Загадка Ватикана

ГЛАВА IV,

— Восхитительно! — восторженно воскликнул нунций Караколли. — Не правда ли, средневековая вера намного непосредственнее и чище, чем современная? Ангелы, демоны, Иисус и Матерь Его, патриархи — все это настолько близко, что нам кажется, будто мы видим и слышим их.

— Монсеньор, — невозмутимо произнес Адриен Сальва, — разве не решили мы поразмышлять в саду?

— Да, но разрешение… — беспокойно заметил каноник, наконец-то справившись с кнопками своего магнитофона и отключив его от сети.

— Думаю, нам дозволено, — убедительно проговорил нунций. — Ведь не будем же мы топтать клумбы, не так ли?

Все встали. У Стэндапа был усталый вид, однако никто не осмелился сказать ему об этом, чувствовалось, что подобное замечание не понравилось бы профессору. Открыли застекленную дверь, выходящую в сад, и с ученым видом стали прогуливаться по дорожкам, как это наверняка делали философы в Афинах а позднее во Флоренции времен Лоренцо Великолепного. Сальва не замедлил закурить сигару, кончик которой он раздавил в пепельнице часом раньше.

— Грешно портить запах цветов, — уронил каноник.

— Зато вредно для мошкары, — произнес Стэндап.

— Господа и уважаемые коллеги, — начал нунций, — сдается мне, что редко когда услышишь подобный перевод, с легкостью сделанный с листа нашим выдающимся профессором, и я недоумеваю, почему гнев Церкви обрушился на такую невинную историю. Я с самого начала ожидал худшего. И вот мы очарованы, восхищены! Не скрывайте, дорогой каноник, я видел, как благоговейно вы внимали и благостно улыбались.

— Я сожалею об этом, поверьте, так как, не в обиду вам будет сказано, там попахивает ересью. Как могло произойти, что живой человек вознесся на Небо? Такой участи удостоилась лишь наша Святая Мать, да и то в состоянии сна. Более того, она была непорочной и, следовательно, не могла умереть. С Басофоном такого не должно было случиться, хотя и стал он Сильвестром.

— Гм-м, — пробурчал Сальва, — не будем заблуждаться. Чудеса могут совершаться по своим законам, и я не вижу причин, мешающих ходить по воде, взлетать в Рай на спинах ангелов — если только у них есть спины — или советоваться с жабой-астрологом. Главное, чтобы во всем этом найти свою внутреннюю логику. А верить в это или не верить — это другой вопрос.

— Миллионы мужчин и женщин поклялись бы, что были свидетелями того, что вы считаете вздором! — бросил каноник, лицо которого вдруг побагровело.

— Господа, — продолжил Сальва, — я согласился на сотрудничество с вами не для того, чтобы спорить о верованиях, какими бы уважаемыми они ни были, но для того, чтобы найти манускрипт, проанализировать его и высказать его святейшеству свое мнение о его содержании с научной точки зрения. Так что не втягивайте меня в метафизические распри. Видите ли, легенда не есть объект теологии. По моему мнению, Воражин просто коллекционировал эти истории, внося в них долю милой шутки. Мог ли он сам верить в такие побасенки? Пожалуй, нет. Но он знал, что простому люду они нужны…

— Короче, — прервал его Стэндап, — пока что у вас нет никаких претензий к этому манускрипту.

— Пока что! — многозначительно произнес каноник, предупреждающе подняв указательный палец. — Повторяю, вознесение Басофона на Небо настораживает меня.

Все замолчали, шагая по аллее. Вечер был изумительным, в нем чувствовалось нечто восторженное. Такое бывает только в Риме. С холмистого сада видны были крыши базилики, увенчанные статуями, и аркады эспланады. Толпились туристы и верующие, освещенные заходящим солнцем… Они походили на тех людей, что несколько веков назад приходили к святому Петру. И именно о нем сейчас думал Сальва — не о той гигантской скульптуре, величественно стоявшей в нефе[4], с ногами, стертыми от поцелуев и прикосновений, но о живом Симоне Петре.

Сальва все было ясно. Петр был не только настоящим рыбаком, но и замечательным организатором. Нетрудно предположить, что он вместе со своим братом Андреем владел тремя десятками лодок, километрами сетей и имел конторы по сбыту продукции в Тибериаде, Магдале, Капернауме и Бетсаиде. У него, без сомнения, была монополия на Генисаретское озеро и даже на часть Иордании. Имелся у него и советник по финансовым вопросам, Матфей, из-за чего прозвали его «сборщиком податей из Капернаума». Что касается Иакова и Иоанна, сыновей Зеведея, то, судя по Евангелию от Луки, они были товарищами, компаньонами Петра и, следовательно занимались ловлей и продажей рыбы.

Одним словом, Сальва не отвергал мысли о том, что все эти люди были в то же время и иудеями, недовольными римской колонизацией. Но никак не зелотами[5], которые вступали в стычки с легионерами и кончали жизнь на виселицах. Они скорее всего придерживались своей веры, были законопослушны, однако увлечены идеей о коренных изменениях, необходимых для выхода из интеллектуального и морального кризиса, существовавшего в ту эпоху.

Таким образом, когда Петр с товарищами получили послание Мессии, они, возможно, занялись распространением Благой Вести вокруг Средиземного моря, используя еврейские торговые объединения и синагоги, расположенные в этом бассейне. Короче говоря, вместо Тибериады, Магдалы, Капернаума и Бетсаиды теперь нужно было осваивать Антиохию, Эдессу, Эфес и Александрию, а вместо рыбы ловить «души человеков».

Так думал Адриен Сальва. Он также полагал, что Павел из Тарса был в некотором роде конкурентом Петра, инакомыслящим распространителем громогласных идей, которые возбуждали весь народ. В данном случае речь шла о стратегии: принять то, что Петр хотел донести лишь до новообращенных, или навязать мессианское мировоззрение Риму, намеревавшемуся овладеть Иерусалимом с помощью оружия. И вполне естественно, что Петр и его соратники вынуждены были в конце концов поддержать идеи Павла, позволяющие сплотить всех евреев, а значит, дающие возможность развиваться их языку.

— Ну и как, профессор, каково ваше мнение? — спросил магистр Караколли.

Сальва, оторвавшись от размышлений, глубоко затянулся сигарой, что помогло ему упорядочить мысли.

— Так вот, мне кажется, что автор «Жизнеописания» пока дал общее описание взглядов своего времени. Настоящая история еще впереди. Мы присутствуем при завязке, не правда ли? Жареным запахнет позже. Кстати, дорогие коллеги, а не пора ли нам поужинать?

— Конечно, конечно, — согласился нунций. — И тем не менее позволю себе заметить, что мы почему-то мало говорили об этих двух главах… Патриархи, дающие образование Сильвестру, — тема довольно новая, согласны? Не знаю случая, чтобы подобное происходило с другими святыми.

— Правильно, — поддержал его каноник, — и это укрепляет меня в мысли, что в манускрипте присутствует ересь. «Timeo Danaos et dona ferentes».

— А что это значит? — поинтересовался Адриен Сальва, просовывая палец между целлулоидным воротничком и натертой шеей.

Тортелли заважничал: сейчас он утрет нос этим ученым иностранцам, нагло гуляющим без разрешения в саду его святейшества.

— Вергилий в «Энеиде» вложил эти слова в уста главного жреца Лаокоона, отговаривавшего троянцев ввезти в город деревянного коня, коварно оставленного греками на берегу реки. Иначе говоря: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Кто знает, какое зло скрывается внутри? Однако, раз уж наступило время ужина, позвольте мне спрятать манускрипт в надежное место.

Нунций с необычайной для него живостью отреагировал:

— Нет, нет, не стоит! Я сам займусь «Жизнеописанием».

— А почему именно вы, монсеньор? — резким тоном спросил каноник.

— Потому что я отвечаю за него. Вдруг он потеряется…

Тортелли прикусил губу. Лицо его побледнело от оскорбления. Неужели его подозревали в том, что он уничтожит манускрипт!

— Благодарю за доверие, — буркнул он и быстрым шагом пошел в направлении Центрального бюро Священной конгрегации.

Войдя в застекленную дверь, магистр Караколли, Сальва и Стэндап вернулись в зал Пия V, взяли оставленную на столе рукопись и с некоторой торжественностью понесли ее к главному библиотекарю, отцу Грюнвальду, который на их глазах положил ее в сейф. После чего все разошлись на ужин.

Сальва всегда смотрел на Рим влюбленными глазами. Насколько презирал он историю античных римлян с их мелочностью, мнимой правоверностью и воинственностью, настолько очаровывал его их город. Он любил посидеть на террасе кафе «Тре Скалини» на пьяцца На-вона, полюбоваться на полет голубей вокруг фонтана Нептуна или фонтана Моро. Он заказывал озо босо и бутылку «Орвьетто», потом, подкрепившись, не спеша шел в направлении Пантеона, идя то по виа Пастини, то по виа дель Семинарио, ведущим к Корсо.

В этот вечер он оказался на пьяцца ди Пьетра и засмотрелся на колонны храма Адриена, на месте которого ныне возвышается другой храм — биржа. Он уже собрался пойти в маленькую гостиницу «Чезари», в которой его любезно поселил Ватикан, как рядом с ним появилась легкая фигурка. Это была молодая хорошенькая женщина в джинсах и голубой блузке. На певучем французском она представилась журналисткой газеты «Ла Стампа» и сообщила, что знает о найденном манускрипте «Житие Сильвестра».

— Новости быстро распространяются, — заметил Сальва. — Чем же эта древняя тарабарщина может заинтересовать такую современную женщину?

— Говорят, что рукопись эта способна взорвать Ватикан, — серьезно ответила француженка.

— Да что вы, мадемуазель, это всего лишь слухи! Разочарованная, она слегка присела в реверансе, словно маленькая благовоспитанная девочка, и вприпрыжку удалилась.

«Ах, эти итальянцы!» — подумал Сальва. И все же этот случай обеспокоил его. Откуда «Ла Стампа» узнала о найденном «Жизнеописании» и о том, что документ может быть опасным?

На следующий день, придя в зал Пия V, он понял, что дело разбухало, подобно лягушке из басни. Туда прибыл кардинал Бонино собственной персоной. Его сутана алым пятном выделялась на фоне стеллажей. Каноник Тортелли, сидевший справа от него, пыжился от гордости.

Как только Сальва уселся, Стэндап приступил к переводу манускрипта.

«Небесное образование предполагалось дать Басофону в течение первых шести месяцев его пребывания в Раю; эти шесть ангельских месяцев соответствовали шестнадцати земным годам.

Однако выдающиеся учителя не были довольны своим учеником. Правда, усваивал он все легко, так как отличался превосходной памятью. Но его воображение работало гораздо лучше. Он постоянно шутил и подшучивал тогда, когда следовало сохранять серьезность и быть осмотрительным. Ведь он был на Небе!

Святые воспитатели не осмеливались говорить меж собой о проделках Басофона. Ной тем не менее мог бы рассказать, как мальчик высмеивал его ковчег, спрашивая, сколько потомства дали пары и как вся эта свора уместилась в ковчеге и не перевернула его. Аврааму же не хотелось, чтобы все узнали, как Басофон показывал ему рожки, намекая на отношения его жены Сары с царем Авимелехом. Иосиф мог бы поведать, как его ученик, изучая искусство управления, заявил, что лучше бы его наставник стал любовником жены Потифара, чем покорно сносил издевательства прекрасной египтянки. Ну а что касается Иакова, он, конечно же, не стал рассказывать, как мальчишка предположил, что будущий Израиль видел на знаменитой лестнице не ангелов, а бабуинов.

Сабинелла обратила внимание на своеобразный юмор сына. Она поделилась своими опасениями со старухой, опекавшей ребенка в лесу. Та же, обладая здравым умом, разъяснила, что Басофон все-таки обыкновенный смертный. И все небесные науки, которыми его пичкали, по ее мнению, лишь вскружили ему голову.

— Хорошо бы ему до возвращения на Землю научиться работать руками, это умерит его разгулявшееся воображение, — повторяла она.

Прислушавшись к совету, Сабинелла пошла к святому Иосифу. Отец-кормилец Христа как раз учил плотницкому делу тех, кто в земной жизни не овладел этим ремеслом. Женщина стояла молча, не решаясь прервать занятия, но Иосиф заметил ее.

— Ну, душенька, чем могу служить?

— Благословенный Отец, — сказала Сабинелла, — я мать Басофона, нареченного при крещении Сильвестром. Архангел Гавриил подобрал превосходных патриархов, дабы укрепить моего сына в небесных знаниях, но — прошу прощения за дерзкую мысль — архангелы и патриархи не знают, чем стала Земля. Избыток отвлеченных знаний может повредить смертному — ведь вам известно, что Басофон попал на Небо живым.

Иосиф-плотник долго думал, поглаживая свою белую бороду. Он всегда был очень осторожен и никогда не принимал необдуманных решений. Наконец он сказал Сабинелле:

— Душенька, не хотелось бы обижать столь уважаемых персон, как Гавриил и патриархи, но я согласен с вами. Когда этот мальчик вернется на Землю, ему придется что-то делать руками. Как сможет он зарабатывать на жизнь, произнося только проповеди? Не попросить ли мне мою светлейшую супругу походатайствовать перед учителями вашего сына, чтобы помимо их уроков и я мог ему кое-что преподать?

Сказано — сделано. И оказалось, что к работе с циркулем и угольником у молодого человека склонность была больше, чем к небесным наукам. Он очень быстро усвоил искусство крепления шипов в пазах, ловко орудовал рубанком. И чем больших успехов он добивался в плотницком деле, тем невнимательнее становился на уроках величественных патриархов. Он не мог усидеть на месте, извивался, как червяк, почесывая свои ноги. Первым вышел из себя Иаков.

— Что же это такое! — воскликнул он. — Да это прямо какой-то нечестивец! Вместо того чтобы следовать путями истинными, он пренебрегает нашими возвышенными знаниями, считая их пустяками!

Басофон, которому по земным меркам уже исполнилось пятнадцать лет, ответил:

— Мне неинтересны ваши рассуждения о двухстах четырнадцати формах невидимого! Мне надо, чтобы вы научили меня драться с ангелом, как вы сами когда-то дрались.

Иаков громко возмутился, сочтя подобное заявление близким к богохульству. Не выдержав, он пошел к архангелу Гавриилу.

— Что с вами, почтеннейший? — спросил архангел. — Вы такой взъерошенный…

— Это все из-за Басофона, который недостоин зваться именем Сильвестр. Вообразите, он насмехается над моими поучениями, словно над чепухой, высмеивает мои видения и нахально заявляет, что я должен научить его биться с ангелами!

Гавриила позабавило возмущение Иакова, но он не подал виду.

— Ну что ж, — сказал он, — это означает, что мальчик нуждается в физических упражнениях. Мы совсем забыли о физкультуре. А ведь он смертный, юноша к тому же. Ему надо больше двигаться. Будучи непорочным Духом, я точно не знаю, что для этого следует делать, но подумаю еще над этим вопросом. Идите с миром, почтеннейший.

Иаков пожал плечами и, ворча, удалился. Архангел пришел к Иосифу-плотнику и поделился с ним огорчениями патриарха. Тот принялся размышлять, как всегда поглаживая свою белую бороду. Потом сказал:

— Мальчик этот — превосходный ученик. Мне не на что жаловаться. Он доказал, что более склонен к ручному труду, нежели к работе мысли. Ной попытался напичкать его голову цифрами и формулами, древнегреческими и древнееврейскими словами, и Басофон не знает, что с ними делать. Разве из них можно построить корабль? Нет, конечно! Нужно уметь читать чертежи…

— Разумеется, — прервал его Гавриил, не желая недоразумений и ссор, — но подскажите, какого учителя назначить, чтобы развить его физически?

Иосиф-плотник опять долго гладил свою бороду, затем сказал:

— Вам бы царя Давида поспрошать. Не он ли в молодости одолел гиганта Голиафа?

— Ну и придумали! — воскликнул архангел. — Царь Давид! И речи быть не может. Такой величественный, такой именитый… Иосиф, вы совсем потеряли голову.

— Ладно, ладно, — смутился плотник. — Тогда что вы думаете о Самсоне?

Гавриил, похоже, одобрил.

— По крайней мере он не дерзнул биться с ангелами… И, взмахнув крыльями, он полетел к победителю филистимлян.

Самсон проживал в храме, как две капли воды похожем на тот, что он разрушил, погубив заодно и сторонников Дагона. Зрение к нему вернулось, хотя и осталось сильное косоглазие. Огромный, мускулистый, он постоянно поддерживал себя в форме, легко, будто играючи, поднимая колонны и ворота с косяками. Его рыжая шевелюра совсем свалялась и венчала голову, словно золотая тиара. Далила, красавица филистимлянка и предательница, давно уже помирилась с Самсоном и прислуживала ему.

— Приветствую тебя, о Самсон, сын Маноаха из колена Данова, — сказал архангел, зная, сколь щепетилен силач в вопросах родословной. — Я пришел предложить тебе поучаствовать в новой битве.

Самсон перестал сгибать толстый железный прут, небрежно отбросил его и спросил:

— Опять против жителей Газы?

— О, они мертвы и давным-давно похоронены, — смеясь, произнес Гавриил. — Надо бы подготовить одного молодого смертного, которого на Небе просвещают наши учителя, к жестокой и упорной борьбе с идолопоклонниками.

— Почему бы и нет? — ответил Самсон. — Я уже заскучал. Только Далиле удается иногда меня развлечь. Патриархи же не очень веселы да, кстати, и относятся ко мне с презрением. А тут представляется случай показать им, что сила моя еще на что-то годится. Где ваш смертный?

— В западной части Рая. Сами туда доберетесь или вас перенести? — услужливо спросил архангел.

— Слишком уж я тяжел, — уязвленным тоном ответил Самсон.

Гавриил не стал настаивать, ибо знал, на что способен этот гигант».