Замок Саттон

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

— В Тауэре? — удивился Норфолк. — Но по какому обвинению?

Его невестка, Джейн, спокойно посмотрела на него.

— Государственная измена.

Она давно выплакала все слезы и жила теперь только настоящим. У нее не было сил улыбаться даже своим детям, и она тупо смотрела, как по обветренным щекам Томаса Говарда текли непривычные слезы.

— Но как это случилось? — спросил он. — В чем его вина?

— Он предсказал, что у Ее Светлости родится девочка.

Герцог вытер слезы рукавом, отороченным мехом.

— И это все?

— Да.

— Тогда я должен сейчас же отправиться к королю и добиться его освобождения. Это просто нелепое обвинение.

— Вы думаете, вам это удастся?

Почувствовав внезапную усталость, Томас опустился на стул. Он уехал во Францию перед самой коронацией Анны и провел все это время в бесконечных спорах с епископами и принцами, обсуждая с ними развод Генриха, и у него больше не было сил. Ему надоело думать о своей племяннице и ее отпрыске, неважно, кто это будет — принц, девочка или бастард.

— Бог знает, — сказал он. — Иногда мне хочется, чтобы Ее Светлость провалилась сквозь землю.

— Так и будет.

— Да, с Божьей помощью, так Захарий предсказывает. Если бы об этом он сказал публично, его давным-давно не было бы в живых.

— Ну, такая возможность у него еще осталась. Милорд, поезжайте к королю немедленно. Сам он ничего не имеет против Захария. Он выслушает вас.

— Должен выслушать, — мрачно подтвердил Норфолк. — Я был его преданным и стойким вассалом и отстаивал его интересы среди чужеземцев, так что в конце концов готов был стонать, заслышав французскую речь, и меня тошнило от приторных запахов их духов. Не сомневайтесь, он у меня в долгу.

Голос его внучки Сапфиры, бесшумно вошедшей в комнату и стоявшей за его спиной, заставил его вскочить.

— Позволь мне поехать с тобой, Томас.

Несмотря на то, что ее все время поправляли, она упорно называла его по имени. Он повернулся к ней, наклонился так, что его глаза оказались на одном уровне с ее глазами.

— Нет, малышка. Его Светлость не захочет тебя видеть.

Детские голубые глаза серьезно смотрели на него, и он увидел лицо своей прежней возлюбленной, тень которой бродила среди лугов Норфолка и вот уже двадцать лет являлась ему во снах.

— Господин герцог, советую вам сделать, как она говорит, — спокойно сказала Джейн.

Томас пристально посмотрел на нее.

— Но ей всего три года, мадам. Я не могу прийти к Его Светлости с ребенком, вцепившимся в мою руку.

Джейн встала и, подойдя к Сапфире, положила руку на ее прелестную белокурую головку.

— Она — необычный ребенок.

— Что вы хотите этим сказать?

— Она обладает силой.

— Как Захарий? Дар ясновидения?

— Более мощный, чем у него, сэр.

В ушах герцога вновь зазвучали полные суеверного ужаса крики толпы; он вспомнил, как судья произнес: «Смерть через сожжение»; как при этих словах его невинная возлюбленная отвернулась и как тогда в нем вспыхнула ярость от сознания собственного бессилия: ибо даже могущества герцога Норфолкского было недостаточно, чтобы спасти ведьму, осужденную на смерть.

— Вы хотите сказать… — он не мог заставить себя произнести это слово вслух.

Джейн кивнула.

— Захарий считает, что она обладает даже большим могуществом, чем он.

Норфолк вздрогнул.

— Тогда она нуждается в знатных покровителях.

— Она ваша официально признанная внучка, сэр. Будем молить Бога, чтобы этого было достаточно. Я принесу ее плащ. Глядите-ка, она сделала куклу.

Сапфира вытащила из-за спины примитивную соломенную куклу. Несмотря на то, что глазами ей служили маленькие шарики глины, а улыбающийся рот был едва обозначен небрежными стежками, можно было безошибочно определить, кому принадлежит длинный плащ и большой клок беспорядочно подстриженной шерсти, венчавший ее соломенную голову.

— Это всего лишь детская игрушка, герцог.

— Нет, нет. Вы правы, одевайте ее быстро. Моя барка стоит на якоре.

Когда герцог Норфолкский ступил на борт судна, одетые в ливреи гребцы дружно подняли весла, а флаг с его гербом взвился на мачту, его слуга непроизвольно вскрикнул, увидев, как ветерок подхватил волосы Сапфиры и они разлетелись в разные стороны, так что ее голова стала похожа на голову подсолнуха.

— Ого, да она становится красивой, милорд! Но на кого она похожа? Совсем не на вас и не на вашего черноволосого мальчика.

— На кое-кого из прошлого, Уилл. На кое-кого из совсем другого времени.

В тихих сумрачных водах, в глубине материнского лона, ребенок, появление которого на свет должно было стать окончательным смертным приговором королеве, зашевелился, готовясь совершить свое первое путешествие. Анна Болейн, проводившая очередной изнурительный жаркий и душный день, сидя в своих апартаментах и слушая бесконечные мольбы лютни Марка Сметона, беспокойно заерзала, ощутив в себе легкие волны какого-то странного недомогания. И как будто между ними существовала незримая связь, сын плотника тут же перестал играть и взял ее руку, казавшуюся такой маленькой в его руке. На секунду они замерли.

— С вами все в порядке? — прошептал он.

Последовало короткое замешательство, она посмотрела на него взглядом испуганной девочки, потом отдернула руку, и уже королева Англии ответила ему:

— Продолжайте играть, Марк, вам не о чем беспокоиться.

— Короче говоря, Ваша Светлость, вам не нужно бояться, что вы потеряли расположение французского короля. Я уже говорил вам, что король Франциск просто не хочет, чтобы думали, что он принимает чью-то сторону.

— М-м-м! — рассеянно промычал Генрих.

Он находился в состоянии, близком к экстазу, радуясь, что Анна наконец-то оказалась на той самой знаменитой кровати, которая когда-то составляла часть выкупа, заплаченного за пленного французского принца, и была специально приспособлена для родов. Кроме того, сердце его, как у школьника, сжималось от переполнявших его чувств, когда он думал о сегодняшней свадьбе своего зятя и друга, герцога Суффолкского, которому предстояло жениться на столь юной невесте.

— Таким образом, Ваша Светлость, я смиренно прошу вас отнестись к моим словам благосклонно и надеюсь, что вы сочтете мою миссию успешной.

В возбужденном уме Генриха мелькнула мысль, что Норфолк сегодня как-то странно расшаркивается перед ним. Он пристально посмотрел на Говарда и уловил его вздох. Привычка вздыхать появилась у герцога недавно и в последнее время она становилась все более и более навязчивой.

— Поживем — увидим, Том, — сказал он.

Норфолк выглядел обеспокоенным.

— Но, Ваша Светлость…

— Никаких «но». Время все расставит по своим местам.

— Да, Ваша Светлость, конечно.

Генрих сделал движение, намереваясь встать. Свадьба должна была состояться через час, а он еще не был одет. Но, к его изумлению, Норфолк, которому следовало бы об этом знать, продолжал говорить.

— Если Ваша Светлость сочтет это уместным, я бы хотел представить вам мою внучку.

Генрих был настолько удивлен, что спросил:

— Что?

— Мою внучку, Ваша Светлость. Бедного, несчастного ребенка Захария.

— Что с ней такое?

— Она здесь и желает, чтобы вам ее представили.

И без дальнейших разговоров, даже не ожидая королевского позволения, Норфолк поклонился и быстро вышел из комнаты, чтобы вернуться, ведя за собой очень маленькую и очень хорошенькую девочку, которая одной рукой цеплялась за его рукав, а в другой держала потрепанную куклу. Слова досады замерли у Генриха на устах. Малютка двигалась прямо на него и протягивала ему одну-единственную розу, но когда он взял ее, то увидел, что это вовсе не роза, а соломенная куколка.

— Так, так, малютка, — сказал он весело. — Это подарок? Ты это для меня сделала?

Он ожидал услышать от этой крошки сбивчивый детский лепет, а вместо этого хорошо поставленный голосок произнес:

— Нет, Ваша Светлость. Я хочу только, чтобы вы к нему прикоснулись и освободили его.

Ее речь показалась ему очень странной. Атмосфера в комнате внезапно стала напряженной, и Генрих почувствовал, что ему трудно дышать. Он очень хотел уйти, но Норфолк смотрел ему прямо в глаза, говоря:

— Ваша Светлость, я прошу вас только об одном одолжении. Я с радостью отдал бы за это свою жизнь.

— В чем дело?

Генрих раздраженно заерзал на стуле, однако присутствие этой девочки, стоящей так близко от него, что он буквально ощущал ее дыхание, заставляло его испытывать приступы совершенно безотчетного страха, сжимавшего его сердце.

— Ну?

— Мой сын, Ваша Светлость… мой внебрачный сын… Захарий… Он в Тауэре. Я прошу его освободить. Его вина состоит в том, что он кое-что предсказал Ее Светлости. Ужасная глупость.

Норфолк опять тяжело вздохнул.

— Что же он предсказал?

Герцог выглядел рассеянным и слегка напоминал старого, взъерошенного орла. Он, как птица, склонил голову набок, обдумывая свой ответ монарху.

— Он сказал, что королева, возможно, родит девочку, — сказала Сапфира, и это прозвучало настолько по-взрослому, что Генрих полностью лишился присутствия духа. — Но ведь хорошо известно, что Ваша Светлость любит всех детей.

— Я прошу вас, сир, освободить его.

Норфолк опустился перед ним на одно колено и склонил голову. Но суровый взгляд Тюдора был полностью прикован к глазам ребенка. В этот момент у него возникло ощущение, что он падает со звездных высот в глубины мирового океана.

— Кто ты? — услышал он собственный голос.

И ее беззвучный ответ:

— Я — вечная тайна.

Генрих закрыл глаза. Он больше ни секунды не мог вынести ее взгляда. Но, когда он открыл их, перед ним был только Норфолк, который почтительно кланялся, да очень хорошенькая, вполне обыкновенная маленькая девочка спокойно стояла рядом с дедушкой. Внезапно Генрих встал со стула и, подойдя к столу, нацарапал несколько слов на бумаге, поставил размашистую, украшенную завитками подпись и приложил к воску печать.

— Вот, — сказал он, сунув бумагу Норфолку под нос. — Здесь приказ об освобождении вашего сына. А теперь уходите. Я собираюсь танцевать на свадьбе моего брата Суффолка.

Но герцога не было нужды торопить. Он уже кланялся, стоя в дверях, а рядом с ним неуклюже приседал заурядный ребенок, в котором вряд ли кто-либо мог усмотреть что-то необычное. Сам не понимая почему, Генрих содрогнулся.

Портьеры вокруг кровати французского принца были задернуты, не давая сентябрьскому солнцу проникнуть внутрь и заглушая отдаленные звуки музыки, доносившиеся со свадьбы герцога Суффолкского. Хотя в этой комнате никто не разговаривал, присутствие множества людей создавало здесь тягостную атмосферу: врачи, повивальные бабки, придворные дамы, мешая друг другу, толпились вокруг кровати, объединенные единственной заветной целью — помочь принцу Уэльскому живым и невредимым появиться на свет.

На фоне тяжелых портьер и массивной позолоченной резьбы Анна Болейн казалась еще более хрупкой, чем была на самом деле. Она лежала посреди всего этого великолепия, голова ее покоилась на подушках, к осунувшемуся и искаженному от напряжения лицу приклеились влажные волосы. Время от времени она облизывала свои пересохшие губы, и тогда Роза Вестон подносила к ее губам серебряный бокал, наполненный ключевой водой, давала ей выпить несколько глотков. Место Розы было в изголовье кровати, с левой стороны, и в ее задачу входило вытирать пот со лба королевы.

Никто из присутствующих не представлял себе, как королева с таким хрупким телосложением и узкими бедрами сможет родить доношенного ребенка. Но, несмотря на все тяготы родов, королева не издала ни звука. Железная воля, благодаря которой она и оказалась на троне, не позволяла ей хныкать, и в комнате царила странная, неестественная тишина, прерываемая резкими звуками рожка, игравшего вдалеке, да взрывами хохота пирующих, который в последний час стал заметно стихать после того, как по дворцу разнеслась весть, что роды близятся к завершению. Все большее число придворных покидало свадебное празднество и присоединялось к королю, ожидающему исхода родов в передней.

И вот почти все ушли, и Суффолк остался один со своей четырнадцатилетней невестой и юным сыном, графом Линкольнским. Он много пил, пытаясь заглушить в себе сознание того, что его тело — тело пожилого, уставшего от жизни человека — не способно принести радость молодой жене. Но, несмотря на это, он не мог не заметить, какими нежными взглядами обменивались тс двое и какой холод сквозил в их глазах, когда они смотрели на него. Неизвестно, было ли так на самом деле, или ему померещилось, что его невеста — наполовину испанка, ибо ее мать была одной из самых преданных фрейлин королевы Екатерины, — прошептала его сыну:

— Когда же наступит наше время?

Герцог внезапно почувствовал приступ жалости к себе. Он украл у сына девушку, с которой тот был обручен, и теперь, словно в наказание, важные события, происходившие в королевских покоях, оттеснили его свадьбу на задний план. Трясущейся рукой он подносил бокал с вином ко рту, и, когда оно проливалось на скатерть, он и впрямь чувствовал себя очень старым.

Анна Болейн беззвучно произнесла: «Воды». Роза послушно поднесла ко рту королевы кубок, который тут же был выбит у нее из рук; тело Анны напряглось от внезапного спазма, из ее груди вырвался громкий душераздирающий крик. Долгожданный ребенок вот-вот должен был появиться на свет.

Роза держала руку Анны, а та, обливаясь потом, тужилась в последних схватках. Наконец обессилевшая Анна закрыла глаза и сделала последнее усилие, крепкие руки подхватили младенца, и он оказался на кровати, выставленный на всеобщее обозрение.

Маргарет Ли и Роза Вестон со страхом переглянулись: пуповина была перерезана, и новорожденную девочку молча передали главному королевскому врачу. В соседней комнате король отвернулся, чтобы никто не мог видеть слез, которые помимо воли полились у него из глаз, когда доктор сообщил ему новость. Неужели ради этого он бросил вызов Риму, папе, а возможно, и самому Господу Богу?

— Не расстраивайтесь, Ваша Светлость, — прошептал ему на ухо доктор Баттс. — Ребенок очень сильный, редкий случай в моей практике. Через три месяца Ее Светлость будет готова к новому зачатию. И в следующий раз обязательно будет принц. Вы должны утешаться этой мыслью.

Собрав все силы, Генрих овладел собой и велел объявить по всей стране великий праздник. Королева благополучно родила принцессу, которой будет дано имя Елизавета, в честь матери короля. Праздник все-таки состоится.

Этот необыкновенный день они провели в Морсби. Яркое солнце на белом песке слепило глаза, и море сливалось с небом. Фрэнсис лежал на боку, сквозь опущенные ресницы глядя на мерцающий свет, и ему казалось, что он плавает в пузырьке воздуха, вне пространства и времени, что застывший мир населяют только он и Роза — обнаженная всадница, силуэт которой виднеется вдали. Они всегда раздевались донага в этой части пляжа, но он не мог припомнить, чтобы Роза в таком виде ездила верхом. Они были женаты уже пять лет, и все же, наблюдая за ней сквозь полуприкрытые веки, он поймал себя на мысли, что, пожалуй, не прочь, когда она подъедет, порезвиться с ней на песке. Он почти забыл, как желанна она была прежде, и размышлял, есть ли доля истины в поговорке: «чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь». Фрэнсис никому не признался бы в этом, но с недавних пор он подумывал о том, что если он переспит с какой-нибудь фрейлиной — неважно с кем, — то лишь внесет этим некоторое разнообразие и новые оттенки в свою жизнь. В конце концов, не его ли все еще называют самым красивым мужчиной в Англии, и, подумал он с усмешкой, по-видимому, самым верным. Было бы приятно поухаживать за другой женщиной, чтобы доказать, что он может привлекать не только свою жену.

Тем не менее, когда Роза подъехала ближе и Фрэнсис увидел, как теплое апрельское солнце отсвечивает на ее коже, а пышные рыжие волосы развеваются на ветру, она показалась ему очень желанной.

— Иди ко мне, — глухо сказал он, когда ока оказалась настолько близко, чтобы услышать его.

— Это еще зачем? — насмешливо возразила она.

— Неужто не понимаешь? Ну просто сама невинность!

Не обращая внимания на его слова, она соскользнула с седла и побежала к воде, мимоходом кинув в него горсть песка. Он мгновенно понял смысл игры и бросился следом за ней в море, ощутив приятный холод еще не успевшей прогреться весенней воды. Прямо перед ним, сильными взмахами рук рассекая воду, плыла навстречу приливу Роза. Она смеялась, возбужденная любовной игрой.

— Ты похожа на маленькую девочку, — крикнул он.

На море было очень сильное волнение, необычное для такой безветренной погоды. Тяжелые волны накатывали на берег. Роза преодолела один вал и замерла, со страхом ожидая приближения следующего. Однако она удачно рассчитала прыжок, волна подняла ее, и она на мгновение показалась на гребне — изумрудная русалка, пронзительным криком приветствующая солнце. Фрэнсис прыгнул слишком поздно. На него обрушился мощный, пенистый вал, вода с шумом захлестнула его и повлекла за собой. Он вынырнул на поверхность, тяжело дыша и моргая, и обнаружил, что бурлящий поток прибил Розу к его ногам.

— Я хочу тебя, — сказал Фрэнсис, падая в воду рядом с ней. Они лежали на мелководье у самого берега. Мир был полон чудесной гармонии, когда он слегка приподнял Розу, чтобы волны, бьющиеся о берег, не беспокоили ее, тела их слились, и он любил ее со всей нежностью и чувственной страстью, надеясь, что она никогда его не забудет и что никто ей не сможет его заменить.

Потом они долго лежали на теплом песке в дюнах, болтали о том, о сем и время от времени дремали. Но никто из них не упоминал о ребенке, которого оба хотели. Доктор Захарий обещал, что в течение двух лет у Розы родится сын. Этот срок близился к концу, а никаких признаков, указывающих на наступление желанного события, не было. Тем не менее, после того, как астролог предсказал рождение Елизаветы, о его способностях ходили легенды. При дворе говорили, что даже королева, несмотря на то, что она так плохо обошлась с ним, подумывала о том, чтобы вновь обратиться к нему за советом. Ибо с тех пор, как восемнадцать месяцев назад у нее родилась дочь, она дважды была беременна, и все заканчивалось выкидышами.

«Не может он ошибаться, — снова и снова думала Роза. — Он предсказал мне четверых детей».

Вслух же она сказала:

— Фрэнсис, как ты думаешь, будут у королевы еще дети?

Фрэнсис мгновенно насторожился.

— Думаю, да, — сказал он с деланой беззаботностью в голосе.

— Надеюсь, что это произойдет, ради ее же блага. Мне кажется, Его Светлость теряет к ней интерес.

— Чепуха. Она ему никогда не надоест. Ее чары всегда на него действовали.

— Да, но все признаки налицо, Фрэнсис. Он стал заглядываться на других женщин.

Фрэнсис виновато сказал:

— Но это не означает, что он больше не любит свою жену. Мужчинам иногда хочется разнообразия.

Роза села.

— А тебе?

— Конечно, нет.

Роза хмыкнула.

— Как бы то ни было, король никогда не потеряет интерес к Анне, пока есть шанс, что она родит ему сына.

— Если он решит, что ей на роду написано рожать мертвых детей, она погибла, помяни мое слово.

— Не думаю, — сказал Фрэнсис.

Как это на него похоже, подумала Роза. Все мало-мальски зрячие люди при дворе уже заметили растущее раздражение короля, а друзья Анны продолжали видеть все в розовом цвете, петь песни, участвовать в маскарадах — одним словом, растрачивать свою жизнь на пустяки. Казалось, они никогда не прозреют.

— Думай, что хочешь, — с некоторым раздражением сказала она и, поднявшись, стала натягивать на себя одежду. Тогда-то она и заметила, что на шее у Фрэнсиса нет цепочки с двумя амулетами.

— Волшебные камни! — воскликнула она. — Где они?

Рука Фрэнсиса судорожно метнулась к шее.

— Боже мой, они, должно быть, упали в морс.

Он побежал к морю и стал искать амулеты в воде у берега, среди осколков раковин и зарослей морских водорослей. Роза продолжала одеваться, затем присоединилась к нему, однако, пробродив у берега в течение часа, они не нашли ни «волшебного глаза», принадлежавшего матери Захария, ни карбункула Жиля, того самого, которым благословила его когда-то мудрая женщина из Солсбери. Фрэнсис был безутешен.

— Я бы предпочел потерять бриллиант.

— Нам надо достать новые амулеты, — сказала Роза.

— Купить у нищего на улице? Много от них будет проку. Мои имели силу — я получил их от Жиля и Захария.

— Мы должны навестить его, когда вернемся ко двору. Возможно, он нам поможет.

Им не оставалось ничего другого, как утешаться только этим. Однако случившееся омрачило все оставшееся время, которое они провели в Морсби, и их возвращение в Саттон прошло необычно тихо. Они ехали рядом, но разговаривали мало, а их обычная игра — скачки наперегонки — была забыта. Никогда за все годы их знакомства Роза не видела Фрэнсиса таким задумчивым.

Они приехали в замок Саттон в разгар апрельского ливня.

— Давай поскачем наперегонки, посмотрим, кто из нас первый спрячется от дождя, — крикнула Роза, пришпоривая лошадь и оглядываясь на мужа, потеряв надежду поднять его настроение.

Убедившись, что он последовал за ней, она во весь опор поскакала в сторону ворот. Пронесясь под аркой Привратной башни, она подъехала прямо к Среднему входу, который уже открывал управляющий, спрыгнула с лошади и стремительно вбежала в Большой зал. Здесь Роза вдруг почувствовала полное изнеможение, она задыхалась и была почти в обмороке. Фрэнсис, вбежавший в комнату сразу же вслед за ней, подхватил ее в тот момент, когда она неестественно согнулась, и почувствовал облегчение, увидев, что Роза улыбается.

— Я просто задохнулась, — сказала она. — Ничего страшного. Только колет в боку.

Тем не менее леди Вестон настояла, чтобы Роза легла в постель, и послала за доктором Бартоном.

— У меня такое ощущение, что младшая леди Вестон беременна, — сказала она доктору.

— Почему вы так думаете, мадам?

— У меня нюх на такие вещи, так же, как, наверное, и у вас. Будем считать, что это материнское предчувствие.

Он рассмеялся, хорошо понимая, что она имеет в виду. Поставить диагноз было, наверное, самой сложной задачей: врач при осмотре пациента полагался только на свои глаза и пальцы. И если кого-то, как доктора Бартона, Господь наделял сильной памятью, хранящей симптомы болезней и позволяющей распознавать их и много лет спустя, этот человек получал известность как хороший доктор и мог неплохо зарабатывать себе на жизнь.

Роза крепко спала в той самой кровати, в которой провела свою первую брачную ночь. Взглянув на нее, Бартон подумал: «Ее свекровь права. В ней чувствуется что-то такое, она как будто расцвела. Подобные вещи я наблюдал у многих, от знатных дам до самых жалких обитательниц трущоб. Но на этот раз ребенка нужно сохранить обязательно. Не ради него самого — ибо, рожденный не в срок, он всего лишь небольшой комочек мертвой плоти, — но ради нее. Милая молодая женщина, которая всем сердцем любит этого глупого Фрэнсиса, заслуживает того, чтобы в ее жизни был кто-то, кого она могла бы беречь и лелеять, пока ее муж будет развлекаться с придворными шлюхами».

Он разбудил ее очень осторожно, стараясь, чтобы она не испугалась.

— Ей-богу, доктор Бартон, все это ерунда, — уверяла Роза. — Я не больна, а просто устала. Мы доехали от Кумберленда за три дня.

— Позвольте мне осмотреть ваш живот, леди Вестон.

— Мой живот?!

— Да.

— Но у меня нет задержки. Месячные были пять недель назад. Пять недель…

В ее голосе появились вопросительные интонации, и она радостно улыбнулась.

— Вы полагаете?..

— Позвольте мне посмотреть, мадам. Не боитесь?

— Конечно, нет. — И она, не стесняясь, скинула свою ночную рубашку, словно деревенская девушка, каковой в сущности и была на самом деле.

Доктор ополоснул руки под умывальником. Хотя многие члены Коллегии врачей, к которой он принадлежал, подсмеивались над ним, он считал, что грязные руки пациентам ничего хорошего не несут. Он склонился над ней и не выпрямился, пока не нашел то, что искал. Он мял и ощупывал ее живот, и постепенно все его сомнения рассеялись — в ее матке он нащупал маленький круглый комочек, не больше лесного ореха.

— Ну как? — спросила она. — Есть?

— Да, миледи. Но он больше, чем вы думаете. Видимо, последнее ваше кровотечение — это один из капризов природы.

Она села в кровати и от радости схватилась за голову.

— Я самая счастливая женщина на свете, доктор Бартон.

— Да, и так и должно продолжаться. Послушайте, леди Вестон, у вас было два выкидыша, и на этот раз мы не должны рисковать. Я хочу, чтобы вы с этого момента оставались в постели.

— Но…

— Вы хотите этого ребенка или нет?

— Да.

— Тогда вы должны меня слушаться. Вы должны лежать смирно в течение всего срока. Я даже не хочу, чтобы вы выходили в сад. Если вы будете соблюдать мои требования, то можно надеяться, что ваш ребенок родится в срок.

— Это единственный способ?

— Боюсь, что да.

— Тогда, конечно, я именно так и поступлю. Но Фрэнсис…

— Сэр Фрэнсис достаточно большой, он может и сам о себе позаботиться, — твердо сказал доктор Бартон.

Когда Фрэнсис вошел в королевские апартаменты в Уайтхолле, его поразили произошедшие здесь перемены. Из комнат королевы доносились только грустные, мелодичные звуки лютни, хотя он не знал, кто играет — сама Анна или Марк Сметон. Смолк оживленный гул голосов, затихли взрывы хохота, заполнявшие эти коридоры несколько месяцев назад, и он с тревогой вспомнил, что уже был свидетелем чего-то подобного много лет назад, когда еще юношей впервые оказался при дворе: все более глубокая тишина в покоях королевы Екатерины и веселье и с каждым днем возрастающая активность в более скромных комнатах Анны Болейн.

Лишь на мгновение Фрэнсис почувствовал беспокойство, вспомнив слова Розы, сказанные в Морсби, и свой ответ, что Анна никогда не потеряет привязанности короля. Но затем он отбросил эти мысли. Вероятно, королева просто отдыхает. Может быть, она опять ждет ребенка и требуется предельная осторожность, чтобы не случилось нового выкидыша. Он вспомнил о Розе: как она сидела на кровати в их спальне, с растрепанными рыжими волосами, в беспорядке рассыпавшимися по плечам, и со скорбной гримасой на лице: ей еще семь месяцев предстояло оставаться в таком положении.

— Смотри, не слишком увлекайся азартными играми и не превращайся в горького пьяницу, — напутствовала она его, когда они расставались.

— Как ты могла такое подумать?! Честное слово, ты — самая сварливая женщина на свете.

— И не валяйся в постели с фрейлинами.

— Я?!

Он вытаращил глаза, изображая величайшую невинность, но грешные мысли, посещавшие его последнее время, по-прежнему не покидали его.

— Да, ты. Не припомню случая, чтобы ты воздерживался хотя бы месяц, не говоря уже о семи.

Роза тяжело вздохнула.

— О, Господи, на тебя противно смотреть, когда ты лжешь. А теперь прощай, я не хочу больше мучиться, думая об этом.

Эти слова она произнесла с такой очаровательной улыбкой, что Фрэнсис сказал:

— Роза, как я могу спать с другой женщиной, когда я люблю только тебя?

И он действительно верил в это. Словом, они расстались, обменявшись нежными поцелуями, обещаниями писать письма каждый день и заверив друг друга в вечной преданности. Фрэнсис отправился ко двору, полный добрых намерений, и когда три деревенские девушки задорно окликнули его: «Эй, красавчик!» — он лишь мигнул им и без малейших колебаний горделиво проехал мимо, решив не терять времени на пустую болтовню.

Внезапно взрыв хохота вернул его к реальности. На мгновение Фрэнсис засомневался, не ошибся ли он, и подумал, что королева в гостях у своего брата. Звуки доносились из комнаты виконта Рочфорда, и он слышал несколько мужских голосов и только один женский. Он напряг слух и понял, что там — не Анна, так как это был не ее хрипловатый, полный контрастов глубокий голос, а капризный и развязный, как у девочки, требующей, чтобы ей дали конфету. Исполненный любопытства, он постучался в дверь, и его ввели в прихожую, а затем в приемную Георга Болейна, где он остановился как вкопанный, взирая на происходившее с нескрываемым удивлением. На коленях у Георга, ничуть не смущаясь, окруженная толпой восхищенных мужчин, среди которых были самые невероятные люди, и даже положительный Генри Норрис, сидела девушка исключительной красоты. Длинные пепельные волосы обрамляли маленькое, заостренное книзу, как у кошки, лицо с большими зелеными глазами и скрытой кошачьей улыбкой. Покрой ее платья подчеркивал полную, округлую грудь и приятный изгиб бедер. По своему обыкновению, Фрэнсис поклонился и, целуя ей руку, поймал на себе ее взгляд.

— Георг, ты должен меня представить, — сказал он.

— Конечно, — Рочфорд резко встал, подняв девушку на ноги. — Мэдж, позвольте представить вам сэра Фрэнсиса Вестона, среди придворных человека выдающегося, заядлого игрока, но, увы, он женат, хотя вряд ли это вас волнует. Фрэнсис, это моя кузина, Маргарет Шелтон, новая фрейлина королевы.

Она сделала хорошо отрепетированный реверанс, предоставив Фрэнсису прекрасную возможность рассмотреть ее грудь, и произнесла:

— Сэр Френсис, надеюсь, мы будем друзьями. — И при этом бросила на него красноречивый взгляд, не оставляющий ни малейшего сомнения относительно того, что она имеет в виду.

Он опять поднес ее руку к губам и позволил себе секунду-другую поласкать языком ее пальцы.

— Если только миледи окажет мне честь, — добавил он.

— Посмотрим, — ответила она и тут же переключилась на сэра Генри Норриса, который не отрывал от нее взгляда, словно собака от мозговой косточки.

— Господи Всемогущий! — сказал Фрэнсис Вильяму Бреретону, — давно она здесь?

— С февраля, но тебе придется побороться за место в очереди, если хочешь с ней поразвлечься.

— Вот как?!

— Список возглавляет Его Светлость. Если верить слухам, он в постельке с ней ежедневно, а с Анной — только раз в неделю.

Фрэнсис удивленно посмотрел на него.

— Жаль Анну, если это правда.

Бреретон рассмеялся.

— Вот уж действительно жаль. Ведь Мэдж привезли сюда отец и брат Анны. Болейны и их сторонники оказались в такой немилости, что были вынуждены усиливать свои позиции. Поэтому они заменили в постели короля одну представительницу клана на другую. Очень умно!

— Ты говоришь так уверенно.

— К сожалению, да. Циничная интрижка, но зато эффективная.

— То есть, она — любовница короля?

— Короля и… всех остальных, — сказал Бреретон, поднимая бокал и издали приветствуя Маргарет, довольный, что она не расслышала ни слова из того, что он сказал.

— Я думаю, предпочтение оказывается Георгу — леди Рочфорд скрипит зубами от ярости, — но не только ему.

— Неужели Норрису? — спросил Фрэнсис, покатываясь со смеху.

Бреретон ухмыльнулся.

— Я бы не сказал. Он так долго оставался вдовцом, что, думаю, вообще забыл, как это делается. Однако любой, кто смотрит на это одобрительно, может днем приятно провести время.

— И ты? — спросил Фрэнсис.

Бреретон подмигнул.

— Господи, вижу, что я безнадежно отстал от жизни.

— Держу пари, что недели не пройдет, как ты это наверстаешь.

— Сколько?

— Десять крон.

— Ставлю двадцать, что я сделаю это до завтрашнего вечера.

— Идет! — и они пожали друг другу руки.

— А доказательство?

— Кусочек кружева от ее подушки.

Они хихикали, как школьники, когда по тому, куда сместился центр внимания, поняли, что в комнату вошел Генрих. Очевидно, новая любовница хорошо ему угождала: таким его Фрэнсис давно не видел. Он громко смеялся, похлопывая придворных по спинам, он даже, дурачась, исполнил одно или два танцевальных па.

— Хвала Господу, — сказал Генрих, окидывая присутствующих взглядом, полным добродушия, — какая приятная компания!

— Кажется, вы в хорошем расположении духа, Ваша Светлость, — сказала дерзкая Мэдж. — Может быть, вы откроете нам свой секрет?

— Дело в том, что у меня есть прекрасная новая кобыла, которую мне приходится объезжать, — ответил он и недвусмысленно покосился в ее сторону.

— Да, я об этом слышала, — сказала Мэдж. — Говорят, она молодая, но горячая.

— Пресвятая Богородица, — тихо сказал Фрэнсис Бреретону. — Они не пытаются ничего скрывать. Полагаю, я потерял свои двадцать крон.

— Слишком поздно отступать, Вестон. Пари заключено.

— А я и не отступаю.

Судьба распорядилась так, что король в тот вечер рано удалился к себе, поэтому Фрэнсис получил возможность провести остаток вечера, как ему заблагорассудится. Поскольку еще не стемнело, он решил побродить там, где личный садик короля смыкался с открытым теннисным кортом. Гуляя, на сей раз в молчаливом одиночестве, он обнаружил, что думает не о Маргарет Шелтон, и даже не о Розе, а о королеве, которой он нанес визит, как только покинул компанию лорда Рочфорда. Он живо вспомнил, как это удивительное, таинственное существо, смеясь, сидело на дереве, как ветер трепал ей волосы, как звенел ее дрожащий голос, когда она пела — неужели это было всего восемь лет назад?! И что он увидел теперь? Женщина, почти уродливая в своей худобе, плотно сжатые губы, нахмуренный лоб. Брюзга с колючим взглядом, преждевременно состарившаяся от постоянных тревог и забот, которой не осталось ничего другого, как только шептаться по углам со своей ненавистной невесткой, леди Рочфорд, замышляя интриги. Лучше бы ей было умереть, когда она родила Елизавету, чем дойти до такого. Он никогда бы не подумал, что будет испытывать жалость к женщине, которая была самым блестящим созданием своего времени. Но сейчас он ее жалел. Она лишилась жизненной энергии, и вместо этого в ней росло отчаяние, словно язва, разъедающая ее душу.

Подходя к теннисному корту, он услышал звуки, доносившиеся с площадки — кто-то в сумерках играл в теннис, — и не удивился, увидев мадам Шелтон, окруженную плотным кольцом поклонников, наблюдавшую за игрой Генри Норриса и Томаса Уатта. Норрис, прекрасно сознавая, что на него устремлены глаза женщины, которая в конце концов вытеснила Анну из его сердца, прыгал так, словно ему снова стало двадцать лет, Уатт же в своей обычной апатии едва утруждал себя игрой, между подачами принимая позу скучающего человека.

— Томас! — преувеличенно громко крикнул Фрэнсис и пришел в восторг, увидев, что молодой человек окончательно отвлекся от игры, упустил подачу и Норрис выиграл матч.

Все обернулись, чтобы посмотреть, кто там пришел, по блеску в глазах Мэдж Фрэнсис понял, что его сногсшибательная внешность — он был весь в черном и щеголял серьгой в ухе, позаимствовав эту манеру у сэра Джона Роджерса, — произвела желаемый эффект.

— Ага, вот и ты, мошенник, — отозвался поэт, — где ты был? Тебя уже два месяца не видно.

— На севере, в моих поместьях, — сказал Фрэнсис с важным видом, — в Кендале и Морсби.

Он все время посматривал на мадам Шелтон, наблюдая за ее реакцией, но было очевидно, что ее вовсе не интересуют его земельные владения, а только его внешность.

— Юный Вестон, — сказал сэр Генри Норрис слегка покровительственным тоном. — У меня не было возможности поговорить с вами днем. Как дела? Как ваша жена?

Жизненный опыт зрелого человека подсказывал Фрэнсису, что последний вопрос задан неспроста.

— Она беременна, — беспечно ответил Фрэнсис, — и с этого момента останется в поместье Саттон. Я был у Ее Светлости, и она позволила Розе покинуть двор.

— Роза — красивое имя, и необычное.

— Ее настоящее имя Анна, мадам. Она поменяла его, чтобы не было путаницы. В нашей семье так много женщин, носящих имя Анна.

— И в моей, — засмеялась Мэдж, очевидно, намекая и на королеву, которая, как Фрэнсис уже слышал, терпеть не могла свою хорошенькую кузину.

— Можно мне, мадам, немного прогуляться с вами, пока совсем не стемнело? Если вы, конечно, не возражаете, сэр Генри.

Норрис не обрадовался этому предложению, но сразу не нашел отговорки, чтобы помешать им, поэтому, улыбнувшись своей кошачьей улыбкой и сделав реверанс, Мэдж сказала:

— Вы очень добры, сэр Фрэнсис. По вечерам бывает так одиноко, когда Ее Светлость рано отправляется спать.

— А как насчет вас? — спросил Фрэнсис вполголоса. — Вы рано ложитесь спать?

— Как прикажут Их Светлости.

— А если вам прикажет кто-нибудь другой, вы послушаетесь?

— Я предпочитаю просьбы, — ответила она холодно, ставя его на место.

От теннисного корта их уже отделяли заросли бирючины, образующие живую изгородь, поэтому Фрэнсис поднес ее пальцы к губам и сказал:

— В таком случае я умоляю вас, мадам. Я мечтаю о вас с того самого момента, как впервые увидел вас.

Она обернулась и странно посмотрела на него, слегка порозовев и кончиком языка облизывая губы.

— Послушайте, вы, нахал, вот так поворот! Я слышала, что вы — поклонник Ее Светлости.

— Так и есть, мадам. Но мы с ней только друзья. В вас я хотел бы найти нечто… большее.

Она ответила, покраснев еще сильнее:

— Моего расположения добивались более знатные поклонники, чем вы, сэр Фрэнсис.

Его поразило не то, что Мэдж влекло к любому мужчине — он слышал о таком, хотя никогда прежде не сталкивался с подобными женщинами, — но то, что она хочет унизить свою кузину и причинить ей боль. Вот уж действительно — у кошки есть когти. На какое-то мгновение он почувствовал себя виноватым, что предает и Розу, и Анну, но с глаз долой — из сердца вон. И если уж кому-то придется его ласкать, то пусть это будет женщина, которую он никогда не сможет полюбить. Это не повредит его браку и не будет предательством по отношению к королеве. И, как всякий истинный донжуан, легко отыскав утешение, Фрэнсис приободрился и, улыбнувшись, произнес:

— В таком случае, если вы считаете, что я вас недостоин, мадам, я должен откланяться.

Она ответила весьма поспешно:

— Нет, нет. Я бы, пожалуй, еще поговорила с вами на эту тему.

— Тогда, может быть, продолжим разговор в вашей комнате, а то становится слишком холодно.

Она прижалась к нему и сказала:

— Следуйте за мной на достаточном расстоянии. Не забывайте, что я — любовница Его Светлости и не могу позволить, чтобы обо мне сплетничали.

Вспомнив их разговор с Бреретоном, он про себя усмехнулся, а вслух произнес:

— Я буду беречь вашу репутацию. Не забывайте, что я тоже заинтересован в том, чтобы сохранить тайну. Моя жена ждет ребенка.

Кошачье выражение промелькнуло в ее глазах.

— Безумно скучно иметь дело с мужчинами, которые рассуждают о своих женах и детях. Не трудитесь идти за мной, сэр Фрэнсис.

Она развернулась и удалилась, шелестя юбкой. Он чуть-чуть постоял, размышляя, что ему делать дальше, затем, рассеянно сорвав цветок, последовал за ней, прячась и стараясь не шуметь.

Она вошла во дворец через потайную боковую дверь и по каминной винтовой лестнице поднялась в коридор, в конце которого находились королевские покои. Фрэнсис, спрятавшись за гобеленом, наблюдал, как она прошла через украшенную резьбой дверь и скрылась из виду. Он бросился за ней и оказался у входа в переднюю. Когда он вошел, служанка, спящая у огня, встрепенулась, но, повертев головой секунду-другую, успокоилась. Дверь в спальню Мэдж была чуть приоткрыта, как бы приглашая его войти. Он крадучись подошел и легонько толкнул дверь, которая распахнулась настолько, что он смог протиснуться внутрь и закрыть ее за собой.

Мэдж, должно быть, разделась с головокружительной быстротой, ибо, когда Фрэнсис вошел, она уже лежала на кровати обнаженная и, казалось, крепко спала. Фрэнсис сразу заподозрил, что здесь что-то нечисто. Он не понял, как человек мог так быстро заснуть, но, приглядевшись, заметил, что Мэдж наблюдает за ним сквозь прищуренные веки. Так вот чего она хотела! Надеясь, что он правильно понял правила игры, Фрэнсис сбросил одежду и по-прежнему тихо, как мышка, скользнул к ней в кровать, лег на нее сверху и прикрыл ей рот рукой.

Когда он вошел в нее, она тут же открыла глаза, изобразив на лице удивление. Однако, отбиваясь изо всех сил, она все равно не могла скрыть, что это доставляет ей удовольствие. Мэдж оказалась самой страстной женщиной, которую Фрэнсис когда-либо знал, и он впал в странное восторженное состояние. Это было совершенно не похоже на его любовь к Розе, но в нем как бы проснулся другой человек, и этот его темный двойник был в экстазе.

Только под утро, когда их страсть улеглась, догорев дотла, ему стало тошно от стыда и раскаяния. Мысли о жене и ребенке настолько изводили его, что у него перехватывало дыхание. Он предал их обоих. Никогда больше он не прикоснется к Маргарет Шелтон. Но, даже думая так, Фрэнсис понимал, что он обманывает себя. Смутные желания, до сих пор дремавшие в нем, пробудились, и он знал, что, если понадобится, он последует за любовницей короля на край света ради удовольствия провести с ней хотя бы еще одну ночь.