ГЛАВА 13


Ночью было по спасительному прохладно, и они, несмотря на усталость, шли по ночному, окраинному шоссе не спеша, неторопливо обсуждая на своем щебечущем языке перипетии прошедшего дня. Два таджик, Ахмед и Сахат, уже больше месяца работали на местном силикатном заводе. Они были крестьянами, поэтому тяжелая работа в горячем, пыльном цеху была для них привычной. Непривычной была вся остальная обстановка: грохочущие механизмы, обидные прозвища и ругательства русских коллег. Но, в этот раз к усталости прибавилась и радость. Они впервые получили деньги, и эти жалкие три тысячи рублей казались им просто огромной суммой. Они все пересчитывали ее на свою валюту, и эта сумма казалась им просто невероятной.

До общежития, где они жили, оставалось метров триста, когда они увидели впереди три двигающиеся навстречу им человеческие фигуры. Кто это был, рассмотреть они не могли, все же второй час ночи, и луна светила в спину идущим навстречу, так что они видели только темные силуэты идущих людей. У Ахмеда, более старого, прошедшего гражданскую войну в родной республике, почему-то сердце сразу сжалось от нехорошего предчувствия. А тени приближались, и таджики невольно начали идти медленней, потому что те, трое, не собирались сворачивать в сторону. Когда обе группы сошлись почти вплотную, в лицо Ахмеду ударил луч включенного фонарика.

— Ого, смотри, какие зажаренные чебуреки! — звонким голосом крикнул один из троицы, сбоку.

— Ага, урюк к урюку, — глухо отозвался второй, тот, кто держал фонарь, — хоть в компот кидай.

Третий, высокий, только засмеялся, но это смех был очень неприятным. В нем было что-то издевательское, изуверское. Сохат как-то попятился назад, словно пытаясь спрятаться за спину своего старшего друга. А Ахмед торопливо зачастил на ломанном русском: — Не надо, не надо нас бит, деньга у нас нету.

— Да что ты говоришь! — под ржание остальных двоих заметил тот самый звонкоголосый шутник. Он был самый низкорослый из троицы, и он первый начал обходить таджиков со стороны. Эти повадки были Ахмеду знакомы, его уже не раз били тут, в России. Фонарик потух, и Ахмед прикрывавший руками лицо, никак не ожидал, что вместо тупой боли удара ноги или кулака, низ живота полоснет острая боль воткнутого ножа. Он отчаянно вскрикнул, кинул руки вниз, к этой невыносимой боли, но тут же удары ножей последовали еще с двух сторон. Ахмед начал заваливаться назад, но самый рослый из нападавших схватил его за жесткие, кудрявые волосы, и удержал в вертикально положении. У таджика подогнулись ноги, и, он упал на колени. Двое остальных продолжали наносить удары, которые теперь приходились в лицо и шею жертвы. Он был еще жив, когда удары прекратились, и все тот же низкорослый приказал продолжавшему держать таджика здоровяку: — Добей его, Кол. Покажи, что можешь.

Тот ухмыльнулся, и одним долгим движением руки перерезал таджику горло. Кровь хлынула особенно густо, и он оттолкнул жертву от себя.

— Бля, я весь в крови, — сказал он, рассматривая джинсы.

— Счас отмоемся. А где второй то чурек?

Сахат мог бы давно сбежать, но у этого семнадцатилетнего пацана словно ноги приросли к месту. Когда же луч снова включенного фонарика ударил ему в лицо, он поднял руку, потом склонился, и достал из носка полученные сегодня деньги. Сахат протянул их человеку с фонариком.

— На, — просто сказал он. Больше он ничего не мог говорить. От страха он совсем забыл немногие знакомые русские слова.

— Ого, а тот урюк говорил, что бабок нет! — восхитился звонкоголосый. — Правильно мы его замочили, гниду. Кол, пошарь-ка у него в носке.

Длинный нагнулся на телом своей жертвы, и вскоре довольно вскрикнул: — Есть! Нехилое бабло, погуляем.

Деньги Кол отдал своему главарю.

— Нештяк, хорошо мы это их тормознули, — одобрил тот.

Тут к нему обратился Кол.

— Слышь, Сема, а слабо тебе с одного удара его замочить?

— Кому, мне!? — возмутился Сема. — Литр ставишь, если отрублю с одного удара?

— Ставлю, — пообещал Кол.

— Жук, разбей.

Третий, тот самый, со звонким голосом, разбил спор.

— Тогда заметано, — довольно сказал Сема.

Он перекинул фонарик в левую руку, выхватил из кармана финку, и резко, одним ударом, вогнал ее в сердце таджика. Тот не стоял ни секунды, а сразу начал заваливаться назад. Сема ему не препятствовал, он дождался, когда тело таджика перестанет бить короткая агония, и, нагнувшись, выдернул из трупа нож.

— Видал?! — гордо спросил он длинного. — Литр гони.

Кол не возражал.

— Без базара. Айда в комок.

— Этих только надо убрать, — велел Сема.

— Куда? — спросил Жук.

— Да вон, в камыши киньте.

Они оттащили оба тела с шоссе, туда, где перекрытый дорожной насыпью ручей породил небольшое, метров пятидесяти в диаметре, болото. Раскачав, они швырнули в камыши сначала одно щуплое тело, потом другое.

— Бля, бабка у меня не спит, — заметил Жук. Все трое глянули вперед, там, за болотцем, светили огни ближайшего дома. — Пойду-ка, я, пожалуй.

— Вали, а то снова втык получишь от своей грымзы, — согласился Сема.

Они прошли чуть подальше, до ближайшей колонки, долго отмывали с рук и одежды кровь. В подъезде дома Жука, при свете, поровну поделили деньги.

— Ну, я пошел, — сказал Жук, засовывая деньги в резинку трусов, чтобы не нашла бабушка. Он поднялся, вверх, нажал на кнопку звонка.

— Кто? — строго спросил голос за дверью.

— Я, бабуль.

Дверь открылась. Высокая, сухопарая старуха пристально рассматривала стоящего на пороге внука.

— Что, догулялся до последнего? Еще немного, и домой бы совсем не пошел?

— Пошел бы, — пискнул тот своим звонким дисконтом, протискиваясь мимо нее.

— Не груби бабушке! Вот что ты шляешься, что шляешься!? Тебе экзамены сдавать надо, а то так и останешься с девятью классами образования. Стыд и позор перед твоими покойными родителями. Те оба были инженерами, а ты в кого такой выдался…

Громкий голос старухи через открытое окно был слышен даже на улице. И два друга Жука, не спеша удаляющиеся в сторону города, слышали его еще долго.

— Вот она его пилит! Хорошо, что мои шнурки не такие дятлы, — заметил Кол.

— Не, она у него старуха правильная, я ее уважаю, — возразил Сема. — Если бы у меня батя такой был, то я бы так не подзалетел с этой сучкой Надькой.

Сема закурил. Его снедало неудовлетворенное желание убивать. Единственный удар ножом в тело того молодого таджика был слишком мал для него.

— Еще что ли, пошариться по площадке, подловить кого? — спросил он словно сам себя. — Ты со мной?

— Не, я спать хочу, — оказался Кол, — вторую ночь без сна, я прямо отрубаюсь.

— Ну, иди. А я еще погуляю. Может, к Нинке зайду. Там и переночую.

— Ну, я завтра тогда к ней причапаю. В техникум съезжу, документы отдам, и к тебе.

— За тобой литр водки, не забудь.

— Заметано!

Они разошлись. А под утро по шоссе прошла колонна грузовиков на завод за кирпичом, уничтожая своими колесами следы крови на асфальте.


Загрузка...