Загадка Либастьяна, или происки богов

Глава 5. О пользе ночных посиделок в Вальморе

Элегор и Кэлер перенеслись в Вальмору, а если быть совершенно точными, в спальню несчастного агента, чей режим дня никак не совпадал с биоритмами господина, равно активного в любое время дня и ночи. Элегор вообще спал довольно мало, всего три-четыре часа в сутки, но скажи кто герцогу, что в этом он подобен воителю Нрэну, молодой бог мог жестоко оскорбиться. И, возможно, не зря. Если для воителя краткий отдых был следствием четкого распорядка, то для Элегора малая доля сна объяснялась кипучей, бьющей через край энергией.

Итак, Валькин Грюс еще только начал расстегивать рубашку, примостившись на краешке кровати и бросая нежные взгляды на свою худую пассию, когда его покой был нарушен вторжением богов.

— Мой господин, герцог, — довольно резво для своей комплекции подпрыгнув с кровати, пробормотал толстяк и устремился к Элегору. — Вы уже здесь! Но что же мы стоим, прошу, пройдемте в другую комнату, где будет удобней вести беседу!

Бормоча приветствия, Грюс начал теснить мужчин к двери, пока его начавшая беспокойно ворочаться любовница окончательно не проснулась. Не открывая глаз, женщина сонно пробормотала:

— Пухлик, что там такое?

— Все в порядке, Селедочка, спи, — торопливо отозвался Валькин и, выпроводив гостей в коридор, поспешно притворил дверь спальни.

Позволив агенту вывести себя из комнаты, Кэлер хлопнул Грюса по плечу и добродушно усмехнувшись, заметил:

— Ты не переживай так, мужик, не скинемся мы на твою деваху. Нас-то двое, а она у тебя эвон какая тощая! Да и не по вкусу она нам! Герцог и вовсе невесомых фитюлек любит, а мне баб пообхватистей подавай, — бог нарисовал на уровне глаз низкорослого Грюса некую геометрическую фигуру — не то овал, не то прямоугольник.

— Гномих что ли? — озадачился Валькин.

Кэлер заржал так, что толстые доски под ногами заходили ходуном, жалобно постанывая. Заразившись весельем принца, рассмеялся и Элегор.

— А ты шутник, малый! — отсмеявшись, утер слезы бог. — Ну а теперь скажи, где тут у вас подзакусить можно?

— Ночь на дворе уже, — неуверенно пожал плечами агент и для убедительности махнул рукой в сторону окна в конце коридора. — Все кабаки закрыты, кроме 'Приюта плотогонов', но там всегда шумно и об чужаков любят кулаки почесать.

— Где это место? — оживился Элегор. Молодому герцогу еще не успели приесться кабацкие драки, и пусть Мелиор разорялся о том, что нужно быть тихими и незаметными, но дать в ответ в морду, если попытались ударить тебя, — долг чести каждого!

— Кормят-то там хорошо? — уточнил главный интересующий его факт Кэлер.

— Неплохо, сытно, — машинально ответил Грюс. — А добираться туда не долго. Как из пансионата выйдете, до конца улицы спуститесь и налево в проулок свернете, — сделав короткую паузу, толстяк безнадежно спросил, словно уже чувствовал чужие кулаки на своих давно не битых ребрах: — Мне идти с вами, мой господин?

— Зачем? — к невыразимому облегчению Валькина отозвался Элегор с искренним недоумением. — Спи, а мы пока погуляем, осмотримся. Если что нужно будет, утром придем, обсудим.

— Хорошо, — кивнул Грюс, но не оставил некоторых подозрений на тот счет, что то, что является утром для герцога, не все сочтут таковым.

— Только деньжат нам местных подкинь, не к чему с чужими монетами светиться, — предусмотрительно попросил Кэлер и, вытряхнув из худого кошелька горсть монет, протянул их Грюсу для обмена.

— Нет, — быстро оценив состояние финансов принца, вмешался Элегор, достав из своих запасов изрядную пригоршню серебра. — Ты, Кэлер, мой спутник, а значит за все плачу я! Ступай, Валькин, поменяй деньги.

Взяв серебро, агент ненадолго исчез в своем кабинете и появился с замшевым кошельком приятной пухлости, набитым так плотно, что он почти не звенел.

— Вот, ваша светлость, — начал отчитываться Валькин. — Лоулендские короны здесь идут одна к семи местным серебряным тритонам, а за одного тритона дают пять золотых русалок. Медные называют тростник, и за одни золотой отсыпают тридцать монет. Вы дали мне шестнадцать корон, это сто двенадцать тритонов, я взял на себя смелость обменять три тритона на русалок и тростник. Это составило…

— Хватит, Грюс, — с легким раздражением прервал агента герцог. — Вот, Кэлер, держи, — забрав у толстяка кошель, Элегор, не считая, пересыпал примерно половину его содержимого в широкую горсть Кэлера.

Покинув стены пансиона, мужчины отправились на поиски кабака с романтичным названием 'Приют плотогонов'. Никаких фонарей Вальмора не знала. Мелкий булыжник под ногами освещался лишь призрачным светом звезд и большой зеленой луны, отчего все вокруг приобретало тинный оттенок, и редкие прохожие напоминали неупокоенные трупы, поднятые из могил каким-то особенно ретивым аниматором.

Рев голосов, горланивших сразу несколько песен, звуки ссоры и задушевных бесед на повышенных тонах, застольные крики, разносившиеся далеко по пустынным улицам указали богам истинное направление движения надежней любого заклинания поиска. Через пять минут мужчины стояли у двери из тяжелых, потемневших от времени досок, над которой раскачивалась вывеска, запечатлевшая дюжего дядю с внушительным дрекольем. Если б не символическое плавсредство под ногами и сине-зеленый цвет вокруг, типа на вывеске вполне можно было бы принять за разбойника с большой дороги. Во всяком случае, и комплекция, и дреколье, и разбойничья рожа у него были самыми подходящими. Это только больше раззадорило Элегора.

Он первым толкнул дверь на массивных латунных петлях, судя по царапинам на них, не раз выбиваемых из пазов, и вошел в ярко освещенное помещение, состоящие из нескольких соединенных низкими арками залов. Свет исходил от вмурованных в потолок и стены разнообразных ракушек, наипричудливейшей формы и расцветки, мерцавших в такт царившему гулу. От этого своеобразного дизайна 'Приют плотогонов' напомнил Элегору русалочий грот, правда, ни в одном гроте, если там конечно не сдох десяток русалок, никогда не было такого спертого воздуха.

— Хм, а Лейм утверждал, что цветомузыка — изобретение урбанистическое! — оглядывая трактир, удивился герцог.

— Молодой он еще, мало странствовал, — покровительственно отозвался Кэлер, входя следом и аккуратно притворяя дверь.

Из ночной свежести мужчины шагнули в тяжелый и густой, словно кисель, воздух, пропитанный запахом спиртного, мужского пота и съестного. 'Приют плотогонов' был битком набит людом, основную массу которого составляли мускулистые мужики и не менее фактурные, во вкусе Кэлера, бабы в одеяниях невообразимой пестроты, сравнимой разве что с яркостью Риковых фейерверков и ракушками, освещающими кабак. Богатая одежда: сорочки из дорогой тонкой ткани, щедро расшитые по вороту и рукавам жемчугами и бисером, пояса и жилеты, тяжелые от украшений, и даже самые простые укороченные штаны и рубахи из грубого полотна, подпоясанные разноцветными плетеными веревками, — все были сочны, колоритны и невозможно красочны. Раньше Элегор думал, что так одеваются только кочующие племена гадателей, циркачей и конокрадов, но теперь стало ясно, что ошибки свойственны не только слегка сдвинутому на техно-мирах приятелю Лейму, но самому герцогу. Бог невольно усмехнулся при мысли о том, что Рик и Джей в этой пестрой толпе смотрелись бы куда естественнее, нежели он и Кэлер, самым цветным из их общего гардероба была рубашка насыщенного синего цвета, ворот которой выглядывал из-под потертой черной куртки Покровителя Бардов.

При появлении Элегора, отличавшегося худощавым телосложением, сидевшие ближе к двери завсегдатаи притихли, подозрительно изучая чужака. Но когда за жилистым молодцом, расправив широкие плечи, прошествовал Кэлер, выделяющийся могучим телосложением даже здесь, народ вернулся к кружкам и возобновил свои разговоры.

В под завязку забитом втором зале лоулендцы отыскали свободный столик у самой стены, где, отпугивая посетителей, особенно назойливо и часто вспыхивали три крупные круглые ракушки с рожками и пупырышками ядовито-красного, изумрудно-зеленого и чернильно-синего оттенков. За двумя большими столами, между которыми и жался столик, гудело две чрезвычайно говорливые компании, словно состязающиеся друг с другом в способности произвести шум рекордной громкости.

В первой заводилой был мужик комплекции быка со старым, белым шрамом через все лицо, перебитым носом, пронзительными карими глазами и копной черных, словно присыпанных солью, волос, в которой позванивали просверленные монетки, ракушки и цепочки. Алая рубашка его словно сигнальный флаг маячила в общей пестроте.

Вторую возглавлял зеленоглазый дядя помоложе и постройнее, но с совершенно необъятными плечами, делавшими его верхние конечности более похожими на лапы примата, чем человеческие руки. Прическа этого типа состояла из массы закрученных в плотные жгутики светлых волос с вплетенными в них растениями (какими-то люминесцирующими водорослями) и ленточками. Такими же разноцветными ленточками с блестками был обшит его жилет, исконно черный цвет которого определить под силу было лишь очень внимательному наблюдателю.

Обе компании не только хлестали в три горла пенный напиток из здоровенных кружек, закусывая сочными колбасками, но и горланили песни. Как раз сейчас мужик со шрамом затянул, а братия залихватски подхватила:

Парень с вальморским аналогом дредов и его компания, перекрикивая конкурентов и отбивая такт кружками, еще громче загорланили свою куда более вульгарную песню схожей тематики, где русалок было несколько, и по отношению к плотогону вели они активные действия развратного характера.

К столику новоприбывших, поднеся первой шумной компашке очередную порцию пива, шустро протолкался молодой подавальщик с задорно вздернутым носом под россыпью крупных веснушек. Мимоходом вытирая руки о фартук, залитый спиртными напитками до твердого состояния, парень небрежно бросил:

— Чего вам?

— Пару кувшинов пива, — успев определить, что именно пьют в 'Приюте плотогона', потребовал Элегор, без лишней брезгливости водружая локти на липкую от подсохших и плохо вытертых пятен деревянную поверхность стола, отполированного поколениями посетителей. Хорошо хоть грязь не имела вековых наслоений.

Бросив сумку под ноги и бережно примостив у стены любимую гитару, Кэлер вытянул ноги, втянул носом воздух полной грудью и, улыбнувшись подавальщику, начал обстоятельно перечислять, отгибая пальцы массивного кулака:

— Мясца какого-нибудь посочнее с хлебушком, сырку остренького, колбаски поджаристой, яблок. Да тащи побольше, малый, кушать хочется.

В качестве стимулирующего средства монетка в пять тростников перекочевала в пальцы подавальщика.

— Пиво есть крепкое темное 'Дыханье тьмы' из гномьего Фракхардырдыга и нашенское 'Золотая роса', из мяса лучше рагу возьмите, телочка хороша, а кабанятина жесткая, как подошва. Своей что ли смертью помер секач? Сыр есть с перцем и тмином 'Купава', а еще пара головок голубого 'Солодка' осталось, тоже вкусен, — подробно отчитался парень, довольный мздой.

— Неси все, — с усмешкой великодушно разрешил Кэлер, подмигнув пареньку. И подавальщик, расплывшись в ответной искренней улыбке, испарился с феноменальной прыткостью.

Вернулся он поразительно быстро, сгибаясь под тяжестью огромного подноса. Элегор только подивился такому стремлению услужить и слегка позавидовал. Сам он, не прилагая специальных усилий, симпатию у людей вызывал редко. Гораздо чаще после нескольких минут или даже секунд знакомства они начинали шарахаться от него, как от опасного безумца, будто боялись подхватить какую-нибудь смертельную болезнь.

Запыхавшийся паренек сноровисто выставил на стол миски с дымящимся рагу, каравай хлеба грубого помола, огромную тарелку с несколькими кусами сыров и горой маленьких, только что снятых с огня и еще скворчащих колбасок, и в довершение ко всему вывалил горку мелких полосатых яблок.

Закончив выгружать еду, парень снова совершил чисто символическую, исходя из обилия грязи на нем, процедуру вытирания рук о передник, принял назначенную плату и сверх нее несколько монеток за хлопоты. Забирая денежки, подавальщик весело улыбнулся Кэлеру и сказал:

— Если что еще понадобится, господин хороший, крикните погромче Криста, — и исчез в толпе, бурлящей, словно густой суп.

Пока Кэлер раскладывал по оловянным мискам горячее рагу и щедро пластал темный хлеб с двумя разновидностями сыров, Элегор пододвинул к себе оба кувшина с пивом и придирчиво, как и подобает владельцу крупнейшей винной империи, принюхался. Терпкий, горьковатый, характерный запах темного гномьего пива и легкий, с привкусом аниса аромат вальморского пришелся знатоку вин по душе. Для начала герцог наполнил грубые глиняные кружки местным пенным напитком. Сдув высокую пену, боги с наслаждением отхлебнули по нескольку глотков и с аппетитом принялись за еду.

Кэлер зачерпнул деревянной ложкой густого рагу и, причмокнув, отправил его в рот. Грюс не соврал, пусть в кабаке и было грязновато, но кормили в 'Приюте Плотогона' прилично, даже ужасный шум не мешал богу получить удовольствие от качественной еды. Следом за первой, бог зачерпнул вторую ложку, но не успел проглотить, как началось то, что так ждал и на что тайком надеялся Элегор.

Со стола, за которым восседал парень с 'дредами', в сторону компании алорубашечников вместе со словами: — Эй, Вук, заткнись, а то ревешь, точно тебе русалка хвостом между ног засадила! — полетела увесистая кость.

Мосол метко приземлился прямо в кружку ближайшего соседа шрамолицего. За столом метателей оглушительно заржали, когда содержимое полной кружки щедро расплескалось по всему столу, обдав брызгами компанию конкурентов. Больше всего досталось бугаю со шрамом. Нарочито медленно Вук вытер лицо мозолистой ладонью и с расстановкой глухо угрожающе рыкнул, исподлобья сверля оскорбителя карими буравчиками глаз:

— Это ты кому, Трафа? Не мне ли?

— А кому ж еще? — оскалился молодой нахал, тряхнув головой так, что его ленточки взвились облачком, и расправил неимоверные плечи.

Его кодла с готовностью подхватила издевательский смех, угрожающе заворчали за столом напротив, мужики, пощелкивая суставами, сжали руки в кулаки, зачесавшиеся по доброй потасовке, желваки заходили на лицах. Ощутимо запахло грандиозной дракой.

Оскорбленный плотогон почесал перебитый нос и с улыбкой, не затронувшей, впрочем, глаз, поднялся с массивной грубой лавки, сбитой из досок толщиной в пять ладоней, на которой восседал в почетном одиночестве по праву старшого. Он крякнул, одним мощным рывком подняв лавку, как огромную дубину, и кинул снаряд в глумящихся супротивников. Но то ли излишек крепкого темного пива в утробе, то ли еще что было тому виной, а только Вук ошибся с направлением. Вместо того, чтобы вмазаться в наглые рожи насмешников и 'остроумного' Трафа, лавка направила свой стремительный 'грациозный' полет аккурат к столику ужинающих лоулендцев. Элегор, мгновенно просчитав траекторию снаряда, отклонился в сторону, а Кэлер, не отрываясь от миски с рагу, выбросил вверх одну руку и легко, как перышко колибри, поймал тяжеленную махину. Небрежно подкинув ее еще раз, чтобы повернуть нужной стороной, бог аккуратно поставил лавку на пол.

Крики, смех, оскорбления и подначки, сыпавшиеся с обоих столов и заодно с соседних, заинтересованно следящих за развитием конфликта, мигом смолкли. В 'Приюте плотогона' наступила звенящая тишина, какой кабак не знал со времен своего славного основания, слышалось только дыхание нескольких десятков мужчин и тихое гудение светящихся ракушек.

— Вы б поосторожнее развлекались, мужики, — запив порцию рагу изрядным глотком пива, миролюбиво посоветовал Кэлер, развернувшись лицом к скандалистам и наставительно, но без особого напора заметил: — Что такой махиной не глядя бросаетесь? А ну как зашибете кого? Нехорошо.

— Тебя, человече, не спросили, — вместо Вука снова влез быстрый на язык Трафа.

Элегор напрягся, азартно заблестели серебряные глаза, напряглись мышцы. Вот сейчас они с Кэлером покажут этому быдлу, что такое славная драка, сделают их них бифштекс с кровью по-лоулендски. Конечно, Мелиор, мерзкий Паук, шипел о том, что не хорошо выделяться, да и Элия будет ехидничать, коли узнает, но, во-первых, начал-то все сам Кэлер, вздумал читать мораль пьяницам, во-вторых, уж больно веселым грозило быть развлечение, а в-третьих, сейчас герцогу было наплевать на мнение королевской семьи.

— И верно, не спросили, — по-прежнему миролюбиво согласился Кэлер, с хрустом откусывая половинку сочного яблока с легкой кислинкой. — Не спросили, только ведь я завсегда свободен слово свое сказать, а уж коль оно вам не по нраву пришлось, не взыщите, мужики. Только разве ж я пусто брешу? Одно дело силушкой побаловаться, косточки поразмять, а совсем другое — башку своему же парню сворачивать. Обратно-то ее не приставишь. Неужто вы настолько друг дружку невзлюбили?

Почти минуту мужики переваривали сказанное принцем.

— И ведь прав ты кругом, мужик. Извиняй, — пристыжено признал Вук, качнув головой так энергично, что зазвенели многочисленные ракушки и монетки. — Трафа, конечно, сволота, а все ж свойский мужик, плотогон, и пить умеет и поет знатно. Язык только у него плохо привязан, как пяток кувшинов опрокинет, все ниточки распускаются. Но что ж, из-за этого ему черепок отвинчивать? Погорячился я малость. Не звери мы, чтоб из-за пустяка грызню устраивать.

— Ты на животинок-то пустого поклепа не возводи, — упрекнул бугая Кэлер, отправляя в рот сочную колбаску. — Звери, они завсегда не без важной причины бой чинят: ради продолжения рода или куска, что с голодухи помереть не даст. А ради забавы и по хотенью только человек на смерть бьется.

Элегор смотрел и диву давался. Эта пропитая кабацкая шантрапа, чьи рожи не были отягчены ни малейшим отпечатком благородного интеллекта, внимательно слушали пустившегося в примитивную философию Кэлера и вовсе не собирались устраивать махач. Конечно, будь на месте принца какой-нибудь субтильный хлюпик, вряд ли его речи возымели успех, но громадного бога мужики слушали с глубочайшим вниманием и примесью уважения.

— Правильный ты человек! — с чувством заключил шрамастый Вук и, прихватив свою гигантскую кружку, более походящую на таз, плюхнулся на свершившую полет лавку у стола Кэлера. — Меня зовут Вукфар, или просто Вук.

Трафа взял свою кружку, пару полных кувшинов пива, отвалив от своего стола, слегка покачиваясь, сделал несколько шагов и упал на скамью рядом с бывшим недругом:

— А я Трафан, кличут Трафа.

— Кэлер, — представился в ответ принц.

— Гор, — в свою очередь скромно назвался герцог, сообразив, что его звучное имя в кабаке прозвучит диковато и подозрительно.

Неожиданно сентиментально всхлипнув, Трафа добавил: — И хорошо ты, Кэлер, про зверюшек сказал. Как есть правда! Песик мой, Зубоскал, и плот сторожит и любит меня куда больше любой бабы, прыгает чуть не до неба, когда видит, всю морду исслюнявить норовит и визжит так трогательно, что сердце разрывается. А чужака не подпустит, такой рык да лай подымает, мертвого разбудит.

— Да, звери они подчас верней и надежней человека будут, — выслушав душещипательную историю о дорогом песике Трафа, согласился Кэлер. — Нету в них подлости душевной.

— Надолго к нам нагрянули? — спросил Вук, прихлебывая темного пивка.

— Нет, завтра уж дальше надобно. Но спешка спешкой, а не наведаться в трактир Вальморы, где подают лучшее пиво в городе, не смогли. Правду говорят, таких колбасок и пивка, как в 'Приюте плотогона', по всей Вальморе не сыщешь.

— Это точно, — единогласно поддакнули бывшие спорщики, совершенно примирившиеся между собой на почве общей гордости за родной трактир, и сделали еще по несколько глотков восхваляемой жидкости. Кэлер гостеприимно придвинул поближе к мужикам тарелку с колбасками, чтобы пьянели помедленней.

Компании посасывали пиво и исподтишка поглядывали на своих заводил, мирно ведущих неторопливую беседу с пришлым силачом.

— Утречком и тронемся, — завершил Кэлер. — …В Бартиндар.

Элегор едва не подавился куском острого сыра. Вот тебе и раз! А как же тишина и секретность? Мало того, что принц в трактире скамейками жонглирует, так теперь прямым текстом местному люду о цели путешествия докладывает. Или Кэлер пьян? Да нет, с чего бы? Не от половины же кувшина слабого пива? На всякий случай герцог упреждающе пнул спутника под столом ногой, Кэлер ответил герцогу понимающим пинком и украдкой подмигнул: 'Дескать, все путем, парень! Не спятил я!'.

— В Бартиндар нам надо, — со вздохом повторил принц. Последовала пауза, на протяжении которой оба вальморца выкашливали пиво из легких. Завершилась она встревоженным ропотом:

— Бартиндар? Чего вам там надобно? Худое место! Гиблое! Не надо туда идти! Хозяин его, до того как к Творцу отойти, затворником жил, с разной нечистью якшался. Огни колдовские жег, демонов призывая! В тамошнем саду до сих пор птицы гнезд не вьют, и зверье стороной обходит, а человека, коли приблизиться удумает, страх лютый прошибает и ноги сами прочь несут! Страшный край! Даже русалки в тех местах надолго не задерживаются.

— Слыхали мы, что край дурной, — не стал спорить Кэлер, пожав широкими плечами, — да только надобно.

— Что ж за нужда такая? — заинтересовался Трафа.

Покровительственно шмякнув Элегора по плечу, принц доверительно поведал публике:

— Друг мой парень прыткий, вечно его на неприятности тянет, оглянуться не успеешь, как в какую-нибудь новую безумную затею ввяжется. А уж до споров охочь, спасу нет! Не уследил я за ним, поспорил на двадцать русалок, что в Бартиндаре переночует. И как его беспутного одного на такое отпустить? Я ж его мамке — тетке моей — на смертном одре хранить сынка обещал. Что ж поделаешь?

— Ну коли так, и правда ничего, — согласились мужики, сердито глянув на Элегора, ощущавшего себя довольно странно. Наверное, в первый раз в жизни его ругали за выходку, которой он не совершал, если не считать змеи, заползшей в летнюю резиденцию Лиенских совершенно самостоятельно и едва не стоившей драгоценной и ныне покойной маман, ненавидевшей большинство представителей животного мира, разрыва сердца. — Двадцать русалок — деньги хорошие. А сродственнику твоему горячих навесить бы надобно! Ишь во что старшого втянул!

— Он свое получил, дней десять сидеть ровно не мог даже на подушке, все ерзал, — ухмыльнулся Кэлер. — Сам-то я малый добрый, а вот рука у меня тяжелая.

Трафа и Вук одобрительно заворчали и мигом сменили неприязненное отношение к Элегору на равнодушное. Чего беситься, коль провинившийся уж схлопотал изрядно, да в Бартиндаре еще получит?

— Как до места добираться думаете? — по существу задал вопрос Вук, положив на стол натруженные мозолистые руки с короткими неровными ногтями.

— Экипаж хотели нанять, да вишь ты, брательник неугомонный твердит, больно долго, — 'разоткровенничался' Кэлер. — Не терпится ему.

— Лошади в Вальморе быстроногие, да дорога изрядный крюк к Бартиндару делает, напрямки не проедешь. На плотах сплавляться надобно! — дал дельный совет плотогон, почесав в своих монетках и ракушках на голове. — А, Трафа?

— Повезло вам, я как раз завтра сплав начинаю, — ухмыльнулся Трафа, поигрывая наборной гривной из монет, обхватывающей шею. — В Яльмину товар на плотах везу, могу и вас прихватить, ежели не побрезгуете.

— Отчего ж, благодарствуем, — охотно согласился Кэлер. — Дорого ль за провоз спросишь, плотогон?

— Петь умеете? — почему-то не по существу уточнил Трафа.

— Кэлер нагнулся и, осторожно достав из-под стола футляр с гитарой, ответил: — Сам пою и играю, людям по нраву, да и брательник мой парень голосистый.

— Это точно, если я заору, услышат издалека, — серьезно подтвердил герцог, но плотогоны были слишком пьяны, чтобы вникнуть в соль шутки.

— А какой тебе с того прок? — полюбопытствовал принц, на сей раз сам перейдя к действиям физическим, утихомиривающим остроумие компаньона. Сапог Кэлера ощутимо приземлился на ногу Элегора и герцог ответил принцу невинной улыбкой, впрочем, показывающей, что от шуток он постарается удержаться, правда, полностью за себя ручаться не может.

— Да уж больно русалки и тритоны музыку любят, плоты быстрее гонят, коли их доброй песней побаловать, — объяснил Трафа и удивительно нежно улыбнулся, выказывая искреннюю симпатию к разумным амфибиям. — А лучше старых для них только новые песни, прежде неслыханные, очень истории про любовь любят, да про воду. Ежели русалкам петь будете, так ни тростника с вас не возьму.

— Договорились, — уверил мужика Кэлер и стукнул своей кружкой о кружку Трафа, скрепляя устный договор, не менее надежный в среде вольных плотогонов, чем бумага с печатями и подписями.

— Тогда еще по кружечке — и двигаем, — выхлестав пиво, подтвердил плотогон, вытирая рукой рот.

— Куда? — удивился Элегор, не то чтобы он был против неожиданных и стремительных передвижений, но хотел знать, в какие края их с Кэлером собрался тащить по темным Вальморским улицам пьяный мужик. Не в гости же к русалкам? Но оказалось, что последнее предположение герцога наиболее близко к истине.

— Как куда? — озадаченно переспросил Трафа. — К плотам моим. В здешней духоте разве ж выспишься по-людски? То ли дело на водице. Она как мамка тебя принимает и укачивает. Красота!

— Возил я одного студента, — ударился в пьяные воспоминания Вук. — Гостил, немочь бледная, в Вальморе у старухи-тетки, а домой, приключений ему вишь ли захотелось, решил по реке добираться. И что ж ты думаешь, едва ногой на плот вступил, зеленый, чище яблока незрелого сделался. Блевал всю дорогу от Вальморы до Кударга, и выворачивало его всегда неожиданно, где придется, а все чаще за борт, не могли уследить. Не связывать же, придурка, да и за проезд заплатил он честно, хотя знать бы наперед, чем дело обернется, я б такую цену заломил, чтоб он нас стороной всю жизнь обходил. Одними убытками для нас тот сплав обернулся. Ни один тритон и близко к плоту не подплыл. Так на шестах и веслах весь путь шли, — плотогон брезгливо сплюнул на пол, выражая свое призрение к сухопутной крысе, и, потеряв равновесие, сам едва не отправился вслед за плевком, но, ухватившись за край стола, удержался на лавке.

— Нам что вода, что суша, все едино — желудки луженые, — ухмыльнулся Кэлер. — Блевать не будем.

— А все одно на плотах лучше! — с упрямством истинного патриота затвердил Трафа. — Водица покачивает, плеск ласковый, ветерок свежий.

— Тока мошкара сволочь жрет нещадно, особенно ввечеру, — снова влез и опошлил всю плотогонскую романтику Вук.

— Эт-т-та ничего, — вступился за насекомых Трафа, задумчиво откусывая колбаску и принимаясь ее меланхолично пережевывать. — Мошка малая, она тоже животинка, есть хочет.

— У меня настойка одна от гнуса имеется, — похвалился Кэлер. — Только обрызгай ей вокруг, а можешь сам натереться, и ни один кровосос близко не подлетит.

— Колдовство? — неуверенно нахмурился Вук, глубокомысленно изучая дно кружки.

— Не, откуда, — отмахнулся принц, уловивший, что плотогоны опасаются неизвестной магии. — У знающего алхимика брал настой. Он из тех травок составлен, что эти паскудники и на дух не переносят. Их, вишь ли, от этих травок корячит, а человеку хоть бы хны. Даже запаха не уловит.

— П-понял, — кивнул Трафа. — Это как от волчьей красавки мой Зубоскал сразу выть начинает, а я нич-чего не чую. Пес же мой, пока ему все травинки из шкуры не вычешешь, так и будет жалобиться.

— Во-во, все от природы, — поддакнул Кэлер, усиленно метая в рот со стола съестное. Миску от рагу принц выскреб хлебом до блеска, и теперь подбирал последние, подстывшие колбаски и сыр 'Солодка'. Элегор присоединил свои старания к тяжкому труду Кэлера.

С лоулендской скоростью и аппетитом стол через несколько минут был очищен от всяких следов съестного, не считая колбасных 'попок', сырных корок и лужиц пива. Яблоки боги жевали целиком вместе с огрызками.

Осушив в последний раз свою кружку, Трафа довольно крякнул и, слегка покачиваясь, поднялся.

— Прощевайте, пусть злые демоны не заметят вас, — напутствовал друзей Вук. — Ежели свидимся когда, посидим хорошенько, я пивка поставлю, расскажите, каково оно в Бартиндаре.

— Непременно, — отозвался Элегор. И подхватив свои вещи, лоулендцы вслед за покачивающемся так, словно уже пребывал на любимом плоту, плотогоном покинули гостеприимные стены кабака.

Вук со своей компанией остался пьянствовать дальше, а вот для парней Трафа уход вожака стал сигналом к окончанию попойки, они кликнули подавальщика для расчета и потянулись за Трафаном на улицу.

От 'Приюта плотогона' до реки добрались быстро. Даже пьяный, Трафа не петлял по городу, а шел так уверенно, словно у него в проспиртованном брюхе находился компас, указывающий дорогу к плоту. Гавань с покачивающимися у причалов плотами самых разных габаритов показалась через десяток минут. В отличие от кабака, там было довольно тихо, только изредка перекликались сторожа, непрерывно звенела мошкара и квакали лягушки. Порт выделялся удивительной, какой-то даже патологической чистотой. Раньше боги считали отсутствие грязи и мусора признаком, отличающим исключительно эльфийские гавани, даже в Лоуленде, несмотря на ежевечернюю и весьма тщательную уборку портовой территории, мусор был просто неискореним, на месте двух убранных куч к следующей ночи образовывалось три. И если б не магия, очень скоро порт утонул бы в отбросах. Но в Вальморе, видать, нашли какой-то более действенный способ поддержания чистоты.

Трафа повернул направо и привел богов к широченному плоту, связанному из гигантских бревен, пропитанных каким-то диковинным веществом, придававшим им коричневатый блеск и запах душистой травяной свежести. Плот был тяжело гружен какими-то тюками, обернутыми в промасленную ткань, тщательно перевязанными и равномерно распределенными по поверхности примитивного судна для поддержания наилучшего баланса. На свист Трафа выскочили радостно повизгивающий маленький белый комок шерсти и молодой заспанный парень, оставленный за сторожа, перебросил с плота узкие мостки, по которым и перебрались лоулендцы. Вслед за ними на плот перепрыгнул Трафа и три других мужика из его компании. Остальные, насколько успели проследить боги, рассредоточились по соседним плотам, размерами поменьше. Песик с дивным именем Зубоскал, рыкнув для проформы на спутников хозяина, принялся подпрыгивать словно мячик, норовя лизнуть Трафа в нос. Поймав зверя в воздухе, плотогон великодушно позволил ему облизать свое лицо и отпустил, наказав:

— У нас гости, Зубоскал, не кусай их!

Словно поняв хозяина, песик подбежал к лоуленцам и, деловито обнюхв их сапоги и штаны, пару раз вильнул хвостом, демонстрируя некоторое дружелюбие. Кэлер и Элегор потрепали Зубоскала по свалявшейся в плотные колечки шерстке и песик, завершив процедуру знакомства, тут же вернулся к ногам Трафа.

— Располагайтесь, — гостеприимно посоветовал Трафа богам, махнув рукой в сторону нескольких старых тюфяков, как попало брошенных между тюков, и сам рухнул как подкошенный на один из них, не обращая никакого внимания на свирепствующих комаров. Богатырский храп возвестил лоулендцам, что плотогон перешел в страну сновидений. Зубоскал доверчиво свернулся клубочком у груди хозяина, и мощная лапа Трафа обхватила крохотного песика, любовно прижав его к себе.

Один за другим утихомирились и остальные плотогоны на тюфяках. Элегор с жадным любопытством огляделся вокруг, небрежно отмахиваясь от мошкары, и поинтересовался:

— А у тебя и правда есть зелье от насекомых?

— Нет, сбрехал, — спокойно признался Кэлер, прихлопывая комара на своей щеке. — Заклятье подходящее есть, а травки на тварей пархатых надежно не действуют, ко всему привыкают и пуще прежнего жрать стараются. А если и разлетятся, то десяток-другой все равно повыносливей других окажется и кровушки попить успеет. Чары другое дело, пока не распустишь плетение, или оно от времени не распадется, ни один кровосос и близко не подлетит.

И бог на глазах у Элегора сотворил то самое простенькое бытовое заклятье, употребляемое им главным образом для выведения блох и клопов с трактирных постелей или тюремных нар, на которых принцу тоже бывать доводилось не раз. Иногда, стосковавшись по тюремной романтике, Кэлер нарочно совершал какое-нибудь забавное преступление и оказывался там, куда стремилась его ностальгирующая душа. Бог выходил, а чаще всего сбегал на свободу после пары месяцев заключения несколько похудевшим, катастрофически небритым и весьма довольным.

Едва плетение заклинания развернулось над плотом, негодников-комаров словно ветром сдуло. Их звон теперь неумолчно звучал издалека, зато, следуя логике физического закона сохранения энергии, усилился поток ругани и звучных шлепков на соседних плотах, куда перекочевали ненасытные кровососы.

— А теперь давай-ка спать, — бросив под голову мешок и хлопнувшись на свободный тюфяк, предложил Кэлер.

Громкий храп принца легко заглушил рулады Трафа и посапывание с привизгом Зубоскала, а герцог еще долго сидел у края плота, смотрел на темную ночную воду, слушал ее плеск и лягушачье кваканье. Легкий ветерок перебирал волосы бога, так и не причесанные с момента одиночной попойки.