Загадка гибели СССР. (История заговоров и предательств. 1945-1991)

Собственно говоря, настоящий эпиграф мог бы относиться ко всей книге, а не только к одному параграфу. Значение этого пункта переоценить трудно — он один из ключевых.

К настоящему времени в рамках известных нам земных цивилизаций в вооруженном противостоянии конфликтующих сторон произошло несколько революций в военном деле. Под революциями мы здесь понимаем те моменты, когда начинало применяться оружие качественно другого вида. Таким образом одно поколение войн сменялось следующим. Чтобы читатель сразу же прояснил для себя эту тему, приведу классификацию поколений войн, разработанную группой российских военных теоретиков (ведущим специалистом в которой является генерал-майор В.И. Слипченко), являющуюся на сегодня наиболее объективной:

«ПЕРВОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Холодное оружие, доспехи. Контактное рукопашное противоборство. Войны пеших и конных подразделений, частей.

ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ — уничтожить противника, завладеть его оружием, ценностями.

ВТОРОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Порох, гладкоствольное оружие. Контактные (на некоторой дистанции) окопные войны подразделений, частей, соединений пехоты. Боевые действия морских сил в прибрежной части морей.

ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ — уничтожить противника, завладеть его территорией, ценностями.

ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ

Нарезное многозарядное оружие повышенной скорострельности, точности и дальности стрельбы. Контактные (на некоторой дистанции) траншейные, окопные войны общевойсковых соединений и объединений. Боевые действия на морях и океанах.

ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ — разгром вооруженных сил противника, разрушение его экономики и свержение политического строя.

ЧЕТВЕРТОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Автоматическое и реактивное оружие, сухопутные войска, танки, авиация, флот, транспортные средства и средства связи. Контактные (на некоторой дистанции) траншейные войны на суше, воздушные удары по войскам, войны на морях и океанах.

ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ — разгром вооруженных сил противника, разрушение его экономического потенциала, свержение политического строя.

ПЯТОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Бесконтактная ядерная война непременно достигает стратегического масштаба.

НИКАКИЕ ЦЕЛИ В НЕЙ НЕ ДОСТИГАЮТСЯ — сторона, применившая ядерное оружие первой, погибает несколько позднее второй.

ШЕСТОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Высокоточное ударное и оборонительное оружие различного базирования обычного типа, оружие на новых физических принципах, информационное оружие, силы и средства радиоэлектронной борьбы.

ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ВОЙНЫ — разгром бесконтактным способом экономического потенциала любого государства, на любом удалении от противника».

Цит. по: [57.СС.27,38].

Заметим, что исследуемые нами «войны» не имеют к обычным прямого отношения, методы их ведения универсальны и применялись в любую из эпох, хотя по приведенной выше классификации их можно все же отнести к войнам шестого поколения, куда входит и такой вид войны, как информационно-психологическая с применением ОНФП — оружия на новых физических принципах (в рамках нашего исследования: психологического, психотронного, генетического и т. д.). В наше время эти войны довели до известной степени совершенства, так что они стали доминировать. В них используется оружие, направленное против психики человека, стимулируя его «самоуничтожительные» способности, против стабильной структуры общества, против устойчивости политической, экономической и финансовой систем.

При этом стоит понимать, что приведенные нами, а также другими исследователями «войны» это такие же составные части общей войны, какими, например, в годы Второй мировой войны помимо боевых действий на полях сражений явились подводная война, партизанская война (в СССР и Югославии), война за господство в воздухе, войны технологические в КБ и на заводах. Изменились только формы, суть и масштабы — прежние.

Информационно-психологическая война

Об этой войне, как, с одной стороны, наиболее ощутимой, а с другой, — наименее заметной, к тому же занимающей наибольший удельный вес среди других подвидов, соответственно и больше литературы. Мы не станем пересказывать ее содержание, а сосредоточим свое внимание на аналитических разработках и на том, что жертвами ее атак стало не только советское общество в целом. Сконцентрированное, безошибочное, высококачественное ее наступательное воздействие было предназначено и для управленческой элиты СССР. Были разработаны, апробированы и применены законы поведения информации в сложной динамично развивающейся, психически неоднородной (устойчивой и неустойчивой) социальной среде. Целью информационно-психологической войны было через явную — со стороны идеологического аппарата США — и через неявную — уже опосредованно со стороны непосвященной части советских СМИ — подмену понятий добиться доведения объектов воздействия до измененного состояния сознания, сужения интеллектуальной базы, встраивания в свой контур управления.

В целом, как это хорошо известно, «психологическая война» — это в широком смысле целенаправленное и планомерное использование политическими оппонентами пропаганды и других средств (дипломатических, военно-политических, экономических и т. п.) для прямого или косвенного воздействия на мнения, настроения, чувства и, в итоге, на поведение противника с целью заставить его действовать в нужных направлениях. На практике термин «П.в.» чаще употребляется в более узком смысле: еще недавно он трактовался как совокупность идеологических диверсий империализма против стран социализма, как подрывная антикоммунистическая и антисоветская пропаганда, как метод идеологической борьбы против социализма. Аналогичным образом понятие «П.в.» использовалось и в рамках конфронтационного мышления на Западе как совокупность приемов, применяемых «восточным блоком» для подрыва духовно-психологического единства сторонников западной демократии [54.С.322].

Американцы занимались разработками в этой области — и, добавим, весьма качественными — со времен Второй мировой войны: «В 1943 году <…> в уставном документе американской армии (наставление МЗЗ-5) впервые появилось понятие психологическая война». Расшифровывалось оно так: «планомерное ведение пропаганды, главная цель которой заключается в том, чтобы влиять на взгляды, настроения, ориентацию войск и населения противника, населения нейтральных и союзных стран, с тем, чтобы содействовать государственным целям и задачам» [61.С.74]. И естественно, свертывать это направление научных разработок после войны не торопились. Совсем наоборот: «В Соединенных Штатах „психологическая война“ против СССР, как явствует из этих документов, была возведена в ранг государственной политики. <…> В 1948 году Совет национальной безопасности США рекомендовал предпринять „огромные пропагандистские усилия“ против СССР. Планированием зарубежной пропаганды стал заниматься специальный орган — „Аппарат по связям с общественностью за рубежом“. Из государственного бюджета ему было выделено в 1949 году 31,2 миллионов долларов, в 1950-м — 47,3 миллионов. Деньги по тем временам огромнейшие» [61.С.82].

В то время как США отрабатывали свои технологии, разворачивая их практическое применение по отношению к СССР, у нас в этой сфере шло одностороннее разоружение, что заметно на таком конкретном «военном» примере, как закрытие Военного Института иностранных языков (ВИИЯ) ВС СССР, где на 4-м факультете обучали разложению войск и населения противника [4.19.С.175]. (Насколько важен был этот факультет — пусть это покажется субъективным — можно судить по тому, что его слушатель Ю. И. Дроздов стал впоследствии начальником нелегальной разведки — Управления «С» ПГУ КГБ СССР.) Вполне понятно, что для нашего исследования, в контексте дальнейших событий, закрытие этого учебного заведения представляется весьма важным. Последующая замена целого научного направления пропагандистскими акциями типа книжек небезызвестного заместителя начальника Главного Политического Управления Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР, доктора философских наук, генерал-полковника Д. Волкогонова, чрезвычайно значима — в стране перестал действовать коллектив специалистов, занятых в информационной войне. О других закрытых научных направлениях в Советском Союзе мы еще расскажем в следующих книгах. Пока же осветим лишь некоторые из разработанных «американскими друзьями» разрушительных технологий.

Нейро-лигвистическое программирование (НЛП). Пожалуй, самый успешный прорыв произошел в области непосредственного воздействия на подсознание объекта. Человек, попавший под такое воздействие, становится загипнотизированным в легкой форме, он вполне отдает отчет своим действиям, но считает, что все это он делает по собственной воле.

Чтобы заставить человека принять угодное решение, его надо обмануть. Именно этому учат методики опытного специалиста Д. Карнеги, которые на Западе использовались давно и были доведены до совершенства. Если книги Д. Карнеги в т. н. «свободном мире» были изданы массовыми тиражами, то в СССР книга «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей» впервые появилась в 1978 г. тиражом 600 экземпляров. Впрочем, с тех пор как Д. Карнеги написал свои книги, а умер он в 1955 г., наука ушла далеко вперед. Против нас использовались уже другие технологии, о чем можно судить прямо из названий некоторых трудов (см. [4.20].), одной из которых и стало НЛП. НЛП широко применяется в разведке, там где речь идет о «человеческом факторе» [4.21].

Суть НЛП в том, что ученые-первооткрыватели (в их ряду такие апологеты НЛП, как Гриндер и Бэндлер) обнаружили прямую жесткую взаимосвязь между жестами, мимикой человека и структурой его речи. Стоит только выявить эту связь, как ею можно будет пользоваться в качестве кода, скрытым образом управляющего поведением человека. Первыми НЛП использовали спецслужбы США. В СССР в одной из лабораторий КГБ также велись исследования в этом направлении, но их результаты до сих пор засекречены. Воздействие может быть как непосредственным — при обычном человеческом контакте, так и опосредованным — через СМИ, которые навязывают свои представления, вкладывая мысли непосредственно в подсознание. Человек, находясь в таком информационном поле, может жить в виртуальном мире и неадекватно воспринимать реальность. И то и другое, повторяю, происходит для объекта воздействия в неявной форме — человек не осознает того, что им манипулируют.

Одним из частных, но широко применяемых приемов была т. н. подмена понятий: «Качественное изменение в вопросах воздействия на противника произошло в середине XX в. Была разработана стратегия информационно-психологической войны, направленная в будущее и рассчитанная на длительный срок, причем конкретные действия определялись долгосрочным сценарием. В основе этой стратегии лежало крупное научное открытие, сделанное сотрудниками ЦРУ под руководством Аллена Даллеса (1893–1966). Суть открытия заключается в использовании объективных закономерностей общественных процессов, встраивании в эти процессы, модификации их и достижения на этой основе своих целей. Для необходимой модификации протекания общественных процессов при сохранении их общей направленности требуются сравнительно малые усилия и финансовые затраты. Так, борьба против колониализма путем определенной модификации и подмены понятий превращается в борьбу за расчленение государств, противников США. Процесс как бы сохраняется, но превращается в орудие разрушения крупных держав. Борьба за демократию (власть народа) в России превращается в 90-е годы в установление тоталитарного режима, когда Президент страны обладает правами самодержца» [41.С.165]. В самом деле, методы подмены понятий по своему очень своеобразны и очень качественны: по их «логике», например, в декабре 1991 года не развалили Советский Союз, а строго наоборот — создали СНГ.

Истоком всех информационно-психологических технологий был ряд проектов, один из которых известен под названием Гарвардский проект. «Один из таких самых засекреченных спецпроектов носил название „Гарвардский“. С. П. Новиков, профессор Стратфордского университета, составил его довольно подробное описание:

„Об этом Гарвардском проекте известно, что в нем содержится обширное психологическое исследование новой эмиграции из СССР, так сказать, гомо советикус, что над ним работали лучшие американские советологи, что на этот проект было ассигновано несколько миллионов долларов и что он подготовлен в 1949–1951 годах в основном в Мюнхене. В процессе работы над этим проектом сотни советских беженцев подверглись специальным психологическим исследованиям вплоть до интимнейших интервью на сексуальные темы, где каждое слово записывалось на магнитофон. Давались и другие тесты, где с помощью психоанализа выясняли различные психологически комплексы. Одним из таких комплексов был „комплекс Ленина““.

В Гарвардском проекте были изложены научные планы и соображения по подготовке соответствующих кадров для начинавшейся в то время психологической войны между Западом и Востоком. Этот проект стал ее отправной точкой <…>

Первоначально в полном соответствии с программой-минимум Гарвардского проекта нам был навязан лозунг так называемой деидеологизации. <…>

Я неспроста говорю о так называемой деидеологизации. В действительности, никакой деидеологизации не было, а под этим лозунгом происходила замена одной идеологии на другую» [61.СС.78–79].

Объектом психологической агрессии явились не только «рядовые» жители, но и представители правящей элиты: «Есть основания считать, что августовский „путч“ прошел по сценарию, разработанному энэльпистами, и сами его инициаторы находились под психологическим воздействием» [4.22.С.15]. Напомним, суть всех технологий этой войны в том, чтобы субъект даже не догадывался о том, что он не автономная личность, самостоятельно принимающая решения, а всего лишь объект управления. Поэтому полгода спустя после «путча» мы могли читать столь искренние признания: «Об этом много пишут и, к сожалению, не зная истинного положения, строят свои версии на всевозможных догадках. В том числе на таких, как заговор специально организованный для развала СССР и КПСС, как заговор, спланированный кем-то на Западе с участием ЦРУ и их агентов и другое <…> Все это тяжелейшее заблуждение» [4.23.С.1].

Таким образом, главная цель информационно-психологической войны — доведение объектов воздействия до такого безопасного уровня, чтобы последние не имели возможности даже описать ситуацию в системных терминах и найти противоядие — была достигнута.

«…Чего добились антисоветские идеологи. <…>

Посредством дестабилизации сознания и увлечения людей большим политическим спектаклем удалось осуществить „толпообразование“ населения СССР — временное превращение личностей и организованных коллективов в огромную, национального масштаба толпу или множества толп. В этом состоянии люди утратили присущее личности ответственное отношение к изменениям жизнеустройства, сопряженным со значительной неопределенностью и риском. Без дебатов, без сомнений, без прогноза выгод и потерь большинство населения согласилось на революцию, когда в ней не было никакой необходимости, — на революцию в благополучном обществе. Это несовместимо со здравым смыслом.

Обычные люди, не вовлеченные в толпу, обладают здоровым консерватизмом, вытекающим из исторического опыта и способности предвидеть нежелательные последствия изменений. Эти свойства гнездятся в подсознании и действую автоматически, на уровне интуиции. Этот подсознательный контроль в СССР устранен из общественного сознания в ходе перестройки.

<…> За время перестройки в сознание советских людей вошло много прекрасных, но расплывчатых образов — демократия, гражданское общество, правовое государство и т. д. Никто из политиков, которые клялись в своей приверженности этим бодрым идолам, не излагали сути понятия. Принять язык противника — значит незаметно для себя стать его пленником. Даже если ты понимаешь слова иначе, чем собеседник, ты в его руках, т. к. не владеешь стоящим за словом смыслом, часто многозначным и даже тайным. Это — заведомый проигрыш в любом споре.

Положение советского человека оказалось еще тяжелее — перейдя на язык неопределенных понятий, он утратил возможность общения и диалога со „своими“ и даже с самим собой. Логика оказалась разорванной, и даже сравнительно простую проблему человек стал не в состоянии сформулировать и додумать до конца. Мышление огромных масс людей и представляющих их интересы политиков стало некогерентным, люди не могут связать концы с концами и выработать объединяющий их проект — ни проект сопротивления, ни проект выхода из кризиса. Они не могут даже ясно выразить, чего они хотят» [29.Кн.2.СС.648,651].

А все дело в том, что именно «в деятельности иностранных спецслужб по-прежнему считается эффективным, наряду со шпионажем, тайное влияние на политический курс, на процесс выработки и принятия решений. В отличие от распространенных способов (подкуп, шпионаж, угрозы), когда объект воздействия осознает, что действует в ущерб своему государству и в интересах противоположной стороны, в последнее время распространен более безопасный тип тайных операций — манипулирование. При манипулятивном воздействии человеку, помимо его воли, предписываются строго определенные рамки поведения и образ действий. Более того, он уверен, что все свои решения принимает самостоятельно, без какого-либо давления извне» [4.26.С.2]. «В случае информационной войны все не так. Здесь порой даже жертва не знает о том, что она жертва, и может так никогда и узнать. Это объясняется принципиальным отличием предметной области применения информационного оружия. Обычное оружие применяется по живой силе и технике, а информационное в основном по системе управления». Цит. по: [41.С.178].

Сфокусировав свое внимание на том или ином представителе элиты, посредством новейших технологий можно было многое о нем понять — даже больше, чем объект сам догадывался о себе, т. е. лаборатории спецслужб занимались «…вопросами психологического портрета предателя. Наиболее податливыми для вербовки лицами являются те, у которых отсутствует понятие Родины, не имеющие корней — социальных, культурных, эмоциональных — в той стране, в которой они родились и проживают, лица с явно завышенным уровнем социальных и иных притязаний…» [4.24.С.3]. Выявив такое лицо в потенциально пригодной среде, можно было в дальнейшем, расчищая ему дорогу, оберегая от провалов, продвигать эту пешку в ферзи. О том, как такое возможно, говорится в следующем параграфе.

Организационная война

Ранее нами говорилось о внедрении одной системы в другую в достаточно общем плане, поскольку этой темой, по многим причинам, широкий читатель не избалован. Теперь же мы поговорим о внедрении противника в контур управления. Начало этой части многоходовой операции положили заморские высококачественные исследования московской верхушки, как оказалось впоследствии, сугубо прикладные:

«1. Для изучения индивидуальных особенностей и потенциальных возможностей „базовых элементов“ СССР на Западе была создана целая наука со своими служителями — Кремлинология.

2. Кремлинологи самым дотошным образом изучали аппарат ЦК. И не только изучали, а оказывали на партийных руководителей влияние. Как? Через средства массовой информации. Через помощников, советников. Через дипломатов, журналистов, агентов КГБ. Можно признать как факт, что Запад в восьмидесятые годы начал во все усиливающейся степени манипулировать высшим советским руководством.

3. Кремлинологи изучили ситуацию при Брежневе. Андропов и Черненко были больны, долго протянуть не могли. Так что главную роль, так или иначе, предстояло сыграть кому-то из двух — Романову или Горбачеву. Изучив досконально качества того и другого (а возможно, уже как-то „подцепив на крючок“ Горбачева ранее), в соответствующих службах Запада решили устранить Романова и расчистить путь Горбачеву.

4. В средствах массовой информации была изобретена и пущена в ход клевета на Романова (будто он на свадьбу дочери приказал принести драгоценный сервиз из Зимнего дворца), и началась его всяческая дискредитация. Причем изобретатели клеветы были уверены, что „соратники“ Романова его не защитят. Так оно и случилось. Даже Андропов, считавшийся другом Романова, не принял мер, чтобы опровергнуть клевету. Мол, не стоит на такой пустяк реагировать. А между тем это был не пустяк, а начало крупномасштабной операции с далеко идущими последствиями.

5. Возьмем теперь сами выборы Генсека! То, что они были явно частью операции соответствующих служб США, даже на Западе многие хорошо понимали. Все было подстроено умышленно так, что выбирало всего 8 человек. Задержали под каким-то предлогом вылет из США члена Политбюро Щербицкого, который проголосовал бы против Горбачева. Не сообщили о выборах другому члену Политбюро, находившемуся в отпуске. Это был сам Романов, который тоже наверняка проголосовал бы против Горбачева. Если бы хотя бы эти двое голосовали, Горбачев не стал бы Генсеком, — он прошел с перевесом в один голос!» Цит. по: [41.СС.170–171].

Если о кремлинологии, как об области политических исследований в США, слышали если не все, то по крайней мере большинство, то тема применения организационно-информационного оружия для нашей литературы сверхновая. «Первой ласточкой» стала статья «Существует ли „организационное оружие“?» [4.25.С.3], в которой ответ на вынесенный заголовок дается вполне положительный. Несмотря на новизну темы, для широкой публики это было достаточно обыденно: мало ли существует «закрытых» методов спецслужб, периодически разоблачаемых «свободной» российской печатью. Но то, что управленческая элита, тем более «союзного» уровня, накануне грандиозных по своей преобразовательной сути событий оказалась вне этих информационных потоков, это совершенно ненормально и обернулось катастрофой.

Та, действительно все еще советская, часть партийной элиты просто не сообразила, что она давно уже ведома и управляема, а уровень общей подготовки ее представителей был таков, что и после факта их использования они с чистой совестью утверждали, что действовали исключительно самостоятельно. Для этой части элиты — во всех отношениях не подготовленной — был задан такой ритм, что она не могла попасть «в струю», как солдат, который во время прохождения строем сбился с ноги и теперь ловит общий такт: «„Перестройка“ обладала еще одной характеристикой, на которую никто не обратил внимания. Это кардинальное увеличение скорости принятия решений. Наши стандартные механизмы не позволяли этого делать. <…> То есть скорость изменений была такова, что система была вынуждена децентрализоваться» [4.27.С.40].

Самый, пожалуй, опасный организационный прием — это проникновение в структуры власти неявных агентов и врагов, либо тех, кого можно будет сделать со временем таковыми. Хотя это довольно и трудный прием, но наградой в случае удачи будет полная победа. Трудность здесь скорее не методологического, а индивидуального, субъективного характера, ведь речь идет о довольно низменных людях, которых необходимо все время подстраховывать, т. к. они способны на самые грязные и нечистоплотные поступки, которые иногда становятся известны окружающим… Нам неизвестно, какая именно методика (или их целый ряд) была использована западными аналитиками, для того чтобы «протащить» на трон М. С. Горбачева. Отметим лишь то, что без иностранных спецслужб здесь не обошлось: «По мере того как я проникал в кухню политической стряпни, узнавал новые факты, мне все более очевидной становилась крупная и тайная игра за престижные места в руководстве нашей страны, и прежде всего за трон генсека. В середине 1980-х годов действовали разные силы, которые стремились занять ключевые позиции. И в этой борьбе правил не соблюдалось. Нельзя исключить и того, что в расстановке ключевых фигур на Олимпе, устранении возможных претендентов действовали не только отечественные спецслужбы. <…>

Анализом расстановки сил в Политбюро ЦК КПСС занимались научные центры, разведывательные и иные службы НАТО. Они внимательно следили, как меняется в зависимости от смены генсеков обстановка в России. И пришли к выводу, что наиболее вероятным будущим лидером страны станет Горбачев. Маргарет Тэтчер познакомилась с ним в 1984 году на похоронах Андропова. Британская сторона попросила, чтобы делегацию Верховного Совета СССР, приглашенную посетить Лондон, возглавил Михаил Сергеевич. Беседа его с премьер-министром Великобритании проходила с глазу на глаз. В ней принимал участие только Яковлев.

<…> Тогда его отчеты в Политбюро ЦК КПСС были какими-то невразумительными. Не мог же он прямо написать, о чем говорила ему „железная леди“, что советовала. А между тем как раз тогда сложились необычные отношения Тэтчер с Горбачевым. Она заявила: „С этим человеком можно иметь дело“. Михаила Сергеевича назвали „новой звездой“ и приступили к созданию его политического имиджа. „Мы сделали Горбачева генеральным секретарем“, — однажды заметила Тэтчер. И это было в значительной мере правдой» [24.СС. 575, 600].

Если цель в обычной войне — это либо боец враждебной стороны, либо боевая техническая единица, то в войне организационного плана — высокое кресло для «своего человека» и те возможности, часто неограниченные, которые перед ним открываются. «Ключевые фигуры в руководстве СССР, многие из которых ранее обучались почему-то в зарубежных учебных заведениях <…> удалось установить на приготовленные для них места именно в системе управления, потому что других мишеней для целенаправленного информационного воздействия не существует» [4.28.С.322].

Достоверно и подробно известно лишь об одной многоходовой операции английской разведки: «Возвышение <…> произошло не без скрытой помощи англичан, которые не давали виз нашим сотрудникам, выезжавшим в Лондон. Руководство отдела вполне резонно стало посылать в Лондон свои собственные кадры, а не опираться на чужие отделы, где работали „чужаки“. Гордиевский только начал изучать английский, Англию он совершенно не знал, но все же его решили „попробовать на визу“, не особенно рассчитывая на успех. Гордиевский сам говорил мне, что не питает никаких надежд на успех (это лишний раз доказывает его хитрость и умение вести двойную жизнь), однако, к превеликому удивлению всех, эту визу он получил.

Я лично и другие сотрудники объясняли это тем, что, не зная английского, с американцами и англичанами в Дании он не встречался и потому не „засветился“, кроме того, как вербовщик и оперативный работник Гордиевский у нас не котировался, его „коньком“ было умение „писать информацию“, особенно с использованием газет. В отделе объясняли получение им визы таким образом: англичане не могут всем отказывать в визе бесконечно, видимо, они решили, что, слабо зная английский язык и страну, Гордиевский принесет меньше вреда, чем эксперт по Англии. Кроме того, мы блокировали визу английскому дипломату, собиравшемуся в Москву, и дали понять, что отказ Гордиевскому автоматически повлечет за собой ответный удар.

<…> Отметим, что английская разведка, дабы обеспечить доступ Гордиевскому к более широкому спектру секретной информации, начала аккуратно прокладывать ему путь наверх, постепенно выгоняя из страны всех его руководителей, и в конце концов Москва оказалась перед дилеммой: либо снова пуститься в бесконечную визовую войну с англичанами, пробивая на место резидента новые кадры, либо утвердить в этой должности Гордиевского. Последнее одержало верх» [4.29.С.9]. Приведенный случай этот хотя и единичный — можно привести еще подобный этому случай продвижения генерала ГРУ Д. Полякова — но довольно значимый: главное здесь то, что такое возможно в принципе.

При этом следует помнить, что аналитики Запада не только не забывали о существовании теневой власти в структурах, но, совсем наоборот, отмечая ее существование, они начали разрабатывать прежде всего именно эту составляющую. «В СССР недееспособность генсеков Л. Брежнева и К. Черненко, формально обладавших огромной властью, практически не отражалась на повседневных делах. Реальное управление осуществляла неформальная сетевая структура, в состав которой входила относительно небольшая группа людей. Ее взаимосвязи и взаимозависимости оставались в тени. США, чтобы добиться победы над СССР, приложили значительные усилия для изучения и дезорганизации его высшей сетевой системы управления. Действия организаций кремлинологов, созданных еще Алленом Даллесом, многими воспринимались с юмором. Но собранные и систематизированные ими, казалось бы мелкие факты давали общую картину происходящего наверху, включая роль отдельных лиц, входящих в сетевую структуру, а также открывали возможности влияния на эту среду и внедрения в нее. К этому времени высшая власть в СССР приобрела неустойчивый характер» [41.С.324].

Ну а самая, конечно же, массовая операция на «фронте» этой войны, когда в результате первых «подлинно независимых выборов» 1988–1990 гг. к власти в законодательной сфере удалось прийти значительному числу «демократов», откуда они частично перекочевали и в исполнительные структуры.

Наличие и использование подобных приемов по внедрению в контур управления государственной системы враждебных элементов, искажение процессов управления на какой-либо стадии говорит о том, что имеется острая необходимость выделить из общей информационной безопасности принципиально новую область — безопасность управленческую.

Финансово-экономическая война

Несмотря на то что финансово-экономические технологии по нанесению ущерба врагу используются очень давно, сама терминология для широкого читателя во многом звучит как новая. Еще раз сошлемся на исторический пример. Цель этой широкомасштабной войны со стороны США против Советского Союза, стран Восточной Европы, да и против всех конкурентов была одна — выкачать как можно больше ресурсов, лишить возможности СССР широкого маневра в управлении материальными и финансовыми средствами, не позволить Союзу выйти на новые рубежи научно-технической и информационной революций; и как результат извлечь максимальную прибыль в результате «совместной революции» и «войны».

Новая тема как минимум требует определения: «Финансовая война — это составная часть войны экономической, которая, в свою очередь, является компонентой так называемой стратегии напряженности. Финансовые битвы могут вестись любыми силами, имеющими достаточные финансовые ресурсы, соответствующие структуры и связи. Сегодня, как показывает практика, таким набором средств располагают отнюдь не только конкурирующие с нами государства. Более того, сами по себе государства могут оказаться жертвами авантюр мощных финансовых группировок, имеющих свои клановые интересы. Не исключено, что групповые интересы могут и не совпадать с интересами своих „родных“ стран. Только люди, воспитанные в наивно-марксистском духе, уверены в том, что между государством и „какими-то там“ монополиями не может идти необъявленных войн. Именно нам, совгражданам, трудно поверить в такой факт: кто-то внутри страны вздумает противостоять государству. Жупел нашего тоталитарного государства мешает человеку понять суть расстановки сил в современном мире» [4.30.С.162].

За относительно короткий промежуток времени был проведен целый ряд оперативных мероприятий в ключевых — для СССР — направлениях экономического развития.

Падение цен на нефть. В апреле 1981 г. директор ЦРУ У. Кейси посетил Саудовскую Аравию, где встретился со своим коллегой шейхом Тюрки аль-Фейсалом, отвечавшим за безопасность Саудовской Аравии, и королем аль-Саудом. Обрисовав положение и сообщив, что существует опасность захвата богатой Саудовской Аравией со стороны просоветски настроенных соседей, директор ЦРУ договорился о «привязке» Саудовской Аравии к США в создании проблем для СССР. Надо сказать, что положение Саудовской Аравии было действительно очень неустойчивым. Ее действительно окружали со всех сторон государства с просоветской направленностью. Все они имели в своих Вооруженных Силах советских военных советников: в Северном Йемене — 500, в Сирии — 2500, в Эфиопии — 1000, в Ираке — 1000 [60.С.63–71]. Геополитическая изоляция, таким образом, была доминантой в разработке ее внешнеполитической деятельности. Аравия была готова протянуть руку любому союзнику — дальнейшие события в Персидском заливе, когда Ирак захватил в результате блицкрига Кувейт, показали обоснованность такого подхода. Саудовская Аравия была главным поставщиком нефти на мировой рынок, так, в свое время ее доля доходила до 40 % всей продукции ОПЕК. По сути дела именно она диктовала цену на нефть, поэтому большинство стран ОПЕК давили на Саудовскую Аравию, чтобы она уменьшила экспорт и подняла цены с 32 долларов за баррель до 36 долларов. Москва формировала бюджет как СССР, так и своих «зарубежных друзей», в основном исходя из прибыли от экспорта нефти. С каждым разом, когда цена поднималась на 1 доллар за баррель, в казну СССР поступал 1 миллиард долларов. США этого ни в коем случае не могли допустить.

В настоящее время рассекречены и приводятся оценки экспертов США по этому вопросу: «Советы, если хотят увеличить или удержать на нынешнем уровне производство некоторых видов натурального сырья, должны привлекать капитал и технологию с Запада. В восполнении существующих дефицитов, а также в развитии технологического прогресса важную роль может сыграть импорт. Советский Союз имеет щедрые залежи энергетического сырья, которые может экспортировать. Но стоимость их добычи растет, советская экономика плохо приспособлена к повышению производительности и техническому прогрессу. Производство нефти увеличивается, но очень медленно.

Даже небольшой прирост в последние годы требовал огромных усилий. Использование западной технологии являлось бы главным фактором поддержания этой надежной отрасли хозяйства, приносящего доход в твердой валюте.

СССР будет вынужден импортировать западное оборудование, необходимое для добычи газа и нефти, чтобы уменьшить падение добычи на месторождениях, которые имеют уже в значительной мере выработанные ресурсы, и повысить ее на других, а также открывать и разрабатывать новые запасы. Оборудование для укладки труб большого диаметра производится лишь на Западе. По нашим оценкам, Советам на строительстве проектируемых газопроводов до конца восьмидесятых годов будут нужны по крайней мере 15–20 миллионов тонн импортных стальных труб. Они также будут нуждаться в современном оборудовании для добычи — компрессорах большого объема и, вероятно, турбинах большой мощности.

Но возможность изыскания источников твердой валюты, необходимой СССР для оплаты за импорт товаров с Запада, уже сейчас весьма проблематична, а в будущем может стать еще более затруднительной. Главным в создании такой ситуации является приостановка и возможное падение производства нефти. Согласно нашим прогнозам, поступление твердой валюты, возросшее в результате увеличения подземного газа, лишь частично покроет ожидающееся уменьшение поступления от экспорта нефти. В основном из-за падения цен на энергетическое сырье советские соглашения между СССР и Западом в 80-х годах будут менее выгодны, чем в семидесятых, когда кривая цен на нефть и золото позволяла СССР получать огромные доходы. Страны ОПЕК будут иметь меньше возможностей, чтобы платить валютой за советское оружие». (Цит. по: [60.СС.182–183]).

Об этом же говорили и наши исследователи: «Преобладание топлива и сырья в советском экспорте существовало всегда, но „нефтяной бум“ 1970-х гг. довел ресурсную ориентацию нашего экспорта до крайности. Так, если в 1960 г. вывоз сырой нефти из СССР составлял 17,8 млн. т., то в 1980-м он достиг уже 119 млн. т. Стыдно сказать, но в начале 1980-х годов на топливо, сырье и полуфабрикаты приходилось свыше 4/5 всего вывоза товаров из страны — это больше, чем у иных развивающихся стран. Не замечая, какую „мину замедленного действия“ для нашего общества представляет растущий экспорт природных ресурсов, усердно писались многочисленные монографии, раскрывающие механизм эксплуатации империализмом природных богатств стран „третьего мира“, пагубность ориентации их экономики на вывоз сырья» [4.31.С.3].

Последние события, связанные со скачками цены на нефть, причем явно не в пользу России, показывают, что и здесь США удалось одержать победу, поставив под контроль мировые цены на нефть.

Продовольственная проблема. Другим искусственным приемом в экономической войне стали ненужные закупки Союзом ССР зерна за границей, часть из которого оказывалась просто невостребованна и соответственно погибала. Отечественного зерна почему-то ежегодно «не хватало», по расчетам экспертов, расчетам, срежиссированным умелой рукой. «По-прежнему шел поиск средств для закупок зерна в Америке, Канаде, Австралии. В 1981–1982 гг. было закуплено столько пшеницы, что мировой рынок дрогнул. По всем странам прокатилась волна возмущения: Россия объедает действительно нуждающихся в хлебе. Однако дело было сделано: втридорога, но закупки состоялись. По сложившейся традиции, за подобную операцию работникам внешнеторговых организаций обильно посыпались высокие награды, в том числе присваивались звания Героев Социалистического Труда. И это в то время, когда иностранные и наши теплоходы стояли месяцами неразгруженные, хлеб гибнул и иногда выгружать было просто нечего.

Но денег тогда не считали, а полученные награды требовали умалчивания о случаях засоренности и зараженности купленного не по самым дешевым ценам зерна, гибели его значительных партий. Обо всем этом специальные службы регулярно докладывали руководству, но говорить было страшно, а молчать выгодно, иначе можно сесть на скамью подсудимых. А те, кто совершал преступления, выходили сухими из воды.

Шла осень 1982 года. Расчеты показывали, что своего зерна вновь не хватит. <…>

Н. С. Леонов (генерал-лейтенант, ушел в отставку с поста начальника Аналитического управления КГБ СССР в 1991 году): <…> В 1984 году мы были вынуждены закупить за границей рекордное количество зерна — 54 млн. тонн. Хорош рекорд! А планы закупок на 1985 год составляли 40 млн. тонн» [24.СС.320–321]. Такого рода проблема — это не только исчезновение из государственного кармана огромных сумм в валюте, но и полная зависимость перед Западом в области продовольственной безопасности, причем в крайней форме — пороговой. (В настоящее время она еще больше усугублена.) И это в то время, когда, по словам Ю. В. Андропова на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК КПСС СССР — «страна, обладающая чуть ли не половиной черноземов мира, ввозит десятки миллионов тонн зерна — величайший позор и несчастье». Цит. по:[24.С.325].

Продажа золота. Наиболее ценным сырьем, преступно разбазариваемым правителями СССР, было золото и прочие активы. Если до 1980 г. продавалось до 90 тонн золота в год, то с января по ноябрь 1981 г. было продано 240 тонн, далее продажа увеличивалась [60.С.126]. Цена на золото соответственно упала, хотя СССР и предпринимал все меры к тому, чтобы осуществлять продажу максимально выгодно: «В закатные годы застоя разведка подверглась еще одной напасти. С самого „верха“ ей стали давать задания, мягко говоря, не по профилю ее работы. Ее стали превращать в „затычку для каждой бочки“. Диапазон ее деятельности начал опасно расширяться. Однажды, например, мы получили задание подготовить прогноз колебаний цен на мировом рынке золота. Задание было крайне деликатным, к его выполнению было разрешено привлечь весьма ограниченный круг работников. Причем нас предупредили, что поручение дается в связи с предстоящим выходом СССР с крупной партией золота на мировой рынок. Ошибка в прогнозе может означать потерю многих десятков, а может, и сотен миллионов долларов. Когда я сформулировал задачу перед специалистами своего управления, то раздались недовольные голоса: „А что, у нас нет Государственного банка? Что будет делать Министерство внешней торговли? Куда подевались советские банкиры, которые постоянно работают за рубежом и руководят советскими банками?“ На такие вопросы у меня ответа не было, и пришлось сослаться на предположение, что, возможно, нам доверяют в таких делах больше, чем иным специалистам, репутация которых может быть подмочена постоянными связями с заграницей. Такие спонтанные реакции возмущения не были редкостью, но люди быстро успокаивались, польщенные тем, что именно к ним обращаются со столь неординарной просьбой. Но оставалась большая проблема — как решить поставленную задачу. Ведь разведка никогда не занималась такими делами, у нас не было даже представления о необходимом технологическом процессе, а срок был поставлен весьма жесткий — неделя.

Началась работа, в которой все было импровизацией. Одним поручалось вычертить график движения цен на золото за последние три года; другие занимались выявлением состояния мировых запасов этого металла, ходом строительства новых шахт, разрезов; третьи оценивали научно-технический прогресс в области золотодобычи и его влияние на себестоимость золота; четвертые исследовали кривую забастовочного движения на приисках, пятые — промышленное и торговое потребление металла и т. д., и т. п. Не раскрывая предмета нашей заинтересованности, мы втемную опросили широкий круг специалистов, так или иначе связанных с золотом. В конце недели мы собрались и в процессе „мозгового штурма“, длившегося несколько часов, обсудили все собранные сведения. В результате пришли к выводу, что в ближайшие три-четыре недели будет сохраняться устойчивая тенденция роста цены на золото. Вывод сформулировали в неформальном рабочем документе, адресованном Председателю КГБ, и в состоянии невероятного нервного напряжения стали следить за колебаниями и скачками цены на проклятое золото на бирже.

Мы не были подготовлены к таким поручениям и выполняли их на уровне простого здравого смысла и неглубокого научного исследования. К счастью, небеса были милостивы к нам. Цена на золото действительно в указанный период шла все время в верх, и мы, как дети, радовались, что угадали правильно, хотя в душе чувствовалась тревога при мысли, что неважно обстоят дела у государства, которое обращается к нам с такими заданиями» [40.СС.309–310].

Если в ситуации с нефтью главным конкурентом СССР на уровне государств была Саудовская Аравия, то на рынке золота — ЮАР. Москва установила тайные контакты с компаниями из ЮАР. В 1978 году на территории Швейцарии состоялась первая тайная встреча. В течение 1970-х годов, пока цена на золото была высокой, обе стороны неплохо заработали. Однако в дальнейшем, когда СССР выбросил чрезмерно много золота на мировой рынок и цены упали, это вызвало огромное недовольство «Де Бирс» и прочих компаний. Американская сторона была великолепным образом информирована об этом и других нюансах, поскольку в Штатах составлялся мониторинг всего, что относилось к стратегическим материалам: «…В США и в годы советской перестройки и сейчас регулярно составляют разведывательные отчеты о состоянии российского золотого запаса. А ведь это очень важная стратегическая разведывательная позиция, позволяющая судить о тенденциях в развитии экономики.

В одном из таких отчетов сообщалось: „Советы с 1981 года резко увеличили продажу золота. В 1980 году они продали 90 тонн, приблизительно столько же, сколько и раньше. Но до ноября 1981 года они обратили в деньги 240 тонн и далее увеличивали продажу“. Отчет содержит такие выводы: „У Советов большие затруднения. Нашу политику следует продолжать последовательно“.

За этими рекомендациями кроется тайная сторона разрушительной стратегии администрации Рейгана, направленной на развал Советского Союза. В них просматривается ее „святая святых“ — ведь золото казны испокон веков использовалось для подрыва государственной независимости противника. И многочисленные факты дают все основания утверждать, что США тоже применили против России это тайное оружие. „Под прикрытием“ гайдаровской инфляции Запад внедрил в российскую экономику один из самых разрушительных механизмов ее подрыва и дестабилизации — механизм неплатежей, что в конечном итоге быстро привело к опасному сокращению золотого запаса России, а вместе с ним и к общему ослаблению страны.

Кстати, этот прием не нов. Аналогичный механизм был впервые успешно задействован еще во времена заката Второго Рима — Византийской империи. Одновременно с натиском внешних сил, ставивших своей целью разъединение народа и разрушение великой византийской культуры, в ход были пущены тайные экономические пружины, которые привели к полной катастрофе: в Империи вдруг исчезло золото! Вся золотая монета была скуплена подставными лицами, а затем вывезена из страны. В результате разразилась катастрофа, которую мы сегодня назвали бы „кризисом неплатежей“. Острая нехватка золота парализовала торговлю, нарушила нормальный товарообмен и, как следствие, привела к параличу всей византийской экономики» [61.СС.63–64].

Таким образом, для вытеснения СССР с рынка золота ЦРУ заключило свои тайные соглашения с ЮАР и другими заинтересованными сторонами против Советского Союза. Обе стороны выполнили свои договоренности.

Гонка вооружений. Эта часть экономической войны заключается в переводе экономики СССР на колею значительных расходов в области вооружений, что принесло гигантский ущерб — переориентировав экономику на ВПК, СССР уже не мог развиваться так, как ему было необходимо, если бы не было постоянной внешней угрозы. Соревнование в области вооружений, начатое сразу после окончания Второй мировой войны, имело свою «интеллектуальную базу»: «…Теория „истощения“ СССР не только путем „периферийных войн“, но и безудержной гонки вооружений. Как сообщал 2 октября 1961 г. журнал „Ньюсуик“, „существуют растущие убеждения в Вашингтоне“ в том, что доведение государственных расходов, прежде всего военных, до „рекордных“ цифр необходимо, „если Соединенные Штаты“ должны употребить свой полный экономический потенциал в „холодной войне“.

В качестве одного из наиболее влиятельных авторов этой теории выступил бывший сотрудник „Рэнд корпорейшн“, занявший в правительстве Д. Кеннеди пост заместителя помощника министра обороны, Генри Роуэн. В своем специальном исследовании о „Национальной безопасности и экономике в 1960-е годы“ он выдвинул тезис о том, что при минимальном ежегодном приросте общего национального продукта США на сумму около 15 миллиардов долларов военные расходы могут увеличиваться больше чем на 10 миллиардов. Доводы Роуэна представляют собой, — писал „Ньюсуик“, — новую форму геополитической стратегии» [4.33.СС.281–282]. Весьма значительную долю финансово-экономического подвида «холодной войны» составляют и события зеркального порядка. Финансово-экономическую войну против России активно поддержали с «советской» стороны. «Еще во времена „застоя“ перевели за рубеж порядка 100 миллиардов долларов (вырученных в основном от продажи нефти). В 1985–1991 гг. к ним добавилась примерно такая же сумма, преимущественно образовавшаяся от продажи золотого запаса СССР» [10.С.373]. Если в годы существования СССР это было вредительством, за которое, кстати сказать, перестали сурово наказывать после смерти И. В. Сталина, то после 1985 г. и поныне — это ставшая нормой продажность компрадорской буржуазии, поддержанная нормативно-правовой базой.

Первое значительное мероприятие «эпохи Горбачева» в этом ряду — печально знаменитая «антиалкогольная кампания», помимо прочих (а именно человеческих) потерь унесшая с собой, по оценкам В. С. Павлова, 40 миллиардов бюджетных рублей. Дальнейшее наступление на экономическом фронте развивалось под диктатом «внешнеэкономической» мафии СССР. По ее воле было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическим связями», опубликованное 19 августа 1986 г., согласно которому право самостоятельного ведения внешнеэкономической деятельности получили 20 министерств и 60 крупных предприятий. Постановлением от 1 января 1987 г. отменялась государственная монополия на внешнюю торговлю, в т. ч. на стратегические материалы, в получении которых был особо заинтересован Запад.

13 января 1987 г. вышли Указ Президиума Верховного Совета СССР «О вопросах, связанных с созданием на территории СССР и деятельности советских предприятий, международных объединений и организаций с участием советских и иностранных организаций, фирм и органов управления» и Постановление Совета Министров СССР «О совместном предпринимательстве и совместных хозяйственных объединениях». Далее. Законом о государственном предприятии от 30 июня 1987 г. предоставлялся приоритет выпускаемой продукции, предназначенной для продажи за рубежи Родины. Напомним, что Закон об индивидуальной трудовой деятельности появился 19 ноября 1986 г., а Закон о кооперации — 26 мая 1988 г. Здесь партократия поторопилась — было бы логичнее создавать СП после всего цикла экономической реформы, но «этих ребят» можно было понять. Ведь им нужно было поскорее возглавить СП, чтобы начать распродажу вверенной доли богатства страны и народа. Так, например, «в нефтяном СП генеральным директором стал тогдашний министр нефтяной промышленности Николай Лемаев. Генеральным директором „Макдоналдс-Москва“ был назначен глава „Мособщепита“ Юрий Малышков» [4.34.С.4].

В условиях же разделения СССР экономическая война приобрела и свой специфический аспект. Тогда, как по команде, все союзные республики перестали отдавать ресурсы, в т. ч. и финансовые, в Центр. В то же время были сформулированы усугубившие развал взаимные претензии как на уровне союзных республик, так и по отношению к Центру: «В 1989 году дело дошло до того, что все входившие в СССР союзные республики составили „неопровержимые“ расчеты того, что национальный доход, произведенный на их территории, вывозится в другие республики. Ни одна не получала помощь и поддержку от других, все ее только оказывали. Грузия, например, насчитала среднедолевое превышение вывоза из республики над ввозом из России равным 4 миллиардам рублей» [48.С.16]; в Литве с подачи экономиста из Гарварда Лоренса Саммерса насчитали, что весь Союз ССР должен ей 462 121 854 500 (четыреста шестьдесят два миллиарда сто двадцать один миллион восемьсот пятьдесят четыре тысячи пятьсот) долларов. Над цифрой поработала Комиссия для исследования и установления суммы репараций СССР Литовской Республике и литовскому народу [4.35.С.3].

В СССР и без негативного внешнего воздействия дела в сфере экономики обстояли не самым лучшим образом. Когда же к этому положению во исполнение Директивы СНБ NSDD № 66 (от 13 ноября 1982 г.) добавили приемы по умышленному подрыву финансов и экономики, то система была подорвана окончательно. Особую роль тут, конечно же, сыграли: «антиалкогольная кампания»; переориентация финансовых потоков, прежде всего инвестиций в непроизводственную сферу; остановка экологически «грязных» предприятий — как ответ на чернобыльский синдром (например, Армянская АЭС в 1988–1989 гг.); забастовки — как в районах Закавказья, так и шахтеров Кузбасса;[32] попытка трансферта 130 миллиардов рублей в 7 миллиардов долларов (дело завлаба Института экономики и организации промышленного производства из Иркутска, в результате выборов ставшего народным депутатом СССР, а потом и заместителем Председателя Совета Министров СССР Г. И. Фильшина).

В целом же получилась такая картина: «По оценкам западных финансовых кругов валютные запасы СССР составляли 25–30 миллиардов долларов. Для того чтобы подорвать экономику СССР, американцам нужно было нанести „внеплановый“ ущерб советской экономике в таких размерах — иначе „временные трудности“, связанные с экономической войной, амортизировались валютной подушкой изрядной толщины. Действовать нужно было быстро — во второй половине 1980-х гг. СССР должен был получить дополнительные вливания от газопровода Уренгой-Западная Европа.

Одновременно США продолжали ужесточать технологическую блокаду СССР, надеясь остановить добычу энергоносителей на новых месторождениях и нанести ущерб другим отраслям советской экономики. Американцы даже подбрасывали технологическую дезинформацию и бракованные детали. Дело доходило до остановок предприятий из-за таких „экономических диверсий“. В 1975 г. 32,7 % наименований экспорта из США в СССР составляли высокие технологии (общая сумма 219 миллионов). В 1983 г. эти показатели снизились до 5,4 % и 39 миллионов. В 1983 г. таможенники западных стран задержали почти полторы тысячи нелегальных технологических посылок на сумму 200 миллионов долларов» [63.СС.67–68].

Подрыв рубля, разрешение на хождение доллара в России при реализации программы «шоковой терапии» Гайдара, «черный вторник», «дефолт» — все это наиболее заметные явления на фронте финансовой войны последующего этапа. Последнее «оружие» этой войны — вступление России во Всемирную Торговую Организацию (ВТО) — окончательно пустит нас по миру.

Технологическая война

Штаты начали войну в этой области одновременно с началом общей «холодной», по крайней мере, по срокам они совпадают: «В 1947 г. и 1948 г. министерство торговли США приняло предписания, согласно которым практически все поставки товаров восточноевропейским странам и СССР подлежали индивидуальному лицензированию.

Согласно закону о контроле над экспортом (февраль 1949 г.) лицензированию подлежали и поставки в другие регионы, с целью контроля реэкспорта в СССР и Восточную Европу. Таким образом, начал зарождаться один из важнейших элементов „холодной войны“ — „экономическая война“ Запада против Востока» [4.36.С.28].

Для экономики Советского Союза первостепенное значение имел сбыт в Европу газа по знаменитому соглашению «трубы в обмен на газ». В постсоветской печати этот «контракт века» давно уже получил свою отрицательную оценку как явно ущербный по всем параметрам. США хотелось усугубить этот ущерб в еще большей степени. В ответ на введение военного положения в Польше, США наложили эмбарго на ввоз высоких технологий в СССР и заставили присоединиться к нему другие страны.

Колоссальное значение имела программа дезинформации в технологической области: «Зная то, что в Кремле в 1980-х все западное воспринималось как непогрешимое, Штаты принялись подбрасывать в СССР измененные или искусно сфабрикованные технологические проекты. Так, чтобы мы впустую тратили миллиарды народных рублей. Среди фальшивок — <…> устройство газовых турбин, технологии бурения нефти, компьютерные схемы и химические составы. Только продажа в СССР через посредников негодных электронных деталей привела к срыву работы многих заводов и фабрик» [4.37.С.25].;

Эта «…программа имела значительный успех. Химическая фабрика в Омске использовала неверную информацию в планах расширения. Проект вел специалистов по техническим лабиринтам и в конце концов оказался абсолютно бесполезным. Это стоило фабрике около 8-10 миллионов долларов, прежде чем ошибку смогли исправить.

Завод по изготовлению тракторов на Украине пробовал выпускать инструменты на основе проектов, составленных через ЦРУ. В течение 16 месяцев завод работал лишь на половину своей мощности, пока инженеры не отказались от „новой системы автоматизации“, на основе которой создавался проект.

Состав комплектующих газовой турбины был передан Советам в начале 1984 г. Несколько таких турбин было установлено на газопроводе. Но там были заложены ошибки. Турбина не могла работать. В результате пуск газопровода был замедлен.

Поврежденные детали компьютеров, проданные через посредника, оказались в устройствах многих советских военных и гражданских фабрик, и лишь по прошествии многих месяцев удалось разгадать, в чем дело. Конвейеры стояли целыми днями.

Управление занималось технологией гражданских проектов, а Пентагон — военных. Москва ежегодно экономила на исследованиях и внедрении время, значительные деньги, занимаясь кражей западных военных технологий и используя их в своих военных системах. Акция Пентагона по дезинформации охватывала шесть или семь секретных проектов военной технологии, которыми Советы, согласно предположениям США, должны прежде всего заинтересоваться. Это касалось технологии уменьшения обнаружения летающей техники радарами и термолокацией, СОИ, самого современного тактического самолета. Дезинформация охватывала все стадии операции, включая сказанное на пресс-конференции перед иностранными журналистами. Фальшивыми данными снабжались планы разработки, результаты проверки, графики продукции и эксплуатационные испытания.

В начале 1984 г. Кейси получил внутреннюю записку относительно большого успеха программы дезинформации. Записка называла те явные проблемы, которые создавала Советам реализация этой программы, однако обращала внимание и на парализующий эффект, который она производит на дальнейшие попытки Советом в добывании западных технологий. „Невозможность отличить правду от неправды приводит к тому, что способность Советов присваивать и использовать западные технологии резко уменьшается“. (Внутренняя записка дирекции разведки (1984))» [60.СС.314–316,332].

Отметим, что война на технологическом фронте велась и ранее, но массированное применение технологических диверсий во второй половине 1980-х гг. привело советскую экономику прямо-таки к коллапсу. К числу «заслуг» западных разработчиков следует отнести также свертывание проекта орошения среднеазиатских сельскохозяйственных площадей (наиболее известное через подмененное понятие «поворот северных рек»), что повлекло за собой не только известное отторжение жителей Средней Азии и Казахстана, но и экологическую катастрофу Приаралья (1987), а также запрет на производство холодильников, работающих на фреоне (1990). Объектом атаки здесь был Председатель Совета Министров СССР (1985–1991) Н. И. Рыжков, во всяком случае в обоих эпизодах вето на эти проекты накладывал именно он.

Компьютерная война

Помимо заявленных уже нами, к нетрадиционным формам ведения войны относится также еще и компьютерная война. Она также была проведена в 1985–1991 гг., правда, весьма ограниченно — из-за того, что самих еще компьютеров в СССР было недостаточно много, но все же и этот фактор мы не должны пропускать. Здесь, скорее, победа была достигнута еще до основного боя. Так, в СССР было свернуто весьма перспективное направление — создание компьютеров с троичным исчислением — до сих пор еще применяется двоичное.

За время перестройки на «всесоюзном» уровне использование компьютеров было только однажды — при передаче указов Б. Н. Ельцина во время августовских событий 1991 г. по электронной почте. (Отметим также, что передача упомянутых указов осуществлялась и через телетайпы Госбанка СССР — помогал в этом сын замминистра по делам печати М. Полторанина, некто Родионов.)

В начале XXI века уже зафиксированы многие факты использования так называемых боевых компьютерных вирусов, разработанных на заказ различными компаниями для внедрения в оборонные и технологические системы противника.

К слову сказать, социальные революции удивительным образом накладываются на революции научно-технического плана, причем будучи напрямую связанными в сфере связи и разного рода СМИ: французская буржуазная революция — с механическим телеграфом, революция 1905 г. — с электрическим телеграфом, революция 1917 г. — с радио (в частности, вызов эскадры в Петроград), «перестройка» — с телевидением, электронной почтой, мини-типографиями, ксероксом. Впервые это было подмечено П. В. Аврамовым (см [4.38.С.2].).

У этой разновидности «войны» очень большое будущее, но нам смотреть на это надо вполне оптимистично — все будет зависеть от того, в чьих руках находится оружие этой войны.

Кроме приведенных разновидностей к «Третьей мировой войне», или «холодной войне», относят также КУЛЬТУРНУЮ ВОЙНУ: внедрение американских стандартов в национально ориентированное искусство других стран; ИСТОРИЧЕСКУЮ ВОЙНУ: провокацию, направленную на выяснение вопросов «кто здесь раньше жил» и «кто кому и сколько обязан», на отрицание права тех или иных народов на свою историю, язык, культуру и в конечном итоге права на само существование, сюда же относится и разрушение исторической памяти народов; ЭТНИЧЕСКУЮ ВОЙНУ: искусственную ассимиляцию народов, планомерное разрушение дружбы народов, их разъединение и разжигание вражды, здесь же создание условий для национальнодемографической катастрофы.

В свое время по окончании войны проигравшая сторона согласно договоренностям или условиям капитуляции срывала до основании свои крепости, в XX веке дважды проигрывавшая Германия доводила армию до минимума, не имела права иметь флот и т. д. Нас, проигравших в «холодной войне», без всяких договоренностей предательски лишают «ядерного щита», топят наши космические станции, уничтожают флот и армию, в то время как США в одностороннем порядке денонсируют договор по ПРО. Естественно, что, оставшись один на один против мощных объединенных структур как той, так и другой стороны, поддержанных новейшими технологиями, советские люди не смогли устоять против такой агрессии.

Надо сказать, что вся суть и социализма в XX веке, и самой Советской России была не столько в тех провозглашавшихся заоблачных целях, сколько в самой сиюминутной повседневной жизни, пульс которой можно было прочувствовать ежедневно. В отсутствии безработицы, в стремительных достижениях, в штурме космоса, в характере русского труда и интеллекта, в том, что и как делалось, а не что говорилось: «…Необходимо точно знать, в чем именно заключалась коммунистическая социальная организация <…> советского общества. Знать научно, объективно <…>

Основу советского общества составляли организация системы власти и управления (а не экономика!) и ее положение в социальной организации общества в целом» [22.С.3].

При этом интеллектуальные возможности управленцев с годами приобрели существенный изъян. Если И. В. Сталин постоянно занимался управлением системой в сложной динамической среде, что подразумевает негативные внутренние и внешние воздействия, то его последователи, находясь в сходных условиях, делали вид, что внешняя среда не так уж и агрессивна, сдавая на деле одну позицию на мировой арене за другой, пока не пришло время сдать и самую последнюю. Управленцы 1950-х — первой половины 1980-х гг. утратили опыт работы в изменяющейся, динамической среде. Правда, некоторое беспокойство вносили конкуренты в борьбе за руководящее кресло, что, как мы понимаем, являлось во многом только субъективным фактором, ну и… погодные условия, подводили смежники и проч. Но все это не сравнимо с теми жесточайшими воздействиями, которые проявились при перестроечных процессах.

При этом напомним, что партийный аппарат имел как бы стержневой характер (окончательно сформированный еще Сталиным) как в центре, так и на местах, он был фундаментом субъектов управления, однако по отношению к вышестоящим органам он уже становился объектом. Это уже была собственно не партия, а в известной степени легальная подсистема управления: «КПСС давно уже не была партией в том смысле, в котором употребляют это понятие европейцы. У них можно эти партии распускать, создавать, снова распускать. Государство это мало волнует. У нас же, при наших просторах и обилии национальных проблем, исторически сложилось иначе: КПСС стала самой главной несущей политической конструкцией всего огромного государственного здания. Значит любые манипуляции с партией должны были бы непременно сказаться, так или иначе, на состоянии всего государства. А разрушение КПСС должно было бы иметь своим неизбежным следствием разрушение государства. Догадывались ли об этом Горбачев, Яковлев и вся их братия, когда <…> крушили изнутри КПСС? Они не догадывались. Они точно знали» [39-2.С.5].

В начале перестройки, когда предстояло только еще перевести систему управления в неустойчивое состояние, руководство страны только предпринимало первые шаги в направлении с неизвестным результатом. «Подходящим примером может послужить здесь печальная судьба „прорыва“ в области машиностроения, инициированного в 1985 году с большой помпой Горбачевым и премьером его правительства Рыжковым. Под это начинание выпустили тогда гору совместных грозных постановлений ЦК и Совмина. Выделили более 60 миллиардов рублей капитальных вложений, ради чего обескровили в финансовом отношении другие отрасли народного хозяйства. А закончилось все полным пшиком. Грубо порушили машиностроительные министерства, загубили систему управления отраслью, вогнали безвозвратно в гроб более 10 миллиардов рублей. Потом все бросили, как наигравшиеся малые дети, и поспешили к новым затеям» [39-2.С.5]. То же произошло и с агропромышленным комплексом, где 1 ноября 1985 г. во главе соответствующего новорожденного монстра на месте бывших шести министерств был поставлен В. С. Мураховский с правами первого заместителя Предсовмина СССР.

Все, что провозглашалось на первом этапе перестройки, не вызывало никакого подозрения. Система управления, общество, экономика и без того были доведены предшественниками до крайне запущенного состояния. Та критика, которая прозвучала из уст Ю. В. Андропова, да и самого М. С. Горбачева, была по-своему объективной, и действительно требовались весьма кардинальные меры по изменению темпов развития. Это не встречало несогласия.

Поэтому первые шаги М. С. Горбачева чисто внешне были рассчитаны якобы на исправление ситуации. Объявлялось о наведении порядка, о борьбе за улучшение качества продукции, об увеличении строительства жилья, изменении инвестиционной политики, уточнении целей построения общества, что должно было найти свое отражение в Новой редакции Третьей Программы КПСС.

При этом в стране негатив накопился уже в такой форме, что он приобрел вид целого ряда компонент, принципиально не укладывающихся в единое целое с построением коммунизма: пьянство в низах, коррупция в верхах, преступность во всех формах и проявлениях, «несуны», брак и низкое качество в работе, штурмовщина и битвы за урожай, при этом гибель того же самого зерна, дедовщина в армии и на флоте. Конечно, существовали региональные и иные различия в этих процессах, но в целом картина, данная даже в самых бледных красках, была более чем удручающая. Были утеряны прежние передовые рубежи в науке и технике, приостановилось магистральное направление развития общества, утрачены передовые позиции по сравнению с Западом. В принципе, при том потенциале, что был накоплен в СССР, он был еще способен в ближайшие годы достигнуть лучших мировых стандартов. И к этому — на словах — призывал М. С. Горбачев.

Но при этом — под шум парадных барабанов — шло резкое увеличение негатива, что легко объяснялось неизбежными издержками, которыми сопровождается любая реорганизация. Лучше всего М. С. Горбачеву удавалось, как уже говорилось, усложнить ситуацию в управлении тем, что он создавал половинчатость в принятии решений, как бы оставлял их в подвешенном состоянии, позволял трактовать их и так, и этак. Так, в управлении страной исследователи отмечают как явные ошибки, заложенные еще предшественниками, так и новые явления, организованные уже явно со злым умыслом: «Мы начали замечать тревожную тенденцию потери интереса со стороны политических руководителей к работе разведки. Меньше стало политических заданий, совсем прекратилась обратная связь…» [40.С.265].

Любопытно описывает нравы Кремля главный редактор «Военно-исторического журнала» генерал-майор В. И. Филатов: «… Мне доводилось бывать в кабинете у Фалина (секретаря ЦК КПСС. — А.Ш.). И всякий раз там находился Яковлев. Приходилось пережидать. Я не знаю, о чем там были разговоры, но что Яковлев без Фалина шагу не ступал — это факт. Иногда я видел, как Яковлев вылетал из кабинета Фалина, будто побывав „на ковре“, как после взбучки начальника. Несколько раз, находясь в кабинете Фалина, мне доводилось слышать, как он разговаривал по телефону с Генсеком Горбачевым: могу только засвидетельствовать, что ведущим всегда был Фалин. Удивительно? Согласен» [4.51.СС.301–302]. Кто же такой В. М. Фалин? Фактический руководитель СССР?..

Столь непропорциональное управление все же было заметно «снизу», и это вызывало законные вопросы: «Члены ЦК, секретари обкомов и крайкомов КПСС, встречаясь с секретарями ЦК, работниками аппарата ЦК, все чаще высказывали свое недоумение.

— Что у вас происходит? — вопрошали они. — Почему аппарат перестал действовать? Мы потеряли связь с центром. Горбачев избегает встреч с нами, уходит от ответов о будущем партии, а главное — не решает вопросы, которые ставит жизнь» [7.С.406]. Та часть аппарата, которая была вне влияния, направленного на разрушение, еще как-то пыталась противодействовать курсу Горбачева и иногда действительно как-то пыталась залатать прорехи, но было уже слишком поздно, и потому их усилия не могли быть адекватными. Изменяющаяся в неблагоприятную сторону комбинация информационных связей привела к попытке дать адекватный ответ. Примером здесь можно привести Постановление Секретариата ЦК КПСС от 28 мая 1991 г. «Об улучшении информационных связей внутри КПСС» [4.52.СС.56–57]. Однако изменения, которые могли бы быть приемлемыми при других обстоятельствах, на этот раз не дали толкового результата. Между принятием постановлений, пусть и глубоко правильных по сути и очень своевременных, и их реальным осуществлением лежала пропасть. Заключалась она в том, что за неисполнение, даже умышленное, никто не наказывал. Раньше за то, что решение было не выполнено — даже по объективным обстоятельствам — могли наказать и очень сурово: до 1956 г. отнимали жизнь, в последующие годы только партбилет, но тоже навсегда, что было равносильно концу карьеры и личной реализации. Теперь не могли придумать даже меру наказания. «Партбилет на стол? — Пожалуйста, я и сам думал, да вы мне помогли…»

Когда на конституционном уровне было провозглашено, что вся власть в стране принадлежит Съезду народных депутатов СССР, то с юридической точки зрения это было где-то и правильно, но с точки зрения управления звучало весьма абсурдно. Съезд, ведомый опытнейшим аппаратчиком А. И. Лукьяновым, больше занимался то историческими исследованиями (дополнительные протоколы), то сведением счетов (кто и чем занимался в годы застоя), то устанавлением льгот для себя.

Конечно же, ситуация 1985 г. изначально была удручающей, но это просто ничто по сравнению с теми вопросами, чаще всего доведенными до состояния порочного круга, и невыполненными задачами, которые проявились к концу 1991 г. Обо всем этом М. С. Горбачев как-то перед тележурналистами двусмысленно выразился в марте 1991 г.: «Чем сложнее ситуация, тем интереснее мне работать». Молодец!

Справка № 3 «Мозговые центры» СССР. 1985-1991

Сказать, что вся «перестройка» была зыбкой импровизацией с «советской» стороны и очень четко расписана с американской, было бы чрезвычайной несправедливостью. Попытки «советской» стороны разработать план — и весьма зримые, а к настоящему времени и достаточно выявленные — просматриваются в разного рода московских совещаниях, заседаниях, научных семинарах. Мемуаристы вспоминают о них вскользь, но ведь вспоминают… Аналитическая работа началась задолго до перестройки. «Проблематика концепции перестройки также вызревала постепенно. Еще до апрельского Пленума группа партийных и государственных деятелей занялась комплексным анализом состояния экономики. Этот анализ и был затем положен в основу документов перестройки. Мы использовали рекомендации ученых, специалистов, имевшийся потенциал, все то лучшее, что создала общественная мысль, и подготовили основные идеи и выход на политику, которую потом начали реализовывать» [4.53.С.21].

«…Еще за два с лишним года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС… Ю. Андропов пришел к выводу о необходимости разработать программу перестройки управления промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она происходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачев, Н. Рыжков, В. Долгих (секретарь ЦК КПСС по вопросам строительства. — А.Ш.), ряд видных представителей науки, производства. <…> Очень поучительной была аналитическая политика, которую вел Андропов». (Цит. по: [20.С.60].)

«…В недрах ЦК по инициативе и под руководством Горбачева началась серьезнейшая аналитическая работа, прежде всего касающаяся социально-экономического развития страны. Это был, по сути дела, утробный период перестройки — вызревание новых подходов, некоторых основных идей. <…>

К аналитической работе привлекались наиболее авторитетные ученые: А. Г. Аганбегян, Е. М. Примаков, О. Т. Богомолов, Г. А. Арбатов, Л. И. Абалкин, С. А. Ситарян, Р. А. Белоусов, Т. П. Заславская, И. И. Лукинов, А. А. Никонов и другие». (Цит. по: [24.СС.525–526].)

Добросовестные исследователи прямо концентрируют свое и наше внимание, изучая все, что к подобным аналитическим разработкам относится: «Была ли концепция перестройки? Как-то так получилось, что за чехардой феноменальных событий осталась без внимания теоретическая работа М. С. Горбачева „Статья, написанная в Форосе“, опубликованная в его книге „Августовский путч (причины и следствия)“. А зря! Статья эта — безусловно концептуальная. В ней как раз и делается попытка ответить на вопросы, волнующие сейчас если не всех думающих людей, то большую их часть: „Нужна ли была обществу перестройка, или это роковая ошибка? Какие ее истинные цели? Что такое обновление государства? Надо ли было начинать столь рискованные преобразования?“» [4.54.СС.121–122].

«Особенно пагубна роль „пятой колонны“ в разработке концепций перестройки, которая, судя по ее ходу и результатам, оказалась, по существу, реализацией американской стратегии „сдерживания“, изложенной в директиве СНБ-68. Прав профессор В. К. Долгов, который, выступая на Пленуме ЦК КП РСФСР, сказал: „Представляется неверным еще бытующее мнение, будто, приступив к перестройке, ее организаторы не имели концепции проводимых перемен. Последовательность событий показывает четкую логику и завидную целеустремленность претендентов на „новое“ мышление. Другое дело, что эта концепция, а то и четкий план не были, конечно, обнародованы. Естественно, что разработаны они были за спиной партии“.

Не говоря уже, конечно, о народе. Однако элементы одной политической концепции — „нового политического мышления“, ставшей основой для „перестройки“ внешней и военной политики, — хотя и в пропагандистском варианте, все же были опубликованы. Эта концепция вынесена и в название книги М. С. Горбачева „Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира“, с восторгом встреченной на Западе. Уже из этой книги видно, что в „новом мышлении“ заложены идейные и политические истоки разрушения нашей обороны и внешней безопасности.

Как и большинство наших „эпохальных“ начинаний, программ и планов в прошлом, широко разрекламированное „новое политическое мышление“ представлено, по существу, анонимно (не один же Горбачев его сочинял!). Но в нем без труда обнаруживаются следы „творчества“ тех наших „тайных советников вождей“, которые десятилетиями кормились интеллектуальными отходами западной, преимущественно американской, политологической кухни. Основная же ее продукция поставлялась солидным заказчикам — Пентагону, ЦРУ и могущественным „фондам“ (типа Фонда наследия), финансируемым истинными хозяевами Америки.

Американские политологи, которым вся эта кухня и ее клиенты знакомы, конечно же, лучше, чем нам, среди тех, кто причастен к появлению, проталкиванию и практической реализации „нового мышления“, называют все ту же обойму: А. Яковлева и Э. Шеварднадзе, Е. Примакова и Г. Арбатова, Ф. Бурлацкого и Г. Шахназарова, замов Арбатова по Институту США и Канады АН СССР В. Журкина (ныне уже директор Института Европы АН СССР) и А. Кокошина и других» [31.СС.155–156].

Попытаемся дать панораму всех замеченных нами «мозговых центров», их кадровый состав и рекомендации, которые они выдавали. Сегодня идет целое соревнование на предмет того, кому же именно первому пришла в голову глупость начать «перестройку». Все заверяют и подтверждают, что они были первыми. Приведем эти сведения, никак не комментируя достоверность источников и приоритетность разработок.

Группа при Межведомственном Совете по изучению опыта социалистических стран

«В архивах ЦК КПСС архивисты, вероятно, обнаружат и доклады секретной труппы экономистов, созданной по приказу Юрия Андропова <…> Эта группа, сформированная при Межведомственном Совете по изучению опыта социалистических стран, готовила анализ реформ экономики в Китае, Югославии, в Венгрии и на основе этого предлагала свои соображения по либерализации экономики в СССР. Когда Андропов <…> умер <…> эта группа была благополучно разогнана» [1.С.175] Автор ссылается на беседу с известным экономистом Т. П. Корягиной.

Комитет Государственной Безопасности СССР

«Именно в КГБ появилась в начале 1980-х годов группа молодых специалистов, которые контурно обозначили проблему реформ. И именно в КГБ понимали их необходимость» [4.55.С.3]; «Стимулом к перестройке стали секретные отчеты КГБ о кризисе экономики» [4.56.С.66].

Институт мировой экономики и международных отношений

«При первой же возможности Горбачев тут же вернул Яковлева в Москву и сделал директором Института мировой экономики и международных отношений, по его мнению, институт должен был стать „мозговым трестом“, школой мышления американского образца, за что особенно ратовал его новый директор. Из этого научного заведения вышли важнейшие советники Кремля…» [28.С.130].

Комиссия при ЦК КПСС

«При комиссии были образованы два органа: рабочая группа, куда входили ключевые заместители руководителей Госплана, Министерства финансов, Министерства труда, Госкомитета по науке и технике, Госкомитета цен, Госкомстата, и научная секция, объединявшая директоров ведущих экономических институтов. Руководство научной секцией было возложено на директора нашего института академика Д. Гвишиани. <…>

Впоследствии Горбачев неоднократно вспоминал о десятках документов, подготовленных к моменту его назначения генеральным секретарем. Работа Комиссии политбюро по совершенствованию управления как раз и была одним из направлений формирования этого пакета. <…>

Поскольку же руководство научной секцией было, как уже говорилось, возложено на Джермена Гвишиани, то исполнение легло на отделы, возглавлявшиеся Борисом Мильнером и Станиславом Шаталиным, и, в первую очередь, на нашу лабораторию.

Пожалуй, наиболее серьезным документом, вышедшим из научной секции Комиссии, стала „Концепция совершенствования хозяйственного механизма предприятия“, подготовленная по заданию Рыжкова. В довольно большом, 120-страничном документе обозначались основные направления возможной экономической реформы в масштабах Союза. К работе над ним, помимо сотрудников нашей лаборатории, привлекли молодую команду ленинградских экономистов, в которую входили Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Сергей Игнатьев, Юрий Ярмагаев и другие» [12.СС.36–37].

Неформальный «мозговой центр» при Горбачеве

«Возглавив мозговой центр М. С. Горбачева, А. Н. Яковлев привлек многих специалистов и, обобщив материалы, сформулировал систему понятий перестройки общества, а также обозначил те практические меры, которые необходимо было осуществить, чтобы добиться реальных перемен в стране. Он постоянно возглавлял бригады „спичрайтеров“ и по существу был генератором основных формулировок докладов и выступлений генсека. Наряду с ним в мозговой центр входили такие известные ученые обществоведы, как В. А. Медведев, Л. И. Абалкин, А. Г. Аганбегян, А. Н. Анчишкин, С. А. Ситарян, Н. Б. Биккенин, С. С. Шаталин, Н. Я. Петраков, В. П. Можин. К работе часто привлекались многие специалисты различных научно-исследовательских институтов экономики, международных отношений, МИД, ЦК КПСС, Совмина СССР, других министерств и ведомств» [7.С.101]; «Нужен был интеллектуальный центр. Еще в 1981 году Горбачев начал собирать ученых и специалистов различных ведомств и советоваться с ними по различным, не только аграрным вопросам. Горбачев и Рыжков стали проводить частые совещания в ЦК, на которых обсуждалась модель предстоящей экономической реформ. В команду экономистов, участвующих в этих обсуждениях входили интеллигенты-„шестидесятники“ — академики А. Аганбекян, Г. Арбатов, В. Тихонов, О. Богомолов, Т. Заславская, доктора наук Л. Абалкин, С. Ситарян, Р. Белоусов, Н. Петраков и другие.<…>

Созданный Горбачевым и Рыжковым „мозговой трест“ был призван нащупать основные направления экономических преобразований. „Считаю, — утверждал несколько лет спустя Н. Рыжков, — что истоки перестройки относятся к началу 1983 г., к тому времени, когда Андропов поручил нам — группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачеву, подготовку принципиальных положений по экономической реформе“» [63.СС.276,280].

Лишь только тогда, когда перестройка уже набрала свои обороты и «процесс пошел», в явном виде проявилось множество ее негативных сторон, начались массовые выражения сомнений в верности выбранного курса, и информацию об этом довели до ее главного инициатора. М. С. Горбачев был вынужден дать некоторые объяснения. Так, выступая на встрече в ЦК КПСС с деятелями науки и культуры 6 января 1989 г., им, в частности, было сказано: «Хотел бы отреагировать на одно довольно распространившееся суждение, которое считаю ошибочным: имею в виду утверждение некоторых товарищей, что мы вроде бы ведем дело перестройки в стране, не имея разработанной программы, не знаем, к чему стремимся и чего хотим. <…>

Именно разработка теории и политики перестройки и составила главное содержание ее первого этапа. И в этой связи хотел бы просто напомнить некоторые факты.

Мы положили начало глубокому анализу, принципиальной оценке ситуации, в которой оказалось наше общество в середине 80-х годов, на апрельском Пленуме ЦК 1985 г. Тогда была выдвинута задача общественного развития как антитеза застою. Но скажу больше, и сам по себе апрельский Пленум мог состояться лишь на основе огромной предварительной работы в предшествовавшие годы. <…>

Появлению в обществе перестроечных настроений предшествовал определенный период аналитических размышлений, нравственных оценок. Все это готовилось и созревало в партии, в сфере науки, культуры, в широких общественных кругах.

Надо прямо сказать, что был создан солидный потенциал новых идей. Мы все чувствовали, что по-прежнему жить нельзя.

И действительно, со многими из вас мне лично пришлось не раз встречаться и дискутировать по этим вопросам еще задолго до апрельского Пленума ЦК. И не мне одному. Сколько, Николай Иванович (обращается к Н. И. Рыжкову), было разработано документов на основе этих дискуссий?

Н. И. Рыжков. Сто десять.

М. С. Горбачев. Сто десять идентичных документов у Николая Ивановича и у меня. Все они относятся к периоду, когда до апрельского Пленума было еще далеко. Это — заключения академиков, писателей, крупных специалистов, общественных деятелей» [4.57.С.1.]. Итак, было представлено примерно 110 документов, и они стали основным оправданием необходимости замены прежнего направления развития на «перестроечное».

Здесь самое время обратить внимание на то, как вообще народу должны быть объясняемы реформы. Инициатор всякого реформирования должен представить программу, в которой четко и на общедоступном для всего населения уровне дается описание той ситуации, в которой страна находится на момент начала перемен, и основных показателей идеального желаемого состояния, к которому она должна устремиться. Он должен разъяснить, какие средства для этого понадобятся, где их взять и как истратить; какой механизм для этого понадобится — может быть, стоит учредить особый управленческий орган с чрезвычайными полномочиями, кто будет его возглавлять (желательно администратор с большим опытом); какие методы будут использованы, как противодействовать внутренним и внешним угрозам в то время, когда система будет выведена из состояния устойчивого развития. Ничего этого тогда сказано не было, и, заметим, не говорится и сейчас. Вместо этого Горбачевым говорилось много и со вкусом, но всегда совершенно не по теме.

Какой вывод напрашивается из этих свидетельств, собранных из столь разных источников: кто здесь прав, а кто вводит в заблуждение? Как мне кажется, никто не пытается нас обмануть. Правду сообщают все. Планировали — в меру своей посвященности — все, кто получил команду «сверху». Потом, для того чтобы получить единый, более целостный план, разрозненные части собрали вместе и соответствующим образом обработали. Под силу это было только хорошим, опытным специалистам, владеющим системным подходом. Из Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований, например.

Во время «перестройки» число таких организаций существенно возросло, и в СССР действовали следующие «мозговые центры»:

Высший консультативно-координационный совет при Президенте РСФСР

«…Бывшие советодатели Президента (имеется в виду М. С. Горбачев. — А.Ш.), эти неугомонные „прорабы перестройки“ — Арбатов, Заславская, Бунич, Шмелев, Тихонов и другие яркие представители академической когорты, их новая смена — Попов, Собчак, Старовойтова и им подобные — теперь уже плотно окружили российского лидера в ранге членов Высшего консультативно-координационного совета и навязывают ему ту же разрушительную для нашего Отечества политику» [4.58.С.12].

Институт США и Канады

Этот институт по сути своей превратился в продолжение «мозговых центров» и ЦРУ США еще задолго до перестройки. В интересующие же нас годы он стал не только мозговым центром, но и почти «масонской ложей», под которой здесь мы понимаем не столько формальную принадлежность, сколько инструмент политического влияния мафии, чье острие было направлено против Советского государства и советского народа. В частности, на его базе основали Совместное советско-американское предприятие — советско-американский исследовательский проект по проблемам стабильности. Содиректора — академик Г. А. Арбатов и бывший заместитель директора ЦРУ А. Кокс.

Информационно-аналитическая группа Аппарата Президента СССР

В начале 1991 г. работнику пресс-службы ЦК КПСС, а ныне известному публицисту Н. А. Зеньковичу предложили перейти работать в «…Аппарат Президента СССР, во вновь создаваемую информационно-аналитическую группу. <…>

В ее функции будет входить подготовка материалов непосредственно для М. С. Горбачева. На основе ежесуточных сводок КГБ, Генштаба, МВД, шифрограмм посольств» [4.40.С.545]. Что касается самого Н. А. Зеньковича, то он отказался от предлагаемой работы, мотивируя это тем, что Администрация Президента СССР — единственное учреждение, где нет партийной группы.

Комитет Государственной Безопасности СССР

«…Сколько было разогнано в свое время всяких социологических институтов… Куда пошли их сотрудники — многие, по крайней мере? В закрытые институты КГБ. Социологические исследования в рамках КГБ не прекращались ни на один день, причем проводились на очень высоком уровне. У кого были серьезные данные о том, что происходит в стране? Только у КГБ» [4.59.С.11]. Социологам в погонах удалось многое в области социальной кибернетики, о чем говорят пока только одни названия, например «Моделирование глобальных политических и экономических процессов» (учебное пособие в/ч 48230, 1975 г.). В «ответственный момент», каким стал август 1991 г., «оказалось, например, что незадолго до путча начальник социологической лаборатории КГБ СССР подполковник Валерий Комков, опираясь на результаты своих исследований, предупреждал Владимира Крючкова о том, что абсолютное большинство оперсостава не пойдет на выполнение приказов, аналогичных тем, что были позже отданы, 18–21 августа 1991 г» [4.60.С.15].

Межрегиональная депутатская группа

«…Уже в первые дни съезда начали исподволь проступать контуры некой артели. Правда, сначала она действовала скрытно: все разработки и разборки осуществлялись за пределами Кремлевского дворца, на частных квартирах. <…>

…И оформился в „Межрегиональную депутатскую группу (МДГ)“. В этакую, как пытались представить профанам ее оформители, невинную, даже не фракцию, а чуть ли не кружок по интересам. Так сказать, „стихийно возникшую“ ячейку.

Наивное, неопытное большинство депутатов так и восприняли сие образование.

Но <…> это далеко не безгрешная артель. И образовалась она не стихийно, в одночасье.

Ведь и слепому ясно: создать буквально за несколько дней так профессионально оформленную связку, со всеми признаками корпоративного ордена, могли только профессионалы. А что это непросто кружок случайных людей, а ядро будущей партии, свидетельствует блестящая информированность входящих в связку о месте и времени действия, согласованность и безупречная синхронность акций и, наконец, жесточайшая дисциплина и суровая подчиненность низа верхам.

<…> Треугольник имел отлично отлаженную разведсистему, весьма разветвленную сеть стукачей и соглядатаев… Там составлялись и хранились досье на всех более или менее видных оппонентов по многобалльной системе: кто, как и за что голосовал, кто, как, за что, против чего и кого из „своих“ выступал.

Образец подобного вопросника и другие инструкции на сей счет, в частности и за подписью Аркадия Мурашева, вы найдете в архивах почившего в бозе Верховного Совета. Если, конечно, тот же Мурашев и Баранников Б. <…> не произвели изъятие» [4.61.СС.14–16].

При этом надо указать, что в то время как саму МДГ обслуживали на высочайшем интеллектуальном уровне (о чем мы расскажем ниже), все обвинения в заорганизованности и пагубности проектов сыпались с больной головы на здоровую — на помогавший ЦК КПСС Экспериментальный Творческий Центр под руководством С. Е. Кургиняна, которого обвиняли в том числе и в идеологическом обеспечении «путча»: «Кстати, по поводу прогнозов к съезду. Аналитические исследования по этому вопросу вели как раз демократы (и их, кстати, внимательно слушали). И в отличие от нас, они свои документы подписями не подписывают, у их группы есть шифр аж 102 000 212. Под ним на компьютере делаются прогнозы. Суть их заключается в следующем: „Если реформа цен пройдет гладко, то хорошо ли это? Это хорошо для страны, но плохо для Ельцина, поэтому надо сделать то-то и то-то, чтобы реформа цен была сорвана“. Такие прогнозы мне приходилось в свое время внимательно читать», — приходилось оправдываться Кургиняну через «Новую газету» в одном из апрельских номеров за 1991 год в статье «Шифр демократов — аж 102 000 212». (Цит. по: [36.Ч.1.С.111].)

Семинар на Змеиной горке

«В конце августа 1986-го года компания молодых экономистов проводит семинар на Змеиной горке под Ленинградом. Там, вместе со мной, Анатолий Чубайс, Сергей Васильев, Петр Авен, Сергей Игнатьев, Вячеслав Широнин, Олег Ананьин, Константин Кагаловский, Георгий Трофимов, Юрий Ярмангаев. В общей сложности человек 30 экономистов-рыночников. В более узком кругу обсуждаем самые идеологически опасные вопросы. Например, пути формирования рынка капитала, обеспечение прав собственности.

Все мы остро испытываем чувство открывшейся свободы, простора для научных исследований, для реального изучения процессов, происходящих в экономике. Можно отказаться от эвфемизмов и недоговоренностей, описывать протекающие процессы принятыми в мировой экономической литературе терминами» [12.С.43].

Семинар 38-й комнаты

В июне 1988 года в Институте социальных экономических проблем в Ленинграде проходил так называемый «семинар 38-й комнаты». Выступая на нем, известная «демократка» Старовойтова изложила позицию по национальным отношениям, как она выразилась, радикального крыла перестройки, которое в Политбюро ЦК КПСС представляет А. Яковлев. По словам Старовойтовой, «радикальный вариант» решения национального вопроса появился на базе конфиденциальных бесед Яковлева в Эстонии с некоторыми руководителями партийного аппарата этой республики.

Этот вариант предусматривал сознательную установку на ослабление межнациональных связей в пользу развития национального самосознания. Цель — ослабление, децентрализация межнациональных связей с тем, чтобы национальные администрации имели возможность вести паритетные дипломатические переговоры с центром.

Старовойтова отмечала, что Эстония должна послужить полигоном для испытания идеи Яковлева по децентрализации. <…>

На упомянутом семинаре Старовойтова обозначила еще один полигон борьбы по децентрализации межнациональных связей — это Армения — через осложнение обстановки в Нагорном Карабахе. По ее признанию, об осложнении ситуации в этом регионе она знала заранее, еще за два года. По заявлению Старовойтовой, самое важное — победа армян над азербайджанцами, поскольку это означало бы первую, главную и решительную победу над ленинско-сталинской национальной политикой [35.Ч.1.СС.43–44; 28.С.150].

Существовала и еще одна группа, она занималась обслуживанием руководства партии и государства во время Пленумов ЦК КПСС и Съездов народных депутатов СССР. Можно условно назвать ее группа поддержки решений съездов и пленумов. Все те манипуляции с членами Центрального Комитета и народными избранниками, что происходили на глазах телезрителей, когда вроде бы все выступающие на собрании призывали к одному решению и присутствующие были с ними согласны, вдруг начинали голосовать против оного. Потом в кулуарах, вспоминая свое поведение, они поражались: «И как это мы, при всем своем интеллекте, могли „клюнуть“ на какую-то дешевую приманку», но что-либо предпринимать было уже поздно — решение состоялось. (По-видимому, при этом использовалась и упомянутая нами технология нейро-лингвистического прогнозирования — там имеются приемы воздействия не только на отдельных лиц или на публику в масштабе страны, но и на ограниченную аудиторию.)

Еще в 1970-1980-е годы группой под руководством профессора В. Э. Бойкова в Институте комплексных социальных исследований (ИКСИ) была разработана технология, получившая свое название по месту разработки — «ИКСИ». В ее основу была положена обычная методика сбора и анализа путем массовых опросов на форумах — обычно от 300 до 500 человек. Данные обрабатывались вручную. [4.62.С.182.].

Информационно-прогнозная технология «РИСК-1» была создана под руководством Тихомирова В. Б. Его путь как научного работника является довольно типичным для тех, кто нашел себя в междисциплинарной сфере. Начинал как физик-атомщик, затем написал ряд книг по планированию и анализу научных экспериментов и перешел в область системных исследований в политической сфере. Работал заведующим кафедрой системного анализа международных отношений МГИМО. Был командирован в Америку, был соруководителем в ЮНИТАР — в учебном и научно-исследовательском центре при ООН: «Первыми мой опыт политического анализа оценили американцы: они неоднократно способствовали продлению моего контракта в ООН, считая, что для них выгодней удерживать меня за границей, чем дать возможность передавать накопленные знания и опыт родине» [4.63.С.36]. По возвращении из Америки перешел в Московскую Высшую Партийную Школу, где ректором был В. Н. Шостаковский, который превратил свой ВУЗ в один из «мозговых центров», а после 1991 г. перешел в Горбачев-фонд директором Центра общественных знаний. Сам В. Б. Тихомиров создал целый ряд информационно-аналитических и прогнозных технологий, например, в упомянутой нами технологии «РИСК-1» обработка информации проводилась на 57 % машинами, «ее применение позволяло довольно оперативно решать вопросы, связанные с моделированием сложной политической ситуации, в частности, относительно точно прогнозировать результаты голосований на партийных съездах, в частности на XXVIII съезде КПСС и при анализе ситуации в Литве, Молдавии и на Украине [4.62.С.185].

Эти технологии позволяли по небольшим выборкам прогнозировать поведение делегатов и заранее просчитывать ходы тем, кто владел информацией. Наиболее заметным событием, где упомянутые принципы проводились с самым большим размахом, был XXVIII съезд КПСС, проходивший в первой половине июля 1990 г. Внимательным наблюдателем был помощник секретаря ЦК КПСС В. М. Легостаев. Свои заметки о нем он начинает с глубоко продуманного обобщения: „…для меня… не было тайн в том, что касалось принятой группой Горбачева на вооружение техники манипулирования пятитысячной армией делегатов.

Когда-то, еще в студенческие годы, попалась мне на глаза фраза Норбера Винера, пользовавшегося славой основоположника кибернетики. Звучала она, по памяти, примерно так:“ Отдельный солдат всегда умнее целой армии». «Позже, уже изрядно покрутившись в партийном аппарате, особенно в эпоху горбачевских нововведений, я использовал ее для себя как универсальный принцип функционирования всех так называемых демократических институтов. В приложении к технике манипулирования большими людскими массами этот принцип можно было бы изложить следующим образом: „отдельный „солдат, сидящий в президиуме“, всегда умнее целой „армии“, галдящей напротив него в зале“. При этом проявляется закономерность: чем более многочисленную и разношерстную „армию“ удается втиснуть в зал, тем более умным выглядит на ее фоне „солдат“ президиума. А значит, тем более значительны его возможности манипулировать „армией“ в определенных интересах.

Новейшая российская история дает немало примеров, уверенно подтверждающих то, что я назвал для себя „демократическим принципом Винера“. <…> Непредвзятое размышление над „принципом Винера“ позволяет нам вплотную приблизиться к пониманию сути демократии как наиболее капиталоемкого, но зато и наиболее надежного метода обмишуривания абсолютного большинства населения в экономических и политических (что, впрочем, одно и то же) интересах его ничтожного меньшинства. Особая ценность демократии в том, что при ней обмишуренному большинству не на кого пенять — сами голосовали» [4.64.С.5].

Таковы общие рассуждения наблюдателя, который надо сказать, раньше других откликнулся на события в своих статьях и сделал замечательный анализ.

Что касается конкретного слежения за ходом форума, то оно таково: «Приведенные выше рассуждения, несмотря на их спекулятивный характер, дают тем не менее общее представление о стратегии, принесшей Горбачеву на XXVIII съезде жизненно важную для него победу. Прежде всего были приняты меры по максимальному наполнению зала людьми разных политических взглядов, в принципе не способных прийти между собой к какому-либо согласию. <…> Мандат делегатов съезда получили сотни людей, в обычное время рьяно боровшихся против КПСС.

При открытии съезда произошел замечательный эпизод. По недосмотру Горбачева, слово от микрофона в зале получил шахтер из Магаданской области Блудов. Не мудрствуя лукаво, предложил: „Объявить отставку ЦК КПСС во главе с Политбюро и не избирать их в члены руководящих органов съезда за развал работы по выполнению Продовольственной программы, решений XXVII съезда КПСС и XIX партконференции. Прошу поставить на голосование“. На мгновение Горбачев утратил дар речи. Сквозь стоявший перед ним микрофонный блок было слышно, как он влажно сглотнул слюну, после чего неуверенно произнес: „Думаю, что этот вопрос… К этому мы еще вернемся. Так, товарищи?“ Из зала кто-то крикнул: „Да“. Этим и ограничились.

<…> Делегат Болдырев <…> предлагает внести в повестку дня вопрос: „О политической ответственности КПСС перед народом“. Вот это важно! Горбачев ставит на голосование: 1022 „за“. Не принято, но зато ясно, что почти четверть общего числа делегатов являются наиболее радикальными, оголтелыми врагами партии, то есть опорой Горбачева на этом съезде» [4.64.С.5].

Надо отметить, что эта цифра установлена очень точно. Опрос делегатов Российской партконференции (которые потом составили подавляющее большинство делегатов съезда), проведенный накануне начала ее работы — 17–18 июня 1990 г, дал примерно такую же картину: по многим принципиальным вопросам выделялись отдельные группы в три четверти и одну четверть. Примеры:

Вопрос. За какое будущее Союза ССР вы выступаете? Ответы: федерация союзных республик (73 %); конфедерация (13 %); сочетание того и другого (8 %); затрудняюсь ответить (6 %).

Вопрос. Какой принцип строения партии вы поддерживаете? Ответы: территориально-производственный (72 %); пусть решают сами коммунисты (21 %); территориальный (7 %); по интересам коммунистов (создание партийных клубов) (4 %); затрудняюсь ответить (1 %).

Вопрос: На съезде были высказаны некоторые идеи. Скажите согласны ли вы с ними? <…> «В средствах массовой информации идет пропаганда не социалистических идей?» Ответы: согласны (75 %); не согласны (18 %); затрудняюсь ответить (7 %).

Накануне съезда задают вопрос: Как вы относитесь к идее ликвидировать парторганизации в армии, органах МВД, прокуратуре, КГБ? Ответы: отрицательно (63 %); положительно (26 %); затрудняюсь ответить (11 %). Тот же вопрос задают после съезда. Ответы: отрицательно (34 %); положительно (24 %); затрудняюсь ответить (42 %). Последнее можно прокомментировать только так: тех, кто стоял хоть за какое-то сохранение обработали так, что от их четкой ориентации ничего не осталось. А в целом вывод таков: лучше организованное меньшинство способно победить большинство и на съезде, и на пленуме, и в парламенте. Центр социологических исследований дал такую обобщающую оценку: «По нашим выводам, позиции делегатов съезда можно сравнить с человеком, стоящим на перепутье» [4.65.СС.21,26,28–30,40,43].

В каждой группе, работающей на демократов, помимо эмпирически-описательных технологий широко применялся и математический аппарат, в том числе и расчеты на ЭВМ. Ученые из Академии общественных наук при ЦК КПСС Ю. П. Бабок и И. Г. Яковлев своевременно показали обобщающую картину неблагополучия в деле насыщения компьютерами центральных и местных органов КПСС и поставили задачу: «Уровень информатизации партии в идеале должен стремиться к уровню информатизации всего общества и, далее к международному; уровень информатизации партии должен быть выше уровня информатизации других политических сил общества». Свой прогноз-предупреждение они дали на основе сравнения с ситуацией в Польше, где Польская объединенная рабочая партия проиграла в 1989 г. выборы в законодательные органы страны «Солидарности» [4.66.СС.120,121].

Значительная материальная база и хорошо подготовленные кадры — свой информационно-вычислительный центр — были в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Забегая вперед, можно указать, что именно это могло послужить основанием того, что в 1991 г. Горбачев-фонд был образован именно на ее основе, хотя ему могли выделить и другие помещения разгромленной партии.

Использовались не только рассмотренные нами современные технологии, но и несколько старомодные, однако ничуть не устаревшие. Несколько условно можно назвать их «выпускание пара». Применялись они в основном перед пленумами ЦК КПСС, которых во второй половине перестройки проходило достаточно много, и потому приходилось менять тактику довольно часто, по мере разоблачения приемов. Слово бессменному — до августа 1991 года — помощнику М. С. Горбачева Валерию Ивановичу Болдину: «Перед пленумами он стал все чаще готовить „домашние заготовки“, сбивающие уровень критики в свой адрес. Зная, что члены ЦК готовятся выступить против осуществляемого им курса, Горбачев предварял их речи сам, обрушивая бурю эмоций на участников заседания. Передать словами эту феерию страсти вряд ли возможно. Он метал громы и молнии, упрекал всех в неверии в перестройку, творческие силы народа, клял сомневающихся, взывал к разуму колеблющихся. Горбачев угрожал уходом, гибелью страны, нищетой и другими напастями. Нередко сам обрушивался на сложившееся в стране положение, выворачивая пласты „негатива“, от которого многие холодели. Ошарашенные члены ЦК, завороженные даром перевоплощения генсека, безмолвно взирали на гневное лицо лидера партии. А он, не жалея их чувств, нагонял страху, пророча все беды. После этого лицедейства желающих выступать убавлялось. Многие из них вычеркивали из текста и ограничивались рассказом об успехах перестройки в своих регионах, во всяком случае отмечали, что не все так плохо и непоправимо. Секретари обкомов и крайкомов партии, которых я давно знал, не раз жаловались, что мастерство заговаривать зубы у архитектора перестройки столь велико, что только спустя какое-то время они начинали понимать, как легко их обвели вокруг пальца, переиграв по всем статьям. Михаил Сергеевич, как хороший артист, все чаще менял методы воздействия на аудиторию.

В последнее время М. С. Горбачев стал все активнее приглашать на пленумы ЦК <…> военачальников и представителей общественности, народных депутатов от КПСС, членов Президиума Верховного Совета СССР. <…>

Разумеется, в такой аудитории ни коллективного, ни откровенного и тем более критического обсуждения поставленных в повестку дня вопросов не получалось. Зато было много аплодисментов, и у приглашенных оставалось чувство соучастия в решении задач социалистического строительства. Я неоднократно и сам участвовал в таких мероприятиях и поначалу считал, что так и надо. Впрочем, многие разобрались, что созыв „зрителей“ на пленумы не был проявлением демократии. Скорее наоборот. Это была циничная форма зажима критики под вуалью гласности и всенародности решения вопросов. <…>

Михаил Сергеевич не только повторял старые приемы. Он кое в чем обогатил методы зажима критики, что показывало его творческий подход к делу. Накопившееся несогласие членов ЦК с линией генсека он гасил, например, таким способом: накануне открытия Пленума Михаил Сергеевич собирал в малом конференц-зале на Старой площади первых секретарей ЦК компартий союзных республик, краев, областей, рассказывал им о повестке предстоящего заседания.

— Завтра нам предстоит рассмотреть ряд важных вопросов партийного строительства, — обычно начинал он, — и принять судьбоносные решения. Знаю, у вас накопилось много проблем. Наверное, все желающие не успеют выступить на Пленуме, а мне, членам Политбюро хотелось выслушать каждого. Поэтому предлагаю обсудить текущие и другие вопросы сегодня. <…>

На таких совещаниях Горбачев представлял слово всем желающим, даже зная их негативное отношение к себе. Я думаю, что им-то как раз генсек и не предоставит слово, чтобы не отягощать дело. И глубоко ошибался. Прежде всего лидер КПСС давал слово именно этим людям. И если слышал иногда из зала голоса несогласия с критикой перестройки, то мягко успокаивал собравшихся и просил не мешать ораторам и обнадеживал, что каждый желающий получит слово. И вот участники совещания один за другим поднимались на трибуну. Эти душевные изливания длились обычно часов 8-10, пока поток ораторов не иссякал.

— Есть ли еще желающие? — спрашивал Горбачев. — Прошу выступить.

Но люди, собравшиеся из дальних и ближних районов, уже обессилили и сами просили завершать совещание. Горбачев нехотя соглашался и коротко подводил итог встречи. <…>

Эти страдания Горбачева накануне Пленума ЦК были хорошо отрепетированным и талантливо сыгранным спектаклем и имели нужный эффект. На другой день после доклада генсека на Пленуме практически никто из тех, кто выговорился накануне, слова уже не просил, линию Горбачева не критиковал. Одни из них считали, что высказали генсеку и членам Политбюро все, что о них думали, другие несколько стеснялись азарта вчерашнего выступления, а кое-кто, наверное, и просто побаивался повторить сказанное накануне. И Пленум проходил довольно спокойно…»[7.СС.244–247.]

Кроме перечисленных к услугам «демократов», а значит, опосредованно, и для их заокеанских друзей, были еще и Центр анализа и прогнозов Верховного Совета СССР (начальник — В. П. Лукин); Кабинет ситуационного анализа при Председателе Верховного Совета РСФСР (основан при Ельцине как неформальный — для кандидата в народные депутаты РСФСР в марте 1990 г., с июня 1991 г. — при Президенте РСФСР, начальник — В. П. Лукин); Институт информатизации общества и развития науки (Генеральный директор — А. И. Ракитов, с июля 1992 г. он — руководитель информационно-аналитического центра Администрации Президента РФ — Госсоветник); группа ректора МАИ академика Ю. А. Рыжова по разработке научной концепции национальной безопасности СССР; Высший консультативно-координационный Совет при Председателе Верховного Совета РСФСР (заместитель Председателя Совета — Ю. А. Рыжов); группа Е. Ф. Сабурова по разработке экономической части предвыборной программы кандидата на пост Президента РСФСР Б. Н. Ельцина в мае — июне 1991 г. (впоследствии Е. Ф. Сабуров — директор Центра информационных и социальных технологий при Совете Министров РФ); Центр по изучению межнациональных отношений при Президиуме АН СССР (один из научных сотрудников — Г. В. Старовойтова); группа С. С. Шаталина — Г. А. Явлинского по разработке программы «500 дней»; Центр экономических и политических исследований («ЭПИЦентр»); Экспертный Совет при Председателе правительства РСФСР (Председатель — О. И. Лобов). В контур управления демократов попал и Институт КГБ проблем безопасности[35] (создан по инициативе Отдела Административных органов ЦК КПСС в 1977 г., занимался вопросами секретности, контактировал с демократами. Директор — полковник П. И. Гроза, заместитель — полковник П. Никулин).

Был и еще один Центр, который сыграл особую, но до конца еще не проясненную роль — Экспериментальный Творческий Центр, он же — Международный фонд корпорации «Экспериментальный Творческий Центр», или Творческий экспериментальный центр. Об этом центре хотелось бы сказать чуть подробнее.

Экспериментальный Творческий Центр (ЭТЦ) занимал наиболее видное место среди исследовательских центров, участвующих в интеллектуальных разработках для руководящего состава партии и правительства времен второй половины перестройки. Во многом он пользовался неофициальными, но в то же время достаточно осведомленными источниками информации. Сведения стекались также и со стороны ЦК КПСС, КГБ СССР, МИД СССР.

В то же время, признавая за Центром применение наиболее высокоточных методов при анализе событий, самых передовых по структуре и способу подачи информации, необходимо отметить, что со стороны Центра шло скорее всего лишь отслеживание информации. Те же попытки Центра влиять на политиков, которые, будучи недовольными М. С. Горбачевым, пытались проводить свой не вполне понятный курс, не имели никакого решающего влияния на реалии — для этого у С. Е. Кургиняна, похоже, не хватало обычного политического опыта работы в сложной среде. То, что к его голосу прислушивались в Политбюро, уже не имело значения: руководящий процессами центр находился далеко не в Кремле. Эксперты Центра могли предлагать даже самые радикальные средства, но когда они апеллировали к М. С. Горбачеву, то все их даже самые и единственно верные идеи оказывались не более чем благими пожеланиями и в общем-то невольным сигналом, что именно так М. С. Горбачеву и всем посвященным в его замысел поступать и не следует. («Выслушай личный состав, и смело поступай наоборот», — говорил в таких случаях мой старшина.)

Согласно рекламе, Центр представляет интересы ученых, специалистов, работников культуры новой генерации. Его цель — способствовать конструктивной деятельности общественных сил, которые стремятся вывести Россию из кризиса, добиваться возрождения и развития ее экономики и культуры.

Научные доклады и аналитические материалы, подготовленные экспертами научных институтов ЭТЦ, в том числе с участием специалистов ведущих научно-исследовательских центров страны, уже не раз демонстрировали свою практическую ценность. Социально-политические прогнозы ЭТЦ отличаются высокой достоверностью и широко используются политическими деятелями как в стране, так и за рубежом.

ЭТЦ готовит доклады и разработки-прогнозы по следующим темам: геополитика, теория переходных процессов в обществе и практика реформ, политика и право, криминология, военное строительство, государственное устройство, идеология.

Дочерняя структура Информационно-аналитическое агентство Фонда «ЭТЦ-ИНФОРМ» регулярно издает тематические дайджесты, составленные по материалам российских и зарубежных средств массовой информации. «ЭТЦ-ИНФОРМ» издает ежедневный дайджест утренней прессы «100 строк» и еженедельные обзоры печати.

Впоследствии, после «виктории» демократов в августе 1991 г., С. Е. Кургинян так объяснял свое появление в качестве главы первого независимого (понятие несколько внесистемное, но будем пользоваться тем, что есть) центра: «Стране нужен независимый информационно-политический центр типа „Рэнд корпорейшн“ в США или другие, есть соответствующие центры во всем мире, которые могли бы объективно анализировать ситуацию, неангажированно. Дело в том, что официальные, находящиеся при ведомствах центры дают отражение ситуации, которое выгодно самим ведомствам, естественно, они не свободны. Ситуация в стране становилась уже плохо управляемой, и эта идея пришлась очень кстати. <…>

И надо сказать, что за несколько лет Центр дал 10 или 12 крупных стратегических прогнозов, каждый из которых сбылся с такой точностью, что нам иногда говорят: „Вы не прогнозируете, вы сами сначала пишете, потом делаете“. Один из таких политических мифов. <…>

Мы дали полтора десятка прогнозов, и за счет того, что мы — организация независимая и комплексная, у нас есть определенные методы прогноза, они точно совпали. Мы давали обычно пятьдесят позиций, из которых 48 или все 50 совпадали. Они сейчас напечатаны в моем трехтомнике „Седьмой сценарий“, это так называемое содержание „Секретной папки ЦК Кургиняна“, мы опубликовали эту секретную папку, и там видно, какие прогнозы мы давали государственным руководителям страны. Это были прогнозы по развитию Закавказского конфликта и по развитию процессов в отдельных регионах страны, в том числе в Сибири. Так что в этом смысле легко проверить точность наших прогнозов. Ну а поскольку само по себе прогнозирование никогда для меня не являлось самоцелью, то мы достаточно быстро перешли к моделям регулирования существующей идеологии, моделям государственного строительства, к моделям осуществления каких-то глубоких смысловых перемен в обществе, и в целом на сегодня наш центр — это организация большая по сегодняшним масштабам, наверное, уже человек двести, то есть довольно крупная организация, в которой есть специалисты по так называемому социокультурному моделированию, по общетеоретическим процессам — логике, политэкономии, философии. Есть специалисты по разным отраслям экономики, по тому, что называется государственно-партийно-политическими процессами, есть специалисты в сфере безопасности, как военным аспектам, связанным вообще с безопасностью. Есть специалисты по тому, что мы называем „технополитика“, то есть исследованию прорывных технологий, есть специалисты по здравоохранению, педагогике, криминологии, комплексным психологическим исследованиям. То есть мы действительно охватываем все сферы общества.

Мы занимаемся этим как на общетеоретическом уровне, исследуя как Запад, так и Россию, так и на чисто прикладном» [4.67.С.2].

За годы перестройки его заметили и о нем самом, и о его центре была довольно большая пресса. В фокус же внимания он попал именно после путча. См: [4.68.С.9; 4.69.С.2; 4.70.С.8].

В ответ на события августа 1991 г. за подписью С. Е. Кургиняна появилась статья «Я — идеолог чрезвычайного положения», которая, на мой взгляд, не характеризует его как проницательного наблюдателя, во всяком случае, в те же дни было множество материалов, в которых картина была гораздо полнее и объективнее. Судите сами, самое важное приводится ниже: «Так называемый переворот, предпринятый ГКЧП, абсурден, и это наводит на размышления.

Версию о непрофессионализме организаторов путча принять не могу. Кроме того, мы имеем дело не с классическим путчем, когда власть захватывает лихой командир дивизии, а с согласованными совместными действиями людей, занимающими столь высокое положение, что им и не надо было разрабатывать каких-то новых идей. Достаточно было включить кнопку схем, которые годами разрабатывались в штабах и отделах наших ведомств, как, впрочем, и любых других ведомств любых других, сколь угодно демократических стран.

Машина не могла не сработать 19 августа. Следовательно, ей просто не дали команду.

Речь идет о политической акции, в худшем случае — о политической интриге, а не о захвате власти всерьез. Всерьез власти никто не брал. И не хотел брать. А вот чего они хотели, чего добивались — это вопрос. Информации для точного ответа нет, а вот версии можно сформулировать.

Версия первая. Имела место акция, согласованная с М. С. Горбачевым. Возможно, об этом договаривались с ним все участники акции, а возможно, только некоторые из них. Тогда понятнее становится самоубийство Пуго, который слишком поздно понял, о чем идет речь. Сейчас эта версия активнейшим образом прорабатывается иностранными средствами массовой информации, советологами, психологами, специалистами из Лэнгли и Рэнд-корпорейшн. Я лишь привел ее для того, чтобы опровергнуть. Какие цели мог преследовать Горбачев, пойдя на столь рискованный шаг? Да, он разрушил КПСС, но ведь КПСС только в воображении Запада и нашего интеллигентного обывателя кому-то чем-то мешала. <…>

Гипотетически цель могла быть лишь одна — приструнить демократов, напугав их командой квазипутчистов и сразу же убрав эту команду. Но почему же тогда сорвалась подобная комбинация?

Ответ может быть только один: один из путчистов сыграл двойную игру, сдав все карты Ельцину. Таким человеком мог быть только шеф КГБ.

Версия вторая. Квази-путч представляет собой демарш сильной „правой“ структуры, которая двигает вперед буферную, марионеточную группу высших чинов, жертвуя ими ради успеха своих комбинаций. Полагаю, что в среде офицеров армии, КГБ, МВД имеется законспирированная „русская партия“, может быть, даже монархическая. Возникает, правда, вопрос: а что же при этом приобрели правые? Ведь вроде бы налицо одни сплошные потери для них. Победа демократии, не правда ли? В серьезных политических шахматах, лично для меня очевиден целый ряд стратегических выигрышей „правых“.

Во-первых, крушение КПСС. Серьезные „правые“ ненавидели КПСС всегда, изначально понимая всю двусмысленность ее роли. Но особенно люто они ненавидели ее в последний период.

Во-вторых, крушение СССР. Опять же серьезные „правые“ всегда считали необходимым восстановление Российской империи, пусть даже изначально в сколь угодно усеченном варианте. Потом, считали они, можно отвоевать упущенное.

В-третьих, падение М. С. Горбачева и укрепление Б. Н. Ельцина. Ельцин пока что „правых“ устраивает. Они к нему присматриваются. Как и он к ним.

В-четвертых, произошла разведка боем.

В-пятых, произошла сдача „левым“ всего игрового поля в заведомо неблагоприятный для них момент, когда они уже успеют взять на себя ответственность, но сделать ничего не успеют.

Версия третья. Игра против Горбачева и „обновленческой“ номенклатуры Лукьянова (партаппаратчик, с 1987 г. секретарь ЦК КПСС и одновременно заведующий Отделом административных органов (спецслужбы, милиция), с 1988 г. — первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР, с 1989 г. — народный депутат СССР, первый заместитель Председателя Верховного Совета СССР, с марта 1990 г. по сентябрь 1991 г. — Председатель Верховного Совета СССР, арестовывался по делу ГКЧП, в настоящее время депутат Госдумы. — А.Ш.) и Янаева со стороны новой номенклатуры, идущей к власти, со снятой маской: нормальный капитализм, без социалистических реверансов. Или, по крайней мере, почти без них. <…>

В этом случае игра идет и против Горбачева, и против Ельцина, но последовательно. Первая жертва — Горбачев, вторая — Ельцин» [36.Ч.2.СС.115–116].

Итак, достоинства ЭТЦ и самого С. Е. Кургиняна мы осветили, теперь скажем о некоторых недостатках. В приведенном материале «от Кургиняна» ничего особенного нет, если бы его написал кто-нибудь другой… Но в том-то и дело, что он принадлежит — судя по выходным данным — ему одному, человеку, по сути монополизировавшему информационные экспертные потоки между интеллектуалами «советской» ориентации и теми немногими руководителями, кто хотел сохранить Союз. Представленный материал в основном недостаточно высокого уровня. В серьезно составленном документе никто не будет упоминать, что кому-то на Западе (по большому счету!) мешает совершенно разнородная, теряющая всякое влияние внутри самого СССР Коммунистическая партия. Лишь «первая версия» вызывает уважение, и то только тот последний абзац, где говорится о двойной роли В. А. Крючкова.

Дополнительно это эссе С. Е. Кургиняна можно сравнить с глубокими, хорошо продуманными оценками, данными также по «горячим следам» А. А. Зиновьевым: «Весь „путч“ с самого начала выглядел как фарс или даже как провокация. Впечатление такое, что „путч“ был кому-то нужен, но такой, чтобы его было легко раздавить и чтобы он дал повод для той „революции“, которая произошла в Москве на основе его подавления. Надо отдать должное тем, кто спланировал эту операцию» [4.71.С.4]. А. А. Зиновьев в те дни был в Мюнхене. Может быть, действительно, «большое видится на расстоянии»? В любом случае С. Е. Кургинян сильно проигрывает многим, кто сразу мог дать событиям в Москве верную оценку, которая ни сколько не расходится с тем, что стало известно на сегодняшний день.

Тем не менее, несмотря на столь невысокое качество некоторых документов, их хорошо знала и использовала и противная сторона. И это, опять же — о времена, о нравы! — признает сам Кургинян: «Первой же, кого я консультировал, была ярая демократка Белла Куркова (народный депутат РСФСР, один из руководителей телевидения — А.Ш.) Она не может этого не подтвердить. Она просила дать ей рекомендации избирательной кампании в народные депутаты РСФСР. <…> Послушайте, что мы у Ельцина не проводили стратегических семинаров, что ли? Не знакомы с Бочаровым, что ли?» (Цит. по: [36.Ч.1.СС.110–111].)

Стратегией С. Е. Кургиняна, как нам представляется, стало не держаться в реальной тени, как это бывает у настоящих «серых кардиналов», а разыгрывать из себя, что вполне подходяще для режиссера, некоего «действительного тайного советника». Он работал не за кулисами, нет — он наполовину оттуда высовывался. Серьезные политики себе такого не позволяют: или-или. Мне кажется, его такого рода «дуализм» — режиссера и политика — не более чем игра: он только имитатор, актер, играющий роль закулисного политика. Если бы это было не так, мы бы до сих пор его не знали, не читали не то что его книг, а ни единой его строчки. Провал ли его начинаний или то, что его конкуренты из «РЭНД» оказались сильнее, но что-то толкнуло его из реального, потайного дела в мир полувиртуального словотворчества. Возникает ощущение, что он уступил реальности, перешел к мифотворчеству вокруг себя, хотя может статься, он изначально не стремился уйти в тень и не появляться на публике…

Впрочем, это наша субъективная точка зрения. В конечном итоге, дело не в самом С. Е. Кургиняне, который работал и с «нашими», и с «вашими» как «независимый» (кстати, не совсем понятно, можно ли на таком уровне ни от кого не зависеть?) аналитик, а в том, что с его предложениями мог ознакомиться недопустимо широкий круг. В том числе и с информацией из «папки Кургиняна», откуда эта информация могла уйти в ЦРУ, а оттуда в «РЭНД», как делается обратный инжиниринг, там хорошо знали.

В самой «папке» оказалось к августу 1991 г. лишь пять документов: 1) Отчет «Баку» от 15 декабря 1988 г [36.Ч.2.СС.10–44]; 2) Отчет «Карабах» от 17 февраля 1989 г. [36.Ч.2.СС.44–61]; 3) По поводу т. н. «Секретного дополнения» к пакту Молотов-Риббентроп от 21 июня 1989 г. [36.Ч.2.СС.61–62]; 4) О некоторых преградах при проведении рыночной экономики в СССР и путях их преодоления от 13 июня 1990 г. [36.Ч.2.СС.63–70]; 5) Новая политическая стратегия управления страной в условиях нарастающих деструктивных процессов (Концепция действий блока центристских сил, возглавляемого Президентом СССР, от 1 октября 1990 г. [36.Ч.2.СС.70-105].

В то же время в «демократической» печати приводилось свидетельство о наличии документа, озаглавленного «Угрозы безопасности и необходимость совместного действия республик» под грифом «КГБ СССР», причастность к разработке к которому С. Е. Кургиняном никак не комментируется, однако он в «Седьмом сценарии» и не приводится.

Справка № 4 КГБ СССР. 1985-1991

Сейчас о КГБ СССР у нас говорят как о покойнике — либо хорошо, либо ничего. На самом же деле он заслуживает и противоположной оценки. Казалось бы, проиграв, КГБ выиграл. Проиграв в одном: «Подумаешь, страну развалили и растаскивают», лагерь «чекистов» выиграл во многом другом. Они по-прежнему в тени ровно настолько, насколько им это необходимо, они при деньгах; они при власти. Достаточно перечислить: Алиев Гейдар Алиевич — Президент Азербайджана; Кажегельдин Акежан Магжанович — премьер-министр Казахстана; Путин Владимир Владимирович — Президент РФ; Шеварднадзе Эдуард Амвросиевич — Президент Грузии. Поэтому и заблуждаться в оценке роли КГБ СССР в перестройке сегодня — когда союзные республики возглавляют бывшие полковники и генералы — особенно опасно.

Причин неспособности КГБ выполнить свою функцию по «защите конституционного строя» было несколько. Во-первых, Комитет оказался под пристальным вниманием и под воздействием разложения. Во-вторых, если обыватели смотрят на КГБ не аналитически (как минимум!), а как на единую цельную организацию, в которой все члены одинаковы (в смысле целей и задач), то конспираторы и заговорщики, которые сами по себе уже поставлены в специфические условия, смотрят на КГБ диалектически и дифференциально как на меняющееся тело, в котором работают люди с разными установками.

Служба в «органах» давала возможность быть в числе самых информированных людей в обществе, но эти качества использовались не всегда на благо Родины. С работой по вскрытию и пресечению деятельности вражеской агентуры контрразведчики, я считаю, в целом справлялись — на то были свои объективные и субъективные причины, но нас это так и не спасло от Большого Краха. То, что в действительности творилось «наверху», оставалось «за семью печатями» для самых информированных гэбистов.

Комитетчики хорошо знали фактуру порученного им профиля, но не всегда владели, а на периферии в особенности, информацией «вообще», тем более что специальной работе с информацией их никто не учил. Поэтому у них оказался понижен порог системного осмысления сложных явлений в социальной сфере, и подлинно диалектические методы в работе не применялись. Нет сомнения, в массе своей оперативные работники знают, как. нейтрализовать противодействие противника. Но как это сделать, когда «противодействие» осуществляется сверху, причем не от непосредственного начальника, а с Самого Верха?

Повышенный интерес к архивам и любым знаниям «на стороне» руководством не поощрялся: гэбисты и без того знали лишнее, и начальство не стремилось развивать их уровень информированности, мало ли как это будет использовано. «Формы и методы работы КГБ являются секретами лишь для советских граждан. Все наши „секреты“ известны каждому сотруднику любой иностранной спецслужбы и всем другим иностранцам, интересующимся положением дел в СССР и просто внимательно читающим газеты. Порой им известно гораздо больше конкретных фактов, чем сотрудникам КГБ» [33.С.30]. Даже главное «хранилище мысли» — оперативная библиотека центрального аппарата КГБ, как утверждают допущенные в нее, была «невообразимо убогой!» [65.С.155].

Что касается «внутренней линии», то и она не была идеальной. Если ЦРУ США, например, претерпело в этом плане несколько крупных реорганизаций, руководствуясь периодически обновляемыми установками, что явно пошло ему на пользу, при этом, конечно, не будем забывать о многочисленных корректирующих замечаниях от сенаторов и конгрессменов, то КГБ СССР на протяжении практически всего своего существования руководствовался только Положением о КГБ от 9 января 1959 г. вплоть до 16 мая 1991 г., пока не вышел соответствующий Закон. Реалии «перестройки» и последовавшие события для них были такой же неожиданностью, как и для людей с улицы. Подобно тому как коммунист-ортодокс вцепился в имя В. И. Ленина, не желая расставаться с тем, кого давно решили девальвировать, так и у комитетчика оказался свой фетиш — Ф. Э. Дзержинский и старые, отработанные методы работы. Но даже и не это самое страшное. Главная ошибка комитетчиков заключалась в том, что они позволили выветриться духу патриотизма. Его заменил карьеризм, угождение руководству, никто не знал доподлинной картины событий как давно минувшего, так и недавнего прошлого, была огромная уверенность в собственных силах и неверие в возможность краха. Комитетчики не сумели стать политическими технологами. Они остались грубой, вооруженной частью политиканов. Если еще Внешняя Разведка (ПГУ КГБ СССР) в любом регионе мира в первую очередь была ориентирована на противодействие главному противнику (ГП) — Соединенным Штатам Америки, то «внутренняя линия» не была озадачена отслеживанием в каждом элементе своей работы влияния мировых разрушительных сил, в том числе сионизма. Хотя бывали и исключения: «В январе 1985 г. заместитель начальника Отдела разведывательной информации Л. П. Замойский, известный как человек, обладающий незаурядным умом и способностью дать точную оценку, искренне убеждал сотрудников КГБ в Лондоне <…>, что масонство, чьи обряды, по его убеждению, имеют явно еврейское происхождение, было частью большого сионистского заговора» [17.С.25].

Многочисленная юридическая литература, газетные статьи, беллетристика (например, детектив братьев Аркадия и Георгия Вайнеров «Место встречи изменить нельзя», где «не прав» герой Высоцкого, подложивший кошелек в карман вора Кости Сапрыкина) навязывали слепое повиновение Закону. Но ведь главное — не слепое исполнение Закона, к чему нас толкают те, кто сам давно уже не обращает на юридические и моральные законы. Противник постоянно нарушает всякую законность, загоняет остальной мир в прокрустово ложе, а сам широко использует любые средства. Так было в ходе революций 1905–1917 гг.: «Что же мешало Департаменту полиции засадить всех самых активных партийцев за решетку и устроить какой-нибудь образцово-показательный процесс на всю Россию? А одна простая вещь <…> независимость судебной власти от исполнительной, строго соблюдаемое законодательство, в соответствии с которым для суда не имели никакой доказательной силы те сведения, что были добыты агентурными методами. Ни один надзирающий прокурор не решился бы составить обвинительного заключения, если бы полиция не могла представить в доказательство что-либо более существенное, чем свидетельства своих агентов» [4.72.С.15].

Когда же они сами пришли к власти, то сразу же отбросили химеру всякого права, заменив ее на «революционную целесообразность». То же самое мы видим и ныне. Когда провозгласили приоритет законности и «правового государства», то пришлось прежних поднадзорных освобождать из-под контроля, как, например, О. Д. Калугина после избрания его народным депутатом СССР в округе, где раньше этот пост занимал член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КП РСФСР И. К. Полозков. «В связи с изменением в сентябре 1990 года общественно-политического статуса объекта с санкции В. А. Крючкова (№ 2/12—5702 от 12.09.1990 г., дело № 2, том 1, инв. № 91, л. 259) дело оперативного розыска было прекращено, а с „Петрова“ сняты ограничения на выезд из СССР и посещения инопредставительств» [1.С.191]. Целые организации и объекты — парламенты уровней СССР и союзных республик, их здания выводились из-под чекистского контроля и разработок: «…Во время январских кровопролитных событий Эйве (гражданин США литовского происхождения, инструктор спецназа. — А.Ш.) выполнял функции военного советника при парламенте и постоянно находился в здании Верховного Совета республики, то есть вне контроля органов КГБ…» [62.СС.226–227].

Загнать противника в узкие рамки законности, сузив ему поле, а самому себе позволить нарушать все правила — это отличный апробированный веками метод. Зная, что противник по тем или иным принципам не переступит навязанные правила, дать себе определенную фору. А правила эти зыбки, и когда речь идет о защите и спасении отечества, самые прославленные циники со всей прямотой заявляют, что «Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь сохранена была бы целость его» (Макиавелли).

Методология разбираемого периода была основана на марксизме-ленинизме. Она просто не могла не быть проигрышной. В свое время мне довелось ознакомиться с секретной инструкцией по вербовке агентуры МВД, датированной 1984 г. Я не помню все ее содержание, но одну фразу запомнил очень четко: на первой странице рекомендовалось осуществлять вербовку среди передовиков социалистического производства. Как вообще назвать такого рода опус? Тонкий юмор, издевательство над здравым смыслом или умышленное вредительство в интеллектуальной сфере государственной безопасности?

«…Стремление тогдашнего КГБ проникнуть во все поры и щели государства и привело во многом к его омертвлению и в конечном итоге к краху. Были потеряны гибкость, острота мышления, способность к точной и немедленной реакции. Вместо этого тысячи сотрудников занимались только тем, что просто искали, чем себя занять и как доказать себе и начальству свою нужность. А то, в свою очередь, стремилось сделать то же самое перед еще более высоким начальством. Я думаю, что в масштабах СССР, наверное, добрая треть личного состава Комитета была таким вот балластом, который к моменту, когда в стране полыхнула „демшизовая революция“, просто давно омертвел, деградировал и был не способен ни на какое сопротивление» [4.73.С.3].

Проиграть может каждый, но важно, чтобы потом вернуть утраченные рубежи. Важно, чтобы в целом результат в работе был положительный. Но этого не было и нет. Даже гений И.В. Сталина был иногда бессилен, и он сам это признавал. Говоря о троцкистах, он указывал: «… мы не могли предположить, что эти люди могут пасть так низко. Но это не объяснение и тем более не оправдание, ибо факт промаха остается фактом. Чем объяснить такой промах? Объясняется этот промах недооценкой силы и значения механизма окружающих нас буржуазных государств и их разведывательных органов, старающихся использовать слабости людей, их тщеславие, их бесхарактерность для того, чтобы запутать их в свои шпионские сети и окружить ими органы Советского государства. Объясняется он недооценкой роли и значения механизма нашего социалистического государства и его разведки, недооценкой этой разведки <…> На какой почве могла возникнуть эта недооценка?

Она возникла на почве недоработанности и недостаточности некоторых общих положений учения марксизма о государстве» [4.74.СС.599–600].

Вот честное признание не догматика, а глубочайшего диалектика. Поэтому прав был тот, кто увидел работу нашей основной спецслужбы со стороны: «Я раньше думал, что все-таки КГБ мощная организация. Оказавшись на Западе, я увидел, что огромное количество его агентов очевидные халтурщики. Дали бы мне пять талантливых ребят, да я бы с ними сделал больше, чем пятьдесят тысяч советских агентов. Они делом не занимались, не видели того, что нужно было видеть» [23.С.19].

Надо признать, что ошибки прошлого все же учитываются. В настоящее время рекомендации по работе спецслужб даются, исходя из представлений о необходимости учитывать «организационное проектирование» специальных служб в современных условиях. «Специальные службы должны иметь свойства „открытой“ системы, у которой цели управления изменяются в соответствии с изменениями внешней среды, а стратегией является адаптация к изменениям среды, своевременное распознавание угроз развитию, не только ограждаемых объектов, но и самих этих систем. Организационные структуры должны быть гибкими, меняющимися в зависимости от внешних факторов, стратегий, используемых методов, качественных показателей кадрового состава. Механизмы преимущественного контроля в управленческой деятельности специальных служб должны уступать место механизмам выявления новых проблем и разработки новых эвристических решений. Сегодня необходимо в разумных пределах внедрять новые структуры управления — децентрализацию. Насущным требованием является также стимулирование развития новых качеств работников специальных служб, а именно — ориентация на индивидуальную ответственность, инновационность, стремление к повышению квалификации и т. д.» [4.С.200].

Как мы говорили выше, основными разработчиками разгрома СССР являлись «мозговые центры» США, и прежде всего RAND Corporation. Отсюда неизбежно возникает чуть ли не центральный для понимания случившейся с нами трагедии вопрос: были или нет в числе объектов пристального внимания КГБ «мозговые центры» США вообще и RAND Corporation в частности? Литературы о КГБ СССР на сегодняшний момент достаточно, но ответы — и то косвенные — я нашел лишь дважды. В одном случае дело касалось совместной программы ЦРУ и Колумбийского университета по научно-техническому шпионажу против СССР. После успешной операции КГБ завладел всеми документами [4.75.СС.83–89]. В другом — речь шла о двух разведчиках-нелегалах КГБ: выходце из Чехословакии Людеке Земенеке, внедренном на Запад в январе 1957 г., проживавшем в США, и его сыне, посвященном в профессию отца и подготовленном в Москве к разведработе, в 1976 г. получившем задание: в Джорджтаунском университете, куда он только что поступил, предстояло выявить преподавателей, работающих в Центре стратегических исследований. 2 мая 1977 г. Л. Земенек был задержан агентами ФБР по обвинению в шпионаже. [4.76.СС.320–321.]

Брак сборщика в авиапромышленности — это упавший самолет, брак в подготовке офицера — проигранный бой, брак в тончайшей работе безопасности — это преданная и обобранная страна.

Перестройка и последующий период не первая битва, проигранная КГБ. В 1953–1956 гг. значительная часть разведслужб претерпела чистку. Я не стану разбирать, кто есть кто в этих структурах, отмечу лишь, что устраивать преследования многих работников спецслужб, дискредитировать их начали далеко не в годы «перестройки», многое было отработано еще ранее. Только времена были посуровее, и кто-то был расстрелян — нужна была последняя иллюстрация к «репрессиям» — или отсидел срок во Владимирском централе. Вместо профессионалов набрали новичков из армии, партийных и комсомольских органов.

В годы перестройки прием повторили. В 1982–1983 гг. из органов КГБ в МВД был переведен ряд сотрудников якобы для усиления последнего ведомства. Называется цифра — 150 человек. В 1981 г. в структуре КГБ СССР и на местах было воссоздано 4-е управление и соответствующие отделы, курировавшие коммуникации. Кроме того, в 1985 г. появилось новое правило: если ранее работник, имевший доступ к оперативной информации, мог запросить сведения о любом гражданине страны и получить их, то теперь это можно было сделать только через Москву. О чем это говорит? О том, что накануне очень важных событий из центрального аппарата были убраны полтораста как минимум способных комитетчиков. О том, что появилось много неопытных новичков и одновременно для карьеристов появился удобный момент для повышения. О том, что был затруднен доступ к агентурным делам разрабатываемых лиц.

Перед лицом новой реальности в годы «перестройки» разные представители спецслужб повели себя по-разному. И тут роли были распределены: с одной стороны, их весьма сильно демонизировали через СМИ, с другой стороны, некоторые высокие чины подыгрывали «перестройщикам». В прессе осмелились ругать грозный Комитет. Кто должен был дать команду встать на защиту честного имени органов, на разработку собственных «активных мероприятий» внутри страны? Вместо этого началась странная «игра в молчанку». Вместо конкретных ответов на поставленные вопросы шла вялотекущая, ничего не значащая контрпропаганда. Система санкций сверху на любую инициативу была так строга, что никто из контрразведчиков — ни из центрального аппарата, ни из местных органов — так и не посмел, даже под псевдонимом, писать оправдательные статьи о ВЧК-КГБ, ни тем более навязать контригру. А о том, что в КГБ СССР умеют хорошо писать, говорит хотя бы тот факт, что именно в эти годы у нас начали весьма плодовито работать писатели-чекисты М. П. Любимов, И. И. Прелин, О. И. Царев, но только не «на идею», а «на карман». Для обывателя все это выглядело как противостояние органов и прессы, для посвященных тайн не было: они выступали заодно. Этот трюк в цирке называют «борьба нанайских мальчиков».

Осуществлялось переориентирование аппарата на работу не по профилю основной деятельности. Комитет заняли не приемлемым для спецслужбы процессом массовой реабилитации. Кадры, как вы понимаете, тоже не резиновые, и вместо того, чтобы реально сдерживать процессы развала страны и разворовывания народного хозяйства, комитетчики работали на «Мемориал». При этом реабилитация била по их же престижу. Сделать это можно было, конечно, и через систему архивов — многие дела настолько устарели, что представляли интерес только для родственников и историков, но… Курировать эту работу выделили генерала И. П. Абрамова, до этого он работал по диссидентам, потом его назначили заместителем Генерального прокурора СССР. Таким образом, со всех сторон демонизированный КГБ СССР помимо своей воли работал на врага. В 1989–1990 гг. на выборах кандидату в депутаты любого уровня достаточно было громогласно объявить о преследовании со стороны КГБ или о репрессированном предке, и мандат был обеспечен. КГБ не контролировал течение событий, а послушно за ними следовал. Его заставляли тушить пожар бензином. «Специалисты КГБ были поставлены в такие условия, что не могли действовать на решающих участках информационной войны» [42.С.9].

Последний Председатель КГБ В. В. Бакатин пишет о другом направлении, которым заставляли заниматься спецслужбы: «При Крючкове КГБ активно занялся борьбой с так называемым „экономическим саботажем“, который толковался достаточно произвольно. В конце концов дело свелось к отслеживанию деятельности кооперативов и поиску консервных банок, припрятанных в подсобках магазинов. Тысячи сотрудников были брошены на изучение содержимого складских помещений. Эти „операции“ проводились с большой помпой и широкой прессой. Предполагалось, что вид мяса и консервных банок, извлеченных из-под прилавка и продемонстрированных с телеэкрана, вызовет у потребителей, привыкших к пустым полкам магазинов, большую признательность КГБ. При этом не принималось во внимание, что хождение по магазинам — функция вовсе не спецслужб, а милиции, которая проводила те же мероприятия с несравнимо большим размахом, но не считала нужным столь бурно рекламировать свою рутинную работу. Кстати, сами сотрудники Комитета были вовсе не в восторге от того, что многим пришлось переквалифицироваться в своего рода торговых контролеров» [4.77.СС.40–41].

О преступлениях органов в 1918–1956 гг. было сказано предостаточно. Но происходящее в 1985–1991 гг. и было главным преступным бездействием, когда продажное руководство связало рядовых комитетчиков по рукам и ногам: «Мое ощущение тех дней можно выразить тремя словами: отчаянная, тупая безысходность. КГБ был не только не способен стать силовым и интеллектуальным центром ГКЧП, но и оказался просто не готов к происходящим событиям. <…>

Помню, мой хороший еще с афганских времен товарищ, офицер „наружки“, вернулся злой как черт. Он с утра „водил“ Бурбулиса. „Твою мать! Чего они (начальство) ждут! Их надо брать немедленно. Бабки чемоданами к „Белому дому“ свозят, шарятся по воинским частям, МВД. Еще пару дней — и можно сливать советскую власть к едреной фене…“.

…Команда, которая готова была арестовать Ельцина при выходе из дома, получила приказ „пока не трогать!“.

…Получили информацию о том, что московский ОМОН готов выступить в поддержку Ельцина. Была возможность вывести большую его часть только со спецсредствами с базы и быстро ее занять, разоружить. Команда „Отставить! Наблюдать! Докладывать о развитии событий!“

…Военные контрразведчики доложили о том, что командующий войск связи генерал Кобец передает Ельцину совсекретные и ОВ (особой важности — А.Ш.) документы, фактически открыл доступ американцам к секретной связи. Просят немедленной санкции на задержание и арест. Никакой реакции.

…Информация — оперативный дежурный аэродрома „Чкаловский“ докладывает по городскому телефону полковнику Ельцинского штаба Самойлову, откуда и сколько должно прибыть бортов с десантниками. Его даже никто не отстраняет от дежурства.

…По направлению к Аэропорту „Внуково“ движется „Волга“ с госномерами… везет копии указов Президента России и Верховного Совета. В аэропорту они будут розданы пилотам, которые выразили согласие доставить в Советы областных городов. Оперативники просят разрешить задержать „Волгу“. Никакой реакции. Самолеты улетают. На следующий день целый ряд областных Советов выступил в поддержку Ельцина.

Все это страшная мозаика катастрофы тех дней» [4.73.С.3]

«Самые придирчивые чекистоведы», как называли в демократической прессе журналисток из «Московских новостей» Е. Альбац и Н. Геворкян, сообщают о том, что в самые ответственные моменты «с Лубянки регулярно утекала очень важная информация, в том числе и в „Белый дом“. <…> Комитетчики <…> предупредили о приказе на арест Ельцина. От них же исходила первая информация о существовании упомянутых нами списков» [4.78.С.9].

За что же, собственно говоря, боролся КГБ, трансформируясь в ФСБ и разрываясь на спецслужбы «независимых» государств? К чему он пришел?

Сегодня давление на ФСБ (которую по-прежнему боятся демократы) осуществляется со стороны руководства США, со стороны ЦРУ, других разведок сообщества спецслужб США, а также различных институтов, фондов, исследовательских центров через посредство руководителей СССР и РФ. Корни эти одного порядка: те, кто вчера не замечал, как воруются материалы на дачу, сегодня закрывают глаза (а также рот и уши) на то, как разворовываются целые отрасли промышленности, как увозятся за границу миллиарды в валюте.

«Что охраняю, то и имею» — это универсальное правило работает везде. Бывший первый главк (разведка), переименованный в СВР, отправлял за кордон «золото партии», занимался поисками зарубежных партнеров, обеспечивая надежность сделок, поставлял разведданные для высшего руководства страны, но использовались они зачастую в интересах отдельных высокопоставленных лиц. Кураторы госрезервов занимались сбытом оных за границу, открывали информацию о стратегических месторождениях полезных ископаемых. Отдел, ранее вербовавший иностранцев при помощи проституток («ласточек», по шпионской терминологии), переходил на строптивых депутатов и упрямых прокуроров. Архивная служба благоденствовала — за счет существования нескольких «кооперативов», которые за деньги подыскивали вам документы доперестроечных лет. Пресс-служба оказалась не только самым «хлебным» делом, но и обеспеченным законодательным прикрытием — за статьи можно было получать гонорары.

Впрочем, и это не все. Все вместе они заставляют работать на себя агентуру. Они либо вышли в отставку и прямо работают в информационно-аналитических агентствах и «мозговых центрах», либо они помогают организациям типа «Фонда эффективной политики» Г. О. Павловского в составлении разного рода документов, предназначенных для ограниченного круга лиц, на основе этих документов журналисты составляют самые разоблачительные статьи. Каждый крупный политик имеет при своей особе штат «партайгеноссе»-чекистов: от курьеров до ближайших советников. На местах органы бездействуют при столкновении интересов местного населения и «лиц кавказской национальности», не защищают жителей России, и сразу не поймешь почему: то ли сами боятся, то ли из-за взяток.

Подобно тому, как КГБ СССР в свое время оказался в контуре управления информационно-аналитических структур транснациональных финансово-промышленных компаний, так и ныне при приватизации-переприватизации такие подразделения государственного аппарата, как ФСБ, органы Госкомимущества, налоговая полиция, суды, арбитражные суды часто работают как продолжение юридических служб противостоящих друг другу финансово-промышленных группировок.

Сегодня госбезопасность поспешила во власть, которая открывает реальную возможность распоряжаться людьми и ресурсами, а не фиксировать свершившиеся факты. Оттуда же открывается вид на собственность. И раньше бывало, что вне службы чекист думал не о путях спасения государства, а о собственной карьере, и искал пути «наверх». Нынешняя ситуация абсолютно не препятствует этим мыслям, а наоборот, увеличивает возможность «отличиться». С виду происходит стратегия невмешательства, на самом же деле, глубоко внутри чекисты, справедливо рассматривая себя как часть номенклатуры, давно присматриваются к «теплым» местечкам.

«В отличие от сырьевиков и губернаторов спецслужбы по большому счету остались голодными. И, значит, гораздо более боеспособными. К тому же они объединены в жестко организованные военизированные корпорации. За последние два года представители спецслужб практически оккупировали аппараты Кремля и Белого дома, то есть в еще большей степени расширили свой контроль над государственной машиной. При такой физической форме и организационных возможностях спецслужбы автоматически стали фаворитами в борьбе за наследство Ельцина» [4.79].

Вот к чему КГБ стремился и вот чего он достиг.

Политическая, управленческая, экономическая, финансовая, научная, продовольственная, информационная, психологическая, экологическая безопасность страны сведена к минимуму — как раз настолько, чтобы числиться на работе и получать зарплату. Происходит полное рассекречивание не только отдельных «изделий», факт существования которых не афишировался, но и целых отраслей; несанкционированные контакты с иностранцами и с внутренним врагом — с теми, на кого заведены дела агентурной разработки; отсутствие противодействий директорам (в том числе и в оборонной промышленности), решившим «обанкротить» предприятие с целью приватизации (которых можно было бы вполне привлечь к ответственности по статье за вредительство); путем разного рода невинных опросов, тестирования, психологических исследований ведется дополнительная разведка.

Специфика госбезопасности позволяет нам пока только задавать вопросы, но все ответы на эти вопросы со временем мы обязательно получим. Вот лишь два из них:

• газета «Версия» [4.80.С.18], например, сообщает, что Руст перелетел границу по указке из Кремля, причем утечка информации могла произойти и со стороны офицеров КГБ;

• кого охранял и с кем, соответственно, был связан лейтенант 9-го управления В. В. Ряшенцев, который после этого смог вывозить танки Т-72? Сейчас этим не удивишь, но тогда — в 1990 г., после статьи «„Спрут“ под семафором» в «Советской России» это всколыхнуло всю страну…

КГБ, равно как и любая другая спецслужба, это такое учреждение, где работать с фактурой гораздо интереснее и познавательнее, нежели заниматься рассмотрением правовых и нормотворческих аспектов его деятельности. Разумеется, говорить об этом возможно только соблюдая норму секретности и понимая, что даже то, что легко вычисляется со стороны или при небольшом погружении (скажем, в моем случае — при работе журналистом по криминальной тематике о многих секретах рассказывалось весьма и весьма доверительно), является охраняемыми государственными тайнами.

Если кратко обозначить сами подходы к информации о персоналиях, интересующих обычно спецслужбы (а не только КГБ в упомянутые годы), то выглядит это так: всегда иметь под рукой минимум сведений о каждом, и при этом иметь четкие представления о наиболее интересующих.

Что касается первого, то это выглядит так: и КГБ, и МВД имеют базу данных обо всех взрослых гражданах — эти данные дают сами граждане при получении паспорта, они в электронном виде заносятся в базы данных, обрастают сведениями о ближайших родственниках, судимостях. Одна из областей применения этого банка данных, например, при поступлении на работу в МВД — проверка наличия судимых родственников, что называется, «до седьмого колена».

Но некоторые категории граждан интересуют контрразведку особо. Это большой процент секретоносителей, которые ставятся на особый учет. Также интересуют лица, нарушавшие законодательство (либо близкие к этому, но предупрежденные в установленном порядке, скажем, согласно подписке о секретности, не имевшие право на контакт с иностранцами, но установившие его, при этом ничего секретного в разговоре не выдавшие и поэтому получившие предупреждение). Их также ставят на учет. Как правило, каждое подразделение спецслужб, работающее на том или ином направлении, имеет свой контингент, некоторые лица одновременно состоят даже на нескольких учетах одновременно.

Такова картина в целом. Ничего плохого, равно как и ничего хорошего, здесь нет — это обычная практика всех спецслужб мира. Каждое государство не только имеет право на подобное ведение дел, но оно обязано защищаться, в том числе имея информацию обо всех интересующих его внутренних элементах. Всякие же протесты по этому поводу, желание знать, что о тебе сообщают в различные инстанции, в конечном итоге только расшатывают государство, которое является защитником перед лицом внешних и внутренних опасностей.

По всей видимости, информационно-аналитические системы Комитета первыми начали создаваться в Москве. Во-первых, и необходимость в этом была острее — огромный конгломерат с самым большим числом жителей, значительное число объектов оперативного обслуживания и наличие тут же центрального аппарата неизбежно требовали повышения концентрации внимания и более совершенной информатизации: «Создали информационно-аналитический центр, внедрили в работу систему „Беркут“ с необходимым банком данных. Начали работать две электронно-вычислительные машины. Уже на первом этапе все эти новшества дали весомые результаты. Теперь у нас без волокиты и бюрократизма решались все оперативно-справочные вопросы. С помощью ЭВМ появилась возможность решать сложные задачи. По системе „Беркут“, кстати сказать, было написано и издано Высшей Школой КГБ научное издание с рекомендациями по внедрению подобных систем в местных территориальных органах КГБ.

<…> Эта система работы может развиваться и приносить пользу, если действует творческая мысль аналитиков и пытливые устремления квалифицированных оперативных работников» [4.82.СС.252–253]. Во-вторых, под рукой оказались специалисты, которые хорошо справлялись с поставленной задачей. Один из них имел статус заместителя начальника Управления КГБ по Москве и Московской области: «Генерал-майор Александр Борисович Корсак. По образованию инженер-кибернетик. Работал вторым секретарем МГК ВЛКСМ. По моей просьбе откомандирован в Московское Управление КГБ. Квалифицированный инженер. Он отвечал за оперативно-техническое подразделение, информационно-аналитическую систему и оперативное подразделение. С большим вниманием осваивал чекистскую работу, пользовался авторитетом в коллективе, уверенно становился умелым руководителем» [4.82.С.294]. Сразу после «путча» А. Б. Корсак выдал довольно подробную информацию о деятельности Московского управления КГБ в памятные всем дни августа 1991 г., пытаясь сохранить свое кресло [4.83.С.3]. Такого рода подстраховка не помогла, и по итогам служебного расследования, проведенного Внутренней Комиссией по расследованию деятельности Комитета госбезопасности во время попытки государственного переворота (председатели комиссии: с 22 августа по 1 сентября 1991 г. — Г. Ф. Титов, с 1 сентября по 25 сентября 1991 г. —А. А. Олейников) генерал-майор А. Б. Корсак был уволен из органов приказом Председателя КГБ В. В. Бакатина [4.77.С.73].

Можно предположить, что «рекомендации по внедрению подобных систем в местных территориальных органах КГБ» были приняты к исполнению и что местные органы КГБ также имели подобную базу данных. Во всяком случае, в конце 1990 г., отвечая на вопрос обозревателей газеты «Аргументы и факты»: «Правда ли, что в конце 60-х - начале 70-х гг. в КГБ были разработаны и запущены компьютерные программы „Снег“ и „Весна“, накапливающие досье на подавляющую часть взрослого населения страны?», заместитель Председателя КГБ СССР, начальник Второго Главного Управления КГБ СССР генерал-лейтенант (с января 1991 г. — первый заместитель Председателя КГБ СССР, генерал-полковник) В. Ф. Грушко ответил: «Названия „Весна“ и „Снег“ принадлежат не компьютерным программам, а ЭВМ. Вычислительная машина „Весна“ и ее модификация „Снег“ выпускались с середины 60-х гг. Минским заводом им. С. Орджоникидзе и использовались различными министерствами и ведомствами, в том числе КГБ. Они изготавливались в ограниченных количествах и по своим характеристикам (см. „Энциклопедию кибернетики“ под ред. В. М. Глушкова, Киев, 1975, с.184) не могли быть использованы для обработки больших массивов данных, тем более для организации досье на десятки миллионов граждан. Таких систем у нас никогда не было.

Естественно, КГБ накапливает информацию, в том числе и в автоматизированных системах. Однако речь идет только об иностранных и советских гражданах, занимающихся преступной деятельностью, борьба с которой находится в компетенции органов госбезопасности. Поэтому там имеются сведения на тысячи сотрудников и агентов иностранных спецслужб, террористов, контрабандистов, валютчиков и т. д., но отнюдь не на миллионы лиц» [4.84.С.6]. Число лиц, которых ставили на оперативный учет и за которыми «присматривали», было и в самом деле не так уж и велико, во всяком случае, в документе с грифом секретности «ОВ» («Особой Важности») Председатель КГБ СССР В. А. Крючков докладывает М. С. Горбачеву о том, что «…взяты под контроль в связи с высказываниями террористических намерений 130 граждан СССР. <…> Контролировалось поведение 140 граждан, высказывавших намерения захвата воздушных судов» [4.85.С.93]. Такого рода «откровения» от руководства спецслужбы указывают, что наша трактовка в общем-то верна: знать (иметь представления) о каждом, но знать все о наиболее интересующих.

Системы данных давали возможность ускорить процесс допуска вновь принимаемых на работу в закрытой сфере (военное и ядерное производство, научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки (НИОКР), политическая сфера) и получить разрешение на выезд за границу. В настоящее время режим секретности сильно размыт, и ущерб от этого просто невосполним.

КГБ внимательно изучал внешнюю среду как в пределах «железного занавеса», так и за рубежом. Но только не самое себя. Пропагандистские сборники не могли заполнить информационный вакуум. И, перефразируя известные слова Ю. В. Андропова, можно сказать, что КГБ не знал самого КГБ. Хотя если бы координацией информационных потоков доверили заняться хотя бы одному специалисту в области оргпроектирования, он мог бы им помочь так же существенно, как RAND Corporation помогала ЦРУ или Совету Безопасности США. Помощь могла быть оказана и в другом. На 1991 год в Комитете действовало около 5000 инструкций, которые утверждались Советом Министров или Председателем самого КГБ [4.77.С.47]. Конечно же, ни один из комитетчиков никогда не видел всех этих инструкций. До каждого из них информация доводилась только «в части его касающейся», что и порождало определенный хаос.

И каждому человеку со стороны, да еще пришедшему на самую вершину руководящей пирамиды, это становилось очевидно: «До прихода в КГБ я был уверен в огромных интеллектуально-аналитических возможностях этой организации. Скажу прямо, меня ждало разочарование. Только чуть более года назад было создано Аналитическое управление, которое не успело встать на ноги. Деятельность информационно-аналитических подразделений, существовавших практически в каждом управлении, и ряда научных институтов никем по-настоящему не координировались. Почти необработанные информационные потоки сходились на столе Председателя КГБ, который отбирал, какая информация достойна внимания высшего государственного руководства.

После того, как я первые дни в КГБ получил буквально горы всевозможных, как скоро выяснилось, во многом повторяющихся сводок, как правило дающих те сведения, которые уже прошли по средствам массовой информации, я понял прежде загадочное для меня поведение моего предшественника. Где бы ни находился Крючков (на сессии, на съезде, на заседании Совета безопасности, всегда ему в чемодане приносили гору бумаг, и он сидел и спокойно читал, расписывая резолюции. Только сейчас я оценил этот по своему рациональный стиль.

<…> Мыслить широкими политическими категориями разрешалось только на Старой площади, а роль КГБ сводилась в первую очередь к постановке первичных данных и реализации уже принятых решений» [4.77.СС.44–45].

При таких условиях спасти систему от всех угроз было невозможно.

А как в этом отношении обстояло дело на Западе? Владимир Арсеньевич Рубанов, работавший аналитиком в одном из институтов КГБ (где от него избавились за то, что отстаивал свое мнение, после чего, кстати сказать, в 1988–1990 гг. он оказался под началом В. В. Бакатина — в бытность того министром внутренних дел, стал начальником Аналитического Управления КГБ осенью 1991 г., а впоследствии Заместителем Секретаря Совета Безопасности РФ) утверждал, что были «разработаны планы превращения Соединенных Штатов Америки в государство нового уровня. Так называемая инициатива Гора включает в себя решение проблемы профилактики „заболеваний“ государства. Это болезни, которые связаны с процессами ее информатизации: организационный маразм, информационный склероз и финансовый тромбоз» [4.86.С.419].

В то время к КГБ внимательно присматривалась РЭНД Корпорация. Как заявляли лица, допущенные на главную кухню, где делалась политическая погода, «первое, что мы увидели, были публикации „Рэнд“ о КГБ» [4.87.С.14].

КГБ считывал (терминология комитетчиков) информацию, уделяя больше внимания количественным показателям, которые, естественно, только росли и создавали радужную картину сплошных успехов, в ущерб качественным. Многие индикаторы, которые вполне могли регистрировать и учитывать картину угроз безопасности, не принимались во внимание. В конце концов профессионалы с Лубянки проиграли в проницательности тем, кого считали дилетантами. Ими оказались «…французские журналисты, писавшие в начале перестройки о том, что очагом контрреволюции в СССР является штаб коммунизма, ЦК КПСС» [4.88.С.4].

Любопытна структура 5-го идеологического Управления КГБ СССР, переименованного в 1989 г. в Управление «3» (защита конституционного строя), которое оказалось, по сути, на острие атаки:

• 1-й отдел — интеллигенция и печать (с 1989 г. — отдел по работе с антисоветскими организациями за границей);

• 2-й отдел — национальные отношения;

• 3-й отдел — не сообщается (с 1989 г. — неформальные объединения и организации);

• 4-й отдел — церковь, секты;

• 5-й отдел — организация преступлений и массовых беспорядков;

• 6-й отдел — борьба с терроризмом;

• 7-й отдел — по рассмотрению анонимных жалоб;

• 8-й отдел — контроль за еврейскими каналами международного обмена;

• 9-й отдел — (до 1989 г. не сообщается, затем) молодежный;

• 10-й отдел — (до 1989 г. не сообщается, затем) аналитический;

• 11-й отдел — спортивный (а после 1989 г. — совместных предприятий).

Цит. по:[1.СС.35–43].

Вроде бы формально все правильно: основные направления закрыты, и ничто не должно вызывать опасений. На самом же деле порог безопасности был давно пройден, и никакие переустройства уже не могли спасти страну и Комитет от глобального поражения.

Информационные потоки спецслужб, в отличие от других государственных организаций и учреждений, никогда за всю их мировую историю не ограничивались пределами аппарата. Контрразведку всегда интересовало мнение масс.

КГБ СССР, равно как и другие спецслужбы мира, это не только Лубянка, большие и малые «серые дома» — это еще и разведывательные позиции в интересующих структурах. Существенную изначальную роль играла агентура. От нее шла первичная информация, с которой потом и работали в различных подразделениях КГБ. В терминологии Ю. В. Андропова это звучало «от противника». Внутренняя агентура, по сведениям, полученным от информированных людей, насчитывала большой процент будущих «агентов влияния». При этом мы понимаем, что т. н. «инициативщики», по собственной воле ставшие агентами — это в какой-то части пришедшие по заданию; подставленные же под вербовку могут оказаться и двойными агентами; и лишь совсем незначительное число могут оказаться искренними людьми, стремящимися помочь своей стране. Информаторы КГБ вели свою работу среди настоящих диссидентов, потом они поэтапно перехватили инициативу, заняли лидирующие позиции и объявили себя демократами.

Общий же список агентов КГБ и одновременно самых больших активистов «перестройки» насчитывает 2200 чел. В закрытых документах консультативного центра «Фонд эффективной политики» часто мелькают отрывочные сведения по персоналиям с указанием конкретной клички.

Двойной агент КГБ-ЦРУ — явление закономерное для истории мировых разведок: «Диссидентская деятельность не препятствовала им сотрудничать и с ЦРУ и с КГБ, нередко одновременно.

Деятельность интеллигенции „малого народа“, диссидентов, агентов советских и зарубежных спецслужб переплеталась в немыслимые сочетания: еврейская диссидентка, жена А. Сахарова Е. Боннэр и поэт Е. Евтушенко сотрудничали с КГБ и вместе с тем были самыми шумными антисоветчиками» [53.Т.2.С.467].

Во всех случаях сотрудничество всегда требовалось подкрепить письменным документом, поэтому мы сочли необходимым привести здесь соответствующие расписки:

Расписка для КГБ СССР:

«Я, (фамилия, имя, отчество) выражаю добровольное согласие оказывать органам КГБ помощь и содействие. Вопросы, которые мне станут известными в связи с даваемым мне поручением, обязуюсь хранить в тайне, свои письменные сообщения буду подписывать псевдонимом „Имярек“. Дата». Цит. по: [30.С.170]. «Я, Иванов Иван Иванович, изъявляю добровольное желание сотрудничать с органами госбезопасности (вариант: помогать органам КГБ в их работе). Об ответственности за разглашение факта сотрудничества предупрежден. Даваемые мною материалы буду подписывать псевдонимом Веснин. Число. Подпись» [1.С.57].

Расписка для ЦРУ США:

«Контракт на вербовку.

• 1. Я, (фамилия, имя, отчество, должность или звание), настоящим предлагаю свои услуги правительству Соединенных Штатов Америки отныне и впредь, начиная с 19.. года. Обязуюсь служить этому правительству верой и правдой и приложить все силы для выполнения приказов, переданных мне представителями данного правительства.

• 2. Обязуюсь работать на правительство Соединенных Штатов Америки от их имени в СССР, пока моя работа будет нужна. После я обращусь к правительству США с просьбой предоставить мне и членам моей семьи политическое убежище и гражданство этой страны, а также положение в соответствии с моим званием и оказанными услугами.

• 3. Впредь считаю себя солдатом свободного мира, борющегося за дело человечества в целом и за освобождение народа России, моей родины от тирании.

• 4. Настоящим заявляю, что подписываю этот акт, осознавая всю его важность и проявляя собственную волю». Цит. по: [4.89.С.277].

Да, жизнь многих из этих деятелей «переплеталась в немыслимые сочетания».

«Кузницей кадров перестройки в КГБ, по-видимому, стал отдел по борьбе с сионизмом. Глубоко вникая в этот вопрос, изучающий его офицер не мог не понять, что он сам находится внутри этой структуры. Бросаясь к Андропову за разъяснением, он встречал его ироничный взгляд из-под очков и делал свой жизненный выбор. Тех, кто сопротивлялся — задвигали, тех, кто покорялся — возносили.

Вот почему Андропов <…> фигура для левой прессы неприкосновенная.

Вот почему никогда не предававший КГБ Калугин на своих выступлениях говорит: „Не спешите осуждать Андропова. Его подлинная роль еще далеко не раскрыта“» [4.90.С.3].

…Предавший СССР, но «не предававший КГБ Калугин»…

Можно ли было бороться и победить в результате двойной (тройной) игры с существовавшим подпольем в СССР и в восточноевропейских странах? Опыт первых лет спецслужб Советского Союза утверждает, что можно. Тогда была проведена операция «Трест», в ходе которой в СССР была создана фиктивная организация, наполовину состоящая из реальных белогвардейских заговорщиков и наполовину из контрразведчиков. Эта организация была по сути громоотводом от реальных и потенциальных шпионов, террористов и диверсантов.

Конечно же, с тех пор навыки усложнились, и ЦРУ внимательно занималось идентификацией оппозиции, но даже тени желания «поиграть» с КГБ не наблюдалось. Наоборот. Пятое управление само стало управляемым. Что там, в этой самой «пятке» (так пренебрежительно называли его на сленге контрразведчиков) произошло, когда и как ее стали водить за нос «ведомые», сказать будет возможно лишь при наличии всех документов и свидетельских показаний. Но факт есть факт: именно эта компания первой переметнулась на сторону демократов. Причем это было сделано гласно и открыто. Первыми «ласточками» стали полковник в отставке Я. Карпович, действующий подполковник А. Кичихин, бывший следователь УКГБ по Москве и Московской области, в том числе и по делам диссидентов, а с марта 1990 г. — депутат Моссовета от блока «Демроссия» Е. Савушкин. Впоследствии эту разновидность предательства мягко назвали «волной отступничества» (термин Е. М. Альбац) [1.С.190].

Свои особые связи друг с другом имеют все спецслужбы мира. Бывает так, что они санкционированы высшим политическим руководством стран, бывает, что нет. ЦРУ и КГБ не были исключением в интересующие нас годы. Скорее наоборот…

И связи эти приобретали иногда самые причудливые формы.

До сих пор остается тайной обстоятельства исчезновения из Москвы резидента ПГУ в Лондоне, полковника КГБ и одновременно агента английской разведки О. А. Гордиевского, которого, заподозрив в работе на противника, вызвали в СССР. Он почти сразу почувствовал угрозу разоблачения. В Москве за ним установили наружное наблюдение, выявить которое опытному разведчику, несколько раз бывшему в загранкомандировках, не составило труда. По установкам КГБ офицер, заметивший за собой слежку, обязан немедля сообщить об этом начальству, ведь «топтуны» могут быть как свои, так и чужие. Гордиевский же, явно засветив соглядатаев, только еще больше занервничал, но рапорта от него так и не дождались. После чего Крючков распорядился наблюдение снять.

Англичане из московской резидентуры упаковали Гордиевского в багажник автомобиля и вывезли его в Финляндию. В руководстве госбезопасности никого не насторожили сигналы из контрразведки о поспешном рейде двух машин с номерами посольства Великобритании из Москвы в сторону Ленинграда.

Высшее руководство КГБ много контактировало с внешним миром по долгу службы. В основном это делалось и делается повсюду в мире только с санкции вышестоящего руководства. Таковы правила. Но иногда действуют и без особых правил…

Значимый характер имели встречи между товарищем В. А. Крючковым и его американским коллегой мистером Робертом Гейтсом.

Как сообщается в книге самого Р. Гейтса «Из тени», первая встреча между ними состоялась в Вашингтоне в модном ресторане Maison Blanche в декабре 1987 г. при посредничестве советника президента по национальной безопасности К. Пауэлла [4.91.С.16].

Обращает на себя внимание то, что тогда В. А. Крючков занимал должность начальника Первого Главного Управления (внешняя разведка), а Р. Гейтс был заместителем директора ЦРУ. Менее чем через год — в октябре 1988 г. — В. А. Крючков становится Председателем КГБ СССР. Отметим, что особого смысла менять в это время человека на таком посту не было. Обязанности по-прежнему мог бы исполнять и В. И. Чебриков: еще год он будет занимать пост секретаря ЦК КПСС, Председателя Комиссии ЦК по правовым вопросам. Могли быть и другие кандидаты на пост Председателя КГБ, как из партийного аппарата, так и из самого Комитета, в том числе и не из Москвы, а с периферии. Но тем не менее этот пост занимает именно В. А. Крючков. Это тем более удивительно на фоне того, что после избрания Дж. Буша-старшего на пост Президента именно Р. Гейтс становится Директором ЦРУ и руководителем всей разведки США. Можно ли сделать предположение, что именно эти рандеву сделали их первыми лицами в спецслужбах? — Почему бы и нет: для возможной последующей согласованности и скоординированности взаимное доверие было наипервейшим условием.

О второй встрече в публикации не говорится ничего, однако сообщается, что была третья — в феврале 1991 г. И на ней уже в общих тонах речь шла и о будущем ГКЧП. [4.91.С.18].

Еще одна встреча В. А. Крючкова — с отставным руководителем итальянской военной разведки адмиралом Фульвио Мартини — состоялась в первую неделю июля 1991 г. Сразу же после беседы адмирал вместе с супругой вылетели в Рим. Как сообщается в публикации, первый контакт между ними состоялся в мае 1990 г. Предлогом была информация о том, что во время чемпионата мира по футболу арабские террористы собирались предпринять ряд акций против советской сборной из-за произраильской позиции руководства СССР [4.92.С.4]. Автор книги «Тайные битвы XX столетия» придает этой беседе ключевое значение [10.С.300]. Книга, кстати сказать, посвящена деятельности масонов на территории России.

Согласитесь, что хотя между спецслужбами не велась открытая война в явном виде, идея их примирения в духе «нового мышления» и «народной дипломатии» была не такой уж простой задачей. А вот задача контактов и объединения на какой-то пусть самой зыбкой основе КГБ и ЦРУ выглядела вполне необходимой. Более того, без этого и вся «перестройка» выглядит какой-то неполной. Задача трудная, но разрешимая — как раз такие ставятся перед RAND Corporation и решаются ею. И она действительно успешно справилась с этой задачей, конечно же, с активной помощью с советской стороны.

Делалось это следующим образом. Во-первых, RAND Corporation вышла на авансцену и стала самым активным посредником в деле объединения КГБ-ЦРУ, ни один шаг не проходил без ее участия, об этом мы скажем ниже. Еще одна структура, активно работавшая над этим — некая американская общественная организация «Поиск общей платформы» (ее глава — некто Джон Д. Маркс). Во-вторых, с советской стороны был выбран координатор встреч не напрямую из спецслужб или других учреждений с сугубо государственным статусом, а, как ни странно, такой орган, как «Литературная газета». Советский Комитет защиты мира упоминался в числе организаций-контактеров с советской стороны, но его представители в прессу не попали, хотя, возможно, в Штаты и ездили…

Итак, официальная заявленная цель — тот самый «поиск общей платформы». Подлинная цель — контакты по линии КГБ-ЦРУ.

В RAND Corporation хорошо понимали, что ничто не сможет так хорошо объединить «заклятых друзей», как наличие нового общего врага. И такой враг был найден, правда, назван несколько расплывчато: «международный терроризм». Однако, когда в это понятие начали вкладывать конкретное содержание, то оказалось, что оно полностью соответствует американским представлениям: «Саддам Хуссейн», «Ливия», «палестинские террористы». Те же, кто реально угрожал СССР — афганские «борцы за свободу» и «закавказские инсургенты» — в этот список не попали.

Первая встреча состоялась в редакции «Литературной газеты» в начале января 1989 г. Координатором принимающей стороны выступил политический обозреватель Игорь Беляев, автор провокационной статьи «Ислам», заложившей начало конфликтов по оси «мусульмане»-«остальные», о чем мы еще скажем [61.С.187]. Присутствовали ученые, дипломаты, журналисты, юристы. Сотрудников госбезопасности на той встрече еще не было. Американскую сторону представлял упомянутый Д. Маркс, заведующий политическим отделом RAND Corporation Брайен М. Дженкинс, ряд других лиц [4.93.С.14].

В других СМИ отчетов об этом я не встречал — делу был придан характер «незначительного».

Вторая встреча состоялась полгода спустя. Теперь приглашали американцы, но не в Вашингтон, а в знакомую нам Санта-Монику (штат Калифорния), в штаб-квартиру RAND Corporation. Среди советских участников — все тот же Игорь Беляев, журналисты, юристы-международники, политолог, переводчики. И среди них два генерала КГБ — В. Звезденков и Ф. А. Щербак. О первом известно не так уж много, сообщают, что Валентин Звезденков — специалист в области борьбы с терроризмом. Щербак Федор Алексеевич (1918–1998) — генерал-лейтенант, заместитель начальника ВГУ (контрразведка); начальник 6-го Управления (защита государственных секретов в экономике). (Отметим, что ездил он в эту командировку, находясь на службе, в действующий резерв был отправлен в 1990 г., его сменил на посту генерал-лейтенант Н. А. Савенков.) Выбор этих лиц для контакта, разумеется, был согласован с американской стороной — иначе они не получили бы визы. Среди американских участников — все те же лица, к ним добавились: Уильям Колби — бывший директор ЦРУ и Рэй Клайн — бывший заместитель директора ЦРУ [4.87.С.14].

С тех пор прошло немало времени, контакты перешли в раздел теснейшей дружбы, и приобрела она следующие формы: «Кремль пошел на беспрецедентное сближение с США в вопросах действий американских спецслужб в России. Так, утверждают, что Кремль согласился на развертывание при посольстве США одного из подразделений ФБР (Федеральное Бюро Расследований — гражданская контрразведка США — А.Ш.) в задачу которого входит поиск и выявление лиц, подозреваемых в террористической деятельности и скрывающихся на территории России. Это подразделение не только получило право вполне самостоятельно вести эти расследования на территории России, но и, по согласованию со спецслужбами России, проводить специальные операции для задержания и вывоза этих лиц на территорию тех стран, которые официально разрешают деятельность ФБР США на своей территории. Иными словами, любого из нас, заподозренного в „нелояльности“ к Америке, могут затолкать на улице в автомобиль, усыпить и вывезти в ту же Литву или Эстонию, где официально оформить задержание и передачу США. Утверждают, что одной из первых таких операций ФСБ-ФБР была операция по „выманиванию“ на территорию США и последующему аресту там нескольких российских хакеров, чья деятельность весьма беспокоила американцев…» [4.94.С.1].

На эту публикацию ФСБ РФ и ФБР США никак не отреагировали. Молчание — знак согласия? Видимо, действительно, для того чтобы подчинить своей воле спецслужбы РФ и других стран СНГ (за исключением только, по всей видимости, Беларуси), полностью попрать всякий суверенитет России американские спецслужбы и начинали «дружить» еще с КГБ СССР.

Характеризуя это явление в целом, можно указать на главное, а именно на то, что задача А. Н. Яковлева — это продолжение жречества М. А. Суслова и идеологическое прикрытие действий М. С. Горбачева.

Заявить о себе как о самом преданном слуге антирусских сил, чтобы быть «замеченным», — такая задача не была поставлена перед А. Н. Яковлевым кем-то со стороны. Это задача была, скажем так, — для себя, для собственного карьерного роста. А. Н. Яковлев «показал себя» на этом поприще, опубликовав в «Литературке» свою известную русофобскую статью «Против антиисторизма».

Подготовленный читатель знает, как важно при научной работе или дискуссии сразу оговорить тот тезаурус, которым потом будут пользоваться ее участники в своих доводах. Соответственно, настолько же важно в такой области открытой политики, как идеология, найти, выдвинуть, обосновать, а после использования отбросить как ненужное массу штампов, которые должны на первом этапе легко «запасть» в головы миллионов и повести их в нужном направлении. Посему важнейшей задачей идеологов «перестройки» и их лидера — А. Н. Яковлева — было сделать именно это, понимая, что «первое условие успешного разрешения любой крупной общественной проблемы заключается в том, чтобы дать ей правильное имя. Правдивое имя делает народ единым и сильным. Ложное — превращает его в толпу, неспособную к самостоятельному мышлению. Это хорошо понимали те, кто назвал нашу войну с Германией „Великой Отечественной войной советского народа“. Но это так же хорошо понимала шайка политических паскудников, называвшая, вслед за А. Н. Яковлевым, „реформами“ воровскую „распродажу советской империи“. Правдивое название того, что происходит нынче с Россией, звучать будет скорее всего так: продвинутая фаза национальной катастрофы. Ее главной, если не единственной, первопричиной явилось беспрецедентное предательство национальных интересов узкой кликой партийных вождей, совершенное под флагом реформ» [39-2.С.5].

Так, например, сегодня оценивают термин «перестройка» якобы созидающе-строительного характера: «…Термин, отмечу, сам по себе масонский» [13.С.3]. Поэт, член редколлегии журнала «Молодая гвардия» Валерий Хатюшин называет «перестройку» — «переделкой строя» [4.95.С.248. прим.].

Взять еще столь же часто повторяемое слово, как «демократия». Русские по большей части понимали и понимают его буквально как «власть народа», то есть всех взрослых, вменяемых жителей страны. Националисты трактуют это понятие как власть только своего народа. Американцы под «демократией» понимают режим, благоприятный для США. Если где-то правительство проамериканское, то там есть демократия: «Да, он — сукин сын, этот Девалье, но он — наш сукин сын!» Если антиамериканское — то тогда, извините, но демократии нет! Какая ж это демократия без Америки!

В задачу А. Н. Яковлева входила подмена понятий на таком уровне, чтобы народ, спохватившись, не поинтересовался: а какие, собственно говоря, цели у перестройки, к чему мы придем, что будет знаменовать конец перестройки: «…Отсутствие открыто предъявляемых целей, подмена их популистской демагогией означает на деле сокрытие подлинных целей, носящих настолько антигуманный характер, что их необходимо скрывать как можно более тщательно. Вот почему мы заявляем „Нет!“ любой демагогии и требуем обсуждения целей по существу, исходя из реальности и построения программ, исходя, в свою очередь, из этих реальных целей, т. е. системно, концептуально». (Цит по: [36.Ч.1.С.234]

Многочисленные исследователи и мемуаристы отмечают огромную роль СМИ в «перестройке». В задачу Яковлева входило внушить свои перестроечные идеи в более или менее явной форме журналистам и главным редакторам, с тем чтобы они потом скопировали их в своих миллионах статей, теле- и радиопередачах. Отметим, что в одну из задач этих мини-яковлевых входило и «сглаживание», «нивелирование» шероховатостей, накладок и попросту проколов в реальных операциях «перестройщиков». СМИ выдавали информацию уже исключительно в заданных, выверенных параметрах.

Людьми А. Н. Яковлева была решена и такая тонкая, согласованная с единым центром задача по одновременной дискредитации марксизма и практике построения социалистического общества в СССР: «Идеологи твердили об усовершенствовании социализма с помощью демократии, а „независимые“ СМИ подвергали жесткой критике существующее общество и то прошлое, которое привело к такому обществу. Но их борьба напоминала известный эстрадный аттракцион — борьбу нанайских мальчиков, имитируемую одним специально одетым человеком. Обращают на себя внимание особенности этой борьбы. Идеологи вели „защиту“ социалистического строя заформализованными, стершимися от постоянно употребления фразами. Обтекаемые стандартные, не несущие реального содержания речи вызывали оскомину и ассоциации с пережевыванием жвачки. Они вызывали естественную антипатию. Но это было не идиотизмом, а преднамеренной политикой горбачевцев» [42.С.174].

Задачей А. Н. Яковлева было найти, установить и закрепить мосты между западными советологами и «пишущей братией» в СССР. Нельзя сказать, что сама теория подобных методов в стране не была известна, но она у нас не была глубоко проработана, против нее не было надежных механизмов защиты. Справка на этот счет выглядела следующим образом. «Белая» пропаганда: «Ведущаяся по открытым для всех и официально зарегистрированным каналам, источник которой не скрывает своей принадлежности и ясно обозначает ее» [4.96.С.349]. «Серая» пропаганда: ведется по каналам, «чья истинная принадлежность замаскирована» [4.96.С.356]. «Черная» пропаганда принадлежит «лицам и группам в той аудитории, на которую ведется пропаганда» [4.96.С.357].

Внезапная и резкая открытость западных советологических источников, подталкивание к сотрудничеству наиболее «созревших», прозападно настроенных журналистов и их «коллег» с учеными степенями, а затем в соответствии с эффектом домино и других, прежде нейтрально-инертных собратьев по «пишущему цеху» привели к тому, что переводилось и воспроизводилось один-к-одному, тиражировалось и комментировалось все прежде запретное и крамольное. Только на Западе успели написать: «Все империи рано или поздно умирают!» [4.97.С.92] (при этом автор ссылается на: The Soviet Union & the Challenge of Future? P. 345 vol. 1, Ed. by A. Stromas & A. Kaplan. N-Y, 1988), как птенцы гнезда Яковлева послушно повторяют это заклинание. Если в свое время написано было на Западе в ведущем советологическом журнале «Советские исследования», что «финансовые и прочие ресурсы распределяются по союзным республикам не в соответствии с экономической целесообразностью, а по политическим критериям» [4.97.С.89] (ссылка на: Soviet Studies, № 1,1968), то почему бы это не подтвердить двадцать лет спустя, впрочем, это касается не только демократов, но и используемых русских патриотов, что значительно повышает «объективность», но звучит крайне не ко времени. Косвенным доказательством участия ЦРУ США в нашей перестройке может служить и то, насколько совпадала риторика. Так, например, директор ЦРУ У. Кейси называл Среднюю Азию и Казахстан «мягким подбрюшьем» [60.С.297]. А. И. Солженицын в своем опусе «Как нам обустроить Россию» называет этот регион «южным подбрюшьем», и далее это название подхватывают все московские СМИ. Советские журналисты превратились в продолжение западных советологов. Первые пользовались зарубежными источниками и наработками в «своих» материалах, это заметно проявлялось в том, что в соответствии с западной терминологией указывались марки оружия, названия учреждений и их подразделений, через западную транскрипцию указывались русские фамилии, что приводило к ошибкам в написании. (Явление, обратное этому: транскрипция англоязычных и прочих имен в более «русифицированные». Например, имя К. Райс вначале писали буквально: Канадалецца [6], затем его превратили в Кондолизу.)

На страницы советской прессы вышли единицы из советологов [4.98; 4.99.СС.113–116; 4.100.С.3; 4.101; 4.102.СС.23–29; 4.103; 4.104.С.10; 4.105; 4.106.СС.77–85; 4.107.СС.5–6], но резонанс от их деятельности был весьма значительный — как использовать разрушительный потенциал, их не нужно было учить. Такую сторону «гласности» мы справедливо назовем уже англоязычным glastnost. (В то же время стоит отметить, что начались и явления «зеркального» порядка: издание книг, в т. ч. и массовым тиражом, публикация материалов советских ученых за рубежом. При этом такого рода деятельность всегда рассматривалась как всего лишь оплата за специфические услуги на территории СССР, но мы в рассматриваемом контексте еще дополнительно смеем утверждать, что прежде всего речь шла о выдаче ценной информации.)

Была и еще одна задача у А. Н. Яковлева. О ней рассказал один из объектов ее выполнения академик Г. Л. Смирнов, занимавший должности директора Института философии АН СССР (1983–1985), директора Института марксизма-ленинизма (1987–1991) и работавший в ЦК КПСС: «Однажды Яковлев попросил меня изобразить на бумаге сущность переживаемого момента и значение демократических преобразований. Эти мои писания послужили поводам к интересным и тяжелым разговорам с Яковлевым. Ход моих рассуждений был таков (записи сохранились). В любом государстве, особенно в таком, как наше, осуществление назревших производственных, экономических задач в огромной степени зависит от дееспособности политических институтов. Нельзя сказать, чтобы в стране никто не говорил, не сигнализировал о назревших переменах. Говорили государственно-хозяйственные деятели, ученые, журналисты. Но этого не хватило для эффективного преодоления консерватизма и бюрократизма центральных ведомств. Недоставало именно влиятельных и достаточно демократических институтов, которые могли бы добиваться необходимых изменений и сами проводили в жизнь новые идеи. Не было законов, которые позволяли бы Советам действительно стать органами самоуправления. В свое время об этом сильно беспокоился Ленин.

В одной из бесед по поводу моей записки Яковлев высказал мысль о том, что выход из положения в создании многопартийности или лучше — двухпартийности, на американский манер. Только взаимная критика политических партий, смена ими друг друга у власти избавят нас от болячек. Идеи эти были известны, но я в своем видении будущего связывал решение проблем с активизацией масс, свободой критики вообще и в средствах массовой информации в частности. А механизм смены лидеров видел в законодательном ограничении сроков пребывания политических деятелей у власти. Установление же двухпартийного правления, тем более многопартийного, чревато опасным потрясением для нас. Во-первых, инициатору многопартийности у нас грозит немедленная кара. Во-вторых, никакой двухпартийности у нас не получится, партии начнут расти как грибы, и произойдет великий хаос. В-третьих, насаждение многопартийности искусственным путем чревато катастрофой. Многопартийность после долгих лет правления компартии грозит неизбежной заменой коммунистов у власти, приходом к власти партий буржуазной ориентации. А такая подвижка внутри страны будет поддержана материально и духовно Западом, в чем мы убедились на опыте Венгрии, Чехословакии, Польши. Все это означает, что встанем перед угрозой реставрации капитализма.

Разговор происходил во время прогулки по заснеженным дорожкам дачного парка. Изложив свои соображения, я ждал его ответов. Да. Возможность реставрации существует, согласился он. Ну и что? Коммунистическая партия должна доказать свою правоту делами, своей политикой. На другие соображения он отвечать не стал.

Помолчав, я спросил его: „И как же ты себе это мыслишь? Как отдаленную возможность или как ближайшую перспективу?“ На что он так же спокойно ответил, что это возможно и в настоящее время. Тут уж я не сдержался и заявил: „Ну, до этого тебе не дожить“. Ответ его был не менее поразительным: „Почему не доживу? Вполне могу дожить“. На этом прогулка наша завершилась, беседа тоже.

Яковлев человек по преимуществу серьезный, но мог и любил позубоскалить, пошутить, разыграть кого-нибудь, рассказать байку. Но в данном случае я поверил ему и сокрушенно думал, что он так и считает, как говорит. Однако казалось, что это лишь теоретические размышления, мне ни на йоту не приходило в голову, что именно он когда-нибудь и станет способствовать осуществлению высказанных идей» [4.108.СС.169–170]. Каков был скрытый подтекст такого обращения А. Н. Яковлева к автору процитированного отрывка? По моему разумению, одним таким действием А. Н. Яковлев добился одновременно нескольких целей, что, кстати сказать, является непременным условием любой успешной политической акции. Г. Л. Смирнов — один из умнейших (пусть и немного по-своему) людей эпохи. Именно из числа людей умнейших, но не все знающих. И А. Н. Яковлев прежде всего зондирует, как отнесется искренний коммунист к самой постановке «крамольного» вопроса. Это первая цель. Вторая: без особых усилий добиться проработки этого вопроса до конца и очень качественно, используя огромный интеллектуальный потенциал собеседника. При этом, повторяю, Смирнова использовали «втемную», не говоря о подлинной цели таких разговоров, не посвящая в свой замысел. Предполагаю, что не только один А. Н. Яковлев должен был проводить подобные «опросы» и не только одного Г. Л. Смирнова «опрашивали».

Был ли сам А. Н. Яковлев профессионалом идеологического фронта или пользовался чужими наработками и был послушным исполнителем воли западных «действительных тайных советников»? Я склонен думать, что годы учебы в Колумбийском университете и работы в ЦК КПСС не прошли для него даром. Одним из доказательств этого предположения может служить его деятельность в Чехословакии в 1968 г. Как свидетельствуют документы, А. Н. Яковлев и один из заместителей председателя Госкомитета по телевидению и радиовещанию СССР разработали план по созданию на территории ГДР радиостанции «полулегального характера, выступающей от имени преданных делу социализма работников идеологического фронта Чехословакии. Такая радиостанция необходима для передачи материалов, которые в нынешних условиях не могут быть по политическим соображениям переданы официальным московским радио <…> Нельзя исключить, что деятельность этой радиостанции может вызвать известные протесты со стороны КПЧ и правительства ЧССР. Однако, <…> деятельность такой радиостанции, за выступления которой мы не будем нести формальной ответственности, не только оправдана, но и необходима» [4.109.С.397].

Налицо пример осуществления приемов из области т. н. «серой» пропаганды.

Мифы перестройки и гласности

На Западе о России писали черт знает что — все зафиксировать, перечислить и учинить подробное разбирательство не удалось бы никому. Можно лишь отметить, что когда на Западе писали о том, что по улицам русских городов бродят медведи, это было может быть самое объективное — такое иногда случается… Но «гласность» превзошла все мыслимое и немыслимое. Писалось, например, после известных событий, что Н. Чаушеску перехватывал наркотики из СССР, посылаемые через Румынию, а потом перепродавал их, что В. Е. Семичастный, будучи председателем КГБ, убивал и грабил евреев, приготовившихся в выезду в Израиль, что КГБ стал крупнейшим сутенером и к 1987 г. подготовил 12 тысяч проституток с целью заработать наличную валюту для финансирования своих операций (представляю себе, как просто было бы в этом случае для ЦРУ выявить всю агентуру КГБ).

И все же целый ряд самых больших мифов повторялся по много и много раз, буквально вдалбливался в головы, звучал по радио, показывался по ТВ, не сходил с газетных полос, повторялся на всех митингах.

Самый большой и самый разработанный миф о Сталине. Сколько в свое время, например, написали о том, что академик В. М. Бехтерев был якобы отравлен по приказу Сталина? За что? По мнению борзописцев [4.110.С.12] после медицинского освидетельствования диктатора он произнес слова: «Сегодня я осматривал одного сухорукого параноика». «Дальнейших проверок», как к этому призывал автор, заведующий отделом науки «Литературки», я в периодике тех лет так и не нашел. Да их никто и не проводил. Позднее на эту тему в печати появились уже совершенно категоричные сообщения [4.111.С.12]. «В 1927 году плохо чувствовавший себя Сталин попросил Владимира Михайловича Бехтерева обследовать его. После осмотра Бехтерев попросил Сталина выйти для проведения консилиума и сообщил своим коллегам, что случай хрестоматийный — у „сухорукого пациента“ классическая паранойя. <…> Кто-то из членов комиссии (для этой цели в нее включенный) доложил о диагнозе Сталину. Вскоре Бехтерев неожиданно умер [4.112.СС.14–15]. „Предания связывают со Сталиным смерть ряда известных и видных деятелей: <…> академика Бехтерева (1927 г.) <…> Все ли они были убиты Сталиным, проверить трудно, но и не учитывать предания нельзя“» [4.112.С.353].

Не так уж много людей должно было понять, что академик не мог сказать таких слов только потому, что обязан был беречь врачебную тайну. И ее выдача его же компрометировала. А уж потом объясняла странности в поведении Сталина. Но нужно было опорочить СССР, всю систему и ее прошлое. Поэтому на долгое время в сознание читателей вложили стереотип о Сталине как о психически ненормальном человеке.

И вот лишь в 1995 г., спустя столько лет, в интервью для «АиФ» внучка академика Наталья Петровна Бехтерева сделала следующее признание: «Это была тенденция объявить Сталина сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе мы бы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя врачебный долг. Какой врачебный долг? Он был прекрасный врач, как он мог выйти от любого больного и сказать, что тот — параноик? Он не мог этого сделать» [4.113.С.3].

Сей великий государственный муж был очень прозорлив и знал заранее, что так и будет: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее!».

Миф о ГУЛАГе. Кампания «АнтиГУЛАГ» обошла абсолютно все печатные издания вплоть до «Юного натуралиста» и «Крокодила». Особенно часто она «мелькала» в отчетах т. н. «Комиссии Яковлева» — Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 1930-1940-х и начала 1950-х гг., которая начала работать с сентября 1987 г.

И. Бестужев-Лада и А. И. Солженицын побили все рекорды, объявив о гибели 60 и 100 миллионов человек соответственно. Публикации [4.114.С.7] с точно приведенными цифрами о действительных потерях населения не остановили лжи — запущенный единожды поток не останавливается до сих пор.

Миф о «Дополнительных протоколах». Зачем вообще было нужно, чтобы какие-то давно забытые «Дополнительные протоколы» к Договору между СССР и фашистской Германией выносить на столь значительный уровень обсуждения? Да по той простой причине, что «Дополнительные протоколы» давали повод говорить о «незаконности» присоединения Прибалтийских республик в 1939–1940 гг. к Союзу ССР и таким образом формулировать предлог для требования их выхода из СССР, а следом за ними и всех остальных республик. Не менее важно было и то, что в этой истории присутствовала и польская сторона. Кто вообще первым поднял эту тему в связи с «перестроечными» процессами? Пока все указывают на В. М. Фалина, бывшего посла в ФРГ (где эта тема несколько раз обыгрывалась то в печати, то в мемуарах политиков), а в настоящее время — научного сотрудника одного из «мозговых штабов» в Германии. В своих мемуарах он вспоминает: «В 1986–1987 гг. я привел в движение все доступные мне рычаги, чтобы пролить свет на тайны предвоенной политики СССР. Готовность помощников генсекретаря Михаила Горбачева — Анатолия Черняева и Георгия Смирнова — действовать заодно вселяла надежды.

Когда весной 1987-го был созван партийный Олимп для обмена мнениями по данной теме, я счел свой долг почти выполненным. Поспешил. От присутствовавшего на Политбюро Смирнова мне известно, что все выступавшие, включая Андрея Громыко, с разной степенью определенности высказались в пользу признания существования секретных протоколов к договору о ненападении и к договору о границе и дружбе, заключенных СССР с нацистской Германией соответственно в августе и сентябре 1939 года. Кто-то из присутствовавших отмолчался. Итог подвел Горбачев: „Пока передо мной не положат оригиналы, я не могу на основании копий взять на себя политическую ответственность и признать, что протоколы существовали“.

Вроде бы забота о чести Отечества и государственная мудрость повелевали семь раз отмерить, прежде чем отрезать. Дебатов не было. И если бы спор даже развернулся, кто сумел бы подвергать сомнению утверждение Горбачева, будто советские оригиналы протоколов как в воду канули? Никто, кроме Валерия Болдина, хранителя высших тайн партии и государства. А он был приучен держать язык за зубами» [4.115.С.10].

В комментарии к мемуарам сообщается: «Версия В. М. Фалина о том, что М. С. Горбачев с 1987 года знал о содержании закрытого пакета № 34, подтверждается пометкой, сделанной на пакете рукой заведующего шестым сектором Общего отдела ЦК КПСС: „Доложил т. Болдину В. И. Им дано указание держать пока под рукой в секторе. Книгу можно вернуть в библиотеку. 10.7.87. Л. Мошков“. Но о какой книге идет речь в записке Мошкова? Это широко известные на Западе и еще в сталинские времена объявленные в СССР „фальсификацией истории“ дипломатические документы германского министерства иностранных дел, содержащие материалы о советско-германских отношениях в 1939–1941 годах. Впервые их предали огласке на Нюрнбергском процессе в 1946 году. В начале „холодной войны“ они были изданы на немецком и английском языках государственным департаментом США. Эту книгу и имел в виду Мошков» [4.116.С.10].

Послушаем теперь «хранителя тайн» В. И. Болдина, которому тюрьма развязала язык:«…Во второй половине 1980-х годов интерес к этим документам резко возрос. Когда я вступил в должность заведующего общим отделом ЦК, мне доложили, что секретные протоколы хранятся в архиве. Причем оказалось, что они не законвертованы, не имеют особых грифов и штампов, а потому могли быть доступны многим работникам ЦК. Я попросил, чтобы документы показали мне, и немедля пошел на доклад к М. С. Горбачеву. Секретные протоколы состояли, если мне не изменяет память, из двух листков текста, завизированных Риббентропом и Молотовым, а также довольно большой карты западных районов СССР и сопредельных стран, подписанной Риббентропом и Сталиным. Подпись Молотова на секретном протоколе была сделана латинскими буками. Главная загадка, которая всех сбивала с толку или была причиной сомнений в подлинности немецких копий протоколов, больше не существовала. Изменяя своим правилам, В. М. Молотов действительно подписался латинскими буками. Не думаю, что это случайность. В таких вопросах импровизаций не бывает. Скорее всего, он рассчитывал на то, что достоверность документа может быть поставлена под сомнение. Впрочем, Сталин не хитрил, и три буквы его имени и фамилии „И.Ст.“ на карте ставили все на места.

М. С. Горбачев внимательно прочитал протокол и развернул на столе карту со старой и новой границей СССР на западе. <…> Он не удивился наличию этих документов, скорее в его интонации было раздражение, что пришлось прикоснуться к прошлому.

— Убери подальше! — сказал он в заключение.

А между тем интерес к секретным протоколам в стране и за рубежом возрастал. Их стали искать В. М. Фалин, А. Н. Яковлев. Я доложил об этом М. С. Горбачеву, Он коротко бросил:

— Никому ничего показывать не надо. Кому следует — скажу сам.

Время шло. И вот на Съезде народных депутатов, где обсуждался вопрос о секретных советско-германских протоколах и о положении в Прибалтийских республиках, М. С. Горбачев неожиданно для меня сказал, что все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом» [7.СС.260–261].

Итак, после аппаратных игр, уже готовая к обкатке версия о протоколах почему-то оказалась темой номер один на Первом Съезде народных депутатов СССР с подачи прибалтов. Далее — это создание Комиссии под руководством А. Н. Яковлева, ее работа, заключающаяся в полугодовом поиске, отчет на Втором Съезде: «Подлинников не нашли!», потом требование: «Найти!» — и… находка за одну ночь!..

История глупая и запутанная, но затеянная с единственной целью — довести толпу до состояния возбуждения и наконец счастливого разрешения — хэппи энд!

Миф о помощи Запада. Главное содержание его заключено в фразе «Запад нам поможет». Эта фраза, как читатель помнит, взята из романа «Двенадцать стульев», произносилась она перед членами мифического «Меча и орала», целью которого было — ни много ни мало свержение Советской власти! Как перед героями сатирического романа, так и перед нами она звучала явно издевательски. Начало мифу положила статья в «Вашингтон пост» Директора Гарвардского института международного развития Джеффри Сакса. Западный экономист выдвинул идею о том, что СССР для успешного развития народного хозяйства требуется кредит в 30 миллиардов. Статью в России «заметили» и стали всячески пропагандировать, начались исторические экскурсы в послевоенную Европу, где был осуществлен план Маршала, с намеком на какие-то параллели. Шла обработка и поиск оправдания на самом высоком уровне: «Вы думаете, я экскурсии совершаю по западным странам? — оправдывался Михаил Сергеевич по поводу своих частых вояжей за рубеж. — Ошибаетесь. Выпрашиваю кредиты, экономическую помощь. Сейчас с итальянцами идут переговоры о кредитах. Западногерманские банки готовы нам помочь. Американцы заинтересованы в развитии экономических связей. Не бросит нас Запад на пути экономических реформ. Не в их это интересах. А мы получим передышку. Да и нам нужны мир, разоружение» [7.С.308]. Этот миф и эти слова М. С. Горбачева — не более чем прикрытие экономической войны против нас.

Продолжение этого мифа заключено в нынешнем мифе об инвестициях. Инвестиции — это не панацея даже в идеале, в реальности же это именно тот инструмент, которым обескровили нашу экономику. Вот один из примеров: «…Если взглянуть на ситуацию непредвзято, то легко увидеть, что за пять рыночных лет в крае выстроена классическая модель экономики колониального типа. А если совсем просто: гигантский „насос“, выкачивающий из недр края невозобновляемые природные ресурсы и перегоняющий их за границу. Нетрудно заметить, что подавляющая часть инвестиций, которыми так гордится губернатор Зубов, направлена именно на увеличение мощности этого „насоса“ и его пропускной способности. При таких-то темпах еще лет двадцать — и все, качать будет нечего» [4.117.С.7].

Миф о мафии. Что такое мафия? Не в том строгом понимании, что должна дать юридическая наука, а в достаточно обывательском понимании, как трактуют этот вопрос наши СМИ? Это преступное сообщество уголовников старой формации и «новых русских». Все те факты, что были написаны об отечественной мафии за последние годы, в основном правда, и я не собираюсь это оспаривать. Могу от себя добавить только следующее. Русская мафия глубоко интегрирована в наше общество. Если бы этого не было, то мафия не просуществовала бы ни дня. Более того, мафия несомненно имеет положительные свойства, она приносит определенную пользу людям. Общество в ней заинтересовано объективно. В доказательство можно сослаться на роман Марио Пьюзо «Крестный отец». К мафии обращаются в настолько же критических случаях, насколько и к официальным властям, особенно когда последние не берутся решать проблемы просителя или заявителя.

Безусловно, мафия это неизбежное зло, с которым необходимо бороться и как-то его регулировать (поскольку она «бессмертна»). Но валить все грехи на мафию в привычном порядке, как это делают журналисты с подачи пресс-служб МВД (я и сам работал журналистом и смею полагать, что знаю, как это делается), оказалось особенно выгодно тем, кто нанес вред стране в гораздо больших масштабах. Пока мафия «курировала» «теневиков» и первых «цивилизованных» кооператоров, пока мафия подбиралась к пакетам акций приватизируемых предприятий, номенклатура вывезла за рубеж столько государственных резервов, сколько никакой мафии и не снилось.

Мафия смогла завладеть значительной долей акций высокодоходных предприятий (Свердловск, Красноярск и т. д.), но номенклатура, переварив все то, что было захвачено ею на первых порах, перестроилась и остановила мафию, не дав ей обогащаться бесконечно. Мафия как таковая, чьи возможности ограничены, стала уже препятствием на пути номенклатуры к безграничному обогащению, и в нынешних условиях самоистребляемая и истребляемая извне она была превращена в пугало, в объект отвлечения СМИ. Со второй половины 1990-х гг. кланы через своих прикормленных слуг в правоохранительных органах начали «тотальную зачистку». Пресловутое «хождение во власть» преступности — это вообще несерьезный разговор. Все, что захватила себе мафия, — это кресло мэра заштатного, но сразу же прославившегося городишки, да пара мандатов депутатов разных уровней — все остальное цепко держит клановая «не привлекавшаяся» номенклатура.

Она нанесла вреда государству и обществу во сто крат больше. Журналисты же в свое время сильно раздули тему мафии, и их можно понять: стрельба зримее, чем тихая и не всегда доступная пониманию кабинетная возня, к тому же это на самом деле менее опасно для жизни. Увлечение этой темой на страницах газет выливалось часто в самые нелепые домыслы, вплоть до наличия у криминалитета сумм, сопоставимых с госбюджетом. Это привело к тому, что раздутая тема мафии позволяет Западу — с подачи «наших» СМИ — называть всю Россию не иначе как «русской мафией».

Миф о правовом государстве. Базовым образованием для основной массы работников всего правоохранительного конвейера является юриспруденция. Горе нам с этими юристами. И в этом нет ничего удивительного. Правоведение, которое изучается в соответствующих учебных заведениях, которое выдается за науку на разного рода кафедрах и даже в академических институтах, не есть подлинное знание права, это псевдонаука, обман, который хуже всякого незнания. В нашей, да и не только в нашей, юстиции нет ничего от Бога, зато есть нечто от людей.

В самом деле, не могу я никак понять, как за одно и то же преступление при схожих обстоятельствах — убийство, например, дают то десять лет, то еще сколько-то, то вообще могут выписать штраф. Кто возьмется объяснить этот парадокс? Кто объяснит это миру? По-моему, чтобы система была уравновешена и дееспособна, жизненно необходимо, чтобы за умышленное убийство четко выносился смертный приговор. Такое же наказание должно ждать насильника малолетних, участника террористической банды и т. д.…

Миф о демократии. Демократии в идеале нет нигде, в том числе и на Западе. При недавнем социализме было гораздо больше демократии, чем ныне — когда ее много только на словах. Демократия была выведена на подмостки в сценическом гриме и ярких одеяниях ровно настолько, насколько нужно было успеть уничтожить СССР. Ныне же есть «охлократия», так сказать, торжество «беспредела»…

Б. Н. Ельцин, например, получив власть, перешел на тоталитарные рельсы незамедлительно. Вначале робко — через попытку создания объединенного министерства безопасности и внутренних дел, потом настойчивей — через расстрел Белого дома (символа «демократии») и двух тысяч его защитников и свидетелей…

В годы т. н. «гласности» в демократической печати часто приводился довод в пользу выборных процедур, как гарантии счастливой жизни избирателей — проводилась прямая взаимосвязь между демократическим правлением и уровнем жизни. Конечно же, теперь, после получения плодов от такого рода демократического правления, практически любой здравомыслящий человек может указать на отсутствие этой взаимосвязи. Вот как объясняет сам смысл «демократии» достаточно поживший в условиях западной демократии А. А. Зиновьев: «…Термин „демократия“ не является научным. В силу аморфности его смысла и многосмысленности даже в рамках сочинений одних и тех же авторов. Мне встречались буквально десятки его определений. Это характерный термин идеологий.

Как образуется идеологический феномен по имени „демократия“? Отбираются некоторые черты западной государственности. Они идеализируются, и это преподносится как некая „демократия“. Берутся такие черты, как „многопартийность“, „разделение властей“, „выборы“, „публичность“ и т. д.

Эти признаки отбираются тенденциозно, и обозначаемые ими явления идеализируются. Встречали ли вы когда-нибудь на Западе такое определение демократии, в котором в числе ее признаков указывались бы тюрьмы, подавление, коррупция, закулисные сговоры, заведомый обман избирателей и т. д.? А ведь это — весьма существенные признаки западной системы власти, не менее органично присущие ей, чем прославляемые многопартийность, разделение властей и т. д. Но об этом идеологи „западнизации“ России не говорят» [4.118.С.2].

Как рассуждал в повести М. А. Булгакова «Собачье сердце» мыслящий (в отличие от Полиграфа Полиграфовича, которому ни одной мысли не приписывается, а только пакостные действия) пес Шарик: «Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция… Бред этих злосчастных демократов…»

Миф об открытом обществе. Этот миф имеет системный характер. Один из главных приемов мифотворчества — это подмена терминов и понятий. Можно выявить спекуляцию и при употреблении термина «открытое общество». Терминология здесь подразумевает, на первый взгляд, что «открытое общество» — это антитеза другой крайности — бывшему «железному занавесу». При этом подчеркивается существенный вред, который наносился нашей Родине излишней закрытостью. Еще раз повторимся, наоборот, система должна быть гибкой ровно настолько, чтобы пропускать внутрь все хорошее и придерживать (как минимум) все дурное. А т. н. «открытое общество» по отношению к России и всему миру приводит к тому, что приезжает — уезжает кто хочет, увозят — привозят что хочешь, и как результат — тотальный шпионаж, терроризм, ввоз ядерных и прочих отходов, словом — весь негатив остается у нас и попадает к нам.

Миф о гражданской войне. Гражданская война, которой нас все время пугают, не выгодна ни кланам из бывшего СССР, ни тем более Западу. По крайней мере, глобальная открытая война на территории почти всего СССР или России, как это было, например, в 1918–1922 гг. Войны малые, тлеющие, локальные — это пожалуйста. Если бы тотальная гражданская война была им нужна всерьез, они могли бы ее развернуть не единожды. И их технологии вполне позволяют это осуществить. Но в ситуации, когда вывоз невозобновляемых природных ресурсов хорошо налажен и расширяется, а доллары сыплются им в карман, никто из них начинать большую войну не намерен. Правда, в любой момент ситуация может измениться, и вот тогда гражданская война будет для них необходима, как воздух. С удержанием, конечно же, под контролем ракетно-ядерного оружия и АЭС. При этом, разумеется, нельзя полагать, что само наличие ракетно-ядерного оружия и АЭС гарантирует населению защиту от теоретической возможности развязывания глобальной гражданской войны. Переход от пассивности к активным действиям может произойти достаточно быстро и совершенно неожиданно. И вообще, нужно ясно осознавать, что Запад вполне может перейти к активным прямым действиям в любой форме, как в форме гражданской войны, так и в форме непосредственного военного вторжения. Поводом к этому может послужить все, что угодно. Но и «вне» и «внутри» прекрасно понимают, что к этому необходимо прибегать лишь тогда, когда исчерпаны все возможности непрямых действий.

Настоящим мы заканчиваем цикл глав о «жрецах» и об их производных — «мифах». И здесь нельзя не упомянуть о той пагубной роли, которую играют жрецы в формировании стиля и методов мышления «интеллектуальных низов», превращая изначально нормальных людей в объект своих политических игр, в зомби. Речь идет не просто о той или иной доли неравенства в обладании информацией — нет! Речь идет о настоящей интеллектуальной катастрофе. Речь идет о пропасти интеллектуальной и духовной деградации, в которую определенные лица умышленно толкают массы людей.

Если субъект управления пользуется наиновейшими интеллектуальными наработками, то объект управления в социальной сфере становится не способен даже на самые простейшие действия — всякие усилия наталкиваются на непреодолимые препятствия. Такие люди мало отличаются от неживых механизмов; они становятся объектом манипуляций любого сведущего человека как на выборах, так и при применении других, более протяженных во времени технологий социальной кибернетики; их понятийный аппарат ограничен минимумом терминов, причем их применение в силу искусственной внедренности может противоречить элементарному здравому смыслу. Естественно, в таких условиях те, кто владеет методологической информацией более высокого уровня, используют отставших в развитии как пожелают.

За многие годы рядовой обыватель под влиянием сусловско-яковлевской пропаганды был совершенно выведен из нормального восприятия мира и происходящего так, что он участвовал во всем происходящем, действуя себе же во вред. Он не мог и помыслить теми категориями, которыми оперировали за него в наших и заокеанских штабах «перестройки». Его использовали все, кто хорошо поживился за эти годы. Им манипулировали, им манипулируют, им будут манипулировать до тех пор, пока он не научится пользоваться простейшими логическими и системными понятиями, пока он сам не додумается до многих и многих вещей, не ответит самому себе на основные вопросы.

На сегодняшний день массы отучены мыслить не только по таким вопросам, как понимание сложных, динамических и противоречивых по своей сути современных общественно-политических процессов, но и на самом обыденном уровне. Вместо всего многообразия современных методов и подходов они в навязанных им рамках мышления пользуются только методом неглубокой аналогии («Чем А лучше Б?»), моралистскими оценками («Кандидат А — хороший человек») и сравнительным анализом («При Брежневе (или Горбачеве) было хорошо!»). И это в лучшем случае. Жертвы коммунистической и демократической пропаганды не имеют шансов принимать верные решения. Закончится ли это когда-нибудь?.. Нет, никогда… это будет только нарастать. И каждый должен крепко над этим задуматься.

Подготовка в СМИ

Август 1991 года — это именно тот кульминационный момент, когда по системе, предварительно доведенной до состояния неустойчивого равновесия, нанесли довольно слабый, но точно рассчитанный удар, в самое уязвимое место, этим ударом ее опрокинули, и она рассыпалась. Вся «перестройка», все предшествовавшие события стали прелюдией именно к тому, что было совершено в августе. Заданный ход событий привел ряд представителей высшей элиты СССР к такому решению, как создание ГКЧП. К этому времени роли были окончательно распределены и заучены. Кем-то — явно (через аналитические записки), а статистами — неявно, через СМИ.

Август 1991 года (Москва) невозможно понять без предварительного анализа процессов, произошедших в непосредственно предшествовавший период. В этом ряду апрель 1989 г. (Тбилиси), январь 1990 г. (Баку), январь 1991 г. (Вильнюс). И главное состояло в том, что правду о подготовке и проведении этих акций к моменту августа 1991 г. так еще никто толком и не знал. Все воспринимали их так, как это было задано их режиссерами. Все эти трагедии трактовались как «попытки Центра грубой силой остановить движения широких народных масс на пути к свободе и демократии».

Далее для полноты прогноза о неизбежности коммунистического реванша шло постепенное нагнетание этой темы в средствах массовой информации. «Первыми о неизбежном наступлении диктатуры предупреждали политологи Андраник Мигранян и Игорь Клямкин» [4.148.С.5]. Особое место заняла повесть обозревателя газеты «Московские новости» Александра Абрамовича Кабакова «Невозвращенец» (выход в свет в мае 1988 г.), где живописуется ситуация боев в Москве и всеобщая катастрофа. Она дорисовала картину специально для тех, кто обладал не столько фактологическим, сколько образным стилем мышления.

Здесь можно просто перечислить, как по нарастающей давался мониторинг и реальных событий, и провокационных действий, и тиражирования ранее добытых документов, лишь теперь оказавшихся «ко двору». Такое в 1990 г. допускалось в принципе.

«— На днях я слышал, что демократическое движение собирается организовать предупредительную демонстрацию, упреждающую, что ли, попытку военного переворота. Правда, там кое-кто говорил, что армия на это не способна, а вот КГБ — сила монолитная — такое совершить может.

— Полагаю, что сейчас это невозможно. <…> Однако, если появится по-настоящему сильная, конечно, консервативная фигура, то те, кто противится демократизации, пойдут за ней…» [4.149].

После такого рода предупреждений о грозящем путче противники перемен попали в стратегический капкан: отныне все сколь угодно слабые и трудно диагностируемые попытки сопротивления истолковывались как «прелюдия» путча. Даже события, не имевшие прямого отношения к будущему путчу. Так, например, в апреле 1991 г. в печати появились фотография и следующий комментарий: «Эти бронетранспортеры на днях появились в Чернышевских казармах. Подобные колонны сотен новеньких БТРов, въезжающих на территории других московских казарм, видели москвичи» [4.150.С.2].

Непосредственно перед событиями рассказали о том, как в случае чрезвычайных ситуаций должны в принципе действовать органы государственной власти на местах, создав при этом СЗ — «суженное заседание», в которое должны войти первый секретарь, начальник милиции и руководитель госбезопасности субъекта власти. «…Источник, пожелавший остаться анонимным, объясняет, что СЗ — это структура, которая готовит страну на случай „особого периода управления“. Объявить такой период вправе только правительство СССР, а поводом для введения „особого периода“ может быть „не только война“.

СЗ <…> действует на основе постановления ЦК КПСС и Совмина СССР от 19 июня 1984 г. и Указа Президента СССР от 12 ноября 1990 г., который называется „О возложении на исполнительные и распорядительные органы Советов народных депутатов функции по координации мобилизационной работы“ [4.151.С.7]. В одном из последующих номеров (в июле 1991 г.) та же газета публикует типовой план действий вышестоящих властей: „…При возникновении экстремальной ситуации <…> начинает действовать план операции „Метель“.

Если оперативную часть плана выполнить не удается, подключается Москва и вступает в действие план операции „Тайфун“, что означает как минимум дополнительную переброску подразделений ВВ или дивизии им. Дзержинского“ [4.152.С.15]. В статье подробно вскрываются состав, задачи, полномочия, структуры СЗ на местном уровне: „Как это делается. За последние годы изменилась сама концепция действий в чрезвычайных обстоятельствах. В конце 1950-х - начале 1960-х, несомненно, преобладала доктрина военного подавления массовых беспорядков, опробованная в „дружеских урегулированиях“ в Восточной Германии в 1953-м, в Венгрии в 1956-м. Этим опытом воспользовались и внутри страны при подавлении волнений в Грузии в 1957-м, в Новочеркасске в 1962-м. Милиция тогда должна была продержаться до прихода армии.

С начала 1970-х схема начинает меняться. Армия отодвигается на второй план, а функции оперативного реагирования постепенно переходят к МВД. Они осуществляются главным образом на двух уровнях — республиканском и союзном.

Устранение беспорядков возлагается на специальный сводный отряд милиции. Он комплектуется за счет переброски в место предполагаемых или уже происходящих событий групп и отрядов из прилегающих районов. Например, при возникновении экстремальной ситуации в Алма-Ате начинает действовать план операции „Метель“.

В город оперативно перебрасываются рядовой состав, служащие ВВ, курсанты училищ и школ милиции из Новосибирска, Ташкента, Караганды, Красноярска, Перми, Кемерова, Иркутска, Фрунзе, Барнаула, Душанбе, Омска. Если оперативную часть плана выполнить не удается, подключается Москва и вступает в действие план операции „Тайфун“, что означает как минимум дополнительную переброску подразделений ВВ или дивизии им. Дзержинского“ [4.152.С.15]. Приводится сама схема операции „Метель“ с указанием функциональных групп и их численности, при этом в примечании указывается, что из схемы убраны номера воинских частей и фамилии. В противном случае авторов публикации и редакцию можно было бы смело привлекать к суду за разглашение гостайны, а так они якобы балансируют на грани между „можно“ и „нельзя“.

Наконец, во вторую неделю августа появляется сообщение: „Над всей Россией — безоблачное небо“. Гидрометеоцентр» [4.153.С.1]. Гидрометеоцентр, как известно, занимается разведкой и прогнозом погоды. Упомянутый же центр, видимо, политической погодой.

Аналитическая подготовка

Если СМИ обрабатывали все население без исключения, то аналитические записки готовились для основных игроков.

Как именно готовилась американская сторона к августу, известно далеко не в той мере, которая необходима для того, чтобы эта подготовка стала прозрачной. На сегодня общественности представлен лишь один документ, разработанный в Штатах. (Приложение № 7). Документ этот весьма и весьма знаменателен. Можно отметить, что уровень работы американских аналитиков был таков, что, не владея в принципе информацией о подлинной роли М. С. Горбачева как «агента влияния» (в силу особой секретности), а для нынешних исследователей в России это является базовым представлением в их умозаключениях, американцы все же смогли на должном уровне дать советы первым руководителям своего государства.

Проект «путча» имел два варианта — с М. С. Горбачевым и без него. Мы знаем, что прошел первый вариант, но каковы были еще подварианты «без него», мы не знаем, даже учитывая сведения человека, ознакомленного с возможным развитием событий: «Когда мне задолго до путча в первый раз показали как возможные его сценарии, так и наши возможные контракции, у меня глаза разбежались. Чего тут не было: и сопротивление в Белом доме, и под Москвой, и выезд в Питер или Свердловск для борьбы оттуда, и резервное правительство в Прибалтике, и даже за рубежом. А сколько было предложений о сценариях самого путча! И „алжирский вариант“ — бунт группы войск в какой-нибудь из республик. Восстание русского населения в республиках. И т. д. и т. п. Но постепенно сценарии „сгущались“ и все яснее становилось, что все будет зависеть от роли самого Горбачева: путч будет или с благословения Горбачева, или под флагом его неинформированности, или при его несогласии, или даже против него. Самым благоприятным для нас был вариант путча „против Горбачева“. Мы ждали, что, скорее всего, таким он и будет. Но, может быть, нам удастся представить его в таком варианте — это будет большая удача. Поэтому даже если день, полдня будет „нестыковка“ путча и Горбачева — надо будет этим воспользоваться и ударить в эту щель. ГКЧП из всех возможных вариантов избрал такой, о котором мы могли только мечтать, — не просто против Горбачева, а еще с его изоляцией. Получив такой прекрасный пас, Ельцин не мог не ответить великолепным ударом. Я не хочу сказать, что все изложенные соображения были утром 19 августа за два часа „просчитаны“ среди десятков других вариантов. Работа велась в эти дни очень напряженная, но не на пустом месте» [4.154.С.5].

В. С. Павлов, комментируя эти признания Г. Х. Попова, пишет: «Осведомленность Попова в этих делах — вне сомнений, а цинизм откровенности понятен — победители делят лавры. Тем не менее осторожность и здесь не покинула Попова. Он лишь раскрыл секрет Полишинеля. Но ничего не сказал, кто его знакомил, а что еще важнее — из каких источников приходила информация. О том, какого рода указания получали информатор или информаторы, известно. Но кто они? Ответа нет» [48.С.80].

Во время своей рекогносцировки по СССР Джереми Израэль не отказал себе в удовольствии назвать вещи своими именами. А. А. Проханов вспоминает: «Помню июньский разговор в кабинете газеты „День“ с шефом американской „Рэнд корпорейшн“ Джереми Израэлем. На столе — нарисованная чернилами небрежная схема. Обозначен кружком „кремлевский центр“, представленный Горбачевым. Другим кружком обведен „параллельный центр“, представленный Ельциным. Третьим кружком отмечена „золотая гостиная“, из которой одна и та же группа советников управляла и тем и другим. Американец спросил, что следует сделать советникам, чтобы переключить властные полномочия от „Первого“ ко „Второму“: „Быть может, создать на несколько дней нелегитимную ситуацию, вывести <…> Горбачева, и в атмосфере социального хаоса замкнуть управление армией, КГБ и милицией на Ельцина?“» [4.155.С.1]. Любопытно в этом откровении то, что лицу, которое может считаться одним из вождей патриотов, выдается информация, могущая повлечь за собой действия упреждающего характера. Это может иметь двоякое толкование: либо все уже предрешено настолько, что можно говорить обо всем в открытую, либо — о максимальном доверии. В любом случае разработки по «параллельному центру» к августу подошли к своему логическому завершению — осуществлению на практике. Ибо «еще в 1989 году в экспертных группах Совета национальной безопасности США стали обсуждать идею о создании на российской почве параллельного союзному политического и экономического центра. <…>

В феврале 1991 года о ней активно заговорили в окружении Ельцина. К этому времени относится начало практической разработки варианта такого „центра“ в лице Ельцина и Верховного Совета РСФСР. При анализе политико-экономического содержания параллельного центра использовали суждения Г. Попова, незадолго до этого побывавшего в США. Там Попов имел контакты с государственным секретарем Бейкером, с его экспертной группой, был принят специалистами из ЦРУ и аналитиками из госдепартамента. Главным компонентом этого замысла являлось создание на территории Советского Союза разорванных, разделенных между собой рынков с равной ориентацией на российский и международный рынки. По задумкам авторов плана это означало бы необратимый развал „советской империи“» [35.Ч.1.С.42].

Напоминают и об исторической аналогии произошедших событий: «В XVI веке начальник английской секретной службы лорд Берли и его ближайший помощник Уолсингем решили устранить претендентку на престол Марию Стюарт. Но как это сделать? Взять и просто ее репрессировать — нельзя. Было решено „помочь“ ей организовать заговор против королевы Елизаветы. В окружение Марии внедрили агента Джифорда. Он умело подтолкнул людей Марии на организацию заговора и помог его разоблачить. „Гэкачеписты“ XVI века, в том числе Мария Стюарт, были казнены. В истории спецслужб это классический пример метода, который называется „Заговор в заговоре“» [4.156.С.2]. Несколько подробнее об этом историческом случае в: [4.157.СС.33–57].

«Горбачев образовал ГКЧП — вроде бы для того, чтобы удержать от расползания республики. Он объявил, что это будет орган, обязанный отслеживать положение. По его рекомендации в необходимых случаях будет вводится чрезвычайное положение. Были конкретно названы лица, включенные в состав комитета — Крючков, Язов (министр обороны СССР, Маршал Советского Союза. — А.Ш.), Пуго и другие, — изготовлены соответствующие бланки, печать и т. д.» [8.С.8].

Замысел состоял в том, что было решено создать следующую ситуацию. Следовало собрать воедино ту часть руководства, которая была однозначно против развала страны, дезавуировать ее и лишить власти и возможности общаться с внешним миром вообще или на период разгрома. Именно такова подоплека кадрового аспекта августовских событий 1991 года и устранения всех фигур, могущих потенциально помешать развалу СССР. Наиболее стойких лиц из числа тех, кто все понял, но которых не удалось уложить в сценарий, просто убили: Б. К. Пуго, С. Ф. Ахромеева. Это повлияло на неизвестных противников: они были запуганы. Остальная элита предала и СССР, и КПСС. И все последующее время — последние четыре месяца 1991 года больше уже формального существования СССР — подтверждает это. Не было адекватного сопротивления развалу: те, кто мог его еще оказать, оказались либо в тюрьме, либо в могиле. Если прежде мы еще могли наблюдать в руководящей элите страны такие группы: разобщенные патриоты, которых «вычислили» и «контролировали» наблюдатели; болото, которое постепенно сходило с позиций нейтралитета в сторону врагов сохранения Союза; «агенты влияния» и активно помогающие им клановые образования, то теперь первой группы практически не существовало: ключевые фигуры были устранены. (Отметим, что это уже была вторая столь массовая акция по устранению действительно советского руководства. В качестве первой можно рассматривать дисциплинированный исход из ЦК КПСС «группы пенсионеров» в апреле 1989 г.)

В дальнейшем необходимо будет еще и еще раз проанализировать август 91-го. По всей видимости, мы сейчас не сможем, даже перебрав абсолютно все методики, зная все приемы и проведя сопоставительный анализ, сказать, как это все задумывалось, как проводилось, что «получилось» и что «не получилось». Здесь еще много загадочных моментов как для исследователей, так и для западных аналитиков — да, да, они и сами еще до конца не знают, каких еще успехов, скрытых благодаря эффекту самоорганизации, они добились: «Я думаю, что анализ „путча“ еще предстоит: какую роль здесь сыграли секретные службы Запада и другие силы. Но здесь перепутались интересы Запада и Советского Союза, взаимоотношения многих сил, и не следует сбрасывать со счетов то, что участники этого переворота все-таки рассчитывали остановить сползание страны к катастрофе. Этот элемент тоже был. Но все было сделано глупо, нелепо, как будто бы заранее было нужно, чтобы „путч“ провалился. И я уверен в том, что именно на это и рассчитывали, чтобы предотвратить настоящий путч. Как, например, пожарники для тушения пожара устраивают встречный пожар. Это — провокация. Доминирующую роль во всем этом сложном сцеплении событий сыграла, по-видимому, провокация, чтобы победить настоящий переворот, который остановил бы движение страны к катастрофе. И это было возможно!» [21.СС.38–39].

В аналитической подготовке и разработке документов выделяются две группы, одна из которых была создана непосредственно при первом лице: «В 1991 году <…> чрезвычайные меры стали острейшей необходимостью для обеспечения подъема производства, строительства и структурной перестройки. Их разработка велась тремя группами специалистов под общим контролем и руководством Горбачева. Одну из этих групп возглавлял А. Тизяков, будущий член ГКЧП, другую — А. Милюков, тогда и сейчас верный советник вождей, президентов, спикеров, третью — В. Величко, первый заместитель премьер-министра [48.С.81].

Вторая группа — внутри центрального аппарата КГБ СССР. Ее условно можно назвать по имени ее главных участников — Жижина и Егорова: „…9 декабря <…> Крючков вызвал к себе генерал-майора КГБ Вячеслава Жижина — заместителя начальника Первого Главного Управления (разведка), в прошлом — начальника секретариата Председателя и полковника КГБ Алексея Егорова.

Крючков дал задание Жижину и Егорову (со ссылкой, между прочим, на поручение М. С. Горбачева) подготовить записку о первоочередных мерах „по стабилизации“ обстановки в стране на случай введения чрезвычайного положения.

Такая записка была ему представлена. А вместе с ней — проект указа Президента М. С. Горбачева и постановление Верховного Совета СССР о введении в стране чрезвычайного положения. По словам Егорова, одновременно с этим по поручению Горбачева некими другими товарищами готовились и документы о введении прямого президентского правления в Литве“ [1.СС.247–248]. „5 августа Крючков снова позвал к себе своего зама Грушко и уже знакомых нам Егорова и Жижина. Там же Павел Грачев <…>. На том совещании Крючков поручил подготовить еще одну, но уже более подробную аналитическую записку на предмет введения в стране чрезвычайного положения. Работу, — объяснил Председатель КГБ, — следует вести конспиративно. А посему Грачев, Егоров и Жижин отправились писать документ на оперативную дачу Второго Главного Управления (контрразведка), расположенную неподалеку от деревни Машкино, по дороге на Ленинград. Написали. И предупредили Крючкова <…>, что введение чрезвычайного положения может вызвать негативную реакцию среди некоторой части населения…“ [1.С.255].

Помощник начальника Второго Главного Управления (контрразведка) КГБ СССР полковник Егоров Алексей Георгиевич: „Впервые к разработке проблемы чрезвычайного положения в стране я был привлечен в декабре 1990 г. (т. 7, л.д. 7 — это ссылка на заведенное уголовное „Дело ГКЧП“. — А.Ш.) Примерно 15–16 августа <…> Крючков на этот раз поручил нам подготовить документ о первоочередных мерах экономического, социально-политического и правового характера, которые следует реализовать в условиях чрезвычайного положения (т. 7, л.д. 10) <…> Крючков достал из своей папки тот проект документа, который я и Жижин готовили перед встречей и, обращаясь к участникам, предложил ознакомиться с мерами, которые необходимо осуществить, вводя чрезвычайное положение. Хочу отметить, что на этой встрече документ еще не обрел название: „Постановление № 1 ГКЧП“ В тот момент мы его условно называли документом о неотложных мерах по стабилизации экономической и политической обстановки в стране“, (т. 7, л.д. 12)» [48.С.81]. Итак, документы группы Жижина-Егорова легли затем в документы ГКЧП, ныне каждый может с ними ознакомиться и сравнить с предпутчевским открытым документом ЦРУ. Интеллектуальная пропасть налицо.

К настоящему времени — десять лет спустя — стало известно, что существовало четыре варианта на случай критического развития ситуации: чрезвычайное положение в стране, чрезвычайное положение в Москве, прямое президентское правление в стране, прямое президентское правление в Москве. Датируются они декабрем 1990 г. [37.С.8].

После августовского «путча» начали готовить «путч» октября 1993 г. Именно так сейчас выглядит подготовка и публикация в начале октября аналитического документа «Угроза безопасности и необходимость сотрудничества республик». Речь шла о возможности реванша за неудачу августа, и документ предупреждал о возможности еще одного путча. «Сенсацией прошлой недели, бесспорно, стало появление на рынке гласности документа „Угроза безопасности и необходимость сотрудничества республик“. Он рожден в Аналитическом управлении КГБ СССР и рисует довольно мрачную картину нашего переполненного эйфорией сегодня, равно как и традиционно светлого завтра.

Документ этот был не один — он входил в целый пакет аналитических записок, подготовленных для нынешних и будущих парламентариев экспертами военно-политического отдела Института США и Канады АН СССР, Института Европы АН СССР, а также руководителями двух управлений КГБ СССР» [4.158.С.6]. Экономическое управление КГБ предупреждало о возможности энергетических кризисов в Москве и на периферии, а Аналитическое управление — как раз именно о возможностях коммунистического реванша.

Мотивы основных игроков

Третий звонок спектакля под названием «путч» прозвенел 17 июня 1991 г. на закрытом заседании Верховного Совета СССР. Председатель КГБ СССР В. А. Крючков довел до сведения депутатов записку в ЦК КПСС за подписью Ю. В. Андропова, подготовленную внешней разведкой, «О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан». Случилось это только тогда, когда развал СССР был предрешен. Скорее всего именно это событие можно назвать ключевым поворотом, а не те три дня в августе 1991-го.

Почему М. С. Горбачев взялся исполнять свою, пусть во многом и вне сцены, роль в августовском спектакле, раз она оказалась для него в результате самоубийственной? Мотивы его поведения могут быть только одни: он не сомневался в том, что он должен был еще оставаться «на плаву». Ему — ошибочно — представлялось, что из этой ситуации он должен был выбраться один, да еще и получив соответствующие политические дивиденды: «События августа 1991 года имеют свою логику и предысторию. Задолго до этой даты они продумывались и готовились самим Горбачевым, и не им одним. Для него же это имело глубоко личные причины и цели — сохранить и укрепить свою личную власть любой ценой. Необходимо было отвести нависшую над ним угрозу, указать „виновников“ провала в экономике и развала страны, уничтожить любые силы, которые на тот момент могли воспрепятствовать реализации его планов» [48.СС.12–13]. Страх М. С. Горбачева по прилете 21 августа 1991 г. из Фороса в Москву объясняется именно этим. Он его не разыгрывал. Ему говорили, что весь путч задуман только для того, чтобы свалить консерваторов, тот же премьер В. С. Павлов потребовал себе больше власти. Но убрали не только всех консерваторов, но и его самого. Он был уверен в успехе операции — ведь все большие и малые операции по разгрому СССР ранее прошли без сучка и без задоринки, и он всегда выходил сухим из воды, значит, должно получится и на этот раз.

Таковы были мотивы, по которым М. С. Горбачев повел свою игру, совершенно не замечая самоубийственности своей роли и того, как его использовали. И здесь в самую пору сказать, что его оценка как предателя интересов народа и страны хотя и во многом справедлива, но не всегда до конца объективна. Первым человеком, сказавшим это в открытую, был Государственный советник юстиции 2-го класса (что соответствует воинскому званию генерал-лейтенанта) В. И. Илюхин, который будучи начальником управления Генеральной Прокуратуры СССР по надзору за исполнением законов в КГБ СССР, членом Коллегии в ноябре 1991 г. возбудил уголовное дело против Горбачева по ст. 64 («Измена Родине»). Этим самым он выполнил свой гражданский и служебный долг и в тот момент это можно было только приветствовать, но с тех пор прошло много лет и «зацикленность» на такой оценке, во-первых, утратила свою остроту, а во-вторых, позволяет спекулировать на этой теме разным политическим деятелям, которые занимаются по сути тем же самым.

М. С. Горбачев еще на заре своей политической карьеры по сути начал игру, до конца не представляя всей сложности пути, в том числе и собственного. Он полагал, что раз он стал первым лицом в стране, то это означает, что ему принадлежит первая роль всегда, везде и во всем. Он не принимал во внимание, что есть способы, которые заставят его вернуться в прежнее состояние. Он еще мог позволить себе сказать по возвращении из Фороса на сессии российского парламента: «Всей правды я вам все равно не скажу», но это уже не было направлено против тех, кто им удачно манипулировал. Сама же фраза звучит двусмысленно: он и сам не знал всю правду тогда, не знает и теперь.

Что касается слов его оппонентов о нем как о предателе, то на мой взгляд, вынесение подобной сомнительной оценки на многомиллионную читательскую аудиторию и использование ее в своей аргументации научно несостоятельно (да в конечном итоге и безнравственно). Да, в нашей книге все рассматривается с позиций системности, и нужно сказать, что М. С. Горбачев во многом работал на внешнюю среду в ущерб Союзу ССР и при этом был согласен на все условия, на сдачу любых позиций, кроме тех, что касались его сугубо личных интересов. Да, он лишь самая видная фигура из многих и многих подобных ему лиц в элите СССР. Но основная масса авторов, пишущих о нем и том времени, дают ему оценку с позиций нравственных и эмоциональных, а не с точки зрения глубокого бесстрастного анализа. Ведь если вспомнить тот период, можно отметить, что по мере хода перестройки к нему присоединились миллионы людей, которые на референдуме 17 марта 1991 г. проголосовали за развал СССР. Людей же, которые действительно отстаивали сохранение Союза ССР, было ничтожно мало. И лишь эти люди имеют моральное право давать оценки подобного рода. Вот пусть они и только они и бросают первыми камни, я же на себя такую роль принять не могу.

«Постсоюзная» судьба М. С. Горбачева удачна. Но могли быть и альтернативы. Причем с любым исходом — если бы по сценарию заокеанских штабов «перестройки» было необходимо его устранение, то это сделали бы, и сделали бы не задумываясь. Это стоит четко понимать и помнить всем тем, кто еще когда-либо согласится на роль двурушника. И то, что при исполнении всех сценариев сохранили жизнь политикам сыгравшим двусмысленную роль — Президенту СССР М. С. Горбачеву, вице-президенту РФ А. В. Руцкому, Председателю Верховного Совета РФ Р. И. Хасбулатову совсем не говорит о том, что в следующий раз, когда по плану будет нужен не «Форосский плен», а нечто с кровавым финалом, то это сделают автоматически. И число «смертельных загадок» тогда будет расти в соответствующей пропорции. Так что, «господа политики», прежде чем надевать на себя маску и начинать играть, задумайтесь, кто эту маску с вас будет снимать.

Тут стоит обратить внимание на то, что у М. С. Горбачева не было достойного политического образования, чтобы научиться тонкостям управления. Имея его, можно было бы и остаться на плаву, и вести свою еще более тонкую, чем у тех же американцев, политическую игру. Но отсутствие такой политической культуры привело к тому, что он сам себя обыграл.

Будучи эмоционально восприимчив и внушаем, а потому управляем интеллектуально подготовленными и информированными людьми, он стал не на самый оптимальный в том числе и для себя путь. Отдельные процессы и акции не складывались у него в целостную прогнозируемую картину, если бы он видел обратную сторону явлений и процессов, тогда он вполне мог бы удержаться у власти.

Надо сказать, что и В. А. Крючков так же, как и М. С. Горбачев, полагал, что для него все обойдется. Для этого суфлеры приготовили ему успокоительную версию: «Пострадают все, кроме Вас. Вы нам еще нужны». По методу аналогии можно сделать предположение, что В. А. Крючкову говорили, что его отправят в отставку за то, что не заметил заговора. Накануне из-за разыграннной «неудачи» с Вильнюсом первого заместителя председателя КГБ СССР генерала армии Ф. Д. Бобкова отправили в отставку. (Журналистка «Московских новостей» Е. М. Альбац утверждает, что увольнение Ф. Д. Бобкова состоялось именно на основании того, что в Вильнюсе операция не отличалась гибкостью [4.159.С.15]. Сам же Ф. Д. Бобков утверждает, что увольнение состоялось 9 января 1991 г. [4.160.С.373]. Известные события в Вильнюсе произошли 13 января 1991 г.)

Обошлось ведь? Обошлось. И для В. А. Крючкова будет то же самое. И лишь потому, что эта затеянная чехарда должна была вроде бы отвечать его целям, он и приступил к игре. О том, что он окажется в Лефортово, он узнал уже в конце «спектакля» вместе со зрителями.

Мотивы Г. И. Янаева тогда были просты и ясны: сдержать грубой силой, подобно бульдозеру, хорошо организованное и четко направленное наступление. Однако вектор наступления был выбран безупречно, а сила его была такова, что любые, даже довольно правильные акции, направленные против Белого дома, были бы самоубийственными. Несомненно, желательным и малоконфликтным был бы путь договоренностей с региональными элитами, в том числе и в самой Москве. Однако проведение целеустремленной и тщательно продуманной политики с предварительной разработкой программ, чего не было сделано и без чего трудно было бы ожидать быстрых масштабных изменений к лучшему, оставалось за пределами интеллекта вице-президента СССР. Отсутствие у него политической проницательности образовало порог отставания — ГКЧП оставалось лишь беспомощно следовать за навязываемыми событиями. Вместо восстановления охранительной (защитной) и воспроизводительной функций страны произошел столь масштабный разлом, после которого СССР не подлежал восстановлению ни за какой сколь угодно долгий период времени и ни под каким видом.

Пожалуй, никто так не был заинтересован и в столь малой цене августовского политического кризиса, как Б. Н. Ельцин. Даже скорее всего ЦРУ было заинтересовано пусть и в небольшом, но более продолжительном конфликте — это еще быстрее добило бы Россию. Б. Н. Ельцину же конфликт обошелся ровно настолько, насколько ему это было нужно — власть к нему перешла.

А. И. Лукьянов всегда и во всем поддерживал все начинания М. С. Горбачева. Тот, в свою очередь, всегда и во всем поддерживал и самого А. И. Лукьянова. Какие бы вместе действия они ни совершали, они всегда шли рука об руку и нуждались друг в друге. Потому А. И. Лукьянов мог смело пускаться в любую авантюру вместе со своим напарником — он всегда мог надеяться на то, что М. С. Горбачев поможет ему. Он забыл, что, кроме такого своего рода «исторического» подхода, существуют еще и другие, он не учел тот фактор, что руководят еще и самим Горбачевым и что «Сам» может попасть в такой капкан, откуда выбираться придется в одиночку («Боливар двоих не увезет»), В реальной политике это бывает довольно часто. И потому А. И. Лукьянов мог спокойно ехать отдыхать на Валдай, не зная, что его роль расписана другими авторами сценария, а не его бывшим другом.

В таком же положении очутился и вечный ближайший помощник генсека В. И. Болдин.

Неожиданно для самого себя командующий Воздушно-десантными войсками генерал-полковник (на тот момент) П. С. Грачев явился одним из самых главных действующих лиц. (Хотя особого доверия у разработчиков спектакля он, видимо, не вызывал и посему был продублирован своим заместителем генерал-майором А. И. Лебедем.) Начало его части игры закладывалось еще на стадии разработки сценария ГКЧП со стороны КГБ, тогда на второй стадии работы группы Жижина-Егорова был приглашен третий участник — П. С. Грачев. Зачем понадобился командующий войсками ВДВ, который способен высадить где-то десант, захватить любой опорный пункт «одним полком за два часа», и не более того? Ведь это довольно грубая сила, и в принципе не годится для тонких операций, как написал актер и поэт Леонид Филатов в своей сказке «Про Федота-стрельца, удалого молодца»: «Генерал: Что дурак — не обессудь! У меня иная суть! Мне б куды-нибудь в атаку, аль на штурм куды-нибудь!»

П. С. Грачева в КГБ незаметно для него самого тонко обработали, ему показали все замыслы операции, ему была внушена его роль, причем под таким углом зрения, чтобы он уже сам потом разбирался, чьи приказы и как ему выполнять, а чьи игнорировать. И когда Б. Н. Ельцин позвонил ему утром, то решение, кому подчиняться, первому президенту еще РСФСР Б. Н. Ельцину или министру обороны Д. Т. Язову, у честолюбивого генерала уже «созрело». Предварительная обработка чекистов, конечно же, склоняла к первому варианту, что же касается второго, то наказание за прямое непослушание или «неправильное толкование» приказов могло быть только минимальным. А П. С. Грачев как никто другой предпочитал держать яблоки во всех корзинах. Если бы, кроме упомянутых, был еще и третий вариант, то он и там поимел бы свой интерес… «Никто танки к Белому дому не посылал. Ни для защиты, ни для нападения. Не было в том никакой необходимости. А потому и не было приказа. Это подсуетился генерал Грачев. „Верный воинской присяге“, он вначале активно участвовал в совещаниях у Язова и предлагал крутые меры, а потом мчался к телефонам докладывать Ельцину. Они были знакомы. Когда Борис Николаевич еще избирался в депутаты, то побывал в Пскове, где Грачев командовал дивизией ВДВ. Видно, крепко сошлись за столом. Но Грачеву надо отдать должное: все просчитал. Берет верх ГКЧП — первым окружил гнездо сопротивления. Побеждает Ельцин — я первым к вам пришел на помощь» [37.С.9].

Мы изложили причины действия лиц прямо или косвенно принимавших активное участие в ГКЧП. Мотивация же секретаря ЦК КПСС О. С. Шенина была другая: никаким образом не участвовать в путче и, наоборот, дистанцироваться от членов ГКЧП как можно дальше. О. С. Шенин занимал только один пост — партийный и он не хотел ни чем скомпрометировать себя и Центральный Комитет в случае возможной неудачи. Тем не менее это не спасло ни от разгрома КПСС, ни от ареста одного из секретарей ЦК. Причем желание Шенина было настолько велико, что это было отмечено практически сразу же: «Он полетел в Форос вместе с представителями ГКЧП. Но полетел не к президенту, а к генсеку. В последние месяцы Шенин был де-факто вторым лицом в партии. Вместо часто болевшего Ивашко он проводил заседания Политбюро и Секретариата. <…>

В ночь с 18 на 19 августа Шенин встречается с Кравченко (Председателем Государственного Комитета по телевидению и радиовещанию — А.Ш.) и передает тому для обнародования документы ГКЧП. Его роль в путче, как мы видим, меняется. Но в последующие дни он снова держится в стороне. <…> Как близость, так и отстраненность его от путчистов, видимо, не случайны.» [4.161.С.1].

Таковы вкратце были причины, которые заставили основных игроков начать политическую интригу, но подлинными хозяевами положения были совсем другие люди. Именно они играли этими политиками, как шахматными фигурами. Причем играли одновременно и черными и белыми. Поэтому результат был известен заранее. Как говорил в таких случаях герой фильма «Блеф», сыгранный певцом и актером Андриано Челентано: «Ставьте на „черное“, ставьте на „красное“ — все равно выпадет „zero“!»

Самое же виртуозное во всей этой комбинации было то, что политические пешки из ГКЧП этого не почувствовали и даже спустя годы считали, что вели исключительно самостоятельную игру и были инициаторами своего плана.

Три дня московского августа создали такой резонанс, что игра была кончена в кратчайшие сроки, вся страна и советский строй покатились в пропасть. После этого уже ничего не требовалось изобретать, чтобы их добить. Никто и ничто не могли спасти Союз Советских Социалистических Республик осенью 1991 года…

Вообще-то надо признать, что судьба высокопоставленных военных в Советском Союзе не жаловала. Если пуля не доставала на войне, — что с нее взять, там-то она дура! — то, значит, она находила их в «мирное время». Трагически, при практически не выясненных обстоятельствах погибли высокопоставленные советские военачальники Г. И. Котовский, Я. Ф. Фабрициус, Н. Э. Берзарин, С. С. Бирюзов. При этом мы не берем «загадок», лежащих во временных рамках 1937–1956 гг.

Пуго

Министр внутренних дел Союза ССР, член Военного Совета Московского ордена Ленина Военного Округа генерал-полковник Борис Карлович Пуго в августе 1991 г., пораженный открывшейся ему правдой, сказал о М. С. Горбачеве за день до своей гибели буквально следующее: «Он нас всех продал! Жалко — так дорого купил и так дешево продал. Всех!».

По версии следствия, престарелый полупарализованный отец жены вытащил оружие из руки самоубийцы и положил на столик. Сын и свидетель Вадим Борисович Пуго утверждает: «У меня нет сомнений, что они это сделали сами. Но у меня есть уверенность, что их к этому принудили.

Отец прилетел в Москву вечером 18 августа из Крыма. Он отдыхал в санатории „Южный“ рядом с Форосом <…>

Сразу по приезде отец выехал по звонку Крючкова. Я его не видел до 21 августа, когда вечером пришел к нему на работу. Стал спрашивать, что происходит. Он мне сказал:

— Пошли домой. Мне здесь делать сегодня уже нечего.

Дома ему было несколько звонков. А ночью отключили оперативную связь, ВЧ и еще один специальный телефон, защищенный даже от ядерного воздействия. Утром не работал и городской телефон. Не смогли отключить только телефон внутренней милицейской связи. По этому телефону утром были звонки. Звонили его замы, в том числе Ерин, который стал потом министром внутренних дел, еще несколько людей. Кто из них своими словами подвел его к самоубийству, я сказать не могу. О содержании этих разговоров знают только в оперативно-техническом управлении КГБ, которое наверняка тогда прослушивало его разговоры. <…>

Почему с самого начала возникли сомнения в самоубийстве? Отца нашли мертвым на кровати, а пистолет лежал на тумбочке довольно далеко от него. Засвидетельствовавшая это фотография обошла весь мир. Степанков и его команда выдвигали тогда разные версии, но все они выглядели неправдоподобно. Я тоже не мог найти объяснения. И только потом 89-летний дед, который после происшествия на год попал в неврологическую больницу, сказал мне, как было дело. Услышав выстрелы, он вошел в комнату. „Очень напугался, взял из руки Бориса пистолет и положил на тумбочку“» [4.162.С.10]. Чистая загадка!

Ахромеев

Если факт самоубийства Б. К. Пуго еще как-то правдоподобен, то в случае советника Президента СССР по военным вопросам, Маршала Советского Союза С. Ф. Ахромеева многие факты прямо указывают на убийство: «Странным до нелепости было „самоубийство“ маршала С. Ахромеева — повесился сидя, с двух попыток. Это случилось после того, как маршал подготовил текст своего выступления на Верховном Совете с призывом к депутатам остановить развал государства» [4.163.С.3]; «…Дочери говорят, что после первых дней состояние подавленности прошло. Отец приободрился, хотел обратиться к коммунистам, попытаться спасти Союз от развала. Утром 24 августа, когда он уходил на работу, внучка попросила его: покачай на качелях! Он ответил: „Вернусь с работы — покачаю“. Я никогда не поверю, что он уходил на смерть. Он ждал меня. Он попросил дочерей позвонить ему, как только мой самолет вылетит. Они позвонили ему в 9.30. и сказали, что мама вылетела. А через 10 минут, по официальной версии, он попытался покончить с собой. Можно в это поверить?

<…> Я не могу поверить, чтобы он это сделал сам и таким варварским способом…» [4.164.С.16].

Когда производили осмотр кабинета, то выяснили, что маршал покончил с собой со второй попытки. С первой не удалось — лопнул тросик, которым связывали бумаги в пачки. Больше такого куска тросика не оказалось — то есть он был, но в соседнем помещении, и надо было выйти за ним на минутку, но маршала уже никто не отпустил. Воспользовались еще более ненадежным средством — шпагатом…