Загадка третьей мили

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Пятница, 11 июля

Член конгресса, магистр искусств, доктор философии Оливер Максимилиан Александр Брауни-Смит (с буквой «и» и дефисом) за всю свою жизнь — а ему стукнуло уже шестьдесят семь лет — так никогда и не смог привыкнуть к своему нелепому и страшно тяжеловесному имени. В школе его дразнили Омаром. Это прозвище было аббревиатурой, составленной из трех начальных и одной последней буквы его тройного имени. Теперь же, всего за год до конца его пребывания на должности в университете, выяснилось, что студенты наградили его прозвищем «Малярия», которое было еще хуже.

В какой-то момент его слегка удивило то, насколько быстро, всего лишь в течение нескольких недель, он примирился с тем фактом, что жить ему оставалось не больше года. «Воздух, и только воздух, если уж вы настаиваете на том, чтобы знать правду, доктор Брауни-Смит» — таковы были слова, произнесенные светилом медицинской науки.

Но, приближаясь теперь к платформе №1 на вокзале в Оксфорде, он не догадывался, что ему был отпущен меньший срок, чем предсказывал его дорогостоящий консультант.

Ему был ощущен гораздо меньший срок.

Подойдя к дальнему краю платформы, он опустил глаза вниз и с неприязнью посмотрел на пустые банки из-под пива и прочий хлам, что валялся на путях. На платформе почти никого не было, однако среди редких пассажиров, ожидавших поезд на Лондон (до вокзала Паддингтон), который отравлялся в 9:12, было несколько знакомых из Лонсдейла. Впрочем, по правде говоря, он не чувствовал ни малейшего желания разговаривать с кем бы то ни было. Слева под мышкой у него торчала газета «Таймс», только что купленная в станционном киоске. В правой руке он держал коричневый кожаный портфель, было солнечно, но для середины июля довольно прохладно.

Минута в минуту к платформе медленно подкатил дизель, выкрашенный спереди желтым. За ним, точно огромная шея, тянулся весь состав. Не прошло и двух минут, как Брауни-Смит уже сидел в купе для некурящих напротив какой-то молодой пары. Он решил, что ему будет лучше воздержаться от курения во время предстоящей часовой поездки, хотя был заядлым курильщиком и, несмотря на одышку, на протяжении вот уже пятидесяти лет продолжал выкуривать более сорока сигарет в день.

Как только поезд тронулся, он развернул «Тайме» и занялся кроссвордом. Ему не удалось ответить ни на один из первых трех вопросов по горизонтали, однако, когда он дошел до четвертого, его кривой рот дрогнул в некоем подобии ухмылки. Он еще раз перечитал слова, весьма уместные для описания обстоятельств, связанных с его путешествием: «Ради чего турист отправляется в Сохо[4]?» Затем написал: «Стриптиз», после чего начал довольно быстро вписывать буквы по вертикали и по горизонтали, так что кроссворд был уже почти разгадан еще до того, как они подъехали к Редингу.

Ему хотелось, чтобы пара, сидевшая напротив, обратила внимание на его недюжинные способности в решении кроссвордов, но он с прискорбием подумал, что они, скорее всего, обратили внимание лишь на его указательный палец — безобразный обрубок, где не хватало одной фаланги. Он откинулся назад, вытянув, насколько это было возможно, свои длинные ноги, закрыл глаза и погрузился в размышления о том странном поводе, который заставил его сегодня отправиться в Лондон.

В Паддингтоне он вышел из поезда едва ли не последним. Проходя мимо стойки, где проверяли билеты, он взглянул на часы и увидел, что еще только 10:15, а стало быть, времени впереди было еще много. Он подошел к справочному бюро и взял расписание поездов по линии Лондон — Рединг — Оксфорд, затем отправился в буфет, купил себе кофе, закурил сигарету и, углубившись в расписание, стал прикидывать, каким поездом он сможет вернуться домой. Его удивляло, что он не чувствует никакой усталости. Он прикурил еще одну сигарету от первой и задумался о том, в котором часу в Лондоне обычно открываются пабы и клубы. Должно быть, часов в одиннадцать? Впрочем, это было не так уж важно.

Было 10:40, когда он вышел из привокзального буфета и быстрым шагом направился в сторону метро. Здесь, на линии «Ватерлоо», он встал в очередь, чтобы купить себе обратный билет, и тут только обнаружил, что забыл расписание поездов в буфете на столе. Но, в общем, это тоже было не важно. Поезда ходили часто, и выбор был большой. Стоя в очереди, он прикинул, в какое примерно время ему нужно будет уехать из Лондона.

Он, конечно, не мог знать, что ему не придется возвращаться в Оксфорд сегодня вечером.

В метро он открыл портфель и вынул из него два листа бумаги. Одним из них было письмо, адресованное ему и напечатанное не слишком аккуратно. Брауни-Смит сразу подумал, что печатал его непрофессионал, хотя само письмо было написано хорошим слогом. Он еще раз взглянул на письмо и снова удивился тому, какое оно все-таки странное. Второй лист представлял собой документ и был напечатан более профессионально (а как же иначе, ведь печатал его сам Брауни-Смит). На нем располагался список студентов Оксфордского университета с названиями колледжей в скобках против каждой фамилии и заголовком, напечатанным ярко-красными заглавными буквами: «Первый курс. Гуманитарные предметы». Но Брауни-Смит лишь бросил любопытный взгляд на эти два листка через свои бифокальные очки, словно хотел просто убедиться, что они на месте, и ничего более.

На станции «Эджвер-Роуд» он задумчиво посмотрел сквозь стекло вагона. Ехать ему предстояло еще две остановки. Внезапно он впервые ощутил трепет волнения где-то в районе желудка. Это письмо... Такое странное! Даже его адрес выглядел как-то необычно, со всеми подробностями, указанными прямо на конверте: комната 4, лестница Т, второй двор, Лонсдейл-колледж, Оксфорд. Редко кто указывал такие подробности, и это заставляло предположить, что для человека, написавшего письмо, было очень важно, чтобы оно непременно дошло. Кроме того, он явно хорошо знал расположение помещений внутри колледжа... Лестница Т, второй двор... Брауни-Смит мысленно представил себе, как он снова поднимается по ступенькам этой хорошо знакомой лестницы, как делал это на протяжении последних тридцати лет, до первой лестничной площадки, где до сих пор еще висит над дверью табличка с его именем, написанным готическими буквами. А прямо напротив его двери — комната 3, которую занимает Джордж Вэстерби, преподаватель географии. Он поселился там примерно тогда же, когда Брауни-Смит занял свою комнату, точнее семестром раньше. Они ненавидели друг друга, и это было известно всему колледжу, хотя все могло быть иначе, если бы Вэстерби сделал хотя бы малейший шаг к примирению. Но он так и не сделал его.

В 11:05 крутой эскалатор вынес Брауни-Смита на залитую солнцем площадь Пиккадилли. С нее он свернул на Шефтсбери-Авеню и тут же очутился в лабиринте улиц и переулков, заполнявших пространство вокруг Грейт-Уиндмилл-Стрит. Здесь повсюду было разбросано множество маленьких кинозалов, где показывали крутое порно с голыми и полуголыми девицами абсолютно во всех видах. Здесь же находились клубы, куда прохожих зазывали на эротические представления и стриптиз «нон-стоп». На каждом шагу попадались книжные магазины, в которых лежали самые толстые глянцевые журналы для педофилов и любителей скотоложства. Брауни-Смит медленно шел по крикливо оформленным улицам, проходя под оранжевыми и желтыми вывесками, мимо зазывающих дверей, ощущая атмосферу вседозволенности, что окружала его, и чувствуя, как он неумолимо погружается в ту выгребную яму, имя которой Сохо.

С Бруэр-Стрит он свернул на узенькую улочку и, наконец, увидел то, что искал. На фасаде дома висела вывеска:

Широкие низкие ступени, ведущие из фойе вниз, в подвальное помещение, когда-то были покрыты темно-красной дорожкой, но теперь ее средняя часть напоминала вытоптанный газон перед зданием Национального треста в разгар жаркого лета. Он пошел было мимо бара, но в его походке появилась очевидная неуверенность, которую сразу же заметил юнец с прыщавым лицом, развалившийся в кресле в проходе на пути в заведение.

— Здесь красивые девушки, сэр, — произнес он. — Проходите прямо вниз. Членских взносов у нас нет.

— А бар уже открыт? — спросил Брауни-Смит. — Я только хотел выпить.

— Бар у нас всегда открыт, сэр. Проходите прямо вниз. Парень отступил в сторону, и Брауни-Смит, сделав роковой шаг через порог, медленно спустился в бар «Фламенко». Facilis descensus Avenio[5].

Внизу он в нерешительности остановился перед бархатной портьерой, недоумевая, куда ему теперь идти. Внезапно занавеска раздвинулась, и из нее показалась очаровательная всклокоченная головка молоденькой девушки. На вид ей было не более девятнадцати-двадцати лет. Ее карие глаза мрачно отливали черной и синей краской, густо наложенной на ресницы и веки, в то же время чувственные губы были свежи и не тронуты помадой. Она провела розовым язычком вокруг нежного рта и милым очаровательным голосом совсем просто попросила всего один фунт.

— У вас ведь не существует членских взносов, так написано на дверях. Юноша наверху сказал то же самое.

На лице у девушки заиграла улыбка при виде столь легковерного человека, спустившегося по этим широким удобным ступеням.

— Это не членский взнос, просто плата за вход. Вы понимаете, что я имею и виду?

Она не отрываясь смотрела на него, и глаза ее становились все более чувственными. Он сдался, и его фунт быстро исчез за темно-красной портьерой.

Бар «Фламенко» представлял собой помещение с низким потолком, стулья здесь были расставлены по два. Молодая и нисколько не обнаженная девушка подвела его к столику и указала ему на стул, приглашая садиться. Протянув ему меню в кожаном переплете, она молча вернулась на свое обычное место за импровизированной стойкой бара, где тут же погрузилась в чтение астрологических предсказаний, опубликованных в «Дейли миррор».

Брауни-Смит внимательно изучил длинный список цен в меню и пришел к заключению, что даже полуалкогольные напитки стоят здесь не меньше трех фунтов. Он решил, что при такой невероятной дороговизне лучше всего, пожалуй, будет заказать два раза по полстакана пива, и как раз в этот момент услышал голос официантки.

— Можно принять у вас заказ?

Он посмотрел поверх очков на молодую женщину, что стояла перед ним, чуть наклонившись вперед. Выше пояса на ней решительно ничего не было, ее длинная розовая юбка широко распахнулась, обнажив ногу от самою бедра

— Пиво, пожалуйста.

Она сделала пометку в блокноте, который держала в руках.

— Хотите, чтобы я посидела с вами?

— Да, хочу.

— Тогда вам придется купить мне что-нибудь выпить.

— Хорошо.

Она показала на самые нижние строчки в меню:

6 фунтов!

— Мне очень жаль, — произнес Брауни-Смит, — но я просто не могу себе этого позволить...

— Я не смогу посидеть с вами, если вы не купите мне выпивку.

— Но ведь, согласитесь, это же страшно дорого! Я просто не могу себе поз...

— Отлично! — отрезала она и, не говоря больше ни слова, пошла прочь от его стола. Несколько минут спустя она вернулась с маленьким стаканчиком пива, с деланным безразличием поставила его на стол и тут же ушла.

Из ниши за спиной Брауни-Смит совершенно отчетливо слышал разговор.

— Ты сам откуда?

— Из Австралии.

— Хорошо там?

— Конечно!

— Хочешь, я посижу с тобой?

— Конечно!

— Тогда тебе придется купить для меня что-нибудь выпить.

— Говори что, крошка!

Брауни-Смит отпил из стакана тепловатого пива и стал смотреть по сторонам. Кроме австралийца, сидевшего неподалеку от него, он заметил еще одного посетителя — мужчину неопределенного возраста. На вид ему можно было дать от сорока до шестидесяти лет. Он сидел возле стойки и читал книгу. По контрасту с его облысевшей макушкой и сильно тронутыми сединой висками в его аккуратно подстриженной черной бороде практически не было седых волос. Брауни-Смиту вдруг пришло на ум, что этот мужчина, скорее всего, переодет и скрывается от кого-то. Это его подозрение подтверждалось также и тем, что на мужчине были — ни к селу, ни к городу — черные очки. Ко всему прочему, они, должно быть, мешали ему различать текст, в который он, казалось, был так погружен.

С того места, где сидел Брауни-Смит, интерьер бара выглядел уныло-однообразным. Повсюду можно было заметить печать бедности. Ковер, положенный впритык к темно-красной дорожке, что покрывала лестницу, был грязным и потертым. Под каждым пластмассовым столом на нем виднелись заплаты. Плетеные стулья казались непрочными и шаткими, так что было сомнительно, чтобы они смогли удержать клиента более внушительной комплекции. Стены и потолок когда-то давно были выкрашены белым, но теперь все они были в грязных подтеках от постоянного дыма и выглядели неряшливо. Однако неожиданно для себя Брауни-Смит обнаружил в этом убогом месте присутствие культуры: в зале тихо и неназойливо звучала задумчивая мелодия моцартовского концерта для фортепьяно «Эльвира Мадиган» в исполнении Баренбойма — в этом Брауни-Смит мог бы поклясться, — и это показалось ему столь же неуместным, как исполнение шейка в соборе Святого Павла.

Портьера раздвинулась, и в бар вошел еще один посетитель. Через некоторое время к нему подошла та самая красавица с обнаженной грудью, которая принесла Брауни-Смиту его пиво. Мужчина возле стойки перевернул еще одну страницу. Австралиец за соседним столиком продолжал бесстыдно лапать официантку, подчеркивая тем самым, что именно она продавала. У нее было то, что ему было нужно, и теперь все упиралось и цену, которую она хотели получить за это. Девушка за стойкой постигла наконец все, что «Дейли миррор» могла дать но части предсказаний, Баренбойм плавно переходил к финальным тактам неземного моцартовского произведения.

Брауни-Смит допил последний глоток пива и поставил пустой стакан на стол. Две официантки, что работали в зале, с энтузиазмом поглощали то, что сегодня в меню было представлено как «Фейерверк Сохо», «Месть Фламенко» и т. д. Видя, что никто и не думает его обслуживать, он поднялся со стула, прошел к бару и сел на одну из табуреток рядом со стойкой.

— Мне кажется, я заплатил за два стакана пива, — произнес он.

— Сейчас принесу, — последовал ответ.

— Ничего, не беспокойтесь. Я посижу здесь.

— Я же сказала, сейчас принесу.

— Вы не хотите, чтобы я здесь сидел?

— Сидите там, где вы сидели, я понятно говорю?

Все ее попытки держаться в рамках приличия были напрасными, слова звучали резко и неприязненно.

— Хорошо, — сказал Брауни-Смит спокойно. — Не буду вас беспокоить.

Он уселся за стол, что стоял в нескольких метрах от стойки, и стал ждать, наблюдая за девушкой.

— Вы что, не слышали, что я сказала, а? — произнесла она угрожающе.

Брауни-Смит между тем продолжал делать вид, что ничего не понимает. Он решил, что вводить тяжелую артиллерию пока рано. Ситуация явно забавляла его.

— Уверяю вас, я отлично слышал, что вы сказали. Но...

— Пеняйте на себя! Мое дело было предупредить, — снова нервно выкрикнула девица, хотя ни о чем она его не предупреждала. — Если вы хотите, чтобы с вас живьем шкуру спустили, так сауна прямо через дорогу. Понятно?

— Но я не...

— Учтите, я больше не стану вам повторять, мистер.

Брауни-Смит встал и медленно направился к бару. Мужчина, что читал книгу, перевернул еще одну страницу. Казалось, ему было абсолютно безразлично, чем закончится истерика официантки.

— Я бы хотел только получить кружку хорошего пива, если у вас такое имеется, — произнес он совершенно спокойно.

— Если вам не нравится это пиво...

Брауни-Смит внезапно грохнул стаканом по стойке и посмотрел девушке прямо в глаза.

— Пиво? — переспросил он. — Позвольте и мне теперь сказать вам кое-что, мисс. Это у вас не пиво, это конская моча!

Расклад сил тут же резко изменился. Девушка, совершенно потеряв контроль над собой, вытянула руку в сторону темно-красной портьеры. С негодованием указывая на выход дрожащим пальцем с красным ногтем, она заорала:

— Вон отсюда!

— Ну уж нет, я заплатил за два стакана.

— Вы же слышали, что сказала леди, — вмешался тот самый мужчина, который читал книгу.

Его глухой, с западным акцентом голос прозвучал зловеще и весьма внушительно, хотя он не повысил его и на полтона, не двинулся с места и даже не оторвал глаз от своей книги.

Однако Брауни-Смит никак не отреагировал на его слова, а только продолжал вызывающе смотреть на официантку.

— Зарубите себе на носу, со мной так не разговаривают!

Эти слова были произнесены шипящим голосом с такой силой и убежденностью, что лишили девушку дара речи. В ту же минуту мужчина, что сидел возле стойки, закрыл свою книгу и, наконец, поднял глаза. Пальцами правой руки он провел снизу вверх по бицепсам левой руки, а затем медленно сполз с высокого табурета. Хотя ростом он был на два-три дюйма ниже, чем Брауни-Смит, он казался опасным противником. Больше он не произнес ни слова.

Бархатная портьера, через которую Брауни-Смита впустили и бар, находилась всего в каких-нибудь трех метрах слева от него. У него было еще несколько секунд, чтобы прибегнуть к сравнительно легкому, но бесславному выходу из создавшегося положения. Но он не стал этого делать. Прежде чем он успел сообразить, как поступить дальше, он вдруг почувствовал, что его схватили за левое запястье и тащат к двери, на которой было написано «Служебный вход».

Пока преследователь Брауни-Смита спокойно стучал в эту дверь, его зрительная память зафиксировала две вещи: лицо австралийца с выражением удивления и паники одновременно и название книги, которую держал в руках мужчина с бородкой. Книга называлась «Я знаю твои номера. Кехель».

Судьбе было угодно, чтобы неизвестный австралиец, сидевший не более чем в четырех-пяти метрах от двери, был обречен хранить молчание. И ни одна живая душа не смогла бы узнать от него об этом эпизоде. Но даже если бы у него и была причина рассказать об увиденном, кажется маловероятным, чтобы он захотел вспоминать это маленькое загадочное происшествие. Что же касается двух мужчин, то, прежде чем за ними закрылась дверь, один из них, тот, который спровоцировал скандал и чьего имени — Брауни-Смит — так никогда и не узнал австралиец, внезапно посмотрел на свои наручные часы и сказал голосом, который прозвучал неправдоподобно спокойно:

— О Господи! Оказывается, уже ровно двенадцать.

Как только Брауни-Смит перешагнул порог офиса, его пронзила та знакомая ослепляющая, пульсирующая боль, от которой некуда было деться. Казалось, будто пила прокладывает свой путь через его мозг. Эта боль мгновенно отключила его сознание, вызвав полное беспамятство. Вскоре она стихла, так же неожиданно, как и возникла, и он понял, что снова может контролировать ситуацию.

Устремив свой взгляд на газон второго двора, Джордж Вэстерби следил за тем, как долговязая фигура (на несколько дюймов выше его самого) вышагивала по направлению к домику привратника. Это было тем же утром в 12:15. Прежде всего он подумал о том — и он был счастлив этим, — что ему осталось совсем недолго лицезреть своего ненавистного коллегу Брауни-Смита. Он, Джордж Вэстерби, отпраздновал недавно свой шестьдесят восьмой день рождения и теперь собирался уйти на пенсию. Действительно, фирма по перевозке мебели уже начала упаковку и погрузку его обширной библиотеки, большая часть его дорогостоящих книг уже была связана в стопки, уложена и упакована в коробки из-под чая, которые заполнили почти все пространство на полу. Скоро сюда придут грубые мускулистые мужчины, которые внесут в комнату деревянные ящики, уложат в них все его бесценное имущество и перевезут затем на новую квартиру в Лондоне, которую он приобрел совсем недавно. Там, конечно, будет гораздо меньше места, и ему придется поломать голову, как разместить это огромное количество книг. Впрочем, все это будет потом, после того, как он вернется из отпуска с островов Эгейского моря... Азия, потом Лазурное море...

И хотя, стоя у окна, он, казалось, целиком и полностью погрузился в раздумья о своем ближайшем и отдаленном будущем, его мысли на самом деле были заняты Брауни-Смитом. Для него он всегда был только Брауни-Смитом. Он никогда, даже про себя не позволял себе называть его «Малярия» Брауни-Смит, словно такая фамильярность могла бы снизить накал их вечной вражды.

Теперь оставалось всего несколько дней, когда ему еще несколько раз придется обедать вместе с этим ненавистным человеком. Оставалось всего несколько ленчей, где они иногда будут стоять в напряжении от того, что оказались в непосредственной близости, и, наконец, всего одна встреча в колледже в начале следующей недели — самая последняя. Потому что летний триместр в колледже теперь близился к концу. Это был его последний триместр, а скоро наступит его последний день, пойдут последние часы его прерывания в колледже. А потом, наконец, настанет тот момент, когда он бросит последний взгляд на этот безукоризненный газон.

Итак, прохладным утром 11 июля Джордж Вэстерби стоял у окна второго этажа, думая одновременно сразу обо всем этом. Но в тот момент он не знал, да и не мог знать, что Лонсдейл-колледж уже никогда больше не увидит Брауни-Смита в своих тихих двориках.