Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории

Прокопий Кессарийский добавляет, что «живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они по большей части меняют места жительства». Да это же естественно, они же прячутся от своих князей. Маврикий Стратег: «Они селятся в лесах, у неудобопроходимых рек, болот и озер… Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют и ведут жизнь бродячую». А вы бы что, выставили напоказ князю–грабителю свои лапти и деревянные ложки? Отберет же. Поэтому работы у князя–грабителя с его дружиной было иногда много: выследить своих «подданных», желательно когда они вытащат из тайников свои лапти, удочки и верши, ложки с берестяными туесками. Ведь князь с дружиною и лапти плести считали ниже своего достоинства. Поэтому «владение селами» надо понимать совсем не так, как нас сегодня учат в школе. Это, собственно, было владение «угодьями» с живым товаром и его жалким имуществом. Поэтому, естественно, у князей–грабителей случались пограничные конфликты, какие описывают историки. Но здесь надо иметь в виду, что владения были опять же в диаметре не более 50 километров. Оружие у всех князей было совершенно одинаковое, по свидетельству Маврикия Стратега, копья и лук со стрелами. Значит все зависело от силы физической и численности дружины. Поэтому «угодья» их, то расширялись, то сужались от поколения к поколению князей, совершенно так же, как у современных рэкетиров.

Вот еще одно замечание Маврикия Стратега, которому историки дают не совсем правильную интерпретацию: «Мужественно они выносят пребывание в воде, так что часто некоторые из числа остающихся дома, будучи застигнуты внезапным нападением, погружаются в пучину вод. При этом они держат во рту специально изготовленные большие, выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, а сами, лежа навзничь на дне, дышат с помощью их. Это они могут проделывать в течение многих часов, так что совершенно нельзя догадаться о них. А если случится, что камыши видимы снаружи, неопытные люди считают их за растущие в воде, лица де, знакомые с этой уловкою и распознающие камыш по его обрезу и положению, пронзают камышами глотки лежащих или вырывают камыши и этим самым заставляют вынырнуть из воды». Согласитесь, что такой метод не годится для настоящей войны, не вечно же под водой сидеть, когда неприятель навсегда занял деревню? А вот для временного сохранения себя, пока дружина грабит деревню и берет на продажу зазевавшихся, вполне подходит. Грабители через час–полтора, закончив набег, уйдут, тогда и вылезать из воды можно. Но и грабители, как вы видите, тоже опытные люди в этом деле: если пленных набрали мало, то трубки вырывают, если достаточно – протыкают им глотки. Технология. Отработанная.

Естественно, у князя – гарем, у дружины – конвейер пленниц. Помните про конвейер, по которому прошла императрица Екатерина I? Солдат, фельдмаршал с забытой мной фамилией, Меньшиков, сам Петр, после его опять Меньшиков. Это же у них в крови было, отбирать женщин–пленниц у своих подчиненных дружинников. Появлялись и дети. Это была элита второго поколения, вплоть из самых известных наших литераторов–помещиков. Вы не заметили, что большинство наших известных благотворителей и меценатов не из дворянского сословия (за редким исключением), а из купцов, бывших рабов? Доказывать? Потому, дворянское сословие – это прирожденные потомственные грабители и рабовладельцы. Многие их потомки такси водят в развитых странах. Потому что на большее неспособны, природа такая, что лучше дынные корки собирать с посольского стола, чем брать в руки лопату. Сильно подпортили представление наше о дворянах дворянские писатели. Вы заметили, что практически все они писали книжки про «красивую» любовь, про свои чувства – лирику, да про конфликты «отцов и детей» дворянских, а о народе – ни гугу. Даже и эмигранты. Потому что про стадо коров, что напишешь «красивого»?

Но не все дворяне убежали от коммунистов, многие попрятались от ЧК, сменили «имидж», стали советской, затем нынешней номенклатурой, чиновничествуют в «хлебных местах», берут взятки, помогают друг другу возвышаться, снова барствуют. Недаром появились всякие их клубы дворянские, а мы плебс, наглядеться на них не можем, ишь какие «долгорукие»? Если немцы покаялись за фашизм, американцы покаялись за рабство негров и Вьетнам, англичане за колониальную политику, то почему бы и русскому дворянству не покаяться за работорговлю, рабовладение? Открыто покаяться, во всеуслышание, ведь грешили их предки таким грехом, какого в свете не было нигде больше. Соберитесь, дворяне, в своих дворянских собраниях, да кучно эдак и попросите прощения за десять веков глумления над собственным народом! С подписями! Или по–отдельности, через газеты, с упоминанием титулов! Ведь вы не чета западным дворянам, далеко не чета им. У них никогда рабов, таких как у вас не было, так – вассалы, да земли кусок с замком. Но! Куда там, у вас кровь шибко голубая, рабовладельческая. Воды в рот набрали. Думаете, забудется. Нет, никогда не забудется, пока прощения не попросите.

Природная подлость, не просящих прощения и не прощеных, дворян очень мешает нашему обществу жить. Не скажите, что я не прав. Кому как не дворянам, грамотным, броситься распространять рукописные образцы Всеобщей декларации прав человека? Куда там, они при первых чекистах безграмотных писарями к ним устроились и научили их пользоваться «дворянскими правами». Думаю, тогда и родилась поговорка: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак. Обалдевшие от свалившейся на них власти люмпены быстренько научились от своих писарей их прежним повадкам, а потом и перевели повыше должностями своих «учителей». Однако я ускоряю события. Надо рассказать еще, как реформировались дворянские кланы. Первые дружинники, естественно, то и дело попадали в опалу к своим князьям за различные шалости по поговорке «не по чину берешь». Когда один князь побеждал временно другого, естественно, дружинники побежденного переходили в отряд холопов. Поэтому будущим дворянам приходилось много заискивать, подлизываться, интриганничать, лоб расшибать, подсиживать друг друга, то есть проявлять самые отвратительные человеческие качества. Жить–то надо. У простого народа, рабов, такие качества развиваться не могли. У него, простого народа развивались качества зависти, злобы на власть имущих, недоверия и нелюбви к соседу, так как часто выходило так, что у соседа князья–грабители забирали меньше чем у него. И если кто–то думает, что дворян было мало, то ошибаетесь. Дворян было очень много, процентов 15 от общего населения, если не больше. Это шибко богатых и знатных было мало. Но знатные то и дело переходили в незнатных: или пропьются, или князь отберет знатность. Эти очень подвижные группы населения в смысле благосостояния и прав все время «подковерно» воевали друг с другом за свое место возле «тела» как сейчас говорят. Поэтому генетически формировался очень беспринципный и подлый класс людей, готовых на все ради своего благополучия. К рабам я это не отношу, так как им всем было одинаково плохо, и бороться между собой не имело смысла. Вот почему славянофилы потом так полюбили патриархальность быта крепостных крестьян. Чрезмерное размножение дворян от сытости жизни и широкого использования рабынь усугубляло картину формирования людей с самыми отвратительными качествами. Конкуренция их между собой возрастала, и применялись все доступные им методы борьбы, исключая дуэли, которые пришли к нам после победы над Наполеоном, от французов. Прежние же методы – самые, что ни на есть бессовестные. Поэтому почти все отрицательные качества русских – это дворянские качества, качества русской элиты.

Первая смена элиты произошла, когда атаманы казаков–разбойников установили «крышу» над Московией. Дворяне князей–грабителей, их дружинники, перешли во второй эшелон элиты, поэтому стали подлизываться, подсиживать друг друга, чтобы их заметили и перевели в главную элиту, элиту атаманов казаков–разбойников. Что тут было, можно представить по нынешним преступным группировкам, члены которых не живут долго, а «продают» друг друга при первом же удобном случае.

Вторая смена элиты произошла, когда Дмитрий Донской решил, что надо изменить порядок наследования, но я об этом уже говорил выше. Драка между элитой была такая, что не дай бог. Сами понимаете, что в средствах никто не стеснялся.

Третья смена элиты осуществилась во время захвата власти Романовыми из рук потомственных казаков–разбойников. Считается, что это сделал мифический Иван Грозный. Недаром Романовы разрешили Карамзину так его срамить, я еще все очень удивлялся. Спасибо авторам «новохрона–2», надоумили, что никакого Грозного не было, а было вместо него четыре царя, вполне законных, считая туда и обоих «Лжедмитриев».

Четвертый этап формирования русской элиты провел уже Петр, перестреляв и перевешав половину прежней элиты. Хотя процесс этот начал его дед, первый Романов, Михаил, а продолжил его отец, Алексей Михайлович. Потом русскую элиту перетряхивали в основном немцы: Анна Иоанновна, Екатерина I, она же простая солдатская потаскуха, Екатерина II. Потом в русских царях вообще не осталось русской крови, а в жилах русской элиты чуть ли наполовину потекла кровь западноевропейская, всяких «искателей славы и чинов» по выражению Лермонтова. Дворян же народилось столько, что некоторые из них даже научились пахать землю.

Но это неспроста. Западная кровь немного улучшила искони русскую элиту. Появился даже чуть ли не первый писатель – фон Визен (Фонвизин). А потом они пошли косяком. Эта кровь и пахать научила, и деньги считать не пригоршнями, а на счетах. Эти же представители потом дали нам много «русских» преобразователей и грамотеев, начиная с Миниха, Беринга, Бирона и заканчивая Багратионом, Витте и Струве. Да что я перечисляю, треть русского дворянства стала носить западноевропейские фамилии. Обновление заскорузлой дворянской крови произошло и за счет «птенцов гнезда петрова» из ловких народных представителей типа Демидова или Меньшикова. Вот поэтому и появились среди дворян декабристы, кровь западноевропейская делала свое дело. А «собакевичи» и прочие «коробочки» с «ноздревыми» из старой элиты отправились в свои деревни поедом есть своих крепостных крестьян. Они же ведь не вымерли, продолжали плодиться, да еще как. Просто сошли с большой арены. К отмене крепостного права дворян было, чуть ли не треть населения России, самая подлая ее часть, почти без исключений: пронырливая, себялюбивая, готовая на любое грязное дело. Такие уж гены у них выработались за 1000 лет.

Но крестьяне не успевали рожать столько им кормильцев, поэтому дворянство оголодавшее кинулось на хлебные места, в чиновничество, суд, прокуратуру. С их природной подлостью им нетрудно было установить в «присутственных местах» подкуп, взятки, свое «кормление». Им и жалованье–то было только на «понюх табаку», все остальное добывалось подлостью. Спросите у себя, сколько недворян училось о ту пору в русских университетах? Был в них хотя бы один крестьянин? Так называемые «разночинцы» – это же тоже дворяне, только пропившие и проевшие свои «дворы», или наплодившие стольких наследников, что даже «савельича» неоткуда было взять. Поэтому все дворянские подлые «правила» переместились в государственную сферу, в сферу торговли, промышленности, в рестораны, театры, вообще во всю российскую частную и общественную жизнь, которая даже близко не должна была ничего не иметь общего с уже почти бывшим рабовладельческим строем.

С отменой крепостного права, вся эта плодовитая свора, оказавшись не у дел и раздав землю в аренду крестьянам, заполонила все без исключения «присутственные места», сделавшись столоначальниками и начали плодить и размножать сами себя, выдумывать себе все новые и новые должности и «присутствия». А мы все не можем сыскать истоков русской мерзкой бюрократии? Вот они ее истоки. Прирожденное отношение дворянства к народу как к дойному стаду, как к говяжьей вырезке, как отаре безмозглых овец, жмущихся друг к другу, жалобно блеящих и плохо пахнущих, проявилось в полной мере в изощренном издевательстве над «просителями в зипунах», произволе при решении их бед и жалоб, в унижении бывшего раба при каждом удобном случае. Почитайте Некрасова: «Вот парадный подъезд, по торжественным дням…». Треть населения страны – бывшие рабовладельцы, оккупировали все до единой бюрократические должности, и наслаждались унижением таких же людей, как и они сами. Они мстили, не зная, за что мстят, просто им было неприятно видеть, что человек, которого он вчера еще мог продать или обменять на собаку, вдруг пришел и просит, чтобы он пошевелил чуть–чуть пальцем. Свежие силы, даже и из бывших рабов, вливающиеся малыми ручейками в этот заскорузлый в своей ненависти аппарат, под гнетом общих правил поведения быстро становились точной копией своих «наставников». Так продолжается и по сей день. Ни в одном «присутствии» мира, начиная от их таможни, нигде человек не испытывает такого страха, глумления и унижения, как в любом русском «присутствии», начиная от ГАИ и кончая магазином или самим «отделом народного образования».

Пятую перетряску русской «элиты» осуществили коммунисты. Бывшие дворяне, ставшие разночинцами, заняли в русской бюрократии самые низшие места: писарей и письмоводителей, а иногда и простых рассыльных. И еще больше озлобились. Их кресла заняли «матросы», а иногда и простые «челкаши», тунеядцы с маузером на боку. Эта новая «элита» вызывала презрение из–за безграмотности, неумеренного пьянства и неумелого «высокомерия». Эта новая «элита» власти отлично помнила, как еще вчера сама ползала на коленях перед такими, какие у них сегодня в писарях. Будь на месте этой новой «элиты» простые крестьяне из деревень, бывшие рабы, может быть дела как–то и начали бы налаживаться. Всем известна крестьянская деревенская уважительность в обращении. Но туда–то попал люмпен–пролетариат, деклассированная рвань и горлодеры. Крестьяне остались на своей земле, которую им обещал, да так и не дал, «великий Ленин». Пока свежеиспеченные начальники–люмпены пьянствовали и по привычке не работать куролесили где–нибудь на стороне, писаря–дворяне «принимали народ» и по прирожденной своей способности подсиживали своих начальников–люмпенов перед ВЧК (для молодых расшифровываю: всесоюзная чрезвычайная комиссия во главе с Дзержинским). Потихоньку–полегоньку бывшие дворяне вытеснили люмпенов, от них, и правда, толку совсем не было, и Ленин с Дзержинским это прекрасно видели. Царская элита прекрасно знала правила поведения с вышестоящим начальством и правила ублажения его. У царской элиты это было в генах. Поэтому убрать «матросов» им труда не составило. Лет через десять ни одного «революционного матроса», кроме трезвенников, в элите не осталось. Все места, за исключением самых главных, во всех конторах страны вновь заняли старые знакомые. Сейчас на них сидят их же дети и внуки. Вот что такое русская бюрократия, истоки которой все никак не могут найти наши «людоведы». Русская бюрократия будет воспроизводить себя вечно. Она прямая наследница дворян и так же ловко эксплуатирует все остальное население, как эксплуатировали их предки своих крепостных, одновременно безмерно их презирая.

В заключение надо бы несколько слов сказать о простом народе, теперь уже об рабочих и крестьянах. Нынешние дети рабочих и крестьян, оказавшись в тоненьком притоке к русской элите, быстро перемалываются в ней по ее образцу и подобию, совершенно так же как чеснок в колбасном фарше. Его мало, незаметно, но вкус придает дополнительный, не больше. Почему так происходит? Глупый вопрос. Разве вы не знаете, как приятно, перемоловшись, чувствовать себя всемогущим и всесильным, безнаказанно оскорблять и унижать, а главное, чувствовать себя «причисленным» к элите? Собственно, это месть элите за маму и папу, только направленная не туда, куда нужно. Как же ее направишь за соседний стол? Неудобно как–то, по–крестьянски неудобно. Притом, надо пересиливать себя, гены–то не требуют, но надо же походить на соседа по столу или «присутствию». Потом привыкают, полностью перемоловшись.

Реформировать эту помещичью–дворянскую бюрократию невозможно. Единственный путь – это закон о взаимоотношениях между людьми и «элитой», жалкое подобие которого ввели впопыхах во время революции начала 90–х годов, про судебное рассмотрение жалоб на бюрократов. Но он никогда не будет действовать этот закон, ибо он принят не для нас, а для хвастовства перед заграницей. Вы только представьте себе, без адвоката такой иск не осилить нашему спившемуся народу, а адвокат таких денег стоит, что за такие деньги можно столько раз снять свой стресс водкой, что какой же дурак эти деньги будет тратить на адвоката? Это раз. В суде даже за убийство годами ждут очереди на рассмотрение дела, а тут явишься ты за иском к счетоводу ЖЭКа по поводу того, что она назвала тебя старым дураком, не понимающим сложности расчетов квартплаты. Смешно. Кто же пойдет судиться? Притом в ЖЭКе есть свой постоянный адвокат, поднаторевший в защите «чести и достоинства» своих работников. Он представит дело так, что это вы матерились и вас же еще и оштрафуют. Быстро можно было бы решить этот непростой вопрос, если бы разрешили сразу же и на месте бить в морду высокомерному чиновнику. Но кто же разрешит? Вся ООН поднимется, они же не знают наших действительных отношений. Они же знают только про нашу таможню, которую сами боятся. Но они думают, что у нас только так на таможне, а из–за одной таможни разве можно законно бить в морду? Поэтому я и не вижу выхода из этого тупика. Тыщу лет так было, наверное, так будет и впредь еще тысячу лет. Впрочем, что это я сюда ООН приплел? Да наша система этого и сама никогда не допустит. Законодатель же наш, как только подсчет голосов за него закончился, он же сразу переходит в элиту и ему до нас дел, как до божьей коровки в дальнем лесочке. Я честно не знаю, что делать с нашей элитой.

Хотел об элите закончить, но вспомнил, что ни словом не обмолвился об элите мирного времени и военного. При этом под термином мирной и военной элиты я имею в виду не только настоящую войну, а вообще экстремальные и рядовые условия жизни страны. Но это немного займет у меня места и вашего внимания. Начну я, пожалуй, с цитаты из Гавриила Попова, статьи которого в Московском комсомольце читаю с большим удовольствием. В статье «…пользы обществу решительно никакой…» (МК от 7 июля 2000г.) о повести Гоголя «Нос» и о русских офицерах времен кавказских войн он пишет: «О кавказской войне писали в те годы много и многие. В том числе и Пушкин. Отмечали героизм русских солдат и офицеров, а также мужество и стойкость бойцов армии Шамиля. Но Гоголь с необыкновенным чутьем уловил нечто особенное: на кавказских дрожжах вырастают «майоры» Ковалевы с их претензиями на вице–губернаторство, с задравшимися сверх меры носами от свалившихся на них досрочных чинов. Гоголь сумел почувствовать процесс, который, в конце концов, превратил победившую самого Наполеона царскую армию и царский аппарат власти в профессионалов по такому противнику, как горцы, и, соответственно, в совершенно неспособные к нормальной войне структуры, проигравшие первую же настоящую — Крымскую войну. Всего этого Гоголь не мог знать. Но то, что он успел увидеть и отметить за двадцать лет до затопления русского флота и сдачи Севастополя, — оказалось одним из главных факторов Крымского поражения. Хотя сам Гоголь замечает, что в сюжете его повести о носе «пользы отечеству решительно никакой», на самом деле польза была бы — если бы предостережение Гоголя было замечено. Но задранные носы кавказских героев никто вовремя в России не обрезал, и стране пришлось, в конце концов, расплачиваться поражением под Севастополем».

Я понимаю, что Г. Попов пишет это применительно к сегодняшнему дню, несколько ехидничая над современной действительностью и сегодняшними «майорами ковалевыми». Я это приветствую, и полностью с Г. Поповым согласен. Но у него выходит, что это как бы единственный случай или редко встречающийся. Между тем, это железное правило русской элиты на протяжении всех веков, как только дружина князей–грабителей превратилась в дворянство и затем – в чиновничество. Всегда, пока в стране все в относительном порядке, в предводители элиты, сверхэлиту, пролазят одни проходимцы, низкие льстецы и прохиндеи, которые вообще ничего другого, кроме указанного, делать не умеют. И все это относительно спокойное время они сидят на своих теплых местах и ничего не делают, красуются, интригуют, богатеют, а даже ранее налаженное, до их, дело постепенно губят. Но никто этого из тех, кто обязан это замечать по должности или «по божьему помазанию» все никак не может заметить, хотя все вокруг видят это невооруженным взглядом, но тоже молчат, которые поближе к царю, а тем, кто подальше, даже некому сказать об этом и они просто посмеиваются или «переживают».

Приведу примеры. Начнем с современности и пойдем вглубь веков. Первая Чеченская война. «Самый умный министр обороны» Грачев оказался таким несусветным дураком, способным только разгонять демонстрантов, что даже сегодня стыдно за Россию, что она имеет таких «полководцев». А совсем неизвестный Рохлин выдвинулся своим умом и энергией, но отказался от высшей награды «Родины» за вынужденное убийство россиян. Война закончилась и такой умный военный сразу же оказался ненужным, даже вредным для страны. О финской войне я уже где–то говорил выше, ситуация типическая: дураки–генералы «мирного времени» штабелями складывали трупы своих солдат перед линией Маннергейма.

Вторая мировая война. Практически все довоенные советские полководцы, исключая Жукова, в начавшейся войне оказались совершенно непригодными к принятию военных решений, совершенными дураками. Вспомните хотя бы Ворошилова и Буденного. Ворошилов абсолютно ничего не умел кроме стрельбы из пистолета, ему бы больше подошло быть киллером, чем полководцем. Буденный же вообще только на лошади умел скакать, да «рубить лозу» шашкой. Но это же были первые стратеги государства до войны. Сама война выдвинула полководцев, которые и выиграли войну. Не было бы войны, не было бы и этих полководцев, начиная с Рокоссовского, Ватутина, Баграмяна и, кончая Жуковым, который все свои победы так полил русской кровью, что не знаешь даже что лучше: победы эти или возможные поражения.

Возьмем Первую мировую войну. Перед войной все самые главные места в военной иерархии занимали совершенные, напыщенные дураки, лизоблюды и прохиндеи, воровавшие еду у своих солдат. Именно война выдвинула Брусилова, как совершенную необходимость, без которой державе оставалось бы только сдать ключи от Москвы немцам.

Вспомним об японской войне 1905 года. Паркетно–лизоблюдные генералы обещали «шапками закидать японцев», совершенно так же как Грачев «взять Чечню одним парашютно–десантным полком». Вместо этого, армию Куропаткина японцы наголову разбили на суше, а сборную эскадру России под флагом адмирала Рождественского полностью потопил японский адмирал Того. И не надо с апломбом петь «врагу не сдается наш гордый «Варяг, пощады никто не желает…». Лучших адмиралов надо иметь в мирное время, чтобы не складывать таких грустных песен. Не слышали, сложили ли американцы песню народную про то, как их разбили в Пирл–Харборе японцы? Одиночным мужеством солдат, рот и экипажей наши лизоблюды

стараются прикрыть дурость главных генералов.

Вспомним «послеяпонский» всплеск неразберихи в стране, так называемую революцию 1905 года, конец которой положил Столыпин своими реформами. Умного и деятельного Столыпина тоже никто не хотел замечать ранее, и только под давлением окончательного развала и коллапса России он был, так сказать, «призван». Как только Россия оказывается в полосе относительного спокойствия, так во власти оказываются самые интеллектуальные и нравственные отбросы общества, как она начинает шататься как пьяная от их управления, цари вынужденно зовут во власть интеллектуалов и деятелей, которые, как только наладят дело, сразу же и изгоняются, и снова заменяются на прежние отбросы. О русско–японской войне сам Г. Попов уже сказал.

Можно приводить и дальше в глуби веков подобные примеры, но я хочу использовать это место для расширительного толкования русской элиты. Чеховского «телеграфиста» я ведь отношу тоже к русской элите, и Акакия Акакиевича – тоже. Вы только представьте себе, что Акакию Акакиевичу предлжить более высокую должность, нежели ту которую он занимает вместе со своей шинелью? Да он еще почище будет, чем Городничий, гнобить мужиков. Я понимаю, что вводить этих людей в разряд элиты в каноническом понимании ее смысла, будет преувеличением, гиперболой. Но у меня и смысл элиты несколько иной. У меня в элите находится и продавщица овощей на уличном лотке после ее преобразования через женские прелести в директора ювелирного магазина времен, когда золотое обручальное колечко купить в России было невозможно без справки с гербовой печатью из ЗАГСа. У меня в элите и кладовщица фруктовой базы этих же упомянутых времен, и прокурорская секретарша, через которую можно дать ему взятку, и хорошие парикмахер, маникюрщица, и банщик, и многие другие представители этого славного класса общества, которых бы вы сами никогда не причислили к элите русского общества. Поэтому для меня гораздо проще сформулировать класс, не принадлежащий к элите, а остальных всех отправить в элиту.

Так вот, народ, не элита, это те, кто трудится за заработную плату на заводе, в колхозе, институте, в кордебалете и так далее, причем только за одну зарплату и других доходов, кроме огорода и личных куриц, не имеет. Если человек сиднем сидит или спит в том же самом институте, а после этого идет калымить на своих «жигулях» и получает от этого доход в пять раз больший чем в своем институте, то и он уже – элита. Если простой тренер по теннису или простой охранник с крепкими мускулами начинают участвовать в принятии государственных решений, то разве они не элита? Естественно, что соотношение между элитой и народом составляет, где–то, один к трем, в крайнем случае, один к четырем, совершенно так же как соотношение между помещиками и крепостными крестьянами. Конечно, некоторая подпитка элиты идет из народа, но совершенно незначительная, и ей можно пренебречь. Элита воспроизводит самое себя, притом весьма традиционным способом. Неужели вы всерьез думаете, что сын парикмахерши жены члена политбюро не поступил бы во МГИМО, институт международных отношений? Поступил бы непременно и закончил бы его, и получил бы хорошую должность в МИДе как миленький, если, конечно, парикмахерша за это время не разонравилась бы указанной жене. Ведь у хороших парикмахерш тоже немалая конкуренция, как и положено в элите.

Вот сейчас пора перейти к выборам и к так называемому электорату. Народ, во–первых, почти не ходит, на выборы, во–вторых, совершенно не знает за кого надо голосовать, если ходит. Четверть народа вполне может проголосовать за бутылку водки, вернее, за того, кто ее даст. Вторая четверть – принципиальная, но у нее нет правильной информации, поэтому она – пища пиарщиков, хитроумных, а сами пиарщики, безусловно, принадлежат к действующей элите. Третья четверть народа – вообще испуганные навсегда, хоть в Америке, и будет голосовать, как скажет ближайший начальник, особенно в мелких избирательных участках, где все друг о друге знают все. Это электорат губернаторов, директоров, начальников цехов и уличных комитетов. Представьте себе, что какой–нибудь начальник, обходя ненадежных избирателей, говорит: «я знаю, что ты можешь проголосовать за такого–то. Заруби себе на носу, что если за него будет подан хоть один голос, то это будет непременно считаться твоим голосом. Тогда берегись, покоса не будет, дров не подвезут, а о премиях можешь забыть до конца своей жизни». Эта третья четверть избирателей, как, собственно, и «бутылочная», может принадлежать не центральной элите, а региональной, если они между собою в конфликте. Вот поэтому нынешний президент и налаживает «вертикаль власти», чтобы и эта немалая часть электората принадлежала лично ему, центральной элите. Для этого ему немного надо усовершенствовать «вертикаль», именно на столько, чтобы его региональная элита вся, один к одному, очень боялась. Тогда бутылку от имени региональной элиты будут ставить конкретному избирателю в совершенном согласии с «мнением» главной элиты.

Вы заметили, что получилось нынче так, что веками грызущаяся между собой элита, но действовавшая в целом всегда в унисон царю, разделилась при новой демократии на центральную и региональную, и центральная элита потеряла в результате этого раздела едва ли не две трети своей совокупной силы? Поэтому, мне неохота даже стало говорить об оставшейся последней четверти электората, которая ни при каких обстоятельствах голосовать не пойдет. Что же это получается? А получается, на мой взгляд, очень хорошо. И только по единственной причине: должна наступить пора, когда в стране надо договариваться, а не царски приказывать все и вся, даже не выслушивая никаких мнений. Что же здесь плохого? Неужели вы думаете, что хорошую идею, выгодную всем, не одобрят на местах? Еще как поддержат. А вот плохую идею, пример которых я приводил при рассуждении о хвастовстве русских царей, конечно, не одобрят. Но ведь это–то как раз и нужно народу, совокупному народу всех регионов. Вот почему в Кремле так засуетились с «вертикалью власти». На глазах утрачивается дальнейшая перспектива непомерного хвастовства за чужой счет и по очень большой цене.

Таким образом, надеюсь, я вас убедил, что народ проголосует так, как захочет элита, одних купят, другим прикажут, третьих обманут, четвертые сами не пойдут голосовать и мешать общему раскладу карт не будут. Тогда исход голосования всегда определяет элита в моем понимании этого слова, которое я выше изложил. С момента образования Московской Руси элита всегда была в абсолютном подчинении, любой член элиты был не больше чем холоп государя. Мы рассмотрели, как элита дралась между собой за доступ к «телу». Теперь пора рассмотреть, сколько раз и когда элита пыталась хотя бы поколебать свою зависимость от единого царя или сменить неугодного на угодного. У меня при недолгом размышлении выработалось мнение, что такое возможно произошло при Дмитрии Донском, когда он попытался заменить наследование от старшего брата – главаря к младшему брату на наследование от отца – главаря к сыну. Сама Куликовская битва показывает, что сторонников, как первого способа наследования, так и второго – было предостаточно. Но, следует ли из этого, что это элита сама затеяла, а не сам Дмитрий Донской? Скорее, сам Дмитрий Донской затеял, кое–что, пообещав своим сообщникам взамен от себя лично в случае своей победы. Так будет правдоподобнее.

Вторая подобная возможность могла возникнуть в результате смены династии Романовыми с их сообщниками. Один ловкий человек при благоприятных обстоятельствах, ослаблении прежнего «дома», конфликте этого «дома» с большинством дворян, взять на себя организацию нового «дома», а старый «дом» с его приспешниками физически уничтожить. Надеюсь, что так это и произошло. Авторы «новохрона–2» подробно об этом пишут, несколько неправильно назвав действующих лиц. Это, наверное, и была первая революция, совершенная элитой. Жестокие законы по усилению рабства – это плата дворянам за их участие в смене династии. Вторая часть платы – это «дарование» дворянам некоторой свободы в отношении своего царя. Это сильно заметно в истории. Раньше в отношении царя все были равны, и дворяне, и крестьяне. Все - его холопы в равной степени. Теперь дворяне в отношении царя получили некоторые льготы по сравнению с крестьянами. Царь, хотя бы, не мог дворянина продать, да и вотчина его стала наследственной, а не дарованной ему на определенный срок. Теперь вотчина не отчуждалась царем за исключением самых крайних случаев. Это мне напоминает немного нынешнюю ситуацию с дарованием Ельциным свободы губернаторам, столько, сколько они смогут оторвать от пола как спортивную штангу. Получилось у первых двух Романовых то же самое, что и сегодня. Поэтому Петр, смышленый внучек первого Романова, и затеял стрижку бород у бояр, сильно они разбаловались, как и нынешние губернаторы. Успеха он достиг полного, казня направо и налево, и стрельцов, и бояр, и купцов. Ему даже пришлось создать новую элиту, взамен повешенной, особо не разбираясь в родословной, были бы верными. Элита же почувствовала, как свою силу в кулаке, так и прелесть возможности ею воспользоваться по типу: или пан, или пропал. Но все равно, это было сладкое чувство.

Оно стало принимать угрожающий размах. Вы только посмотрите, Елизавету посадила на трон элита, правда, противников–неудачников повесили. Анну Иоанновну тоже посадила элита в лице Тайного совета. Екатерину Великую посадила на трон тоже элита. Вешать никого не стали, зато счастливцы–удачники сильно разбогатели. Но не только же посадила на освободившееся место, а освободила это место путем убийства законного царя, кстати, самой элитой и выбранного. Следом за ним к праотцам попал и сам Павел. Затем вдруг внезапно умер его сын Александр I. Больше столетия продолжалась такая чехарда и только третий сын Павла Николай I навел порядок в этом деле – создал Третье отделение, жандармов или «голубые мундиры» по выражению Пушкина, прообраз ВЧК, НКВД, КГБ и так далее. За крепостными крестьянами Третье отделение не следило, оно следило исключительно за элитой, чтобы она перестала так часто менять царей. Элита быстренько прижала хвост, до самой Великой октябрьской социалистической революции. Вероятно, декабристы в основном появились не в процессе борьбы за свободу крестьян, а все–таки, чтобы образумить маленько эти пресловутые голубые мундиры, очень уж они мешали жить элите.

Коммунисты тоже быстренько наловчились менять своих царей. А как же им не уметь этого делать, ведь они все из элиты. Не станете же вы спорить со мной и доказывать мне, что власть в России взял народ, рабочие и крестьяне? Где вы там, в Кремле видели рабочих и крестьян? Если вы Калинина считаете рабочим, так это он только в целях конспирации, от царской охранки. Или Хрущев – шахтер? Так он учеником слесаря дней двадцать всего походил в шахту, а потом на правах «профессионального революционера» перешел на содержание партии из награбленных Камо денег у буржуев. И Ленин, и Сталин, и Свердлов, и прочие кремлевские жители не имели ни дня трудового стажа. Помните, как Сталин захватил власть после Ленина? А Хрущев после Маленкова, Булганина и Ворошилова? А Брежнев? Да у них просто конвейер переворотов был налажен, начиная, собственно, с самого Ленина, разогнавшего всенародно избранное Учредительное собрание.

Вот поэтому–то я и против общегосударственной элиты. Ладно бы сами дрались за место возле «тела», так они и царей взялись менять почем зря. На современном этапе мне ближе все–таки элита региональная. Она хотя, по сути, почти такая же, как и общегосударственная, сперва накладет денег в свои карманы, своим деткам и приспешникам, а потом только о народе задумается, но все же она и выборы ждет не совсем так, как главная элита большой страны.

Но, прежде надо остановиться на флуктуацих в элите и обменных процессах между элитой и народом. Несомненно, большая часть первичной элиты, люди неординарные, хотя неординарность эта может проявляться и в завязывании шнурков на кроссовках «лучшего министра» для «перешагивания» через звездочки на погонах. У каждого своя неординарность. Бывает и офицерская, о чем я очень сожалею.

Наиболее радикальные смены элит были осуществлены Рюриком, Дмитрием Донским, Михаилом, Алексеем Романовыми, и особенно Петром Романовым, коммунистами сразу после захвата власти. Рюрик – главный атаман–разбойник, посадил своих своих меньших атаманов над местными князями–разбойниками, заставив их служить за выделенные вотчины, но оставил свое разбойное наследование от старшего брата к младшему. Дмитрий Донской преодолел это наследование Куликовской битвой и последующим столетием практического осуществления «нового» порядка. Романовы сделали общецарский переворот, сместив древних «рюриковичей» и сев на их место. Эта смена элиты затянулась, и только Петр завершил ее. Вот на этом и надо остановиться, так как здесь впервые элита начала пополняться представителями народа. «Сколько волка ни корми – он все равно в лес смотрит». Подкупленная крепостным правом прежняя элита, которая пошла за «новым» царем Михаилом Романовым, считала себя пупом земли и стала лезть в царские дела. Прежняя элита, стоявшая за рюриковичей, конечно, была разбита, но не искоренена. Поэтому то и дело происходили сговоры недобитых рюриковичей и «сподвижников» Романовых. А Романовых сильно поддерживал Запад, как это вполне справедливо заметили авторы «новохрона–2». Поэтому на Руси появилась большая куча западных наемников, значительная часть которых сделалась царскими любимцами и русским дворянством. Я о них уже говорил выше, они несколько облагородили потомственных рабовладельцев. Вторым потоком в русскую элиту хлынули «алексашки», дерзкие и умные представители народа, собравшиеся уже идти в донские казаки–разбойники, но примеченные Петром и принятые в службу как «без лести преданные». После о них Пушкин скажет «бес лести предан». Еще позднее русские писатели назовут их «птенцы гнезда петрова» и распишут их яркими красками. Создание Петром «табели о рангах» закрепит этот процесс и поставит в соревнование «старочинных дворян» с «выскочками» из народа, прежде всего из купцов и мануфактурщиков. Демидовы, Строгановы далеко пойдут, до безнаказанного убийства Распутина, почти члена семьи Романовых.

Отмена крепостного права сильно ударила по потомственной царской элите. Романовы, хотя и принимали самое деятельное участие в формировании новой элиты, но они ее не могли контролировать, даже созданное Третье отделение Николаем I не помогало. Только поэтому крепостное право так долго существовало, ослабляя производительные силы России. И хотя Хлебников и говорил, что крепостное право создано для приучения народа к труду, дураку понятно, что рабский труд малопроизводителен. Екатерина II задумалась, было об этом, но пугачевщина так перепугала бедную императрицу, что еще более ста лет ни один император даже не пытался идти против своей элиты. Александр I тоже, насмотревшись на западных свободных людей, тоже задумался над этим вопросом. Но кто же ему разрешит? А разросшаяся до невероятных размеров элита все больше и больше деградировала. Практически освобожденная от войн за свой счет, она жирела, плодилась, беднела, опускалась, вырождалась. Дошло до того, что можно было крепостное право отменять, никто и ухом не пошевелил, чтобы воспротивиться. Деградация пошла еще быстрее. Потеряв рабов, земледельческая элита не знала, что делать со своей землей. Вот тут и появился «Вишневый сад» Чехова. Разумеется, были и дельцы из прежней элиты, но это такая мелочь, что в подзорную трубу не разглядишь. Появлялся русский капитализм, в основном из купцов и кулаков и его идеологи: кадеты, эсеры, меньшевики, точнее все те, которых «великий» Ленин перестрелял, а Сталин догноил в своем Гулаге.

Но самая радикальная смена элиты, конечно, произошла при коммунистах. Начальный этап, переходный процесс я уже рассмотрел выше, осталось рассмотреть стационарный процесс, длившийся с начала тридцатых до конца восьмидесятых годов. Ленин сперва воспользовался отщепенцами от прежней элиты, «предавшими» свой класс. У него не было другого выхода, ведь революционный пролетариат писать даже не умел. Он сделал революцию и с него достаточно. Мог отправляться на свое каторжное рабочее место. Начали «выращивать» элиту из детей деклассированных элементов – беспризорников. Это нам сейчас пишут про Макаренко и прочих «воспитателей», впрочем, они верили, что воспитывают «нового» человека, они генетику не знали, а позднее Сталин вообще запретил ее. Советская пропаганда до 90–х годов вдалбливала в наши головы, что гены не влияют, все можно решить «воспитанием». Затем ставка была сделана на новую инженерную интеллигенцию. Почему именно на инженерную? Потому, что гуманитарную интеллигенцию не на чем было готовить. Не было ни научного коммунизма, ни политэкономии социализма, а по старым и заграничным книжкам «воспитать» строителей коммунизма было невозможно, поэтому и выдвинулись в политбюро новые идеологи типа Каменева, последний из этой плеяды – Суслов. Пока же инженеры действовали по правилу революционной необходимости, а идеологи создавали новую «философию». Потом из учеников этих философов вырастут записные пропагандисты, лекторы и преподаватели марксизма–ленинизма. А мы на лекциях и семинарах будем критиковать Каутского и прочих, не прочитав из них ни одной страницы, на всех заборах написав: «Социализм – есть советская власть плюс электрификация всей страны».

Технари–инженеры займут все руководящие места. На Западе в это время начнут выпускать менеджеров – специалистов по управлению сложными системами. У нас же будет лозунг: «Давай, давай»! У нас руководить больницей должен врач, химическим комбинатом – химик, строителями – строитель. Ладно бы так, но начальником отдела кадров на химкомбинате – тоже должен быть химик, а на ткацкой фабрике – инженер легкой промышленности. Поэтому в управлении сразу же возникли проблемы, череда снятий–назначений. Ведь химик это химик всего лишь, но не менеджер, он знает, что делать в пробирке, но не знает, как организовать труд иногда десятков тысяч людей, как посчитать деньги на производство, что такое прибыль? Вот эта чехарда в подборе инженеров–управленцев методом проб и ошибок и вызвала метод вхождения в элиту, к которому и перейду.

Когда стало понятным, что выбирать подходящего управленца из инженеров методом проб и ошибок – дело дохлое, тогда на это махнули рукой, был бы лояльным к власти и вышестоящему начальству. Вместо руководства предприятием на ответственном начале управленца внедрили мелочное инструктирование, всевозможные регламенты и понукания. Теперь директором мог быть любой инженер, от него требовалось только выполнять инструкции, сидеть в кабинете и чтить до посинения начальство, молча, снося любые от него унижения и еще благодарить за науку, когда его взбучивали почем зря. Появилась огромная возможность «порадеть родному человечку» и ею тотчас воспользовались самым широким фронтом. Любой выслужившийся чиновник целыми днями кого–нибудь устраивал из родни, любовниц и приятелей. На остальное просто не было время. Знания стали постепенно не нужны, нужен был диплом, бумажка. 70 – 80 процентов инженеров были вовсе не инженеры, а владетели бумажки. Образование катастрофически девальвировалось. В это время наш диплом врача, инженера, профессора за границей потерял всякую ценность. Сплошным потоком пошли жалобы, что нет достойных руководителей, причем жаловаться начинали с самого минимального «портфеля», что, дескать, никак не найдут замену себе и вынуждены назначать кого попало. Это очень хорошая жалоба для жалобщика, она снимает с него всякую ответственность за назначение. При этом все понимали, что назначают не по способностям, а по лояльности, и уже не к партии и руководству, а к себе лично. Это называется круговая порука, но она подразумевается молча, вернее, по молчаливому согласию. В приложении 4 даю несколько характеристик под заглавием «Лица». На этом этапе образовалось две струи попадания в элиту, ведь она по идее перестала быть наследственной. Хотя это не совсем так. Первая струя осталась наследственной, вторая — «собственным трудом».

Кто же лучше знает, чем отец: оболтус его сын или нет? Вот Сергей Хрущев был оболтус, Юрий Брежнев – тоже. Первый был отправлен в «престижную денежную науку», второй заместителем министра к Смелякову, который мог обеспечить работу министерства и без своего первого зама. Если бы младший Хрущев был не оболтусом, он мог бы стать «сахаровым», но не стал, а под конец жизни вообще оказался американской побирушкой. Младший Брежнев «представительствовал» за границей, пока не кончилась лафа. Вот два трутня, о которых все знают. Я лично знал сынка одного партийного бонзы 90–х годов, который, являясь вицеконсулом в Милане, то есть по должности гебист, спал сутками от нечего делать. Для сынка председателя Госплана вообще создали институт, чтобы не так было заметно, что он оболтус. Ни одного значительного деятеля не было из отпрысков кремлевской элиты, но все они занимали денежные посты, и жили припеваючи. Эти детки и внесли в элиту пренебрежительное отношение к «простым» пахарям. Больше им выделиться было нечем. Но это же только очень маленькая часть кремлевской элиты, а элита министерских сынков, сынков директоров крупных заводов, институтов. Их было очень много, трутней из трутней, как правило, первых заместителей по должности. В это время случилось правило, что когда на предприятие приезжала какая–нибудь проверка, комиссия или «лично» какой–нибудь крупный начальник, то они никогда не хотели иметь дело с первыми заместителями, которые могли только мычать, а требовали всегда «самого», директора.

Струя элиты, пробившихся «собственным трудом» делилась на две категории: дураков и умных, общим у них было только неудержимое стремление «достигнуть». Странно, но дураков пробивалось больше, чем умных. Сам ум очень мешает достижению целей при сложившейся практике. Ум хочет себя проявить в чем–то неординарном, а неординарность – это большой грех, ишь, дескать, «умник нашелся»? Это же была повседневная присказка, причем «снизу до верху». Умный должен был быть еще и подлым к своему уму. Он должен был с начальством больше слушать, чем говорить, унижаться, терпеть своего зама–дурака, назначенного ему «сверху», говорить своему начальнику приятные слова, хвалить в глаза и за глаза начальственный ум, хотя считал его дураком из дураков. Не для всех умных такое возможно, они время от времени срываются, а малейший срыв навсегда ставит крест на карьере. Поэтому из них высоко взлетают единицы.

У дурака же таких проблем нет. Дураку нужна только хитрость, которая весьма совместима с дуростью и является заменой уму для ненаблюдательных людей. Притом где вы видели, чтобы обыкновенный человек, даже не дурак, искренне любил людей умнее себя, если это не жена и не родной брат? Конечно, капиталист для умножения своего капитала поставит умного человека, даже не любя его за ум, ведь деньги–то своим умом он будет для него приумножать. А у нас в социализме? Да, плевал я на приумножение богатства такой большой родины, где и не заметишь, где именно приумножается ее богатство? Я лучше дурака поставлю управлять, но лояльного ко мне, уважающего меня при всей моей дурости, хотя бы внешне. А другой я, ищущий протекции? Неужели много ума надо иметь, чтобы понять правила игры? Можно даже обойтись без большой хитрости, правда, тогда не придется даже с колен вставать, так и буду ползать, пока не назначат. На подчиненных потом отыграюсь, раз в пять больше, и «сердце успокоится». Вы обращали внимание на распри и взаимную неприязнь артистов, художников, музыкантов? Это же то же самое, но у них можно делать это открыто, а у всех остальных нельзя, потому и в обиходе нет, но в душах–то есть. Или вы сомневаетесь?

Правила поведения для дурака, имеющего диплом и ищущего должности:

1. При любой возможности попадаться на глаза начальнику, особенно когда дела чисто случайно у тебя оказались хороши, и говорить, что будет еще лучше, хотя знаешь, что будет хуже.

2. Любым способом, на какие ты способен, показать свою любовь к начальнику и что есть люди вокруг тебя, которые его недостаточно любят.

3. Брать на себя любые обязательства, желаемые начальником, даже зная, что они абсолютно невыполнимы. Когда взял эти обязательства, надо сильно суетиться, показывать, что ты горишь, но тебе мешают соседи. Этим ты освобождаешься от конкурентов, а начальник все равно и сам поймет, что обязательство невыполнимо. Но ты должен показывать все время, что еще маленько, еще чуть–чуть, и даже уговариваешь начальника не отступать. О тебе пойдет слух как об упорном работяге, но несколько придурковатом, но это–то и ценно.

4. Никогда не говорить начальнику «нет», а только «будет исполнено», знать все его домашние праздники назубок и посвящать им каждую забитую тобой сваю. Обязательно познакомиться с его женой и любыми способами добиться, чтобы она, когда втирает ему мазь в спину от алкогольного радикулита, обязательно сказала ему, какой хороший у него парень работает там–то.

5 и последнее. Когда будет собрание… Я хотел напомнить здесь про «молчалина», но решил, что он и в подметки не годится искателям совсем недавнего прошлого, до 1995 года. Сейчас правила несколько изменились, но и описанные действуют.

И, наконец, самое древнее и поныне действующее правило: корпоративность. Не выдавать своих. Наоборот, всегда помнить и помогать, сколько можно, но не в ущерб себе. Вы же сами видите действие этого правила даже и в 2000 году. Все партийные секретари, «боровшиеся» всю свою сознательную жизнь с банкирами и вообще с капитализмом, сегодня сами банкиры и капиталисты, боровшиеся с «опиумом народа» – крестятся и строят «храмы», бегают за патриархом как собачонки. Они всем своим миром на 180 градусов развернулись и сказали друг другу: «так держать!» И когда нам потом по телевизору говорят о каких–то непреходящих ценностях, становится смешно.

Поэтому не приходится удивляться, насколько глупые решения принимаются. Многие десятилетия в элиту проникали дураки–подлизы, и сейчас они принимают стратегические решения в стране. Главное руководство страны видит все это, но сделать ничего не может, поэтому вынуждено лавировать между плохим и очень плохим. Это так просто не закончится. Последствия будут. Потому, что в самом сердце империи – военно–полицейской компоненте, остался в неприкосновенности отбор элиты по вышеизложенным правилам, правилам «мирного времени», когда этот отбор элиты только и может существовать, как изложено выше на примере «майора ковалева».

Сегодня, когда частная собственность все еще не факт в нашей стране, элита формируется по старым правилам, но уже видны и проблески новых правил, главное из которых собственностью все же должны управлять профессионалы, а не те, кого посадят вне зависимостей от способностей. Зато «общенародная собственность» тоже приняла новый статус, гораздо худший, чем прежде. Раньше ее просто не берегли, теперь же разворовывают самым наглым образом. Законы, устанавливающие правила приватизации, специально не принимаются, поэтому все воровство происходит в «рамках закона». Самое интересное то, что народу, никогда в своей истории не имевшему никакой собственности, на все это плевать. Молодежь веселится, не думая, что завтра будет кушать, старики не могут опомниться и только разводят руками.

В самом же стане элиты произошел раскол. «Общесоюзная элита», бывшая под защитой огромной мощи государства, хочет оставить все как прежде, региональная элита, ухватившая свой кусок свободы от центра, хочет упрочить свой статус, развалив страну. Но весь этот процесс скрыт от народа, он только проглядывает в средствах информации, видна только самая верхушка айсберга. Региональная элита очень боится своей смелости, но тихой сапой ведет процесс к логическому концу. У обеих сторон есть сильные и слабые стороны. Например, народ более поддерживает региональную элиту, она к нему ближе, под большим его контролем. Зато в распоряжении центральной элиты вся полнота контроля над правоохранительными органами, к которым больше подходит эпитет «карательные». Пока существует равновесие, но, так сказать, на одной ноге, не сильно надо размахивать руками, а то упадешь.

Исход этой борьбы неочевиден, но последствия обеих сценариев просматриваются. При победе общероссийской элиты все вернется на круги своя, как было в Российской империи, как было в Советском Союзе. При победе региональной элиты просматривается много вариантов, которые мы с вами еще не испытывали в течение последней тысячи лет. Но мир в целом их испытывал. Достаточно вспомнить Западную Европу, бывшую некогда практически одним государством под управлением римских пап. Достаточно вспомнить бывшую Британскую империю или то, что Африка совсем недавно была раскрашена всего в три цвета, а сегодня на нее не хватает даже большой коробки с цветными карандашами. Хорошо это или плохо, пусть каждый рассуждает самостоятельно, я же скажу просто о том, что процесс этот неизбежен. Даже если сегодня победит империалистическая элита, то процесс будет повторяться снова и снова, до логического конца. Беда в том, что каждый новый царь боится и принимает все меры к тому, чтобы это произошло не при нем. Поэтому за границей так любят Горбачева. Они понимают в этом больше, чем мы с вами, зашоренные пропагандой «великой и неделимой». Всему миру ясно как день, что процесс неизбежен, и чем он раньше совершится, чем меньше будет попыток, тем легче последствия перманентности.

Во всех осколках империи будут разные сценарии, в некоторых будет похуже, чем в нынешних осколках Советского Союза. Достаточно обратить внимание, например, на Прибалтику и Таджикистан, на Армению и Беларусь, на Грузию и Молдову. Но все это народам необходимо пройти, другого выхода просто нет. Скажу только, что чем меньше страна у народа, тем лучше они знают и выбирают себе правителей. Это аксиома. Даже для Америки, не говоря уже о России. Прошу бывшее КГБ и нынешние спецслужбы, аббревиатуры которых меняются ежегодно, иметь в виду, что я не призываю ни к чему, я просто констатирую факт, так, как он мне представляется, а это согласно Всеобщей Декларации Прав Человека 1948 года – мое неотъемлемое право и наказанию не подлежит, какую бы очередную конституцию в моей стране не «приняли».

Собственность, правила общежития, образ жизни и

стабилизационная форма естественного отбора

Деньги Меньшикова. Соревнование за внешнюю бедность. Землевладение. У народа никогда не было ни движимой, ни недвижимой собственности. После отмены рабства о крестьянах перестали заботиться совсем. Психологии собственности в народе нет. Народ – дойное стадо, пасущееся в «чужой степи». Среднего класса в России никогда не было. Синдром воспитанника приюта. Статистика люмпен–пролетариата. Женщины – банкиры семьи. Собственность семьи. Кто где работает, там и тащит. Картошка и погреб. «В гробу они начальство видели». Деревенский люмпен–пролетариат. Интеллектуалы, — в колхоз! Вся деревня при «должностях», а в поле – пусто. Из люмпенов – в фермеры? Два интереса люмпенов. Неспособность объединяться. Государственные «общества». Западная Европа и объединения граждан. Преобладание стабилизационной формы. Привычка – вторая натура. «Разделяй и властвуй». Донос приветствуется.

В России никогда не было собственности в западном понимании ее строго узаконенного смысла. Нет ее и сегодня. Вот почему нувориши грабят свои сегодняшние владения и направляют деньги за границу, там они будут сохраннее, хотя это и очень неэффективно для страны, более того, — губительно. Насколько силен был Меньшиков при Петре, но и тот перевел свои награбленные деньги, сопоставимые с годовым государственным бюджетом своей страны на Запад. Но и там не уберег от царей. Его сына вызвали из ссылки, из Березова, после кончины отца и заставили раскрыть все его счета в западных банках. Все пошло прахом, вернее в царскую казну.

Я уже приводил цитаты из самых древних авторов, посетивших нашу страну, о том, что народ был уверен в своем имуществе только в том случае, если он его спрятал, закопал в укромном месте. Все то, что находилось в его жалком жилище, ему не принадлежало фактически, имущество в любом его виде мог забрать князь или его приспешники–дружинники, в том числе и детей, и жену, и скотину, и зимние запасы, и его самого. Русский строил жилище свое таким образом, чтобы оно, не дай бог, не привлекло внимание начальствующих над ним, ибо он становился «живущим не по средствам». Поэтому его дом должен был быть нарочито бедным, непрезентабельным, с вкривь и вкось рублеными бревнами, с помойкой посреди двора, с ломаным и расхристанным сельскохозяйственным инвентарем. В его доме не должно было быть ни новых лаптей, ни полушубка. Все то, что могло приглянуться его «хозяевам», немедленно отбиралось в казну или на потребу ее служителей. Никто поэтому в деревне не мог выглядеть лучше, чем его соседи, соревнование между ними за лучший вид своего дома влекло за собой немедленное «раскулачивание». Соревнование, наоборот, было за то, чтобы казаться беднее, чем ты есть на самом деле. За долгие века это не могло не закрепиться в генах.

Общеизвестно, что сельский житель по сравнению с городским глубже, тоньше воспринимает красоту природы, животного мира, колорит и музыку. Это закреплено в его генном аппарате от многовекового общения с природой. Но почему же он не замечает, что его дом скособочился, все доски забора разной длины, солома на крыше висит беспорядочными клоками? Я думаю, что он все прекрасно замечает, но уже генетически в нем заложено, что чем хуже выглядит его двор, тем меньше он привлекает князей–грабителей и их подручных. Его многочисленные предки, как только что–нибудь делали для украшения своего быта, так сразу же нарывались на «раскулачивание». И это только одна сторона – невнимание к своему дому. Он и одет во что попало, чтобы не привлечь к себе внимания. Только женщина не могла перебороть себя, ибо она предназначена к продолжению рода, к тому, чтобы понравиться самцу. Избыток русских женщин, о котором я говорил выше, только усугублял причину нравиться. Долго надо было находиться в таком состоянии, чтобы это стало «загадочной» натурой русского человека.

Таким образом, с самой глубокой древности народ русский не имел личной собственности, а если и имел, то никогда не был уверен, что в любой момент ее не лишится. Земельной собственности россиянин тоже никогда не имел, не считая сибиряков и казачества. Раньше ему выделял кусок земли помещик, на которого он работал 6 дней в неделю, а седьмой день — на этом клочке. Потом земля была общественной, на все село, и делилась ежегодно по клину на каждую семью по количеству тягловых людей в семье. Государственные крестьяне тоже не имели своей земли, им она тоже ежегодно выделялась на один урожай. Поэтому земля была для крестьянина как грибно–ягодная лесная поляна в хозяйском же лесу. Где же вы видели дурака, который грибы да ягоды в чужом лесу разводит? Кто же ее будет удобрять, когда вывезенный на поля навоз будет работать как удобрение только на следующий год, когда перегниет, но никак не в тот год, когда земля была выделена для посева рабу. А на следующий год этот клин будет выделен уже другому человеку. Так зачем же ее удобрять, если не будешь пользоваться плодами своего труда? Во всем мире на такое способен один всего человек, и тот – бог, Иисус Христос.

Дом и двор – это тоже не собственность крестьянина, хотя он его и сам построил. Во–первых, леса для дома дал помещик, значит, может в любую минуту потребовать его обратно, хотя бы и путем разрушения дома. Во–вторых, его временный жилец в любую минуту может быть продан отдельно от этого хозяйского дома, но со всеми своими чадами и домочадцами оптом или в розницу.

С того дня как появились князья–грабители, смотря по какой хронологии, и до 1861 года крестьяне, а это практически все население Святой Руси, никогда не имело ни движимой, ни недвижимой собственности, даже запасную смену онучей мог отобрать князь. Но и с отменой рабства крестьяне не получили земли, она вся осталась у помещиков, дворян, которые ныне очень начали вновь гордиться, что они дворяне. А теперь представьте себе психологический тест. Тысячу лет ваши предки держали стада, например, овец, о которых хоть как–то надо было заботиться. А с завтрашнего дня вам выделили земли, на которых естественным образом, сами по себе, живут и плодятся, например, сайгаки. Вы же сразу с огромным облегчением перестанете о них заботиться. Вам останется только их резать. Точно так же помещик хоть как–то заботился о своих крестьянах, чтобы не передохли. А когда крестьян освободили, зачем же о них заботиться? Их можно нанять гораздо дешевле, чем они обходились в крепостной неволе. Помрет один, найму другого. Притом ныне вольные, со вчерашнего дня, рабы не имеют никакого запаса прожиточных возможностей, в то время как дворянин год проживет, не помрет, не засеяв свои поля. Разве бы даже менее алчный, чем русский дворянин, не воспользовался бы этой с неба упавшей возможностью усмирить бывших рабов и сделать их труд еще дешевле, чем при крепостном рабстве? Почитайте русских писателей об этих временах: там все это расписано черным по белому.

Теперь второй психологический момент. Вы все читаете газеты, в которых с завидной регулярностью журналисты описывают неприспособленность к практической жизни бывших воспитанников детских домов. Их обманывают с квартирами, они не умеют распределять свои деньги на срок от зарплаты до зарплаты, они не могут найти более–менее сносной работы и так далее и тому подобное. Но ведь в их генах за редким исключением такой неприспособленности нет, их родители и деды были вполне нормальными людьми в этом отношении. На них воздействовал только синдром детского дома, в котором хоть и плохо, но накормят всегда, хоть и не по размеру, но оденут, босиком в школу не пустят, заболеет — дадут аспирину. С детдомовскими детьми 10 –12 лет обходились почти так же, как с колхозным стадом, но – не так как с собственной личной буренкой, которую доить выходят с ломтем хлеба, посыпанном солью в качестве особой любви. И эти люди не могут жить в обществе «равных возможностей», они не научены жизнью. Теперь представьте себе людей 1000 лет живущих в «детдоме» из поколения в поколение. Как они могут воспринимать собственность, как они могут защитить свои права в борьбе с работодателем, как они могут организоваться в действенные профессиональные союзы? Да они денег больше алтына в своей жизни не видели. Они умеют только «бить челом» или «чесать в затылке», но никак не организовывать свою жизнь. Недаром еще и сегодня мы говорим, что «инициатива наказуема». Ни у одного народа такой присказки нет.

Я не думаю, что генетический аппарат человека настолько консервативен, чтобы для «отхода» от 1000–летнего угнетения потребовалось бы столько же веков, сколько ушло на приобретение этих качеств «скота». Но, 60 — то лет, всего два поколения, наверное, все же недостаточно для восстановления человеческого облика. Но, ведь столько и прошло после отмены крепостного права и до фактического окончания гражданской войны в Центральной России. Только 5 лет и принадлежала земля народу, пока шла гражданская война, но тогда никто и не сеял почти, почти все воевали. И у людей вновь отобрали землю, а на ней жило и питалось 80 процентов населения. Вместо помещика стал совнарком, что еще хуже, не достучишься, не докричишься. И сегодня вся земля у царя. Думаю, нам опять выдадут ваучеры на землю, фактической стоимости которых хватит только на могилу, два квадратных метра. Не так ли произошло с ваучерами? В ваучеры преобразовали едва ли не сотую часть всей стоимости предприятий страны, разделили это на все население страны, а оставшиеся 99 процентов еще раз поделили: первую половину разворовали, а вторую половину доворовывают сегодня.

Сельского народа нынче почти нет. Все в городах — наемная рабочая сила, которой годами не платят зарплату, и не найдешь концов кто в этом виноват. Половина промышленного потенциала страны принадлежит нескольким десяткам человек, в одночасье разбогатевшим с нуля до миллиардов, из оставшейся половины госсобственности (например, Аэрофлот) эти же люди выгребают все доходы. Зарплата месячная подавляющего большинства населения составляет столько, сколько рабочий на Западе зарабатывает за день. Никакой собственности у подавляющего большинства населения тоже нет, не считая жалких домишек и квартир с мебелью, какую на западе выбрасывают на свалку.

Обезумевший народ, тысячу лет проживший без какой–либо собственности, как дойное стадо, которое держат на самом минимуме для поддержания самой жизни и воспроизводства себе подобных, выкручивается сегодня огородами и собственной картошкой, не подозревая даже, что можно жить лучше, чем он живет. Разве колхозная корова знает, что можно жить лучше, что можно получать индивидуально сбалансированный корм по компьютерной программе, и не падать, когда тебя начинают дергать за пустое вымя? Разве бройлер знает, что его удел простоять весь свой век в клетке, где даже нельзя расправить крылья? Фактически это издевательство над самой жизнью?

А наш новый президент, действительно избранный люмпен–пролетариатом, который генетически люмпен–пролетариат, говорит, что он хочет сделать народу хорошую жизнь, но, прежде всего ему надо сделать хорошую жизнь армии и КГБ и на их основе «упрочить» положение державы в мире. Лучше бы он дал программу, как сделать из люмпен–пролетариата гражданина и собственника. Тогда бы не потребовалось укреплять армию и спецслужбы, они у нас и без этого всегда крепкие, а пенсии получают в три раза более высокие, чем инженеры.

Сейчас, когда я это сказал, я хочу предупредить читателей сусальных книжек о собственности на Святой Руси. Очень много написано о кулаках, которые до 1914 года, начала Первой мировой войны, дескать, были крупным сословием, опорой России. Это было малое сословие, достигшее ценой совершенно невероятного труда, невероятной экономии, ценой отказа от всего людского, некоторого благополучия. Но их не только деды, но и отцы еще были крепостными. Генофонд не мог зародиться за 50 – 70 прошедших лет с отмены крепостного права. Это была группа совершенно незначительная от общего объема населения, носившая сапоги в руке и шлепавшая босиком по грязи до церкви и только на паперти их надевавшая. Голенища же сапог этих служили трем поколениям их владельцев. Менялись только подошвы, истертые о церковные полы, но не о дорогу. Да, за прошедшие 60 лет начал было появляться средний класс, но его тут же под корень срубили коммунисты.

Выше я говорил о воспитанниках детских домов, которые по многочисленным сведениям не приспособлены к самостоятельной взрослой жизни. Но не все же они такие? Разумеется, есть среди них и очень преуспевающие. Весь вопрос в том, каков их процент от общей численности? Если этот процент большой, то и не было бы такого количества статей в самых разных изданиях на протяжении многих лет о неустроенности детдомовцев, а статьи все идут и идут, и идти еще долго будут. Как только вы немного забудете об этом, так вам и напомнят, с новыми, свежими примерами. А если преуспевших в жизни бывших детдомовцев мало, то почему освобожденные внезапно бывшие рабы, жившие хоть и в стойле, но могущие плодиться, вдруг все станут предпринимателями? Они ведь в таких условиях провели не 10 лет, а 10 веков. Россия – сплошь люмпенская страна. Не могу привести конкретные статистические примеры, это же страшная военная тайна страны, но мне кажется, что люмпен–пролетариат – это 80 процентов населения нашей Родины с большой буквы. Пусть хоть все, прочитавшие эти строки, не отнесут себя к люмпенам, все равно вас 80 процентов. В крайнем случае — семьдесят.

Не буду опускаться в далекие времена. О тех временах у меня достаточно цитат иностранцев. Расскажу о днях не далее 40 лет назад, в расцвете советского времени. Я работал эти годы в самой гуще советского народа. Каждый божий день я встречался с сотней людей, притом сотни эти регулярно менялись. Я только за один день принимал на работу или отказывал в ней не менее чем десяти человекам. Я пролистал тысячи трудовых книжек, выслушал тысячи жизненных историй, принимал участие в семейных делах многих сотен своих рабочих. Я знал все стороны их жизни, от отношения к работе до отношения к водке, к своей жене и детям. Такова роль начальника участка на шахте, в которой я проработал 10 лет, не считая нескольких лет в должности горного мастера, там наблюдаемый персонал уже, но дела их всех — ближе. Идиоты из политбюро обязали следить горного инженера не столько за делами в шахте, сколько за «моральным обликом» своих рабочих, особенно в домашнем быту.

Итак, от двадцати процентов до четверти списочного состава трудящихся сидели в тюрьме, 90 процентов из них — за пьяное хулиганство и мелкое, почти бытовое, воровство, тоже по пьяной лавочке. Тюрьмой все из них гордились, а не стыдились ее, Обратите внимание. Выпивать они очень любили. В тюрьме они многому научились, чему учиться не следует: от привычки «чифирить» до более или менее регулярного покуривания травки, ну, конечно, и жаргону с тюремной ненавистью к «начальникам». Не менее 20 процентов платят алименты своим брошенным женам и детям, причем чуть ли не половина из таких представителей рабочего класса живут дома в лоне своей семьи, а алименты платят, чтобы не все пропить или потерять пока «обмывают» получку. Примерно до половины бывших ЗэКа, не менее двух раз в неделю ходят на работу с глубочайшего русского похмелья, когда не соображают даже, зачем пришли на работу. Десять процентов из них регулярно являются на работу, особенно в ночную смену, пьяными, но с большим желанием отдать свой труд Родине, так что с ними греха не оберешься, пока уговариваешь не ходить в шахту. Вплоть до звонков в ламповую, чтобы им не выдавали шахтерский свет и шахтерский противогаз.

На шахтах, как и, например, на металлургических заводах кадровыми рабочими с 10–летним стажем работы по профессии считается не больше 20 процентов списочного состава. Остальные перекати–поле. У них имеются «корочки» на не менее десятка профессий, как правило: шофер, бетонщик–плотник, сварщик, слесарь, такелажник–стропальщик, реже: токарь, фрезеровщик, тракторист–бульдозерист и прочая. Ни одной из своих этих профессий не знают как должно, так как проработали на них не больше года, в подсобниках. Токарь, например, работал только на самом захудалом станке ДИП–200, точил болты, на других станках – не умеет, да и не видел их живыми. В шахте тоже для них одна работа: бери больше, кидай дальше, в подсобниках у опытного шахтера. За год коллектив участка меняется на треть: приходят, устраиваются, работают до получки, запивают дней на несколько, являются за окончательным расчетом, иногда и через месяц, идут устраиваться опять на работу, теперь бульдозеристом, тут же, недалеко от шахты, теперь – на стройку. Таких всегда не меньше четверти. Безработицы за мою 45 летнюю практику не было никогда, начиная с 1955 года.

Бюджет семьи в 99 процентах случаев сосредоточен в руках жен, мужу выдается только на обед по тем временам — рубль и когда захаживают приличные гости, родня, жена мужа посылают за бутылкой. Сигареты покупает мужу жена оптом, сразу на месяц, чтобы не бесился без курева, больше денег муж не видит за исключением того случая, когда несет домой получку. Поэтому они и, настроены пропить, как можно больше, пока ее несут домой, больше в этом месяце так хорошо и свободно погулять не придется. Таким образом, пролетариат не имел никогда не только недвижимости, но и деньги в руках держит не больше двух раз в месяц, по несколько часов.

Большая часть живет в бетонных коробках, где жилой площади на человека приходится не больше 6 — 9 квадратных метра, во всех углах железные кровати, количество детей — простое воспроизводство, население Родины с большой буквы увеличивается за счет Средней Азии. Нынче социологи очень удивляются, что население России катастрофически снижается. Да, оно и раньше в Советском Союзе точно такими же темпами снижалось, просто южные республики восполняли недостаток, а статистики по наущению политбюро очень любили считать в среднем по так называемой Родине. Большинство семей имеет кроме упомянутых кроватей: платяной шкаф, холодильник, телевизор, радиоприемник, обеденный стол с набором стульев, как правило, два кресла, из одного из которых «хозяин» смотрит телевизор, из другого – бабушка, дедушек за редким исключением уже нет, померли «разведчики жизни». Забыл упомянуть еще горку для посуды с иностранным именем сервант. Все, если не подсчитывать велосипед и лыжи на балконе, ковер машинной вязки на стене и половик в прихожей. Стиральные машины даже и без программ стирки имели далеко не все.

Из всего этого контингента выделяется процентов двадцать – двадцать пять, это те, кто проживает в своих частных домах и жители бетонных коробок, имеющие «дачи», состоящие из шести соток земли и избушки на курьих ножках на ней. Это потенциальные собственники и «бизнесмены», как правило, оборотистые люди. Так как купить в магазинах из стройматериалов ничего нельзя, да и бюджет не позволяет, то почти все в «домах» и на «дачах» — ворованное с производства, где трудится глава семьи или его супруга. Если, например, жена трудится изолировщицей трубопроводов, то стены вместо обоев оклеены стеклотканью, даже шторы из нее, несмотря на то, что сама труженица по строгому приказу начальства работает с этим материалом с марлевой повязкой в десяток слоев на устах. Темнота экологическая. У железнодорожника все построено из шпал, вместо матиц — рельсы. У комбайнера свиньи живут в бункере для хлеба, у тракториста воду из колодца качает тракторный топливный насос, а у работника зерносушилки все дорожки устелены транспортерной лентой. В общем, живут люди, чем бог послал.

Девяносто процентов тружеников социализма садит картошку, осенью покупают за бесценок и солят капусту, владельцы «дач» выжимают из своих 6 соток столько сельскохозяйственной продукции, что куда там западным фермерам соревноваться с нашими арендаторами у государства своих неудобиц, проиграют вчистую. Самые хозяйственные почти никогда не покупают водку у государства, они пьют собственный самогон, который зачастую лучше государственной водки из опилок. Единственно, что они ждут от государства, это – курево, и то, некоторые делают на своей «фазенде» маленькую грядочку самосада. Поэтому им можно не платить заработную плату годами. Они съездят в деревню к родственникам и привезут сала, картошка с капустой своя, на хлеб и сахар денег надо самый минимум. При перебоях в магазинах с сахаром самогонку гонят из карамели или сахарного драже местной кондитерской фабрики, они дешевые, чуть дороже сахара. Так что не достать их ни с какой стороны. На работу хоть и ходят, но работают так, что лучше бы не работали совсем, только переводят материалы. Клей мебельный украдут и пропьют, а шпон на мебельной фабрике клеят водой – высох, отстал. С цементом тоже так, раствор держится только на глине, которую специально плохо отмыли от песка.

Хуже всех шахтерам и металлургам, украсть почти – что нечего, не потащишь же домой угля в карманах или балку двутавровую. Зато и здесь можно кое–чем поживиться, по мелочи. Зайдите в любой дом, где живет шахтер, белье его жена обязательно сушит на полихлорвиниловом шахтном телефонном кабеле вместо бельевой веревки, в погребе, у ворот, во всех кладовках и чуланах висят взрывобезопасные шахтные светильники, а самогонку здесь очишают только активированным углем из шахтного самоспасателя–противогаза. У любого хозяйственного мужика находится по пять–шесть электродвигателей, которых с октябрьской революции ни разу в продаже не было, тут и циркулярка, и точило, и насос в бане, у особо технически смышленых попадаются и овощерезки, и запарники кормов и черт знает что еще. Все украдено с производства, а сконструировано и выполнено самим умельцем. Есть даже совершеннейшие автоматические самогонные аппараты, которым позавидовали бы и на московском водочном заводе «Кристалл». Разумеется, что из–за какого–нибудь конденсатора для подключения трехфазного электродвигателя к однофазному, домашнему напряжению приходится раскурочить какой–нибудь аппарат на работе ценою в миллион. Ну и что, в магазинах же таких конденсаторов не продают, а если сейчас и продают, то дорого. Да, в гробу они видели и царя, и правительство, и ЦК КПСС, и чуть — ли не раз в пятилетку меняющиеся конституции, и новых демократов, они же олигархи. Они же живут точно так же как вышеупомянутые сайгаки, на подножном корму, а владельцы земли только снимают с них шкуру.

По долгу службы я много посещал рабочие семьи. Книг я там почти не видел, если не считать стопки детских учебников и пять–шесть книжек совершенно невообразимой комплектации. Например, «Блеск и нищета куртизанок», украденная в библиотеке, соседствует с «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии», подаренной мужу по успешному окончанию курса сварщиков. Газеты выписывали все. Во–первых, «Советский спорт», которая почти вся прочитывалась, во–вторых, местечковая газетенка с телевизионной программой, которая всегда читалась с конца, с местных сплетен и происшествий, но никогда взгляд в нее не доходил до первой страницы, и особенно, до передовой статьи. Это газеты, так сказать, по личному выбору, за ними идет обязательная газета типа «Правды», без подписки на которую не подпишут и первые две. Эта газета сразу и без развертывания отправлялась либо на растопку печи, либо на обертку шахтерского сухого пайка — «тормозка». Ею же оклеивали стены под обоями. А в политбюро старички сидели и радовались: как тираж–то возрос. Вырастет, если я сам лично, под роспись у парторга шахты, всех прогульщиков заставлял подписаться на «Правду» под страхом лишения премии. Действовало, когда премия была больше стоимости подписки.

Разумеется, не весь пролетариат таков, как изложено. На моих глазах вырастали забойщики до главных механиков и директоров шахт. Они, каторжно работая под землей, умудрились закончить заочные институты и быстро продвинуться по служебной лестнице. Но таких выходцев из пролетариата не больше чем космонавтов, а их сегодня хоть и далеко за сотню, но процент–то от общего рабочего класса страны исчезающе мал, где–то в районе 0.002 процента или одна пятисоттысячная от армии городских люмпенов.

Деревенские люмпены еще жальче выглядят, насмотрелся и на них. В скольких колхозах–совхозах я был, сейчас и не сосчитать. Техникум и институт – ежегодно по два месяца. Работа начальником участка 10 лет – каждый год по колхозу, все разные. Как только наши шахтеры прибывали в колхоз, так сразу начинались пьянки и драки с колхозниками. Мы же, естественно, туда не «стахановых» посылали. Парторг срочно направлял нашего брата, начальников, на «налаживание дисциплины», на недельку. Дисциплина несколько налаживалась, мы уезжали. Полмесяца дисциплина держалась, потом нас вновь посылали ее налаживать. Свидетельствую, долгие годы на селе ничего не менялось. Колхозники только пахали землю, сеяли, косили зерновые и доили коров. Все. Больше в колхозе они ничего не делали. Эдаким образом было занято примерно 10 – 15 процентов колхозного работоспособного населения. Остальные где–нибудь «дежурили» и за это считались на работе. Приведу примеры, иначе не поверите. Когда шахтеры, металлурги и прочая интеллигенция, если колхоз был близко от города, ежедневно ехала из города в деревню «помогать», навстречу почти такой же поток шел из деревни в город – продавать морковку — творог и прочая. И это в самый разгар страды. Как же это они ухитрялись? Так это же всякие «дежурные».

Пример первый. Почтальон, он же начальник сельской почты в деревне из двадцати дворов. Каков его объем работы? Три письма и одна телеграмма в месяц, да разнести пенсию раз в месяц в каждый из двадцати дворов. Вот и вся работа, но «должность» занята и в колхозе не работает. Пример второй. Сельская библиотека, в которой сто книжек, открыта с 18 до 20, остальное время или дома, или на городском базаре, но «должность» занята и в колхозе не работает. Пример третий – сельский клуб, изба с тремя окнами. Здесь завклубом, киномеханик и баянист, последний, правда, на полставки. Но «должности–то заняты и в колхозе не работают уже трое. Остальные «должности» только перечислю: фельдшер в медпункте, а иногда еще и с заведующей, уборщица в конторе, состоящей из двух комнат, председателя и бухгалтера. Штук пять–шесть бригадиров и разных звеньевых, в бригадах и звеньях которых кроме них еще по два человека, но сами не работают – начальство. Я еще массу «должностей» не назвал, таких как электрик и специалист по доильным машинам, которые всегда находятся дома, при своем хозяйстве, и когда надо, за ними присылают дежурную машину, как правило, бортовой автомобиль. У председателя, разумеется, имеется личный шофер, словно он западный банкир. А еще директор школы, начальник сушилки, у которого на службе только одни городские повременщики и ни одного сельского труженика. Таким образом, вся деревня «при должностях», а в полях работают только два–три тракториста с прицепщиками–малолетками, два–три комбайнера с помощниками, да доярки на ферме. Все, больше ни в полях, ни на остальных чисто сельских производствах никого нет. Всю остальную работу делают городские академики, профессора со студентами, воины советской армии и командированные шахтеры, металлурги и прочие строители с токарями–фрезеровщиками. Вспахать–посеять–скосить на мощном тракторе «К – 700» — это раз плюнуть. А вот полоть капусту – морковку, сено ставить, силос закладывать, строить – ремонтировать все и вся, картошку копать и прочие самые трудоемкие, вручную выполняемые, сельские работы – целиком и полностью ложатся на плечи горожан, которые тоже не хотят эту работу делать, больно ученые. Мало того, сельские труженики в кирзовых сапогах и телогрейках на все сезоны, еще и подсмеиваются над городскими интеллектуалами: «жрать захотите, прополете, выкопаете, погрузите и увезете, а зимой еще и переберете».

Главное, была бы польза от такого обилия свободного времени у колхозников. Так нет же, самогонный аппарат в каждом дворе, пьют без продыху. Разучились напрочь бить масло, варить варенец, делать и коптить колбасы и окорока, плести корзины, рыбачить. Знаете кругооборот молока в природе? А вот он: корова дает ведро молока, три литра выпивают, а семь литров – свиньям. За маслом – в магазин. Забили свинью, всякие субпродукты – опять свиньям или собакам, остальное испортилось, оттепель. Впрок заготовить – разучились, приемщиков всего этого добра – нет. Желания – тоже. Надо день прожить, а утром опохмелиться на другой бок. Сена в колхозе украдут, комбикорма свиньям – тоже. Галстук одеть и рубаху белую – куда, в клубе все в телогрейках и сапогах навозных, выпившие, семечки щелкают, девок по заднице наотмашь «шутят». Весело, вольно, городские приедут завтра работать. И мы хотим получить из этих люмпенов фермеров? Хотим чтобы они избирали достойных? Они и сегодня все в колхозах, после всех приватизаций, малого бизнеса и прочих новомодных демократических штучек. Правда, появились закупщики, в основном азербайджанцы, так они платят еще меньше, чем платили при социализме, а продают на московских рынках сами видите почем. Зачем нынешним деревенским люмпенам все нововведения. Они генетически запрограммированы так жить, и ничего с этим пока не поделаешь. Их сперва воспитывать надо, показывать, объяснять. Зачем? Это ведь электорат, пусть живет как знает, лишь бы голосовал, за кого внушат.

Надо еще несколько подробнее остановиться на интересах люмпенов. Ну, первый интерес – это выпить в любой день и любое время суток, желательно в своей мужской компании. Потом поговорить за жизнь. Разговоры эти бывают всего двух типов: «про баб» и о политике. «Про баб» в основном мнения сходятся, поэтому разговор дракой не заканчивается. Вы не подумайте, что «про политику» это, в самом деле, про политику. В «политику» в основном входит обсуждение ближнего и дальнего начальства. Господи, если бы начальство знало, насколько люмпенам известна их частная жизнь, включая сюда от измен супругов с мельчайшими подробностями и, заканчивая тем, кто строил, за какие деньги и где украдены материалы на начальнические коттеджи. По этим «политическим вопросам» всегда получается так, что мнений никогда не бывает меньше чем выпивающих мужиков. Поэтому многие из них и сидели в тюрьмах, в основном, за пьяную драку из–за расхождений во мнениях.

Второй интерес – это телевизор, что бы там ни показывали. А ведь в большинстве российских городов совсем до недавнего времени была всего одна программа, максимум – две. Заметьте, что телевизор в доме появился почти в каждой семье, не считая москвичей, всего около тридцати лет назад, а цветной — и того меньше, всего 15 лет назад. Крайние точки статистики я отбросил. Никто сегодня не может обойтись без пресловутого «ящика». Поэтому народ верит телевизору почти так же как верит очевидец драке, в которой сам участвует. К нам из–за границы пришло, что телевизор — это мощнейшее средство пропаганды, вернее, средство промывания мозгов, но если бы они там знали, насколько это мощное средство мощнее у нас? В десятки раз мощнее, особенно когда программа одна. У президентов там прекрасно разбираются в этой мощности. Недаром так жестоко «наезжают» на частный «Медиа–мост».

Все, больше общих интересов у люмпен–пролетариата нет, интересов частных много, но они не имеют никакого отношения к рассматриваемому мной русскому загадочному характеру. Это и голуби, и карты и десятки, если не сотни других разных хобби. Самое интересное в том, и это прямо относится к русскому характеру, что эти интересы за самым редким исключением не объединяют людей. Все эти интересы, за исключением карт, разумеется, проявляются приватно, у себя в доме, в сарае или на природе. Я за всю жизнь свою не видел и не слышал, чтобы, например, любители подледного лова, конструкторы–самоделкины» или шахматисты самостийно объединялись, создали бы какую–то относительно прочную организацию. Нет такого в России, и никогда не было, что резко отличает ее от всех других стран мира, где таких объединений, притом без всякой организующей помощи извне, многие тысячи.

Эти объединения людей на Западе создаются по любому поводу, типа Любителей острых ощущений, Борцов против перехода улиц в неположенном месте, Защитников чего–нибудь от кого–нибудь, Любителей всего и в частности и так далее. Несмотря на почти невозможность найти более или менее строгих последователей данного любительства, эти общества создаются, действуют и привлекают новых членов на строгой иерархии управления и бюджете, в который государство не дает ни копейки. Яркий пример — Общество анонимных алкоголиков, которое с некоторой поддержкой государства, но абсолютно от него автономное, настолько завоевало себе авторитет в Америке, что стало международным и теперь несколько безуспешно, но настойчиво, пытается развернуться в нашей стране.

Я прошу не принимать во внимание всякие не самобытные, но специально организованные государством «общества» в бывшем Советском Союзе и нынешней России. Например, Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ), Научно–техническое общество (НТО), Международное общество помощи революционерам (МОПР), Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов (ВОИР), Союз обществ Красного креста и Красного полумесяца и так далее и тому подобное. Разница в том, что в эти «Общества» с большой буквы «членов» загоняют палкой и не ради самого членства, а ради членских взносов, которыми распоряжается ЦК КПСС и правительство, в крайнем случае – его функционеры, которых никак не «достать» рядовым членам.

Дружинников помните? А народных контролеров? А внештатных работников милиции? А советское Общество трезвости? Первыми получили «корочки» дружинников и внештатных сотрудников милиции бандиты. Руководить народными контролерами стали те госслужащие, которые больше всех воруют, не конденсатор какой–нибудь, а сразу целыми коттеджами и дачами. В руководители и члены Общества трезвости набрали тех, кто никогда ничего не пил крепче кваса и кефира, поэтому они даже не знали, что в этом обществе делать. Бороться с пьянством они не умели, так какого же черта им платить куда–то деньги? Если они их не пропивали, так что же, отдавать их государству на танки что — ли?

Обратим внимание хотя бы на Детский фонд писателя Лиханова. Где он, что с ним? Никто не знает. А он создавался–то под фанфары всей страны. Но, как только набрали денег, так и слух о нем пропал, не то, что народный контроль над его действиями. Почему? Да, потому, что создавался он под всеобщим пропагандистским давлением под определенного начальника. «Где деньги, Зин»? Как пел Высоцкий.

Поэтому загадочная русская душа, и без этого не умеющая объединяться с другими душами, этими самыми насильственными советскими «обществами» окончательно и бесповоротно потеряла эту способность. Пропал даже зародыш объединения для защиты любых своих интересов, начиная от любительства подледного лова, и кончая правом вовремя получать свою зарплату, не говоря уже о ее размере. Поэтому какой–нибудь умелец в одиночку 10 лет из швейной машинки, тракторного редуктора, алюминиевых корыт, деталей сенокосилки, маслобойки, доильного аппарата и прочих бросовых железок со свалки собирает автомобиль, который ему никогда не купить. Поэтому любители сбора кедровых шишек могут объединиться только для того, чтобы у военных совместно нанять вертолет для доставки в кедровый лес, а доставленные на место тут — же разбредаются в разные стороны, когда оравой было бы легче применить разделение труда и сделать его более эффективным для всей оравы в три раза. Поэтому и до сих пор землю под картошку осенью и весной копают лопатами, каждый свою делянку, а это совершенно каторжный труд, вместо того чтобы купить совместный минитрактор. Как же? Каждый думает, что ему–то как раз меньше и достанется из общего «котла». Научены советскими разными «обществами»: отдай взносы и забудь о них. Поэтому и не могут объединиться и придумать закон совместного пользования, удобный для всех. Лучше вывернуть свои кишки, единолично. Так будет вернее.

Где же генетические корни неспособности русских людей объединяться? Во–первых, климат, заставивший большую часть года первобытных русских находиться в берлоге в жесткой тесноте, буквально прильнув друг к другу. Во–вторых, невозможность расширения этой берлоги, до изобретения стен и очага длительного сохранения тепла. Синдром скученности вызывает конфликтность, на которую обратил внимание еще Аристотель на примере «вместе путешествующих». Развитие изучения этой конфликтности получило в космонавтике, когда экипаж космонавтов строго подбирался по совместимости в длительной тесноте. Притом опыт показал, что даже ученые не могли предусмотреть всех нюансов, и конфликты то и дело возникали.

Вторая причина в том, что те же самые зимние холода заставили племя быстро разделиться на зимние берлоги по семьям. А как же им разделиться еще? Не по любительским же «обществам», как это можно осуществить в теплых краях, когда и зимой можно жить почти индивидуально. При этом семья, это не такая семья, которую мы понимаем, произнося это слово. Фактически это мать–одиночка со своими детьми и пришлыми мужьями, хотя и любовь не надо исключать в частных случаях с полным смыслом слова семья. Но это довольно таки частный, чтобы не сказать редкий случай, иначе бы наши мужчины в целом были бы более заботливыми отцами. А почему таким семьям в отдельных берлогах жить дружно? Надо сперва повраждовать друг с другом, чтобы понять, наконец, что объединение в деревню более перспективно. Пока война продолжается, но и деревни есть.

Северные народы, кочующие за стадами своих, а на самом деле диких, оленей, нашли выход в разделении своей орды на узкие кланы нескольких семей, кочующих раздельно, почти без общения друг с другом. И не потому, что они сами до этого додумались. Просто таких оленьих стад нет, чтобы прокормить без ущерба для себя большие деревни. Совершенствованию своих жилищ мешал сам кочевой образ жизни. Народы Прибалтики пошли несколько иным генетическим путем, они же оседлые. Не надо за своими коровами бродить. Поэтому они создали себе хутора, то есть семья от семьи стала жить километрах в нескольких, иногда и еще ближе, но так, чтобы ругаться и драться было далеко ходить, а занять соли при необходимости или поиграть в карты раз в неделю — близко.

В Западной Европе климат, то есть внешняя среда, совсем не такие как на Великой русской равнине, поэтому он не мог столь сильно влиять на скученность. Поэтому здесь, разделившись на семьи, стали строить дома, от поколения к поколению все более совершенные, более просторные, пока не добились как в Исландии по 50–60 квадратных метра на человека, столько, сколько сегодня Россия имеет на 5–6 человек. Бирюком на своих 50–60 квадратах вечно сидеть не будешь. Захочется общения с себе подобными, прелесть которого состоит в том, что его можно в любую секунду прервать, удалившись на свои квадраты. Поэтому стали вырабатываться как правила поведения в обществе, так и неписаные законы при объединении особей для каких–либо утилитарных целей: обязательность, компромисс, равнозначимость, дисциплина, да и сами права человека. Целей же этих объединений – бессчетно. Но сама возможность отдалиться от себе подобных, хотя бы на время, сделала необходимым создание законов для сообщества, в том числе и право на собственность, которая явилась следствием договора об общении. Поэтому богатые и знатные, хотя и имели неоспоримые преимущества над пролетариатом, но установленные правила общения, закрепившиеся в генах, не допускали даже мысли у них о столь жестокой эксплуатации себе подобных. Рабовладение на Западе было стертым, неявным, преимущественно при пленении, и быстро сошло на нет. Вот поэтому на Западе так легко и прочно создаются тысячи и тысячи различных объединений по интересам. Надо отметить, что здесь не было таких особо жестоких князей–грабителей. Поэтому размер и богатство дома не явилось причиной для ограбления, а значит и причины прибедняться, закапывая свои сокровища в землю, не было. Ну, разве что на случай войны с соседями.

Возвратимся на заснеженную Русскую равнину. Конфликтность в русской берлоге конечно была неизмеримо более высокой, зима длинная, холодная, а места мало. Много места не делали из соображения сохранения тепла, оно, и чумы у северных народов небольшие. Если в Париже можно прожить в мансарде без отопления с одной лишь жаровней с тлеющими угольками, то в русской берлоге надо топить днем и ночью. Поэтому о расширении жизненного пространства в своей берлоге и думать не приходилось. Вспомним о «синдроме стада дикобразов»: близко друг к другу — теплее, но колется, далеко друг от друга — холодно, но не колется, поэтому выбирается золотая середина. Вот русские бирюки и кололись довольно ощутительно, но не замерзали. И это длилось веками, закреплялось в генах, что надо «колоть» друг друга. Отсюда, я думаю, и словесность русская, когда отец на мать и детей, а дети — на них обоих. Ведь не убивать же друг друга, популяция вымрет, так что, приходилось ограничиваться оскорбительной и больной для самолюбия матерщиной, на которую очень обращали внимание и дивились иностранцы (смотри выше).

Русско–финско–угорские и прочие орды жили на просторе в своих лесах, места на каждую было раз в десять, если не в сто, больше, чем у скученных народов, продуктов питания тоже было достаточно, но, естественно, не без труда в суровом климате. На чем можно было выделиться в таких условиях, завоевать авторитет и стать князем? Как и в Западной Европе – на силе, хитрости, находчивости, энергичности. Поэтому этот этап должен происходить одинаково у всех народов. Но у скученных народов князь от князя находился в двух шагах, поэтому неизбежные войны между ними по самым различным поводам должны были когда–то перейти в стадию соседских переговоров, иначе бы народы–карлики не выжили. У русских же князей для войны надо было идти в более–менее дальний поход, верст на полсотни или около этого. Поэтому соседний народ во главе с их князем восприниматься должен не как сосед, с которым что–то не поделили, а как абстрактное стадо животных, которое надо подоить и вообще почти — что скушать, авось, опять вырастет. Не так ли поступали первые американцы, завозя десятки, если не сотни тысяч негров на свои плантации? Они же не считали их людьми? Некоторые и по сию пору не считают. Точно так же не считали людьми и русские князья племя, на которое направлялись в поход верст на полсотни.

Дело усугублялось тем, что на всех этих лесных просторах не было ничего, пригодного для развития ремесел, вообще производства. Ни железа, ни меди–олова, ни серебра–золота, ни поделочного камня, ни самоцветов, всего того, что может составить при соответствующей обработке собственность, не очень обременительную для хранения и накопления. Действительно, не станет же князь хранить и накоплять березовые туески да прялки с веретенами, сани и дрова, долбленки с медом, просо и гречиху? Хотя, конечно, накоплял и это в разумных пределах, но столько, чтобы не портилось. Но разве это капитал? Да за все это, что я перечислил, ломаного меча, наконечника для пики не купишь. Поэтому долгие века князья–грабители и их народы–племена воевали друг с другом просто так, иногда из–за рыбного места или беличьего лесочка, иногда просто от природной вспыльчивости, выработанной веками в тесной берлоге. Отличались князья от своего народа только тем, что могли со своей дружиной есть и пить горячий напиток столько, что нередко умирали от обжорства и перепоя. Все, больше они ничем не отличались. Даже большие дома они построить не могли, так как не знали, как их отопить зимой.

Это была законсервировавшаяся жизнь в своем развитии как у австралийских аборигенов или у тех племен в Америке, о которых упоминает Фрэзер и очень удивляется, что они, живущие в наиболее благоприятных условиях, менее всего развиты. Так ведь причин нет развиваться. Генетика учит, «что естественный отбор выступает в двух формах: стабилизирующей и движущей. Стабилизирующий – по Шмальгаузену наблюдается среди организмов при постоянных условиях существования. В этом случае все вновь возникающие мутации оказываются вредными, так как нарушают приспособленность к окружающей среде, они не развиваются, а сохраняется лишь достигнутая приспособительная норма». Вот эта самая «приспособительная норма» и закрепилась в русском народе, в котором веками ничего не менялось, ни скученность людей в домах, слишком маленьких в целях экономии тепла, ни исходящая из нее конфликтность и стремление хоть ненадолго остаться одному, без соседей–родни. На остальные народы–малышки, жившие в 50 верстах, смотрели как на марсиан, разве их жалко, разве они люди, разве им больно, разве они способны чувствовать? Совершенно так же думали о неграх белые американцы еще менее ста лет назад, некоторые и сейчас так думают. Но и князья–грабители жили в той же самой «приспособительной норме», еды им хватало, выпить тоже, а большего чего–то они и не знали, чтобы пожелать и достигнуть. Вся Русская равнина иссечена большими и малыми реками, речушками, ручьями, набитыми рыбой как бочки селедкой. Вы помните, как «Один мужик двух генералов прокормил» у Салтыкова–Щедрина, сплетя из собственных волос силки для птиц и сеть для рыбной ловли? Глиняные горшки изобрели, берестяные туески придумали, деревянные ложки и чашки спроектировали, сани и хомут — тоже. Что же еще надо для жизни? Так и жили, бояре объедались и оппивались, народ тоже не умирал с голоду, более чем регулярно размножался, но угодья–то не кончались. Мы и сегодня так живем. Нефти, газа, металлов и всего прочего у нас — невпроворот. Вот когда закончатся, – задумаемся, как жить дальше. Только цивилизация–то уйдет вперед, нас дожидаться не будет.

Напомню из генетики: «Движущая форма естественного отбора Дарвина проявляется при изменении внешней среды. Тогда наследственное уклонение, совпадающее с направлением изменения условий существования, подхватывается естественным отбором. В конечном итоге, вследствие гибели особей, не обладающих преимуществами в новой среде обитания, полезное уклонение постепенно распространяется в популяции. Если отбором подхвачено одно уклонение, наиболее выгодное в данных условиях, популяция перестраивается как единое целое. Но когда происходит отбор нескольких качественно разных уклонений, примерно одинаково приспособительных по отношению к одному и тому же фактору среды, возникает несколько направлений эволюции одной и той же популяции. В природе постоянно сосуществуют обе формы естественного отбора. Можно говорить лишь о преобладании движущей или стабилизирующей формы на данном этапе эволюции. Стабилизирующий отбор охраняет признаки, имеющие в определенных условиях существования приспособительное значение, движущей — создает новые приспособления».

Я понимаю, что авторы все это пишут о растениях, грибах, мухах–дрозофилах и прочих отрядах и видах флоры и фауны. В отношении человека эти слова имеют точно такое же значение, как и к мухам–дрозофилам, разница только в том, что мухи эти плодятся, если не ошибаюсь, раз в сутки, а человек — приблизительно раз в год. Поэтому на дрозофилах и изучают генетику, удобно, потому что быстро получают результат мутаций генов и открывают законы естественного отбора. Спросим себя, почему «естественное уклонение» в разбойники не стало нормой популяции? Потому, что разбойники, как правило, не оставляли потомства, в основном обходясь гомосексуальными «уклонениями» от природного требования либидо, или «Оно» по Фрейду.

Что изменилось во внешней среде россиян в период наибольшего расцвета работорговли своим народом в 16 — начале 17 веков? Популяция, разумеется, значительно выросла, так как единственным развлечением россиян как вида фауны великой лесной равнины оставалось делать детей. Это единственное изменение внешней среды позволило начать работорговлю. Наподобие экспорта живых овец в мусульманские нефтедобывающие страны из Новой Зеландии и Австралии в специально переоборудованных для этой цели бывших танкерах, в которые напихивают по 100 000 живых овец и корм для них на период плавания до Персидского залива. Совсем столько же, сколько за один раз поступало рабов из России в небезызвестный крымский город Кафу.

С ростом популяции меда диких пчел стало не хватать, журавлей съели почти всех, соболя тоже сильно разредили из–за высокого спроса на западном рынке, однако рыбы, грибов–ягод и прочего съедобного лесного зверья оставалось предостаточно. Первичные орды несколько сблизили свои ареалы проживания, некоторые переместились, наоборот, подальше от князей–грабителей, но вскоре и там их начали доставать. Стабилизационная форма естественного отбора продолжалась. Строить большие дома, хотя леса было завались, не стали. Большой дом – приманка для князя–грабителя. Поэтому нравы слишком тесного общежития не улучшались, в той же мере проявлялись во взаимной неприязни и ссорах людей, еще больше закрепившись в генном аппарате.

Вторым отличием во внешней среде стало «прорубание окна» во внешний мир на юг по Волге. Но это окно торговое. А что мы могли продавать в это окно? Между тем, из этого окна виднелись такие прелестные вещи, как сладкая виноградная выпивка, оружие, металлы, красивые шелковые и шерстяные ткани и одежда, а главное: серебро–золото. Взамен же почти ничего не было. Ну, сколько может стоить пенька? Не туесками же и матрешками как нынче завалить международную торговлю? Лес, конечно, нужен был в тех краях, притом сплавлять его удобно, но разве русские князья знали ему цену, живя в лесу? Это же почти — что продавать воздух или запах лесных фиалок. Поэтому лес у нас брали почти бесплатно, оплачивая лишь лесорубам, совершенно так, как нынче берут наш лес китайцы а Приамурье, сами рубят сколько надо и увозят куда надо, купив бутылку таможеннику. Меха наши тоже были нужны всем, но невыделанные подобающим образом они шли тоже за бесценок. А кто же научит нас выделке? К 17 веку мы, как отмечают иностранцы, несколько выучились этому ремеслу, но они специально отмечают, что чуть похуже турок. Притом ценные меха — штука «обоюдоострая», как чуток перебрал «даров леса», так эти дары немедленно пропадают из виду. Вспомните, как быстро «освоили» зону Байкало–Амурской магистрали. За двадцать лет по обе стороны от нее километров на 50 уничтожили всего соболя. И вспомните пример подальше, в глуби веков, когда соболь на продажу у нас появился только после похода Ермака. Так что пушнина русская, пока мы не «прислонились к Уралу» по выражению Карамзина, в 17 веке для русских князей была не шибко немереной. А так хотелось «заморских товаров».

Вот тут–то и открылась широкомасштабная работорговля, но об этом я уже писал. Уточню только, что русским князьям–грабителям пришлось силой выдавать замуж 10–12 летних девочек и 15 летних по нынешним меркам мальчиков, не успевали осуществлять не только расширенное, но и простое воспроизводство рабов. Тут и сабли у князей появились и шлемы с арабскими надписями, и кубки для вина, и «камушки» на шапку Мономаха.

Почему же нас не «захлестнул» научно–технический прогресс? Ведь много раз доказано, что он неизбежен. Лучшее в мире колесо из дерева мы изобрели, русь–тройку с «одним топором да долотом» — тоже, наконец, туесок из бересты и глиняные детские свистульки, не говоря уже о липовых лаптях, которые имелись во всякой избе. Что же он, научно–технический прогресс на этом застопорился? Тут причин несколько. Во–первых, как что придумал, так князь отберет, или хуже — заставит день и ночь делать для него. Недаром пословица у нас есть: инициатива наказуема, или работа – дурака любит, а мы все хотим быть ванями–дураками, на самом деле умными, для которых хитрая лиса хвостом своим рыбу ловит из проруби. Во–вторых, не бывает почти изобретений, сделанных и выполненных одним человеком. Тут какой — никакой коллектив нужен, это тебе не буквы придумать, каковые и одному придумать можно. А наш мужик совершенно не может из–за конфликтности характера сосуществовать в одном деле, разругаются, подерутся и разбегутся в разные стороны. В третьих, не бывает так, чтобы все на свете изобрел один народ, особенно если он занимает округу диаметром 50 километров. Научно–технический прогресс – это продукт много общающихся между собой мининародов, и не только общающихся, но и соревнующихся. Сани, как известно, «снарядил и собрал расторопный ярославский мужик». Вот они и распространились быстро, потому что были нужны всем. Остальное, что было в Западной Европе, но не было у нас в России – это либо ненужность, либо невозможность, либо противоречит русскому разобщенному характеру. Без руды не изобретешь выплавку металлов, без способности объединяться не создашь, так называемое, цеховое крупное производство с разделением труда. Без металлов нет механики. Без грамотности не нужна бумага, без бумаги нет образования, без образования ничего нет на определенном этапе эволюции человека. Да это и не нужно, потому что не знают, что это может быть. Но и насущная необходимость изобретать из–за трудности существования сверхплотного населения у нас отсутствовала. Одним словом, «стабилизационная форма естественного отбора».

Остается выяснить, почему русский характер так и остался навеки конфликтным и злобным, по типу: чем хуже соседу, тем приятнее мне? Ведь зимняя скученность – это только предпосылка, первооснова, так сказать. Ведь северные народы нашли выход, разбредясь по тундре. Да и серия статей в «Комсомольской правде» под названием «Таежный тупик» показала, что много русских, особенно староверов, так далеко забрались в таежные дебри, что и с современными спутниковыми средствами, с помощью которых из космоса чуть ли не газету можно читать, не смогли их отыскать до 90–х годов. Я думаю, что основой к этому явился принцип: разделяй и властвуй, во–первых, и мягкотелость и аморфность русского характера у оставшихся во владении князей, во–вторых. Привыкли жить как и австралийцы, и калифорнийские индейцы, без особых затрат труда и энергии на всем лесном готовеньком, не заботясь о завтрашнем дне.

Поговорим сперва об аморфности характера, обладатель которого только мечтает, как кольцовский герой, не молотить не косить, а темной ночкой грабить, но и грабить боится, и косить ленится. Это же абсолютно маниловский характер. Помните гоголевского помещика из «Мертвых душ»? О, это прямой продукт легкой жизни, когда и зимой можно кедровых орешек пощелкать вместе с белками, говорят, очень питательные. Это «живы будем — не помрем», я и сегодня не очень отчетливо себе представляю. И не надо вам, господа писатели и пропагандисты государственные, говорить о русском героизме и русском трудолюбии. Живы будем — не помрем, вот девиз русского человека. Я не отрицаю здесь роли князей–грабителей, казаков–разбойников, те и другие в первую голову – работорговцы, вкупе с варварской церковью. Но и сам–то народ, освободившись от бунтарей естественным отбором, стал очень уж податлив и вполне оправдывает затертую от употребления поговорку, дескать: народ достоин своих правителей. Смелые да удалые давно сами оказались в казаках–разбойниках, либо в «таежных тупиках», но терпеть своих правителей и церковь православную не стали. Вы посмотрите только, например, на Армению. Там же из армян остался только президент, бандиты и полиция. Армяне же все разъехались по всему миру, большинство же живут ныне в Москве и все очень хорошо устроились, в Армению возвращаться и не собираются. Бандиты вынуждены ездить сюда в командировки для сбора дани, а потом кормить свою полицию там, в Армении. Но наши правители все равно Армению очень любят за то, что она пока не собирается в НАТО.

Рассмотрим принцип «разделяй и властвуй». Это очень действенный принцип, прошел апробацию в самом древнем мире и не утратил привлекательности до наших дней. Привожу цитату из иностранных наших гостей. Олеарий (1634,1636,1643): «Они идут и занимают деньги у своих знакомых, оставляя взамен одежду, утварь или другие предметы. При этом они иногда тайно подкидывают что–либо в дом или суют в сапоги, в которых они по обыкновению носят свои письма, нижи, деньги или другие мелкие вещи, — а затем обвиняют и доносят, будто эти вещи тайно украдены. Когда, однако, увидели, что многие не стыдились из одной ненависти и вражды, безо всякого основания доносить на других и клеветать, то решено было поступать более осторожно в подобных случаях и было указано, что отныне в уголовных делах жалобщик и доносчик сам также должен идти на пытку и подтвердить свою жалобу вынесенною мукою. Так, например, в наши дни на конюха показала злая жена, будто он собирался великокняжеских лошадей, а если будет возможность, и самого великого князя, отравить ядом. Жену пытали по поводу этого доноса, но так как она выдержала пытки, не изменив своего показания, то муж был признан виновным и сослан бедствовать в Сибирь. Жена же осталась в Москве и получала на свое содержание половину ежегодного жалованья, полагавшегося ее мужу». Я. Рейтенфельс (1670 – 1673): «… приходится сознаваться в своем сомнении: бесчеловечность ли эта народа выработала жестоких властителей, или же народ стал столь жестоким и бесчеловечным через жестокосердие своих властителей»? Разве эти цитаты не напоминают времена сталинского террора, когда друг друга соседи предавали?