди рыб! Кислород хранился в маленьком стальном баллоне, а плавательным пузырем мне служил дыхательный мешок, который я держал, как рюкзак, за спиной и с которым меня соединяли два коротких шланга с мундштуками. Время от времени я нажимал на его вентиль и наполнял мешок кислородом. На ногах у меня были ласты, очки защищали глаза.

На глубине шести метров я уселся на выступ скалы, опустил ноги в темную толщу воды и огляделся. Пейзаж, окружавший меня, показался мне восхитительным! Правда, слегка замутненная сине-зеленая вода смазывала очертания всех предметов, находившихся на расстоянии свыше 15 метров от выступа, но это было вполне уместно среди жутковатого скалистого ландшафта, где чудилось, будто в каждой расселине скрываются тайны.

Мимо меня вглубь проплыл доктор Хасс с большой серебристой кинокамерой для подводной съемки. Его кожа имела в этом освещении зеленоватый оттенок, а плавательные принадлежности придавали сходство с жителем неведомой планеты. Еще несколько мгновений передо мной мелькали ласты и поблескивала камера, а потом доктора поглотила бездна.

Фасад скалы был сплошь затянут красно-лиловыми известковыми водорослями, перемежаемыми маленькими группами оранжево-красных тубастровых кораллов. Были здесь и устрицы — зубчатые края их ракушек напоминали пилу. Кое-где в трещинах скал ютились невысокие кустики рифовых кораллов. Холодная вода течения Гумбольдта была им явно не на пользу. Зато рыбы чувствовали себя превосходно. Изящные яркие зеленушковые сновали между кораллами, отщипывая то веточку водорослей, то кусочек губки. Передвигались они удивительным способом, помогая себе не ударами хвоста, а большими грудными плавниками. Мириады маленьких рыбок держались около скалы, брюшками книзу. Стоило мне сделать неосторожное движение, как они дружно прятались в расщелинах скалы и между кораллами. Среди них преобладали оранжево-красные и серо-коричневые рифовые из семейств Pomacentridae и Anthiidae. Небольшая темная эупома (Eupoma centrus) привлекала внимание оранжево-красной спинкой. У скалы кормились большие рыбы-попугаи. Они жевали ствол коралла, как кролики жуют репу.

Очень часто в поле моего зрения попадали рыбы-ангелы рода Zanklus. Туловище этих крупных рыб имело форму диска, вытянутого спереди в остроконечную морду. Передние лучи спинных плавников, за исключением двух первых, поражали своей длиной. Шип спи иного плавника подобно шпаге фехтовальщика выступал далеко вперед. Три широкие черные полосы украшали бледно-желтое, почти белое туловище. Эти удивительно красивые рыбы появлялись только парами. Вытянутой пастью они без труда доставали из щелей между кораллами и скалами маленьких рачков. Неровные углубления в скале были выложены красными и лиловыми губками, и в этих чертогах жили бычки. Каждый имел свою собственную обитель, из которой он высовывал дерзкую мордочку, напоминавшую обличье мопса, и с любопытством оглядывал окрестности. Некоторые бычки заняли покинутые червями ходы — они подходили им по размеру. Каждый ревностно оберегал свое жилище. Если сосед решался приблизиться, его встречал весьма неласковый прием. Бычки также питались растениями, покрывавшими скалы.

В мелких выемках сидели офиуры, настолько хрупкие, что мне никак не удавалось снять их со скалы невредимыми. Очень смешной вид имели морские ежи, о чьи иглы-булавы невозможно было уколоться. Эти толстые выросты — типичная форма приспособления к жизни на неспокойном мелководье. Я и прежде не раз наблюдал ежей в лужах, оставленных приливом. Их иглы пестро обросли красными водорослями и желтыми губками.

Вдруг в узкой щели близ меня что-то зашевелилось и постепенно показалось существо, напоминавшее своими очертаниями лопату, но с удлинениями спереди и сзади. Странное создание дважды замирало на месте, как если бы не решалось выйти, но в конце концов все же покинуло свое убежище, и тут я, к моему великому удивлению, узнал черную рыбу-печатника (Melichthys ringons). Рыба с любопытством взирала на меня круглыми темными глазами. Она дышала очень часто, так что спинной плавник, отделенный от туловища белой полоской, непрестанно колыхался взад и вперед. Я сделал еле заметное движение, и рыба, двигаясь головой вперед, немедленно исчезла в щели. Только шипы хвоста, словно щупальца, остались торчать наружу. Я просунул руку в щель и схватил печатника у основания хвоста. Рыба громко хрюкнула, все ее туловище начало вибрировать, и я, словно пораженный током, тотчас отдернул руку. И тут я вдруг понял, какое значение имеют лающие и хрюкающие звуки, издаваемые некоторыми рыбами при прикосновении к ним. Они выполняют — и, надо сказать, весьма успешно — оборонительную функцию. Впоследствии, на Мальдивских островах, я имел случай убедиться в том, что, помимо прочего, эти звуки есть предостережение об опасности. Как только один из многочисленных в тех местах Pomacanthodes imperator замечал меня, он немедленно извещал своим «ток, ток!» о моем появлении. Находившиеся поблизости рыбы, приняв сигнал тревоги, поспешно прятались среди кораллов. По этой причине многие ценные экземпляры так и не украсили моей подводной коллекции.

Моя рыба-печатник довольно долго не могла оправиться от нанесенной ей обиды и оттого не хотела выйти наружу. Несколько раз она уже совсем было собиралась с духом и чуть высовывала голову, но, увидев меня, вновь забивалась в свою дыру. Плавала она почти исключительно благодаря колебательным движениям спинного и заднепроходного плавников. Это позволяло ей двигаться в щели, не наталкиваясь на окружавшие стены.

В противоположность перепуганной рыбе-печатнику большинство других рыб вовсе не боялось меня. Наоборот, на многих я действовал как магнит. Две зеленушковые, имевшие размеры карпа и оранжево-красные и мерные пятна на обеих сторонах туловища, медленными движениями мягких грудных плавников лениво подгребли ко мне и с любопытством уставились на мою физиономию, скрывавшуюся за очками. Острыми выдававшимися вперед зубами и выпуклым шишковатым черепом они живо напоминали мне бульдога. Затем мимо проплыла большая стая желтохвостых хирургов-рыб. Голубые тела рыб перетягивали две широкие темные ленты. Их сопровождали желтохвостые ангелы-рыбы с белой полоской на темных боках и желтой оторочкой на спинном и заднепроходном плавниках.

Сделав около меня несколько кругов, рыбы, словно отара овец, принялись щипать водоросли на соседней скале, и я отчетливо слышал производимый их челюстями шум «шраб-шраб-шраб». Неосторожным движением я сдвинул камень, и он, громыхая, покатился вниз. Среди рыб возникла паника. Хирурги-рыбы, держась покатости склона, ринулись прочь, а остальные попрятались в скале. Вокруг меня явно воцарилась атмосфера страха, все живое притаилось, и даже мне стало как-то не по себе. Я невольно покрепче прижался к скале и подтянул ноги.

И действительно было чего бояться: из глубины моря поднялись три акулы. Подгоняемые неустанными ударами хвоста, они быстро скользили на широких грудных плавниках. Чтобы покрыть расстояние до скалы, им потребовалось всего лишь несколько секунд — вода словно бы не оказывала хищникам ни малейшего сопротивления. Нас разделяло только три метра. На неподвижной, как маска, морде ярко блестели голодные глаза. Я непроизвольно задержал дыхание, но светло-серые брюха акул проплыли надо мной. Впервые я видел полукруг акульей морды так близко от себя. Все три хищника принадлежали, очевидно, к виду черноплавниковых акул, — во всяком случае, острия их плавников были черные. Большая акула имела метра три в длину, остальные уступали ей, наверное, на метр, но двигались быстрее. Одна из хищниц, проплывая надо мной, не переставала дергать головой. Меня неприятно поразило это движение, хотя я не знал в тот момент, что оно означает. Только много времени спустя во время пребывания на Мальдивских и Никобарских островах я понял его смысл. Акула как бы имитирует пожирание добычи, когда, поймав крупное животное, она с быстротой молнии выпиливает зубами кусок из тела своей жертвы, не переставая при этом трясти головой. Подобное движение она воспроизводит и в тех случаях, когда хочет напасть на животное, но почему-либо не решается. Она словно бы предупреждает жертву о своем желании разделаться с ней. С нами ведь тоже случается, что при виде лакомств в витрине кондитерской мы сглатываем слюну. Хищница явно была не прочь выпилить из моего тела лакомый кусочек, но я сидел неподвижно, выставив вперед палку с железным наконечником, и акулы предпочли убраться подобру-поздорову. Я лишний раз убедился в том, что короткая палка с железным наконечником — надежное оружие для отпугивания акул, особенно когда у вас защищена спина. Если акула все же осмеливается приблизиться, достаточно замахнуться на нее палкой, и она уплывает прочь.

На Мальдивских островах доктор Хасс и я, вооружившись только палками, кормили под водой хищниц. Мы решили проверить, действительно ли ацетат меди отгоняет акул, — ведь для этой цели он теперь употребляется довольно широко. Мы положили мешочек с ацетатом около приманки — ею служила окровавленная рыба, — но акулы жадно устремились на ее запах, преспокойно рассекая позеленевшую от ацетата воду. Средство оказалось лишенным какой бы то ни было практической ценности. Гораздо больше помогает неожиданный крик — это на своем собственном опыте проверил в Карибском море доктор Хасс. Но не все акулы реагируют на крик, поэтому самое верное средство — палка. Особую осторожность подводному пловцу следует проявлять при спусках и подъемах, когда его ноги влекут к себе хищников не хуже блесны, и акулы могут с любой стороны молниеносно атаковать пловца, лишенного прикрытия.

Но тогда, сидя под скалой Ги Фавка, я еще не знал всех повадок акул, и поэтому чувствовал себя не особенно уютно на выступе, однако, зачарованный совершенной красотой хищников, не мог двинуться с места. Обуреваемые любопытством, они плавали передо мной взад и вперед. Альбатроса называют царем воздуха, акула же несомненно безраздельная владычица морей. Красота ее создается обтекаемой формой туловища, приспособленного к непрерывному плаванию. Тяжелая рыба вынуждена беспрестанно находиться в движении, иначе, лишенная плавательного пузыря, она, остановившись, упадет на дно моря.

Каждую акулу эскортировала стайка лоцманов с черными и светло-желтыми кольцами вокруг тела, а под ее брюхом висела, кроме того, рыба-прилипала. Лоцманы всегда сопровождают акул и других крупных обитателей моря. Моряки даже утверждают, что эти рыбы наводят акул на добычу — отсюда, мол, их название «лоцманы». Наши наблюдения не подтвердили этого предположения. Плавают же лоцманы с китовыми акулами и мантами, которые ограничиваются тем, что, процеживая планктон, поедают из него лишь мелкие организмы. Легко, однако, понять, откуда пошли эти толки. Мы не раз замечали, что лоцманы, сопровождавшие акулу, при виде людей покидали ее и целеустремленно направлялись к ним. Сделав несколько кругов, они снова возвращались к акуле. Вот такое поведение и породило молву, будто лоцманы помогают акуле выслеживать добычу. На самом деле оно вызвано совсем иными причинами. Бывает, у одной акулы собирается слишком много лоцманов. Тогда те, что пристали последними, стараются найти себе другую большую рыбу, еще никем не занятую. Они действуют точно так же, как все животные, стремящиеся избежать перенаселенности своей территории. Естественно, лоцманы присматриваются к каждому крупному существу на их пути: нельзя ли к нему присоединиться?

Почему же лоцманы сопровождают акул? Прежде всего потому, что те служат им прикрытием, а следовательно, защитой от других хищников. Кроме того, лоцманы питаются экскрементами своего покровителя, а его зубы им не страшны — при своей ловкости они всегда сумеют избежать их. Большей частью лоцманы держатся под брюхом или около спинного плавника акулы и, только сопровождая безобидных китовых акул и мант, плавают перед самой их пастью. Однажды к югу от Цейлона доктор Хасс и я встретили в открытом океане китовую акулу. Перепуганные нашим внезапным появлением, лоцманы попрятались в пасть и ноздри великана и дерзко выглядывали оттуда.

Причина, по какой рыбы-прилипалы пристают к крупным рыбам, аналогична, но по сравнению с лоцманами они достигли здесь большего совершенства. Их спинной плавник превратился в присоску, которой они прикрепляются к рыбам, правда не особенно прочно. Едва добыча появляется в пределах видимости прилипалы, как та освобождается от своих уз и кидается на промысел. Однако она ленива, плавать не любит, и, если приютившая ее акула попадается на крючок, она, оставшись без хозяина, присасывается просто к судну. Прилипалы и к нам пытались пристать. Никогда не забуду, как на Мальдивских островах одна такая рыба досаждала нашему инженеру Гиршелю. Она хотела не только основаться на его теле, но и во что бы то ни стало оторвать соски с груди бедняги. Отчаянная борьба взрослого мужчины с маленькой рыбкой являла собой весьма комичное зрелище, но Гиршель потом уверял, что зубы прилипалы не уступают рашпилю. Вид у инженера и в самом деле был весьма плачевный.

На Занзибаре прилипал используют для ловли черепах. Рыбаки привязывают веревку к хвосту прилипалы и закидывают за борт поблизости от спящей черепахи. Когда прилипала присасывается к черепахе, веревку подтягивают. Сам я на Занзибаре не был, но читал об этом в заслуживающих доверия работах.

Тем временем обитатели кораллов у скалы Ги Фавка один за другим покидали свои убежища. Их, очевидно, больше не страшили акулы, плававшие вверх и вниз метрах в двух-трех от скалы. Теперь, на виду у всех, они уже не представляли собой опасности — в любой миг от них можно было спастись бегством. Голодная акула, желающая полакомиться рыбой, которая живет в скале, нападает неожиданно и применяет особый охотничий прием. Я имел случай наблюдать его на Мальдивских островах. Акула, держась около самой скалы, пулей всплывала наверх, так что многие рыбы не успевали своевременно достигнуть спасительного рифа и, отрезанные от своего убежища, попадали хищнику в пасть. Понятно поэтому, что стоило акулам оторваться от скалы на два-три метра, как рифовые осмелели. Наиболее вызывающе вели себя радужные макрели, не достигавшие в длину и метра. Они стаей кружились около акул, словно желая присоединиться к сопровождавшей их свите, затем все, как по команде, устремились к самой крупной из них, поочередно потерлись о ее жесткую спину сначала одним, потом другим боком и молниеносно унеслись прочь. Так радужные макрели сбивали с себя паразитов. Акулам это явно не понравилось, и они исчезли в глубине моря.

Каждый, кто имел аквариум, замечал, что все рыбы очень страдают от кожного зуда и испытывают поэтому потребность чесаться. Обитатели рифов трутся о камни и кораллы, рыбы, живущие в открытом море, вынуждены помогать себе иными способами. Многие выпрыгивают из воды, а затем с силой ударяются о ее поверхность или же трутся о предметы, плывущие по течению, ну а для тех, у кого хватает ловкости использовать в своих интересах спину акул, проблема разрешается идеальным образом. Что может быть лучше для этой цели, чем жесткая, шершавая, как терка, акулья шкура?

Какая-то возня заставила меня взглянуть вниз. Пять рыбок длиной не больше семи сантиметров старались что-то сощипнуть с моих ног. Снова и снова накидывались они на меня, но я не ощущал боли и разрешал им резвиться в свое удовольствие, пока одна рыбка не обнаружила у меня на коже царапину. С удвоенной энергией она возобновила атаку, и тут я взвыл от режущей боли. Кровоточащая ранка привлекла ее товарок, а это было уже свыше моих сил. Не без труда я прогнал маленьких разбойниц. Они, выжидая, остановились поблизости над навесом скалы. Медленно выгибаясь то в одну, то в другую сторону, они, несмотря на течение, правда не сильное, удерживались на месте. Вскоре рядом появился добродушного вида подкаменщик (Bodianus eclancheris). Ничего не подозревая, он приблизился к рыбам, которые только того и ждали. Вся стайка вцепилась в его плавники. Подкаменщик на секунду замер на месте, а затем кинулся прочь как одержимый. Миниатюрные рыбки снова заняли свой караульный пост.

Я быстро всплыл наверх и достал из лодки предусмотрительно заготовленную палку с зарядом длиной 2,5 метра. Небольшой капсюль на конце ее я взорвал при помощи карманной батарейки. Возникающая при взрыве волна оглушает находящуюся поблизости рыбу, пловцу же она не причиняет вреда. Благодаря столь нехитрому инструменту я добыл многих редких рыб, которых по причине их небольших размеров не удавалось поймать ни на крючок, ни в сеть. Вскоре я завладел двумя маленькими разбойницами, из числа тех, что нападали недавно на подкаменщика. Только держа их в руках, я заметил, как они красивы. Оранжево-красный или лиловый спинной плавник венчала голубая каемка, заднепроходный и хвостовой плавники были оранжево-красные, и каждый луч в плавнике нес на конце утолщение нежно-голубого цвета. Спинка рыбки имела оливково-зеленую окраску, а бока украшали две продольные полосы — светло-желтая и темно-коричневая. Бросался в глаза выпуклый рот. Уже сидя в лодке, я рассмотрел рыбку в лупу и сразу понял, почему поспешил убежать подкаменщик: ее нижняя и верхняя челюсти были усажены рядом зубов, по остроте не уступавших лезвию. Этой хищной пастью, которую можно сравнить только с акульей, рыба без труда вырывает куски из тела и плавников облюбованных ею жертв. Впоследствии я не раз наблюдал близких сородичей этих рыбок, называемых морскими собачками (Runula). Они также нападали на жителей моря, особенно если замечали на их теле свежие или недавно затянувшиеся ранки.

Я поспешно опустил добытых рыб в раствор формалина и приготовил снаряжение, чтобы снова спуститься под воду. На этот раз я нырнул глубже. Проплыв 18 метров по вертикали, я нашел пещеру высотой в рост человека и длиной около трех метров. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что вся ее стена заросла губками и раковинами. На потолке у самого входа красовались морские лилии — три темных и одна лимонно-желтая. Слабое течение колыхало их нежно очерченные окончания. Особенно прелестна была желтая лилия, выгодно выделявшаяся на серо-черном или зеленовато-синем фоне стен. Включив подводный карманный фонарь, я заметил, что на самом деле здесь преобладали красные тона, но вода поглощала красные лучи, и оттого в обычных условиях пурпур не был виден. Под самым потолком пещеры теснилась стайка большеглазых красных гусаров-рыб (Holocenthus). При свете фонаря они поражали роскошной окраской, но, стоило выключить его, становились непривлекательного темно-серого цвета. Красный тон был на этой глубине защитной окраской. Я обратил внимание, что большинство рыб плыло брюхом к потолку грота. Только когда я отогнал их ко входу в пещеру, они перевернулись. По-видимому, они всегда обращают спину к свету, в пещере, следовательно, к светлому песчаному дну. Световой рефлекс рыб исследовал Хольст. По его наблюдениям, аквариумные рыбы неизменно поворачиваются спиной к подводимому сбоку источнику света, правда до определенного положения туловища. Но после удаления органов равновесия отпало и это ограничение, и рыбы двигались только спиной за источником света. Если их освещали снизу, они просто переворачивались вверх брюхом.

Оглядевшись, я сел у входа в пещеру. Здесь скала образовывала крутой склон, состоявший из осколков коралла, камней и песка. Начало его терялось в мрачной глубине. Встречное течение мутило воду, оттого я мало что видел дальше 10 метров. Но и в этом коротком радиусе разыгралась захватывающая сцена, приковавшая меня к месту. Большой окунь из рода Evoplites, угрюмо поглядывая по сторонам, выруливал мягкими плавниками над дном пещеры и вскоре оказался недалеко от моих ног. Здесь он остановился над глыбой и широко раскрыл пасть, словно собираясь зевнуть. Одновременно он поднял жаберные крышки и замер в таком положении. К нему немедленно подплыли два изящных губана с широкой черной продольной полосой на боках. Двигаясь точно в танце, они — я не мог этого не заметить — направились прямо в пасть хищной рыбе и, я с трудом поверил своим глазам, мигом исчезли в ней. Я смотрел окуню прямо в рот и видел, как маленькие рыбки скребли и чистили его нёбо. Еще один губан проскользнул под жаберную крышку и столь же усердно принялся чистить полость рта окуня. Только теперь я увидел, как из нее в разные стороны разбегаются крошечные рачки. Вот почему окунь терпел губанов! Малютки освобождали его от назойливых паразитов. Через некоторое время окунь ощутил потребность вздохнуть. Он одним движением сомкнул челюсти — и я уже испугался, что он заглотнет своих маленьких помощников, но ничуть не бывало! Не закрыв пасть до конца, окунь снова широко распахнул ее, и по этому сигналу санитарная команда вышла наружу. Окунь сделал несколько сильных вздохов, после чего опять широко раскрыл пасть и разрешил чистить себя дальше. Наконец все происходившее ему надоело. Он вновь дал своим уборщикам понять, что пора бы им и честь знать. После этого он встряхнулся и уплыл. Губаны, которые, очевидно, очень хорошо поняли значение сигнала, возвратились в свое жилище. Там они принялись пританцовывать, раскачивая заднюю часть туловища, словно бы старались привлечь к себе внимание окружающих. И действительно, находившийся поблизости Evoplites virides только того, видимо, и ждал. Он также раскрыл пасть и поднял жаберные крышки, выражая этим желание подвергнуться гигиенической процедуре, и точно так же подал сигнал, когда захотел плыть дальше. Между этими двумя видами рыб явно установился настоящий симбиоз, регулируемый совершенно определенными сигнальными движениями.

Схожие до мелочей проявления симбиоза я наблюдал раньше в Карибском, а впоследствии в Средиземном морях, на Мальдивских и Никобарских островах. Следовательно, это явление широко распространено. Я установил, что почти все жители морских глубин, обитающие близ рифа, начиная от акул и кончая маленькими рыбами-бабочками, позволяют другим рыбам чистить себя. И хищные, и миролюбивые рыбы разыскивают для этой цели торчащие из воды ветки кораллов или выступы скал, около которых привыкли селиться рыбы-«чистильщики». Последние обычно стараются своим поведением обратить на себя внимание «клиентов». Многие из губанов опрокидываются на голову, а некоторые виды рыб меняют при этом окраску — темно-синие назо, например, внезапно становятся голубыми. Все рыбы узнают «чистильщиков» и никогда не кормятся ими. Я сопоставил рыб-санитаров, жителей Карибского моря и Индийского океана. Хотя они принадлежали к различным семействам, мне бросилось в глаза их сходство в обличье. Я даже подумал, не является ли их внешнее своеобразие как бы униформой, благодаря которой другие рыбы опознают «чистильщиков». Это предположение подтвердилось позднее, когда я встретил на Мальдивских островах рыбу-имитатора. Деталями своего «костюма» и поведением она подражала живущим в тех местах губанам рода Labroides. Но это был «лжечистильщик» вида Aspidontus taeniatus. Он вводил рыб в заблуждение, чтобы суметь приблизиться к ним, и, если ему это удавалось, он набрасывался на свою жертву и выдирал куски из ее плавников, в точности как это делает морская собачка, о которой я рассказывал выше.

Постепенно усилившееся течение явно мешало работе подводных санитаров. Я подождал четверть часа, но обстановка все ухудшалась. К тому же тело мое медленно цепенело от холода, и я поспешил наверх, к свету и теплу. В лодке я снял с себя снаряжение и растянулся на солнце. Тепло приятно пронизало мои одеревеневшие ноги, и уже в полусне я краем глаза взглянул на синее небо, где фрегаты и олуши не переставали описывать бесконечные круги.