Глава вторая СССР. 1953-1985

«БОЛЬШОЙ ЗАСТОЙ»

Уже не первое десятилетие СССР движется в пропасть.

С. Е. Кургинян. Седьмой сценарий[10]

М. С. Горбачев на XXVII съезде КПСС назвал период управления страной Л. И. Брежневым «застоем». Я бы рискнул предложить называть весь период 1953–1985 гг. — между гибелью И. В. Сталина и приходом к власти М. С. Горбачева — «Большим Застоем». В него попал бы срок с марта 1953 г. по октябрь 1964 г. — т. н. «оттепель» (или второе, ерническое, название, которое встречается иногда в литературе — «слякоть»), собственно период брежневского правления (или, пожалуй, царствования) и период с ноября 1982 г. по март 1985 г., который кто-то метко назвал «гонкой на катафалках». Полагаю, что можно указать на некое единство всего этого периода. Ряд наших исследователей из числа коммунистов-ортодоксов спорят со своими оппонентами, утверждая с цифрами в руках, что этот период не был «застоем» как таковым, т. к. «Застой… — 2. Остановка, задержка, неблагоприятная для развития, движения чего-нибудь. 3. Время замедленного развития экономики, пассивного, вялого состояния общественной жизни, мысли» [2.01.С.225]. Указываемый период, в нашем понимании, характеризуется количественным ростом при существенном отставании качественных показателей.

Исходя из нынешних представлений о состоянии советской системы, вторая половина 70-летнего коммунистического правления представляется как возвратный путь. При сохранении внешнего лоска, при непрерывном росте экономики, при сохранении движения по импульсу, заданному И. В. Сталиным, на самом деле страна давно повернула назад: «Очевидно, что вся история СССР четко распадается на две части: сталинский и послесталинский периоды. Причем эти две части истории — почти равные по времени, но разнонаправленные. 35 лет движения по социалистическому пути и 35 лет движения вспять к полному капиталистическому финалу. 35 лет власти сталинской ВКП(б) и 35 лет власти КПСС. Сколько шло созидание — столько и разрушение» [2.02.С.157]. С позиции сегодняшнего дня мы можем легко различить, что история второй половины XX века в нашей стране содержит два прочно связанных между собой процесса: это — эволюционный этап (1953–1985) и революционный этап (1985–1991) в разгроме СССР. Воззрения коммунистов ортодоксального толка, правда, описывают все семьдесят лет как серию победных маршей, но таковы казусы их сегодняшней пропаганды. Совсем наоборот, мы за эти семьдесят лет прошли весьма сложный, противоречивый и до конца еще не определенный путь, еще не все наши победы проявили себя в многообразии причинно-следственных связей, и неизвестны все те подводные камни, что мы прошли, их не заметив.

Следует отметить, что тенденции к развалу СССР были и «при Сталине» — да-да, они и тогда закладывались, но при этом тщательно маскировались. Конечно, преждевременно считать, будто в балансе центробежных и центростремительных сил сразу же после смерти Сталина перевес получили первые. Нет, система, заложенная Сталиным, имела несколько поясов стабильности, и врагу пришлось проходить их каждый шаг за шагом — иначе и не могло получиться в силу соблюдения законов диалектики, законов сохранения системы или, согласно воззрениям английского ученого Уэшби, закону сохранения многообразия. Лишь только к настоящему времени, на рубеже веков, мы подошли к последней черте — к продаже земли в РФ. Такова была сила сталинской системы, что только за полвека мы смогли достичь ее последнего рубежа.

Время, «когда генсек губит СССР», началось не в 1985 г., а гораздо ранее. Было огромное количество причин, которые привели к столь большой катастрофе. Можно отметить, что тенденции к развалу системы в лучшем случае обозначались, но ничего по сути не делалось для их исправления. Шло разложение (спаивание, разводы, аборты, преступность, «несуны», дедовщина) низов и западнизация (турпоездки, невозвращенцы, «вещизм») верхов. Была существенная разница в информировании населения. Был идеализм на одном конце и неприкрытый цинизм на другом. Социальное расслоение и формирование будущих классов, криминализация и коррупция. Ряд перекосов в национальной политике. Нелегитимность и пагубность при выборах первых лиц от Кремля до колхоза. Зримый всеми тотальный дефицит товаров и услуг. Все это камнем лежало на каждом. Тем более что в каждой статье, в каждом публичном выступлении, в каждом телесюжете звучало: «Жить стало…» Честно сказать, жить стало невмоготу. Ситуацию намеренно выводили из поля здравого смысла и превращали в абсурд. Требовалось ее разрешение, и наша вина не в том, что мы поддержали М. С. Горбачева в 1985–1988 гг., а в том, что мы не сделали раньше этого сами… А доверившись, допустили высокую степень неопределенности и получили самый печальный результат.


ЗАДАЧА ХРУЩЕВА

Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также в отношении Сталина.

Д. Ф. Устинов[11]

Открывая в этой книге серию глав с ключевым названием «Задача», я хочу предварить первую из них небольшим комментарием. Чтобы избегнуть упреков в расплывчатости, лучше с самого начала сделать уточнение, что хотя речь в них и пойдет прежде всего о тех или иных крупных политических фигурах, внесших свой вклад в сокрушение Советского Союза и ликвидацию социализма, но обобщенно эта деятельность может трактоваться и по отношению к другим, менее значительным и менее заметным лицам. Не только указываемые в заголовках, но и другие лица, как в центральном аппарате, так и на местах, как в СССР, так и в странах социалистического лагеря, в принципе решали те же задачи, только каждый из них на своем уровне. Трактуется деятельность указываемого лица и в том смысле, что действия подобной направленности совершались как до него, так и после него.

Естественно, что наипервейшей задачей Н. С. Хрущева было совершить перехват власти и удержать управление. И все события 1953–1956 гг. стоит рассматривать именно через эту призму. Это — арест Л. П. Берии и высшего руководства органов МВД-МГБ, борьба с антипартийной группой сталинцев и примкнувшего к ним Д. Т. Шепилова… Надо отдать должное смелости Хрущева и указать, что уже тогда он дал старт к последующему разрушению незаслуженно унаследованной им страны. Приведем пример из важнейшей области государственного строительства — геополитической: В октябре 1954 г. первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев побывал на Ляодунском полуострове. Хрущев объявил о решении передать Китайской Народной Республике город Дальний и военно-морскую базу Порт-Артур, а также о выводе всех советских войск. <…>

Командующий генерал <…> Шевцов хотел убедить Хрущева и Булганина в необходимости усилить 39-ю армию двумя дивизиями.

С начала доклада не прошло еще и трех минут, как Хрущев с силой ударил ладонью по столу и буквально крикнул: «Хватит болтать! Ты лучше скажи, зачем вы здесь стоите? <…> Да, да, я спрашиваю: зачем вы со своими войсками стоите здесь, на Ляодуне?»

Командующий к ответу на такой вопрос готов не был. Как-то недоверчиво посмотрел еще раз на Хрущева и спокойно сказал: «Для защиты дальневосточных рубежей нашей Родины».

Хрущев снова обрывает его и сердито заявляет: «Это политика царская, империалистическая. Кого же и от кого вы собираетесь теперь здесь защищать? Ты мне лучше скажи, сколько надо времени, чтобы здесь не осталось ни одного вашего солдата, даже вашего духа».

<…> Начальник штаба генерал В. В. Турантаев… начал говорить: «Никита Сергеевич! В Южной Корее (он показал на карте) сейчас кроме ее войск находится полностью укомплектованная 8-я американская армия и тот самый генерал, с которым в апреле 1945 г. соединились в Германии войска нашего 1-го Украинского фронта. И только в составе этой армии имеются 500 танков. Затем там располагаются соединения 15 государств, введенных туда, считай, американцами с помощью ООН, так вот, достаточно уйти нам отсюда, как американцы, если они захотят, через трое суток будут здесь, на Квантуне».

<…> А Хрущев прерывает Турантаева и заявляет: «Не будут. Это бывшее руководство нашей страны назахватывало, наарендовало чужих земель: в Китае, Корее, в Финляндии, а нам теперь с этим приходится разбираться».

Турантаев пытается возражать: «Нет, Никита Сергеевич. То, что делало в этом отношении старое руководство страны, было направлено на обеспечение безопасности нашей Родины. И нам уходить отсюда нельзя. Здесь мы являемся еще и в какой-то мере базой для Китайской Народно-Освободительной Армии, поддерживаем в ней дух революционности и боеготовности».

Хрущев прерывает Турантаева и громко говорит: «Пусть китайцы сами беспокоятся о себе. Мы и так им уже дали много и безвозмездно. И я хочу, чтобы командующий сейчас мне сказал: сколько надо времени, чтобы никого из вас здесь не осталось. А то вот те же войска империалистов, о которых сейчас говорил начальник штаба, отрежут вас здесь, как это сделали в 1904 г. японцы, и вы создадите нам огромные хлопоты по выручке вас отсюда».

Но Турантаев не успокаивался: «Дайте нам еще две дивизии, и мы не допустим, чтобы нас отрезали».

Хрущев: «Не дадим! Уйдете вы отсюда, уйдут и американцы». (К слову, американцы не ушли до сегодняшнего дня.) <…>

«Так сколько же месяцев вам, командарм, надо, чтобы убраться отсюда?»

Швецов ответил: «Месяца три-четыре».

Присутствовавший генерал Пенионижко (должность не указывается. — А.Ш.) бросил реплику: «Мало!»

Хрущев: «Даю пять. И чтобы по истечении этого срока никого из вас не осталось. А теперь давайте перейдем к разговору: что китайцам продавать, а что так отдавать». <…>

Уже в двадцатых числах октября из полученных наших газет станет ясно, за сутки до этого разговора в кабинете командарма, 12 октября 1954 г., «Правда» опубликовала «Совместную декларацию правительств СССР и КНР», в которой говорилось о выводе советских войск из района Порт-Артур — Дальний. <…>

«Все то, что здесь (имеется в виду — на Квантуне. — А.Ш.) настроено русским царем, нами и японцами, — казармы, склады, дома, водохранилища и т. п. — отдать китайцам бесплатно, безвозмездно. А то, что мы привезли сюда из Советского Союза, — продать».

Сидевший со мною рядом А. М. Пенионижко попросил разрешение задать вопрос и получил его.

«Как я понял, — сказал он, — казармы, другие строения и сооружения отдать бесплатно, а то, что мы привезли в казармы, так называемое вещимущество: кровати, пирамиды, вешалки, умывальники, кухонный и противопожарный инвентарь — продать. А оно, это имущество, в сравнении с жильем ничего не стоит. Словом, получается — дорогостоящее отдать, а мелочевку продать?» <…>

У Серова (председателя КГБ при Совете Министров СССР, генерала армии. — А.Ш.) в его кабинете <…> состоялся со мною примечательный разговор: все ли мне понятно, что говорил Никита Сергеевич при встрече с командованием армии? Я ответил: «Не все, но в принципе понятно: мы уходим отсюда». Серов сказал: «Так вот, повторяю, что обо всем том, что будет здесь делаться не так, как сказал товарищ Хрущев, будешь информировать меня». Я ответил: «Хорошо!» [2.04.СС.383,390].

Я бы не стал давать столь развернутую цитату, раскрывающую обстоятельства предательства Н. С. Хрущевым геополитических интересов СССР, если бы не напрашивающаяся аналогия с Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР М. С. Горбачевым. Поневоле приходится довольствоваться историческими аналогиями. И еще одна любопытная деталь — описанное произошло 13 октября 1954 года! А 14 октября 1964 года, ровно через десять лет, Н. С. Хрущева сняли с его постов — первого секретаря ЦК и Председателя Совета Министров СССР.

Кроме «отступления» с завоеванных геостратегических позиций армия и флот подверглись и другой «атаке сверху»: разоружению. «С начала 1960-х годов, по настоянию Хрущева, были отправлены в распилку и переплавку мощные боевые корабли Военно-Морского Флота, подлежали недопустимому сокращению или полному уничтожению тяжелые самолеты. А с ними и вообще целый ряд вооружений с заменой их на ракеты стратегического назначения. Это распространилось даже на создание новых видов стрелкового оружия. Оказались закрытыми ценнейшие оборонные НИИ. Замечательные специалисты разбрелись кто куда. Это было в чистом виде разоружение перед лицом Америки, старавшейся мощью оружия подавить нашу самостоятельность» [11.С.28]. Произошло сокращение численности Вооруженных Сил в 1955–1960 гг. на 3 980 000 человек. Обращаем внимание на то, что Н. С. Хрущев прикрыл эту сторону своего предательства разоружением. Его опытом впоследствии воспользовались М. С. Горбачев, Б. Н. Ельцин…

Следующее злодеяние Н. С. Хрущева — доклад на XX съезде КПСС. С точки зрения других, последующих событий в истории КПСС на первое место здесь стоит поставить идейное и психологическое воздействие на партию и народ. Стоит обратить внимание на то обстоятельство, что ни одна, даже самая захудалая партячейка КПСС не выступила против доклада Н. С. Хрущева. Именно отсутствие достойной негативной реакции на действия Н. С. Хрущева по очернению И. В. Сталина внутри Коммунистической партии Советского Союза привело к принятию пресловутого Постановления ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» от 30 июня 1956 г.

Н. С. Хрущев всегда своими действиями подыгрывал внешнему противнику. ЦРУ смогло добыть текст доклада и опубликовать его в июне 1956 г. с комментарием «Русские сами признаются в своих жестокостях», и тут же в подтверждение этого еще раз появляется постановление… Не было ли это первой согласованной акцией ЦК КПСС с западными спецслужбами?

Н. С. Хрущеву нельзя было доверять ничего: «В 1950-е годы ЦРУ (очевидно, все же ФБР. — А.Ш.) тщетно искало источник утечки информации из руководящих кругов США. На эту мысль ЦРУ навели разглагольствования Хрущева и других внешнеполитических деятелей, которые часто выдавали в своих выступлениях содержание документов, полученных от Филби. Хрущев тогда имел привычку заявлять: „Американский президент еще только думает, а у меня на столе уже лежит информация об этом“» [18.С.22]. Видимо, одним из мотивов руководства КГБ СССР участия в заговоре в октябре 1964 г. и было желание положить конец утечкам информации.

Бесконечные, но такие же на первый взгляд непонятные реформы, как и нынешние, сопровождали все годы правления Н. С. Хрущева. Так, например, согласно принятому в мае 1957 г. закону «О дальнейшем совершенствовании управления промышленностью и строительством» в стране было учреждено 105 совнархозов. То есть в дополнение к и без того неважному положению дел в сфере национальной, страна была приготовлена к расколу еще и по принципу экономического районирования. Не так давно умерший В. Е. Семичастный сообщает о большом желании Н. С. Хрущева разделить местные органы КГБ пополам (наподобие обкомов — на промышленные и сельскохозяйственные!) и «разлампасить, распогонить» все КГБ [2.05.С.277], что неминуемо привело бы к снижению дисциплины, заполонению Лубянки случайными лицами со стороны, как это и произошло позднее.

Н. С. Хрущев, в конечном итоге, выполнил глубоко перспективную задачу, связанную уже не с «оттепелью», а с «перестройкой». Он провел эксперимент: насколько долго можно заниматься управленческим «абсурдом», а на самом деле скрытым подрывом и разрушением такой страны, как СССР, и при этом не вызывать подозрения и тяги к осуществлению переворота с целью смещения руководителя партии. Получилась цифра: примерно лет десять — последователю предстояло уложиться в этот же срок. Еще одно замечание на эту тему, уже не хронологического порядка, а кадрового. Если сравнивать разрушительную работу Н. С. Хрущева с «перестроечной» перспективой, то надо указать, что он все эти годы действовал в Политбюро ЦК КПСС в одиночку. Вокруг него были лица, которые оставались верны ему до конца и слушались во всем (А. И. Микоян и А. И. Аджубей), через которых он мог контактировать с внешним миром помимо МИДа; в руководстве также находились лица, которым в той или иной степени в нынешней литературе даются чаще негативные характеристики — секретари ЦК КПСС, курировавшие идеологические вопросы (П. Н. Демичев, Л. Ф. Ильичев, О. В. Куусинен, Б. Н. Пономарев, П. Н. Поспелов, Н. Н. Шаталин, М. А. Суслов). Уже благодаря первому секретарю сделали карьеру Ю. В. Андропов и Ш. Р. Рашидов. Н. С. Хрущев по возможности снял всех сталинских ставленников. Но все равно как активный разрушитель советской системы в масштабе страны Хрущев оставался в одиночестве. Такова была сила сталинских чисток. Отсюда был сделан вывод, и уже у М. С. Горбачева в Политбюро появились два общепризнанных соратника, равных ему по масштабам и замыслам — Э. А. Шеварднадзе и А. Н. Яковлев.

С исторической точки зрения еще не известно, кому больше — М. С. Горбачеву или же Н. С. Хрущеву стоит отдать главный приз в деле сокрушения СССР. Н. С. Хрущев совершил невозможное: заложил основы краха Красного Континента, сумел повернуть развитие вспять, при нем и после него страна могла еще развиваться, но глубоко внутри уже были заложены основы разрушения, что было отмечено и на Западе. В конце ноября 1964 г. в парламенте Англии на праздновании 90-летия У. Черчилля был предложен за него тост как за самого ярого врага России. Он в ответ сказал: «К сожалению, сейчас имеется человек, который нанес вреда стране Советов в 1000 раз больше, чем я. Это Никита Хрущев, так похлопаем ему!»


«ВНУТРЕННЯЯ» ГЕОПОЛИТИКА — 1

Наряду со многими факторами недостатков в устройстве СССР особое место, в силу того что это было федеративное государство, конечно же, занимала недостаточно продуманная национальная политика. В разных союзных республиках СССР существовали как объективные, так и субъективные различия: неравномерность социального положения, разрыв в темпах экономического роста, разница в душевом национальном доходе, демографическая ситуация, выраженная прежде всего в различном естественном годовом приросте населения, многообразие моделей хозяйственной жизни — все это и многое другое упорно свидетельствовало о том, что Союз представлял собой очень разнородное образование. Об этом достаточно написано, и мы не будем повторяться, а выделим из всего многообразия только одну компоненту — искажения в определении границ между национальными образованиями, что вызывало весьма справедливые претензии. Назовем это явление — весьма условно! — «внутренней» геополитикой.

В Российской империи этот процесс начался по неизвестной нам причине еще при Императоре Российском, Великом Князе Финляндском и проч, и проч. Александре I, «подарившем» Финляндскому Великому княжеству русский город Выборг. Прошло время — Финляндия стала самостоятельным государством, более того, враждебным, что наиболее ярко выразилось в угрозе Ленинграду — в этом одна из причин финской войны 1939–1940 гг.

«Перекосы» в национальной политике начались сразу же после прихода к власти большевиков: «Национально-государственное устройство страны было сформировано под влиянием конкретных политических обстоятельств и интересов 1920—1930-х гг. и не отличалось последовательностью. Это вызывало большие неудобства, а иногда прямое национальное угнетение, когда полновластное руководство и подчиненное население принадлежали к народам с различными культурными стереотипами. Известный пример — Нагорно-Карабахская автономная область (ИКАО). Большинство населения автономии было армянским, а руководство назначалось из Баку. Периодически это вызывало конфликты, иногда массовые (последние — в 1965 г.). Интеллигенция Армении при каждом удобном случае напоминала властям о нагорно-карабахском вопросе. Так, во время обсуждения Конституции 1977 г. на партийных собраниях в учреждениях науки и культуры Армении обсуждалась возможность переименования ИКАО в „Армянскую ИКАО“ или даже передачи ее Армении. Армянские коммунисты показывали нелогичность положения, при котором исходя из экономических соображений ИКАО была передана Азербайджану, в то время как отделенная от Азербайджана полосой армянской земли Нахичеванская АО также оставалась в составе этой республики. Армяне настаивали на передаче Армянской ССР или ИКАО, или Нахичевани. Армянские коммунисты выдвинули 16 предложений о переименовании ИКАО и 45 предложений о ее праве перейти в состав Армянской ССР. Возможно, советское руководство могло бы внять этим тревожным предупреждениям и пересмотреть решения 1920-х гг. Но это не соответствовало принципам брежневской политики, при которой изменения проводились лишь в направлении интеграции народов. Такая линия тоже не могла не приводить к росту напряженности» [63.СС.138–139].

Особенно неверными подходами отличалась деятельность Н. С. Хрущева. Причем как в то время, когда он был фигурой подчиненной, так и после того, как он стал первым лицом в стране.

Только-только 27 января 1938 года произошло его избрание Первым секретарем ЦК КП(б) Украины и «…в тот же день на пленуме ЦК КП(б) Украины кроме организационного рассматривались и некоторые текущие вопросы и среди них — о дальнейшей судьбе существовавших на Украине национальных районов с компактным проживанием населения. Таких районов насчитывалось десять, в том числе три болгарских, пять немецких и два греческих. В своей реплике Н. С. Хрущев заметил, что в этих районах украинцы подвергаются угнетению. С. В. Косиор[12] решил выяснить мнение Никиты Сергеевича и, как говорится, задал вопрос в лоб: „Что с ними делать?“ На что тот мудро ответил: „Ликвидировать их не надо, но и иметь тоже не стоит“» [2.06.С.179].

В 1939 г., после того как к нам отошли западные районы Украины и Белоруссии, он опять повторяет свои подходы к искривлению национальной политики в стране. Вот как вспоминает об этом П. К. Пономаренко, бывший в то же время Первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии: «Вскоре после освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии возник вопрос об административной границе между этими новыми областями страны. Согласно постановлениям Верховного Совета СССР от 1-го и 2-го ноября 1939 г. Верховные Советы УССР и БССР должны были представить на его рассмотрение соответствующие проекты разграничения западных районов и областей между данными республиками.

Я не думал, что в этом деле могли возникнуть какие-то осложнения, поскольку этнографическая граница была довольно ясной. Она шла от востока на запад, несколько южнее городов Пинска, Кобрина и Бреста.

В один из осенних дней 1939 г., когда я находился в Белостоке,[13] мне позвонили из оргинструкторского отдела ЦК ВКП(б) и сообщили, что Н. С. Хрущев подготовил и внес в Центральный Комитет свои предложения о границе, а вот от ЦК КП(б)Б предложений пока не поступило. Работник ЦК ВКП(б) сказал, что он пошлет нам для ознакомления украинский проект. Через день мы его получили.

Проект Хрущева о границах между западными областями всех нас просто ошеломил, и в этот же вечер мы созвали заседание бюро ЦК КП(б)Б, чтобы обсудить украинские предложения и выработать свои контрпредложения.

По варианту Хрущева граница между западными областями должна была пройти значительно севернее естественной общепринятой этнографической границы, причем настолько севернее, что города Брест, Пружаны, Столпин, Пинск, Лунинец и Кобрин, а также большая часть Беловежской пущи отходили к Украине.

С этим никак нельзя было согласиться, и для наших предложений и обоснований мы привлекли обильный исторический материал, включая многие архивные документы. Наконец, и наш проект был готов.

22 ноября я был вызван в Москву со своими предложениями. По прибытии в столицу в тот же день получил приглашение от И. В. Сталина. Когда я зашел в его приемную в Кремле, там уже находился Хрущев, тоже с материалами и схемами. Он беседовал с помощником Сталина А. Н. Поскребышевым. <…> После того, как я поздоровался, Хрущев спросил меня, подготовили ли мы свои предложения о границе и в чем их суть. С должным уважением к нему, как члену Политбюро ЦК ВКП(б) и известному деятелю партии, я, как можно деликатнее, сказал: „Мы подготовили предложения, но они не совпадают с Вашими“. Далее я сказал, что мы предлагаем границу в соответствии с этнографическим составом населения и что граница, по нашему мнению, должна пройти южнее Пинска, Лунинца, Кобрина, Барановичей и Бреста, а посему эти города и Беловежская пуща должны остаться в составе Советской Белоруссии.

Хрущев вскипел и грубо спросил: „Кто Вам состряпал эту чепуху и чем Вы это можете обосновать?“ Я ответил, что предложения, которые мы вносим, составили члены ЦК Компартии Белоруссии. Мы вовсе не считаем это чепухой и готовы привести обоснования на основе статистики и истории. Хрущев заявил, что украинские историки имеют другую точку зрения, и высказал свои наметки границы. На это я ответил: „Трудно предположить, чтобы ученые могли обосновать такую границу, противоречащую понятиям этнографии, статистики и истории“.

Хрущев рассвирепел и со злостью стал кричать: „Ага, Вы ученым не верите, Вы что, больше других знаете? Да что Вы знаете? А слышали ли Вы о том, что, начиная со средних веков, на территориях, которые вы хотите включить в состав Белоруссии, жили и продолжают жить украинцы, что Наливайко, Богдан Хмельницкий и другие включали население этих территорий в свои войска, что исторические книги вовсе не упоминают в связи с этими районами о белорусах и т. д. и т. п“.

Я ему ответил: „Товарищ Хрущев, меня сейчас больше всего волнует то, в каком тоне и в какой грубой форме вы разговариваете со мной. Это ведь не личный вопрос. Даже, если вопреки нашим предложениям эти районы включат в состав Украины, никакой катастрофы не произойдет. Мы одна страна, а Украина тоже советская. Но я обязан защищать интересы Белоруссии и имею на этот счет свои предложения, которые опираются на обоснованные данные“.

В этот момент нас позвали к Сталину. Он сидел в кабинете один. После нашего приветствия он ответил: „Здорово, гетманы, ну, как с границей? Вы еще не передрались? Не начали еще войну из-за границ? Не сосредоточили войска? Или договорились мирно?“

Потом Сталин предложил нам сесть и доложить свои варианты. Хрущев и я вытащили тексты предложений и схемы. Первым докладывал Никита Сергеевич. Он развернул на столе схемы, но, излагая содержание своего проекта, ни разу не сослался на них.

Сталин выслушал, поднялся, принес свою карту и попросил Хрущева показать на схеме, как пройдет граница.

После моего выступления и ответов на ряд вопросов Сталин твердо заявил: „Граница, которую предлагает товарищ Хрущев, совершенно неприемлема. Она ничем не может быть обоснована. Ее не поймет общественное мнение. Невозможно сколько-нибудь серьезно говорить о том, что Брест и Беловежская пуща являются украинскими районами. Если принять такую границу, то западные области Белоруссии по существу исчезают. И это была бы плохая национальная политика“.

Потом, обращаясь к Хрущеву, чтобы несколько смягчить свое заявление, он заметил: „Скажите прямо, выдвигая эти предложения, вы, наверное, имели в виду другое: вам хотелось бы получить лес, его на Украине ведь не так много?“

На это Хрущев ответил: „Да, товарищ Сталин, все дело в лесе, которым так богато Полесье, а у нас леса мало“.

„Это другое дело, — заметил Сталин, — это можно учесть. Белорусы предлагают правильную, обоснованную границу. Объективность их варианта подчеркивается, в частности, что они сами предлагают район Камень-Каширска отнести к Украине. Мы утвердили границу, в основном совпадающую с проектом товарища Пономаренко, но с некоторой поправкой в соответствии с желанием украинцев получить немного леса“.

Он взял карту и прочертил линию границы, почти совпадавшую с нашим предложением. Только в одном месте сделал на зеленом массиве карты небольшой выгиб к северу и сказал: „Пусть этот район отойдет к Украине“» [2.07.СС.110–113].

Я умышленно привожу такой пример, когда во всех деталях раскрываются амбиции и поползновения конкретных исторических лиц, как происходили подобного рода операции, принятие окончательного решения. Посеять вражду между народами, оказывается, довольно просто — достаточно правящей верхушке принять решение, нанеся одной из сторон ущерб.

В годы же своего правления страной Н. С. Хрущев развернулся в полную силу — под видом тех или иных невинных на первый взгляд событий на самом деле скрывалась очень извращенная национальная политика, таящая в себе опасный потенциальный заряд. Здесь и передача Крыма (и Севастополя) Украинской ССР в 1954 г. (об этом в свое время много писалось, были слушания по этому вопросу в российском парламенте — т. к. это послужило причиной известных в начале 1990-х годов правовых споров с украинской стороной). 9 января 1957 г. восстановлена Чечено-Ингушская АССР, в которую включили три русских района: Наурский, Каргалинский, Шелковской, зато часть Пригородного района осталась в составе Северо-Осетинской АССР. Кроме Кавказа подобного рода «инициативы» были и в других регионах. Вспоминает член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП Казахстана Д. А. Кунаев: «Под руководством Хрущева я проработал около десяти лет. <…> Одна из первых стычек у нас произошла, когда он предложил мне передать несколько хлопкосеющих районов Узбекистану. Я выступил категорически против. Как раз в это время первый секретарь Южно-Казахстанского краевого комитета партии Юсупов Исмаил написал письмо Никите Сергеевичу, в котором выступил с подобным предложением. Несмотря на мои возражения, Хрущев обязал меня в партийном порядке передать Узбекской ССР Жетисайский, Кировский и Пахтааральский районы. Впоследствии все они были возвращены назад.

Кроме того, Хрущев внес предложение об организации Целинного, затем Западно-Казахстанского и Южно-Казахстанского краев. Я опять не согласился. Время показало, что я был прав — позднее все эти края упразднили.

Не сошлись наши мнения и о будущем Мангышлака. Как-то Хрущев сказал: „Мангышлак — полуостров несметного богатства. Освоить нефть там могут только туркмены. Надо его им отдать“. Мои контраргументы он пропустил мимо ушей, поэтому я попросил его переговорить с министром геологии Сидоренко. Тот поддержал меня, и Хрущев был вынужден оставить Мангышлак Казахстану» [2.08.С.11].

Застой потому и называется «застой», что решения насущных проблем всегда откладывались на «потом». Бывший Председатель КГБ В. Е. Семичастный вспоминает, что «Брежневу не раз советовали: вместо института марксизма-ленинизма создайте при ЦК КПСС институт по национальным проблемам. У нас достаточно разных марксистских университетов, институтов, кафедр, научных учреждений, а вот национальные вопросы по-настоящему никто не изучает и не разрабатывает, поэтому руководители в центрах и на местах часто творят отсебятину» [56.С.1]. А по свидетельству другого весьма информированного генерала КГБ, «США и <…> НАТО, уделяли национальной проблеме в СССР огромное внимание» [40.С.204].

Надо указать и на то, что другие деятели действовали таким же методом. Бывший первый Народный Комиссар по делам национальностей в Совнаркоме РСФСР И. В. Сталин в 1945 году существенно расширил границы Польши за счет Германии. Немцы стали уезжать в ФРГ. Пока существовало социалистическое сотрудничество, не было и не могло быть конфликтов. Но как только существующее положение было нарушено, немцы предъявили свои права [2.09.С.5].


УПРАВЛЕНИЕ В СССР. 1953-1985

За годы Большого Застоя управление в СССР проделало длительную и не во всем удачную эволюцию: от бизнес-плана построения коммунизма к конкретному сроку (Третьей Программы КПСС), от хрущевских экспериментов, не имеющих ничего общего с элементарным здравым смыслом, через отставание экономики от общемировых и в особенности западных показателей к предкризисному состоянию. В первую очередь за это должна еще в полной мере ответить управленческая элита. Как происходил набор в основном случайных людей в вершине информационно-управленческого контура СССР и социалистического полумира? «Системе нужен был руководитель-робот, любой ценой выполняющий заданный план, который им не разрабатывался, привнесенный ему сверху. Под этот план он получал фонды на ресурсы. Ему не нужно было искать поставщиков. Под этот план он получал перечень предприятий, которым надо отправить продукцию в таком-то квартале. Ему не надо было рыскать по рынку. За него решали, что нужно потребителю, имея в виду, что даже сам потребитель не дорос до того, чтобы понять, что ему необходимо. А если он и хотел поощрить кого-то, он тоже не мог это сделать, потому что был зажат в „тиски“ строгих лимитов. Всякая незапланированная инициатива была недопустима» [2.10.С.3].

И хотя внимательные наблюдатели констатируют некие «чистки» за срыв планов, но они не делали погоды: «В 1982 г. по требованию профсоюзов были освобождены от своих должностей 9,8 тыс. хозяйственных руководителей» [55.Т.1.С.7].

Социализм (с его важнейшим экономико-управленческим атрибутом — планом) по сравнению с капитализмом (рынком) требует более грамотных, подготовленных, неслучайных руководителей, особенно верхнего звена. У нас же нарушались основные управленческие принципы. Так, отсутствие института надежной обратной связи между субъектом и объектом управления обернулось в конечном итоге катастрофой. Надежная обратная связь правительства с массами — вот залог того, что информация будет доведена до нужного участка, что будет корректировка курса, будут решены проблемы. Ни одно правительство не способно само по себе «объять необъятное» море информации. Только народ в массе своей способен дать широкое подлинно свободное толкование происходящих процессов. Недаром в памяти именно Русского народа мы находим столько сакраментальных умозаключений, что их предостаточно для любой теории. Часть работы информационного центра страны можно вполне сократить: передоверь ряд полномочий на места, прислушивайся к мнению снизу, успевай гибко реагировать — исправишь все ошибки и свои, и предшественников, освободишь скованную (отсутствием ли средств, излишними бюрократическими барьерами, идеологическими или правовыми — все зависит от провозглашенных приоритетов — рамками) волю людей к творческому труду и получишь результат, который потребует намного меньше затрат аппарата. Отсутствие такого механизма обернулось в конечном итоге крахом. Как известно, запаздывание сигнала в высшей нервной деятельности доисторического ящера приводило к тому, что от хвоста до головного мозга информация проходила за восемь минут. Столько времени какой-нибудь хищник мог его есть от хвоста, не опасаясь последствий. Нашу страну сознательно превратили в такого ящера. Только «ели» ее хищники не восемь минут, а гораздо дольше. В управлении страной не соблюдался принцип адекватности в многообразии субъекта управления и объекта управления. Что это значит в первую очередь? Наиболее важные решения принимались аппаратом ЦК КПСС. И хотя в его структуре были отражены все стороны жизни государства, но в полной нужной мере управление было неадекватно.

Неадекватным было прежде всего положение между числом объектов управления и числом управленцев: «…В аппарате ЦК КПСС было всего две тысячи работников-функционеров. А в одном международном валютном фонде, в одном здании — восемь тысяч функционеров. Так что мало у нас было бюрократизма. В государственный аппарат США нанимают от 17 до 20 процентов всего населения, а у нас в СССР управленцев было всего до 12 процентов» [2.11.С.4].[14] То есть поток информации был таков, что нам просто требовалось увеличить главный штаб страны в десяток раз. «В послевоенные годы <…> буквально в десятки раз увеличилось число предприятий, учреждений, организаций, произошло усложнение общества в таких масштабах и с такой скоростью, какой никогда до этого не было в истории человечества для объединения таких огромных размеров, каким был Советский Союз. Усложнились все аспекты общества <…>

Сущность надвигающегося кризиса заключалась в том, что сложившаяся и нормально функционировавшая до этого система власти и управления советского общества стала неадекватной новым условиям. <…> Необходимо было увеличить аппарат власти и управления, особенно партийный аппарат. <…> Необходимо было усилить систему планирования и ввести более строгий контроль за выполнением планов. Необходимо было повысить квалификацию работников системы власти и управления именно как работников коммунистической системы, <…> усилить централизацию экономики и управления ею и т. д.» [22.С.3]. Как это делалось и делается на «загнивающем» Западе? Там существуют консалтинговые конторы, которые в состоянии дать иногда просто шокирующую по своей простоте консультацию: «Деятельность многочисленных американских консультационных бюро по вопросам организации и управления весьма многообразна. Обращается в бюро, скажем, завод, изготовляющий точные приборы: „Не понимаем, в чем наша ошибка. Применяем самую лучшую технику, инженеры у нас знающие, себестоимость продукции ниже, чем у конкурентов, цены на наши продукты выгодные, и все же прибыль маленькая“. Неделями, а иногда и месяцами сидит консультант из бюро на заводе. Плывущие по конвейеру детали приборов его не интересуют, да он их и не знает. Он смотрит, как идет работа, расспрашивает рабочих, молча сидит на заседаниях директоров, изучает бухгалтерские книги, читает корреспонденцию. Проходит время. Консультант подает отчет-предложение. Директор ожидал услышать какие-то необыкновенные советы, а консультант говорит ему: „Реорганизуйте отдел информации и корреспонденции. К вашим людям попадает такое количество бумаг, что если человек весь день читал, то все равно бы не успевал все прочесть. Письма лежат неделями, и нарушается синхронизация в работе“. Директор скептически пожимает плечами, но все же внедряет предложение, и… прибыль идет вверх!» [2.13.СС.175–176].

Весь СССР нуждался только в одном таком консультанте, и нельзя сказать, что его не было: «У некоторых государственных чиновников, имевших прямое отношение к информационным делам, особенно разведок, знакомых с их организацией в западных странах, время от времени возникали проекты создания у нас государственного органа <…>, который бы осуществлял координацию работы ведомств и способствовал выработке разумной системы доклада информации главе государства. Но таким проектам не давали хода» [40.С.108]. Вот именно, что все было устроено так, чтобы такие люди не могли пробиться со своими идеями на «Самый Верх» и чтобы к их мнению никто не прислушивался!

Разумеется, что известное отставание по количественным параметрам от Запада, о котором все знают — и это при наличии в стране природных кладовых и потенциале социализма, который позволяет аккумулировать средства и информацию на решающих направлениях, — имеет еще и качественную сторону. Количественную компоненту можно еще нарастить, а вот то, что ущерб был глубоко внутри системы и тщательно затушевывался, впоследствии возымело огромные разрушительные последствия. На него потом указывали сами разрушители. Вот вам готовый ответ на вопрос: может ли существовать социализм, раз позволяет себе, например, такое: «Предсовмина Косыгин, озабоченный жалобами на ухудшение качества обуви, посетил одну из столичных фабрик, где стояла импортная линия, и стал сурово распекать директора за плохую работу. Но расторопный директор ответил:

— Алексей Николаевич, помните, эту импортную линию мы закупили при вашем содействии пятнадцать лет назад. Она была рассчитана на выпуск миллиона пар обуви в год и производила сто операций. Но потом нам увеличили план до полутора миллионов. Для ускорения производственного процесса мы вынуждены были сократить двадцать пять операций. Потом план довели до двух миллионов. На конвейере осталось — пятьдесят операций. Но какое может быть качество, если вместо ста операций мы делаем лишь половину?

Этот анекдотический пример весьма показателен. А между тем идеология отдела плановых и финансовых органов ЦК по сути дела толкала нашу экономику именно на этот порочный путь» [49.С.83].

«Волюнтаризм» Н. С. Хрущева, «застой» Л. И. Брежнева, «неосталинизм» Ю. В. Андропова и «полный маразм» (как будто до него был «неполный»?) К. У. Черненко — всего лишь идеологические штампы, не отражающие сути промахов. На верх пробивались «товарищи» — умелые интриганы, а не толковые управленцы. В стране образовалась, успешно действовала и разрасталась криптократия: «В сфере управления всегда существовали официальная и теневая власти, причем от последней зависело принятие ключевых решений. Вспоминается молодой человек, представитель крупного объединения в Ленинграде.<…>, часто наезжавший в Москву. Он весьма успешно пробивал дела объединения в министерствах и ведомствах, используя тайный список лиц для каждого ведомства, которые реально принимали решения. Согласовывать заявки и проблемы нужно было только с ними. И этот список отнюдь не совпадал с номенклатурными должностями. Успех деятельности молодого человека объяснялся тем, что он имел дело с реальной теневой властью, существовавшей уже на среднем уровне. <…> Высшую власть, как правило, осуществляет сетевая структура, которая обычно носит скрытый характер. В СССР недееспособность генсеков Л. Брежнева и К. Черненко, формально обладавших огромной властью, практически не отражалась на повседневных делах. Реальное управление осуществляла неформальная сетевая структура, в состав которой входила относительно небольшая группа людей. Ее взаимосвязи и взаимозависимости оставались в тени» [41.СС.323–324].

Вследствие различных объективных и субъективных причин в стране не было информационно-управленческой культуры. Запад в это время переживал «экспертный бум» и «революцию менеджеров», а мы плелись в конце. Когда долго живешь внутри системы, то ты не можешь себе даже представить, что может быть как-то по-другому. А каково тем, кто видел что-то близкое (или по крайней мере стремящееся к идеалу) и противоположное? Приводим мнение одного из профессионалов в области управления, приехавшего из США на работу в СССР: «…У нас весьма слабо развита культура делового общения и даже рутинного делопроизводства. Тут, грубо выражаясь, все еще очень много простого хамства, вроде, например, не отвечания на деловые письма, на что постоянно жалуются иностранцы…» [2.14.С.12].

Вот что он пишет об элементарном общении: «Прожив в Америке тридцать лет, я видел там отлично оборудованные заводы и фермы, работал в первоклассно оснащенных учреждениях, преподавал в крупнейших учебных заведениях. Наиболее примечательным в этой стране я считаю не машины, а методы организации и управления.

Вот сценка, вероятно, знакомая нашему читателю. Вы звоните по телефону в учреждение: „Мне надо поговорить с товарищем Ивановым“. „Его нет!“ И в трубке слышатся гудки. Вы недоумеваете: что значит его „нет“: болен, вышел покурить, на совещании, уехал в командировку? Снова набираете номер. В ответ более резко: „Я же сказала, его нет!“ „Простите, как ваша фамилия?“ „А вам не все равно? Повторяю — Иванова нет!“ И трубка опять повешена. Вы начинаете нервничать, звоните в третий раз: „Девушка, прошу вас, не бросайте трубку. Мне Иванов нужен по срочному делу“. С другого конца провода слышится: „Товарищ, вы мешаете мне работать. Ведь я уже дважды вам сказала, что Иванова нет! Он в отпуске и вернется через три недели“. „Так почему же вы этого не сказали сразу? Кто его заменяет?“ — „Не знаю“.

В Америке такие разговоры происходят несколько по-иному. Вы звоните, скажем, в фирму „Дженерал электрик“. В ответ звучит спокойный тренированный голос: „Фирма „Дженерал электрик“, говорит мисс Джонс“. Спрашиваете: „Можно к телефону мистера Смита?“ Лаконичный ответ: „Мистер Смит в отъезде. Вместо него мистер Корни, его телефон (такой-то). Соединить вас с ним?“» [2.13.СС.173–174].

Указанное сравнение принадлежит доктору экономических наук В. И. Терещенко — он до середины 1950-х гг. жил в США и многое видел, тем больнее было ему сознавать, как используются «преимущества социализма»: «У нас в Союзе масса искусственно создаваемых препятствий. Сплошь и рядом они влекут за собой непроизводительные затраты времени. Всяческие бюрократические препоны. Перестраховка. А уж безответственность — просто массовое явление! За всем этим — десятки, да что там, сотни тысяч упущенных возможностей улучшить жизнь. По правде говоря, при максимальной отдаче работе я делаю лишь треть того, что мог бы сделать в Америке. Очень обидно! Время необратимо…» [2.15.С.13].

Главной же ошибкой «товарищей», приведшей затем к катастрофе, было слепое абсолютное следование (да и то в идеале) тому пониманию марксизма (оставлявшим, как и всякая идеология, широкое поле справа и слева для свободного необязательного толкования), которым грешил тот или иной генеральный руководитель. Не просто отсутствие надежного механизма критики снизу, но, наоборот, заглушение его, не синтез, а наоборот, обязательная, аккуратная критика «в то же время имеющихся отдельных недостатков». (М. С. Горбачев открыл шлюзы, перенацелил русло, и вот он результат: нет вожделенного социализма, нет СССР.) Мир все более усложнялся. Практика построения «социализма» все более упрощалась. Отражение реальных процессов опошлялось, примитизировалось, загонялось в догматы. «Волюнтаризм» в Третьей Программе КПСС имел тот смысл, что к 1980-м гг., не достигнув коммунизма, советский народ был бы вынужден вообще отказаться от этой цели.


Справка № 1 «Мозговые центры» СССР. 1953-1985

Термин «мозговой центр» не так уж широко известен, хотя писалось об этом институте управления на сегодняшний день много, но не всегда в таком объеме, чтобы на это однажды обратила, внимание и навсегда запомнила самая широкая публика. Поэтому необходимо дать пояснение, что это вообще такое. «„Мозговой центр“ — наименование формально организованного совета экспертов и специалистов в различных областях политики, экономики и др. отраслей знания при высшем руководстве страны или главе государства (президенте), а также неформального окружения из советников, интеллектуалов, знаниями которых пользуется руководитель страны или отдельного ведомства. Понятие „М.ц.“ вошло в употребление в послевоенные годы (например, „Мозговой центр Кеннеди“), когда роль науки в политике резко возросла, а сами общественные, политические, военные и иные науки развились настолько, что оказались в состоянии оказывать значительную помощь руководящим учреждениям власти в принятии ответственных решений. „М.ц.“ могут объединять значительное число специалистов — несколько сотен и даже тысяч человек. Они обычно нестабильны, могут формироваться в зависимости от потребностей момента и от личных качеств руководителя и его склонности обращаться к научному знанию и ценить его. Экспертные оценки политических, военно-политических, военно-стратегических и др. ситуаций способствуют значительному повышению профессионализма политики» [54.С.184].

Надо указать на то, что «мозговые центры» — это не то же самое, что и обычные научные учреждения и проектные организации, они не однотипны. Они отличаются целым набором признаков. Основные отличия экспертных центров от традиционных научных учреждений и коллективов: это то, что общее количество исчисляется сотнями в отличие от обычных научных организаций, число которых — десятки тысяч; экспертный центр пользуется определенным влиянием на процесс принятия решения высшим руководством, причем на уровне стратегии; информационные потребности ориентированы как минимум на отраслевой, на государственный и как максимум на международный уровни; тематический охват и глубина исследований, предлагаемый набор отдельных приемов и законченных по циклу технологий заключаются в активном определении новых направлений, полнота информации дается по всей глубине проработки; осуществляется постоянное сотрудничество со сторонними специалистами для информационного поиска и для экспертиз; процесс обработки информации содержит в себе несколько этапов критического анализа документов, вплоть до содержательного уровня текста; ведется индексирование документов по специально разработанным исследовательским классификациям; проводится активно поиск литературы, при этом ведется определение новизны и достоверности сведений из нее; идет постоянный поиск, создание и ведение библиографических, реферативных, фактографических, объектографических, проблемно ориентированных и полнотекстовых баз данных по специально разработанным технологиям; постоянно и самостоятельно осуществляется подготовка критических и поисковых исследований; интеллектуальная продукция в глазах ее потребителей, как правило, получает самую высокую оценку.

От привлеченных специалистов требовалось сразу же ухватить замысел научного руководителя, т. к. было необходимо зафиксировать имеющуюся ситуацию в той системе координат, в которой она может быть рассмотрена, чтобы при проведении «мозговых штурмов» и научных семинаров иметь возможности вести дискуссии на достаточно научном уровне, требовалось также умение генерировать идеи, выдавать вполне читабельную информацию, хотя «правила игры» в главных штабах и предписывали подчиненным участвовать только в информационном плане — косвенно отслеживать информацию, но в то же время и многое позволялось: например, выдвигать обоснование необходимости для проведения тех или иных мероприятий, рекомендуемых ими же. Не было чем-то зазорным, если в процессе самообразования и самопознания кто-то обретал способность менять убеждения и отказываться от своего прежнего мнения по тому или иному вопросу. «Основная часть имеет от 1 до 10 высококвалифицированных штатных экспертов, крупные центры активно приглашают внешних специалистов для экспертиз. Определенная доля центров работает на принципах кооперирования и не имеет штатных сотрудников. <…>

Идеологию экспертных центров можно сформулировать следующим образом:

1. Им предназначается ключевая роль в научных и деловых коммуникациях. Здесь хранится и создается информация для принятия решений.

2. Это — составная часть информационно-исследовательских организаций. Эксперты работают одновременно в среде информационных организаций и поддерживают тесный контакт с коллегами предметной области.

3. Основу информационной технологии центров составляют экспертные системы.

Экспертные информационные центры — это, по сути, исследовательские организации, работающие на информационном подходе» [2.16.СС.16–17].

Как таковым первым «мозговым центром» СССР считался Институт мирового хозяйства и мировой политики (ИМХиМП). Существовал он с 1924 г. по 1947 г. Организационно входил сначала в Социалистическую, потом, по мере продвижения вперед к «светлому будущему», в Коммунистическую Академию. В начале 1930-х преобразован в академический. Возглавлял его академик Е. С. Варга. Перед ликвидацией насчитывал 120 сотрудников. Занимался исследованиями по текущей конъюнктуре, по истории и теории экономических циклов и кризисов, последнее увязывали с возможными революционными подъемами, а также изучением международных отношений, в плане назревания угрозы войны.

Другим известным «мозговым центром» являлся Всесоюзный Институт Системных исследований Государственного Комитета по науке и технике при Академии Наук СССР. С момента основания его директором был Джермен Михайлович Гвишиани, действительный член Академии Наук СССР, заместитель председателя Государственного Комитета по науке и технике СССР, председатель Совета Национальной Ассоциации содействия Римскому Клубу, иностранный член Шведской академии инженерных наук, действительный член Американской и Международной академий управления, председатель Совета Международного института прикладного системного анализа. Его отец — генерал НКВД, выдвиженец Л. П. Берии. Само имя, которое он дал сыну, означает: ДЗЕРжинский-МЕНжинский. Жена — Людмила Алексеевна Косыгина-Гвишиани, единственная дочь нашего премьера, директор Библиотеки иностранной литературы. Муж его сестры — Е. М. Примаков.

До основания института Д. М. Гвишиани, естественно, работал в другом месте — начальником международного отдела Государственного Комитета по науке и технике. Одним из его подчиненных был полковник О. Пеньковский, работавший на английскую и американскую разведки. После разоблачения шпиона пострадали все, кто ему протежировал, но только не Д. М. Гвишиани. С 1980 г. и до неопределенного времени работал в институте Е. Т. Гайдар. Вот как он вспоминал потом о своем первом рабочем месте: «Этот институт был создан в 1967 году заместителем председателя Государственного Комитета по науке и технике Джерменом Гвишиани, который и стал его директором. По идее институт должен был представлять собой советский аналог „Рэнд корпорейшн“: объединив способных экономистов, математиков, системщиков, философов, специалистов по организационным структурам, развернуть серьезные теоретические исследования и решать самые сложные задачи государственного масштаба. Место Джермена Гвишиани, зятя Косыгина, в формальной и неформальной иерархии советского общества того времени обеспечивало институту хорошие связи, а следовательно, и относительную идеологическую автономию. <…>

Нашу институтскую лабораторию возглавляет профессор Вадим Павлюченко. <…> В нашей лаборатории работали Владимир Гарсимович, Олег Ананьин, Петр Авен, Вячеслав Широнин, Марина Одинцова. Основная сфера исследований — закономерности развития социалистического хозяйственного механизма, сравнительный анализ экономических реформ социалистических стран.

Во ВНИИСИ исчезла привычная по экономическому факультету двойственность — жесткое разделение того, что можно обсуждать открыто, и того, о чем можно думать, но ни в коем случае высказывать вслух в официальной обстановке научного семинара. Здесь можно обойтись без „кукиша в кармане“, обсуждать самые острые теоретические проблемы без оглядки на идеологическую „чистоту“ суждений» [12.С.30].

Другое интеллектуальное подразделение — Группы консультантов при ЦК КПСС. В самом начале 1960-х гг. в Международный Отдел и Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС были введены должности консультантов. Впоследствии из них были сформированы подотделы, в 1965 году их переименовали в группы консультантов при Отделе. Консультант был приравнен к заведующему сектором, а заведующие группой консультантов — к заместителю заведующего Отделом. Потом институт консультантов появился в Идеологическом и других Отделах ЦК КПСС [3.СС.79–85]; «В сентябре 1966 г. в Отделе пропаганды решением ЦК была создана группа консультантов, на которую, по аналогии с такими же группами международных отделов, и были возложены задачи политических и теоретических документов. <…> Главные требования, которые предъявлялись к кандидатам в консультанты, — всесторонняя эрудиция, способность творчески мыслить и грамотно, в меру живо и ясно излагать мысли на бумаге» [9.С.109].

В разное время сотрудниками этого аппаратного подразделения являлись: В. А. Александров, Г. А. Арбатов, А. А. Беляков, Н. Б. Биккенин, А. Е. Бовин, О. Т. Богомолов, Ф. М. Бурлацкий, Г. И. Герасимов, В. В. Загладин, Н. П. Коликов, Р. И. Косолапов, Е. Кусков, И. Д. Лаптев, Ф. Ф. Петренко, В. Проваторов, Н. В. Шишлин, Р. П. Федоров, А. И. Черняев, Г. Х. Шахназаров.

Теперь их характеризуют как «…группку квазиинтеллектуальных приспешников, которая в качестве мозгового протеза брежневского руководства лишила страну способности использовать гигантский потенциал» [2.17.СС.5–6].

Неформальный кабинет при Л. И. Брежневе. На его наличие, называя его то «теневой», то «узкий», деятельность и состав указывает только один источник. Включают туда министра внутренних дел СССР Н. А. Щелокова, управляющего делами ЦК КПСС Г. С. Павлова, первого заместителя заведующего Отделом организационно-партийной работы Н. А. Петровичева, заведующего Отделом науки и учебных заведений С. П. Трапезникова [2.18.СС.10,27].

Институт мировой экономики и международных отношений. Первый директор — А. А. Арзуманян. Женат на сестре жены А. И. Микояна (в то время — члена Политбюро ЦК КПСС, первого заместителя Председателя Совета Министров СССР. — А.Ш.), с 1953 г. работает в Москве. Кадры института были серьезные — около 300 человек.

Отношения между серьезными исследователями и их оппонентами из идеологических служб складывались далеко не просто. Характерный эпизод подковерной борьбы между ними приводит в своих воспоминаниях академик Г. А. Арбатов: «В связи с одной из записок, в которой критиковались формы нашей помощи развивающимся странам <…> произошел характерный эпизод. Арзуманян разослал записку „тиражом“ 50 экземпляров, так сказать, „в заинтересованные инстанции“, включая ГКЭС (Государственный Комитет Совмина СССР по внешним экономическим связям), в основном занимавшийся помощью „третьему миру“. Руководство этой организации пожаловалось М. А. Суслову, тот вызвал Арзуманяна и, как последний сообщил на закрытом заседании партбюро института <…> заявил ему примерно следующее: „Арзуманян, мы с тобой старые члены партии, ты помнишь и знаешь, как действовала оппозиция — писала платформы и рассылали их по собственному усмотрению. Так дело не пойдет. Ты, если пишешь записку, присылай нам ее сюда в одном экземпляре, а мы уже будем решать, кому ее направлять“.

У Арзуманяна хватило решительности (и „плавучести“ — с учетом его родства с Микояном и незаурядной способности завязывать нужные связи, притом весьма высокие) проигнорировать это указание — готовить и рассылать по своему собственному усмотрению записки он продолжал» [3.С.72].

Дополнительно можем указать, что хотя Институт США и Канады и замышлялся изначально как академический, но и ему не был чужд некий налет «мозгового центра». Так в своих мемуарах в специально выделенной главе «Комментарии для любознательного читателя. Об институте США и Канады АН СССР» директор института Г. А. Арбатов пишет, что «замысел при организации института <…> состоял в том, чтобы создать центр, занимающийся фундаментальными исследованиями, который бы не ограничивался публикациями академических книг и статей, а доводил результаты этих исследований до практических выводов и рекомендаций, прежде всего в сфере советско-американских отношений. Предполагалось, что исследования будут вестись на междисциплинарной основе — экономистами, политологами, историками, социологами, специалистами по военным проблемам и т. д. Думаю, в какой-то мере сама идея создания института была подсказана публикациями (подчас рекламными) о работе американских „Рэнд корпорейшн“, Гудзоновского института, тогда еще возглавлявшегося знаменитым Германом Каном, и других подобных исследовательских центров, а также сведениями о том, что „у них“, то есть в США, есть при университетах десятки институтов, занимающихся СССР…» [3.С.382].

Эти и многие другие, интересующие заокеанскую сторону учреждения в конечном итоге попали под западное влияние и стали выразителями воли Америки. Еще в застойные годы они прошли длительную эволюцию и в конце концов превратились в продолжение информационно-аналитических подразделений транснациональных корпораций.


Справка № 2 КГБ СССР. 1953-1985

В прошлом у КГБ действительно заслуженная слава, тем более что большая часть ее замалчивается ныне и будет замалчиваться еще долго, если не всегда: специфика работы спецслужбы в том и состоит, чтобы не только что-то совершить, но при этом не оставить следов, как на «внешнем» фронте, так и на «внутреннем». Но это достоинство несет и неизбежный негатив. Анализ в этой сфере крайне затруднителен. Закрытость «Конторы Глубокого Бурения», секретность от всего и вся, такие понятия как «честь мундира», присяга, понятия братства, заставляют даже самых откровенных и редких в органах или в отставке патриотов помалкивать о том, что слышали, видели и знают. Публикаций о спецслужбах появилось много, но в нужном нам контексте — как в КГБ появился климат предательства, из-за чего мы и проиграли «холодную войну», о давлении на всю страну и русский патриотический лагерь — явно недостаточно. Оно и понятно. Напакостили, а теперь, опасаясь праведного народного гнева, спасаются за секретностью.

Для понимания противоречий внутри любой структуры требуется как минимум дифференцированный подход. В политической организации необходимо еще и диалектическое понимание, ибо борьба там носит крайне напряженный, нешуточный характер; необходимо также учесть, что ее деятельность неминуемо отражается еще и на всей внешней среде. Мы же в нашем исследовании коснемся этих сторон с исторической точки зрения.

Подобно тому, как работники МВД упрощенно делятся на продажных «ментов» и честных милиционеров, так и работники ВЧК-КГБ-ФСБ делятся на «чекистов» и разведчиков-контрразведчиков. Внутри ВЧК-КГБ-ФСБ всегда существовали два лагеря. Один лагерь — «чекистов», который в 1920-е годы был монополистом. Другой лагерь — это разведчики и контрразведчики. Эти государственники (как мы бы их назвали сегодня), не выходя за рамки того понимания, что любому государству нужны крепкие границы, защита от посягательств извне, разведка внешней среды, как могли крепили «тайный фронт». Если первый лагерь может считать себя сложившимся с момента основания ЧК 20 декабря 1917 года, и даже ранее — с первых комиссаров из 75 комнаты Смольного, то второй лагерь, соответственно, отсчет ведет со своего первого успеха — ареста и расстрела Я. Г. Блюмкина в 1929 г. (за несанкционированные контакты с высланным из СССР Л. Д. Троцким). Самый крупный успех наши контрразведчики осуществили в 1937 г., перестреляв, по мере возможности, своих конкурентов внутри «конторы». Борьба между ними не прекращалась, а велась «все 70 лет» с переменным успехом. Лагерь «чекистов» постепенно переродился, он теперь выполняет роль прислужника компрадорской буржуазии. Это они устанавливают наиболее выгодные рынки для размещения капитала за рубежом, они оберегают наиболее прибыльные отрасли в самой России, в том числе и от посягательства западных конкурентов, в той части, в какой способны, защищают интересы элиты России и других стран бывшего СССР.

Второй лагерь, выполняя функцию подлинной защиты Отечества, проиграл, сведя всю подлинную госбезопасность к тому минимуму, который позволяет сохранять хоть какое-то реноме.

У нас в силу разного рода причин не было понимания, что сама по себе та или иная структура — это мощное оружие и ничего более. Самым важным же является то, в чьих руках она находится. Название должно наполняться содержанием, но иногда оно не будет ему соответствовать. И то, что мы воспринимаем как свое только лишь потому, что оно находится на нашей территории, может быть на самом деле чужим. В конечном же итоге, благодаря своему и, более высокопоставленному, партийному руководству, КГБ СССР оказался в контуре управления информационно-аналитических структур транснациональных финансово-промышленных компаний.

Дадим справку в отношении кадров главной спецслужбы СССР. В типовой характеристике обо всех без особого разбора было принято писать: «Беспредельно предан делу КПСС». И многие из них оказались преданы этому делу даже тогда, когда это дело повернулось на 180°. Почему?

Начинающие работники спецслужб и тогда, и сейчас — это люди двух типов: наивные романтики, с детства начитавшиеся книг, и жестокие прагматики, присмотревшие себе в советской системе исключительное место. Как в принципе становились комитетчиком? Путь среднего комитетчика был стандартен. Заканчивался любой вуз, во время учебы кадровики уже присматривались к неофитам, следовало предложение. В Комитет попадали либо по комсомольско-партийной путевке, либо для начала вербовали в качестве информатора. Далее школа КГБ в зависимости от последующей специализации: в Ленинграде, Минске (в настоящее время — Академия КГБ РБ), Москве, Новосибирске (в настоящее время — Институт переподготовки и повышения квалификации сотрудников ФСБ РФ), Орле, Свердловске, Тбилиси. После стажировки и небольшой практики лейтенантом «закрывали направление». Гэбист (в этом термине и в синониме «комитетчика» уже не содержится никакого диффенцированного подхода) выполнял самостоятельные задания, рос в званиях, стремился к повышениям в должности, либо к работе в центральном аппарате, ибо только должность давала возможность уйти на пенсию полковником, а то и — чем черт не шутит! — генералом. Для этого нужно было на виду заниматься партийной работой и нелегально пить водку с начальством и приезжими из Москвы.

Комитетчики не были глубоко интегрированы в советское общество, они варились в собственном соку. Налицо была некая герметичность. Вот некоторые примеры.

Перебежчик в 1990-е гг. «Михаил Бутков всегда и во всем старался быть первым. Родившись в семье кадрового офицера ГРУ…» [2.19.С.24].

Резидент Первого Главного Управления (ПГУ КГБ — внешняя разведка) в Англии, полковник КГБ, работавший на англичан и американцев, бежавший в 1985 г. «…[О.А.] Гордиевский <…> получил письмо от отца, тогда полковника Учебного управления МВД…», в КГБ служил и его брат [17.СС. 432, 491].

Начальник Управления «К» ПГУ КГБ (внешняя контрразведка) генерал-майор О. Д. Калугин, в настоящее время проживает в США — его отец «в 1955 году уволен из МГБ, где в его функции входила охрана руководящих деятелей Ленинграда» [2.20.С.2]

Начальник информационно-аналитического отдела ПГУ КГБ полковник, кандидат исторических наук М. П. Любимов: «отец — <…> сотрудник органов безопасности, в 1937 году репрессирован, затем освобожден и изгнан из организации. Всю войну находился на фронте, где был взят в военную контрразведку, работал там до 1950 года» [2.21.С.19].

Первый Председатель Центробанка России подполковник Георгий Матюхин: «Я действительно вырос в семье чекиста. Отец был сперва шофером, а потом завгаром в НКВД» [2.22.С.26]. Существует и человек с установочными данными, подпадающими под данные сына — Матюхин Владимир Георгиевич — заместитель Генерального директора ФАПСИ.

Начальник Высшей Школы КГБ генерал-майор С. А. Орлов — зять Н. П. Емохонова, генерала армии, первого заместителя Председателя КГБ СССР.

В конце концов, это стало настолько систематическим, что возымело и обратную силу: «Люди их сторонятся: ни в одной компании, собирающейся на вечеринках, вы не встретите сотрудника „органов“, даже в компании номенклатурщиков из партаппарата или дипломатов; гебистов не избегают только их собственные коллеги из карательных органов — МВД, прокуратуры, суда» [2.23.С.400].; «В КГБ всегда существовала тесная спайка и взаимовыручка. Здесь дружили семьями, в свой круг старались никого из посторонних не пускать, а детей зачастую устраивали работать в этой же системе» [2.24.С.9].

Как отмечают ученые, такого рода явление, как «…замкнутость рождает тип устойчивой системы, который препятствует ее развитию. Доведение такой устойчивости до логического конца означает эволюционный тупик, смерть, что, собственно, и подтверждается идущим в таких сообществах процессом вырождения…» [2.25.С.269].

Единицы из серой массы выбирались в элиту, становились значимыми фигурами.

Андропов Юрий Владимирович — генерал армии, Председатель КГБ СССР: «Он был двойным, тройным, даже четверным в своих подходах. Он посылал разные сигналы разным слоям населения: защищал Любимова и его театр на Таганке и одновременно жестко боролся с диссидентами, выпустил дешевую водку и призывал к борьбе с прогульщиками, пьяницами, боролся со взяточниками в Ташкенте и Москве и не интересовался взяточниками в Азербайджане, где правил его человек — генерал КГБ Гейдар Алиев, интересовался рыночными реформами и призывал „оживить почины сталинских лет“» [2.26.С.129].

В подтверждение этого другие наблюдатели высказываются так: «Одни считали Андропова скрытым либералом и евреем. Другие — патриотом и держимордой. Одни надеялись, что с его приходом в стране наконец-то начнутся реформы. Другие — ждали повторения 1937-го. Самый закрытый из всех генсеков. Самый популярный в народе деятель. Самый уважаемый председатель КГБ» (Московский комсомолец, 1999, Цит. по: [20.СС.81–82]); «Между тем, если даже подойти к оценке личности Андропова как председателя КГБ с позиций узкопрофессиональных, <…> то и в этом случае остаются не очень ясными мотивы особого почтения к нему со стороны политической охранки буржуазного государства. Очевидно, например, что некоторые важные решения, принимавшиеся Андроповым в интересах защиты социалистического строя, оказались в профессиональном отношении несостоятельными, поскольку приводили на практике к результатам, обратным тем, ради достижения которых затевались. Вот, например, при Андропове вошло в моду высылать из страны так называемых диссидентов <…>. Однако, оказавшись за границей, они моментально рекрутировались антисоветскими пропагандистскими центрами и принимались в поте лица своего трудиться против СССР уже с использованием всей технической мощи их новых работодателей. Ну разве это профессионально?

Или, скажем, в интересах укрепления все той же социалистической законности Андропов провел через Политбюро решение, в соответствии с которым упразднялась проверка по спецканалам КГБ лиц, поступающих на работу в партийные органы. Законность окрепла, но зато в политические структуры стали проникать всевозможные прохиндеи, карьеристы и коррупционеры, люди с темными пятнами в биографии. Со временем даже на уровне Политбюро начала почти в открытую действовать агентура влияния стратегических противников СССР» [2.27.С.6].

20 декабря 1999 г. в Москве на фасаде здания на Лубянке была восстановлена почетная доска Ю. В. Андропова, снятая в «угаре» августовских событий. Таким образом, представляется, было выполнено две задачи: восстановлен уровень его подлинных заслуг перед «демократами» и еще больше поднято реноме КГБ, выходцем из которого, к слову сказать, был и В. В. Путин, принимавший участие в мероприятии и через 11 дней ставший и.о. президента РФ.

Бобков Филипп Денисович — генерал армии, первый заместитель Председателя КГБ СССР. Историк Н. Н. Яковлев, сам в 1952 г. отсидевший на Лубянке и общавшийся с Ф. Д. Бобковым, замечает: «На моих глазах с конца 60-х — к началу 80-х он вырос до генерала армии и стал первым заместителем Председателя КГБ. Я где-то читал, что на протяжении ряда лет он был подлинным руководителем ведомства» [65.С.150].

Прочитать об этом профессор мог в «Огоньке»: «Нынешний первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков многие годы возглавлял Пятое управление КГБ, то есть был тем самым главным „идеологическим контрразведчиком“ <…> Именно ему страна во многом обязана репрессиями в отношении поэтов, писателей, художников, ученых, религиозных деятелей, возникновением и развитием проблем „отказников“, „диссидентов“ <…>

Став зампредом после ухода из КГБ в ЦК Ю. В. Андропова, Бобков с той поры и до сего времени является фактическим руководителем КГБ СССР. Чебриковы и Крючковы приходят и уходят, а Бобковы остаются. По данным на 1987 г., подавляющее большинство членов коллегии КГБ были прямыми ставленниками Бобкова. В свое время он расставил их по всей стране в роли начальников Пятых управлений республиканских КГБ и пятых отделов областных управлений, после чего они не без его помощи заняли должности, позволявшие им войти в состав коллегии» [33.С.30].; «После госпереворота 1991 года Бобков удивил многих, когда в звании генерала армии и с опытом работы первого заместителя председателя КГБ СССР вдруг перешел с частью своей команды на содержание к бывшему карточному шулеру Гусинскому, разбогатевшему одномоментно на руинах СССР. Вот ведь, даже какие большие деревья падают на крутых поворотах истории! А может быть, он и раньше был „внутренним диссидентом“, как, например, Примаков» [38-2.С.7].

Воротников Валерий Павлович — генерал-лейтенант, начальник УКГБ по Красноярскому краю, один из преемников (после генералов Абрамова и Иванова) Д. Ф. Бобкова на посту начальника Пятого управления (идеологического, с 1990 г. — управление «3» — защита конституционного строя). Во время Великой Отечественной войны Ф. Д. Бобков служил в 65-й гвардейской дивизии, формировавшейся в Красноярске, и часто приезжал на встречи с однополчанами в День Победы — он старался не пропускать их даже в 1990-е гг. Здесь он и мог «присмотреть» себе замену. Однако Воротников ничего не сделал, когда строй крушили и ломали. После развала СССР этот генерал совместно с Ф. Д. Бобковым работал в группе «Мост», затем «ушел в политику». Депутат Госдумы РФ двух созывов от фракции КПРФ. Лоббировал интересы группы «Мост» [2.28.С.1].

Цвигун Семен Кузьмич — генерал армии, первый заместитель Председателя КГБ СССР (жена: Вета Петровна Гольдберг (Денисова) — родная сестра жены Л. И. Брежнева, племянница Л. З. Мехлиса) [2.29.С.1].

Как и в любом сообществе, в КГБ были и свои предатели. Только явные из них бежали на Запад из СССР, а неявные остались и уничтожили страну. Во многом последние и сформировали свою среду. Если первые разоблачались и в случае опасности уходили за кордон, то вторым нельзя было ничего конкретного предъявить. Множество «внутренних диссидентов», стратегических, антикоммунистических изменников, которые не искали контактов с внешним врагом, но чьи собственные интересы пошли вразрез с интересами страны, которые только на словах были за провозглашенные цели, а на деле обделывали свои личные «делишки», в лучшем случае были равнодушными к своей стране людьми.

Только с позиции такого равнодушия можно объяснить необъяснимое: вражду контрразведки к самым ярым защитникам Родины — ее патриотам. В чем тут дело? Дело в 15-летнем периоде руководства КГБ СССР Ю. В. Андроповым. Дело в борьбе с «русизмом». Дело в Ф. Д. Бобкове, который не замечал деятельности «диссидентов сверху», но боролся с рядовым неуправляемым из-за рубежа инакомыслием, а еще успешнее — с русским патриотизмом и его идеологией — русизмом: «Главный противник сейчас русский национализм. Диссидентами мы займемся потом: их мы выловим за одну ночь», — изрек Федорчук, возглавив в начале восьмидесятых КГБ. Политика его учреждения и всего партийно-государственного аппарата подтверждает — это установка была не на день и не на год. «Русский национализм» всегда был для них врагом.

Всего один пример из области, где карающая рука власти действовала особенно наглядно и грубо. Уголовное дело Владимира Осипова, издателя патриотического журнала «Вече». 30 апреля 1974 г. тогдашний шеф госбезопасности Ю. Андропов распорядился о проведении расследования «по факту издания антисоветского журнала „Вече“. В колоссальном штате ведомства страха сам его главный надсмотрщик поспешил разгромить издание, печатавшееся в нескольких экземплярах на разбитой „Эрике“. Не доверил ни одному из десятков тысяч клерков дело чрезвычайной государственной важности. Сам, не дожидаясь начала следствия, сформулировал обвинение. И сам проследил, чтобы наказание было максимально жестоким. Настолько пугал Андропова этот тонкий — но живой, с народной почвой связанный — росток русского самосознания. <…>

Владимир Осипов стал первым политзаключенным, осужденным после Хельсинки. Нелепо думать, будто в КГБ и ЦК на самом высоком уровне не просчитали ситуацию. Они хотели испытать Запад — насколько серьезно он относится к соглашению и нарушениям его. Гэбисты, видимо, полагали, что приговор русскому националисту не вызовет той острой реакции, какую можно было бы ожидать в случае осуждения диссидентов с их прозападной ориентацией. Расчет оказался точным. „Права человека“ изначально не распространялись на „коренное население“ России. Ни западные политики, ни коммунистические властители не хотели этого.

Потом, разумеется, репрессии настигли и диссидентов. За что они во многом должны благодарить смолчавший в деле Осипова Запад. Наивно полагать, что маховик террора, раскрутившись, станет с хирургической точностью вырезать одних, не затрагивая других.

И все же — в соответствии с установкой Федорчука (и тех, кто управлял до и после него) — по-разному преследовались враги номер один и менее опасные противники. За два года до процесса над редактором „Вече“ состоялся суд над известными диссидентами П. Якиром и В. Красиным, издававшими „Хронику текущих событий“. Казалось бы, карателям не связывал руки хельсинский акт. Тем не менее приговор был не в пример мягче, чем в случае с Осиповым: кратковременная ссылка в Рязань и Тверь» <…> [2.30.СС.174–175].

Действия против патриотов начались не вчера и никогда не прекращались. Вот что говорит документ, добытый из недр ЦК КПСС: «В последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторой части научной и творческой интеллигенции, именующей себя „русистами“. Под лозунгом защиты русских национальных традиций, они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью. Развитие этой тенденции активно подстрекается и поощряется зарубежными идеологическими центрами, антисоветскими эмигрантскими организациями и буржуазными средствами массовой информации. Спецслужбы противника усматривают в ней дополнительную возможность для подрывного проникновения в советское общество.

Серьезное внимание этой среде уделяют официальные представительства капиталистических государств в СССР. Заметную активность, в частности, проявляют посольства США, Италии, ФРГ, Канады. Их сотрудники стремятся иметь контакты среди так называемых „русистов“ с целью получения интересующей информации и выявления лиц, которых можно было бы использовать во враждебной деятельности.

Согласно документальным данным, противник рассматривает этих лиц как силу, способную оживить антиобщественную деятельность в Советском Союзе на новой основе. Подчеркивается при этом, что указанная деятельность имеет место в иной, более важной среде, нежели потерпевшие разгром и дискредитировавшие себя в глазах общественного мнения так называемые „правозащитники“.

Изучение обстановки среди „русистов“ показывает, что круг их сторонников расширяется и, несмотря на неоднородность, обретает организованную форму.

Опасность прежде всего состоит в том, что „русизмом“, то есть демагогией о необходимости борьбы за сохранение русской культуры, памятников старины, за „спасение русской нации“, прикрывают свою подрывную деятельность откровенные враги советского строя.

В связи с изложенным представляется необходимость пресечь указанные вражеские проявления…» [2.31.СС.108–109].

КГБ СССР не допускал патриотов в правящие круги элиты потому, что давно был запачкан во всех неблаговидных делах советского периода. Он давил мысль не столько либеральную, прозападную, сколько «свою», русскую.

Но в государстве были не только люди, которых можно было безнаказанно подавлять, т. е. пресловутые «низы». К правящим же кругам у «чекистов» было совсем иное отношение.

До 1953 г. отношения спецслужб и управленческой элиты складывались непросто: первые присматривали за вторыми, и информация о последних монопольно доводилась до Сталина: «Обслуга не умела написать своего имени <…>, но ни на миг верхние, богатые, властные, всесильные жильцы не забывали, кто набирает обслугу, кто платит ей деньги, какая беспощадная сила, обозначаемая в русской истории тремя или четырьмя буквами, владеет душами всех этих улыбчивых официанток, ласковых нянек, это была особенность коммунистической роскоши — она имеет пределы, и, выйдя внезапно в переднюю, можно было застать одного из гостей за обшариванием карманов, услышать: „Спокойно. Я на работе“ — и, кто бы ты ни был, ты поворачивался и уходил…» [2.32.С.14]; «Органы НКВД имели решающее слово при любых выдвижениях или передвижках партийных, государственных и хозяйственных кадров, и они всегда согласовывались с НКВД». Цит. по: [58.С.63,прим.].

Такое положение дел не могло устраивать номенклатуру, и она поддержала антисталинскую позицию Н. С. Хрущева, который в благодарность свернул всякую оперативную работу на этом направлении. Кланами же в послесталинские времена были выработаны и правила, по которым провинившихся наказывали не слишком сурово. Проанализировав реакцию высшего руководства и его карательного органа в разоблачениях предателей и шпионов можно отыскать любопытную закономерность. Как только в число виноватых и предателей попадало лицо из номенклатурного «истеблишмента», то ответный ход отличался более мягким вариантом наказания: так, например, 5 мая 1960 г. на дипломатическом приеме заместитель министра иностранных дел Я. А. Малик в состоянии алкогольного опьянения рассказал шведскому послу Рольфу Сульману[15] о том, что пилот самолета-разведчика американских ВВС U-2, сбитого 1 мая 1960 г., Ф. Г. Пауэрс жив и предстанет перед судом. Официально же было объявлено о его смерти, и по замыслу Н. С. Хрущева об этом необходимо было молчать до самого суда. Однако Я. А. Малику решением Президиума ЦК КПСС был вынесен только строгий выговор [2.33.СС.81–88].

Так, и В. Беленко — военный летчик, бежавший на истребителе МиГ-25 в Японию — мог в принципе не опасаться за жизнь и благополучие семьи: «Людмила и Дима? <…> Ее родители достаточно влиятельны, чтобы не допустить этого» [2.34.С.3]. А. Шевченко, бывший заместитель Генерального Секретаря ООН от СССР, учившийся вместе с сыном министра иностранных дел А. А. Громыко, был вхож в эту семью и назначен на свой высокий пост благодаря протекции. Однако стоило прегрешение совершить представителю «простонародья», как реакция следовала более жесткая. Налицо было то, что субъективные факторы даже в этом случае играли большую роль. Государство имело — в лице КГБ и пограничных войск — очень жесткую защиту от всякого рода лазутчиков, но не могло даже глаз поднять на высокопоставленных предателей. И чтобы ни творил высокопоставленный «деятель», КГБ, оставаясь в рамках своих полномочий, был бессилен. А за рамки выходить не хотел — инициатива наказуема…

В годы «гласности» этот момент стал одним из самых больших доказательств разложения элиты и одним из доводов при борьбе с «незаконными привилегиями» — привилегией на невмешательство в личную жизнь: «…Существуют приказы председателей КГБ, запрещающие производить какую бы то ни было проверку советской элиты и членов их семей. Если сотрудник КГБ получает информацию компрометирующего характера на этих людей, он обязан немедленно ее уничтожить. <…> Ведомство занималось поиском шпионов исключительно среди рабочих, крестьян и „безродной“ интеллигенции. Хотя в других приказах тех же председателей лицемерно требовалось всегда иметь в виду, что иностранные спецслужбы стремятся приобретать агентуру прежде всего в руководящих партийных и советских органах, а также среди сотрудников КГБ и МВД» [33.С.29]. «…Был снят всякий контроль (в том числе КГБ) с высшей партноменклатуры — членов ЦК, секретарей обкомов. Существовала инструкция для органов государственной безопасности, согласно которой запрещалась агентурная работа (включая прослушивание, наружное наблюдение и т. п.) над депутатами, партийными, комсомольскими, профсоюзными работниками высокого ранга. Даже если в следственных делах КГБ нити вели к ее представителям, то они обрывались, а расследование прекращалось.

Любые материалы на высшую партноменклатуру (например, случайно проявившиеся по другим делам) подлежали уничтожению. Можно сказать, что высшая номенклатура получила право на безнаказанную измену Родине. Партийная верхушка, находящаяся под контролем идеологов КПСС, „укрепляла“ КГБ с помощью спецнаборов из бывших партийных и комсомольских работников, среди которых значительный процент имели люди, отработавшие свое на соответствующих должностях и не имевшие перспектив на дальнейшее продвижение по партийной линии» [42.С.114]. Итак, в годы руководства страной Н. С. Хрущевым из-под оперативного наблюдения были выведены номенклатурщики. То есть теперь они могли заниматься чем угодно. Более того, для гарантии в руководство КГБ периодически отправлялись ее представители. «…В целях укрепления органов госбезопасности опытными кадрами шло насаждение на руководящие должности лиц, пришедших с партийной и административной работы, или лиц из числа его близкого окружения.

В годы руководства им (Ю. В. Андроповым. — А.Ш.) комитетом госбезопасности на руководящую работу пришли: В. М. Чебриков и В. А. Крючков — будущие председатели КГБ, Г. Е. Агеев и В. П. Емохонов, которые затем стали первыми заместителями председателя, В. П. Пирожков, М. И. Ермаков, В. А. Пономарев — будущие зампреды и другие. Многие из этой плеяды выдвиженцев стали начальниками главных и самостоятельных управлений, органов на местах. И лишь незначительную часть руководства КГБ составляли опытные работники, прошедшие снизу школу оперативной работы. Это — первые заместители председателя Г. К. Цинев, Ф. Д. Бобков, заместитель председателя — начальник Главного управления контрразведки Г. Ф. Григоренко, заместитель председателя — начальник Главного управления В. А. Матросов и некоторые другие. По существу принцип преимущества номенклатурного партийного работника при выдвижении на руководящую должность не только сохранился, но и возрос в еще большей степени, когда Юрий Владимирович стал генсеком» [18.СС.198–199]; «Послесталинский КГБ был прочно поставлен под контроль КПСС. <…> В органы ГБ периодически „спускали“ кадры из партийно-комсомольской номенклатуры. <…> Партия в КГБ осуществляла „политическое руководство“, что подразумевало возможность некомпетентного вмешательства в оперативную работу даже со стороны партсекретарей областного масштаба» [2.35.СС.130–131]. Видимо, здесь автор статьи имеет в виду пример, который известен всем из самой популярной книги времен перестройки: «…В Свердловск приехал заместитель председателя КГБ В. П. Пирожков. <…> Сидели у меня втроем — я, Пирожков, Корнилов. Шла спокойная беседа, и Корнилов, между прочим, сказал, что управление КГБ работает дружно с обкомом партии. И вдруг Пирожков рявкнул: „Генерал Корнилов, встать!“ Тот вскочил руки по швам. Я тоже в недоумении. Пирожков, чеканя каждую фразу, произнес: „Зарубите себе на носу, генерал, во всей своей деятельности вы должны не дружно работать с партийными органами, а вы обязаны работать под их руководством и только“» [2.36.С.59]. Кстати, генерал-полковник В. П. Пирожков, о котором идет речь — выходец из партийной номенклатуры — до 1968 г. работал вторым секретарем Алтайского крайкома КПСС.

Шагнув за временные рамки, мы обнаружим, что именно критика таких установок была «первой ласточкой», когда начали разыгрывать карту КГБ во время перестройки. И сделано это было провокационно — именно со стороны самого КГБ: один из ветеранов написал статью под почти толстовским названием «Стыдно молчать» и отправил в «рупор перестроечных сил» — журнал «Огонек», там ее заметили, и вся страна могла прочитать о нанесенной ей «несправедливости»: «Мне кажется, что очень большое влияние на то, что госбезопасность с середины пятидесятых годов и до восьмидесятых (может быть, и до сего дня) занималась не свойственными ей функциями и делами, оказали кадровые изменения. Изгнанные „специалисты“ были заменены партийными и комсомольскими функционерами, которые внесли в жизнь органов повальную некомпетентность, уверенность во вседозволенности и карьеризм. Это видели все, и действовало это разлагающе» [2.37.С.9].


ЗАДАЧА СУСЛОВА

Половина правды не только есть ложь, но даже и хуже лжи.

Ф. М. Достоевский


Мы понимаем, что долгое время секретарь (второй — значит ведущий Секретариат ЦК КПСС) по идеологическим вопросам М. А. Суслов был главным лицом лишь в невероятно длинной иерархии идеологического аппарата КПСС и «братских коммунистических партий». И таких сусловых был даже не миллион, а гораздо больше. Заниматься настоящей наукой, диалектикой отбивали охоту еще в школе: в последних классах заставляли переписывать друг у друга конспекты некоторых работ классиков. Укажем, что в некоторых штатах США существует такой вид административного наказания — поймав нарушителя, например, дорожного движения, его, согласно решению суда, заставляют переписывать до нескольких сот раз фразу типа: «Я никогда не буду переходить дорогу на красный свет». Так же наказывали и всех нас, по крайней мере, тех, кто окончил школу ранее 1990 года.

Суслов подминал жизнь догмами, он задавил ее, трансформировал реалии. Он отвратил народ от желания строить «светлое будущее» более, чем кто-либо другой. Благодаря его деятельности народ стал жить с подмененным сознанием — жизнь перестала восприниматься такой, какой она была на самом деле, а преломлялась через призму положений, которые подлинным марксизмом-ленинизмом и не пахли — из него были надерганы только цитатки, термины, и не более того.

Особенно большую негативную роль в передавливании информационного кислорода — теоретического наследия И. В. Сталина — сыграло Постановление ЦК КПСС от 21 октября 1959 г. об уничтожении книг И. В. Сталина и «Краткого курса истории ВКП(б)». Согласно этому постановлению, книги были переведены в библиотеках страны в спецхран и перестали выдаваться открыто: «Книга находится в спецхране и выдается строго определенным лицам при наличии соответствующим образом оформленных документов». Из всех парткабинетов они были изъяты и уничтожены. В конце 1960-х годов собрались выпускать Собрание Сочинений Сталина, но представив себе, какой патриотический порыв, какое сравнение явно не в пользу нынешних правителей это вызовет, набор приказали рассыпать. Произведения Сталина в трех томах выпустил Стэнфордский университет (США) в 1967 году.[16] СССР приобрел весьма ограниченное количество экземпляров и упрятал за грифом «ДСП». И лишь в 1997 г. не вышедшие из-за смерти И. В. Сталина недостающие произведения были опубликованы под общей редакцией Р. И. Косолапова.

Жестокими по сути были действия и в сфере издательств, кинематографии и текущей печати: «…Волюнтаристским методом — „без всякой мотивировки“ — действовал Суслов, монопольно решая прекратить издание популярного в 1950-е годы журнала „Славяне“. Все началось, рассказывает его бывший главный редактор Сергей Пилипчук, с роковой для редакции задумки аннотировать диссертации, посвященные славянским странам. Напечатали несколько сообщений, и вдруг строгий звонок: „Кто разрешил?“

— А что, разве нужно разрешение? — поинтересовался я.

Последовал новый вопрос: „Вы читаете диссертации?“

— Читаю печатные рефераты.

Тогда звонивший объяснил, что один из руководителей ПОРП просил у М. А. Суслова диссертацию, о которой конкретно сообщалось в журнале.

М. А. Суслов после беседы с гостем сказал: „Кто знает, что они там напишут“. И распорядился прекратить печатать сообщения о диссертациях.

Вслед за первой атакой само существование журнала оказалось под угрозой. „Чтоб не было панславянизма“, — резюмировал Суслов. И вынес вопрос о „Славянах“ на идеологическую комиссию ЦК КПСС» [2.38.С.8]. Так славяне остались без «Славян».

Говоря о том, что М. А. Суслов — лишь вершина гигантской пирамиды, можно указать, что только относительно недавно появилось точное определение «жрец» по отношению к этой «пирамиде»: «Если говорить о содержании идеологической деятельности, то можно сказать об образовании новой касты жрецов. Еще в 1930-е годы идеологи, став интерпретаторами марксизма, постепенно подменяют его суть, выхолащивают реальное содержание и превращают в набор догм, относящихся к прошлому. Высказывания Маркса и Ленина абсолютизируются как своего рода священное писание.

Постепенно идеологи занимают как служители культа новой религии особое положение в обществе. У них появляется реальная власть; именно они судят — отвечает ли речь или публикация того или иного лица канонам. Они создают систему запретов, выражают суперпреданность марксизму-ленинизму, высказывают „ура“ и „да здравствует“ власти. И вместе с тем, в отличие от работы в любой производственной или научной сфере, они ни за что не отвечают, они вне критики, вне контроля, в безопасной зоне. Все это усилило антиотбор идеологов» [42.С.69]; или «псевдожречество» [36.Ч.3.С.36].

В число задач сусловых входило:

• опошление мировоззрения руководящих звеньев: «В основе воззрений всех носителей власти последнего десятилетия в скрытом виде лежал упрощенный, примитизированный марксизм, исходящий из того, что все цивилизации идут единым путем. Правда, эти люди отказались от социалистически-коммунистических идей, но это ведь своего рода верхний этаж, под которым — фундаментальное представление о единстве мирового экономического, социального и т. п. развития» [2.39.С.4];

• абстрактное целеполагание: социализм, коммунизм;

• сдерживание нового: «В <…> учебниках, изучавшихся во всех институтах, содержание которых было составной частью высшего образования, излагались результаты 50—100-летней давности. Многословно, в обтекаемых фразах излагались выводы, сделанные Марксом, Энгельсом, Лениным. В приподнятом тоне говорилось о решениях съездов КПСС. Критика буржуазных философов, экономистов, социологов проводилась способом надергивания цитат из неудачных выражений, не отражающих по сути взглядов авторов. Вся современность, все новое выпадало из рассмотрения. Мир как бы остановился в своем развитии» [42.С.135];

• производство мифов.

Молчание, незнание прошлого, безальтернативность исследований — кроме как на основе марксизма-ленинизма — привели в эпоху «гласности» к небылицам, сатанинскому смеху над прошлым, очернительству. Советская печать, история находились под их (сусловых) полным влиянием. На все, что могло прорастать живой мыслью, накладывался запрет.

Одна из причин последовавшего развала СССР по разработанному сценарию лежит в том, что умышленно, подчеркиваю, во второй половине правления коммунистов была развязана чудовищная кампания оглупления народа. Это делалось с целью недопущения критики и разоблачения партократии и ее идеологической обслуги — псевдоленинских жрецов, жиреющих кланов. Отсутствовала и настоящая политология. Отсюда вывод: метод оглупления масс элитой через посредничество жрецов является всеобщим и свойственен всем формам правления, в т. ч. и при социализме.

Догматики не позволяли исследовать нараставшие противоречия внутри системы, особенно огромную потенциальную опасность сложившегося взаимонеприятия между разложившимися кланами и основной массой населения.

Народ не знал даже самого слова «политология». Не было известно, что события в социальных системах происходят так, что имеют либо центробежную, либо центростремительную направленность. Ничего третьего не дано. И, собственно говоря, главный вопрос любого самостоятельного политика — это, какую из этих тенденций он усиливает, а какую — соответственно — ослабляет. И тогда можно четко и ясно оценить, кто же перед тобой. Такой подход — именно в рамках наших системных оценок — довольно объективен и потому что универсален для всех времен, государств и народов; и потому что позволяет указать и место самого исследователя в системе координат; и потому что не позволяет использовать людей как объект своих манипуляций в то время, когда они полагают себя элементом противоположного лагеря.

Вместо того чтобы просвещать народ, жрецы создавали мифы. Жрецы всегда общались с объектом своих манипуляций — с толпой — при помощи мифов. Я имею в виду и настоящее, и прошлое истории, и будущее.

Мифы образовывали некую структуру, пускали корни друг в друга, в науку, в искусство. Они подстраховывали себя так, что один из них еще можно было разгадать самому и разоблачить его перед другими людьми. Но остальные оставались в нерушимости, потому что подстраховывались всей системой. Разберем некоторые мифы из той структуры, что были в «употреблении» до перестройки.


Мифы жрецов «Большого Застоя»

Миф о непогрешимости марксистской идеологии. В советскую эпоху всегда подразумевалось, что марксизм-ленинизм есть самое передовое во всех отношениях учение и что никогда уже не будет чего-то более совершенного. И быть не может, что в мире есть теория или научный метод не то чтобы превосходящие его, но даже альтернативные. Между тем, мир на порядок стал сложнее, и многое уже не только создать, но даже исследовать с помощью учения Маркса-Ленина стало в принципе невозможно.

В контексте марксистской теории не наблюдалось «…научное понимание советского общества, согласно которому складывающееся положение можно было оценить как предкризисное, приближение кризиса просто проглядели, не заметили и не захотели замечать» [22.С.3].

Отметим и то, что если еще до нашего поражения в ходе «перестройки» утверждения о превосходстве марксизма и имели под собой какой-то здравый смысл, то ныне подобные утверждения диаметрально с ним расходятся. Современные коммунисты-ортодоксы продолжают твердить о методологическом превосходстве марксизма. Это неудивительно — носителей марксизма разбили, не продемонстрировав им при этом тех методик, которых мы еще коснемся, поэтому они и продолжают держаться за старое. Они просто не могут признать (несмотря на проигрыш в «холодной войне») вполне очевидное — устаревание во многих аспектах марксистской методологии в быстро меняющемся мире, где главным действующим фактором становится информационная составляющая. Однако будем помнить, что новые технологии победителя часто более совершенны, даже если это технологии врага.

Миф о святости руководства КПСС. Высшее руководство КПСС все более засорялось скрытыми до поры врагами, случайными людьми — чьими-то протеже и просто интеллектуальными отбросами госаппарата и народного хозяйства. Но чем дальше заходил этот процесс, тем более увеличивались пропагандистские усилия по возвеличиванию «…лично Леонида Ильича…». В известной мере то, что население и элита были отделены друг от друга, условно говоря, милиционерами на вахте «белых» и «серых» домов, заборами, затемненными стеклами автомобилей, еще как-то помогало сохранению статус-кво. И в «низах», в массе своей зачастую лишь догадывавшихся о конфетно-икорном рае, это раздувало пока только воображение, но не ненависть. А чтобы погасить возможные всплески ненависти, требовались агитаторы и их пропагандистская жвачка, что в здоровой части населения вызывало пока только презрительное: «Славься, славься до небес, мать твою, — КПСС!»

Народ уверяли, что построить коммунизм, собственно говоря, не проблема, главная же проблема — это человеческий материал. Вот его-то созданием и занимается КПСС. И для коммунистической перспективы — всех, но пока что «лучших», своих сыновей она отправляет в руководящие круги. Ясно, что долго этот миф существовать не мог, и это показали дальнейшие события.

Миф о непобедимости СССР. И. В. Сталин не раз и не два призывал к бдительности, говоря о том, что реально происходящие процессы в СССР — есть только борьба за построение коммунизма, напоминая о силе наших внутренних и внешних врагов и о том, что у социализма есть еще и оборотная сторона явления — в его терминологии «теневые стороны хозяйственных успехов» [2.40.СС.439–441.; 2.41.С.344.; 2.42.С.225.; 2.43.СС.6–7.; 2.44.СС.195–196.; 2.45.СС.59–60.; 2.46.С.24.; 2.47.С.5]. Последующие руководители провозглашали о принципиальной невозможности реставрации капиталистических порядков и победы Запада в «холодной войне». Подобно тому, как перед Великой Отечественной войной недалекими пропагандистами не рекомендовалось изучать тактику вермахта, так и в нашей печати писалось о слабости американской политологии. Теперь, задним числом, приходится подводить печальные итоги: в результате незнания сильных сторон американской политологии (о ее слабостях писалось более чем достаточно), снижения порога бдительности, безосновательного доверия к элите «…последние 50 лет мы прожили в иллюзорной безопасности. Более того, сама идеология нас заставила укрепиться в мысли, что мы победили бесповоротно и безопасность нам гарантирована. Два поколения русских прожили в совершенно неправильном ощущении полной безопасности. Мы как бы ушли в отставку под охраной собственной безопасности. Весь русский народ» [2.48.С.4].

Жрецы-болтуны и наш враг вместе добились одной и той же цели: когда грянул гром, народ (в особенности думающая часть населения) не смог сопоставить произошедшее с редкими предупреждениями о «грозящей катастрофе» и тем более не знал, «как с ней бороться».

Миф о ракетно-ядерной угрозе. Советский Союз делал ставку преимущественно на военный и военно-технический факторы в противостоянии на оси Запад-Восток, что, как показал ряд исторических событий, во многом было оправдано. Но при этом либо упускалось из виду, либо замалчивалось, что исключительно военное решение противостояния, тем более в тотальной форме в век ракетно-ядерных технологий становится обоюдно самоубийственным. Да, мы добились — огромной ценой! — военно-стратегического паритета с США. Но в то же время в области информационно-аналитического, политологического, информационно-психологического, организационного оружия отстали, однако не безнадежно, как это кажется на первый взгляд.

Дополнительно необходимо указать на тот факт, что все эти годы, начиная примерно с 1988 г., постепенно, по мере снижения в средствах массовой информации открытой, видимой конфронтации США-СССР, эта тема начала исчезать со страниц печати, в том числе большой «патриотической» — «Советской России» и «Правды». Она еще существует, иногда прорывается на страницы газет, но только как тема необязательная, побочная. Это только кажется, что угроза перерастания Третьей мировой из «холодной» стадии в «горячую» вроде бы не имеет места. На самом же деле силовая компонента по-прежнему сохраняется в качестве доминирующей. Особенно после прохождения порога ядерной безопасности. Общественное мнение целенаправленно доведено до некоего равнодушия к этой теме. Но в США, обратите внимание, продолжает действовать как руководство к обязательному исполнению Директива NSDD-119 (1984 г.), предписывающая добиться ядерного превосходства над Россией, и она успешно выполняется. В этом плане Югославия могла бы нас научить чему-то большему…

Миф о всезнайстве КГБ СССР. Прежде всего отметим, что этот миф имеет два смысла. С одной стороны — КГБ как бы «все знает» о коррупции партийно-номенклатурной верхушки, но вот-де не может ничего предпринять, а с другой стороны, КГБ как бы, опять же, мог все знать и о каждом субъекте в стране, если только тот попадал в «поле зрения». Каждый здравомыслящий человек понимал, что на него до поры до времени «око государево» не обращает своего интереса — оно не способно заниматься тотальным шпионажем, когда есть дела поважнее, и именно эти дела должны быть в фокусе внимания. Но, тем не менее, некая потенциальная возможность позволяла потом устраивать истерики на митингах и в печати о всеобщем контроле за «непослушными».

В силу своей особенности КГБ, равно как и другие спецслужбы во все времена и у всех народов, был монопольным владельцем фактической составляющей информационных потоков. Здесь, разумеется, тоже была своя иерархия, и то, что знал рядовой оперативник, существенно отличалось от уровня информированности «Самого Верха»: «Андропов в силу своей чрезвычайно богатой информированности знал реальное положение в государстве неизмеримо глубже и разностороннее, чем кто-либо из его соратников по Политбюро» [2.49.Кн.2.С.130].

Но главное заключалось в другом. Для противовеса негативному характеру мифа о всезнайстве КГБ, органам удалось слепить исключительно положительный образ «конторы» в глазах народа. Наибольшим старанием отличился писатель Ю. С. Семенов. Майор Пронин не поднял престиж милиции на такую высоту, как это сделал Штирлиц, или Максим Максимович Исаев, для Комитета. До сих пор этот труд не пропал даром. Годами создававшийся имидж работает на сотрудников спецслужб, население по-прежнему верит им в самых разных ситуациях, даже при выборах президента страны.


* * *

Все вышеуказанные мифы, а также ряд других необходимо было сложить в одну стройную безотказную систему. Систему порочную, но по-своему высоко результативную. Итогом этих усилий — и очень плачевным — оказалось то, что эта система обернулась против своих рядовых носителей — людей, слепо поверивших и в коммунизм, и в коммунистических руководителей, за годы Большого Застоя выродившихся практически в нуль. И интеллектуально, и духовно. Эти мифы не дали развернуться подлинным теориям, в том числе в сфере национальной и государственной безопасности, и особенно упреждающего характера. Влияние ненавистной народу партийной лексики, засоренной идеологами, оказало решающую негативную роль в годы «перестройки». Такова была последняя задача М. А. Суслова: создать из разрозненных мифов целостную систему, отторгаемую сознанием народа, но в то же время глубоко внедренную в это сознание.


ЗАДАЧА БРЕЖНЕВА

Захват власти, совершенный в октябре 1964 г., есть некое исключение в политической биографии Л. И. Брежнева. Даже при неглубоком анализе видно, что, дойдя до высочайших постов в партии и государстве, став членом Политбюро ЦК КПСС, Л. И. Брежнев никогда и никого из своих вышестоящих начальников не «подсидел» и не «свалил». И во время работы на Украине, в том числе в такие сложные годы, как 1937-1938-й, и на фронте, и потом, в хрущевское десятилетие, он никогда не пробивался к высоким постам поверх чужих голов. В том же 1953 г., когда сразу же после смерти И. В. Сталина, согласно решению Президиума, он (единственный раз за всю карьеру) получил понижение — из кандидатов в члены Президиума и Секретарей ЦК КПСС был переведен в Главное Политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота (ГПУ СА и ВМФ), — он воспринял это довольно безропотно. Правда, и здесь судьба к нему была благосклонна — его произвели в генерал-лейтенанты и оставили в Москве. Он всегда работал там, где ему поручалось, справлялся с работой и, соответственно, получал повышение, но иногда и перевод «по горизонтали». И не более того. Смещение Н. С. Хрущева с высоких государственных постов в свою пользу — первое и последнее исключение в ходе аккуратного продвижения по служебной лестнице. Конечно, всеми методами непростой аппаратной игры он владел вполне профессионально и впоследствии успешно применял их для смещения своих противников и замены их на свои проверенные кадры, но лично для себя он использовал их лишь единожды. Мотивы для такого исключения могли быть одни: Н. С. Хрущев довел управленческую элиту до определенной точки «кипения», когда требовались самые решительные меры.

Собственно говоря, Октябрьский Пленум ЦК КПСС — самый мягкий в русской истории XX столетия государственный переворот, и это многократно описано в литературе. Но кое-что ускользнуло от зоркого ока мемуаристов и исследователей. В процессе изучения тогдашней ситуации и того, что произошло потом, наше внимание привлекли два события, которые мы условно опять-таки назвали загадками. Поэтому отвлечемся ненамного от личности Л. И. Брежнева и поговорим на эту тему.

Бывший в ту пору Председателем КГБ при Совете Министров СССР В. Е. Семичастный в своих мемуарах «Беспокойное сердце», дискутируя с создателями кинобоевика режиссера Гостева «Серые волки», утверждал, что «… на деле ни один человек тогда не погиб» [2.50.С.357], имея в виду только Пленум октября 1964 г. Тогда-то да, но после Пленума?

Сразу же после Пленума, который состоялся с участием Н. С. Хрущева и А. И. Микояна 14 октября, произошло следующее. Советская делегация, возглавляемая Начальником Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР Маршалом Советского Союза С. С. Бирюзовым и Заведующим Отделом административных органов ЦК КПСС Н. Р. Мироновым, летела в Белград на празднование 20-летия со дня его освобождения от немецких оккупантов. При подлете к городу самолет разбился.

Миронов Николай Романович, 1913 года рождения, уроженец г. Днепропетровска. Участник Великой Отечественной войны с августа 1941 г. и по последний день. Работал в обкоме партии первым секретарем Октябрьского райкома. Затем служил в центральном аппарате и начальником Ленинградского областного УГБ, генерал-майор. С 1959 г. — Заведующий Отделом административных органов ЦК КПСС. Можно сказать, что назначение Н. Р. Миронова на этот пост — крупнейшая кадровая ошибка Н. С. Хрущева, поскольку Отдел административных органов ЦК КПСС курировал КГБ при Совете Министров СССР, Главное Разведывательное Управление и МИД СССР. (Это своего рода сегодняшний Совет Безопасности). И на посту руководителя этого учреждения оказался человек, своей карьерой больше обязанный Л. И. Брежневу, чем кому бы то ни было. Именно заведующий этого отдела должен был по роду своей деятельности следить за руководителями спецслужб; при первом же отклонении от исполнения ими своих прямых обязанностей доносить о своих сомнениях первому лицу. Что же было на самом деле? Знал он о заговоре или нет? Теперь известно, что Н. Р. Миронов был активным участником смещения Н. С. Хрущева. Н. Н. Месяцев, работавший замзавом Отдела по связям с социалистическими странами ЦК КПСС Ю. В. Андропова, а с момента начала Пленума — Председателем Государственного Комитета по радиовещанию и телевидению, свидетельствует, что его новое назначение было напрямую увязано с поддержкой отставки Н. С. Хрущева и предложение за неделю до Пленума сделал именно Н. Р. Миронов [2.51.С.36; 2.52.С.211].

Самолет Ил-18 врезался в гору Авала при подлете к аэропорту Белград 19 октября 1964 г. Если это был террористический акт, то легко ли было технически исполнить его? Думается, что легко. На горе, при подходе к аэропорту устанавливается радиомаяк с такой же частотой, что и в самом аэропорту, но гораздо большей мощности, и исполнители могут за дальнейшее не волноваться… С военным самолетом ничего не произойдет — успеет увернуться, ну а пассажирский самолет не сможет выполнить такой маневр, начнет поворачивать, но будет поздно… Точь-в-точь по такому же сценарию в начале 1980-х погибли Президент Пакистана М. Зия-уль-Хак и Президент Мозамбика Ж. Э.душ Сантуш, последний — вместе с советским экипажем.

21 октября 1964 г. на месте гибели самолета побывала советская делегация, отправленная вслед за погибшей, во главе с А. А. Епишевым [2.53.С.3], который в ту пору был кандидатом в члены (с 16 ноября 1964 г. — полноправный член) ЦК КПСС, являлся начальником ГПУ СА и ВМФ (до этого назначения он служил в органах госбезопасности в должности заместителя первого руководителя). 23 октября он же выступал на траурном митинге на Новодевичьем кладбище.

Итак, погибли Н. Р. Миронов, С. С. Бирюзов и сопровождающие их лица. Мне не хотелось бы будить фантазию читателя, с тем чтобы сделать из этого чрезвычайного происшествия еще одну «загадку смерти», никто, в том числе и такой великолепно информированный свидетель тех событий, как В. Е. Семичастный, не видит здесь злого умысла, в своих мемуарах он лишь упоминает о печальном факте [2.50.СС.377–378,416.].

Если это все же и было убийство, то не ясны мотивы. Против кого в таком случае оно было направлено? — В этот список можно включать всех — сопровождающих и весь экипаж.

Нужно ли было лететь в Белград на 20-летие со дня освобождения? Да! Почему летели военные — понятно: это их праздник. Н. Р. Миронов, хотя и не дипломат и не международник ЦК, был послан как лицо весьма приближенное к только что избранному Первому секретарю ЦК Л. И. Брежневу, и пока проводились бы торжества, он должен был ввести в курс дела Иосифа Броз Тито.

Учитывая то, что именно Н. Р. Миронов по роду своих занятий должен был предотвратить заговор в ЦК против Н. С. Хрущева, но он занялся противоположным делом, его убийство могло быть вызвано: а) местью или б) началом реванша, который позволил бы Н. С. Хрущеву вернуться в свое кресло. Но почему в таком случае после первой удачи не последовали следующие шаги «реваншистов»?

Еще одна версия: мотивом могло послужить последовавшее занятие высоких постов: а) начальника Генерального Штаба ВС СССР; б) Заведующего Отделом административных органов ЦК КПСС — преемником С. С. Бирюзова, Маршалом Советского Союза М. В. Захаровым. Пост же Н. Р. Миронова спустя два года (Л. И. Брежнев долго сомневался в его кандидатуре) занял Н. И. Савинкин (1913–1993), до этого числившийся замзавом Миронова, который пробыл на этой работе аж до 1985 г. Весьма сомнительно, чтобы в своих амбициях эти люди пошли на совершение столь масштабного по тем временам теракта.

Самое невероятное, что может быть — это месть И. Б. Тито за смещение Н. С. Хрущева, с которым у него были налажены отличные отношения.

Если у этого происшествия и были авторы, то их целью могло быть запугивание руководства (прежде всего того же Л. И. Брежнева), чтобы удержать его от каких-то резких движений. Тогда это была, образно говоря, проверка на политическую волю: Сталин в подобной ситуации в ответ на очевидное убийство Кирова начал настоящее уничтожение своих врагов, Брежнев же не предпринял ничего.

Если в случае с погибшей делегацией мы выдвинули всего лишь версию, то в отношении следующей загадки все гораздо очевиднее. Напомним, что в главах о «загадках» мы говорили и будем говорить о лицах, чья жизнь или смерть принимали ключевой для судеб страны характер. (Так, возвращаясь к Н. Р. Миронову, можно, например, пытаться проанализировать, как бы могло повернуться развитие страны, останься он жив, учитывая, что обещанные ему пост Секретаря ЦК и членство в Политбюро перешли к бывшему Председателю КГБ А. Н. Шелепину.) Наш следующий персонаж вышеуказанными качествами не обладал. С октябрем 1964 г. его связывает только ранняя гибель, как это видно из следующих событий. Маленькая биографическая справка: Николай Григорьевич Игнатов, 1901 года рождения. В 1918–1932 гг. служил в армии и ВЧК-ОГПУ, затем был партработником. В 1957–1961 гг. был членом Президиума ЦК, но потом чем-то не угодил и в течение 1962–1966 гг. был выведен из Президиума ЦК, получив с понижением пост Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. Это и послужило мотивом для сотрудничества с заговорщиками, сыгравшими на его чувстве обиды. И надо сказать, что Н. Г. Игнатов действительно очень активно работал над смещением Н. С. Хрущева, надеясь вернуть членство в Президиуме. При этом он оказался большим авантюристом, чем все остальные; пусть не со всей очевидностью, но об этом говорится у В. Е. Семичастного: «…как мне кажется, [Игнатов] старался на обоих фронтах обеспечить „задние ворота“, чтобы иметь возможность в случае успеха или провала замыслов против Хрущева снова вернуться в Политбюро. С одной стороны, вел переговоры с Брежневым, а с другой — передал через своего охранника предостерегающий сигнал Сергею Хрущеву, а через него — и отцу, Никите Сергеевичу» [2.50.СС.354–355].

Сын Н. С. Хрущева Сергей в своих воспоминаниях со всей определенностью говорит не только о том, что на него выходил начальник охраны Н. Г. Игнатова некто Галюков, звонивший на квартиру [2.54.СС.616–620], но и о других подобных случаях — летом 1964 г. дочери Раде звонила неизвестная женщина; к зятю (мужу Рады) главному редактору газеты «Известия» А. И. Аджубею через собственного корреспондента Мэлора Стуруа приходил его родной брат — Дэвид Стуруа, работавший секретарем ЦК КП Грузии, и говорил, что его зондировал В. Мжаванадзе, активно собиравший голоса членов ЦК на Кавказе [2.54.СС.604–605.]

Дело это было раскрыто сравнительно легко. Упомянутый охранник Галюков остался на работе [2.50.СС. 354,357]. Однако Н. Г. Игнатова после Пленума никто не стал возвращать в Президиум, и он остался на своей должности. Но в душе он, видимо, не согласился с таким решением. Тем более что А. Н. Шелепин и П. Е. Шелест были избраны в члены Президиума, причем первый — без кандидатского стажа.

Н. Г. Игнатов злоупотреблял спиртным и вел нескромный образ жизни (см. [2.55.С.113]). Остро переживая свою ошибку, он рассказывал много лишних подробностей о том, что предшествовало снятию Н. С. Хрущева [2.52.СС.149–150; 2.56.СС.182–210], становясь все более непредсказуемым в своем поведении. Ему еще могли простить двойную игру, но никто не знал, что он еще расскажет, или, что хуже, сделает. Охраны от КГБ, когда он находился в Москве, ему не полагалось, а вот когда он был в поездках за рубежом, его охраняли, поскольку Н. Г. Игнатов являлся секретоносителем, к тому же его нужно было оберегать от возможных провокаций. В интервью, посвященном столетию этого партийного деятеля, его сын указал на такие обстоятельства смерти: «…умер внезапно, вернувшись из зарубежной поездки. <…> Он возглавлял партийно-правительственную делегацию в Чили и там неожиданно заболел. Нам объяснили, что его укусил зараженный клещ. Случилось это 14 ноября 1966 г. Похоронили у Кремлевской стены, со всеми почестями, положенными тогда» [2.57.С.2].

Таковы, собственно говоря, некоторые подробности о бескровном перевороте в октябре 1964 г.

Что же касается самого Л. И. Брежнева, то надо сказать, ему дают разные оценки — от самых мягких до прямо обвинительных, однако никак не аргументированных, например: «Лидером „перестройки“ скорее можно считать Леонида Ильича Брежнева, который сделал собственно для развала Советского Союза гораздо больше Михаила Сергеевича Горбачева» [2.58.С.147].

Сообщают, что сам Л. И. Брежнев, давая себе характеристику, довольно объективно оценил свой уровень: первый секретарь обкома. И тут, видимо, он был прав как никогда. Пост первого руководителя такой страны, как СССР, конечно же, был не по его способностям. Он не имел талантов, естественно, ни полководца, ни дипломата, ни теоретика марксизма. В лучшем случае его можно охарактеризовать как «верного продолжателя дела строительства коммунизма». Он не выдвинул новых стратегических инициатив, а лишь продолжил то, что было начато до него. Он умело вел аппаратную игру, назначая своих и удаляя чужих людей. Если у Н. С. Хрущева, М. А. Суслова и Ю. В. Андропова можно отметить прямо их обвиняющие моменты (в свете последующих «перестроечных» процессов), анализируя то, что они сделали, то наша оценка Л. И. Брежнева несколько иная: Брежнев не был особо проницательным политиком, он не предвидел последствий многих политических интриг. Он позволил вовлечь себя в те западные проекты, которые сыграли зловещую роль для всей советской системы (разоружение, продажа нефти, диссидентство). Так, не будучи гибким политиком, он не сделал глубокой ревизии преступлений Н. С. Хрущева, событий в Венгрии (1956) и в Чехословакии (1968). Если бы он более серьезно подошел к этому, поручив сделать основательную проработку возможного исхода этих событий, проиграв все ситуации, то СССР оказался бы готов к польскому хаосу. А ведь все возможности были в его руках. Через преданного ему К. У. Черненко он имел доступ ко всем архивам. Он смог бы понять суть внутренних противоречий, возможно, даже лучше чем И. В. Сталин, у которого в 1937–1938 гг. не было таких возможностей анализировать и обобщать, который должен был только действовать, чтобы не погибнуть. В случае же Брежнева ему была предоставлена передышка. Разумеется, мы отлично понимаем, что Л. И. Брежневу были отправлены в несистематизированном виде сотни различных сигналов, таких как известная «Записка КГБ СССР в ЦК КПСС „О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан“» [35.4.2.СС.389–390.] т. п., и разобраться в многообразии этих сигналов было довольно затруднительно, тем не менее правильные выводы сделаны не были. К тому же он воспринимал все достаточно однобоко, как руководитель, воспитанный в определенном идеологическом русле, и «учитывал в своей деятельности» (терминология КГБ и ЦК) искусственно раздутую опасность русского патриотического уклона в обществе и партии, о чем докладывалось в записках КГБ.

В свете грядущей перестройки самой, как мне кажется, негативной стороной его деятельности стало то, что им и его людьми был сформирован клан, который занял порочную позицию, допустив формирование других кланов. Тем не менее в этой ситуации он сумел удержать власть в своих руках: «… На первых ролях оказался именно украинский, днепропетровский клан, который выдвинул своего ставленника Брежнева. Между прочим, „днепропетровцы“ получили после распада СССР практически всю Украину. С этого времени началась беспрерывная, по сей день длящаяся борьба кланов. В нынешней России их осталось четыре, не считая второстепенных, „этнических“. Это ставропольский клан, который возглавлял Горбачев; это ленинградский клан, который возглавлял Романов[17] (сейчас уже не ясно, кто его возглавляет); это мощный уральский клан, который возглавляет Ельцин. И, наконец, это московский клан, во главе которого номинально стоит Лужков, но там подводная часть айсберга совершенно другая, а Лужков, похоже, просто наемный руководитель московского клана» [2.59.С.3].

Когда клан Брежнева упрочился у власти и у всесоюзной кормушки, уверовал в свое всесилие, он смог заявить о себе как о силе, претендующей на довольно долгое существование. «…В так называемой Ленинградской программе, опубликованной в Франкфурте в 1970 году, говорилось: „Номенклатура неотчуждаема, как неотчуждаем капитал в обществе „среднего класса“. Это столь же законная основа нашего общества, как и право частной собственности при капитализме.“ <…> Именно при Брежневе появилась органическая связь между политиками и преступниками. Номенклатура была инкубатором, взрастившим мафию, которая окрепла и усилила свое влияние на общество после распада СССР» [2.60.С.46]. Кланы, прорвавшиеся к неограниченной власти в СССР, — как в центре так и на местах, — постепенно возжаждали к этой власти присовокупить собственность. Эту тенденцию заметили на Западе, где давно уже все вещи назывались своими именами. «Россия становится классовым обществом. Около трех тысяч семей образовали элиту, и они хотят оставаться элитой» [2.61.С.90]. Именно в этой среде и принимались решения о малой и большой распродаже родины.

О продаже нефти: «Во времена Брежнева держались высокие цены на нефть, мы построили нефтепровод на Запад — и Россия с подачи клана Брежнева была анонсирована как сырьевая страна… Клану Брежнева выгодно было, ничего не делая, продавать сырье: нефть, газ, и получать сверхдивиденды. Россия с этих пор начала отставать, мы в 1964 году имели относительное, а не качественное отставание от Америки, были уже страной в третьей стадии индустриального развития. Мы этот потенциал потеряли и с подачи Брежнева стали делать ставку на сырье. 17 лет „застоя“ нефтедоллары бездарно проедались, производственные мощности не обновлялись. <…> Сотни миллиардов долларов просто были проедены на сапогах, на зубной пасте, на продуктах питания и разворованы, хотя масштабы воровства тогда были меньше — кланы только укреплялись у власти» [2.59.С.3].

О закупках зерна: «Хлебные монополисты из Минсельхоза СССР, которые делали все, чтобы продолжать скупать вещь несомненной ценности — хлеб за границей, стоят в этом ряду несколько особняком в силу особой изощренности их деятельности, предполагавшей не просто неэквивалентный обмен, но предварительное разрушение внутреннего производства» [2.62.С.112,прим].

При этом стоит выделить, что подобно тому, как сейчас чиновника можно заинтересовать реализацией какого-либо проекта не иначе как указав при этом на его долю личного обогащения, так и «при Советской власти» многие и многие проекты создавались специально под интерес элиты, либо сиюминутный, либо с перспективой. «К началу 1970-х годов кланы красной элиты начинают заниматься только собой, а проекты (уже псевдопроекты) начинают тасовать под перераспределение элитных возможностей. Элитный контур выворачивается наизнанку. Клановое доминирует над общеимперским» [2.63.С.3].

Постепенно в стране вырастает параллельная империя — империя действительно грязных замыслов о том, как эксплуатировать социалистический полумир, как максимально «выжать» из доверенного в управление региона, как пробиться к столичным кормушкам. Нынешние кланы, согласившиеся на развал страны, лишь бы не потерять свой удел, есть продолжение этой теневой империи. Эта империя тогда еще только формировалась, она была еще призрачной, она еще помнила кровавый кошмар 1937 года, откуда она восстала как сказочная птица Феникс. Каждый раз, когда она показывалась из тени, она тут же становилась заметной, о ней подавали сигнал, ей не давали выйти на свет, загоняя обратно в тьму. «Образ „цеховика“, компенсирующего своей предприимчивостью абсурдность советской экономики и покрываемого советским партийным боссом, — вот предел информированности рядового гражданина нашей страны, достигнутый в ходе перестроечного периода. За чертой обсуждения по-прежнему остаются вопросы о финансовом теневом капитале, о его контроле за теневым производством, о региональных и межрегиональных „теневиках“, их связях и противоречиях, об истории накопления сокровищ в каждом из регионов СССР, о теневой религии, идеологии, политике, теневых мозговых центрах, о региональных ведомствах (министерствах), захватываемых капиталом что называется „на корню“ и превращаемых в штабы и „теневые совмины“, одним словом, о наличии, по сути дела, второй властной системы, „государства в государстве“, способного предъявить в стране новую тоталитарную модель. Вторая власть предполагает, по сути, все тот же тоталитаризм с другим знаком» [2.64.С.19.].

Несколько выходя за исторические рамки нашего исследования, укажем на качественно новую трансформацию номенклатурных кланов, которые сегодня переименованы в т. н. «Систему». «Система — специфический конгломерат коммерческих предприятий, финансовых групп, силового бизнеса, криминальных кругов — „братвы“, представителей властных структур, администраций, объединенных общими интересами и работающими под одной крышей» [2.65.С.4].

Со временем, — по мере того как плодились примеры, — это становилось все более очевидно. Всякий человек со стороны многое воспринимал как дикость. Разведчик, вернувшийся из длительной командировки, мог только поражаться подобным «парадоксам»: «На автозаводе ему показали сначала производство — водили по службам и цехам, а потом пригласили в зал, битком набитый молодыми рабочими. Конечно, бурные аплодисменты — авансом. А он <…> буквально потрясенный хаосом и низкой производительностью труда (конец шестидесятых годов, чем еще ЗИЛ мог перед ним похвастать?), вышел на трибуну и прямо таки сказал: какой же у вас, дорогие товарищи, бардак на заводе! Я бы такое, извините за выражение, и дня не потерпел в своей фирме! Вот дайте мне ваш завод на один только год, я из него конфетку сделаю, наведу порядок и дисциплину, ну, разумеется, и рублем никого не обижу! Тут уж аплодисменты были не из вежливости, а по существу, честно им заработанные» [2.66.СС.145–146].

Полагаю, что все же в годы позднего Сталина система была максимально для России XX века (но все же не до конца), — что диалектически закономерно, — оздоровлена, максимально упрощена, слова больше соответствовали действительности. Затем все опять стало уходить в сторону вышеназванного парадокса, стало больше ненужных действий, за которыми скрывался нередко чей-то материальный интерес. В развитие этого процесса был придуман гениальный ход. Между изощренными конспираторами и силами, их обслуживавшими, было заключено молчаливое соглашение по решению задачи создания абсурда как явной и неотъемлемой компоненты советского социалистического строя. Это было видно и известно всей стране, но не в виде полной и целостной картины, а представлено в виде фрагмента — каждый видел это только на своем рабочем месте или мог почерпнуть в виде беззубых фельетонов или художественного вымысла наподобие михалковских «Фитилей».

Возникает вопрос: «В чем же тут, собственно говоря, вообще дело?» Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне хочется сделать некое допущение. Как хорошо известно из истории всего человечества, всегда была и остается при любом строе, в том числе и социалистическом, правящая верхушка и ее антипод — оппозиция. Логично допустить все же, что основная масса элиты в те годы была как минимум настроена прокоммунистически. Тогда, так же логично предположить, что ей противостояла (скрыто!) прокапиталистически настроенная оппозиция. Целью любой оппозиции всегда является неявно проводить политику по принципу: «Чем хуже — тем лучше». Всегда в правилах любой оппозиции проводить политику всяческой дискредитации нынешней власти с той целью, что, когда придет момент, этот негатив припомнить и переложить ответственность за него целиком и полностью на власть, крича «Держи вора!» громче всех. Конспираторы-дискредитаторы позднего СССР в своей деятельности ничем не отличались от любой оппозиции, единственно, что эта деятельность была скрыта за ширмой фиктивного единства КПСС.

Дело велось очень умело. Процессы в направлении прогнозируемого кризиса социализма в СССР велись не столько «самотеком», сколько сознательно: «…Все острее чувствовалось, что в обществе и в государстве накапливаются негативные проблемы и тенденции.

Под прикрытием официальной риторики развитого социализма происходило ползучее социальное расслоение общества. Основные массы рабочих, колхозников, инженерно-технических работников, служащих, учителей, врачей, военных вкладывали свои силы, знания, нервы, здоровье, энергию, умение в производство, сельское хозяйство, образование, науку и культуру. Это проявлялось во все большем и большем количестве добытого сырья, выплавленного металла, выработанной электроэнергии, выращенного урожая, разработанных новых образцов техники, обученных школьников и подготовленных студентов и т. д. Но их собственная жизнь существенно не менялась в лучшую сторону, им все больше не хватало ни времени, ни средств для удовлетворения потребностей собственной деятельности и развития своих детей. <…>

И в то же время, оберегаемые общенародным государством, формировались социальные группы и целые слои, представители которых имели в избытке богатейший выбор благ и возможностей для удовлетворения своих потребностей и прихотей.

Накапливались материальные и денежные богатства, полным ходом шел грабеж общенародной собственности. В ее порах, высасывая кровь трудового народа, действовали ловкие предприниматели и спекулянты, очковтиратели и бракоделы. Особенно хорошо чувствовали себя лица, причастные к распространению потребительских благ и услуг по общественным каналам» [2.67.СС.17–18].

В качестве платы советская номенклатура и номенклатура других соцстран получили в собственность все государственные резервы, всю экономику, все сырьевые ресурсы, всю землю и все население для их обирания, эксплуатации и вывоза. Тому клану, который победил, и надлежит в ближайшие годы владеть природными и трудовыми ресурсами. Кто не смог этого добиться политическим, кадровым, закулисно-подковерными методами, тот ввязался в открытую войну.

Искренне болеющий за свою страну журналист, заместитель главного редактора газеты «Завтра» Н. М. Анисин пишет: «„Пятая колонна“ не только грабила страну, опустошая прилавки наших магазинов, но и с блеском вставляла палки в колеса экономики. В СССР сгнивало до 30 % зерна и 40 % картофеля — не хватало крытых токов, зерносушилок, овощехранилищ. Но „пятая колонна“ подсовывала престарелым членам политбюро постановление о мелиорации: возьмите огромные деньги, заройте их в землю, улучшите ее, побольше вырастите урожай и побольше сгноите. Деньги зарывались и в котлованы бесчисленных и бессмысленных строек новых заводов. Деньги транжирились через запуск встречных перевозок (лес из Вологды — в Красноярск, а оттуда — в Вологду, уголь из Украины — в Сибирь, а из Сибири — на Украину). „Пятая колонна“ опутала трудовые коллективы инструкциями, лишавшими их стимула к труду, переливала излишки капиталов в самые неперспективные отрасли и загружала самые лучшие предприятия заказами на устаревшую военную технику, которая на повышение обороноспособности ни как не влияла.

Горбачев получил страну с мощной высокоразвитой экономикой. Но экономикой, которая, с одной стороны, работала во многом в пользу Запада, а с другой стороны — на ветер. Дефицит товаров в СССР вызывался не пороками самой экономической системы, а искусственными помехами в ее деятельности» [2.СС.38–39].

Л. И. Брежневу было вполне по силам заранее создать надежную систему передачи власти от одного первого лица в стране другому. И сделать это на законодательной основе, заложив этот механизм в Конституцию СССР. Однако, как и многое другое, этому уже не суждено было осуществиться. Таким образом смерть Брежнева стала еще одной загадкой (см. [2.68.С.6]).

Наиболее полная и, на мой взгляд, объективная ретроспектива жизни и всей деятельности Л. И. Брежнева приведена в книге, вышедшей к 20-летию со дня его смерти [2.68а]. Ее автор — С. Н. Семанов — человек чрезвычайно информированный, к тому же активный участник событий того времени, в конце концов за свою патриотическую позицию изгнанный с должности главного редактора журнала «Человек и закон». Однако и доныне, несмотря на возраст, он деятельно противостоит разрушительным процессам на фронте информационной войны. Он не озлобился на допущенное к нему несправедливое наказание и дал точные оценки и Л. И. Брежнева и того времени, в котором жил. В заключение следует отметить, что, несмотря на все негативные явления так называемого периода «Застоя», сравнение «правителя „золотого века“» с последующими правителями, несомненно, идет далеко не в пользу последних.


ЗАГАДКА СМЕРТИ МАШЕРОВА, СУСЛОВА И ДРУГИХ

Машеров

Обстоятельства смерти кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК КП Белоруссии, Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда Петра Мироновича Машерова в общем-то всем известны. Они многократно описаны в литературе, было несколько телевизионных сюжетов. Обычно обращают внимание на странную ротацию на посту Председателя КГБ БССР прямо накануне трагедии. Прежний — Никулкин Яков Прокопьевич (1913 г.-1983 г.) — находился на этом посту с 23 июня 1970 г. по 4 августа 1980 г. С 17 ноября 1980 г. — на пенсии. Новый — Балуев Вениамин Георгиевич (1927 г. рождения) — переведен с должности заместителя начальника Инспекторского Управления КГБ СССР, с 4 августа 1980 г. по 24 ноября 1990 г. — Председатель КГБ БССР. Кроме того: «Незадолго до трагедии сменили начальника личной охраны Машерова полковника Сазонкина, которого перевели в центральный аппарат КГБ республики. И мощный машеровский „ЗИЛ“, который мог выдержать столкновение с любым транспортным средством, как раз в эти дни отправили в ремонт» [25.С.414].

Коротко об обстоятельствах происшествия. Трагедия произошла 4 октября 1980 года в 15 часов 04 минуты. Как известно, его личный шофер Зайцев Е. Ф., 1919 г. рождения, накануне ночью перенес приступ радикулита. Машина в нарушение приказа МВД СССР № 0747 от 1974 г. не была технически оборудована для сопровождения охраняемых лиц.

Обращается внимание на то, что Игнатович Николай Иванович, 1940 года рождения, следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры, который вел это дело, став народным депутатом СССР и первым Генеральным прокурором «незалежной» Беларуси, умер при невыясненных обстоятельствах в 1992 г.

Дочь П. М. Машерова — Наталья Петровна Машерова — стала депутатом парламента Республики Беларусь, считая, что это поможет ей разобраться до конца с трагедией, произошедшей с ее отцом. Пока она комментирует этот факт так: «Отец не дожил до Пленума ЦК КПСС менее двух недель. Все было решено. Он шел на место Косыгина. Я понимаю, что отец мешал многим. Именно тогда, в октябре 1980 года, „взошла звезда“ Горбачева.

Я полагаю, что, останься отец в живых, история СССР разворачивалась бы по-другому» [25.СС.441–442; 10.С.317].

Мы с этим замечанием полностью согласны.


Суслов

Михаил Андреевич Суслов был самым опытным, искушенным политиком из всего Политбюро ЦК КПСС рубежа 1970-1980-х гг. Достаточно сказать, что он счастливо пережил чистку конца 1930-х годов, работая уже в то время в центральном аппарате. Он помнил большие и малые «загадки» и отсюда «своеобразным было отношение М. А. Суслова к медицине. Он не доверял врачам и всячески ограничивал с ними контакты. В начале 1982 г. медикам все-таки удалось убедить М. А. Суслова лечь в Кремлевскую больницу на очередное обследование. Этот визит в больницу оказался для него роковым: в ходе обследования он неожиданно для многих скончался. <…> Смерть М. А. Суслова оказалась первой из длинной серии как внешне естественных, так и полузагадочных смертей, настигших в короткий срок трех генеральных секретарей ЦК КПСС и ряд членов Политбюро и приведших в конечном счете к физическому распаду высшей властной структуры Союза ССР» [2.69.С.8].

Вот еще одно из наиважнейших свидетельств: «Старый больной человек рассказывал мне:

„Я служил в аптеке 4-го управления, это кремлевская аптека. Временами приезжал человек. Он был из КГБ. Очень скромно держался. Приходил ко мне. Я был одним из тех, кто составлял лекарства для кремлевской больницы, только для больницы.

Этот человек просматривал рецепты и говорил: „Вот этому больному добавьте в порошок (таблетку, микстуру)…“ — и давал мне упаковочку, там уже все было дозировано.

Смысл добавлений заключался в следующем: вместо срочного расширения сосудов лекарство, скажем, вызывало их сужение. А другая часть подобных лекарств начинала оказывать свое действие вообще через полгода или восемь-девять месяцев. Я старался не интересоваться такими больными. Что умирали — знал. Что другие, которые должны были бы поправляться, страдают и положение их необратимо ухудшается — тоже знал. Как не знать? Я просто ни с кем ни одним словом о них не обмолвился.

Я сознавал, в чем участвую, но любое неподчинение или не согласие означало мою немедленную смерть. Я совсем недавно понял: они поставили меня там как своего, рассчитывали на меня, ввели меня в штат и на эту должность, хотя в КГБ я не служил. Изучили меня, раскусили… Как слабого человека подчинили себе.

Часто задаю себе вопрос: „А если бы я был сильной воли, выполнял бы приказы?…“ Не знаю. И с сильной волей, наверное, выполнял бы. Понимаете, некуда было деться…“» [11.СС.82–83, прим]. Знал ли боящийся врачей М. А. Суслов об этом? Конечно знал, чего бы он тогда врачей боялся? Что он, маленький ребенок? Интересно, нужны ли еще какие-то комментарии к приведенным свидетельствам с ретроспективой на так называемое «Дело кремлевских врачей»?

В течение 1978-1980-х гг. советская элита потеряла при не до конца выясненных обстоятельствах целый ряд своих представителей второго эшелона власти.

Гейдаров — министр внутренних дел Азербайджана.

Ибрагимов — Председатель Совета Министров Киргизской ССР. 4 декабря 1980 г. — ровно через два месяца после смерти П. М. Машерова — во время отдыха в Чолпон-Атинском санатории был застрелен.

Кизимов — заместитель министра внутренних дел Азербайджана.

Мусин — 1-й секретарь Татарского рескома КПСС.

Патаридзе — председатель Совета Министров Грузии.

Платонов — заместитель Председателя Совета Министров Якутской АССР. До этого Степан Платонов был первым секретарем Якутского горкома КПСС. Случайно (?) застрелен на охоте. По газетным версиям, у Платонова должна была состояться встреча с Председателем КГБ СССР Ю. В. Андроповым, чтобы доложить ему о положении в алмазодобывающей промышленности.

Расулов — 1-й секретарь ЦК КП Таджикистана.

Соколов — 2-й секретарь ЦК КП Украины.

Суслов[18] — 2-й секретарь Ленинградского обкома КПСС.


ЗАДАЧА АНДРОПОВА

Национальное происхождение Ю. В. Андропова давно уже хорошо объяснено в целом ряде источников. О его семитском происхождении пишут предостаточно. (См.: [2.70.С.290; 07.С.235, со слов М. С. Горбачева; 20.С.6; 2.71.С.8; 2.72.С.7; 2.73.С.55; 2.74.С.5; 2.75.С.1; 53.Т.2.СС.380,836; 2.76.СС.12–20]).

Первая задача Ю. В. Андропова состояла в том, чтобы занять максимально высокий пост. В частности, такую ключевую должность, как Председатель КГБ при Совете Министров СССР. Случилось это в результате хорошо разыгранной интриги. Первый секретарь ЦК КП Украины, член Политбюро ЦК КПСС П. Е. Шелест свидетельствовал: «18 мая 1967 года я приехал в Москву на заседание Политбюро. В повестке дня было много разнообразных вопросов. За несколько часов до заседания меня пригласил к себе в кабинет Брежнев. Немного поговорили о текущих делах, затем он мне сказал: „Сегодня на Политбюро будем решать вопрос об освобождении Семичастного от обязанностей председателя КГБ“. Для меня это было большой неожиданностью и довольно неприятной новостью. Мне хорошо была известна особая роль В. Е. Семичастного в период подготовки и проведения „мероприятий на основе партийной демократии“ в отношении Н. С. Хрущева. Безусловно и то, что Брежнев многим был обязан лично Семичастному. Не видя ни малейшей причины к постановке вопроса на Политбюро об освобождении Семичастного, естественно, я задал вопрос: „Какая причина освобождения?“ Брежнев уклонился от прямого ответа, но сказал: „Много поводов к тому, чтобы провести этот акт, позже все узнаешь“.

К этому времени поступили первые сведения о Светлане Аллилуевой (дочери И. В. Сталина), все было так „темно“, что даже мы, члены Политбюро, не все понимали, что все-таки с ней произошло. Впоследствии стало известно, что по распоряжению А. И. Микояна Светлане было временно разрешено выехать в Индию. <…>

Заканчивалось заседание Политбюро, рассмотрены все „основные“ вопросы, Брежнев как-то торопливо и нервозно сказал: „Позовите Семичастного!“ Когда он вошел в зал заседания, мы почувствовали его напряженность и недоумение, зачем его пригласили на заседание Политбюро. Но он держал себя хорошо. Неожиданно для многих членов Политбюро Брежнев заявил: „Нам надо обсудить вопрос о В. Е. Семичастном“. Члены Политбюро удивленно переглянулись. Семичастный подал реплику: „А что обсуждать?“ В ответ на это Брежнев сказал: „Есть предложение освободить В. Е. Семичастного от занимаемой должности“. Семичастный снова подал голос: „За что освободить? Мне причина неизвестна, со мной по этому поводу никто не говорил“. Но вопрос Семичастного остался без ответа. Все молчали, многие члены Политбюро не были готовы к постановке такого вопроса, тем более к его решению в такой форме. Я был буквально поражен тем, что до заседания Политбюро с ним никто не переговорил, и он был вызван внезапно, чтобы не дать даже опомниться. <…> Семичастный снова задал вопрос: „Я хочу узнать, за что меня освобождают?“ На это последовал окрик Брежнева: „Много имеется недостатков в работе органов КГБ, плохо поставлена разведка и агентурная работа, а случай с Аллилуевой тоже о многом говорит“. Семичастный на это возразил: „Вопрос о деятельности КГБ, состоянии разведки и агентурной работы нигде не обсуждался. Поездка Аллилуевой в Индию органами КГБ не санкционировалась. Ее выезд состоялся вопреки нашим возражениям“. Но и на сей раз голос Семичастного канул в молчании.

Одним словом, было „единогласно“ принято решение: „Освободить т. Семичастного В. Е. в связи с переходом на другую работу“. <…>

Тут же Брежневым было внесено предложение: председателем КГБ утвердить т. Андропова Ю. В. <…>

В Киев Семичастный приехал 23 мая…» [2.77.С.20].

Можно с уверенностью сказать, что Ю. В. Андропов пришел в КГБ не случайно, а заранее зная, что это назначение состоится. Он уже с самого начала имел четкую программу действий. Ибо первое, что он сделал на новом посту — это воссоздал во всех отношениях печально знаменитое 5-е (идеологическое) управление. (До этого существовало 4-е управление МГБ-КГБ (борьба с антисоветским подпольем, националистическими формированиями и враждебными элементами). С 15 марта 1957 г. его возглавлял генерал-майор Е. П. Питовранов. С 5 февраля 1960 г. функции управления перешли во Второй Главк.) 3 июля от Ю. В. Андропова ушла записка в ЦК. Уже 17 июля считается днем «рождения» 5-го управления. Приказ по КГБ отдан 25 июля. 4 августа с должности секретаря Ставропольского крайкома начальником 5-го управления назначается А. Ф. Кадашев. Освобожден от должности в декабре 1968 г. 23 мая 1969 г. начальником 5-го управления назначен Ф. Д. Бобков, сделавший впоследствии головокружительную карьеру.

Одной из задач Ю. В. Андропова стало удержать и расширить партийные посты как для себя, так и для своих последователей: «Андропов вскоре стал кандидатом в члены Политбюро. В свое время на пленуме ЦК партии <…> Хрущев сказал: „Мы уже обожглись не один раз и убедились в том, что нельзя в состав Политбюро вводить министра обороны и председателя КГБ“. <…> Дело в том, что когда руководитель становился членом Политбюро, аппарат за его спиной сразу выпадал из-под партийного и государственного контроля. Потому что к аппарату без него никто притронуться уже не имел права» [56.С.3].

В целом, под его руководством КГБ СССР стал весьма противоречивой организацией: «Нельзя сказать, что работа КГБ была безупречной во времена руководства этим ведомством Юрия Владимировича. Были очень серьезные ошибки и недочеты как во внешней деятельности <…>, так и внутриполитической. <…>

Деятельность Андропова всегда носила характер максимального извлечения личной выгоды, завоевания наиболее влиятельных позиций. Он с удивительной ловкостью мог совмещать в себе внешний либерализм и внутреннюю жестокость. <…> Евреи стали проявлять неслыханную активность в СССР, создавая правозащитные движения и другие различные организации, которые КГБ по мере надобности хотя и разоблачал, но делал это чрезвычайно топорно и неумело, создавая больше рекламы этим движениям, чем пытаясь искоренить их на самом деле. На этом фоне лишь подъем русского национального самосознания подавлялся беспощадно. Множество русских молодежных организаций национального толка были истреблены, а их участники получили не символические сроки, как, например, прозападные правозащитники, а совершенно реальные, полновесные 10–15 лет. <…>

…Те робкие группы, пытавшиеся культивировать русскую идею, в основном объединившиеся вокруг различных исторических обществ, литературных журналов „Москва“, „Наш современник“, „Молодая гвардия“, были под бдительным оком „шефа тайной полиции“. Он не прекращал их деятельность полностью, но и не давал работать в полную силу, то и дело натравливая на русских деятелей искусств своих идеологических ищеек, клеймящих „зарвавшихся великодержавных шовинистов“ с марксистско-ленинской, догматической позиции» [28.СС.53–55]. Совершенно ясно, что цели Запада по разрушению СССР не могли быть выполнены до тех пор, пока на пути стоял КГБ СССР сталинского типа. Предстояла длительная работа по ограничению его способностей, изъятию и уничтожению ценных методов работы, снижению бдительности, переориентированию с одних целей на другие, по дезинформации и разложению кадров, внедрению наиболее подготовленных и законспирированных представителей пятой колонны, перехвату информационных каналов, изменению структуры как центрального аппарата, так и на местах.

Другой задачей Ю. В. Андропова стало создание интеллектуального ядра, которое со временем могло бы стать главным «мозговым центром» будущих катаклизмов «внутри» системы. Именно он смог нужных и верных лиц отобрать из широкого числа конспираторов, обработать их и помочь им выдвинуться и закрепиться на нужных, ключевых постах целой плеяде будущих «перестройщиков»-разрушителей. О кадровом составе «птенцов гнезда Андропова» нами говорилось — при этом стоит понимать, что ряд «нейтралов» и патриотов выпадает из этой обоймы. О том же, что именно «Ю.В.» был инициатором таких групп, говорится в воспоминаниях одного из «птенцов» [9.С.258].

Задача, которую выполнил Андропов, носила еще и методологический характер. На июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС им была произнесена насколько загадочная фраза: «…Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок». Сейчас об этом много высказываются. (См.: [2.78.С.48; 20.С.78; 2.79.С.60; 2.80.С.87; 2.81.С.26; 45.С.7; 2.82.С.87; 2.83.С.54; 55.Т.1.С.6; 2.76.С.88; 57.СС.89–91; 2.84.С.24].)

Каждый исследователь трактует эту фразу по-разному. Многие ищут скрытый подтекст. Но в принципе нельзя не согласиться с А. А. Зиновьевым, давшем следующую оценку: «…коммунистический <…> социальный строй просуществовал в Советском Союзе более 70 лет, а в стране о нем не было напечатано ни строчки, заслуживающей звания науки. Это можно объяснить тем, что советские правители и идеологи препятствовали правде о реальном социальном строе страны».

На посту Генерального секретаря ЦК Ю. В. Андропов во многом вел прежнюю политику, стремясь довести все до полного абсурда. С восторгом и ностальгией некоторые «пикейные жилеты» вспоминают о том, как «при Андропове гоняли прогульщиков». Эти люди не знают азов общей теории систем в приложении к социуму. А в ней говорится, что всякая система должна быть максимально живой, не «открытой» — к чему стремятся интеллектуалы, методологически обслуживающие Дж. Сороса, — и не закрытой, как это было при коммунистах. А именно гибкой, адекватно реагирующей на изменения. Тогда и только тогда ей обеспечена максимально долгая жизнь.

Последней задачей Ю. В. Андропова было вовремя умереть. Ему помогли ее решить. Впрочем, это уже из области «загадок».


ЗАГАДКА СМЕРТИ АНДРОПОВА

Метод, применяемый к Ю. В. Андропову, по сути, надо определять как «управляемая смерть». Суть же произошедшего с ним заключается именно в доведении до смерти в нужный момент: не позже, но и не раньше: «…Факт есть факт: Андропов ладил более или менее благополучно со своими болезнями 20 лет, но как только достиг того, к чему всю жизнь стремился, — высшей власти, — смерть подобрала его» [38-2.С.7]. Вы помните свидетельство, которые мы приводили в связи со смертью М. А. Суслова о том, как приходил человек из КГБ и ускорял смерть правящей элиты? Здесь картина в принципе та же. Этим же методом, вероятно, свели в могилу и Ю. В. Андропова. (И еще один вопрос в связи с этими случаями. Кто же на самом деле руководил страной и сферами влияния: Брежнев, Андропов, или, может быть, тот человек, который отдавал приказания «из КГБ»? Да и из КГБ ли он был, а может, из ЦРУ?.. Казалось бы, риторический вопрос, но на самом деле ключевой.)

Ю. В. Андропов мог подписать себе смертный приговор и неосторожными словами. На июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС, прервав выступавшего К. У. Черненко, он вдруг сказал: «Да, кстати. Мне известно, что в этом зале находятся люди, которые позволяют в беседах с иностранцами распространять ненужную и вредную для нас информацию. Я не буду сейчас называть фамилии, товарищи сами знают, кого я имею в виду. И пусть они запомнят, что это — последнее предупреждение им». (Цит. по: [50.С.54].)

«Последнее предупреждение» действительно оказалось последним — но только для Ю. В. Андропова.

В связи с этим обратите внимание на следующий момент: мог ли Андропов предположить, что от него избавляются как от ненужного человека на посту Генерального секретаря? Вполне. Человек он, судя по многому — описанию очевидцев, его решениям и достижениям, — был далеко не глупый. В таком случае он мог предположить, что избавляются от него в пользу М. С. Горбачева. Тогда логичным становится и ухудшение отношений между ними, о котором сообщается следующее: «Горбачев после смерти Брежнева и избрания генсеком Андропова стал везде говорить, что они с ним большие друзья, дружат семьями и так далее. Зная подноготную этой ситуации, могу сказать, что это был большой блеф. Если первое время после переезда Горбачева в Москву Андропов относился к нему лояльно (именно лояльно, не более), то потом отношения изменились до такой степени, что он перестал Горбачева принимать. <…>

В последние месяцы жизни Андропов приглашал к себе в больницу других членов Политбюро, но только не Горбачева, и только накануне ухода от нас он встретился с Горбачевым и (с декабря 1983 г. по июль 1990 г. — секретарь ЦК КПСС, сначала по кадровой работе, потом второй (по вопросам идеологии), затем по сельскому хозяйству. — А.Ш.) Лигачевым» [8.С.8].

Ю. В. Андропов был связан с циниками, которые, его же уничтожив, использовали его смерть в своих интересах: «Агент Ленинградского КГБ, вернувшийся из Москвы вскоре после смерти Андропова, сообщал: „Среди персонала 1-го медицинского института, связанного с 4-м Главным управлением Минздрава СССР, циркулируют разговоры о загадочности смерти Генерального секретаря ЦК КПСС. По мнению ряда специалистов, в ГУ есть люди, которые на ранней стадии болезни Андропова умышленно вели неправильный курс лечения, что впоследствии привело к его безвременной кончине. На более поздней стадии ведущие специалисты страны были бессильны что-либо сделать, несмотря на все предпринимавшиеся ими меры. Люди, „залечившие“ Андропова, связаны с группировкой (название условное) некоторой части партийных аппаратчиков в Москве, которым пришлись не по вкусу позитивные изменения и реформы, начатые Андроповым…“» [2.85.С.13].


ЗАГАДКА СМЕРТИ УСТИНОВА И ДРУГИХ

Раскрывая обстоятельства смерти члена Политбюро ЦК КПСС, министра обороны ЦК КПСС, Маршала Советского Союза Д. Ф. Устинова, нужно описать саму ситуацию, в которой ему пришлось работать в последние годы жизни. Те, кто имел возможность наблюдать его в это время, отмечают, что он работал с полным напряжением сил, ежедневно и по много часов, справляясь со всем объемом задач. А проблем было множество, наряду с уже привычным кругом: созданием новых образцов боевой и другой техники, строительством оборонных объектов, поддержанием на должном уровне боевой подготовки и дисциплины войск, у военных на рубеже 1970–1980 гг. появились еще две острых проблемы, мучительно требовавшие разрешения: Афганистан и Польша. Такова была ситуация, и она напрямую связана со смертью Д. Ф. Устинова и его коллег из стран социалистического блока.

Начнем с разоблачения небольшой, но весьма знаковой лжи, которую сегодня вдруг стали распространять о покойных. Не так давно о них опубликовано этакое маленькое «Прокляты и убиты»: «Генералы, униженные Афганистаном, где армия сверхдержавы, истекая кровью, не может победить горцев, кажется, увидели спасение: ввести во всех странах Варшавского договора, включая и СССР, военное положение по образцу Польши. С армией шутки плохи, но с ней не церемонятся. Железная хватка особых отделов КГБ, подчиненных Андропову, прослеживает каждое движение военачальников. При малейшем подозрении — „скоропостижно скончался“. И все.

О том, что высший военный генералитет подумывал о военном перевороте в социалистическом лагере (в той или иной форме), существует много свидетельств. Увлекал опыт других стран, когда на пути от тоталитаризма к демократии устанавливалась временная автократия военных. Заговор тогда не удался…» [64.С.3; 24.СС.633–634]. А. Н. Яковлев, по своему обыкновению, мягко говоря, клевещет на покойных. Обвинение абсурдно и алогично: нет еще никого из военачальников в мировой истории, кто в ответ на военный проигрыш стал бы свергать свое правительство, — скорее всего усилили бы военное присутствие в Афганистане. Кто знал в 1984 г. из высокопоставленных военных о том, что нас повели по пути от «тоталитаризма» к «демократии»? Однако, наши оппоненты логикой не слишком себя обременяют… Для них важнее оговорить честных людей.

Итак, повторюсь, что обвинение абсурдно и относится к серии операций по заметанию следов, касающихся прошлого, и к опорочиванию памяти понесенных нами жертв. Мотивация же вообще выходит за рамки здравого смысла и потому тем более не может относиться к области истории. А если найдется хоть кто-то, кто этому поверит, что ж — Большая Ложь и здесь собирает свою жатву.

По всей видимости, министров четырех стран объединяла договоренность ввести войска в Польшу. Это вполне очевидно — события в Польше вышли из-под контроля, несмотря на военное положение и интернирование «кого следует». В прошлом в таком случае следовала «братская интернациональная помощь». О том, что такое возможно в принципе, говорилось еще Л. И. Брежневым [2.86.СС.14–15]. Прямых подтверждений, почерпнутых из открытых источников, у меня нет, но высказать версию я могу.

Откуда ЦРУ могло получить точную информацию о том, что в Польшу будут вводить войска стран — участниц Организации Варшавского Договора? В Польше, в Генштабе армии, на ЦРУ работал полковник Рышард (в русской транскрипции — Ричард) Кухлинский. «Один из агентов американской разведки, офицер польского генерального штаба Кухлинский находился на самой вершине советского альянса. Он весьма смело предоставлял информацию о планируемых советских акциях в Польше» [60.С.44]. Другие источники подтверждают, что он сообщал в ЦРУ о планах введения в стране военного положения. В декабре 1981 года его вместе с семьей вывезли из Польши, после чего он работал аналитиком в ЦРУ [2.87.С.16]. Однако одного ценного «крота» оперативно заменили на другого, новый шпион ЦРУ был более высокого ранга. Бывший разведчик ЦРУ Петер Швейцер сообщает, что ЦРУ удалось завербовать одного из заместителей министра обороны Польши [60.С.212]. Редакция, выпустившая эту книгу, сочла нужным сделать примечание о том, что это не соответствует действительности. Однако британский публицист Нигель Уэст в своей книге приводит фамилию заместителя министра национальной обороны ПНР генерала Тадеуша Тучанского, которого называет «бесценным наследником» пана Кухлинского. Генерал жив, и хотя США — союзники Польши, он отрицает свою причастность к ЦРУ. Однако приводится выдержка из письма варшавского резидента в центр, в котором он пишет, что «приобретен агент-самородок в должности заместителя министра обороны, имеющего доступ к правительственным „дискуссиям на тему внутренней безопасности“» [2.88.С.13].

Подтверждением того, что в Польше был довольно широкий круг лиц, ознакомленных с планом вторжения, служит и свидетельство из самых последних источников: «Генеральный штаб Польши предпринял независимый анализ разработанных в СССР планов вторжения и обнаружил, что они основывались на „полнейшем непонимании ситуации, возникшей в Польше, игнорировании подлинных настроений (польского) общества и неспособности оценить мощь движения „Солидарности““» [2.89.С.144]. Кроме того, могли использоваться и технические средства. Так, например, в посольство США в Польше прибыла группа из 4 человек «Special Collections Element» с подслушивающей аппаратурой.

Итак, для того чтобы продолжить Польскую «бархатную» революцию, требовалось устранить четырех министров обороны из стран социалистического блока. По крайней мере, так было решено и так получилось. «Акция по преданию казни» (жаргон ЦРУ) состоялась…

«…Сама смерть Устинова была в определенной степени нелепой и оставила много вопросов в отношении причин и характера заболевания. Осенью 1984 года состоялись совместные учения советских и чехословацких войск на территории Чехословакии. В них принимал участие Устинов и министр обороны Чехословакии генерал Дзур. После возвращения с маневров Устинов почувствовал недомогание, появилась небольшая лихорадка и изменения в легких. <…> Удивительное совпадение — приблизительно в то же время, с такой же клинической картиной заболевает и генерал Дзур» [2.90.С.206].

Такая операция возымела вполне ожидаемый дополнительный эффект — шантаж: врач, лечивший Л. И. Брежнева, начальник Четвертого главного управления при Совете Министров СССР «…академик Чазов, приезжая на Ставрополье, делился с Горбачевым многим, в частности, регулярно информировал об образе жизни кремлевских обитателей. <…>

Будучи в курсе состояния здоровья всех руководителей Кремля, академик намекнул Горбачеву, что смерть уносит лидеров одного за другим, как только у них обостряются отношения с США. Причем заболевают они и умирают как-то странно, нелепо. Так, Брежнев, обладавший незаурядной энергией, вдруг захворал астеническим синдромом. <…>

У Черненко с невероятной быстротой развивается флегмона. Так же неожиданно наступило обострение болезни у Андропова. Военные руководители России и Чехословакии Устинов и Дзур после маневров заболели одной и той же болезнью, приведшей их к смерти. Если о смертях генсеков можно спорить, были ли они случайными, то уход из жизни Устинова и Дзура — явное доказательство того, что против них была совершена целенаправленная акция» [28.СС.180–181].

Для наглядности приведем хронологию соответствующих событий.

7 декабря 1984 г. министром обороны Венгрии назначается Иштван Олах. Предыдущий — генерал армии Л. Цинеге, был назначен заместителем Председателя Совета Министров ВНР.

20 декабря 1984 года в результате «острой сердечной недостаточности» скончался член Политбюро Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза министр обороны Маршал Советского Союза Д. Ф. Устинов.

12 января 1985 г. министром обороны Чехословакии назначен Милан Бацлавик.

15 января 1985 г. в возрасте 66 лет в результате «сердечной недостаточности» скончался член Центрального Комитета Коммунистической партии Чехословакии министр национальной обороны генерал армии Дзур.

20–24 марта 1985 г. СССР посещает министр обороны Чехословакии М. Бацлавик.

26 апреля 1985 г. в Варшаве состоялась встреча высших партийных и государственных деятелей стран — участников Варшавского Договора. Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, заключенный 14 мая 1955 г., продлен на 20 лет с последующей пролонгацией еще на 10 лет.

20–23 мая 1985 г. в Будапеште проведено заседание Военного Совета Объединенных Вооруженных Сил государств — участников Варшавского Договора.

25–31 мая 1985 г. на территории ЧССР проведены совместные учения Центральной Группы Войск и Чехословацкой Народной Армии — численностью войск до 25 тыс. человек.

11–15 июня 1985 г. СССР посещает министр обороны Венгрии и И. Олах.

22–23 октября 1985 г. состоялась Совещание Политико-Консультативного Комитета государств — участников Варшавского Договора.

21 ноября 1985 г. в Праге состоялась встреча высших руководителей государств — участников Варшавского Договора.

28 ноября 1985 г. — 75-летие министра обороны ГДР Г. Гофмана, по этому случаю он был награжден орденом Карла Маркса, высшей наградой ГДР.

2 декабря 1985 года в результате «острой сердечной недостаточности» скончался член Политбюро Центрального Комитета Социалистической Единой Партии Германии, министр национальной обороны Германской Демократической Республики генерал армии Гейнц Гофман.

2–5 декабря 1985 г. в Берлине состоялось очередное заседание Комитета министров обороны государств — участников Варшавского Договора.

3 декабря 1985 г. министром обороны ГДР назначен генерал-полковник Гейнц Кесслер, ему присвоено звание генерала армии.

15 декабря 1985 года на 59-м году жизни в результате «сердечной недостаточности» скоропостижно скончался член Центрального Комитета Венгерской Социалистической Рабочей Партии, министр обороны Венгерской Народной Республики генерал армии И. Олах.

Конечно же, информация неполная, за пределами нашего краткого обозрения остались другие неизвестные нам приемы по срыву механизма ввода войск в Польшу. Мы можем только высказывать разного рода предположения о том, кто конкретно мог осуществить такую операцию. По моему разумению, такая операция уже может быть оценена на «отлично», и последующая «перестройка» выглядит по сравнению с ней не более чем детской задачей. Единственный минус в этой затее — то, что Д. Ф. Устинов был, по всей видимости, сторонником возвышения М. С. Горбачева, и нашим врагам приходилось лишаться одного весомого голоса. Но игра стоила свеч.


Загрузка...