Загнанная в ловушку. Дело Пентагона

Глава 8. По Фурье

Семь лет назад

Во вторник вечером в общежитиях отключили электричество. Цунами обрушило электропровода на всем побережье. Мы пришли совершенно неподготовленные к лабораторным Шона, так как у нас тотально сели аккумуляторы. И он рассвирепел. Он рвал и метал, и все страшно перепугались. Никто не понимал, что мы должны были в такой ситуации делать. Но, как выяснилось, претензии были вообще не в к нам.

В рекордные сроки в аудиторию были вызваны начальники общежитий, техники, заведующие учебной частью, а также пара проректоров и несколько совершенно неопознанных личностей. И всему этому звездному составу была устроена выволочка по первое число. Дошло до отчетов и объяснительных. Занятия были сорваны во всем университете. Начали собираться комиссии. Ректор негодовал. Как же можно оставить человека одного-одинешенька и беззащитного во всем враждебном мире? Нужен как минимум один родственный компьютер на душу! Мы стояли перед огромной аудиторией и слушали сбивчивые объяснения и оправдания нашего, по большей части, свирепого коменданта перед вальяжно раскинувшимся на первой парте ректором.

Мы даже не стали скрывать своего злорадства, когда вся понурая свора власть имущих, обещая нам много радостей в этой жизни одними лишь взглядами. Приказом ректора было велено жителям общежития разъехаться по домам или не посещать занятия, чтобы не мозолить глаза своими бестолковыми физиономиями. Мне в Штаты слетать было, конечно, не слишком сподручно, а потому я уже закинула на плечо рюкзачок и направилась к выходу, когда…

— Стоять, — рявкнул мой ректор.

Я немного опешила, но ослушаться не посмела.

— Едь ко мне домой и жди, когда вернусь.

Мне стало неуютно. Это так странно. Да еще и все присутствующие, включая административный состав, на меня ошарашенно уставились.

Я до последнего боялась, что он не придет. Ну его, взбредет еще в голову меня продинамить и остаться в отеле. Или это он так понимает благотворительность? У него-то свет есть. Собственно, я не стала об этом размышлять слишком уж натужно, воспользовалась предложением и подключила жаждущий энергетической пищи нетбук к сети, после чего занялась лабораторной все для того же Шона. Именно за этим занятием он и застал меня четыре часа спустя. Его губы при виде меня искривились.

— Чувствуй себя как дома, не стесняйся. — И к моим ногам упал чемодан с моими вещами. Шон ушел, а я все еще не могла найти слов и оправданий его поступку.

— Да как ты посмел копаться в моих вещах?! — воскликнула я. А он поднял на меня удивленные глаза.

— Не говори ерунды. Я попросил коменданта, — кисло отозвался он и уткнулся носом в свой собственный ноутбук.

— Отлично. Лучше бы это сделал ты. Ты хотя бы часть моего нижнего белья видел прежде!

И неожиданно он вскочил со стула и угрожающе навис надо мной.

— В таких случаях говорят спасибо и все. Я тебе не служанка. Я избавил тебя от арендной платы, согласился тебя учить…

— А я согласилась с тобой спать.

— Ты умоляла меня с тобой спать. Но я не жалуюсь. Закончили бессмысленную дискуссию!

— Это не так! В смысле я не умоляла!

— Ладно, не умоляла. Но ты уверена, что хочешь отказаться от нашей договоренности, раз твое белье перебирал не я?

Я зарычала и ушла.

Правила проживания в доме Шона Картера были простыми: чистота и порядок. Делай все сама, и лучше чтобы он не знал о том, что именно ты делаешь. Он не знал какой я люблю кофе и дату моего рождения, имена моих родителей и в каком штате я родилась. Он знал, что я крашеная блондинка Джоанна, со всеми вытекающими заскоками. Меня можно было иметь, срывать на мне злость, а потом не замечать. И мне безопаснее всего было просто не попадаться ему на глаза. Правда некоторые аспекты жизни он делил со мной охотно.

— Расскажи мне о Манфреде Монацелли, — попросила я.

— Мерзкий итаяльяшка. Хитрый и наглый. Но платит. Потому я его терплю.

Шон Картер терпит Манфреда Монацелли. Сейчас надорву живот от хохота.

— Я не очень понимаю, как организована его компания.

— Виртуально. — Это могло бы прозвучать как угодно, но прозвучало презрительно, словно я ребенок, который не понимает сколько будет 1+1. Он закатил глаза. — Мы встречаемся на виртуальных конференциях, обсуждаем проекты. Пересылаем коды. Встречаемся только для больших проектов.

— А… взлом?

Он перегнулся через кухонный стол.

— Вали отсюда, — мягко и тихо проговорил он.

Этого оказалось достаточно, чтобы я заперлась в спальне до конца дня.

А в другой раз я села рядом с ним на диван и поставила перед ним в качестве взятки прекрасно сваренный кофе. Крепкий, горький. Так, как он любил. Он понюхал кофе, и пара складочек на лбу разгладилась. Ничего не сказал. Значит, можно.

— Чего тебе? — пробормотал он весьма себе миролюбиво.

— Ты пиши, а я посмотрю.

Он недовольно на меня посмотрел, но хрен ему! Я ведь не просто так кофе сварила и, рискуя нарваться на неприятности, принесла. Взятка, а как же иначе?

— Я буду молчать и ни о чем не спрошу.

— Хочешь научиться — читай книги.

— Нет. Я хочу не научиться, а научиться у тебя. Ты пиши, а я просто посижу рядом.

Я села в позу пансионатской воспитанницы и замерла, а Шон повернулся к компьютеру и забыл о моем существовании. И поскольку я знала, что Картер и пустая угроза существуют в параллельных реальностях, я молчала на протяжении трех часов. После этого не выдержала и ушла.

— Есть то, что тебе не дается? — однажды спросила я у Шона.

— Распараллеливание, — даже не задумываясь, ответил он. — Видимо, моя голова работает исключительно линейно.

Таким образом я постигала не только программирование, но и мыслительный процесс Шона. Я начинала понимать как он думает, с чего начинает и как продолжает, где логика. Он всегда продумывал программу до мелочей сначала всю логику расписывал на бумаге, копировал, цеплял этот листок на холодильник, зеркало в спальне, зеркало в прихожей, напротив ванной и около раковины и, конечно, рядом с монитором его любимого компьютера. Потом он писал классы, исправлял с помощью программы ошибки, а потом начинал отладку на бумаге снова: печатал весь код, и черкал черной ручкой фрагменты, местами менял, оптимизировал, проверял названия и повторы условий, уменьшал вычисления. Потом он помечал места, где нужно было параллелить и, временами, отправлял Манфреду, признавая собственный пробел. В довершение всего он долго проверял программу сам, и только потом отдавал ее тестировщикам. И когда выходил готовый продукт, его можно было посылать на выставку. Шон Картер определенно не был бездумным кодером, который бестолково стучит по клавиатуре. Им одним можно было заменить полноценную команду программистов.

И я пыталась научиться тому же. Хотела думать как Шон. Но врать бесполезно, настолько абстрактной мне никогда не стать.

Первые полгода вместе на вопрос как мне живется с Шоном я неизменно отвечала, что все в порядке. Я надеялась, что он меня полюбит. Я так этого хотела, это было как покорить Эверест. Но однажды все изменилось. Однажды наш преподаватель заболел, и пришла замена… И в моей жизни появился профессор Роберт Клегг…

Он окинул взглядом нашу аудиторию. Его глаза задержались на мне на пару секунд дольше, чем на других, и за это время я успела почувствовать волну неудовольствия. Я сразу поняла, что он в курсе, кто я, и одобрения от него не дождаться. На лабораторных я сдавала все вовремя, и толково защищалась, но понимала, что не в любимчиках. Такое сразу понимаешь. Он был объективным оценщиком, но мы точно знали, кому он благоволит. И почему-то меня его презрение задевало. Может, с непривычки, может, хотела доказать, всему миру, что отношения с Шоном ничего не решают, может, он мне сразу стал симпатичен… не знаю. Но и Клегг тоже понимал, что ситуация необычная, и однажды решил со мной поговорить.

Однажды после одного из занятий он позвал меня на кафедру якобы, чтобы помочь ему донести стопки отчетов.

— Я все понимаю, вы не глупая девушка и, судя по всему, неплохая. Я все знаю. И ректор знает. Вы у него не первая… гхм… ученица. — Слышать это было на редкость неприятно. — Спору нет, учитель он хороший. Та, другая теперь работает на Манфреда Монацелли. — У меня перехватило дыхание. — Но, как вы, наверное, уже поняли, я не одобряю подобного рода отношений между преподавателем и студенткой. Это первое. А второе, вы-то сами уверены, что вас все устраивает? Вам нужен не такой человек, как ректор. Я его знаю очень давно. Подумайте о том, что делаете, еще раз, мисс Конелл.

Это был первый раз, когда я подумала, а правда, не стоит ли мне уйти от Шона? Потому что Роберт Клегг озвучил жуткую правду — Картер злобный робот и ничего не меняется. Я хотела быть любимой женщиной, а не мебелью. И я не хотела навечно застрять в должности подружки Шона Картера.

Но ректор будто почувствовал мои сомнения:

— Я улетаю на три недели в Италию. — Мне оставалось лишь кивнуть. — У нас намечается небольшой проект, в рамках которого сюда прилетит один человек — Такаши Мияки. Знаешь кто это?

У меня отнялся дар речи, я могла только стоять и ловить ртом воздух. Шону моя реакция, однако, понравилась.

— Думаю, вас стоит познакомиться. И да, в мое отсутствие можешь тут делать что угодно, если, конечно, ничего не сломаешь.

После таких слов я, разумеется, оставила мысли о том, чтобы с Шоном порвать.

Без Шона дом был слишком пуст, и потому я пригласила Керри. Только переступив порог, она деловито прошлась по всем комнатам и объявила, что ничего-то особенного в доме ректора нет. Вот так ему, так. Я до слез хохотала. А потом мы с ней сидели, попивая шикарное вино и кофе из запасов Шона. Пару раз порезались по сети в стрелялки, затем с огромным удовольствием пустили на металлолом несколько сотен американских машин во Flatout[3]. Было весело. И тогда, здесь, в окружении вещей, которые характеризовали Шона, как ничто иное, я почувствовала, что почти люблю его, что хочу быть с ним и дальше. Я была такой непрошибаемой идиоткой, что вот хоть веревку мылить иди!

Но в то время по ночам я безумно скучала по Шону. Утыкалась носом в его подушку, нюхала его лосьон после бритья. В общем, мне его не хватало во всех смыслах. До него такого со мной не случалось никогда. Ну то есть пока его рядом не было, я сумела уверить саму себя в том, что хочу быть с ним, что все у нас хорошо. Иногда это умение очень полезное, но, временами, выживанию не способствует. И в день, когда он возвращался, я запекла утку, приготовила свой любимый лаймовый пирог. Тысячу раз успела пересчитать, во сколько он приедет, места себе не находила. Даже надела красивое белье.

Когда хлопнула дверь, я бросилась туда и даже сначала не поняла, что происходит. Шон едва на ногах стоял, бледный, с кругами под глазами. Это потом я уже узнала, что у него от перепадов давления на высоте начинается мигрень, но тогда в ужас пришла. Едва к нему не бросилась помогать, но вдруг он повернулся ко мне, и лицо его исказила такая досада вперемешку с презрением, что я, напротив, буквально отпрыгнула и ударилась спиной о косяк. Очень больно. А Шон произнес:

— Испекли мне пирожок любви, мисс Конелл? Обрядились в шелка и кружево. Образцовый пример жены, только с той разницей, что ты мне не жена. Я устал и не нуждаюсь в компании. Проваливай, и чтобы я тебя сегодня не видел!

— Кто первый на защиту? — вместо приветствия спросил Шон на следующий день.

Я оглядела аудиторию, но жаждой первооткрывательства никто не горел. А вот у меня отчет был готов, так как я знала, что Шон обязательно прикопается, если не подготовлюсь, так что первой села на скамью подсудимого, как ласково мы прозвали место защищавшегося.

Я аккуратно положила отчет на стол и уже открыла рот, чтобы начать рассказ, но Шон вырвал бумагу прямо у меня из-под пальцев и стал небрежно перелистывать страницы. Он не стал смотреть теорию, сразу перешел к коду. Его глаза переползали по строчкам вниз и вверх, очевидно создавая в воображении намного более качественный способ организации. И хотя я все старалась сделать идеально, Шон вдруг ткнул пальцем в одну из строчек и прорычал:

— Что это?

— Вычисление косинуса… — удивилась я. Ну что можно найти критичного в обыкновенном косинусе?

— Я не слеп, мисс Конелл! — рявкнул он. — Что он здесь делает?

Я нервно оглянулась на одногруппников, но все как-то сразу стали значительно меньше и незаметнее. Это казалось совершенно невероятным, но при том, что в аудитории находилось человек двенадцать, она вдруг… опустела.

— Вычисляется, — тупо ответила я.

И тут-то и рвануло!

— А вы хоть представляете сколько времени вычисляется косинус?! — заорал Шон. Я было подумала, что это шутка, но у него на виске даже жилка пульсировала. Господи, это был такой ужас! — Вы, помнится, тянете на красный диплом?!

— Д-да, — пробормотала я под нос себе, однако в тот момент не была уверена, что вообще хочу учиться где-либо, на кого-либо и как-либо.

— Что? — отчет хлопнулся на стол, но в тишине казалось, что это не бумага по дереву ударила, а пушечный залп прогремел…

— Да, — я не осмеливалась больше поднять на него взгляд. — Профессор.

— И, стало быть, у вас по математическому анализу стоит отлично, так?!

— Д-да, — я сжала пальцами сидение стула. — Профессор.

— Как компьютерно вычисляется косинус, мисс Конелл? — этот мягкий тон меня добил.

— Осмелюсь предположить, что через разложение в ряд Фурье[4]… сэр.

— Вы правильно делаете, что осмеливаетесь. — Я бросила на него быстрый взгляд, но это было ошибкой. — А почему вы глупее разработчиков, мисс Конелл?

— Но я не могу задать точ…

— Точность?! Вы пишете программу, результаты которой не повлияют на вращение Земли. И, судя по всему, никогда не напишете ничего, что на это бы повлияло! Тогда на кой вам эта точность?! — он схватил мой отчет и разорвал его напополам, а потом швырнул в мусорку и даже руки стряхнул. — Вон из аудитории…

Я не могла в это поверить. Сколько не пыталась — не могла в это, черт подери, поверить. Меня выгнали с пары за то, что я не подумала разложить косинус в ряд Фурье в практический работе, которую никогда, никто и нигде больше не увидит. Я шла по коридорам университета и смеялась сквозь слезы. У Шона отвратительный характер. Всегда был, есть и будет! И при случае он этим не стесняется пользоваться!

А если разложить по Фурье поведение Шона Картера с поправками на время и дополнительные знания, то, выходит все максимально просто: в Италии он наслаждался ли нет ли обществом пани, в которую был влюблен… И тут возвращается в серую действительность, где дома его встречает совершенно посторонняя девушка, не такая роскошная, не такая успешная, а проще говоря, нежеланная. Да еще и с какими-то претензиями. Вот и вся наука.

Я добрела до расписания факультета Керри и вытащила ее с пар, чтобы плевав на оставшиеся занятия пойти есть мороженое. Я предвкушала приятный день, полный спокойного, мирного и очень женского нытья. Керри против такого расклада была вовсе не против, потому мы сидели в кафе и поглощали мороженое, жалуясь друг другу на жизнь тяжелую.

— Он психованный подонок, — возмущалась Керри, поддерживая меня руками, ногами и всеми остальными частями тела.

— Он меня ненавидит, — воскликнула я, размахивая ложкой. — Можно мне заночевать у тебя?

— А ты…

— Я уломаю охранницу. Наплету про ключи или что-нибудь в этом роде. Меня помнят, к тому же я… — я начала истерически хохотать. — Шлюшка ректора, — задыхаясь, проговорила я.

— Что? — не поняла Керри сквозь мои приступы. Но я не могла перестать смеяться.

— Шлюшка… ректора, — громко сказала я, и почти все в кафе обернулись на нас.

И тогда вдруг победили слезы. Я начала захлебываться собственным эмоциями и разревелась. Но самое удивительное, что Керри тоже заплакала вместе со мной. Я даже удивляюсь, как нас не попросили оттуда уйти, пока мы всех посетителей не распугали!

— Я знаю, — всхлипывала Керри. — Что нам надо. Пойдем на вечеринку Бьянки. Только сначала по магазинам. Я… — ее голос прервался всхлипом. — Просто мечтаю увидеть тебя с заячьими ушками.

Бьянка была из девушек местных. У нее были вполне состоятельные родители. Училась она с Керри, так что я была с ней знакома весьма условно. И хотя Бьянка с моей соседкой близко не дружили, на вечеринки друг друга приглашали. Так что и на этот раз мы с Керри завалились в сотрясающийся от грохота музыки домик и тут же нахватали себе выпивки. Таков был план — наладить собственную жизнь путем вливания в себя нескольких литров разной дряни.

Однако, план не очень-то сработал. В смысле напиться удалось, да еще и качественно, но все остальное пошло вкривь и вкось. Я познакомилась с симпатичным парнем, с которым мы смеялись, танцевали и пили. Я уже примерила на него костюмчик Шона, так как была уверена, что о прошлом бойфренде мне пора забыть, но затем…

Я стояла около столика и напропалую флиртовала с симпатичным парнем, который, судя по всему, был не против и более близкое знакомство завязать, но вдруг…

— Тебе не идет имя Джо.

— Ну тогда зови меня Джоанной, — игриво протянула я.

— Джоанной? Ты… Джоанна Конелл? — Его руки так быстро убрались от меня, что я не устояла и рухнула на стол с выпивкой. — Прости, я не… прости…

И ретировался. Словно я прокаженная. А все почему? Потому что с Картером связалась. Нет. Мне еще вовсе не хватит, я еще совсем трезвая, раз меня беспокоят подобные инциденты. Керри уже с кем-то целовалась. И мне тоже дико вдруг захотелось. Захотелось целовать парня, нормального, может быть не такого красивого, умного и влиятельного, как Шон, просто парня. В конце концов, куда я замахнулась? Я даже не самая красивая. Но я все-таки достаточно привлекательная, чтобы кому-то нравилось со мной целоваться, а не орать из-за косинусов.

Потому я взяла еще текилы и пошла на поиски своего счастья. Счастье же нашло меня самостоятельно. Он мне и улыбался, и комплименты делал, и не мог оторвать взгляд от моей груди. Это было приятно. Может быть я бы и предпочла более старомодный способ восхищения, но уроненные платки ушли в прошлое. Однако только он собрался меня поцеловать, как меня окликнули. Я резко повернулась и увидела Джастина.

— Эм, привет, — смущенно проговорил он.

— Только не начинай! Я пьяна и ненавижу твоего брата! — выпалила я, но послушно убрала руки за спину, словно занималась чем-то и впрямь неприличным.

— Я тоже ненавижу своего брата. Все в порядке. Просто я хотел убедиться, что ты все еще адекватно соображаешь, что делаешь.

Вот так. Он, оказывается, из лучших побуждений сорвал мне все планы на вечер. Оставалось только забрать подругу со слезами на глазах и вернуться в общежитие.

Мы с Керри уже улеглись спать, как вдруг дверь распахнулась с пинка. Мы обе подскочили. Выломанные петли жалобно поскрипывали. А Шон подошел ко мне и схватил за запястье и заставил встать.

— Дверь завтра поменяют, — пообещал он вместо приветствий и объяснений, затем накинул мне на плечи свой пиджак и, очень больно удерживая за локоть, повел к выходу из общежития.

Вот так я впервые не ушла от Шона.

Утром я решила завести серьезный разговор. Ведь, в конце концов, должна была я выяснить, что можно, что нельзя, и чего вообще он от меня хочет.

— Я хочу поговорить о том, что случилось. — Но Шон рывком поднялся с кровати и стал одеваться. — Ты мне обещал хотя бы ширму отношений. Все знают, что мы с тобой вместе, но никто не знает, что на самом деле ты меня презираешь. Что я делаю не так? — на ходу завязывая галстук, он вышел из комнаты. Я последовала за ним. — Пожалуйста, скажи, и я это исправлю. Я не понимаю тебя, я стараюсь узнать тебя лучше, но ты… — Он демонстративно меня игнорировал, ждал, чтобы я замолчала, просматривал папку с бумагами, потом достал пачку сигарет и вытянул оттуда одну штуку. Я слегка обомлела, не замечала за ним пристрастия к курению… Но это не заставило меня замолчать, я просто не могла остановиться! — Шон, дело ведь не в лабораторной работе, не в Фурье-разложении! Почему ты со мной не разговариваешь? — А он глянул на меня так, что страшно стало, и выскочил из дома, хлопнув дверью. Даже галстук не завязал как надо.

После утреннего инцидента я сидела на лекции по культуре, старательно игнорируя смешки и злые взгляды Хелен. Однако губы сами собой складывались в обиженную линию. И вдруг мне на парту легла записка: «Если у вас все, дай знать — я девочка не гордая». Это было просто отвратительно, но то, что Шон ухитрился втянуть меня в нечто подобное — еще хуже. Я чувствовала хихиканье Хелен и ее подружек каждой клеточкой тела. Эти отношения с Шоном с самого их начала только унижали меня. Лучше бы я тогда смолчала. Лучше бы вылетела из университета!

Когда я вернулась домой, Шон разговаривал по телефону. Со своим русским другом Алексом, очевидно. И он… смеялся. Я оказалась под таким впечатлением, что даже сунула голову в гостиную, чтобы проверить, не померещилось ли. Только Шон меня заметил, сделал внушительный глоток чего-то крепкоалкогольного и отвернулся.

Дабы никого не бесить, я ушла в спальню и уселась за ноутбук. Когда Шон вошел в дверь, я нервно замерла. Но вместо того, чтобы начать на меня орать, он скинул обувь и уселся рядом со мной на кровать. Все это время мои пальцы безжизненно лежали на клавиатуре.

— Этот код неправильный, — сообщил он внезапно. И начал объяснять, что именно ему не нравится.

— Может быть сначала извинишься? — спросила я раздраженно.

Он издал звук, сильно напоминающий рычание, а затем снова спокойным тоном начал мне диктовать, что писать. Это был его способ помириться? Я поджала губы.

— Продолжай сама, не обращай на меня внимания.

Он сидел со мной долго. Почти весь вечер. Но не коснулся даже пальцем. Зачем он это делал? Что он пытался мне сказать? Что несмотря на все разногласия, мы можем существовать вместе и быть полезными друг для друга?

И странности на этом не закончились. На следующее утро я стояла около аудитории в короткой юбке цвета хаки и горчичной блузке с большим шелковым бантом на груди, накрашенная, хорошенькая, как куколка. И радовалась, что прошлый вечер был довольно приятным. В моей новой жизни это было достижением. Вдруг в коридоре показался Шон, и все студенты притихли, но сделали вид, что им совсем, вот ни капельки не интересно происходящее.

— Вечером прилетит Такаши Мияки, пару дней поживет у нас, — без предисловий сказал Шон. Я онемела, но сдержать глупую счастливую улыбку не смогла. А несколько человек попытались подобрать челюсть с пола. — Используй это знакомство с умом. И промолчи про С++ и личную жизнь!

— Да, да, да, — я зажала глаза рукой, оттопырив мизинчик. — Что-то еще?

Только я оторвала руку от глаз, он схватил меня за талию и жадно поцеловал. И хотя это был прекрасный поцелуй, просто невероятный, я смутилась, потому что не фанат проявлений чувств на публике. А затем Шон ну просто не мог не сделать хоть маленькую, но подлянку. Он потянул за ленточку банта, отчего лиф моей блузки чуть не расползся в стороны. Я вскрикнула и прижала руки к груди.

— Очаровательная вещица. До вечера, мисс Конелл.

И хотя я была вся красная, переживала, что наше поведение крайне неприлично, с какой завистью на меня смотрели окружающие придало мне уверенности в правильности поведения ректора. Шон точно знал, что делает. Он заставлял всех видеть, что я… желанна? Полагал ли он, что этого достаточно и мне тоже? Поблажка. Так я назвала это для себя. Шон дал мне поблажку, таймаут в череде тирании. Да, толку от нее было мало, но иногда обманываться так чудесно…

Такаши Мияки оказался японцем до мозга костей. Он улыбался. И я тоже. Он и Шону улыбался, но тот не реагировал. А у меня начинали болеть скулы, но Такаши улыбался, и улыбался, и улыбался, и мне было совестно перестать.

— Он так и будет улыбаться? — спросила я у Шона на кухне, массируя пальцами щеки. Там мы заваривали Такаши кофе.

— Да. У японцев как принято. Можешь перестать сиять как мегаваттная лампочка, он не обидится.

Но я не могла. Было неловко. Шон и Такаши обсуждали проект, и я не была уверена, что они говорили на английском. Потому что я и половины слов не понимала. Посреди вечера я сбежала в спальню Шона, достала справочники и начала искать неизвестные мне слова. Да, я их находила но если вы думаете, что объяснения понимала… Ха! Нифига подобного!

— Ты куда пропала? Что ты делаешь? — спросил Шон, закрывая дверь.

— Схожу с ума от собственного невежества.

— Никто и не говорил, что ты должна нас понимать.

— Я это говорю. — Уголок губ Шона дернулся от этих слов вверх.

— Идем.

Шон усадил меня рядом с Такаши и объяснил, что они утомили даму. Представил меня как перспективную его студентку. Такаши немного нахмурился.

— Перспективная? — прищурилась я. — Я же не могу разложить косинус по Фурье!

Шон замолк, а Такаши вдруг начал смеяться, чем меня очень даже здорово удивил. Насколько мне известно, несмотря на все улыбки, их нация очень сдержанная.

— Мисс Конелл, мы бьемся в другой лиге, нежели студенты. И раскладываем косинусы по Фурье, чтобы меньше напрягать наших холеных параллельщиков. — Я очень удивилась его словам.

— Холеных?

— Холеных, ведь мы предпочитаем их не тревожить без крайней надобности и обходиться собственными силами.

— Но почему? Ведь в век большого количества процессоров… — И я развернулась к нему всем корпусом.

— Да, конечно, все верно, — охотно начал он объяснять. — Но каждая выигранная миллисекунда — огромное достижение, иначе нам бы и суперкомпьютеров не хватало. Знаете сколько времени уходит на распараллеливание кода? Чем его меньше, тем лучше, тем меньше путаницы у нас.

— Но если оно есть, почему бы не поставить все на параллельное программирование?

— Ах, мисс Конелл, — заулыбался Такаши. — Потому что грамотные параллельщики — такая великая редкость… У вас сколько голов? Одна? И вы думаете одной головой. Сядьте за компьютер с Шоном и напишите мне сходу код, пользуясь двумя головами за два процесса. Вы вытерпите ровно минуту, никак не больше. — Ох, это он был прав. — А также проблемы отладки, проблемы обдумки. У человека должны быть невероятные мозги, чтобы он был грамотным параллельщиком. Незаурядные.

Я улыбалась, слушая его. И скулы у меня больше не болели. Потому что искренняя улыбка еще никому не навредила. Такаши мне понравился. Я даже заварила ему традиционный американский чай, что его, как представителя страны Восходящего Солнца, сильно позабавило. Но искренность всегда окупается. Всегда. Мы с Такаши сходу нашли общий язык, чем изрядно польстили самолюбию Шона, который воспринял это как подтверждение гениальности.

Это был хороший день. Стоя в спальне, я все думала, почему если Такаши так мил, то Шон, будучи звездой той же величины, временами просто невероятно гадкий? Вдруг я почувствовала руку Шона на талии.

— Ты что собираешься делать?! В доме гость!

— Он ко мне приехал, вот если бы я к нему — совсем другое дело.

— Шон, нет, я не…

— Просто веди себя тише, чем обычно. — И он зажал мне ладонью рот. А другой рукой уже поднимал мою юбку, добираясь до тонких кружевных трусиков. Я попыталась вырваться и дальше возражать, но Шон мне просто не позволил. Когда его пальцы скользнули под кружево, я просто запрокинула голову, не в состоянии сопротивляться. Ему пришлось держать меня, чтобы я не упала и приглушать мои крики собственными губами.

Он меня поднял и перенес на кровать. И все продолжилось. Он сидя сжимал меня в объятиях, я смотрела на его лицо, как на него причудливо ложится свет. Смотрела и думала, что он красивый мужчина, по-настоящему красивый и по-настоящему мужчина. С ним легко быть маленькой и слабой. И, в то же время, так опасно. Касаясь руками его впалых щек, я оцарапала кожу о щетину чуть не в кровь, а затем запустила пальцы в его черные волосы и вдруг заметила, что они у него… волнистые, почти кудрявые, просто Шон как-то так их укладывается, что в глаза не бросается. А затем меня внезапно накрыло волной удовольствия…