Загадка Ватикана

ГЛАВА II,

«Басофон родился около сотого года в восточной Фессалии. Отец его был язычником, губернатором провинции, а мать, ее звали Сабинеллой, недавно приняла христианство и хотела, чтобы сын ее тоже был крещеным. Но муж, Марсион, противился этому. И вот однажды ночью она пошла к местному епископу, святому Перперу, дабы спросить у того совета. По дороге ее задержали люди Марсиона, получившие приказ своего господина следить за молодой женщиной. Ее вернули домой, так что ей не удалось встретиться с епископом. Тем временем в тот поздний час святой Перпер молился на террасе своего дома, и ему явился ангел, объявивший:

— Перпер, свет Фессалии пленен мраком.

Епископ не понял смысла этих слов и принялся молиться еще усерднее. Когда стало светать, он заметил на террасе птенца, выпавшего из гнезда, к которому подкрадывалась страшная крыса, готовясь сожрать его. Прогнав крысу, святой Перпер подобрал птенчика. Ночное видение вкупе с утренним происшествием озадачило его.

Сабинелла же предстала перед своим мужем, который обрушился на нее с упреками, обвиняя в том, что она состоит в секте фанатиков и смутьянов, — в ту эпоху вера во Христа многими рассматривалась как ересь. Молодая женщина пыталась объяснить, в чем заключалась ее вера, но когда речь зашла о казни назарянина, Марсион оробел и приказал супруге замолчать: все это казалось ему неприличным. В итоге он велел запереть Сабинеллу в башне, разлучив ее таким образом с ребенком, которого отдали на попечение служанкам.

Следующей ночью, когда святой Перпер совершал молитву на террасе, кто-то его вдруг толкнул, он опрокинулся на пол и увидел двух дерущихся мужчин. Один из них был ослепительно белым, подобно утреннему свету, другой — красен, словно жарко пылающие угли. Епископ отвел глаза, дабы защитить их от слепящего сияния, исходившего от схватившихся врукопашную мужчин. Потом вдруг наступила тишина, он взглянул, но терраса была пуста. Тогда святой Перпер рухнул на колени и в молитве вопросил:

— Господи, что за знамения Ты изволишь мне посылать? Я не понимаю их!

Из мрака раздался скрежещущий голос:

— Перпер! Эта душа моя! Оставь ее мне!

И он узнал голос нечистого. Сразу же послышался другой, нежный, голос:

— Перпер! Недалеко отсюда родилось Божье дитя. Он станет светочем не только Фессалии, но и всего Запада.

Сабинелла очень переживала разлуку с сыном и все дни проводила в молитвах. Она просила Бога вразумить ее мужа, чтобы тот разрешил окрестить Басофона. Но время шло, а гнев Марсиона лишь усиливался. Когда-то любящий и ласковый муж, он с каждым днем становился все бранчливее и упрямее, так как Дьявол и в самом деле вселился в него, заставив ревновать к Христу, которого Сабинелла любила сильнее своего супруга.

Однажды вечером Марсион пришел к заточенной в башне жене и сказал:

— Христиане — враги императора. Уже все судачат, что ты состоишь в их секте. Продолжая упорствовать в своем заблуждении, ты осложняешь мое положение.

Сабинелла ответила:

— Я почитаю лишь одно: милость Спасителя нашего.

Марсиону кровь ударила в голову. Он никогда раньше не обращался грубо со своей женой, но тут отхлестал ее по щекам и ушел, оставив плакать в темной башне.

Следующим днем к императору, находившемуся в ту пору в Риме, заявился Сатана и сказал:

— Кесарь, вот родился в Фессалии ребенок, который призван ослабить твою власть. Зовут его Басофон. Он сын Марсиона, губернатора той провинции. Тебе нужно сделать все, чтобы мальчик этот был убит. Иначе большие беды упадут на тебя.

Император поблагодарил Дьявола и тотчас же повелел направить в Фессалию всадника с наказом погубить ребенка. В пути, когда посланец императора ненадолго остановился, чтобы напоить лошадь, к нему приблизился какой-то мужчина и сказал:

— Император выбрал тебя для нехорошего дела. Есть ли у тебя сын?

Удивленный всадник ответил, что есть. Незнакомец продолжил:

— Что ты сделал со своим сыном?

— Какое тебе дело до моего сына? — спросил тот. Но мужчина ничего не ответил и удалился.

В дороге всадник размышлял над вопросом незнакомца. Он уже начал беспокоиться за судьбу своего ребенка. Потом он вспомнил о мальчике, которого ему приказали убить. И ему вдруг показалось: исполни он волю императора, с его собственным сыном случится несчастье. Он не знал, как ему поступить.

Этот день в Фессалониках был базарным. Из соседних деревень прибыло много народу. По этому случаю в Македонию пришел и святой Перпер, чтобы донести до людей Слово Божье. Когда посыльный императора проезжал мимо окружившей епископа группы, лошадь его сама остановилась. Напрасно всадник пытался шпорами и поводьями заставить ее двигаться дальше: ему пришлось спешиться.

И тут святой Перпер, озаренный Святым Духом, воскликнул:

— Ты, с мечом едущий из Рима, что ты сделал со своим сыном?

Потрясенный всадник приблизился к епископу и упал перед ним на колени.

— Отец, — печально сказал он, — император приказал мне убить дитя…

— Никого ты не убьешь, — молвил святой Перпер, вынув меч из ножен всадника, который тут же попросил окрестить его.

Епископ нарек его Павлом, так как обращение произошло, как и с Саулом из Тарса, тоже сошедшим с лошади. Впоследствии в память об этом событии его будут звать Павел Без Меча.

Святой Перпер и Павел отправились в Фессалию, дабы спасти маленького Басофона от гнева императора. И вот как это произошло: в первую же безлунную ночь Павел проник в дом губернатора Марсиона; его сопровождал ангел, который усыплял всех, кто встречался им на пути: стражу, слуг, кормилиц, нянек. Потом Павел взял люльку под мышку, вышел тем же путем, а ангел исчез.

Во весь опор он помчался к лесу. Там ребенка доверили одной старой женщине, которая пасла коз. Водой из реки святой Перпер и Павел окрестили Басофона, назвав его Сильвестром[3], так как он получил вторую жизнь в лесу. Коза Айга стала кормилицей малыша.

Утром, когда хватились Басофона, губернатор поставил всех на ноги и приказал обыскать весь дом сверху донизу. Закрыли городские ворота, и солдаты обшарили все дома и закоулки города. Марсион поднялся к жене и заявил ей:

— По твоей вине пропал наш сыночек. Не сомневаюсь, ты подговорила своих единоверцев похитить его, чтобы они совершили над ним чудовищный обряд.

Тщетно клялась бедная Сабинелла, уверяя, что она здесь ни при чем и так же, как и муж, обеспокоена пропажей ребенка. Но по наущению Дьявола муж решил выбить из нее признание и отдал ее в руки палача.

Так по приказу мужа началось мученичество Сабинеллы: с нее сорвали одежды и избили кнутом из бычьих жил, затем растерли ее раны жесткой власяницей и, окровавленную, бросили в грязную камеру. Она же молилась за своего ребенка, чтобы с ним не случилась беда; молилась она и за Марсиона, и за его палача, прося Бога открыть им глаза, ослепленные Дьяволом.

И явился Сабинелле ангел, коснулся ее, и разом затянулись все раны. Он сказал ей:

— Ничего не бойся. Твой сын в безопасности, в лесу, и уже окрещен.

Услышав это, молодая женщина упала на колени и возблагодарила Бога за Его доброту, добавив при этом:

— Теперь, Господи, я могу умереть. Сын мой будет светочем Фессалии.

Ангел улетел.

На следующий день, увидев, что Сабинелла здорова и не лишилась разума, Марсион сказал ей:

— Боги, которых ты отвергла ради того распятого раба, доказали тебе свое великодушие, излечив тебя этой ночью. Отрекись от Христа и поведай, где спрятан наш ребенок!

Она ответила:

— Меня вылечил Христос, он же открыл мне убежище нашего сына. Отныне ты его не достанешь; он приобрел покой, и его осенила благодать крещения.

При этих словах Марсион обезумел; он бросился на жену и ударил ее по лицу, после чего опять отдал ее палачу. Тот разодрал ее тело плеткой с железными крючьями, растравил раны огнем и накапал на лицо расплавленный свинец. А так как она продолжала возносить хвалу Иисусу Христу, он разорвал ее грудь калеными щипцами и выставил ее на всеобщее обозрение на главной площади. Но Бог окутал ее тело таким ярким облаком, что ослепли те, кто смотрел на нее.

Тогда Марсион схватил топор, за волосы подтащил жену к плахе и в безумной ярости отрубил ей голову. Отскочившая голова подпрыгнула на земле три раза в честь Святой Троицы. И в местах касания забили три источника, почитаемые и по сей день, поскольку вода их излечивает эпилепсию, которую называют также падучей болезнью.

Но в момент, когда топор опустился на шею Сабинеллы, молния расколола небо надвое и поразила губернатора, который поплатился за свое упрямство и необузданную ярость. Увидев это, объятый ужасом палач бросился в реку, и воды поглотили его.

Святой Перпер с помощью Павла подобрал драгоценные останки мученицы и отнес их в погреб своего дома, туда, где он хоронил всех местных жителей, погибших за веру во Христа. Место это впоследствии будут называть Катакомбами Перперина — в честь епископа.

Затем все молились во славу новой святой, душа которой упокоилась на небесах».

Профессор Стэндап остановился.

— Замечательно! — воскликнул папский нунций. — Вы переводите с гибкостью… как бы это сказать?..

— Но пока что я не нашел в тексте ничего необычного, — брюзгливо произнес Сальва. — Нам приподняли завесу над детством святого — коль он таковым окажется. Те же самые чудеса, то же сопротивление господству Рима… И все же, соблюдая осторожность, я скажу, что в традиционной теме этой первой главы есть нечто вызывающее подозрение.

— Подозрение? — переспросил каноник Тортелли, тщетно силясь остановить свой магнитофон.

— Да, она схожа с тематикой многих других христианских легенд, — согласился с Сальва Караколли, — и в них есть общее: ангелы, демоны… Прошу отметить, что я верю в их существование. Это догмат веры. Но мне кажется, что они не должны являться людям с такой легкостью.

— Несомненно, — отважился высказаться каноник, — все происходило в те благословенные времена, из которых, словно весенний цветок, произрастает наша святая религия. Чувства первых христиан были более обострены к видению невидимого.

Сальва предпочел не вдаваться в эти рассуждения. Он сменил тему разговора, спросив мнение присутствующих: можно ли считать губернатора Марсиона реальным лицом или вымышленным!

— Вымышленным?! — возмущенно выкрикнул каноник, перестав возиться с кнопками своего норовистого аппарата. — Да как вы смеете так говорить? Легенда — это вам не роман, который хочешь — читай, хочешь — не читай. Слово «легенда» означает «то, что должно быть прочитано». Она поучительна. Не чудо ли эта Сабинелла, отмеченная любовью нашего Спасителя? А как жестоки те язычники, так закосневшие в своих заблуждениях! Как же осмеливаетесь вы говорить о вымысле?

— Будем благоразумными, — заметил Сальва. — Под этим красивым налетом святости наверняка скрывается нечто темное. Не забывайте о клейме 666, поставленном на «Жизнеописании Сильвестра».

— Разумеется! Разумеется! — поспешил согласиться каноник. — Однако нельзя не признать, что первая глава особо выделяет силу характера первых мучеников. Если и придется сжечь продолжение, один этот отрывок можно сохранить в качестве яркого свидетельства умонастроений той эпохи.

— Какой эпохи? — невинно поинтересовался Сальва. — II или XI век?

Магистр Караколли посчитал нужным прийти на помощь канонику:

— XI век был эпохой, сохранившей свежесть первоначальных христианских повествований. То, что они наивны, не означает, что они неправдоподобны. Удивление — мать истины.

Адриен Сальва достал из внутреннего кармана пиджака портсигар, сразу обеспокоив этим присутствующих, подумавших: до какой же степени порока можно дойти, чтобы травить себя подобной омерзительной смесью с запахом горелого кофе, ладана и нефти?

— Сомневаюсь в существовании Марсиона как исторического лица. Правда, имя это часто встречается в других легендах, связанных с мучениками. И всегда он — злобный муж жены-христианки. Упрямый до помешательства, он впадает в садизм и в конечном итоге оказывается наказанным своим же последним орудием пытки. Так что этот Марсион — типичный ожесточенный, неисправимый язычник, который невольно толкает свою жертву к еще большей святости. Жак Воражин в своей «Золотой легенде» постоянно использует этот прием с подстрекательством Сатаны, так как у него есть только две противоборствующих силы: Иисус и Дьявол. Все остальные — лишь второстепенные лица, статисты.

— Не исключено, — согласился Караколли, пересаживаясь в другое кресло подальше от курильщика. — Но торжествует всегда святость.

— К вящей славе нашей матери церкви, — подтвердил каноник.

Сальва выбрал сигару и прикурил ее от зажигалки с выгравированной печатью Министерства иностранных дел, которую подарил ему командующий Бетхем после дела Блумингтона. Тотчас же по залу Пия V распространился ядовитый дымок. Стэндап был в отчаянии, казалось, он разделял муки Сабинеллы. Тактично кашлянув, он попытался привлечь внимание курильщика к создаваемым им неудобствам, но Сальва, задумавшись, похоже, этого не заметил.

— Неплохо бы послушать вторую главу, если, конечно, наш ученый друг не устал.

— Двенадцать лет я сижу в Риме ради этих мгновений, — откликнулся Стэндап уязвленно. — Я готов переводить, но при одном условии…

Не докончив фразы, он бросил ненавидящий взгляд на сигару, потом умоляюще взглянул на Караколли. После тягостного молчания, в котором слышалась копившаяся угроза, он закончил:

— При условии, что я смогу дышать!

— Надо же, — удивился Сальва, — этот великолепный мексиканский табак активизирует мои мозговые клетки, помогает мне думать. Но так и быть, я не хочу, чтобы наш дражайший коллега заработал приступ астмы… Во время чтения я курить не буду. А уж потом, пока светит солнышко, мы отправимся размышлять в сад, и там я никому не помешаю.

— Превосходно! — обрадовался нунций.

— А я попрошу разрешения у его преосвященства, — добавил Тортелли.

Профессор Стэндап не произнес ни слова, но, когда Сальва раздавил дымящийся кончик своей сигары в пепельнице с гербом понтифика, победный огонек появился в его левом глазу, тогда как правый все еще гневно был устремлен на «бабочку» курильщика. Наверное, никогда не закончится Столетняя война между Францией и Англией.

А Адриен подумал: «Чем больше веришь в истину, тем догматичнее становится мысль».