Закон Клеменцо, или Делай бизнес быстро, приятно и легко

Глава 7 Скорая, или Любит небо, но рано в небо

Скорая помощь, красивая, яркая, мигающая синими огнями, мчалась по проспектам Москвы на большой скорости. Александр, лежащий на специальных носилках, слегка качался вправо-влево, вместе с каждым поворотом и каждым светофором на пути скорой качая головой, как джазмен шестидесятых годов. Они не останавливались на красный свет светофора, машина просто чуточку притормаживала, завывала еще громче сирена, и желтый автомобиль продолжал свой путь.

Василиса Владимировна, врач скорой помощи, кардиолог, смотрела на Александра с любопытством. Ее прекрасные карие глаза излучали заботу и состраданье к больному. Этого «горячего десантника», как охарактеризовал больного его друг, тот еще чудик, она застала без сознания и с паспортом в руках. Друг, едва они приехали на Лесную, успел сунуть свою руку к ней в карман халата. Почему-то большинство сопровождающих или пациентов, если они в своей памяти, уверены, что, опустив туда тысячу, могут надеяться на гораздо лучший исход и большее внимание. Сил у больных от этого не прибавляется, но чувствуют они себя явно спокойнее – не задарма обеспокоили. Василиса Владимировна ожидала увидеть в кармане стандартную тысячу, но даже сквозь белоснежную ткань было заметно, что купюры красные. Две пятитысячные бумажки. И за что? Бригада скорой помощи и так делала все, что в ее силах: медсестра оперативно провела ЭКГ и послала в центр, пока врач промерила давление, прослушала сердце, уколола стабилизирующие давление препараты. И симптомы, и данные диагностики говорили, что у пациента как минимум сосудистый криз. А может, все еще серьезнее. Про четыре с половиной часа, которые есть у современной медицины, чтобы успеть спасти жизнь при инсульте, каждый врач свято помнит – в Сеченовке им это закладывали на уровень подсознания.

Как бы то ни было, надо добиться, чтобы парня положили в Склиф. Это место, где одна из лучших в Москве кардиологических реанимаций. А десятка… Десятку она, скорее всего, вернет. Не дело это. Понятно, что дали из благодарности, и зарплаты у врачей не те, чтобы картинно изображать гордый отказ. Но в таких размерах… Да и этот товарищ его, Михаил, прикольный такой… со своим постом о друге-десантнике, которого любит небо и которого нельзя пока… в небо… рано… Очень рано ему в небо… «Которого любит небо». Что за фраза о человеке в предынсультном состоянии?.. Это было бы забавно, если б не было так грустно.

Укол магнезии был сделан без промедления, давление нуждалось в оперативном снижении. Внимание Александра ослабло. Он поглядывал иногда в окно, потом закрывал глаза. Приоткрыв в очередной раз, посмотрел на Василису снизу вверх, на ее беспокойные движения и, медленно накрыв своей огромной ладонью ее руку, тихо улыбнувшись, спросил:

– Как мои дела, доктор?

– Все не так плохо, как показалась вначале, – бодро произнесла доктор, тоже ответив улыбкой.

– А вам говорили, что у вас очень красивые глаза? И невероятно чувственные. Берегите чувственность глаз, доктор. Вы очень красивая. Поверьте мне, бывшему члену жюри конкурса красоты «Мисс Владимирская область».

Василисе было приятно. Она нежно улыбнулась и, собравшись с силами, сказала:

– Мы договорились со Склифом… Ну, больница скорой медицинской помощи имени Николая Васильевича Склифосовского… Там у них великолепная кардиологическая реанимация… Нас там ждут уже… А вы держите себя в руках, пока приедем, ладно?

– Ладно, – стихавшим голосом добавил Александр и стал медленно закрывать глаза…

Потом с усилием резко приоткрыл их и добавил:

– А как вас зовут, доктор?

– Василиса Владимировна, а что?

– Вы навестите меня там? Как-нибудь, Василиса Владимировна, после работы? Вы же сумеете меня найти, правда?

– Навещу, навещу, только вы держитесь, пожалуйста… Александр Алексеевич! – взволнованно добавила докторша.

Ее последние слова прокрутились в голове Александра несколько раз, как в замедленном фильме:

– Держитесь, пожалуйста, держитесь… Дер-жи-тесь… Держи-и-и… – тихо выговорил он и опять куда-то провалился.

– Держитесь вы еще, держитесь, парни… Еще километр, еще километр. По шпалам, теперь по шпалам марш-бросок, парни!

Алекса опять лихорадило… Бесконечные тренировки и учения в разведроте ВДВ не давали ему покоя, являясь в кошмарах и оборачиваясь паническими атаками.

Потом он сквозь сон заметил, как его выгружают из скорой, как завозят в приемное отделение – все проходило вроде с ним и вроде без него.

– Не так, не так, – кричала доктор санитарам, – поверните его, вперед головой надо, а не вперед ногами!..Головой, я сказала… Примета плохая, парни, разверните.

«Вперед ногами несут покойников, наверно, поэтому Василиса так ругалась… Защищает…» – подумал Александр, улыбнулся как мог широко и, собрав силы, максимально громко в его ситуации сказал:

– Спасибо, Василиса Владимировна, за все… И за то, что не вперед ногами… Покидаю вас, но вперед головой!..

Он в палате, и он уснул.

Ночь была долгая и длинная. Алекс спал как никогда ранее. Он спал хорошо. Спать хотелось постоянно, но выспаться при его ритме жизни не получалось. Так же постоянно. А тут небольшой безболезненный укол прекрасной докторши, и вот он – сон, долгий и спокойный.

На минутку он очнулся в палате реанимации, посмотрел по сторонам, увидел капельницы в обеих руках, почувствовал две трубочки в носу, заметил рядом сидящую Марию и опять уснул. Он не мог поверить: Мария сидит рядом! Резко открыл глаза – ее не было.

– Ну да, мираж, приснилось, – решил он. – Откуда же ей здесь взяться?

– Как ты, Алекс? Попей водички, – тихим голосом сказала Мария и, приподняв его голову, помогла сделать пару глотков.

Алекс не понимал, видение это или реальность. Вот она рядом, помогает ему пить водичку, смотрит на него – его любимая Мария. А вот ее уже нет. И он заснул…

Почувствовав легкое прикосновение нежнейшей руки к своей голове, он приоткрыл глаза: Мария снова была у кровати.

Александр вздрогнул, чуть приподнялся и посмотрел на нее… Да, это она – та самая Мария, которую он любил всеми фибрами души все свои сознательные годы, начиная с того момента, как обратил на нее внимание на первом курсе института.

Мария смотрела на него с нежностью и с тревогой. Потом тихо сказала:

– Как ты, родной?.. Саша?..

Слово «родной» как-то очень тепло прозвучало в ее устах.

Александр недоумевал. Лежа в кровати, он видел только часть палаты и не мог понять, кто может стоять в поле его «слепоты»: муж Марии Мишка или его жена Оля.

– Да все в порядке, Маш, что ты так волнуешься? Полежу маленько, отосплюсь, отдохну. Ты ведь знаешь меня. Я такой же, как и твой Мишка, неваляшка, никогда не отдыхающий. Меня валят – я опять встаю, потом еще и еще… Мы с Мишкой неваляшки. А что ты тут делаешь, Маш? Который час?

– Я ничего не делаю, просто сижу и смотрю на тебя. А время – полседьмого утра. Надеемся очень, что ты и вправду неваляшка и встанешь на ноги скоро.

– Конечно, встану. Мы крепкие. Я и твой Мишка. Так ведь, Миш? Это от меня урок тебе, чтобы ты пошел и проверился у докторов – прямо сегодня, понял?

Алекс обращался к Мишке, не видя его, но понимая, что он должен быть где-то рядом. Специально повысил голос, допуская, что Мишка стоит за его кроватью, но оттуда не было ни звука.

– Мы с тобой одни в палате, Александр, – помолчав, добавила Мария и грустно улыбнулась, давая понять, что вычислила ход мыслей Алекса.

– А Мишка где?

– К Оле поехал, не хотел ее телефонным звонком напугать. Подготовит и скажет… А пока я за Мишку, – и посмотрела на него с теплотой.

– Одни? Как же твой Мишка решился тебя оставить, он же такой ревнивый? Не побоялся, что я уведу тебя? – пытался пошутить Александр.

– Да-а-а, ревнивый, но никак не более, чем Оленька, моя подруга.

– Да-а, в наших семьях мы с тобой только спокойные в своих чувствах, они какие-то ревнивоватые, – и Алекс поднял на нее глаза.

Маша смотрела на Александра прослезившимися глазами.

– Меня Мишка прислал. Говорит, сходи к своему другу, ты на него всегда положительно влияешь, посиди рядом, повспоминайте молодость, пока я приеду. И вот я здесь.

Александр столько хотел ей сказать, приоткрыть свою душу и сердце, приобнять и поцеловать ее шею, щеки, глаза, губы. Да что там губы – пальцы рук, и то было бы вполне достаточно для него. Но он молча смотрел на нее, понимая одну простую истину: «НЕЛЬЗЯ».

И вдруг Маша положила свою руку на руку Александра. Такая тепловая энергия прошла через ее холодную кожу, такая энергия, что могла двигать в Антарктиде атомный ледокол. Это была любовь, та самая, спрятанная где-то далеко-далеко в глубинах большого сердца Александра. Любовь, которая двигает горы и пароходы.

Он смотрел на нее…

Она молча нагнулась к Александру, поцеловала его в щеку и тихо шепнула: «Живи, пожалуйста, ты нужен Оле, ты нужен своим детям и матери. Ты нужен им всем…»

– И все? – заговорщически спросил Алекс. – Ты никого не забыла?

– Нет, ты нужен им. И ты нужен мне…

Алекс потянул ее руку к своим губам, медленно перецеловал все пальцы, а после, не встретив отторжения, поцеловал с внутренней стороны, в районе запястья, где вены.

– Маша, ты прости меня, но та-а-ка-а-я энергетика исходит из твоих вен, что я не могу остановиться. Боюсь, что, как вампир, сейчас вгрызусь в твою артерию, и все…

– Что «все»? – улыбнулась Мария.

– Все, ты станешь тоже вампиром, как и я.

– Не бойся, не стану.

Мария тихо оттянула руку назад и прошептала:

– Хватит, Ал, хватит, прошу тебя, – потом наклонилась над ним медленно и тихо поцеловала в щеку. – Выздоравливай, родной, выздоравливай.

Сон. Конечно, это был сон. Алекс хотел ущипнуть себя, чтобы убедиться, во сне он или наяву… Это был сон. Так решил Александр и опять заснул.

Глава 8 Утро в Склифосовского

Утро следующего дня было пасмурным и холодным. С рассвета лило как из ведра. Давно такого не было. Но Москва бурлила, несмотря на сильный дождь. Было прохладно, сыро, но не морозно, и люди, уже приготовившиеся встречать зиму в теплых пальто и меховых шубах, в спешном порядке стали опять доставать свои кожаные и матерчатые плащи и пуховики.

По улицам, резво обгоняя друг друга, мчались машины. Как будто все спешили на минутку раньше приехать из точки «А» в точку «Б». Спешат москвичи и гости столицы всегда. Спешат и всегда успевают в последний момент. И каждый из этих спешащих верит, что если он опоздает, то всё. Всё, всё, всё. Так думают люди, сидящие за рулем автомобилей эконом-класса, так думают водители представительских машин и те, что едут на задних сиденьях этих самых машин, так думают пассажиры в метро. Все торопятся обогнать друг друга. Побыстрее проскочить этот конкретный светофор, побыстрее сесть в тот вагон метро, который ближе к выходу, побыстрее соскочить с эскалатора. Постоянная гонка людей: самих с собой.

Этим холодным пасмурным утром ноября не спешил только один человек в Москве. Он лежал в кровати в двухместной палате совсем один и слушал барабанную дробь капель дождя на жестяном подоконнике. Это был Алекс, Александр Алексеевич Аксенов. Он лежал молча уже около двадцати минут и слушал дождь. Он помнил все: как ему стало плохо, как остановил машину, как Мишка примчался на помощь. Он помнил решальщика, с которым должен был встретиться, помнил скорую и очаровательную докторшу Василису. Но как попал в эту палату – хоть убей, вспомнить не мог. Александр смотрел по сторонам, пытаясь восстановить память.

Вторая кровать пустовала. «Узнаю Мишку», – с улыбкой подумал он. Вычистил палату под друга. Зашел, наверное, к главврачу со своими любимыми друзьями: Гамильтон, Джексон, Грант, Франклин[11]…

Наверняка Мишка постарался – опять улыбнулся Александр.

Но удивляло его не это, а совсем другое. Он лежал в палате, и у него было море свободного времени. Днем раньше на уговоры жены остаться хоть на полдня дома и дать себе выходной он отвечал категорическим отказом, понимая, что это невозможно. Более того, он постоянно спешил куда-то: в налоговую, в офис, на переговоры, на обед и обратно, на встречу с партнерами и клиентами. Все время в бегах, как и все москвичи. А сегодня он лежал здесь, и все вроде шло как никогда лучше. Все было спокойно и тихо. И лишь за окном не в такт барабанили дождевые капли по подоконнику. Надо же. Все спокойно, все легко, приятно и не быстро…

Размышления Александра разорвал звук открывающейся двери. Появилась медсестра, а следом за ней шла врач, высокая, статная, очень привлекательная докторша, с короткой стрижкой, с завитыми в кудряшки волосами, в очках с оправой в стиле 60-х годов с приподнятыми вверх уголками. Она была красивая и обаятельная. Быстрым шагом приблизившись к кровати Александра, она поздоровалась и, зажав пальцами его запястье, начала смотреть в сторону окна отрешенным взглядом, проверяя пульс.

– Ну что, голубчик? Допрыгались вы в бешеном ритме Москвы, не раскрылся на этот раз парашют?

Эта самоуверенная, приближенная к дерзости речь сопровождалась такой приятной и прямо-таки завораживающей улыбкой, что не оставила шансов Александру обижаться.

– Был ваш друг утром, пообщались про ваше десантное прошлое и мелкобуржуазное настоящее… Ладно, не переживайте, все у вас относительно хорошо. Считайте, запасной парашют раскрылся… Пугать не буду, хотя ваш друг очень просил говорить страшилки, чтобы заставить вас бросить курить.

– Доктор, а как вас зовут? И что со мной стряслось? – медленно спросил Александр.

– Я – Ольга Алексеевна, мой юный друг, кандидат медицинских наук, завотделением кардиологии. У вас просто был вегетососудистый криз, который миновал с нашей помощью и, слава богу, благополучно. Ваше счастье, что, когда он приключился, вы не оказались в парилке бани, в холодной проруби или на марафонской дистанции, иначе все закончилось бы катастрофично. Также повезло вам с бригадой скорой помощи: доктор скорой приняла абсолютно верное решение о вашей терапии, ну и мои коллеги всю ночь вас промывали нужными препаратами, поэтому и обошлось все благополучно, пока. Сегодня я могу точно сказать: инфаркта или, не дай бог, инсульта у вас нет. И это хорошо. Мы обследуем вас, понаблюдаем недельку, посмотрим, откуда все же ноги растут, и отпустим обратно – в бурлящую Москву…

Говоря «в Москву», она бросила взгляд на окно, показывая непроглядно-серое утреннее небо столицы.

– Я еще и ваш лечащий врач одновременно. Лично буду вас вести, поэтому данной мне властью назначаю первое лекарство – не курить больше никогда, если не хотите попасть ко мне еще раз, в более тяжелом состоянии. Понятно? – И она ласково улыбнулась.

– Так точно, Ольга…

– Алексеевна. Алексеевна – у нас с вами одинаковые отчества, голубчик, запомнить несложно.

В этот момент медсестра поднесла ближе систему на треноге с капельницей, игла аккуратно вошла в вену Аксенова, лекарства закапали в пластиковые трубочки.

– Я разрешила вас навестить, с раннего утра пришла ваша супруга, но вы спали. Она боялась потревожить, так и сидит до сих пор в коридоре, ждет, бедная. Любит она вас. Очень…

– Согласен, доктор.

– Ладно, пообщайтесь десять минут, больше не могу отпустить, вам нельзя переутомляться, пока мы вас обследуем. Предстоят еще эхограмма сердца, допплероскопия и повторная коронарография сосудов.

Алекс смотрел вслед удаляющейся из палаты докторше, отмечая и красивую походку, и подтянутые ягодицы в кружеве ажурного шелкового белья, демонстративно проступающего сквозь плотный белый нейлон узкого халатика. Это ему показалось интересным, и сознание его не путалось, и в реальности происходящего он не сомневался – в общем, Александр оживал.

«Значит, не все потеряно, раз я замечаю такие тонкости», – подбодрил сам себя Алекс.

В открытую доктором дверь вошла Оля. Ее большие голубые глаза покраснели от недосыпания и слез. Нос тоже покраснел – от частого вытирания платком. Взгляд излучал тревогу и беспокойство, заботу и боязнь за мужа.

Она быстрыми шагами, почти бегом, приблизилась к кровати мужа, наклонилась и начала быстро целовать его глаза, лоб, щеки, уши, все лицо. Приговаривая при этом скороговоркой сквозь слезы:

– Мой дорогой, родной, что же ты такое наделал? Как ты мог нас так напугать! Я люблю тебя, дорогой мой, прости за все глупости, что я тебе наговорила, прости. Я больше никогда ни к кому не буду ревновать тебя, ты только не болей, ладно? Только выздоравливай, любимый и милый мой Сашенька.

Алекс приобнял ее и нежно поцеловал ее волосы.

– Ну что ты, что ты, все ок. Доктор сказала, что ее опасения не улетучились, но инфаркта нет, инсульта тоже, и слава богу. Перестань только плакать, пожалуйста, перестань. Ничего критичного не произошло, все в норме.

Алекс обнимал ее хрупкие плечи и сильно сожалел о том, что заставил ее так сильно переживать.

Оля сидела на кровати Алекса, на углу, не поднимая голову от его груди. Чуточку успокоившись, она перебралась на соседний стул, взяла ладонь мужа двумя руками и посмотрела на него преданными и испуганными глазами.

– Саша, Сашенька, прошу, не шути так с нами больше, не шути. Я не смогу без тебя жить, ни я, ни дети.

– Не переживай, Оленька, не переживай. Ты же знаешь: как я могу оставить тебя, моих сказочных деток и куда-то там направиться в небеса? Ты что… Я же десантник – забыла, что ли? Мы умеем только с неба на землю. И не умеем с земли на небо. Рано мне, рано… И я очень надеюсь, что Господь со мной солидарен.

Александр смотрел на нее взглядом спокойного и уверенного в себе человека. Он хотел бы добавить во взгляд мягкости, но пока это ему не удавалось. В голове крутился сюжет их последней ссоры из-за найденного женою в кармане пиджака клочка бумажки с телефоном некой Наташи.

Насколько же ему было обидно.

Алекс помнил все: как она наезжала, как он оправдывался и что происходило с ней. Из года в год, с периодичностью раз в пару-тройку месяцев они ругались. И всему виной ее необузданная ревность. Ничем не обоснованная и не подкрепленная ревность. И на этот раз все было так, как всегда. Просто на этот раз он не сдержался и… Громкая, но не сильная пощечина отрезвила, успокоила ее не минутку. А потом Ольгу опять бросило в истерику…

– Ты заставляешь меня становиться животным, Оля. Прекрати. Все. Приеду завтра. Сегодня не жди.

С такими словами он покинул дом утром, думая, что заночует в отеле, чтобы она поразмышляла чуточку о своем поведении. Так они расстались утром вчерашнего дня.

И вот прошли всего сутки – они встретились. Только ночь Алекс провел не в «Хилтоне», а в палате реанимации Научно-исследовательского института скорой помощи имени Николая Васильевича Склифосовского.

Александр спокойно и искренне произнес:

– Прости меня за поступок животного, просто ты меня довела, но я не должен был… не должен был… и видишь, Бог не прощает… таких поступков. Прости, любимая, прости…

Они тихо обняли друг друга. Оля плакала, да и Александр бы не сдержался, если б не успокоительное, щедро вколотое медсестрой час назад. Оля села на стуле ровно, держа мужа за руку.

В этот момент в дверном проеме показался чей-то силуэт. Неслышными шагами в палату вошла женщина…

Алекс не верил глазам: в дверях стояла Мария – та самая, из далекого прошлого, из его сна, из машины «Вольво» цвета «дипломат». Она смотрела на него и молчала, глаза блестели наполнявшими их слезами, но каким-то чудным образом слезы удерживались и не текли. Алекс смотрел на нее очарованно и влюбленно, хотел привстать, но сдержал себя, понимая, какой реакции ждать от Оли.

Собрав все мужество в кулак и воедино, он прохладным голосом спросил:

– Маша, ты-то что тут делаешь, где Мишку потеряла?

– Как ты можешь, Саня! Да она вчера примчалась сюда вместе с Мишкой. Он решил меня не пугать и позвал ее. Маша тут ночь просидела, пока меня Мишка не привез. Ты что?

– Я просто хотела узнать, как ты? Мы же все-таки друзья с двадцатипятилетней выдержкой, как коньяк «Парадайз». Разве нет? – Маша улыбнулась и прислонилась к дверному косяку.

Алекс смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Какая же она красивая, Маша, какая нежная и чудесная, сказочная и воздушная…

И Оля, оценив взгляд Саши, повернулась к Маше:

– Что же ты стоишь? Видишь, друг твой, «Парадайз» четвертьвековой выдержки, переживает за тебя, присядь.

Поговорили еще немного, потом Маша учтиво оставила их вдвоем.

– Я подожду за дверью, Оль. Береги себя, Саня, выздоравливай, тебя дома детки ждут, – сказала она и вышла.

Чуть позже ушла и Ольга.

Алекс остался один. Глаза медленно закрывались. Какая же интересная штука жизнь: он сам добровольно – не по просьбе друга, просто сам, – решив, что так надо, отказался от своей любви и сейчас жалеет об этом. Но если бы он не отказался, то, наверное, все было бы совсем наоборот. Все-таки бытовуха съедает любовь, что ни говори. Хотя кто знает… Ведь он же по-настоящему любил Машу, а не Олю, и кто знает, связав свою судьбу с Марией, смог бы он быть счастливым всегда или нет. Скорее нет. Курьез…

Он смотрел на капли в капельнице и слушал барабанную дробь капель за окном.

Вдруг дверь открылась и появилась Маша. Неловко двигаясь, она зашла в палату в белом халате и, подойдя ближе, смущенно спросила:

– Прости, я где-то тут забыла свой платок… Не у тебя ли в палате?

Она сделала шаг вперед и шаг в сторону. Нерешительно посмотрела по сторонам, за кроватью увидела свой платок и, перегнувшись через Александра, с трудом достала его. Потом встала рядом с кроватью и молча начала смотреть на него сверху вниз. Алекс не мог говорить, чувства переполняли его, он хотел выдать все, что накопилось за двадцать пять лет молчания, но не сказал ничего. Она тоже смотрела безмолвно, затем тихо взяла его руку в свою и тихо прижала пальцы.

– Береги себя, друг, – сказала она, склонилась над ним и беззвучно поцеловала в щеку.

Алекс ощутил тепло ее дыхания, ее грудь чуть коснулась его груди. Все было чинно и честно.

Она пошла к двери и, обернувшись, еще раз посмотрела на него и сделала глубокий вдох, как бы пытаясь что-то сказать, но не сказала. Она вышла молча. Но через две-три секунды дверь опять приоткрылась, Мария торопливо приблизилась к кровати, склонилась над ней и прошептала прямо в ухо Александра:

– Береги себя, Саня, прошу тебя и заклинаю, ради детей, ради жены, ради мамы и ради нас… ради меня… Пожалуйста, береги себя.

Аромат любви опьянил Алекса. Он потерял дар речи, сердце стало биться с колоссальной скоростью, кровь хлынула в голову – она была так близко, что слегка касалась волосами его щеки. Александр взлетел на седьмое небо от удовольствия. Не отрывая от нее взгляда, он медленно нащупал рукой плечо Марии. Осторожно потянул ее к себе и произнес:

– Буду беречь себя – ради детей, ради жены, ради мамы и ради тебя, милая Мария… Моя… Мария…

Она подняла на Алекса глаза, излучающие испуг, беспокойство, тревогу и любовь одновременно.

– Мы же договорились, Саша! Бетон же?! Ты же обещал! Слово дал…

– Да, бетон… К черту бетон – он не вечен. Он лопается, и его распирает… я… я люблю тебя, Мария. Люблю, люблю, люблю… – Последняя фраза застыла между губ двух жаждущих сердец… Страстный поцелуй объединил их сердца…

Минутный долгий и пылкий поцелуй прервался по инициативе Марии. Она толкнула Александра от себя, а точнее – сама оттолкнулась от него, выпрямив свои руки.

– Что мы делаем, ужас! Опять лопнул железобетон. Ужасно, Ал, ужасно. Ты свое слово не сдержал. Я грешна дважды – и перед Мишей, и перед Олей. Ужас… ужас. Бетон – ты же обещал тогда, у источника Семирамиды[12]…

– Прости, милая, прости, – медленно произнес Александр. – Да, я обещал, что залью свою любовь железобетоном и уложу сверху асфальт, как и обещал. Потом сверху я прошелся катками, потом еще слой песка уложил на асфальт, потом еще слой щебня, потом связал это все арматурой, двенадцатимиллиметровой, и залил еще одним слоем бетона, и после всего – еще слой асфальта… Но и этот пирог не выдержал, когда я увидел тебя в дверях. Я понял еще и еще раз, что не смогу без тебя. Что больше всех на свете я люблю именно тебя. Что моя Оленька? Классная, умная, хорошая, любящая меня… Но я-то люблю только тебя. И все эти слои щебня, бетона, асфальта, металла и еще раз асфальта – все это разорвалось, как разрывают асфальт корни дуба. Все разлетелось на мелкие кусочки. Все… Я люблю тебя, Мария. Люблю!!! Побудь со мной, пожалуйста. Мне многого не надо, просто держать твою руку. Я же понимаю…

Мария, изумленно глядя на него, медленно произнесла:

– А я люблю тебя, мой сумасшедший рыцарь… Благородный, сумасшедший и жестокий…

И нагнувшись, еще раз поцеловала его в губы и быстрым шагом пошла к двери.

– Не могу, прости, не могу… Заводи свою бетономешалку, Саня… Так нельзя.

Белая дверь закрылась за спиной убегающей Марии, и остался Алекс один в большой палате. Он посмотрел ей вслед, потом на окно, на моросящий дождь. Было грустно и тоскливо.

Она, она была рядом и ушла. Бетон. Свежий бетон зальет все. Ему надо завести бетономешалку и залить новым слоем любящее сердце и саму любовь.

Зашла медсестра. Присела на край кровати, положила на тумбочку пластиковую рюмочку с таблетками и сказала:

– Таблетки принимайте, Александр, таблетки. Эти сейчас, а розовую – через один час, – закончила она, потом с беспокойством спросила о его самочувствии.

– Отличное, – ответил Алекс.

– По вам не скажешь, – продолжила она и, надев фонендоскоп, начала слушать сердце Алекса. После резким движением убрала фонендоскоп и начала измерять давление.

– Что с вами, Александр, что с вами?! У вас давление высоченное. Это ужасно много. Вы что тут, на велотренажере катались? Я приглашу доктора. Это ненормально.

– Да нет, подождите вы. Не надо доктора. Померьте, пожалуйста, еще раз – через пятнадцать минут все будет хорошо. Просто я выполнял упражнения для пресса, я же десантник и плюс хочу нравиться таким красавицам, как вы, а тут живот недолго отрастить с вашей-то едой. Я пресс качал. Простите.

– Вам запрещены физические нагрузки, вы что, не знаете?

– Знаю, все знаю. Больше не буду. Простите.

И она ушла. Алекс дышал ровно и глубоко. Вот оно что творит любовь с человеком, думал он.

Через пятнадцать минут медсестра повторила проверку, и все было о’кей.

Он остался один, сам с собой и с высоченными, как дядя Степа из мультика, треногами с капельницами на них.

Алекс лежал молча и смотрел в потолок. Он помнил все. Те года, когда он, постоянно ухаживая за Олей, толкал Машу в объятия Мишки.

И помнил день, когда он заговорил с ней про бетон. Тот самый бетон, в котором он замуровал сердце, чтобы не выдавать свою любовь.

Он впервые заговорил про это во время экскурсионного тура в Армению, куда все вчетвером отправились по предложению самого Александра. Армения привлекала его давно – историческими памятниками, природой, музеями, библейской горой Арарат, горой Арагац, дружелюбным населением. На заре девяностых Алекс часто летал туда, но интерес у него был далеко не экскурсионный. Там он зарабатывал довольно шикарные по тем временам деньги. Всему основа: предприятие по огранке алмазов в поселке Нор-Ачин, что в пятнадцати километрах от Еревана. По данным Александра, в СССР существовало всего шесть таких алмазоперерабатывающих предприятий, входивших во всесоюзное объединение «Кристалл»: Смоленский, Винницкий, Барнаульский, Гомельский, Московский и Нор-Ачинский заводы. Последний был самым доступным для контактов, опять же по данным Алекса: на нем, как оказалось, работал огранщиком родственник его армейского друга Роланда.

Александр и до этого искал доступ к «алмазному фонду» и вот наконец нашел: дядя Роланда оказался одним из самых опытных огранщиков предприятия. Они начали работать очень интенсивно, а чтобы не вызывать подозрение у правоохранителей, Алекс подгонял свои алмазные туры под поездки туристических групп. Так и вышло, что благодаря алмазной тематике он изучил достопримечательности небольшой республики вдоль и поперек.

Тогда же к нему прилипла кличка «алмазный барон» – он и вправду очень часто единовременно имел приличное количество камней, предложение и сбыт. Его партнеры и контрагенты никак не могли разгадать, где Александр достает такое количество высококлассных ювелирных бриллиантов.

Секрет «алмазного барона» был прост. Началось все с того, что один из покупателей его люстр из Харькова предложил бартер: вместо денег – инструмент: алмазные стеклорезы и алмазные карандаши. При этом он нарисовал для Алекса на бумаге схему коммерческой привлекательности и рентабельности этих алмазных инструментов.

На бумаге все было гениально и легко: берешь инструмент, достаешь из него алмазы в большом количестве, потом договариваешься с сотрудником, работающим огранщиком на одном из алмазоперерабатывающих предприятий, и последний, пронося эти алмазы на комбинат, втихаря от руководства проводит огранку и возвращает их тебе, но уже в виде бриллиантов.

И Александр согласился на сделку, так как люстры у него на тот момент продавались плохо, человек был из надежных. В итоге у него появились двадцать советских стеклорезов, в которых было по одному алмазу на наконечнике, и пять карандашей марки М-21, в каждом из которых находилось по 9–12 алмазов размером по 15–20 сотых карата – тут уж как повезет.

Прилетев в Армению, Александр легко справился со стеклорезами, простым напильником достал алмазы, впаянные в наконечники. Но вот с карандашами все оказалось сложнее. На помощь пришли друзья Роланда, раздобывшие азотную кислоту, которая растворяла весь металл, оставляя только алмазы.

Все 120 извлеченных алмазов он отдал Айку, родственнику Роланда, пообещавшему их обработать, взяв за свою услугу ровно половину. Вернуть он должен был шестьдесят граненых бриллиантов. Айк был честным человеком и гарантировал, что все разделит по-честному – и по чистоте камней, и по их размерам.

Так в далеких девяностых началась алмазная история Александра, о которой он с большим удовольствием рассказал своим друзьям.

Глава 9 Источник царицы Семирамиды

Поездка подходила к концу – завтра самолет и возвращение в Москву. И, как обычно бывает у туристов, времени на все не хватило. Утром после завтрака Роланд предложил свой план их последнего совместного дня в Армении.

– Почти все известные достопримечательности посмотрены, друзья мои. Остались Татев и источник царицы Семирамиды. Татев – это невероятное место, примерно в двухстах километрах от Еревана, суперкрасивый старинный монастырский комплекс Татевская пустынь конца IX – начала X века. Там в начале XV века жил святой старец, чудотворец, лечивший людей, философ, ректор Татевского университета – Григорий Татеваци, что переводится как Григорий из Татева. Там он и похоронен. Говорят, он и сейчас исцеляет верующих. И там же святой источник и мост сатаны. Место, где река Воротан уходит под землю, в центре ущелья, исчезает под скалами, через двадцать-тридцать метров опять выходит на свет божий, проходя под природным мостом, который народ прозвал «чертов мост» еще много веков назад. И канатная дорога, объединяющая два края ущелья. Мы полетим над Татевским ущельем, и под нами окажутся его сказочные красоты. Друзья, это будет невероятно. Ну и второй маршрут – это источник царицы Ассирии Семирамиды в Арзакане. Там можно искупаться и зарядиться его энергетикой.

Загорелое, круглое лицо Роланда само светилось непередаваемой энергетикой. Он смотрел через свои малютки-очки на всех: Алекса, Ольгу, Марию и Михаила.

Его не случайно назвали Роландом. Он и вправду имел в себе что-то от рыцарей Средневековья. Просто в 70-х годах его папа, прочитав французский эпос «Песнь о Роланде», решил назвать своего сына именем бесстрашного, отважного, храброго, сильного и невероятно преданного королю и христианской вере рыцаря. Роланд таким и вырос. Он был вполне успешным коммерсантом: его бизнес в Армении процветал. Но в последнее время все чаще жаловался на административные барьеры в стране и постоянно говорил о планах открытия своего дела в Москве. Роланд занимался интересным и непонятным для Александра бизнесом, производством тана – замечательного национального кисломолочного напитка. Александр впервые попробовал его в Турции, где этот самый напиток назывался «айран». И в тот день, как и в каждый предыдущий, Роланд привез для своих друзей традиционные несколько бутылок тана собственного производства. И, как всегда, с армянской настырностью начал перечислять его полезные свойства.

Как бы то ни было, он оставил все свои дела, перекинул все свои встречи – ради тех, кто прилетел из Москвы в его родную солнечную Армению: своего друга Александра Аксенова, его замечательной супруги Ольги и его друга Михаила с женой Марией. И вот для последнего полного дня армянского вояжа он и приберег Татев.

– Легенда гласит, что Семирамида поддерживала свою красоту именно благодаря водам этого источника в Арзакане. Ассирийская царица купалась в нем до того, как встретить своего возлюбленного – армянского царя Ару Прекрасного, – продолжил свою речь Роланд. – Можно было бы пройтись по обоим маршрутам. Но пока в Татев приедем – три часа, там погуляем – еще три-четыре часа, и обратно – не-е, не успеваем, друзья. Или Татев, или источник. Выбирайте. Только быстро, и едем, друзья мои! Советую в Татев. Тридцать минут на сборы – и вперед.

Дебаты сторон получились недолгими и закончились вполне нетривиально – Алексу неожиданно стало плохо. Он побледнел и весь покрылся холодным потом. Он начал искать, где бы сесть, и рухнул рядом с Мишкой на диване.

– Мне дурно, друзья, без меня езжайте… Я не смогу…

Оля села рядом с мужем и начала измерять давление.

– Сто сорок семь на сто, родной, ты вне темы. Лежи сегодня, надо чай с чабрецом, помогает, – она взяла трубку и, сделав соответствующий заказ, села рядом с мужем. – Похоже, накрылась наша поездка. Я остаюсь с Алексом в отеле. А вы поезжайте, – обратилась она к Маше.

– Зачем чай с чабрецом, Саша, пей мой тан. Он снижает давление, нормализует пищеварение, там же натуральные живые бифидобактерии.

– Тебе невозможно возразить, друг мой, – тихо сказал Александр, взяв из рук Роланда тан, который и вправду с большим удовольствием выпил за два приема.

– Нет, ты поедешь, Оленька, – опустошив бутылку, начал Александр, – ты всю дорогу мечтала побывать в Татеве. Поклониться могиле Григория Татеваци и помолиться там. Поедем вместе – или поедешь одна. Ты меня знаешь, я не откажусь от этого. Ты должна ехать, – уговаривал ее Александр.

И уговорил. Она долго не соглашалась, говоря о том, что не может мужа бросить в отеле. Но Александр был тверд: поедешь одна или поедем вместе – и Ольга согласилась. И тут случилось невероятное. Заговорила Мария, удивив всех своей добротой.

– Знаете, пожалуй, я тоже не поеду. Только не спешите меня ругать и не прерывайте меня три минуты. Я не особо хотела в Татев. Я безумно люблю картины Мартироса Сарьяна[13], его цвета. Сегодня последняя возможность их увидеть. Останусь, побуду с Алексом немного, чтоб убедиться, что все о’кей – я все-таки медсестрой могу быть при случае войны, не зря же нас до третьего курса этому обучали. И если он нас не дурит и у него все в порядке, отправлюсь в Музей Сарьяна. Но буду знать, и вы будете знать, что я в пятнадцати минутах от Саши. Ну нельзя его оставлять одного, и нельзя упускать Татев. Смотрите, хорошо ведь складывается: Оля мечтала помолиться в Татеве, а я – посмотреть Сарьяна. Схожу в музей, потом на вернисаж, а между делом периодически буду заходить в номер, смотреть на нашего больного… Я остаюсь… Я своего Мишку всегда доверяла и сейчас доверю Оленьке, думаю, мой Мишка тоже не приревнует меня к Алексу. Вот…

Воцарилась тишина. Роланд смотрел на всех поочередно и не мог понять, что же происходит. Ольга, взглянув на Марию, сказала медленно:

– Маш, брось ты из себя изображать Мать Терезу. Значит, я плохая жена, еду в Татев, а ты, хорошая жена друга и однокурсница, остаешься рядом с больным… Ах, какая жертвенность! Посмотрите на них…

– Да нет, Оль, все просто и банально. Я же говорю, мне Сарьян интереснее, а вы поезжайте куда планировали… – закончила Маша и посмотрела на Мишку. – Миш, ну скажи сам.

– А че говорить-то? Правильно Машка предлагает: надо разъехаться по интересам. Периодически будем названивать Алексу – и мы, и Машка. Если что – она за пятнадцать минут доедет и спасет его… Надеюсь, искусственное дыхание делать не придется. Думаю, с огромным удовольствие-ем, – улыбаясь, растянул окончание слова Михаил, хитро глядя на свою жену. – Ну, признайся, Маша, что он всегда тебе нравился чуточку больше, чем я! Ну, Ма-аш…

– Да, вот именно, совсем чуточку, ровно настолько, насколько Оля нравилась тебе, профессор…

Маша развернулась к Оле:

– Оленька, ты не слушай этих умников, поезжай, ты так ждала этого дня. И за меня помолись там. И свечку поставь, ладно? Ты слушай себя и свое сердце и делай как знаешь. Скажу одно: я бы на твоем месте поехала, а так решай сама.

– Пожалуй, так и сделаем. Спасибо тебе, Маша, ты настоящая подруга и друг. Едем в Татев. А Александра оставляю под твоим чутким руководством. Смотри у меня тут, любитель красавиц заморских! Гони от него горячих армянок, если будут глазами обстреливать со всех сторон, пока мы вернемся.

Алекс помахал рукой из комнаты отеля всем четверым: одни поехали на машине по направлению к Татеву, а Мария пешком отправилась в музей.

Алексу стало лучше.

«Вот я болван, мог бы тоже поехать с ними», – подумал он, но почему-то лег опять на диван и начал смотреть телик.

Мария дошла до музея за десять минут. Ноги несли ее все быстрее и быстрее. Переживала за Александра: вдруг чего. Она же такую ответственность взяла на себя. Купив билет, оказалась в музее – и словно с головой окунулась в мир густых, насыщенных и ярких, земных, но таких сказочных красок Сарьяна. Но полностью отключиться не удалось: в течение пятнадцати минут Маша трижды звонила Алексу, беспокоясь, в порядке ли он. И вроде все шло нормально, пока не позвонил сам Александр.

– Мария, Маша, ты только не переживай и не наводи паники на наших, но, похоже, опять давление вверх поползло. Прошу тебя, купи по дороге таблеток каких-нибудь, скажи в аптеке, что для коня берешь, весом в центнер, и тащи мне. Там, по-моему, есть классный препарат, на «прил» заканчивается. То ли «Эналаприл», то ли «Энилопирил». Прости, не помню, но своей тетушке Вале я всегда его покупаю. И приди, пожалуйста… – медленно закончил Алекс тихим угасающим голосом.

Он положил руку себе на грудь и улыбнулся хитрой, заговорщической улыбкой.

Надо подготовиться… Он померил давление: ровно 120 на 80, давление космонавта. И, стоя у окна, начал ждать Марию. Он не мог упустить шанса побыть с ней, почувствовать прикосновение ее рук, ее дыхание, слышать ее аромат… Запах… Запах женщины.

Мария же тем временем, купив в ближайшей аптеке «Каптоприл», на всех скоростях мчалась в отель. Увидев ее в окне, Алекс быстро лег на пол и начал усиленно отжиматься. Скорость была молниеносная, и за минуту, пока Мария поднялась на третий этаж, он сумел сделать 50 отжиманий от пола.

Услышав шаги на этаже, Ал быстренько упал на диван и, положив на лоб заранее намоченное полотенце, стал глубоко дышать, пытаясь выровнять дыхание.

– Ну как ты, Саня? – еще от двери обратилась Мария и стремительно ворвалась в комнату.

– Да полегче вроде. Было сто сорок пять на сто десять, я занервничал. Прости, пожалуйста, Мария, что не дал тебе наслаждаться картинами, прости, правда, я так виноват перед тобой.

– Да перестань, Ал, о чем ты? Все о’кей. Сейчас померим давление, и таблетку скушаешь, если высокое окажется. Не переживай.

Она взяла руку Александра и начала щупать пульс. Пальцы нежным бархатом обхватили его запястье. Александр был на восьмом небе от счастья. Посчитав учащенный пульс, она быстрым движением закрепила на его руке манжету, надела на уши фонендоскоп и начала усиленно качать мячик, подкачивая все туже и туже кольцо вокруг локтя Александра. Давление было высоким.

– Сто тридцать пять на сто, многовато опять, Алекс. Многовато. Вот, положи под язык таблетку и посасывай, скоро все будет в норме.

Александр послушно положил таблетку под язык но попросил водички, и пока Мария несла стакан, успел выплюнуть лекарство в ладошку, а оттуда и под диван.

Мария подала стакан холодной воды и, придерживая его голову левой рукой, помогла Александру попить. Алекс чувствовал ее запах и ее близость. Он не мог больше держать себя в руках. Надо было что-то делать, иначе все бы она поняла, и он, поблагодарив, попросил оставить его на пять минут полежать с закрытыми глазами.

– Нет, я не оставлю тебя одного, – сказала Мария, – просто сяду в сторону и буду смотреть телик. Не волнуйся, друг, просто ложись и отдыхай.

Алекс лежал молча, он вспоминал свои студенческие годы и ту единственную любовь, которая была в его жизни и которую он так бездарно потерял. Он-то считал себя рыцарем-тамплиером, уступившим свою любовь родному другу, думая, что друг любит ее больше, чем он сам. А на деле… На деле случилось так, что уже через месяц после их свадьбы он встретил своего друга в обществе известной на весь город проститутки по кличке Барсик. Ее знал весь город – вся молодежь училась азам сексуальных отношений с не очень красивой, но искусной жрицей любви – с Катькой-Барсик, как ее прозвали из-за ее кошачьего взгляда.

Это была катастрофа для Александра. Он не мог понять одного: как можно, имея в женах такую нежную, красивую, обаятельную, невероятно романтичную, начитанную, эрудированную, понятливую, сказочную, волшебную, воздушную, прозрачную, честную, мегалюбимую Марию, тратить себя на эту вот жрицу любви с кошачьей кличкой. Но такова жизнь, как говорят французы, «селяви». Уже ничего нельзя было изменить. Даже в кошмарном сне Александр не мог представить, что ради своего личного счастья он сломает две семьи: свою и ближайшего друга. Это исключено.

Но сегодня, сейчас Александр понимал, что вся их четверка находится вдалеке от Москвы, на расстоянии двух с половиной тысяч километров, и что его любимая жена с его лучшим другом едут в одной машине в горы, в шикарный комплекс Татев, кататься на канатной дороге, молиться в намоленном монастыре, купаться в святой воде и проплыть под «мостом сатаны» – и все это для них. А он, он сидит, точнее, лежит тут на диване, рядом сидит любовь всей его жизни, и он не рискнет даже взять ее руки в свои, не рискнет даже поцеловать такие нежные и такие желанные ее пальцы. Нет, так нельзя, он, конечно, не все раскроет, но прогулка под руку с ней… А может, и на источник Семирамиды он с ней съездит. Решено. «Никто, кроме нас», – повторил про себя Александр и начал действовать.

…Надо действовать быстро, непринужденно, легко и приятно, чтобы она не догадалась…

И он открыл глаза.

– Мария, мне, кажись, получше стало, давай выйдем в город, подышим воздухом. Мне кажется, воздуха в комнате не так много.

– О’кей, Ал, конечно, только давай я померю еще раз твое давление, и пойдем.

Давление оказалось вполне даже ничего: 120 на 85.

– Уже хорошо, друг, хорошо.

Алекс думал о том, как развить успех, и вместо прогулки уже замахнулся на поездку к источнику, и тут пришла помощь от самой Марии:

– Знаешь, Ал, ты прости меня, конечно, но я уверена, что тебе надо бросить курить. Я ведь ни разу тебя ни о чем не просила, так что считай, это моя первая просьба. Выполнишь?

– Не-е-ет, только не это, Маш. Нет. Попросишь тебя свозить на источник Семирамиды – свожу, а вот курить бросить не смогу. Знаешь, что курение мне работать помогает.

Вот так вот, негодовала Мария и продолжила:

– Друг называется, с многолетней выдержкой! Как ты можешь так вот? Говорю – бросить, а ты про источник. Что нам там делать? – выдала скороговоркой Мария.

– Как что? Ты там помолодеешь и станешь покрасивее… Хотя куда там красивее, ты и так самая красивая девушка на планете.

– Ой, прям самая красивая! А Оля?

– Ну, Оля тоже красивая, но ты – самая красивая. Давай съездим на источник, Маш? Вот они пошли ведь без нас, и мы пойдем без них. И даже не скажем им.

Маша смотрела не него испытующе. Она, конечно, вчера сама говорила, что хочет туда, но сейчас испугалась.

– Я не поеду никуда с курящим другом. Вот бросишь курить – другое дело, я подумаю…

Алекс посмотрел на нее смиренно и продолжил медленно, пытаясь скрыть свой истинный интерес и стараясь подать свое желание как завоевание Марии:

– Это же для тебя, а не для меня, друг. Там Семирамида купалась, а не король Артур… Ты и без того красавица, а станешь супер, мегакрасавицей, – добавил с улыбкой Александр. – Давай договоримся: мы сейчас же едем купаться в источнике, по дороге купим немного фруктов – и я бросаю курить сразу после возвращения, как только нога моя ступит через порог отеля.

– Нет, не вариант. Ты сейчас же даешь мне честное слово, что бросаешь курить, и уже через пять минут мы выезжаем, – с хитрой улыбкой заспорила Мария.

– О’кей, – согласился Александр и произнес торжественно: – Обещаю, что с этой минуты и ровно три года я не выкурю ни одной сигареты, ни одной трубки, сигары, кальяна и прочей никотинсодержащей гадости, если Мария поедет со мной к источнику Семирамиды и будет в нем купаться три часа. Заодно плавать тебя научу – у Мишки же все руки не доходят. И вернемся домой. Три часа и три года. Думаю, вполне справедливая клятва. Ты меня знаешь, я не Мишка… – улыбнулся Александр, подразумевая хитрые, многоуровневые клятвы Мишки, когда с помощью игры слов он легко нарушал данные им же обеты.

– Ты нечестные ставишь условия, Ал, нечестные. Я говорила насовсем бросить, на всю жизнь, а ты всего на три года… Так не пойдет.

– Ладно, Маш, четыре года и поездка на три часа. Да – да, нет – значит нет, – раздраженно уронил фразу Александр и отвернулся от нее.

– Нет и нет, – сказала Мария. – Мне как раз надо книжку дочитать.

Она резко развернулась и ушла в свою комнату. Александр остался в своей и принялся ругать себя за вечный бескомпромиссный характер. Он тоже взял книгу и начал читать, но уже через час спал спокойным и мирным сном и не думал ни о чем. До этого он все сомневался: ехать к источнику и учить ее плавать означало касаться ее рук, тела и живота, рискуя выдать свои чувства – может, отказаться от этой идеи? Да, проще было отказаться. На этой мысли он и заснул крепким сном.

Разбудил его звонок Ольги.

– Ну что, дорогой мой, как ты там?

– Спал, пока ты не позвонила, радость моя. Все у меня хорошо, давление в норме. А вы как?

– У нас все отлично. Уже посмотрели Татевский монастырь, помолились, теперь вниз, на «мост сатаны», – и домой. Ты не переживай, все супер. Спасибо, что настоял на поездке. Жаль, вас нет с Машей. Кстати, где она?

– Не знаю, она мне принесла лекарство и ушла к себе в комнату книгу читать. Читает или спит, наверное. Не знаю, радость моя…

– Ну вы даете! Прилететь за две с половиной тысячи километров и спать по комнатам! Быстро, сейчас же бери ее, и выходите в город. Подышите воздухом, погуляйте, пока мы вернемся… Нам тут еще как минимум часа два и обратно ехать три, так что не раньше одиннадцати вечера будем. Ты же знаешь, что я не ревнивая! – игриво закончила Ольга.

Алекс посмотрел на часы: они показывали уже 17.15.

– Надо же, сколько я тут спал, – выдал он и скороговоркой добавил: – Ладно, Оль, сейчас захвачу твою Машку, ты только позвони ей, скажи, чтобы собиралась… А то мне как-то и неудобно…

Через пять минут Алекс услышал стук в дверь.

– Тут Оля звонила, хочет, чтобы мы гулять шли. Ругается, что я тебя бросила одного в душной комнате…

– Ну и не грузись, видишь, раз она сама просит и раз мы так и не поехали, тогда давай на источник и прогуляемся. Подышим, поплаваем и вернемся – и я уже не курильщик. Маш, ну перестань… Ты же знаешь меня, я не опасный… Поехали, и я бросаю курить. Точно и гарантированно на пять лет, а там будет видно.

– Честное слово?

– Честное слово.

Уже через десять минут они сидели в элегантном такси, мчась из Еревана по шикарной трассе Ереван – Севан в сторону Чаренцавана, а оттуда и в Арзакан, к легендарному источнику.

По пути, как и договаривались, Александр затарился в придорожном магазине фруктами, соками, итальянским шампанским и еще многими мелочами, что могли бы пригодиться в полевых условиях.

Смотритель сдал им в аренду источник всего на два часа, несмотря на все уговоры Александра, с горечью и сожалением объясняя, что другие люди еще раньше оплатили последующее время, и он их никак не «подвинет».

Каменная квадратная чаша примерно восемь на восемь метров была почти до краев наполнена зеленоватой водой, с одного бортика откуда-то снизу, как будто из спрятанного пожарного брандспойта, бил мощный бурлящий поток. Крыша над бассейном была открыта, и небо отражалось в воде сквозь прямоугольник вверху. По углам павильона стояли огромные свечи, и смотритель предложил паре романтический вариант купания: при звездах, как во времена Семирамиды. Алекс и Мария посмотрели друг на друга и отказались одновременно, с улыбкой, переходящей в хохот:

– Нет, нам романтика противопоказана… – смеясь, оправдывались они. – А то наши вторые половинки вместе тоже закатят романтику, если мы здесь закатим!..

Но хозяин пояснил, что это будет все то же купание и ничего, кроме купания, просто через некоторое время, как стемнеет, они выключают электрическое освещение и зажигают свечи по углам бассейна. Фишка в звездах. Бассейн же без крыши, и поэтому плаваешь в воде под звездным небом Армении… Прям как в те времена: звезды те же, свечи тоже и вода та же, как три тысячи лет тому назад. Алекс, любивший звезды и скучавший по ним в Москве, не мог отказаться. Маша тоже любила звезды. И они согласились.

Вода была на удивление теплой и мягкой, в воздухе стоял запах серы. Они окунулись и плавали в разных углах бассейна, избегая случайного прикосновения. Хотя плаванием то, чем занималась Мария, назвать было сложно. Она просто ходила из стороны в сторону, шевеля руками и изображая Ихтиандра. Она не умела даже держаться на воде.

Подплыв поближе, Алекс заговорил:

– В каждый из прилетов в Армению по своим алмазным делам я заряжался здесь энергией царицы Семирамиды. Тут было клево всегда… Тебе нравится здесь, Маша?

– Да, нравится, – произнесла она, продолжая свое «плавание» на ногах.

– В те годы, Маша, глядя в это сказочное небо, я искал в нем все известные мне созвездия, разглядывал все-все звезды, сравнивая их с бриллиантами, измеряя их размеры в сотых карата. Я был такой романтический рыцарь, заряженный на достижение глобальной цели – богатства. Я сравнивал звезды с алмазами из алмазных буров, наконечников и карандашей, которые должны были бы стать моими и которые несли за собой деньги, машину, дачу, кроссовки, успех во всем и… лишь где-то далеко на потом я оставлял свои помыслы о любви. Был девиз: любовь подождет, успех не станет ждать. Вот такой был я романтический циник, Машенька.

– Что-то не вижу ничего рыцарского, мой друг, в твоих рассказах, – улыбаясь, отвечала Мария, отплыв, точнее, отшагав от одного угла бассейна до другого.

– Пожалуй, ты права, Мария, – что тут рыцарского? – как бы сам с собой разговаривая, продолжил Александр. – Алмазы, деньги, хрусталь, машина… Рыцари не мечтают о машинах, – с улыбкой закончил он.

Потом, от алмазной темы перейдя к более земным вещам и глядя, как Мария вымеряет бассейн шагами, Александр с явной досадой произнес:

– Ну что же, так и не научил он тебя плавать? Сколько раз я его просил!

– Да, он научит. Он скорее своих Барсиков, Кошечек, Пупсиков, Милочек и Прелестей научит плавать, чем меня. Ты-то свою Оленьку уже на последнем курсе научил, а вот меня почему-то не захотел… – с ответным упреком заявила Мария.

– Ну вот и научу, – сказал Александр.

Это было сложно и приятно! Одному Александру известно, сколько нервных клеток и сколько воли он включил, чтобы не обнять ее, а просто показывать нужные движения. Так как вода была полна солей, да и Александр был отличным инструктором, уже через десять минут Маша неуверенно сделала несколько удачных гребков. Он в восторге орал «Бра-во!», радуясь достижениям своей ученицы.

– Я-а-ху-у-у! – крикнула она, преодолев самостоятельно восемь метров от бортика до бортика. Глаза искрились, и эти искры освещали весь бассейн не хуже звезд.

– Ну вот ты и поплыла, Мария, ты молодчина! – бросился к ней Алекс и на радостях обнял за плечи, но уже через секунду поспешно отпустил ее. Опасно…

Теперь они плавали, довольные и веселые, каждый вместе со своими мыслями. О чем они думали, нам неизвестно, уважаемый читатель, и они об этом так и не рассказали. Возможно, каждый из них по-своему ощущал то, что чувствовали царица Семирамида и Ара Прекрасный в те далекие годы.

Говорили обо всем, но чаще всего о том, как им позавидовали бы Оля и Миша, которые сейчас сидят в кабине канатной дороги или в водах под «мостом сатаны». Потом они подплывали к берегу, двигаясь синхронно в метре друг от друга, и ели фрукты. Все было отлично и романтично – по-приятельски. Свежий воздух, легкая прохлада вечера, теплая вода… и институтские друзья. Алекс направился к фруктовой вазе и случайно, раздвигая руками толщу воды, ладонью коснулся бедра Марии. Он как ошпаренный отдернул руку и начал многократно извиняться, вызвав удивление Марии. Им было хорошо. Не было того тяжелого взгляда из кинотеатра «Юность» из студенческих лет. Говорили о детях, о работе, о молодости в институте, и все было отлично. Алекс, понимая, какое доверие ему оказал его друг и брат Мишка, старался держаться подальше от Марии. Он осознавал, что если не задавит в себе тягу к ней, то зарытое в глубине сердца чувство очень легко вспыхнет. И вдруг погас свет, как и обещал смотритель источника. Темнота была непроглядной, лишь по четырем углам тускло горели свечи да от воды поднимался белесый пар. Они оба легли на спину и восхищенно начали смотреть вверх.

– Вот это да! – восхитилась Мария, глядя в ночное небо Армении. – Ал, что это такое? Невероятная красота… Смотри – Медведица, Полярная звезда… вау!

У Маши от изумления горели глаза, она смотрела не отрываясь. Алекс тоже вглядывался в небо. Он молчал. Он, который безумно любил звезды, такое видел еще в мексиканской саванне. И та экзотика уступала армянскому небу. Это было незабываемо. Они очарованно смотрели на звезды, сами превратившись в звезды: распластавшись на воде и широко раскинув руки и ноги на ее поверхности.

Это длилось бесконечно. Алекс думал о звездах, о красоте природы и о красоте человеческой. Он думал о Марии – сказочной, прекрасной, очаровательной, нежной и чуткой девушке, супруге своего ближайшего друга… Мария… девушка, которую он полюбил с первого взгляда, за все эти долгие годы не посмев сказать ей ни слова… Но он чувствовал, что сверхмощное чувство уже готово вырваться из сердца, разорвав его.

Мария же в этот момент наслаждалась звездами, смотрела на луну, представляя, как в свое время, двадцать восемь веков тому назад, так же купалась в этом источнике ассирийская царица. Что чувствовала она, о чем думала? О предстоящей войне ли, или о своей безответной любви к смелому, сильному, слабому в военном смысле и невероятно красивому армянскому королю Аре Прекрасному? Ведь бывает же такое: Ара Прекрасный отверг любовь могущественной красавицы Семирамиды и остался верен своей жене…

Эту легенду им рассказал Роланд, и они полвечера, смеясь, примеряли на себя роли героев древней истории и придумывали, как бы себя повел каждый из них в подобной ситуации.

Глава 10 Семирамида и Ара Прекрасный

Вот что услышали они от Роланда о безответной любви ассирийской царицы Семирамиды к королю Армении Аре Прекрасному, или точнее – Аре Красавцу.

– Много столетий назад царица Ассирии Семирамида влюбилась в короля Армянского царства по имени Ара. Некоторым правителям страна давала уважительные прозвища за их заслуги. Был, например, Ашот Еркат, что переводится как Ашот Железный, Ашот из металла, названный так за твердый характер и волю. Был Тигран Великий, при котором государство достигло огромного могущества. А с Арой Армении не повезло. Он был неописуемо красивым, и современники назвали его Ара Гехецик, что переводится как Ара Красавец или Ара Прекрасный. И вот в него влюбилась ассирийская царица. Она предложила королю Аре Красавцу объединить два королевства, объединить две армии и, став одной семьей, победить всех врагов. На тот момент Ассирия была на пике своего могущества. И что сделал Ара Красавец? – с улыбкой спросил Роланд. – Он отказал ей! Он отказал ей со словами: «Не предам я свою Нвард, сколь бы ты ни очаровывала меня, о Семирамида». Была тогда королева в Армении, и звали ее Нвард.

Тогда Семирамида пригласила его к себе на переговоры в столицу Ассирии Ниневию и предложила еще раз обдумать все, остаться с ней, разделить ложе, которое пустовало после смерти ее мужа Нила. Но Ара Красавец остался непоколебимым…

– Ну и дурак, – прервал историю Роланда Михаил. – Дурак он, ребята! Прости, брат, что прерываю эту классную историю, но как можно перечить такой царице, такой красивой, сексуальной и могучей? Она же в порошок стерла бы и Ару Прекрасного, и всю Армению…

– Да, кстати, я с тобой согласен, что верность короля Ары принесла много горя и его семье, и его окружению, и его стране и народу, – с горечью добавил Роланд.

– И вообще, что это у вас за Ара Прекрасный такой? В русских сказках прекрасной может быть только Василиса или Елена. Мужик прекрасным у нас быть не может, – язвительно добавил Михаил, никак не хотевший принять, что верность жене в данном случае была положительным явлением.

– Да, мужик у вас чаще бывает Иванушкой-дурачком, – беззлобно вернул ему укол Роланд и все-таки продолжил историю Семирамиды и Ары Прекрасного: – И тогда огромное ассирийское войско начало наступление на границы Армении. Но прежде царица приказала всем, от солдата до генерала, чтобы короля не убивали, не ранили, а притащили к ней в кандалах.

Все разрешилось очень быстро и печально для Армении. Потому как превосходящее во много раз и в количестве, и в вооружении войско Ассирии, очень быстро разгромив сопротивляющихся армян, двинулось к столице Армении Арташату, где была резиденция короля. Ара же в свою очередь, поняв, что точно проиграет и последнее сражение, и не желая стать пленником ассирийской царицы Семирамиды, переоделся в обычную одежду и в доспехи простого армянского солдата и начал воевать как рядовой воин, оставив свой командный пункт. Ну и разумеется, почти сразу был смертельно ранен в бою и погиб. Солдаты Ассирии быстро поняли, кого убили, и понесли тело к своей царице, но уже было поздно. Король Ара Прекрасный был мертв. И тогда, – печально продолжил Роланд, – она взяла в руки его бездыханное тело, передала своим воинам и приказала поднять его на ближайшую гору, что в последующем была названа в честь убитого короля – гора Ара. Согласно легенде, на этой горе жили аралезы, летающие небесные духи, такие крылатые собаки, которые умели, вылизывая раны, спасать раненых воинов и воскрешать погибших, но, сколько бы ни просила их Семирамида, какие бы жертвы ни обещала, все ровно вылизать раны и спасти Ару они не смогли. С тех пор та гора называется гора Ара, а местность, где Семирамида передала тело этим самым духам, стала называться Арзни, что по-армянски означает: «ар» – забирай, точнее, держи, а «знни» – рассматривай, изучай. Итак, она говорила им: «На, возьми и рассматривай», – что и получалось как Арзнни, а в последующем и Арзни.

Вот такая грустная история, вернее, легенда. Не факт, что это именно так и было, ибо я читал не историческую литературу, а художественную, и автором этой версии является армянской писатель Зарьян. Вот и все.

А если ближе к делу, то в народе говорят, что перед штурмом этой местности, Арзни, царица разбила свой лагерь именно рядом с источником долголетия и несколько дней плавала в его теплой минеральной воде под звездами Армении. И в итоге ее красота стала еще более яркой и могучей, она наполнилась жизненной силой, и говорят также, что после купания в этом источнике она сумела в последующем излечиться и забеременеть.

– Да-а, рассказал ты нам историю, брат мой Роланд, – продолжил Александр. – И чего добился этот король? Не изменю жене – и пускай все страна, миллионы людей погибнут или будут порабощены, и он сам умрет, и его жена останется вдовой, и его дети останутся сиротами… И все ради верности жене. Я честно скажу – прости, конечно, Оль, но в таком раскладе я ушел бы к ней. Построил бы в ее висящих садах простую деревенскую русскую баньку, напарил бы ее, та-ак искусно и нежно, по-царски, после сделал бы ей бурный кекс, как выражается мой друг, и жил бы у нее пару лет. А жене сказал бы: прости, дорогая, государственные дела зовут. Надо там проводить военные учения. Далее вместе с Семирамидой раздербанил бы всех врагов своей родины, ее родины, объединил бы два государства в одно, жил бы на две столицы – год там и год там. Надоела бы мне моя Семирамида, поехал бы к этой ревнивой красотке – к Нвард. Надоела бы она – обратно к Семирамиде. Вот так вот. И я бы жил, и королевство, и народ, и супруга не стала бы вдовой, и детки не стали бы сиротами. А так… получилось все скверно. Из области «получай, фашист, гранату».

Не успел Александр закончить свой тезис, как его подхватил Михаил, который также поддержал Александра.

С ними не соглашались, конечно, жены, скорее из женской солидарности.

Обсуждение завершил Роланд, с мягкой улыбкой сказав:

– Ребята, да бог с ними, уже ничего не вернешь, но это тот редкий случай, когда верность короля принесла много горя всей стране и самому королю в первую очередь. Правда, тут есть еще немаловажный фактор – то, что Ассирия очень скоро проглотила бы Армению, ассимилировав ее в своих объятиях. Завтра предлагаю в Татев поехать, а потом – к источнику Семирамиды. Только если успеем.

– Я бы к источнику обязательно хотела съездить. Это ж, кажется, недалеко? – медленно выговорила Мария. – Но, конечно, поеду со всеми, как всегда. Вы ж не станете из-за меня планы менять. Никого мое мнение никогда не волновало…

– Ну-у, Машенька, о чем ты? Я же всегда тебя слушаю, просто Татев – это… сама понимаешь… Там больше достопримечательностей. И все нацелены на Татев. В следующий раз точно съездим к твоей Семирамиде.

Глава 11 Флюиды Семирамиды

Александр и Мария подплыли к фруктам и, налив в бокалы вина, выпили за своих половинок. Они много шутили, веселились – в основном на тему, как же те сейчас плещутся в речке под «мостом сатаны» и какие же сатанинские мысли им там лезут в голову. Знать надо, где плавать, – вот с нами ничего такого произойти точно не может.

Вдруг течение воды поднесло их друг к другу, и руки соприкоснулись. Но на этот раз Алекс не отскочил как ошпаренный, а взял руку Марии и почти шепотом предложил ей смотреть на звезды вместе, как в свое время Семирамида. Они, как две звезды, упавшие с неба в теплый источник, восхищенно глядели в ночное небо Армении. Это было незабываемо. Потом Алекс встал на ноги и тихо сказал:

– Лежи, Мария, я тебя поведу к горловине источника. Там так здорово, – и он потащил по воде упавшую звезду по имени Мария, к горловине, откуда била струя.

Вода, под напором отбиваясь от его спортивного тела, превращалась в десятки тысяч капель, веером рассыпающихся по сторонам от него. Мария была в восторге от зрелища и тоже захотела на своей спине почувствовать живительную силу прямой струи, вырывающейся на поверхность из пятисотметровой глубины. Алекс отплыл в сторону, взяв Марию за руку, потянул ее по воде к горловине. Струя нашла тело Марии. Вода начала отскакивать от Марии и отстреливать ее от себя. Это было изящно. Ее 53 килограмма никак не могли удержаться под брандспойтом воды, и Машу развернуло от источника. Алекс отпустил ее руку, и она отскочила от струи под давлением напора.

– Да, нужен вес, Алекс. Я, как пушинка, отлетаю от воды, – огорченно сказала Мария, успев понять всю прелесть и энергетику подземного живительного источника.

Тогда Алекс подплыл, повернулся к ней спиной и предложил:

– Маш, держись руками за мои плечи, а я задним ходом подойду к источнику.

Через несколько секунд вода била в спину смеющейся от восторга Марии, вцепившейся Александру в плечи.

– Еще назад или хватит? – кричал Алекс, пытаясь найти удобное и комфортное для Марии расстояние. Все было замечательно. Но, чувствуя прикосновение Машиных рук, Алекс, который жил с ее именем на устах с того момента, как впервые его услышал, и был готов в те далекие годы их юности отдать свой единственный станок по обработке хрусталя, лишь бы подержать ее за руку, сходил с ума от хлынувших на него эмоций… Хотелось повернуться к ней лицом, но он понимал: стоит это сделать, и напор воды непременно резко оттолкнет ее от себя прямо в его объятия. И он боялся этого. Боялся, что чувство вырвется наружу и все станет ясно как божий день. Он не мог повернуться и не мог не повернуться. Несмотря на то что не видел ее сейчас, Алекс ощущал дыхание Марии, биение ее сердца, блеск глаз. На плечах – ее руки… О, как же было сложно не обернуться… И он терпел. А ей громко крикнул:

– Знаешь, Маш, если бы нас видела Лени Рифеншталь, то этот эпизод включила бы в свой фильм «Триумф воли». Да, триумф воли, я тащусь от этого, Маша-а, мы с тобой сильные!

Все, больше Алексу воли не хватило, и он резко повернулся на 180 градусов. Машу, потерявшую опору, вытолкнуло к нему под натиском струи воды. Он уже не сумел удержаться. Две крепкие руки бывшего десантника обняли Марию решительной хваткой. На минутку оба замерли. Широко раскрытыми глазами они смотрели друг на друга, и Алекс медленно притягивал ее к себе. Две силы в этот момент боролись в нем. Мозг и сердце давали рукам разнонаправленные команды. Руки не хотели подчиняться мозгу и слушали сердце. Не сдерживаясь, Александр прижал Марию к себе, чувствуя ее тело всем своим нутром и всеми своими клетками. Мария изумленно смотрела прямо ему в лицо взглядом первооткрывателя, но ничего не говорила. Вдруг ее губы приоткрылись – они показались сейчас Алексу лепестками алых роз, раскрывающимися навстречу майскому утру:

– Ты что-о-о? – возглас вышел у нее каким-то растянутым и невероятно эмоциональным, но не успела она дотянуть свое «о-о-о», как еще теснее была прижата Александром.

Поцеловать ее в губы он не посмел. Губы оказались рядом с шеей Марии. Он вдыхал ее аромат – не духов или косметики, а кожи и волос. Это была она, его первая и последняя любовь, и она была в его объятиях. Казалось, крепче уже невозможно, но он все теснее сжимал руки, как будто хотел, чтобы она навсегда вросла в него. Из глаз текли слезы. Он открыто плакал и не мог остановиться: все напряжение, зажимавшее сердце на протяжении двадцати лет, выплескивалось сейчас наружу вместе с эмоциями. Каменная плита лопнула и разлетелась в мелкие кусочки под натиском любви.

Алекс начал целовать шею Марии, медленно, но верно двигаясь к губам. И они наконец встретились. Задыхаясь от нахлынувших чувств, он целовал ее страстно и невероятно голодно. Мария вначале не отвечала ему, но потом тоже включилась, то прикрывая, то распахивая глаза, то ли удивляясь себе, то ли от удовольствия. Это блаженство длилось недолго, секунд десять-пятнадцать, и они показались Алексу вечностью и мигом одновременно.

Вдруг, резко отклонив голову, Мария опомнилась:

– Что мы делаем, Алекс? Остановись, ты что!..

– Мария, милая Мария… Я люблю тебя, Мария, Мария. Я люблю тебя! Не могу и не буду больше молчать. Все. Нет сил.

– Ты что, Алекс? Что мы скажем Михаилу? Ольге? Они доверились нам, а мы… а ты…

– Да, «а я»… А я придурок и предатель. Да, Маша, я предатель, – он отпустил Марию из своих объятий и резко, но нежно оттолкнул подальше от себя. – Я предатель, Маша. Я предал друга. Он любит тебя, а я… я… Я не люблю?!

Поняв, что его сейчас снова захлестнет неуправляемое чувство, он попытался вырулить:

– Это была минутная слабость, инстинкт, порыв страсти к супер, к мегапривлекательной женщине. Прости. Он любит тебя… Прости.

– Инстинкт? Порыв страсти? Может, это животный инстинкт, Ал? Алекс, ты ли это – юный герой всех сказок и рыцарских поединков, – ты ли говоришь об инстинкте? Нет, нет, нет, не верю я тебе! Ты просто струсил, как и тогда, в кинотеатре «Юность». Да, да, да – ты, наверное, забыл, а я до сих пор помню. Даже название фильма помню – «Телохранитель». Мы должны были сидеть вместе, а ты? В последний момент сдрейфил, друга своего, эгоиста, вперед пропустил. Тогда ты был животное, и сегодня ты животное. Поехали отсюда домой. Поехали… – И она поплыла к борту бассейна.

Александр догнал Марию одним прыжком, и слова вместе со слезами потекли рекой.

– Маша, Машенька, прости, прости, прости, прости дурака из сказки. Всю жизнь, с момента, как увидел тебя, я представлял эту встречу. Я полюбил тебя всем сердцем, всей душой, это было еще на первом курсе. Неделю меня не было на занятиях, и я как будто впервые увидел тебя, когда вернулся. Нет, я и правда тогда первый раз увидел тебя без очков. И, как назло, Мишка разглядел тебя в тот же день. С моей подачи… Мне показалось, что у него настоящая любовь, а у меня – так, увлечение. Но все оказалось не так. Потом ругал себя, скрывал от тебя правду, всегда. А сегодня, сегодня ты услышишь ее, Машенька, милая Мария. Не бойся меня, жизнь моя. Просто послушай.

Алекс сделал шаг назад и продолжил тихо:

– Да, я осел и дурак одновременно, но не предатель. И никогда им не был. Точнее, был. Я предал самое возвышенное чувство в мире – любовь. Поверь мне, Мария, я люблю тебя с тех пор, как в тот далекий майский день посмотрел на тебя в ту минуту, когда ты сняла очки. Я люблю тебя самой искренней и самой чистой любовью на свете. Ты сказка, Маша. Но я, я… Я был таким глупым и таким искренним, так верил в дружбу и в друга! И первым, с кем я поделился восхищением, когда увидел тебя, был Мишка. И что? Он посмотрел на тебя и тоже замер от изумления. Просто ты всегда носила очки и вдруг их сняла. Боже, какой нежный взгляд, какие губы, какая улыбка, глаза, шея, прическа, все-все-все… Все было прекрасно в тебе… И я влюбился, Маша. В тот самый миг, всей своей сутью и сущностью. И тут увидел, как застывает улыбка на Мишкином лице. Он медленно выговорил: «Сань, я люблю ее, зачем ты мне ее показал! Все. С этой минуты или она моя, или меня нет на земле среди живых». Все… Я – идиот и чудак. Я уступил ему… Его любовь казалась мне сильнее моей собственной.

Мария слушала с изумлением, с широко раскрытыми глазами:

– Ка-ак?! Ты решил просто так вот… отдать… вот так вот… – И ее рука потянулась в сторону, показывая жест передачи чего-то кому-то. – Ты решил уступить любовь так же, как уступают мяч, кроссовки, теннисную ракетку? Да, Алекс? Ты что? – Слезы тяжелыми каплями стекали у нее по щекам.

– Нет, не так. Я с кровью в сердце, как раненый рыцарь со стрелой в теле, бегал от него к тебе и от тебя к нему, став челночным дипломатом, чтобы ты полюбила его. Я молчал о своих чувствах. А любил тебя безгранично. Любил тебя тогда, потом, всегда. Люблю тебя сейчас и буду любить вечно. Просто я думал, что он любит тебя еще сильнее, чем я.

Алекс не мог продолжать. Теперь они плакали вместе, и у Маши сложилось ощущение, что это льются все их невыплаканные с самой юности слезы – ее и этого мужественного, крепкого и несгибаемого человека.

Он отвернулся от Маши, нырнул и, проплыв под водой до противоположного края бассейна, остановился.

– Прости за все. За тогда и за сегодня. Прости меня, и забудем этот день!

Александр легким движением поднялся на борт и снова посмотрел на Машу. Взгляд ее теперь был другим – полным любви и вины. Из больших синих глаз, в которых отражалась луна, исходили огоньки, луна серебрила и ее красивые волосы. Он любовался ею, он был очарован.

– Мария… это ты…

Он сделал два шага и, рыбкой нырнув в воду, через мгновение очутился рядом с Марией.

– Знаешь ли ты, Маша, сколько тысяч раз я тогда набирал твой номер телефона? Из раза в раз я брал в руки телефон, крутил диск, уверенно и четко, все шесть цифр твоего номера, Маша. Я до сих пор его помню: 24–82–09. И каждый раз, доходя до этой роковой девятки, останавливался и, держа палец на стопоре, не решался отпустить его. Я так много хотел сказать тебе, так много, так много… столько слов любви… ты не представляешь, Маша… Знаешь ли ты, милая Маша, что те стихи, которые подарил тебя Мишка на втором курсе, написал я? Да, да, да. Я отдал ему, чтобы он их посвятил тебе и чтобы ты наконец-то полюбила его.

– Мария, я люблю тебя… – Он медленно притянул ее к себе, пряча в исполинских объятиях.

– Я не могу, Ал, не могу. А как же Мишка, а Оля?

– Подождут… – прошептал Алекс.

Их губы нашли друг друга. Это был долгий поцелуй, поцелуй длиною в двадцать лет. Но через минуту они оттолкнулись друг от друга, как магниты с одноименными полюсами. Первой заговорила Мария:

– Алекс, ты что? Зачем?.. Я жила себе спокойно, а ты, что ты творишь? Почему ты мне все это рассказал, почему? Ты все равно ничего не вернешь и ничего не изменишь, только отнимешь у меня покой. Где же раньше были твои признания? Сейчас мне они не нужны, я хочу жить в гармонии с собой. Так не мешай этому, прошу…

Александр молча выслушал. Потом взял ее за плечи, притянул к себе еще раз и продолжил вспоминать строчки, проговаривая их чуть дрожащим от чувств голосом:

– Я люблю твои ресницы, я люблю твои года… Не-е-ет, я люблю наши года… Наши года… Прости меня, – перешел он на шепот и снова приник к ее губам. Второй поцелуй длился намного меньше первого.

– Алекс, стой! – резко прервала Маша и отплыла от него подальше. – Стой и не подходи, умоляю тебя!

Она опять начала рыдать, при этом громко выкрикивая ему:

– Ал, послушай меня, дорогой мой друг! Ты понимаешь, что это касается не только тебя и меня? Да, тогда ты предал только нас, но потом предавал, и сейчас предаешь, его и ее. Ты предатель, ты перманентный пре-да-тель! Ты понимаешь это? Понимаешь или нет?

– Я перманентный предатель… – с болью повторил за Марией Александр и тихо добавил: – Прости.

Ему было не по себе. Он, Александр Аксенов, который никогда никого не бросал в беде, который всегда за всех стоял горой, который всегда помогал всем, жертвуя часто своим личным, – предатель. Перманентный предатель… Ему было тяжко и обидно слышать эти слова в свой адрес от любимого создания. Гораздо тяжелее было осознать, что она права, права и еще раз права…

– Прости? И это твое слово? Ты говоришь мне «прости»? Ты испортил все, Алекс, все. Ты говоришь мне о любви сейчас, когда и у тебя трое детей, и у меня с Мишкой – трое. Ты что, Ал? Ты в своем уме? Как я могу любить тебя? Как, объясни мне?

Плач ее грозил перерасти в истерику – струями лились слезы, она уже не могла сдерживать себя.

– Ты понимаешь, что и тогда, и потом, и всегда мне нравился ты и только ты? Ты этого не видел тогда. Ты был слеп, ты был глуп и слеп! Слепой рыцарь… хренов…

Алекс взял ее за плечи, прижал к груди по-дружески, по-родственному. Мария не стала сопротивляться этому дружескому порыву, прильнула к нему и тихо продолжила:

– Я не могу так. Не могу предать своих детей и свою семью, не могу предать Мишку, Ал, пойми и прости меня. Прости меня и пообещай, что такого не повторится ни-ког-да. Забудь эту историю, забудь меня и нашу любовь. Забудь о том, что было когда-то на первом курсе, и давай жить с нашими половинками в мире и согласии. И не столько с нашими половинками, сколько с самими собой. Это важно, друг мой. Я любила тебя, но мне казалось, что ты недолюбливал меня. Потом я поняла, что ты влюблен в Ольгу, и мне ничего не оставалось, кроме как забыть свое чувство. Я погасила его колоссальной силой воли. Я смирилась и то же самое тебе рекомендую, друг мой. Забудь… Не разрушай душевный покой в наших семьях…

– Хорошо, – хрипло произнес Алекс. – Хорошо, милая моя Мария. Мне не впервой. Прости. Я не должен был. С тех самых пор, как затолкал тебя в объятия моего лучшего друга, я решил для себя, прямо в день вашей свадьбы, что затолкаю и свое чувство в глубь своего сердца. И залью сверху толстым слоем бетона, потом арматурную сетку завяжу, потом еще слой щебня и потом слой асфальта сверху, чтобы держало – так держало. Вот так и сделал, – ком в горле помешал Алексу говорить дальше.

– Ну и отлично, и я такой же слой бетона залью.

На этом и порешили.

Из бассейна они выбрались в разных углах и пошли в раздевалки. В разные…

Ехали обратно молча. В машине играла музыка. Друзья-«Парадайз» молчали. Каждый думал о своем. Александр тихо положил руку на руку Марии и медленно произнес:

– Милая Маша, я прошу тебя не перебивать меня ближайшие две-три минуты. То, что я скажу, важно для меня и для тебя, для наших семей и для нашей гармонии.

– Хорошо, Ал, говори, я не буду перебивать тебя, – тихо произнесла Мария и продолжила уже чуточку громче, но каким-то отрешенным голосом: – Я просто пытаюсь понять, насколько же ты должен был любить своего друга Мишку, чтобы заткнуть такое колоссальное чувство любви. Это невероятно, Ал, правда. И ведь я же прекрасно знаю своего Михаила, знаю как свои пять пальцев. Поверь мне, он и на секунду не может представить, что такое возможно. Просто невозможно…

– Милая моя Мария, то, что я скажу, покажется тебе циничным и неверным шагом. Я понимаю это, тем не менее дослушай меня до конца. Я прошу тебя запомнить одну фразу: «К черту бетон!» Сегодня мы с тобой договорились, что включаем бетономешалки, и я свою включил. Я затолкал любовь в глубину своего сердца и залил сверху бетоном, милая Мария. Все как мы с тобой договорились. Но я очень боюсь, что такую любовь один слой бетона не удержит, поэтому сверху я закатал это все асфальтом, прежде, как пирог, посыпав еще одним слоем щебня, песка и бетона. Но, милая и любимая моя Маша! Прошу тебя и умоляю об одном: понять меня. Я знаю, что сердце мое не удержит ни один слой бетона и асфальта. Рано или поздно все эти слои бетона с асфальтом лопнут под напором любви. Я более чем уверен в этом, особенно после того, как мое сердце узнало о взаимности нашей любви. Поэтому прошу тебя об одном: если вдруг, после очередной идиотской выходки моего друга Мишки, ты поймешь, что он достал тебя, поймешь, что он перестал любить тебя, что издевается над тобой или перестал уважать тебя, если поймешь, что он изменяет тебе с очередной Кошечкой в соседнем отеле, то позвони мне, пожалуйста. Напиши мне, пожалуйста, СМС, напиши в Вайбер или Вотсап одну фразу: «К черту бетон», и я окажусь рядом. Милая Маша, дай мне знать, прошу тебя. И давай устроим день любви. Только вдвоем, я и ты. Уйдем от всех в одиннадцать утра и вернемся по своим домам к восемнадцати… Сделаем это ради любви, Маша.

– Ты предлагаешь мне измену, Александр Алексеевич. Мне изменить своему мужу? Ты же прекрасно знаешь, что это невозможно, друг мой. Все. Никаких встреч быть не может. Я не смогу жить с этим потом. Нет, нет и еще раз нет, – гневно закончила Маша и начала смотреть в окно из мчавшегося по серпантину такси.

– Машенька, неужели я способен толкнуть тебя на подлость или измену? Изменой будет, если ты встретишь какого-то богатея, влюбишься в него и начнешь встречаться втайне от мужа. Вот это будет измена. Я же говорю о принципиально другом – о триумфе любви говорю. Я любил тебя еще раньше, чем твой Мишка. Если бы я не помогал ему в те годы добиться твоей любви, то он точно не получил бы тебя в жены. А если предположить, что я в те годы, наравне с ним, тоже начал бы добиваться своей любви, то поверь мне, ты была бы моей, а не его.

– И ты точно так же, как и он, уже через полгода начал бы «нырять» по всяким Барсикам, Кошечкам и иным жрицам любви, дорогой друг, – остановила логические умозаключения Александра Мария.

– Я и Барсик? Нет, Маша, нет, – продолжил Александр. – Ты понимаешь, о чем я говорю, и понимаешь отличие измены от триумфа любви. Короче говоря, прошу тебя знать одно: сообщение от тебя «К черту бетон!» означает для меня сигнал «Приди ко мне», и я приду.

– Исключено, Ал, при любых раскладах я этого не сделаю, – медленно добавила Мария.

– Хорошо, не делай. Не делай, но знай. Знай и помни, что это совсем иная история, это не измена. Одна фраза: «К черту бетон», которую ты пришлешь мне на телефон или произнесешь, будет означать, что ты готова открыть мне свои объятия, ты готова к триумфу любви, – закончил Александр.

– «К черту бетон», – протяжно и отрешенно произнесла Мария и, усевшись глубже на сиденье, начала всматриваться в звездное небо Армении через окошко такси, тихо добавив: – Я эту фразу не скажу… Никогда не скажу, друг мой.

Александр тоже смотрел в звездное небо, при этом держа ее руку в своих ладонях. Обо всей этой вновь открывшейся истории больше не было сказано ни слова. Долго ехали молча.

– Маша, как ты думаешь, они, плавая под «чертовым мостом», подплыли друг к другу или нет?

– Думаю, да, Алекс. Твоя Оля всегда не скрывала от меня, что ей очень симпатичен Михаил. Она еще в те годы, студенческие, постоянно меня критиковала за мою медлительность и «глупость». Она считала, что Михаил лучший на нашем курсе. Так что, милый друг, вполне могли они поплыть рука об руку под этим «чертовым мостом», а после поцеловаться, прижавшись друг к другу вплотную. Шутка, но неприятная, правда, Александр Алексеевич? Хотя то, что она его любила в те годы, было видно невооруженным глазом. И то, что твой друг не пропускает ни одной юбки мимо себя, наводит меня на мысль, что они там сегодня чего-то точно натворили. Получился квадрат… Любовный квадрат!

Мария не стала убирать руку Алекса со своей. Она просто склонилась поближе, положила голову на его плечо и тихо продолжила монотонным и отрешенным голосом:

– Дорогой друг мой, давай смиримся с тем, что наш поезд ушел и мы с тобой на перроне. Мы не успели. Все. Прошу тебя, забудем это все.

– Ладно, решили и забыли.

Они приехали в отель на такси и разошлись по комнатам. Позже вернулись их половинки, и всем было хорошо. Те рассказывали про поездку в Татев, а эти – про Музей Мартироса Сарьяна.

Новость была только одна – Александр бросил курить.

И с тех пор никогда больше они не говорили о своих чувствах. Не говорили на протяжении пяти долгих лет, а вот сегодня, в день, когда Алекс попал в Склиф, лед тронулся: бетон, асфальт, слои щебня и гравия, да еще и арматурная сетка сверху – все это лопнуло, и любовь – яркая, большая, чистая и возвышенная – объединила два сердца вновь.

Вот, дорогой мой читатель, история, из которой понятно, откуда в больничной палате появились бетономешалки.

Глава 12 Алмазный барон

Уже глубокой ночью Александр и Ольга спустились в лобби-бар. За чашкой чая супруги обменивались друг с другом впечатлениями о своих путешествиях в разные уголки Армении. Разумеется, Александр рассказал не все… Точнее, выдал версию про Музей Сарьяна и прогулки по вечернему Еревану. Ольга же, в свою очередь, рассказала о чудесной природе и об энергетике Татевского монастыря.

Чуть позже к ним присоединились Михаил и Мария, и пошла перекрестная беседа о красотах, увиденных перекрестными парами… Было интересно всем, но не Александру, который сознавал, что вникать в тонкости Музея Сарьяна ему будет сложновато и нестыковки могут вызвать подозрение у его друга и у супруги. Боковым зрением он видел такое же беспокойство на лице Марии и понимал, что надо резко сменить тему. И, выждав паузу в беспрерывной речи своей Оленьки, потянул «одеяло» беседы на себя:

– Да ладно с Татевом, хватит нас дразнить, друзья. И так мне не по себе, и плюс ваши рассказы. Мы-то тут увидели всего-то улицы, деревья, картины, чего и в Москве много. А вот «чертова моста» в Москве не увидишь… Кстати, рассказывал ли я вам о том, как с этого отеля началась моя «алмазная одиссея»?

– Нет, ты в целом говорил про свои алмазные туры в далеких девяностых, а вот детали не раскрывал, – медленно произнесла Мария, с готовностью переключившись на новую тему, ибо тоже хотела сменить предмет разговора.

– Да-а, дружище, с чего ты вдруг? Ты, помнится, не хотел меня посвящать в нюансы твоих алмазных туров, – с досадой добавил Михаил и уточнил: – А что, ты в этом отеле проворачивал свои полукриминальные делишки?

– Почему делишки? – с улыбкой и облегченно продолжил Александр. – Я всегда чтил Уголовный кодекс, дорогой друг. Но, безусловно, небольшой риск в этом бизнесе был, и я не мог рисковать тобой, потому и помалкивал.

Уже не дав никому вставить слово, Александр начал историю о том, как ему доставались бриллианты в больших количествах. Показав на столик в далеком углу лобби-бара, он пояснил, что первая сделка по превращению алмазных инструментов СССР в бриллиантовые камни, а потом и в изделия происходила именно за ним.

– Дело было так, друзья мои. В тот далекий день – смутно помню, в девяносто первом или девяносто втором году, в этот отель, где я тогда остановился, приехал Айк, родственник нашего Роланда, он же по совместительству мастер-огранщик бриллиантового завода в Нор-Ачине. Тогда я только-только начинал разбираться в бриллиантах, все началось с размеров, и простые истины были связаны с курением.

– Как с курением? – почти одновременно спросили Мария и Ольга.

– Вот так. Берешь бриллиантовый камень и смотришь на него с лицевой стороны: если он размером с головку спички – то это 0,2 карата или двадцать сотых. Если размером с обратную от спичечной головки сторону спички – то это 0,1 карата, или десять сотых, а мечтой для нас был один карат – это диаметр фильтра сигареты. Правда, каратные камни мне никогда не попадались. Их умели добывать только на рудниках в Якутии, а я свои добывал из алмазных инструментов, куда их засовывала нерациональная советская экономика. Алмазы в этих инструментах были нужны для прочности. Самый большой алмаз, размером в пятьдесят сотых, я сумел достать из алмазного наконечника «Виккерс». Но это бывало очень редко. Я тогда даже нарисовал в своем ежедневнике этот самый наконечник «Роквелл». Я был влюблен в него.

Алмазные инструменты и наконечник «Роквелл» (рисунок автора)

– Твои глаза, друг мой, опять загорелись, как те бриллиантовые камни, – помнишь, ты как-то привез их в университет в фольге из-под сигарет и показал мне? – задумчиво спросил Михаил и начал допивать свой чай.

Александр улыбнулся – конечно, он помнил! – и продолжил свой рассказ, которым заинтересовал всех: и Машу, и Олю, и, конечно же, Михаила, хотя тот и оставался при своем, словно до сих пор дулся, что друг не стал его включать в алмазную тему. Александр был отличным рассказчиком, и четверка полностью погрузилась в начало девяностых, в день, когда в этом же лобби-баре состоялась первая сделка, ставшая основой в цепочке очень успешных и ярких страниц алмазного бизнеса Александра.

Глава 13 Алмазная встреча в отеле

– Вот ваши камни, Саша, – медленно произнес Айк, извлекая из пачки сигарет «Космос» маленький прямоугольник из серебристой фольги.

Тогда я достал из кармана кусок бордовой бархатной ткани и профессионально выложил содержимое на бархате. Я это еще тогда умел делать.

Он отсчитал для меня ровно 60 бриллиантовых камней и, взяв ловким движением пинцета один из них, начал рассматривать его чистоту и грани под ярким светом настольной лампы. Потом медленно добавил:

– Мы нынче делаем по пятьдесят семь граней на каждом алмазе, поэтому камни так играют на свете. В дореволюционной России граней было тридцать семь, порой нам приносят и такие камни. Если что, Саша, привозите, я вам сделаю огранку новую и верну обратно. При таких особых случаях за работу возьму деньгами – договоримся. А так, на будущее, имейте всегда в виду: привезли два алмаза – получили один бриллиант. Вот и вся арифметика. Плюс примерно от пятнадцати до двадцати процентов потеря на огранку, в зависимости от формы алмаза, этого тоже прошу не забывать. Вы друг моего племянника, поэтому будьте уверены: я вас не обману. Все будет чинно и честно.

– Спасибо большое, Айк-джан, – по-армянски тепло ответил ему я тогда. – Вы, главное, старайтесь максимум выжимать из моих камней, чтобы не сильно уменьшались при огранке, и тогда все алмазы, что достану на просторах СССР, пройдут через ваш станок.

Айк еще раз терпеливо пояснил, что мне не стоит переживать и сомневаться в нем – как близкому человеку сделает. И еще предупредил о том, что в таком вот виде камни перевозить нежелательно – закон буду нарушать:

– Попадетесь, не дай бог, я вас знать не знаю. И себя погубите, и меня до кучи.

– Не бойтесь, не подведу, – сказал я ему, хотя тогда до конца еще не понимал, что попадаю под статью, и не видел, на какую тропу могла меня завести моя алмазная история.

– Как вы планируете поступать с камнями, Саша? Так повезете в Россию или изделия закажете?

– Думал так отвозить, а в России уже заказывать у ювелиров золотые изделия с бриллиантами. А что не так? Меня предупреждали, что алмазы в чистом виде – это нарушение закона, а закон я чту, – улыбнулся Александр. – Поэтому я и привез их сюда как алмазный инструмент. А того, что ограненные бриллианты без изделия – тоже нарушение, я не знал.

– Ха-ха, – громко посмеялся Айк. – Так вы что, мой друг, полагали, что заберете с собой в сумочку фольгу с шестьюдесятью бриллиантами и поедете в аэропорт? Вы что? Первый же мент спросит, откуда это у вас. Что скажете? Нашли? Вот так вот шли-шли по улице Ленина и увидели аккуратно свернутую фольгу на асфальте, нагнулись, взяли, открыли и – о чу-удо!!! Брюлики!!! Шестьдесят штук, от пяти до двадцати сотых карата каждый, в общей сумме на семь карат! Нет, мой друг, надо будет или, завернув камни, спрятать так, чтобы никто не нашел, но это риск, или заказать изделия здесь, в Ереване.

– Спасибо за совет, как-то я не подумал про это, – медленно произнес я тогда. – А есть возможность заказать на Ереванском ювелирном заводе? Ереванское золото имеет определенную узнаваемость в России. Если еще и поставят штамп завода-изготовителя, да и цифру бриллианта, то тогда так точно и поступлю, Айк-джан. Помогите, если есть контакты.

– Да, я там знаю кое-кого, могу поговорить. Они у меня часто камни покупают. Просто боятся всего и напрямую с вами общаться не будут. Придется через меня. Но я не обману, не бойтесь. У меня на такой счет есть святое правило – десять процентов от вала.

– В смысле «десять процентов»? Айк, объясните, пожалуйста.

– Мы, друг мой Саша, так часто работаем с алмазными баронами типа вас.

– Алмазный барон? Так меня никто не называл еще. Хрустальным был, а вот алмазным – никогда.

– Ладно, не отвлекаемся. Итак, я не спрашиваю, откуда у вас алмазы, а вы не спрашиваете, каким чудом они у меня стали бриллиантами. Так же работают мастера с ювелирной фабрики. Я им говорю, к примеру: «Хочу десять колец с тремя бриллиантами», – и передаю для этих колец тридцать камней. Потом вы совместно выбираете форму и размеры колец, они считают стоимость золота, стоимость их работы и озвучивают вам сумму к оплате. Хотите пломбу и этикетку Ереванского ювелирного завода – еще доплачиваете. Если же у вас есть еще алмазы, то предложите им, я вам помогу их оценить, и на заводе возьмут камнями, а не деньгами. И тогда обе стороны в выигрыше. Вы не вкладываете новых денежных средств и получаете ювелирные украшения, которые можете легально провозить через аэропорт и официально сдавать в комиссионные магазины в России. Ювелиры же, в свою очередь, получают, так сказать, сырье, из которого делают и продают ювелирные изделия с бриллиантами.

На этом мы и остановились, придя к пониманию, что и как сделать. После этого я, запуская механизм здравого смысла и закона Клеменцо – основного моего правила в ведении бизнеса, – предложил Айку:

– Дорогой Айк, с вами приятно иметь бизнес и, поверьте, со мной тоже. Если вы в этом еще не убедились, то сейчас убедитесь. Я привык всегда полагаться на порядочность и профессионализм и вижу, что вы профессионал и порядочный человек, а мой друг и ваш племянник Роланд – наш гарант с обеих сторон. Предлагаю такую бизнес-модель нашего сотрудничества. Я достаю алмазные карандаши и иные инструменты и ввожу их сюда. Мы извлекаем из них алмазы, и вы их граните по своему тарифу – пятьдесят на пятьдесят. После вы сами говорите с ювелирами и, узнав у них, что больше всего они экспортируют в Россию, изготавливаете эти изделия в том количестве, которое получится. Все по-честному и открыто делаем. После Роланд с золотом, на котором уже есть этикетки и все пломбы, прилетает ко мне в Москву, и я там все это пускаю на реализацию. С Роландом мы сами отдельно договоримся, а ваши десять процентов выплачиваем без торга, но после первой полной цепочки. Я сделаю честный расклад, и поймем, выдержим мы ваш процент или нет. Если нет, то я вам предложу вашу долю брюликов тоже конвертировать в изделия и тогда начну продавать в Москве и ваше золото, получая уже от вас комиссионные, те же десять процентов.

– Неплохо придумано, Саша, – с расстановкой произнес Айк и, протянув мне руку, резюмировал: – Начинаем!

Я с удовольствием пожал его руку:

– Делаем бизнес быстро, приятно и легко! Это главное правило. Прибыль наша общая, убыток тоже общий.

– Вы мне нравитесь, Саша! Думаю, мы сработаемся.

Роланд при этом добродушно посмотрел на нас и добавил:

– Я не сомневался, что все у вас получится, господа.

И Айк уехал, забрав с собой все мои шестьдесят камней.

…

Не прошло и двух недель, как Александр уже встречал Роланда вместе с оправленными бриллиантами в московском аэропорту. На всех изделиях были все нужные штампы и пломбы, а также ценники двухлетней давности. Оставалось только развезти партию по разным комиссионкам Москвы и Петербурга и сдать на реализацию.

Началась новая страница в биографии Александра Аксенова: алмазный бизнес. Все пока шло хорошо и чинно. Александр чувствовал, что маржа будет отличная. Он любил деньги… и любил маржу!

…

Александр повернулся к друзьям и к супруге, которые внимательно слушали весь этот моноспектакль в трех лицах, и с улыбкой добавил:

– Я думал тогда, что я крутой коммерсант, отчаянный, уверенный, бегающий за успехом. На самом деле я упускал нечто поважнее…

Все были воодушевлены его историей, а потому не очень-то обратили внимание на последнюю фразу. А он? Он любил Марию и любил Мишку… Но Мария – супруга Мишки, значит, так тому и быть, значит, нельзя любить Марию… Можно любить маржу.

…Алекс открыл глаза. За окном шел дождь. После того как Мария убежала из палаты, Александр остался один со своими мыслями. Он понимал, что никогда им не быть вместе и что он никогда не предаст ни жену, ни друга, ни своих сказочных деток. Не сможет. И он их не предал. Ни тогда, ни потом.

Большая любовь проиграла, но не разрушился мир. Все шло хорошо, Земля крутилась вокруг своей оси, как и прежде: быстро, приятно и легко…