Следствие следствием, а график дежурств составляется раз в полгода, и навсегда. После хлопотного дня, ночью Алексею Шаврину пришлось по графику дежурить в родном, третьем отделении милиции. До шести часов вечера промотавшись по делам о расстреле гаишников, он, на полчаса заскочил домой, и, поужинав, прибыл на службу. В этот раз на телефоне сидел прапорщик Гасан Алиев, добродушного вида азербайджанец, пребывавший в этой должности уже лет двадцать. Он настолько сросся со своей работой, что даже по отделению ходил в самодельных шлепанцах из сапожной кирзы на босу ногу. Поздоровавшись с Шавриным за руку, Гасан спросил: — Что будешь, дорогой, чаек, плов?
Чай заваривать, и плов делать, азербайджанец был мастером, но, чуть подумав, Алексей решил пренебречь чаепитием.
— Нет, пойду, лягу посплю. Вымотался как собака. Поднимай, если только что серьезное будет.
— Хорошо, сделаем. Что там, про этих козлов, что убили гаишников, ничего не слышно?
— Нет, — на ходу ответил Шаврин, — дело, похоже, глушняк.
— Понятно.
Алексей устроился на диване в кабинете начальника отделения, и быстро уснул.
В одиннадцать вечера Гасан в третий уже раз пил свой чай. Литровая кружка огненного напитка вызвала у него обильное потоотделение, которое он ликвидировал большим, махровым полотенцем. При этом азербайджанец читал и рассматривал «желтый» порнографический журнал, как обычно, случайно попавший ему в руки. Читая, он крякал, хмыкал, и мотал головой, не то восхищенно, не то удивленно.
— Что пишут, а? Что пишут?! — пробормотал он, и перевернул страницу. И, в этот момент распахнулась дверь, и что-то темное, большое, влетело в предбанник, и с размаху ударилось о закрывавшую проход в само отделение решетку.
— Открой! — заорало нечто, и начало трясти руками решетку. — Убивают! Открой! Богом молю! Убивают!
Гасан вытаращил глаза. Он уже разобрал, что помешавшее его чаепитие существо было человеком, но лицо у этого человека было просто перекошено от ужаса, и даже глаза жутко вылезли из орбит.
— Кто тебя убивает, дорогой? — спросил он, открыв плестиглассовую заслонку окошечка. Но нежданный посетитель продолжал трясти решетку, через каждые пару секунд в ужасе оглядываясь назад. Гасан все же решил впустить незнакомца.
— Вовка, вставай! — окликнул он своего помощника. Но тот уже сидел на диване, потирая лицо руками.
— Кто там? — спросил он хриплым со сна голосом.
— Да вот, придурок какой-то. Орет, чего-то, ломится.
Гасан потянул на себя рукоятку засова, и решетка подалась. Заскочив в помещение незнакомец хлопнул решеткой, в два прыжка достиг открытой дверцы решетчатого «обезьянника», и, захлопнув калитку, забился в дальний ее угол. Первым рассмотреть это чудо вышел Владимир Фортуна, участковый в звании капитана, как раз и пребывающий в этот день на подхвате у Гасана. Круглый, по фигуре похожий на снеговика, он рассматривал незнакомца со все большим удивлением. Казалось, что даже глаза капитан стали более круглыми.
— Слушай, а он ведь весь в крови, — сказал он подошедшему Гасану.
— Да, где? — удивился тот. — Че ты тут видишь, а?
— Да ты посмотри, и руки, и лицо, и тряпье это его в крови. Ну-ка, зови сюда Шаврина.
Гасан торопливо засеменил в сторону кабинета начальника, смешно шлепая по полу коридора своими самодельными шлепками. Через пару минут он вернулся с заспанным Алексеем. Тот присмотрелся к виду бродяги, потом осмотрел его руки. Бомжа продолжала бить явная дрожь.
— Я, кажется, его знаю, — сказал Шаврин, и обратился к бродяге. — Тебя зовут Василий?
В глаза того мелькнуло что-то осмысленное, он и дрожать стал меньше.
— Ты еще жил с этим, как его? Мишка-Мишка… Мартьяновым.
С бомжем произошло какое-то удушье, он попытался еще сильней вжаться в стенку. Шаврин брезгливо сморщился.
— Черт, опять что-то не то. Ну-ка, Гасан, налей-ка ему стакан чая.
— Кому? Ему?! — возмутился азербайджанец, тыкая пальцем в сторону бомжа.
— Ему-ему, — подтвердил Шаврин. — Выбери там самый страшненький бокал и налей чая. Потом его выкинешь.
В дежурке действительно была целая коллекция самой разнообразной посуды, от могучей кружки Гасана, до фарфоровой чашечки для кофе размером с большой наперсток. Все это пестрое разнообразие было отмечено общим черным цветом осевшего внутри чашек осадка. Выбрав самую убогую чашечку с отбитой ручкой и треснувшим корпусом, Гасан налил в нее чай и отнес бомжу. Тот принял чашку дрожащими руками, но, после первого же глотка в глазах бродяги действительно появилось осмысленное выражение. Шаврин терпеливо дождался, когда Вася выпьет весь чай, а потом уже обратился к нему с расспросами.
— Так что с тобой случилось? Откуда эта кровь?
— Мишку зарезали, — хриплым голосом ответил бомж. — Мишку, и парня какого-то.
— Какого парня?
— Да, хрен его знает, пил он с нами. Я его второй раз вижу. Видел.
— И кто их убил?
— Парень какой-то. Два парня.
— Так один, или два?
Бомж задумался.
— Два. Или три. Я не понял, я испугался, и убежал.
Милиционеры переглянулись.
— Что-то он порожняк гонит, — решил Фортуна.
— Гонит? А откуда тогда кровь? — спросил Алексей.
— Может, сам порезался?
— Ага, тут крови как с двух поросят, а ты — порезался. Откуда у тебя столько крови? — обратился Шаврин к бродяге.
— Этот, ударил Мишку вот сюда, — бомж ткнул пальцем себе в шею, — и оттуда кровь фонтаном прямо на меня, на лицо, шею.
— В сонную артерию попал, — предположил Фортуна.
— Да, похоже, — согласился Шаврин. — Тогда помнишь, на Железнодорожной, племянник тетку так же вот запорол. Один удар, и за три минуты вся кровь вытекла.
— И что теперь делать? — сам себя спросил Шаврин. — Где у нас машина то?
— Колька поехал домой, поесть.
— Давно?
— Да уж не только поесть, но и жену можно за это время успеть трахнуть, — предположил Фортуна.
— Ну, приедет.
— Может, все же это он гонит все? — настаивал Фортуна.
— Все равно надо выехать, проверить.
После этого обсуждения Шаврин обратился к бродяге.
— Эй, как там тебя, Вася? Ты место можешь показать, где на вас напали?
— Могу, — ответил тот
— Ну, вставай тогда, пошли.
Бомж с трудом поднялся с пола. После этого он, заметно прихрамывая вышел из клетки, и направился к выходу. Но у решетки он словно опомнился, и отшатнулся назад.
— Нет, сначала вы, — пробормотал он.
— А что это ты хромаешь? — спросил Шаврин.
— Да, ноги у меня болят. Тромбофлебит.
Алексей обернулся к Алиеву.
— И он, говоришь, прибежал сюда как олень?
— Да, как олень! Заскочил так, что чуть решетку не выломал. Кричал!
Шаврин недоверчиво хмыкнул. Тут со стороны улицы донесся звук сработавших тормозов.
— О, а вот и наша «коломбина» прибыла, — обрадовался Шаврин.
Они вышли на крыльцо, и Фортуна остановил вылезшего из кабины Уазика водителя.
— Не поднимайся, Николай. Поехали.
— Куда?
— Да, вот сейчас этот кадр нам покажет.
Водитель, увидев «проводника», сплюнул, открыл заднюю, багажную дверцу, и кивнул бродяге: — Полезай сюда. Опять вонища в машине на целую неделю будет, — пробормотал он.
Тот послушно залез, и когда все расселись по местам, Шаврин спросил: — Так куда нам ехать?
— За подстанцию, левей силикатного завода, — отозвался Вася.
Это было совсем близко, метров триста от отделения. Жилые дома кончились, затем пошли гаражи, а за ними обширный пустырь рядом с заброшенной стройкой. Тут и стояло большое, заброшенное здание подстанции. Как и все такие места, его давно заселили бомжи. Шаврину уже доводилось забирать отсюда умершего от излишней дозы денатурата бомжа, так что он заранее скомандовал водителю: — Коль, заезжай слева, и развернись так, чтобы фарами осветить вход.
К удивлению Алексея метрах в двух от входа в подстанцию плясал небольшой язычок пламени.
— А это что еще за огонь? — спросил он Василия, высаживаясь из машины.
— Это мы костерчик тут развели. Курицу жарили, — подал голос сзади, из багажника, Василий.
— Курицу то, поди, стырили? — спросил Фортуна, открывая багажную дверь.
— Ну, не в магазине же ее покупать, — согласился Вася.
Они прошли несколько шагов вперед, и, наконец, увидели тела. Свет фар хорошо освещал их, но Шаврин все же включил фонарь, и, наклонившись над одним и другим, внимательно рассмотрел всю картину. Когда он разогнулся, выражение его лица было крайне несчастным. Алексей отошел в сторону, достал мобильник.
Нельзя сказать, чтобы его звонок доставил удовольствие Колодникову. Он только-только приехал домой, и, поев, разделся, с надеждой лечь в постель.
— Два трупа? Может, они того, друг друга запороли? — с безнадежностью в голосе спросил он.
— Да, хорошо бы, если бы так, а то им кто-то обоим аккуратно так перерезал горло.