Пока Астафьев отлеживался в госпитале МВД, для него начались новые неприятности. Их принес в отделение Олег Гусев.
— Мужики, приколитесь! Тут нашего Астафьева полощут как тряпку в проруби, — заявил он, бросая на стол толстую газету.
Это была самая крупная в губернии газета под еще советским названием "Железногорская правда". Сначала оперов порадовал заголовок: "Убийца детей". Чтобы читатели представляли, как выглядит этот самый убийца, рядом была напечатана фотография Астафьева, явно сделанная во время суда. Но, самым убойным был текст.
— И тогда этот холодный убийца не колеблясь нажал на курок…
— Какой курок? Что они привязались к этому курку? — не выдержал, и прервал громкую читку Колодников. — Нажимают не на курок, а на спуск, или на спусковую скобу.
— Да не мешай ты! — Прервал его Демин. — Такие статьи и половину детективов пишут те, кто оружие в руках не держали. Что там дальше?
Олег начал искать место, на котором его тормознули.
— Так, где это? А, вот!"…нажал на курок. Мальчик чудом остался жить, пуля пробила все жизненно важные органы, и только мастерство хирурга спасло его жизнь. При этом в личном разговоре этот псевдогерой признался, что хотел стрелять в голову подростку, и только потом решил выстрелить ниже. Ну а беспрецедентный нажим, который опера во главе с неким майором Колодниковым устроили подросткам, привел к тому, что они признались в совершении более десятка преступлений. Совершенно понятно, что те дела, которые эти менты не сумели раскрыть в последнее время, они просто повесили на несчастных детей…"
— Ни х… себе! Вот это дети! — взорвался Демин.
— И это мы им повесили!
— Нормально!
— Убивать надо таких журналюг!
Матершиные комментарии неслись со всех сторон.
— Тихо-тихо-тихо! — прервал их Колодников. — Давайте дочитаем, что они там в конце предлагают.
Концовка статьи сводилась к тому, что прокуратуре надо пристальней присмотреться к этому делу. По мнению автора должны были сесть не «дети», а именно опера. Они еще обсуждали статью, когда открылась дверь, и в кабинет протиснулась худосочная фигура старшего Колокольникова.
— Можно? — спросил он.
— Что тебе, Виталий? — спросил Демин.
— Мне бы того, сына моего выпустить. А то он, говорят, совсем и не виноват.
Милиционеры переглянулись.
— Кто тебе это говорит? — спросил Зудов.
— Ну, эта, худая такая.
— Кашина?
— Ну да.
— Начинается, — пробормотал себе под нос Колодников.
Паша Зудов думал о другом.
— Да, хорошо, что Юрке сейчас не до этого. А то бы расстроился, наш красавчик.
В это самое время в прокуратуре должна была состояться важная встреча. Бабушка Жени Хало, Анна Самохина — та самая правозащитница в круглых очках, и адвокат Антонина Кашина ждали в кабинете Марата Касимова свидания со своим подзащитным.
— Еще пару недель, и я развалю это дело до конца, — тихо говорила Кашина на ухо Нине Андреевне. — Я уже нашла там пару зацепок, по которым можно освободить всех.
— Это хорошо бы было, — вздохнула Нина Андреевна. — Спасибо тебе, Тонечка, за то, что ты делаешь для Женечки.
— Да что вы, тетя Нина. Единственного племянника и не отмазать от тюрьмы? Да не я это буду.
Тут завели Жука. Пока милиционер отцеплял наручники с рук малолетки, бабушка сквозь слезы рассматривала любимого внука. Тот и прежде не отличался полнотой, а сейчас кожа лица словно обтягивала кости черепа, нос заострился, и редкие веснушки как бы поблекли. Еле дождавшись, пока внука освободят от наручников, она обняла его.
— Женечка! Милый, как ты похудел!
— А что вы хотите? На тюремной баланде еще никто не поправлялся, — съехидничала Кашина.
— Нет, они по полной программе ответят за все это! — взорвалась Самохина. Она поправила очки и торжественно заявила: — Об этом безобразии мы уже заявили на своем сайте, и мне уже звонили из "Геральд трибун". Скандал будет международным.
Между тем сам Женечка вяло реагировал на все происходящее. Он был в каком-то заторможенном состоянии. Никто из присутствующих не знал, что за эти дни в заключение у Жени Хало сильно поехала крыша. Причиной этого была стремительно развившаяся в заключении клаустрофобия. Началось все с малого: его раздражал железное лязганье «кормушки», потом начало казаться, что потолок, тот словно начал опускаться вниз. Камера как будто становилась все меньше и меньше. Потом его начали раздражать соседи по камере, трое таких же как он малолеток. Он уже не играл с ними, как в начале, в «очко» самодельными картами, а последние сутки не обмолвился с сокамерниками ни словом. Его мозг словно плавал в каком-то аквариуме, и все находящиеся рядом люди казались нереальными.
Между тем в разговор ступил Касимов.
— Скажите, Хало, на вас оказывался нажим со стороны оперативников во время задержания и первичных допросов?
— Конечно оказывался, — тихо ответил Жук. Все эти ответы были обговорены еще в предыдущей встрече с Кашиной, и сейчас он отвечал как автоответчик.
— В чем это выражалось?
— Когда бабушка выходила, мне наступали ногой на вывихнутую ступню и требовали, чтобы я во всем признался.
— Фашисты! — воскликнула правозащитница. Анна Андреевна только смахнула с глаз слезинку. Кашина только улыбалась своими тонкими губами. Это все придумала она, и донесла до племянника на прошлом свидании. Допрос шел как по нотам, и вскоре Марат удовлетворенно кивнул головой, и, взяв в руки готовую бумагу, сообщил присутствующим: — Ну что ж, теперь нужно идти к зампрокурору.
Касимов упорно называл Малиновскую зам прокурора, а не и.о. Буквально через три минуты он вернулся со все той же бумагой в руках, но с явно расстроенным лицом.
— Черт! Малиновская уехала в Железногорск и сегодня ее не будет.
— Но она обещала быть на месте!? — возмутилась Кашина.
— Говорят, что вызвал областной. Хотя, наверняка помчалась в больницу к своему этому хахалю.
— Ну, скоро она будет ездить к нему на свиданку в тюрьму — радостно заявила Самохина.
— Так что же с Женечкой? — спросила Анна Андреевна. — Его же хотели отпустить сегодня.
— Не беспокойтесь, мы его отпустим завтра. Тут нужна только одна подпись и печать, — успокоил Касимов. — Переночует еще один раз в этом неприятном месте, а потом выйдет на свободу.
Пока шли все эти разговоры, сам подследственный сидел с отрешенным лицом. Правда, теперь лицо его порозовело. Он почти не понимал, про что говорят все эти взрослые, зато понял, что его привели сюда, чтобы освободить. И когда ему велели подняться, а бабушка вдруг начала его целовать, до Жени дошло, что его сейчас повезут обратно в изолятор. Милиционер уже протянул руку, чтобы приковать его наручниками к своей руке, но Жук отпрыгнул в сторону, выхватил из органайзера ножницы. Затем он сделал шаг в сторону, и с неожиданной силой обхватил левой рукой горло Самохиной, а правой рукой приставил к нему ножницы.
— Отпустите меня! — резко, своим невероятно высоким, звенящим голосом крикнул он. — Я не пойду в тюрьму!
— Женя, ты что… — начала Кашина.
— Я не пойду в тюрьму! — не дал ей закончить Жук. — Выпустите меня отсюда, или я ее зарежу! Ну!
— Женечка, ты чего? — удивленно спросила бабушка. Она не верила своим глазам, как до этого не верила в виновность своего внука.
— Евгений, не дури! Отпусти ее, и мы забудем все это! — строго крикнул Касимов, вскакивая на ноги. Но Жук не собирался отпускать свою жертву. Он, не замечая этого, с такой силой давил тупыми концами ножниц на горло своей заложницы, что та захрипела от боли. Глаза ее начали вылазить из орбит.
— Хало, ты что делаешь! Опусти ее, ты же так ее зарежешь! — снова попробовал применить власть следователь.
— Отпустите меня! — продолжал кричать Жук. Его лицо стало пунцового цвета. Его бесило то, что между ним и дверью толпились все эти люди. Между тем до Касимова начало доходить истинное положение вещей.
— Пропустите его! Освободите выход! — закричал он. Все торопливо задвигались в разные стороны, и Жук начал двигаться к выходу из кабинета. Жертва в его руках была в полуобморочном состоянии. Ножницы все же проткнули кожу правозащитницы, и по горлу текла тонкая полоска крови. Уже на пороге Самохину окончательно оставило сознание, и она начала валиться на пол. Жук сначала пробовал ее удержать, а потом разжал руки, и бросился бежать вон из кабинета. За ним рванул конвоир, но на пороге он споткнулся о тело Самохиной и с грохотом завалился в коридор. Вернулся он в кабинет минут через пять.
— Нет его нигде, ушел, гаденыш! — сказал он.
— Выбирай слова, — буркнул ему Касимов. Но в этот раз с ним была не согласна Самохина.
— Зверь, настоящий зверь, — прохрипела она, пока горло ее обматывала бинтами Кашина.
— Что же, Женечка, зачем это он так? — растеряно спросила Анна Андреевна.
— Крыша поехала у этого вашего Женечки, — зло отрезала Кашина. — Вот придурок! Весь в вашу родню, в Хало! Среди Кашиных таких никогда не было. Связались мы с вами на нашу голову!
Через пятнадцать минут все оперативные силы города знали о побеге из прокуратуры подозреваемого в убийстве. На прочесывание города бросили все, что могли — все что могло двигаться на четырех колесах, и ходить пешим порядком. Перекрыли, как водиться, вокзалы и выезды из города. Но Женя Хало, по кличке Жук, словно под землю провалился.