Заматерение

Глава 24

Везли нас в Завидово привычным для меня маршрутом, но хоть бы единое словечко мне не удавалось выдавить из конвоиров. Чурбаны деревянные какие-то. Слова им сказать лень. Сами вытащили нас с важных переговоров в издательстве «Художественной литературы», где дело было почти на мази. Редактор уже начал поддаваться под нашим с Леночкой совместным натиском.

И тут эти бравые ребятки, без всяческих объяснений, выволакивают нас из кабинета и уводят с собой. Благо хоть руки за спину не стали заламывать, и демонстрировать своё «маски шоу — спецназ на захвате». И за то им наше сердешное спасибо, и низкий поклон до земли. К машинам проводили очень бережно, но никто не ушёл обиженным, ибо взяли всех моих спутников.

Я сперва забеспокоился, что это очередная акция западных спецслужб, но из-за неподражаемой лексики сразу расслабился. Такое могут отчебучить лишь наши спецы. Я в их среде уже не первый год вращаюсь, а в поездке вообще постоянно контактировал с ними.

Когда выехали из Москвы, то признал и саму дорогу, хотя вокруг стоит почти лето и помина нет от прежних сугробов. Пробовал ещё раз прояснить у них основания для подобных действий. Но заразы молчат, как пни. Нет, пожалуй, те даже разговорчивей будут!

Сделал попытку возмутиться и качнуть свои права, но мне продемонстрировали кляп, и стало понятно, что церемониться не станут, а путём скандала ничего от них не добиться.

Ну и чёрт с ними! Как писал наш мудрейший визир-мухтар Александр Сергеевич Грибоедов:

Но притом такая злость вскипела на всех этих истуканов, что стал истошно горланить Мурку, подражая Промокашке из «Места встречи». Притом изгалялся, как только смог. Затем перешёл к следующей по очереди «А на чёрной скамье». И продолжил зэковской классикой «По тундре, по железной дороге». И это уже из собственных армейских впечатлений, пришлось там поваляться на зэковских нарах в их бараках и общаться с бывшими сидельцами.

Но эти дубины стоеросовые только ещё шире заулыбались. Тогда я уж совсем взбеленился и выдал им парочку реплик на блатном жаргоне, и улыбки как рукой сняло. А сидевшая рядом Леночка аж запунцовела.

Блин! В запале совсем о ней подзабыл и сумел сдержаться. Сразу же повернулся к спутнице и принялся сокрушённо извиняться, и умильно просить прощения с видом котика из Шрека. Все окружающие сразу перестали для меня существовать.

Ссылался на стресс от неожиданного задержания, вот и погорячился. Взбесили меня эти молчуны. Ну да, я понимаю, что служба у них такая, но ведь сорвали нам почти завершившиеся успехом переговоры в издательстве.

Вот и сейчас ничего не желают нам объяснять. Так что у меня полностью сорвало предохранительный клапан. Я ведь никогда подобным образом не выражаюсь, и сейчас тоже выражался не я. Это кричал проснувшийся зверь, когда я вжился в образ, полностью растворяясь в личине блатного.

В общем всю оставшуюся часть пути мне пришлось извиняться и исправлять подпорченное впечатление. Стал читать ей возвышенные стихи. Перебрал многих поэтов золотого и серебряного веков. А затем оседлал любимого Сергея Есенина и читал подряд из его «Москвы кабацкой».

Пооткровенничал, что для понимания этой страницы его поэзии мне пришлось ознакомиться с весьма своеобразным языком, и научиться даже по фене ботать.

Есенин ведь прослыл гулякой, бабником, хулиганом и бунтарём. А вместе с тем оставался тонким лирическим поэтом. Вас в Литературном институте совсем иному учили, не так ли? Или же просто оставили в стороне его кабацкую лирику, часть которой просто запрещена цензурой.

Вот мы с этим белым пятном в его творчестве мы и стали разбираться. Да так бойко спорили, что конвоиры стали очень внимательно прислушиваться к беседе. Иной раз уважительно поглядывали на девушку, сыпавшую научными терминами. Та вся раскраснелась и превратилась в валькирию, отстаивающую своё видение творчества поэта.

Тогда я взял, и в качестве аргумента спел «Мне осталась одна забава». Одновременно напористо, но и с лирической тоской.

Девушка даже застыла, да и окружающие спецы навострили уши. Такой песни здесь явно не слыхивали. А голос мне в Берлинской опере всё-таки поставили. Точнее даже не голос, а просто научили им правильно пользоваться и дыханию. Выдали целый комплекс вокальных упражнений оперных певцов. Заодно подтвердили, что у меня абсолютный слух[181], что мне и раньше прекрасно было известно.

Так что такого пения от мальчонки никто не ожидал. Конечно же у меня далеко не золотой голос Робертино Лоретти, но тоже вполне себе заполнил всё пространство и вытеснил остальные звуки.

Затем у меня отлично пошла лирическая «Не жалею, не зову, не плачу…». И далее меня стало уже не остановить. В последнее время появился явный кураж, и выступления на публике давались с каждым разом всё легче.

Девушка поплыла на третьей песне «Клён ты мой опавший». А уж когда запел «Письмо матери», то полезла в сумочку искать платочек. И при звучании «Отговорила роща золотая», она выбросила его как полотенце на ринг, признавая своё поражение.

Но я из природной вредности прочёл ещё пару запрещённых цензурой стихотворений. А первая песня также была из них. Леночке пришлось со мной согласиться, что в Литературном институте творчество Есенина преподавали совсем иначе.

На что я ей ответил известной фразой Бернарда Шоу: «Кто умеет, тот делает; кто не умеет, тот учит других». И это относится ко многим из их преподавателей. Они прекрасные специалисты, но большинство бескрылы. Им не дано воспарить до есенинских высот. В нем всё было намешано: и ангел, и бес. Трудно определить кто из них выступал на первый план в тот или иной момент его творчества.

Приплёл фразу из Терри Пратчетта: «Ад — не трясина зла, точно так же, как Рай — не водопад добра: это просто имена игроков в великой партии. А вот настоящее, неподдельное, неповторимое добро — и равно кровавое, кошмарное, катастрофическое зло — можно найти только в глубинах человеческого сознания».

Дал ей время переварить эту фразу полностью, прочувствовать весь её смысл. Пока глаза девушки не зажглись огнём понимания. И уже не понадобилось дальше рассказывать, что за проказник был наш Сашка Пушкин в юности, про его амуры с девицами и замужними дамами нашего города, правда в первопрестольной и многих других местах и весях он также отметился. Такие моменты старательно обходили в советские времена.

Она девушка тонко чувствующая — тургеневского типа. И лишь под воздействием написания «Голодных игр» в ней стала прорезаться стальная семейная струнка. Идеализма в ней ещё навалом, но ступать стала уже не по облакам. Как там писал великий бард в одном из бессмертных сонетов: «Не знаю я, как шествуют богини, любимая ступает по земле».

Леночка с нашей предыдущей встречи стала ближе к жизни и одновременно сильнее. Даже по изменениям происшедшим в тексте книги это чётко ощущается. В первой книге вполне уместно наличие метаний, непоследовательности, как у юной и наивной барышни. А вот во второй Леночке придётся бескомпромиссно вытеснять её из себя, и потребуется быть значительно жёстче.

Ничего, мы ещё сделаем из неё сойку-пересмешницу к третьей книге. Она уже сейчас стала понимать, что мир значительно сложнее и люди в нём не всегда однозначны, а куда более многогранны. Вот и сегодняшний наш спор также пойдёт в эту копилку.

Но какой она всё же молодец! Ведь практически завершила первую книгу всего за полгода, и мне понравилось. Героиня получилась более жизненной и цельной, без лишних истерик, что отличает от оригинала. Быть может я сужу предвзято и субъективно, но читатель нас потом рассудит. Думаю, что книга им понравится и наделает немало шума.

Образ Кориолана Сноу в её романе очень узнаваем и почти списан с отца народов. И в целом это показывает, насколько разными путями может идти судьба человека, из-за всего лишь одной маленькой точки бифуркации.

В приквеле Кориолан также начинал «нищим семинаристом» с некими своими идеалами, но стоило ему оступиться разок-другой, слегка изменить свою систему ценностей и получился абсолютно противоположный результат. Он превратился в монстра. А его бы способности, да на благое дело.

Но в романе американки положительных героев фактически не существует: антагонист Кориолана Сноу — президент Альма Койн. Но она представляет лишь его зеркальное отражение. Недаром в фамилии заложен смысл, что монета-то поддельная — fake Coin.

Сойка-пересмешница совсем лишена талантов руководителя, и самый симпатичный герой — это алкаш Хеймитч. Он изначально держится подальше от власти, чем для меня значительно ближе прочих героев книги.

Так мы всю оставшуюся дорогу проспорили с ней о творчестве и её книге в том числе. Зато, когда приехали в Завидово, то я сразу же принес извинения мужикам, — «Был неправ, вспылил: и теперь считаю своё поведение безобразной ошибкой. Раскаиваюсь, прошу дать возможность загладить, искупить». Вы увели нас в самый ответственный момент переговоров, ещё бы с десяток минут и мы дожали редактора. А теперь судьба романа повисла в воздухе, а в редакциях такие сквозняки, что унесёт его ветром.

Мужики только улыбнулись и кивнули в ответ. Типа — наше дело исполнить приказ и доставить всех в целости и сохранности. После чего отвели нас в знакомое мне здание. Там меня поместили в тот же номер что и ранее, а Леночку в соседний. Своих сотрудников они сразу же оставили в караулке.

Мне обживаться в своём номере не требовалось, а вот к девушке сразу же забежал, чтобы успокоить и разъяснить, где мы находимся и у кого в гостях. Глаза у Леночки стали размером с пятак, и губы немного задрожали. Наслушалась страшилок в своих интеллигентских кругах. Вот ведь, точно малые дети, рассказывающие на ночь страшные истории в окружающей их темноте.

А ведь я только недавно потратил большую часть поездки, чтобы её успокоить. И вот снова-здорово, приходится ободрять по-новому. Примостился рядышком с кроватью и приобнял сидящую девушку, а в ушко стал шептать успокаивающие слова, — Я срочно потребовался, сам не знамо по какому вопросу, а время у генерального секретаря расписано буквально по минутам. Вот нас сюда и доставили, где мы станем спокойно дожидаться приезда Брежнева. Ничего страшного или тревожного в том нет, а ей стоит брать пример с меня. Вот её героиня — Огненная Китнисс Эвердин совсем не столь пуглива и робка, в чём нужно на неё равняться. Здесь можно лучше всего ощутить и прочувствовать атмосферу приглашения и разговора героини книги со всесильным Сноу. Огромная удача для писателя!

Попытался вербально и эмоционально внушить ей своё спокойствие и уверенность. Отвлёк описанием сцен из следующей книги. О личных встречах героини с антигероем. Увлекся, и пару часов пролетело почти незаметно. Я бы успел пересказать ей добрую часть следующей книги, но вокруг стала ощущаться некая суета, и по коридору зазвучали спешные шаги.

Вскоре появился Виктор, и прямо с порога меня обругал. Насел на бедного ребёнка, что того нельзя хоть на пару часиков оставить одного, как что-то очередное отчебучит. Вся охрана обменивается мнениями о поездке, и о концерте, состоявшемся по дороге на дачу. Рассказчикам не все верят, хотя те вовсю крестятся и мамой клянутся.

Затем на меня насел, — Ты нас с Людмилой зачем отпустил гулять по городу? Чтобы я показал его, сводил посмотреть фрески Новодевичьего монастыря, пройтись по музеям. Заглянуть в парк отдыха и на ВДНХ, показать Останкинскую телебашню, где подняться в ресторан «Седьмое небо», и показать ей столицу с высоты птичьего полёта, — скорбно продолжал перечислять Виктор, — Мы по возможности выполняли твои пожелания. Там нас в башне и разыскал Олег. Сообщил, что тебя срочно потребовали доставить в Завидово, когда вы с Еленой Степановной ушли в редакцию. Туда они и направили приехавших. Благо, что рация всегда при ваших охранниках.

Оставалось только пожимать плечами и делать невинную мордочку. Я не я, и лошадь не моя, но горячо ему возразил, — Не сам же я арестовывал себя без всяких объяснений. Нам ни единого слова за всю дорогу не сказали. Ты первый кто с нами заговорил. Что мы с Леночкой должны были подумать? — и продолжил гневно. — Девушку совсем запугали, а мне приходится успокаивать! Такое теперь у нас оказывается разделение труда? Да, я отправил вас смотреть фрески Новодевичьего монастыря. Так ведь ни сном ни духом не предвидел такого наисрочнейшего приглашения. А тем более его характера!

Виктор осознал, что меня всё одно не переспорить, и посоветовал прикрыть фонтан красноречия, а самому собираться на встречу с Леонидом Ильичом. Именно за тем он и пришёл. Скоро прибудет сам Брежнев, и повсюду выставлены усиленные посты, так что гулять без сопровождающих по территории не рекомендуется. Когда поступит вызов, то он меня проводит.

А то я сам бы заблудился! Бывал и не раз, но совершенно ясно, что это Ж-Ж-Ж-Ж неспроста. И без сверхъестественного чутья предвижу, что будут бить, и может быть, даже ногами. Блин, не хотелось бы присутствовать при порке, и ещё больше в качестве её объекта. Что могло произойти, и какая редиска на меня настучала? И по какому поводу? Одно приятно, что не повезли сразу на экскурсию по подвалам Лубянки. Оттуда в окошко Сибирь видать.

Небось спецам приказали не сообщать причины, и не беседовать со мной, чтобы нагнать страху и оказать психологическое давление. Дабы объект поплыл перед встречей, сам стал выискивать грехи, в которых можно покаяться дорогому Леониду Ильичу.

Ну уж дудки — плохих следователей я уже насмотрелся, и вряд ли куплюсь на этот банальный приём. Я словно жена Цезаря — вне всяческих подозрений. И заменить меня, словно очередную жену божественного Августа, не так-то просто. Да и Сибири насмотрелся вдосталь — меня ею не удивить.

Ну вот дотащил я наконец-то свой крест до светёлки Брежнева, и вошёл, не дожидаясь особого приглашения. Оно и так доведено донельзя ясным способом.

— Здравия желаю, Леонид Ильич! — обратился, представ пред хозяином домика, — Разрешите войти? — приложившись рукой к пустой голове, изобразил бравого солдата Швейка одновременно пожирая начальство взглядом.

— Заходи, — радушно произнёс хозяин видного домика, — Располагайся поудобнее. Сейчас принесут чай и всего к нему потребного, чтобы мы могли продолжить разговор. За чаем, это будет намного удобнее. И не напрягайся так: пороть не стану и в угол ставить тоже, хоть проявил излишнюю прыть и избыток инициативы. — завершил приглашение Леонид Ильич.

В дверь тихо постучались, и мы переждали пока сервируют стол, чтобы продолжить беседу, когда двери затворятся за последним из вышедших.

— Угощайся, выбирай что тебе приглянулось. Я знаю, что вас доставили давно, а аппетит у тебя отменный, ведь ты спортсмен. Виктор мне о том докладывал. — приветливо продолжил Леонид Ильич.

Это совсем не походило на ожидаемую мной взбучку, и я слегка расслабился. А пока гоняли чаи, мне припомнилось, что согласно законам гостеприимства, преломившего с хозяином хлеб, никогда затем не казнили, и отпускали с миром. И распознав заложенный намёк, осмелел настолько, что задал первый вопрос, — Леонид Ильич, вы меня пригласили только чаи с вами гонять? Или были другие основания для столь категоричного вызова?

— Ишь как завернул. Поднабрался политеса за границей. Докладывали мне о твоих достижениях. Всё время был на глазах у публики, а репортажи не сходили с газетных полос. Не загордился ли ненароком? — прозвучал вопрос, и мимолётная улыбка промелькнула на лице генерального.

Ну-ну, а я было собрался потягаться в подковёрных играх с профи, «Здесь вам — не тут» промелькнули в голове отлитые в бронзе слова одного управленца последующих времён. Человек, достигший таких высот власти в аппаратных играх, не может быть прост. Сам же писал, что в последние годы его посадили на барбитураты, что сгубило его самого и возможно всю страну. Но и прогибаться не собираюсь, а буду так же недоговаривать. Не знаю отчего он такой добрый, но расслабляться рано.

— Хорошо, не станем играть в эти «кошки-мышки», ловя друг друга на вырвавшемся слове, — и продолжил более напористо, — Скажу прямо. Не влечёт меня публичная жизнь, слишком в ней много забот, что перестаёшь сам себе принадлежать. А я вольная птица. Хоть и воробей, но зато стрелянный.

— Значит не понравилась жизнь у всех на виду. А в ГДР вон как повсюду поспел. Даже орден отхватил. Чего же не носишь? Заслужил — носи! — поощрительно произнёс Леонид Ильич.

— Так нас выдернули прямо из кабинета редактора издательства, и ни слова ни сказали. Собраться тоже не дали, и пояснить куда везут. Знал бы, так явился при полном параде и в смокинге. А то в издательство был простой рабочий визит. Нам почти удалось убедить редактора напечатать книгу прадеда. А теперь вот придётся по новой его уламывать. А у меня накопилось три своих новых книги, одна бабушкина и у тёти почти готова. Так что ждёт ещё нас беготня по многим издательствам.

— Ладно, нечего из меня слезу выжимать, — усмехнулся Леонид Ильич. — Мне рассказали, как ты в машине это проделывал. И на ребят нечего обижаться, они за тебя очень меня просили, чтобы простил мальчонку, если чем провинился. Паша даже сказал, что давно не слышал такого хорошего чтения стихов Есенина, а песни просто замечательные. Они давно так интересно не развлекались. Утверждал, что в Кремлёвском дворце съездов на торжественных концертах не видел таких выступлений.

— Я очень польщён их оценкой, но те больше заслужены работниками Берлинского театра оперы и балета. Они мне поставили голос и посоветовали, как нужно его разрабатывать и улучшать. Пытался им показать своё видение исполнения некоторых арий из музыкального спектакля. Специалисты сразу определили, что голос хороший, но абсолютно отсутствует какая-либо техника и вокальное образование. А впоследствии ещё и хвалили, что схватываю на лету и за полгода смогут сделать из меня оперного певца.

— Да, наш пострел, везде поспел. — серьёзно произнёс Генеральный секретарь. — Я, собственно, из-за чего приказал так срочно тебя доставить. Мне, вот больше, нечем заниматься, как следить за таким бойким сорванцом. Хоть больше за границу тебя не выпускай. Мне сегодня с самого утра позвонил товарищ Хонеккер, и завёл разговор о сотрудничестве наших государств в широкомасштабном выпуске вычислительной техники, — и укоризненно продолжил. — А я понять ничего не могу. О чем он говорит и какой такой техники? Я уж подумал, что он перебрал вчера, но знаю, что у него нет такого пристрастия. Потом он рассказал про ваш разговор и твои предложения. Уверял, что у тебя дома находится рабочий образец новейшей малогабаритной вычислительной машины, помещающейся на столе. Что учёные с инженерами испытывают острую нехватку именно таких персональных вычислителей в своей деятельности. Он собрал своих специалистов и провёл совещание по данному вопросу. Все подтвердили твои слова. А ещё им очень понравились твои высказывания про возвращение Германии исторического приоритета в данной области, где был разработан и продемонстрирован первый работающий образец раухера, значительно раньше появления американских аналогов. Все ухватились за идею производить такие персональные вычислители в ГДР. — и затем приостановился, бросив на меня суровый взгляд. — А теперь поясни мне, отчего я это должен узнавать такое от товарища Хонеккера? Что мы сами не в силах организовать такое производство? Ты где живёшь, и в какой стране?! Что-то я совсем не понимаю!

Пришлось сделать виноватый вид и пролепетать, — Леонид Ильич, так сложились обстоятельства. Перед выездом на международную конференцию в Женеву, я не успел полностью завершить пуско-наладочные работы на первом образце. Операционную систему только начал лепить. В работе показал только нашему замечательному учёному Жоресу Алфёрову. Его очень сильно заинтересовал такой вычислитель, и он просил меня, как можно скорее, организовать выпуск столь нужной техники. И тут в ГДР представился такой замечательный случай. Вот и камрады также заинтересовались. Немцы аккуратисты и очень дисциплинированный народ. У них куда меньше бюрократии, а вопросы решаются стремительно. Сами смогли убедиться. Инженеры и рабочие у них очень высококвалифицированные. Так что такая техника сможет появиться на год или даже два ранее. До этого собирался передать всю документацию в Институт кибернетики АН УССР Глушкову. И в городе наладить её выпуск на заводе аналоговых вычислительных машин «Луч». Но боюсь из-за нашей бюрократии и расхлябанности проваландаемся лишних год-два. А по приезду в Москву, тем же утром написал вам отчёт о своей поездке, где указал, что в Берлине обсуждал очень важный вопрос, о котором смогу доложить только лично вам. Он наверно утонул в недрах бюрократического аппарата.

Ильич немного оттаял и сказал, — Не читал, у меня бумаг целые ворохи и секретари их сперва разбирают для представления мне. И всё равно ты поторопился. Должен был здесь всё обстоятельно рассказать, продемонстрировав рабочий экземпляр, а только потом мы вышли бы на товарища Хонеккера и решили вопросы по международной кооперации. Будь я монахом, то отпустил бы тебя с миром — «иди и впредь не греши», но у меня ты так просто не отделаешься. Чтобы через день тут стоял работающий образец и полная документация на него. Всё расскажешь и покажешь, а я приглашу заинтересованных лиц с нашей стороны. Понял?! — грозно произнёс генеральный секретарь, сдвинув брови, что они превратились в одну.

— Яволь, разрешите идти исполнять! — гаркнул, вскочив по стойке смирно, и развернувшись строевым шагом направился к двери.

— Ладно, хватить паясничать. Садись на место. У нас с тобой серьёзный разговор и он ещё не завершён! — одёрнул меня генеральный секретарь.

— Тогда я тоже попрошу присутствия со своей стороны заинтересованных лиц. Лучше всего если доставкой и представлением рабочего образца займётся мой сосед. Он полностью в курсе этой работы, а сам разрабатывает новый процесс литографии, по которому будет производиться усовершенствованная версия центрального микропроцессора этой системы. Я ему показывал работу персонального вычислителя, и он крайне заинтересован в таком же для своей научной деятельности. Второй экземпляр мы собрались изготавливать для него. Он знает где всё лежит и может проследить, чтобы крайне аккуратно доставили. Опытный экземпляр требует особо осторожного обращения.

— Хорошо. Дельная мысль и укажешь задействованным для доставки людям, что и как нужно проделать для осторожной перевозки. На твоего соседа также выпишут пропуск и его разместят тут же. — отчеканил генеральный секретарь.

— Есть проблема, Леонид Ильич. Он учится на втором курсе Университета, имеет целый ряд научных работ, но экзаменационная сессия прямо на носу. Понадобится освобождение от экзаменов, и их перенос на некоторое время. Первая форма допуска у него имеется, но он не комсомолец, что может помешать оформлению пропуска.

— Я думал, что ты один такой оригинал. А тут молодой учёный, допущенный к секретным работам, и не комсомолец, — удивился Ильич.

— А он, как и я, не любит нашу бюрократию, и комсомольскую в том числе. С немецким союзом свободной немецкой молодёжи у него замечательные отношения. Мне они для него передавали огромную благодарность. — скромно ответил и потупил взгляд.

— И он туда же, нет в вас ни капли патриотизма и любви к родине. Всё вам заграничное подавай. Эх молодёжь, чего вам не хватает. — проворчал собеседник.

— Разрешите начистоту, по гамбургскому счёту, — и проследив реакцию генерального секретаря продолжил. — Патриотизма и любви к родине у нас хоть отбавляй. Трудимся и создаем для её пользы. и всё самое передовое в мире. А вот у бюрократии есть явный дефицит того и другого. Большинство лишь о собственном благе печётся. Они такие же проститутки, как творческая интеллигенция, оттого что зажрались со своими спецраспределителями импортных качественных товаров. Я желаю скорейших успехов академику Глушкову и его ребятам, чтобы заменить всех этих чинуш нормально функционирующей вычислительной техникой, объединённой в ОГАС[182], — выпалил, не удерживая эмоций.

— Товарищ Хонеккер мне говорил о твоих словах про использование вычислительной техники на службе социалистическим идеям, и созданию высокотехнологичной плановой экономики, базирующейся на управлении мощными, современными вычислительными системами. Мне понятна твоя позиция и похоже её разделяют многие. Спишем это на юношеский максимализм. Но негоже твоему соседу оставаться в стороне от жизни своей страны, от своих сверстников. Ведь подавляющее их большинство — комсомольцы. — наставительно завершил генеральный секретарь.

— Да он нормально с ними общается, зато ему не приходится общаться с их руководством, к тому же не вешают на него дурацких заданий, мешающих научной работе. И так я его не могу выгнать на вечер с однокурсниками. Днями и вечерами пропадает в своих лабораториях, что света белого не видит. — решил защитить джуниора от наезда.

— Всё равно плохо отрываться от коллектива, не участвовать в его жизни. — наставительно напомнил мне Леонид Ильич.

Я не вытерпел и даже перебил генерального, — Леонид Ильич, вся эта видимость бурной общественной деятельности отнимает массу времени и сил на показуху, а вот внедрение нового и передового происходит с неимоверными усилиями. Приходится отдавать все без остатка силы на то, чтобы заставить исполнять необходимое. Вы знаете, как джуниор и его мать добились лучшего во всей микроэлектронной промышленности выхода годных изделий? — задал я риторический вопрос, и сразу продолжил рассказывать, — Его мать начальник производства микроэлектронных компонентов на нашем предприятии. И они совместно увеличили выход годной продукции не на доли процента, а более десятка процентов. И знаете, чего это стоило? — снова задал риторический вопрос. — Неимоверных усилий по внедрению множества сопутствующих изобретений и применения железной воли для выполнения требований технологической дисциплины на производстве. Наладчики оборудования для выпуска этих изделий назвали такую дисциплину концлагерем, и отказались работать в таких условиях. А сейчас на это производство приезжают делегации с других предприятий отрасли заимствовать передовой опыт. А вот в ГДР с исполнением технологической и трудовой дисциплины нет никаких проблем! Немцы очень дисциплинированный народ, так что они освоят выпуск персональных вычислителей значительно ранее нас.

— Из того, что ты сказал, далеко не всё понятно. Мне нужно будет самому дать задание разобраться в данном вопросе. Но поясни, как они сумели самостоятельно решить проблему и устранить препятствия. — спросил генеральный.

— Возможно помогло, что предприятие новое, только строящееся и кадры на нём не имеют опыта работы в данной области. Изначально удалось их приучить работать, строго придерживаясь выполнения технологической дисциплины. так как они не обладали отрицательным опытом нарушения этой дисциплины. И это не помогло бы без дополнительных экономических стимулов, а работники просто уволились. Вот тут и пригодились мои знакомства. Я вышел на первого секретаря ЦК Компартии республики Ивана Ивановича Бодюла, и он разрешил провести эксперимент с оплатой труда работников этого производства. Многие занятые в «чистом помещении» сотрудники получают больше своего начальства, поскольку обязаны неукоснительно выполнять все жёсткие требования технологии производства. Такие дополнительные затраты себя вскоре окупили полученным результатом и принесли немалую прибыль предприятию. Но ещё раз подчеркну, что это совсем не возможность легкого получения вдвое большей зарплаты, но предъявленные требования то оправдывают.

— Да, мне настоятельно необходимо разобраться в данном вопросе и внимательно рассмотреть данный почин. Военные давно мне жалуются на низкую надёжность некоторых образцов электроники, и полезным может оказаться опыт твоих знакомых. — внимательно посмотрел на меня Леонид Ильич.

— Там не только опыт, а сплав практики с теорией. Так получилось в их семье, что начальник производства требует неукоснительного выполнения требований, а её сын знает какими должны быть сами требования, и что возможно изобрести для улучшения условий производства. — ответил незамедлительно на выраженную заинтересованность. — У нас необходимо внедрять научные достижения как можно скорее. А в армии в первую очередь. Те же персональных вычислителей следует выпускать в разы больше, чем их станут производить в ГДР, но пока наше производство их освоит, пройдут годы, а военным и большинству ученых с инженерами они необходимы уже сегодня для обороны и космических исследований в том числе. А вся суета и показуха только мешают работе, умеющие красиво рапортовать в ней абсолютно бесполезны, пусть их и любят в райкомах и горкомах.

— Я вижу от кого у него такой настрой по отношению к общественной жизни. Сам волк-одиночка и других сбиваешь с пути. Ему надо обзаводиться друзьями и единомышленниками, чтобы те оказывали ему помощь в его деятельности и в отдыхе тоже. А он сидит бирюком в своей лаборатории, и это ненормально и вредно., сурово отчитал меня генсек.

— Да уж что хорошего? Сам постоянно его ругаю, при каждой встрече. Но без его научных работ и отработки нового техпроцесса литографии — на нашем предприятии не смогут производить усовершенствованную модель микропроцессора, а это сердце той персональной вычислительной системы, которую станем демонстрировать. Мы с ним находимся на своём научном фронте и должны идти вперёд как можно скорее. — отпарировал его слова.

— Ну вот, ведь. Ему слово, а он два в ответ. Что за привычка старшим перечить?! Я твоему соседу сам лично вручу комсомольский билет, здесь же перед показом! А если он успешно завершит работу по научной тематике, то представим её на соискание премии ЦК ВЛКСМ. И на этом закончили препирательство. Позор! Молодой подающий надежды учёный, и не комсомолец! Чтобы я больше не слышал об этом, — и добавил с угрозой в голосе. — А если заикнёшься ещё хоть разок, то тебе я вручу партбилет. И никуда от этого не денешься. Тоже мне моду завели — старшим перечить!

Я почувствовал, что сильно перегнул палку, и решил сбавить обороты. Незачем по мелочам ругаться. Затем дождался пока собеседник продолжит. — В чём-то ты, возможно, прав. Но не распускай язык и не лезь на рожон. Не только за океаном у тебя враги имеются. Знаешь сколько их здесь окопалось? Приходится постоянно балансировать, в поисках согласованного решения. Одним повторением тридцать седьмого проблему не решить. Тогда пытались, но лекарство оказалось не лучше недуга, и повторение никому не понравится, — нахмурив лоб произнёс Брежнев.

— Не стану спорить с фактами, но мне известно высказывание одного ненавистника СССР, что утверждает: «Если ваша элита хранит деньги в наших банках, то она уже не ваша, а наша элита». А большая часть нашей номенклатуры только и мечтает, как поместить свои капиталы в их банки и завладеть реальной, непреходящей властью, даруемой очень большими деньгами. Вспомните сколько было таких случаев, что продавали страну за стопку зелёных бумажек. Знаете ли слышал, такой анекдот: Что вы призываете членов ЦК КПСС на пленуме «У нас всё есть, пора бы подумать о людях!» — а они бойко подхватывают: — «Правильно! Нам бы каждому душ по двести-триста!» — и после краткой паузы продолжил. — К сожалению, такое можно сказать про достаточно большую часть нашей партийной и советской номенклатуры. После пятьдесят третьего и выхода манифеста о вольности дворянской, они вошли во вкус такой жизни. Я прекрасно понимаю, что резким рывком их в стойло не загнать: просто растопчут.

Леонид Ильич посмотрел серьёзно и не торопясь произнёс, — Раз уж пошёл такой откровенный разговор, то отвечу начистоту. Реку, вышедшую из берегов, не повернуть вспять одним лишь дуновением тридцать седьмого. И пытаться не стоит, тут ты тоже прав. Приходится осторожно преобразовывать систему управления народным хозяйством. Возможно, что ОГАС также поможет в этом, но это очень дальняя перспектива.

— Я бы наверно всех загнал на Колыму, приносить реальную пользу стране. Однако сам понимаю, что в теперешнем виде управление страной просто рухнет. Есть среди них нормальные хозяйственники с огромным опытом работы, наверно даже приносящие пользу на своём посту. И помню, как товарищ Сталин ответил Константину Федину: «Других писателей у нас для вас нет»!

— Хорошо, что это понимаешь. Действительно, других управленцев у нас сейчас нет. С этим приходится считаться. И одним пожеланием не изменить текущей ситуации. Приходит молодой, талантливый руководитель, и через некоторое время становится точно таким же. — пожаловался на объективную реальность товарищ Брежнев.

— Так система удельных княжеств к тому подталкивает, и распределение дефицитных ресурсов по принципу: ты мне, а я тебе. Это маленькая человеческая слабость — стать вершителем судеб, пусть и крошечным. Насладиться дарованной ему властью. Эти человеческие слабости недоступны вычислительным системам, во всяком случае пока. Нужно заменять руководителей электронными схемами, оставив лишь самый минимум человеческого вмешательства. Другого мне в голову не приходит, что не смогло бы принести побочного вреда. Не разбираюсь я во всяких тайнах Мадридского двора, а вот в системах с обратной связью наоборот разбираюсь, и в принципах их саморегулирования.

Леонид Ильич улыбнулся и пооткровенничал, — А ведь знаешь, сперва я сильно осерчал и решил примерно наказать, всем прочим для острастки. Лишь затем поостыл. Слишком ты прямолинеен для нахождения во власти, к тому же совсем не стремишься. Наверное, это и ценно, нет в тебе подхалимажа и лизоблюдства. Думаешь мне приятно общаться с такими? Я же их насквозь вижу. А тебя вот очень хвалит товарищ Хонеккер, весьма положительно характеризует. Отметил твой большой вклад в развитие германо-советских отношений. И с этим не проспоришь, мне делали подборку по данному вопросу.

— Да ничего особенного я не сделал, Леонид Ильич. Просто искренне интересовался жизнью народа и старался понять интересы и мечты. Стремился организовать и укрепить наше сотрудничество во многих сферах деятельности. У нашего народа есть свои сильные черты, а у них другие. И правильно соединив положительные качества наших народов можно добиться отличных результатов в сотрудничестве. Этим я старался заниматься во время пребывания в ГДР. У них есть подготовленные кадры для скорейшего развёртывания производства вычислительной техники, а моей целью является скорейшее появление персональных вычислительных устройств на столах учёных и инженеров, а также в кабинетах информатики наших школ. Дети легко осваивают такую технику и на производство придут подготовленные кадры для широкого использования там вычислительной техники. За этим будущее, и нельзя упустить момент, когда мы можем вырваться далеко вперёд других развитых стран. Я говорил об этом же на международном конгрессе учёных. Здесь очень важна массовость специалистов, имеющих качественное образование в данной области.

— А знаешь, ты меня почти убедил. — несколько удивлённо произнёс Леонид Ильич, — Я не люблю спешки и необдуманных решений, но твой пыл и напористость могут убеждать. Наверное, товарищ Хонеккер тоже попал под такое же влияние. Это неплохо, так как нам необходимо расширять взаимодействие со странами СЭВ, и предложенная тобой область кажется довольно перспективной, — с улыбкой произнёс Леонид Ильич, — И не скрою, порадовал меня. Порадовал за нашу систему образования. Я читал отзывы о твоей речи на конгрессе, в том числе из западных стран. Ты их сильно задел своими мирными инициативами, но отрицать глубины твоих познаний не решились. И оспорить приведённые тобой доказательства пока что не смогли. А если учесть, что выступавшему всего три года — это их полностью добило. И твою фразу «Устами младенца глаголет истина» подхватили участники антивоенного движения во всём мире. Мне подобрали и представили ряд фотографий с такими плакатами.

— Ничего особенного я не сказал в той речи, многим учёным и философам это давно известно. Я лишь собрал воедино и высказал с международной трибуны свою озабоченность судьбами нашего мира, всей нашей такой хрупкой планеты Земля. — поспешил поскромничать в ответ на явную похвалу.

— Ну хорошо, скромность положительная черта. Пили, ели, веселились; подсчитали — прослезились — перешёл к серьёзному тону генеральный секретарь, — А теперь вместе подумаем, что делать с этими твоими заявлениями на Конгрессе учёных. Как-никак, а подразумевалась речь от лица делегации советских учёных, и лишь в нарушении признанной традиции — слово предоставили самому младшему участнику конгресса, ознаменовав огромную важность освоения термоядерной энергии для будущих поколений. Им предстоит жить в следующем тысячелетии и пользоваться плодами вашей работы. Со мной согласовали этот очевидный намёк всему миру. И официальный текст речи был безупречно выверен, а ты взял и всё вывернул наизнанку. За такое можно и партбилет на стол положить! — грозно произнёс хозяин, а я сжался, приняв виновный вид, и изобразил полнейшее раскаяние, которого на самом деле не испытывал.

На что Ильич продолжил, — Не верю! Напускное у тебя раскаяние и всё на лице написано. Актёр из тебя никудышный. Такое раскусит любой аппаратчик с должным стажем. Надо бы тебя определить в театральный, вроде бы интересуешься театром и даже пишешь сценарии и музыку для спектаклей. Вот и актёрскому мастерству надобно подучиться. — и замолчал, ожидая моего ответа.

— Так я же не против, но только после физмата. Первым делом самолёты, ну а девушки. А девушки потом, даже очень красивые. Сам знаю, что не гожусь управлять, вон со своим окружением управиться не могу, всё время что-либо упускаю из вида или допускаю досадные промашки. Наверно нет таланта, а без него одним лишь трудолюбием не стать Мастером, — отклонил вежливо предложение, — И в Москву я ни ногой, только наскоком, как татарин.

— Да, знаю твоё нежелание, и не настаиваю. Мне было бы удобнее держать всё под контролем и чаще встречаться. Но тебя не заставить петь в клетке, даже в золотой. Как я знаю деньги и драгоценный металл тебя нимало не интересуют. Пока что тебе удавалось пускать пыль в глаза своей киношной и театральной деятельностью. Так поступай и впредь. Твою политику в этом вопросе одобряю. Скажу больше, одобряю большую часть твоего выступления на конгрессе. Михаилу Андреевичу добавить бы твоей широты взглядов и разносторонности. Но в данном случае, ты мне оказал немалую услугу. Слова ребёнка никак не смогут связать с инициативой Политбюро, и у меня появилось несколько дополнительных козырей на переговорах. А американцы зашевелились и сейчас неофициально прощупывают для них почву. Ширящиеся во всём мире протесты, и причастность известного диссидента Сахарова, привело к достоверной подаче сведений о «ядерной зиме». Мне об этом давно известно, как и о многом прочем, ещё до заключения нами договора ОСВ-1. Даже тогда нам удалось выторговать важные уступки от американцев. Сейчас у меня есть козыри в рукаве, а проситель платит разумную, но назначенную цену, — и, вновь, хитро глянул с ленинским прищуром.

— Я рад, что удалось принести хоть небольшую пользу стране. Но те заключенные договоры во многом являются вынужденными и находятся лишь на грани паритета. Однако всё таки в пользу американцев и их союзников по НАТО. Из них исключены другие ядерные державы. Необходимо добиваться паритета блоков, учитывающего ядерные арсеналы Англии и Франции. Полезно было бы устранить лазейку с размещёнными ядерных зарядов вне территории США и на их кораблях.

— Мне интересно с тобой беседовать, и только здесь, на охоте, получается поговорить с людьми так запросто. Мне понравился твой дед, и тебе с ним повезло. Хороший мужик — прямой и не лебезит, не заискивает. При случае может своими байками рассмешить. Вы как-нибудь ещё заезжайте с ним в Завидово. Буду рад. А сейчас ступай готовься к показу, спрошу строго если что. А хулиганить прекращай, ты думаешь мне не доложили про ту песню, что ты пел в нашей части. Твое авторство за версту видать. И нельзя называть главу великого государства алкоголиком! А если Ричард Никсон пожалуется на тебя? Мне тебя что, в угол ставить? Так что прекращай дёргать тигра за хвост. Тоже мне хохмач выискался. Тебе лучше книги писать, вот скажем составить сборник ходящих о тебе слухов и сплетен, да представишь его в дар «дедушке». — шутливо произнёс собеседник.

Я понял, что на этом генеральный секретарь ставит точку, и высказал всё, что на данный момент был намерен произнести. Оттого сам стал быстро прощаться и обещал непременно заглянуть на огонёк в компании с дедушкой.

Мне пока что уезжать рановато и работы предстоит куча, одному никак не управиться. Пойду готовится к прибытию персоналки и подготовки рабочего места с оборудованием для него. Там должен быть список длиной в целую скатерть.

Застращаю всех здешних чинуш и вволю погоняю охрану. Отыграюсь за свою сюда доставку. Пусть знают, что мальчик совсем не такой белый и пушистый, а то ишь удумали — заступаться за меня. Приятно, что нормальные ребята и не используют во зло предоставленную им власть. Так что не стану сильно гнобить. Однако необходимо доставить столь многое к началу работ, что иначе никак не управиться.

Видно после небольшой нахлобучки колёса бюрократического аппарата завертелись быстрее. Уже нашлась моя записка и её представили Леониду Ильичу. Меня же провели в комнату правительственной связи, откуда смог переговорить с Петровичем, которого попросил аллюр три креста отыскать мне джуниора, и доставить на тот конец линии для проведения с ним секретного разговора.

Стоило мне только упомянуть откуда я говорю, и Петрович развил бурную деятельность для розыска джуниора. Но мне всё-таки пришлось просидеть в той комнате почти час, пока того доставили на пункт секретной связи в управление. Я дал ему все необходимые указания, что и как делать. Передал, что самолёт за ним и оборудованием вылетает с часу на час, так что времени мало, от слова совсем. И напутствовал того хорошо всем знакомыми «Цигель, цигель! Ай лю-лю!»

Он вообще-то молодец, не перебивал меня и внимательно выслушал, а затем спросил один экземпляр с собой везти или оба? Выяснилось, что, покамест я находился в чужих палестинах, он проявил инициативу и отдал монтировать блоки своей персоналки. Уже успел их отладить до рабочего состояния. Осталось только собрать всё в корпус.

Я отменил сборку и дал задание везти оба, а также весь ЗИП. Тут на месте всё соберём и отладим, а ежели чего, то будет «горячий резерв»[183] при демонстрации. Дал задание прихватить с моих полок побольше литературы данной тематики, и дуть сюда со всем этим. Проследить, чтобы носили и упаковывали, нежнее и аккуратнее фарфора эпохи Мин[184].

Это хорошо, что он проявил разумную инициативу. Голова! И главное, что разумную, так как был полностью в курсе дел. Знал, что места разрезов дорожек у меня обозначены красным фломастером, пайки дополнительных перемычек зелёным и перепутать достаточно сложно. Сам в работе тоже приучился применять дифференциацию по цвету, так что все цвета и их значения знает.

Это полезный для него опыт, так как ни одна новая схема с листа ватмана не работает, как-то планировалось. Доработки неизбежны — это закономерное проявление закона Мерфи[185]. Всегда возможны «гонки» в логических элементах схемы, как их не просчитывай в момент проектирования, да и просто ошибки проектировщика и остальных исполнителей: от разводки печатной платы и до самого монтажа.

Ну что же, если две системы заработают стабильно, то это хорошая заявка, что и впредь не будет серьёзных проблем. Во всяком случае до проведения серьёзной «климатики», но благо частоты работы микропроцессоров относительно невелики, и едва достигли пока одного мегагерца. А вот при гигагерцовых понадобилось бы считать длины и топологию дорожек, плюс паразитные ёмкости и индуктивности. Пока что нас бог миловал и этого не требуется, но методы борьбы с такими недугами электронных схем мне известны и отработаны давным-давно. Правда здесь о них только начинают задумываться и нарабатывать опыт.

Затем я отпустил джуниора собираться в дорогу, и попросил передать трубку Петровичу. Тот ожидал окончания нашего разговора поблизости, и я просил его лично проследить за всем, а также посветить там своими полковничьими звёздами на погонах, чтобы их сотрудники осознавали важность данного задания. Им тут накрутят хвоста, но лучше если и там будет очень представительный начальник, а то к джуниору они вряд ли проникнутся должным уважением. Слишком молод и нет в нём нужной представительности.

А то может быть Петровичу и самому возглавить эту перевозку, так как вопрос на повестке дня очень серьёзный, и даже по такой связи нельзя от том говорить. На месте всё расскажу, а его приезд выдадим за инициативу для наилучшего выполнения задания самого генерального секретаря.

Петрович задумался и потом заверил, что доложит своему начальству и решение они примут незамедлительно. А на месте он обязательно лично за всем проследит, а также выделит достаточно транспорта для доставки грузов в аэропорт.