Замужем за Черным Властелином, или Божественные каникулы

Кондрад

«Лицо», как, впрочем, и все части тела индивидуума, оказалось выряженным весьма оригинально. Лохматое нечто в куцых тряпках. Ярких, кричащих и вызывающих. Вроде бы обычная одежда охотников, но настолько режущая глаз, что любой зверь сбежит с криками ужаса, а особо нервные еще пробегут туда и обратно несколько раз… по охотнику.

Так вот, это «нечто» походило на пугало в скоморошьем одеянии. И меня больше всего поразило странное выражение его глаз: с одной стороны, тщательно скрываемые страх и неуверенность, переходящие чуть ли не в затравленность, с другой — упрямство и желание настоять на своем.

— Чем обязаны? — полюбопытствовал я, разглядывая неожиданного гостя и судорожно просчитывая, откуда он мог тут взяться.

— Я тебя люблю! — выпалил пришелец и вздохнул с та-аким облегченным видом…

— Хм, — осекся я, не зная, как отреагировать — то ли смеяться, то ли плакать. Мальчики мне признавались в любви впервые! Естественно, можно хорошенько двинуть наглецу в челюсть или вызвать на поединок и прикончить за дерзость, но… на это сборище косточек даже у меня рука не поднималась. На него же без слез не взглянешь! — Смело.

— Да как ты смеешь, щенок! — выпрыгнул вперед один из воинов, рассудивший, что мне по рангу с этим недоразумением сражаться за честь не положено.

Юноша ласково посмотрел моему защитнику в глаза и двумя пальцами спокойно отвел лезвие меча. Никодим оторопело уставился в голубые, ярко полыхнувшие очи гостя и… застыл.

— Извините, — мягко сказал пришелец, и лично я сразу почувствовал настоятельную потребность в ласке и нежности. — Я не представился. Бог.

— Опа! — вырвалось у меня, пока нехотя опускался на одно колено. — Приплыли!

— Ну что вы, не нужно! — подскочил ко мне юноша. — Илона мне этого не простит. Давайте без церемоний… по-семейному…

— Как?!! — У меня глаза на лоб полезли. В желудке образовался ком, и мне стало малость нехорошо. — А какое вы имеете отношение к нашей семье?

— Должен признаться, весьма отдаленное, можно сказать — шапочное знакомство, — приложив руку к сердцу, поклонился гость.

Меня отпустило.

Чудик украдкой показал глазами на русалку, занятую Денисом и детьми:

— Это мое первое задание.

— Хорошо, — кивнул я, ничего не понимая и тем не менее искренне радуясь неожиданной помощи в войне против своевольной русалки. — Как там моя жена?

— Скучает, бедняжка, — поделился бог. — Все делает нерегулярно: ест, спит. Ну и все остальное… тоже нерегулярно.

— «Все остальное» — это что? — решил все же уточнить. На всякий случай. А то случаи всякие бывают. Порву же виновника на государственный флаг Мургота, и рука не отсохнет. Там как раз на флаге извилистые фьорды изображены.

— Делами она занимается нерегулярно, — захлопал на меня наивными гляделками юноша. — А вы о чем подумали? Если об ЭТОМ, то зря. Там теперь с ней Севда живет, а она дама строгая и ничего лишнего днем не позволит.

Ой, мне впервые за много лет дурно! За моей женой приглядывает богиня любви, и это называется: «Не думай о рогах ты свысока, наступит время — сам поймешь… наверное…» Или как там правильно.

— Теперь о деле, — сжал мой локоть бог. — Илона поручила мне весьма щекотливое и ответственное задание. Для меня дело чести его выполнить. От вас требуется лишь не мешать и не раскрывать мое инкогнито. — Состроил умильные глазки маленького щенка. — Я тут как бы с неофициальным визитом…

— Да-да, конечно, — согласился, переваривая услышанное и соображая — это теперь хорошо или плохо? И кому как?

— Мы будем соблюдать конспирацию, — продолжал вещать странный бог, пока я разглядывал его крайне… гм, неконспиративный наряд. — Не хотелось бы стирать кому-то память… — Опять чистосердечный взгляд невинного младенца. — Я пока это плохо умею делать и могу чего-нибудь стереть дополнительно, — поделился со мной проблемой посланник.

— Да-да, разумеется, вы правы… — очумело кивал я в ответ.

— Видите ли, — продолжил череду признаний тощий юноша. — Я могу лишь заместить частичку памяти другими воспоминаниями, а поскольку я бог флирта и романтики, то… вы меня понимаете? — развел руками.

— Какой кошмар! — искренне сказал я, с ужасом представляя, ЧТО и КАК он может заменить. Выдавил: — Давайте обойдемся без лишних мучений подопытных!

— Как можно!!! — закатил очи бог. — Я против неоправданных мучений. Предпочитаю действовать любовью и лаской.

— Вот-вот, — впечатлился я, искоса рассматривая своих подопечных, исключая русалку мужеского пола. — Вот я и говорю — без пыток и насилия!

— Обкашляем! — заверил меня удивительный юноша. — Так насчет секретности мы с вами договорились?

— Я только «за», но ваш мм… костюм… не оставляет места тайне, — осторожно заметил я, давясь внутренним хохотом.

Бог тут же согласился, щелкнул пальцами и предстал весь в белом.

Наши ребята, углядев это чудо чудное, схватили за шкирку все еще плавающего где-то в фантазиях Дениса и с воплями:

— Чур меня, чур, Белая Рука! — дали ходу.

Они вихрем влетели в лагерь, за рекордное время собрали пожитки и дали ходу напролом сквозь березовую рощу, совершенно позабыв про другую мифическую Белую Руку, живущую там. Или, может, решили, что именно эта конкретная «рука» страшнее?

Пришлось ломиться за ними, проклиная суеверия и не выпуская из виду Дениса, висевшего на руках вояк белым лебедем, подстреленным в задницу. Поблизости коршуном вилась русалка, пытающаяся отобрать «свое». Рядом с арианэ скакали кикиморы-деточки и активно мешали процессу сближения, демонстрируя, что дети — это не всегда благо и частенько эти «цветочки» делают из родителей икебану.

Ведун, удивленно наблюдавший этот трагикомический исход, возглавлял экспедицию. Хилый паренек, оказавшийся богом, тащился сзади, на некотором отдалении, не отставая, но и не догоняя нашу зеленолицую от страха компанию.

Мои храбрые вояки настолько увлеклись переживаниями, что, начав по ходу дела заливать свое горе глотком-другим волшебного «успокоителя» из фляжек (благо досталась лишняя из запаса Путяти), очухались только тогда, когда перед ними встали три сомнительные помятые личности с пустыми стаканами и дрожащими руками, жестоко мающихся известной потребностью:

— М-мужики, дайте опохмелиться! — А в глазах жуткая тоска и дикая целеустремленность! — Будете добрыми, и земля вам воздаст белым пухом!

Спрашивается, какой мужчина не поймет другого в подобной ситуации?

Вот и мое храброе войско оделило страждущих одной фляжкой на всех и ринулось вперед с ускорением и криками:

— Белая Рука! Белая Рука!!!

Я, чуть задержавшись, услышал:

— Ты хучь че-то понял? — спросил один другого, прикладываясь к фляжке. — Буль-буль.

— Ты свои бульки уже вылакал, — заявил второй, жадными пальцами отбирая заветную емкость. — Странные оне… — И снова раздались заветные «буль-буль».

— Да не-е, — присосался к посудине третий. — Добрые! Гля, сами выкликали, чтобы опохмелки налить. Надо будет отблагодарить. Уважаю: братва с понятием.

Ведун при встрече с местными забулдыгами выглядел потрясенным. Лицо его вытянулось, руки мелко дрожали не хуже, чем у встреченных выпивох. Но когда местные пьяницы получили желаемое и отстали, благосклонно подбадриваемые сочувствующими из числа наших путешественников, старик оправился от шока и молча выдвинулся рысцой вперед указывать дорогу.

Тут ветер донес реплику распивающих подарок бражников в лаптях и льняных рубахах:

— Вот всегда так — Белая Рука, Белая Рука… Не понимаю, мужики, нешто мы такие страшные?! И чего нас пужаться?..

Я не выдержал и расхохотался. Действительно, «Белая Рука» — и белая и горячая. «Горячка белая» называется… вот уж не знал, что лешие тоже подвластны сему прискорбному недугу.

Вот и шли мы цепочкой за ведуном: впереди солдаты с Денисом на руках, как знаменем полка, потом арианэ, дети кикиморы, временно усыновленные заторможенным Денисом, и я. Замыкающим тащился бог, игриво скакавший с кочки на кочку, выбирая места посуше и почище. Естественно — он же в белом!

К обеду нас, уставших и еле волочащих ноги, нагнал этот шут гороховый и без долгих предисловий сунул арианэ букетик из болотных растений, а точнее — цикуты и болиголова, спев при этом милую песенку:

— Как ты красива сегодня-я-я!

Растрепанная потная русалка вытаращила на него громадные глазищи, взяла букет и… с размаху врезала им (в смысле букетом) ухажеру по морде. Не знаю, кто как, а я даже загордился нашей нечистью, дающей такой отпор божественной крови. Сильна русалка, ой сильна!

— Ты кто? — спросил рыжий Богуш, переводя дыхание и останавливаясь. — Паря, че те надо?

— Я — бог! — горделиво подбоченился юноша в бело-серо-зеленом.

— Какой бог? — развернулись на него все остальные.

— Люби-имый, — сообщил Никодим, нежно и мечтательно улыбаясь.

— Вы ему что внушили? — ужаснулся я.

— Не знаю, — рассеянно пожал худенькими плечами безымянный бог. — Кажется, спокойствие и любовь…

— И он теперь такой навсегда? — снова влез рыжий Богуш, пересилив наше восторженное отношение к богам. Да и на бога этот кузнечик походил ровно столько, сколько я — на оседланную корову.

— Кто ж его знает, — замялся юноша, резво почесываясь во всех местах от болиголова. — Может, когда отпустит…

— Юноша, — проникновенно начал я, но был бесцеремонно перебит.

— Меня Сухликом зовут, — признался божонок.

Торжество всеобщей тупости! Как можно поклоняться божеству с простым и незамысловатым именем Сухлик?! Чем там родители думали? Они б его еще Задохликом назвали или Сдыхликом. Бог Сдыхлик Бессмертный! Задохлик Очаровательный! Сухлик Кудрявый… нет, Прекрасный! — тоже мне мечта!..

— Сухлик, я вас очень прошу… нет, умоляю! — не нужно больше экспериментировать, — завел я выспренную речь, хотя больше всего на свете в этот момент грезил о лавке, вожжах и тощем заде. Испортил мне хорошего воина! Как я теперь должен это любвеобильное позорище изолировать? И где?..

— Да я… просто… Хотите, попробую еще раз? — опечалился юноша.

— Не надо! — твердо отказался я, уже не надеясь на успех предприятия. — Подождем…

— Твою мать! — вернулся отлучавшийся куда-то Браторад Гневливый. В голосе сквозило отчаяние.

— Сурово, дед! — хмыкнул я. — Что-то случилось?

— Тропинку болотом затянуло, — поведал старик, расстроенно стуча посохом. — Теперь пока другую найдешь…

— Не надо другую! — влез Сухлик. — Я проведу к святилищу короткой дорогой. Тут всего ничего идти.

Настало странное безудержное веселье. Как сказать… в общем, все долго и витиевато матерились. И было отчего! После непотребства, которое Сухлик сотворил с Никодимом, солдаты паренька откровенно побаивались и помощь от него принимать… гм, стеснялись… да и не хотели.

— Даю честное слово! — приосанился бог. — Никто не пострадает, а если что — то я вылечу!

Мужики его после данного сообщения чуть не побили. Не забыли еще «лечение» пострадавшего собрата. И побили бы, если б не побоялись связываться со страшным ведуном. Но это желание на красных и злых солдатских рожах горело ярким огнем. Успокоить жаждущих справедливости работников меча и секиры помогло только напоминание:

— Хлопцы, не будете щелкать клювом — заночуем уже в святилище!

Мысль о доме и нормальных кроватях окрылила всех. Парни по-военному быстро перекусили и с неимоверным ускорением припустили за хлюпиком в белом с зелеными пятнами от букета.

Чавк-чавк по болоту. Чавк-чавк… Ноги временами проваливаются по колено. В сапогах плюхается болотная жижа, и удовольствия прогулка совсем не добавляет. Чавк-чавк…

Не могу представить себе: как мои парни тащили меня на носилках? Они же местами под дополнительным весом должны были проваливаться почти по пояс?.. Жаль, что в течение двух последующих зим все один за одним полегли в боях. Остались лишь два человека, бессознательные свидетели тех событий. Или и впрямь в судьбе моих бойцов повинны лешие Белой Руки?..

Сухлик, хитрый жук, наплел всем три короба насчет острой необходимости присутствия рядом с ним арианэ и теперь неутомимо сыпал комплиментами в ее адрес.

— Какая ты гибкая! — польстил ей бог, когда русалка вовремя пригнулась от стрелы, пущенной из импровизированного детского лука, и макнула свою роскошную гриву прямо в лужу.

— Какая ты стройная! — неподдельно восхитился Сухлик, вытаскивая арианэ из колючих кустов, куда та совершенно нечаянно попала, пропустив самую примитивную детскую подножку. Малыши-кикиморы развлекались.

Милые детки с нами путешествуют! Просто загляденье!

Только с Денисом все еще непонятно. Как пребывал с утра в состоянии странного отупения, так и до сих пор там завис. По идее, не должен бы… или дело не в кикиморах, а тут налицо прямое вмешательство арианэ? То-то детишки на нее так сердятся! Одурманила папу!

— Какая же ты ловкая! — тем временем безмерно радовался юноша-бог, с умилением разглядывая, как славный мальчонка стащил у ближайшего воина кинжал из ножен и ткнул в мягкое место арианэ, слишком близко подобравшейся к Денису.

Мы с парнями только многозначительно улыбались. В самом деле, если этот бог-самоубийца хочет поменяться с Денисом — барабан на шею! Мы еще придадим ускорения и скажем спасибо ухажеру-благодетелю.

Нас выгуливали по болоту часа два, не более. Да и то… только по причине громадной детской любви к перепончатой тете.

К обеду новый проводник и впрямь нас вывел на место: мы достигли Аль-Темеш, священной кузни Рицесиуса.

Ведун чуть не присел. Он шепнул мне на ухо, что, по его подсчетам, мы срезали дорогу дня на два самое малое. И я ему охотно верю. Бог на то и бог, чтобы ходить потайными тропами.

Святилище состояло из двух зданий: кузни и храма. Здесь все работало на контрасте. Мощное, приземистое и темное строение кузни и хрупкое ажурное — храма. Темные глыбы камня — и белый невесомый ракушечник. Узкие бойницы — и красочные витражи. Одно из зданий врастало фундаментом в землю, второе рвалось ввысь золотом куполов. И храм, и окружающий святилище невысокий каменный забор густо увиты вечнозеленым плющом.

Перед нами предстал великий храм в окружении вековых елей и сосен.

Красиво.

Поодаль, немного левее, ближе к берегу озера прятались дощатые склады, дровяной сарай, баня и прочие службы. Чуть в сторонке от кузни, по правую руку — длинный кирпичный корпус общежития для монахов, кухонные строения и деревянный домик игумена. За кромкой деревьев просверкивал серебристый берег озера.

Мы застыли, благоговейно созерцая Аль-Темеш. Каждый из нас боялся сделать шаг первым и нарушить лесное очарование и тишину святого места.

И тут резвый Сухлик едва не испортил все дело. Этот малахольный галопом рванул через поляну и в открытые ворота прямиком в кузню. Дебил! Идиот! Кретин!!! Не в храм, не в приалтарные помещения! Непосвященный — в КУЗНЮ!!! И как подорвался, козлик горный… не перехватить!

— Куда?!! — вырвалось у меня со стоном.

— Что такое? — очнулся от сонной одури Денис, чем слегка обеспокоил русалку, тут же пристроившуюся рядом.

— Оу-у! Такое! — подавил я желание схватиться за голову и начать рвать волосы. — Этот сухостой на тоненьких ножках сейчас нам все дело запорет! Нас на колья из-за него подымут!

— Как так? Он же бог?.. — О, наконец-то. К деверю вернулись зачатки интеллекта.

Ободренная русалка придвинулась еще ближе.

— Он дебил!!! — убежденно ответил я, все-таки запуская руку в шевелюру. Простонал: — Нельзя туда входить! Никогда! Ни в эту кузню, ни в любую другую! Строго запрещено! Кузня только для кузнецов! Она всегда святилище! Всегда!!! Поймают внутри чужого — убьют!

— Почему?

Денис проявил любопытство, но упорно не замечал маневров русалки. Зато за этими маневрами пристально следила ребятня. Как только расстояние между обожаемым «папкой» и не менее «обожаемой» русалкой достигло критического, девчонка бросилась к первому и повесилась на шею, лягая худенькими ножками в царапинах в сторону «злой тети». Та действительно обозлилась, схлопотав грязной пяткой по скуле.

— Потому! — нервно отвечал ему я.

Просветил иномирянина:

— По святой заповеди, даже небесный свод бог-творец выковал за три дня в кузне вместе со звездами. Кузнечество — занятие сакральное, не для всех! Огонь в кузне издревле священен. Кузнецами становятся из поколения в поколение и сызмальства учатся поклонению огню. Оттого и в кузню, кроме кузнецов, никому хода нет. Ни постороннему мужчине, ни ребенку, ни женщине. Это древний неписаный закон! Нельзя оскорблять бога!

Арианэ получила от «детушек» оглушительный нокаут и отлетела в сторону. Первый раунд закончился победой малышни. Дети завопили:

— Ур-ра! — и на радостях поцеловались.

Я хладнокровно наблюдал за борьбой зла со злом, то бишь русалки с кикиморчатами, и совершенно не собирался вмешиваться. Ум волновала сейчас совсем другая проблема. Кое-что вспомнил и специально для Дениса сообщил:

— Даже слово «молодец» у нас происходит не от «молодой», а от «молоток»![12]

Ведун всячески поддакивал, тревожно приглядываясь ко входу в святилище. У бойцов и вовсе тряслись поджилки, и не стой я рядом — давно бы сбежали отсюда, побросав имущество. Все прекрасно знали: не приведи Рицесиус подобным кощунством прогневить кузнецов! Убьют — и будут в своем праве!

Я прибавил, поясняя неприятную ситуацию Денису с детишками:

— Мы рискуем нарваться на крупные неприятности. Хвост кобылы, чему, чему только этих сопляков на ихней горе учат?!

— Ты забыл, кто там сейчас? — хмыкнул Денис, бережно поправляя девочку и поворачивая поудобнее, чтобы ребенок с чистой совестью мог двинуть злую тетю заодно и по голове. — Подумай сам, чему Илона может научить? Только пакостям!

— Не клевещи на сестру! — Сердце при упоминании о любимой екнуло.

Мальчишка, до того мирно стоявший в сторонке, решил, что сестренке нужна моральная поддержка, и рванул на помощь, повиснув на Денисе сзади и прикрывая тыл.

— Мо-ой! — взвыла русалка и получила два пенделя. Деверь после ее вопля как-то сразу утух.

— Ты что же это, зараза хвостатая, делаешь! Зачем парня дурманишь?! — в милый разговор включился Браторад, поднимая резной деревянный жезл с окованным набалдашником для удара. Русалка зашипела. — Да я тебя…

В это время протяжно и тревожно замычала корова на лугу.

Договорить ведун не успел, потому что в это мгновение из кузни выскочил как наскипидаренный Сухлик и попытался спрятаться за нашими спинами.

Еще бы! Его жаждали приласкать клещами и кувалдами добрые дяди три локтя в плечах и четыре, а то и пять локтей росту, так же шустро выскочившие за ним!

Ух-х! Да рядом с ними я сам выглядел слабосильным подростком!

Выбежавшие дюжие мужики одеты были незамысловато — в заскорузлые льняные штаны и рубахи, выглядывающие из-под кожаных передников. Пасторальная картина, если бы кузнецы не смотрели зверем. Эти славные служители Рицесиуса с повязками на лбу излучали что угодно, кроме доброты и смирения. С глухим ропотом они рванули за святотатцем, громыхая подкованными сапогами с широкими голенищами.

Оный, прекрасно понимая, что если хоть чуточку промедлит — то наступит его смертный час, видимо, решил не дожидаться подобной участи и очень даже резво начал бегать вокруг нас, по пути отчаянно вереща и подтявкивая:

— Я не виноват! Это они! Я ни при чем! Я только пошел, куда послали!

У нас в свою очередь немедленно зачесались руки приложить эту су… этого гадского Сухлика.

— Кувалду не одолжите? — вежливо поинтересовался я у одного из мимо пробегавших мужиков-молотобойцев. — И рукавицы? Я верну, ей-богу, верну! Только вдолблю одну лишнюю сваю в святилище — и тотчас верну!

Тот посмотрел на меня с подозрением. И отмахнулся.

— Извини, брат, — произнес на ходу. — Я сейчас сам из него заготовку сделаю.

— Это не я! Это он меня послал! — в который раз вякнул божонок, наматывая сто пятый круг.

— Кто — он? — заозирались кузнецы.

— Он! — Палец юноши дрожал и каждый раз показывал на нового обвиняемого. На нас двинулись кузнецы с подмастерьями. Пришлось драться всем!

И пошла потеха!

Одно обидно: их было много, нас мало. И не помогли бы мне никакие воинские навыки, а ведуну особые умения — полегли бы мы там все до единого, если бы арианэ щедро не окатила драчунов ледяной водой.

— Не трогать мое! — завизжала русалка.

Оказывается, в пылу драки кто-то наступил Денису на ногу. И сейчас деверь изображал из себя аиста. Только дети для клювика были несколько великоваты.

— Не больно-то и хотелось! — отозвались запыхавшиеся жрецы, опуская рабочие инструменты и стягивая толстые кузнечные рукавицы. — Нам твой мужик с детьми и даром не нужен!

— Мужик — мой! — Арианэ встала в позу «руки в боки» и сощурилась. — А дети чужие!

— Тебе виднее, — демократично ответили мужики, посмеиваясь. — Хотя… похожи.

— Мое не трогать! — окончательно разозлилась русалка. — А то утоплю!

— Да-а? — засомневалась противоположная сторона, затыкая рукавицы за пояс. Инструменты-то поостыли — значит, рукавицы им без надобности.

— Точно, мужики, — снова очухался Денис. — Правду молвит! Лучше всего у нее получается метить соплями.

— Ф-фу-у! — отодвинулись те, поправляя грязные и потные рубахи. — Нам не надо, мы белье намедни стирали.

Интересно, их «намедни» какого года?..

— Парни, — проявил крайнюю заинтересованность Денис, облапанный детьми, держащими круговую оборону, — давайте жить дружно!

— С кем? — обалдели жрецы.

— Что «с кем»?.. — отвлекся от миротворческой линии деверь, бережно стаскивая с себя ребят.

— Жить с кем… дружно? — спросил один из подмастерьев, а остальные смутились.

По-моему, тут чувствуется тлетворное влияние нашего тощего божка, потому что раньше мы как-то не задумывались об этом аспекте отношений!

— Сами с собой! — обозлился Браторад, стукнув посохом.

Я вообще предпочитал не влезать и стоял молча, дожидаясь, когда смогу вступить в разговор, сейчас больше похожий на драку в песочнице. Видел такую в мире Илоны. Там два карапуза не могли поделить три совочка и по этому поводу расколошматили все, включая пластиковые ведерки и песочницу.

— Мы с собой не можем… — пропыхтели мужики и залились румянцем. — Мы братья!

— Да хоть сестры! — вышла из себя арианэ, которую упорно не подпускали к Денису.

— Не-э, — переглянулись богатыри. — Точно братья. Мы проверяли!

Я запечатал ладонью рот арианэ, норовившей спросить, каким образом это было выяснено, и явно намылившейся самой в том удостовериться. Лучезарно улыбнувшись дебелым служителям, через «не хочу» смиренно попросил:

— Нам необходимо, чтобы вы, братие, выковали для нас волшебную подкову, которая укротит горгулов. — Пояснил: — Люди в королевстве Лайе попали в беду… Мы заплатим…

Кузнецы слушали и кивали. Лица их прояснялись. Особенное просветление наступило на слове «заплатим». М-да-а-а, а говорят — божьи люди не выносят презренный металл. Наверно, и впрямь не выносят… из сокровищницы.

Торговались мы долго и энергично. Честно говоря, с самого начала, как рыцарь и проситель, я предложил назначить свою цену:

— Сколько вы хотите за работу?

Самый громадный из мужиков положил мне на плечо здоровенную лапищу и, нежно оскалившись, помахал перед моим носом указательным пальцем толщиной с молодую березку:

— Не торопись, паря, не ломай удовольствие.

И мы продолжили. В процесс торга уже включились все. Русалка подвизгивала меццо-сопрано и через равные промежутки кричала: «Грабеж средь бела дня!» Богуш и остальные кидали наземь шлемы, отскакивающие от камней, как мячики.

Мне так по ноге засандалило, что я взглядом пообещал им такую скидку устроить!

Мужики плевали на свои и чужие руки.

Браторад громогласно извещал всех: «Это богоугодное дело!» — и под шумок спускал цену. Никодим ходил вокруг всех и, заглядывая в глаза, спрашивал с наивной детской улыбкой: «Любимый?» В конце концов Денис пожалел страдальца и привел к Сухлику, сидевшему у стены и плетущему венок из ядовитого плюща:

— Вот он!

— Любимый? — ласково улыбнулся Никодим, доверчиво глядя на бога.

Сухлик поежился и кивнул.

— Ща как дам больно! — озверел внезапно очнувшийся от наваждения мужик и подбросил в руке пудовый топорик. — Чтоб над людьми не мудровал!

Ко всей прочей кутерьме прибавились: орущий фальцетом бог — одна штука; матерящийся басом Никодим с топором — две штуки. Итого, если бог любит троицу, то здесь был мат, топор и мужик. На ком стоило остановиться?

Мы уже почти договорились, остановившись на мешочке золотых монет, двух обозах продуктов, рюмашке крови арианэ и Дениса и паре старинных артефактов. Улыбаясь друг другу, собрались ударить по рукам, как тут из-под портика храма, который стоял немного в сторонке от кузни, вышла… Вышло… Вышел…

В общем, выползло нечто поперек себя шире, в коричневой рясе, подол которой небрежно подоткнут за пояс, и новых кожаных сандалиях на босу ногу.

Это нечто упоенно грызло (чавкало? топтало?) редкостное блюдо, такого я в своей жизни даже на состязании едоков не видел! В руках кубообразного лысенького толстяка красовалась здоровенная округлая буханка хлеба размером с хороший каравай, внутрь которой кто-то уложил пластами целый копченый окорок. Обжора оторвался от процесса поглощения, утер жирные губы могучей дланью и неожиданно высоким голосом заявил:

— НЕТ!!! Как келарь-проверяющий[13] сего святилища — запрещаю! Кузнецам не должно брать работу на стороне. Их священная обязанность — прислуживать Рицесиусу и никому другому!

Мы чуть не взвыли от досады. Я отвел его в сторонку и представился, объясняя ситуацию:

— Любезнейший, вы просто не представляете, как вы нас выручите, если просто закроете глаза на небольшое отступление от правил. — У меня даже зубы слиплись от источаемого меда.

Немного утешало — до того, что еще могло запросто слипнуться, еще очень далеко. Это у некоторых женщин ноги растут от коренных зубов, а у всех мужчин между челюстью и седалищем есть еще очень много интересных органов.

— Нет, — отрезала бочка с салом, громко чавкая и рыгая. Как ему это удавалось проделывать одновременно — тайна его бездонного организма.

— И тем не менее, как любимец вашего высокого покровителя, я бы посмел настаивать на своей ничтожной для вас просьбе. — Уверенность в успехе начала испаряться.

— Сколько? — Тролль в сутане оторвался от своего обгрызенного бутерброда и проявил заинтересованность.

Перед носом замаячили два пальца, большой и указательный, потирая друг друга в характерном жесте всех времен и народов.

У меня внутри поднялась та-акая волна раздражения и желание придушить эту ошибку природы! За жирные лоснящиеся щеки, свисающие плащом на то место, где у мужчины находится грудная клетка (так вот, у святоши там находилась подушка безопасности!), за семь подбородков, уложенных один на другой в хаотичном порядке… За пузо, распирающее засаленную рясу… Да мало ли за что! Чтоб было, в конце концов!

Начался новый виток торга. Но после нескольких минут разговора я понял: мы влипли капитально. Этот подлец требования, на которых мы сошлись с работниками кузни, удвоил! Нет, утроил!

Обнаглел, понимаете!!! Ему, в отличие от мастеровых святилища, людей понимающих, захотелось всего и сейчас, сразу! На лопате! А кузнецам, дескать, плати еще, отдельно! А не то… На меньшее это наглый мздоимец был никак не согласен!

У меня поднялась удушливая волна гнева, снося напрочь способность рассуждать здраво. Черного Властелина, короля четырех крупных стран, понесло:

— Да я таких… у себя в четырех королевствах если ловил — вешал!

Этот… эта… мерзость, гнилушка недобитая, заорал не своим голосом, пятясь и в свою очередь скрываясь за спинами молотобойцев:

— Как ты посмел! Взять его! Казнить! Никакой подковы ты, сын греха, в жизни не получишь, не будь я брат Хома!

Хома?! Хома?!! Я те дам и Хому, и Фому, и звездюлей, хомяк недоделанный!

Веселье пошло по второму кругу. Мы гонялись за лысым блюстителем порядка, а кузнецы для вида от нас отмахивались. Судя по тому, что довольно вяло, — этот святоша их тоже достал.

И бегали бы мы так до скончания века… или одного наглого лысенького монаха, которому пробежка, несомненно, шла на пользу, ибо он не только перестал жрать, но уже и стал хвататься за сердце (правда, я не совсем уверен, что там было именно сердце, — по моим сведениям, это все же скакала печень!), как развлечение кончилось.

Денис с ясными глазами и явными признаками вменяемости поймал меня за полу, одернул и невинно спросил:

— А почему бы нам не спросить у самого Рицесиуса? Пусть он примет решение, а мы ему обязательно подчинимся. Да, святые братья? — обвел глазами хмурых кузнецов.

Тем предложение Дениса откровенно понравилось. Они заткнули и уволокли «проверяющего келаря» в храм, строго-настрого заповедав нам оставаться снаружи, и устроили приготовления по вызову Верховного бога.

Мы переглядывались между собой.

— А если на их вызов вместо Рицесиуса придет Илона? — тихо спросил я Деньку. — Как думаешь, что дальше будет?

— Я только на это и надеюсь, — хихикая, ответил Денис. — Сестренка своих в беде никогда не бросает! А тому, кто бросит, та-а-ак наподдаст! Сказочно!

Я подумал — и с ним согласился. Действительно, обиженная, да еще и не за себя женщина — это катастрофа мирового значения. А моя жена — всемирного вдобавок!

Мы сгрудились у входа в храм, подслушивая в дверях. Но ду… му… су… Сухлик был бы не он, если бы и тут не подгадил! С воплем: «Гласность — норма жизни!» — этот моральный урод рванул к алтарю, внутрь. Добро бы вошел туда сам! Отходили бы кувалдами и кузнечными молотами добрые священники, а потом заодно и отпели бы… из общего милосердия. Но эта гадина… гад! — и нас туда непонятно как протащил! И меня, и Деньку, и арианэ!

С истошным поросячьим визгом: «Нечисть в храме — святотатство!» — довольный Хома устроил третий разбор полетов.

К счастью, он своим визгом всех утомил, а бега и беспредметные драки так надоели, что святые братья все сделали сами, без посторонней помощи. Сами келаря зажали в угол, сами «по репе настучали», как любит говорить Илона, и сами пасть ему грязной тряпкой заткнули. Чтоб не отсвечивал. Потому что уже началось явление.

Нет, БОГОЯВЛЕНИЕ!

Над алтарем разгорелся столб света, аж глазам стало больно. Пахнуло запахом роз, миррой и ладаном, потянуло прохладным ветерком, несущим запах степи и полыни, и…

На камне стояла Илона. Сонная, хорошенькая в своей полупрозрачной коротенькой ночной рубашке, с закрытыми спросонья глазами… Стояла и покачивалась. Тонкая лямочка упала с хрупкого плеча…

Не выдержав, я крикнул:

— Илона! — и потянулся к ней, едва не пролетев через алтарь.

Увы! Илона… она только казалась материальной. Моя рука прошла сквозь нее, словно через дым или туман. Я даже застонал от досады.

Как обидно! Так близко и так далеко!

Ну хотя бы поговорю с ней… Я обратился к жене:

— Любимая… — больше ничего сказать не успел.

Недорезанным подсвинком из угла выпрыгнул и заверещал упитанный Хома. Тряся брылями, как у породистого бульдога, брызгая ядовитой слюной на пару локтей во все стороны и подсвечивая нам двумя яркими «фонарями», любезно поставленными его сослуживцами, проверяющий твердо решил быть в центре событий.

К сожалению, пакостник как-то успел выплюнуть тряпку:

— Почему эта девка здесь вместо бога?! Что за произвол?

Еще повысил громкость:

— Святотатство!!!

Я с чистой совестью собрался настучать по маковке уже от себя лично, тем более все кузнецы были со мной полностью солидарны, но тут дело взяла в свои руки Илона.

Под взглядами верующих к ней подскочили мохнатые шарики с ручками и ножками, обычные прислужники Рицесиуса. Эти смешные комочки впихнули в руки полусонной Илоне, глазки которой все еще упорно не хотели разлепляться, кружку дымящегося кофе.

Ненаглядная повела носом и автоматически отхлебнула. Вокруг лица жены вместо опахал летали удивительные создания — белоснежные крылатые существа-весы с клювом. Не понял, а Форсет тут при чем? Или он с моей женой могуществом поделился?

— Илона, солнышко, проснись!

— Боброе дутро! — поздоровалась Илона, не открывая очей. Мило поправилась: — Ой, доброе утро! — Один глаз ее открылся.

Увидев меня, у нее сразу широко открылись оба! Причем шире некуда! Илона очаровательно улыбнулась, склоняя голову набок и невольно показывая нежную шею в обрамлении шелковистых локонов. Глаза любимой засияли тем особенным светом, которым светятся глаза влюбленной женщины:

— Кондра…

Ее перебила лысая паскуда, которую в детстве няня на землю головой вниз роняла. Регулярно. Пять раз за секунду! Отбойный молоток семье был надобен!

— Сгинь, девка, нам нужен Рицесиус! Не гневи бога!

Ну и баран! Идиот! Беспросветный! Даже кузнецы уже разобрались, что к чему, разглядев на шее благоверной заветный кадуцей. Но только не это ходячее недоразумение.

Оно вякнуло:

— Именем Рицесиуса, изыди, нечистая сила! — Келарь попытался облить Илону священным елеем. Конечно, никакого вреда он ей не нанес, разве можно облить маслом призрак? Но рассердил изрядно.

Илону немедленно перемкнуло:

— Я те щас изыду! — Бац! Кадуцеем по лысой маковке.

Хома свел глаза к носу, но устоял.

Илона нахмурилась и повторила маневр:

— Ах, нечистая! Ах, сила?!! — Бац! Бац! И бац! Для закрепления.

Жена потрясла уставшей рукой и с удовольствием посмотрела на вбитого по колено в землю толстяка.

— «Ваши трехдюймовые глазки…» — широко улыбнулась любимая, поигрывая кадуцеем, — будут моим самым большим достижением! — Надела кадуцей на шею обратно.

— Ты это… не шали! — неосторожно подал голос один из кузнецов. — Он монашеского звания!

— Кто-то следующий под раздачу? — делано удивилась Илона. Она сняла кадуцей и пошла гвоздить им правых и виноватых.

Вокруг раздавались вскрики.

— Ай! — единогласно выдохнули ушибленные кузнецы.

— Ага! — азартно огляделась Илона, поправляя на груди рубашку.

У меня началось неконтролируемое слюноотделение и уже скоро всем заметное возбуждение.

— Ой! — взвыл монашек, ушибленный голубоватой молнией.

— Ниче! — деловито ответила на это жена, сдувая дымок с кадуцея и кровожадно оглядывая громадное трясущееся поле деятельности.

Разгоряченная, раскрасневшаяся от разминки, любимая была так прекрасна! Волновали две вещи: на нее пялились посторонние мужчины, хоть и слегка ушибленные на головы, и мне скоро будет неудобно стоять, придется на штаны вешать шляпу.

— Н-не надо! Хватит! Мы все поняли! — заорали обитатели святилища. Больше всех надрывался монашек-келарь, потому как ему больше всех и доставалось. Замечу — вполне заслуженно!

— Еще кто-то хочет меня «девкой» и «нечистой силой» пообзывать?! Есть добровольцы?.. — воодушевленно спросила гневная Илона, подбоченясь и разбрызгивая вокруг себя мелкие молнии, сопровождаемые ударами грома и прочими божественными атрибутами.

Мохнатые слуги Рицесиуса, оседлавшие крылатые весы, воспарили над алтарем и показали всем мухобойки.

— Н-нет… — промычали потрясенные в прямом и переносном смысле кузнецы. Келарь закатил глаза, искусно изображая павшего в неравной схватке с новой богиней.

— Так, дорогие, — уверенно помахивая кадуцеем на манер полицейской дубинки, заявила Илона. — Будет или по-плохому, или по-нашему!

Я подумал: «Что, впрочем, одно и то же…»[14]

— Слушай сюда, лопоухие!

Кузнецы поразевали рты от удивления. Хм, узнаю свою жену!

— Говорю один раз и дважды для глухих и тупоумных повторять не буду! Если тут кто-то дятел, то пусть засунет клюв в свое дупло и не отсвечивает! Я — законная заместитель Верховного бога, пока он отправился по делам! Вот символ моей власти! — Мелькнул кадуцей.

Монахи и служители святилища покорно упали на одно колено и склонили головы. Затем смиренно поднялись, не поднимая взгляда.

— Сейчас вы выйдете отсюда на цыпочках и дадите мне возможность поговорить с божьими посланниками! — Илона кивнула в нашу сторону. — А потом… — Она злорадно потерла руки, отчего недавно очнувшемуся келарю немедленно поплохело и он снова закатил глазки, сползая на пол. Притворщик! — Потом я с вами, братие, немного потолкую! По существу! Потому что некое существо существенно мне нагадило и по идее уже должно минут пять как перестать существовать! Однокоренные слова я употребляю для легкости запоминания!

Шатию-братию как метлой вымело! Один миг — и остались мы с Денькой. Я получил приветствие от любимой, правда, несколько не то, на которое рассчитывал.

— А теперь скажи, разлюбезный супруг… — игнорируя притихшую арианэ и скрежеща зубами, напала на меня разгневанная жена, супружеские права на которую я уже больше недели не могу реализовать. — Объясни-ка мне, какая нелегкая понесла тебя с Денькой на болота!

Пришлось рассказать, коротко и понятно.

— Подкова, говоришь… Интер-ресно… — задумчиво переспросила жена. Почесала кадуцеем нос.

Так и потянуло его поцеловать! Нос, разумеется, кадуцей мне и даром не сдался! Его, скорей всего, и так уже кто ни попадя обслюнявил, да и после потной лысой макушки не мыли.

Жена села в позу лотоса, демонстрируя смешные мохнатые тапочки и округлые коленки, которые так хотелось погладить. К ней подлетели служители богини любви и начали шептать в оба уха. Илона вскинулась и отрезала:

— Эта сволочь оскорбила И. О. верховного бога, попыталась угробить моего мужа и брата — и вы предлагаете дать его вам на посылки, стрелы выдергивать?! А вот не будет этого! Слишком жирно!

В это время тело Илоны начало потихоньку истончаться.

Денис указал ей:

— Илонка, ты исчезаешь!

Та сразу среагировала:

— Зовите этих красавцев!

Те чинно влились в храм без единого звука.

— Слушайте внимательно, убогие! — громогласно изъявила священную волю Илона. Указала на нас пальцем. — Вы всеми силами поможете этим людям! Не только безвозмездно выкуете в святилище горгулью подкову, но также дадите проводников и поможете как можно скорее выйти из болот. Понятно?

— Понятно! — единогласно отозвалась паства.

— Где тот ваш… Хома? — капризно спросила Илона.

Монах не отклинулся. Жена повела кадуцеем — и жертву немедленно притащили к алтарю поближе. Монашек бился как припадочный и упирался обеими ногами.

— Денежку уважаешь и покушать в тепле любишь, да, командир? — вкрадчиво поинтересовалась Илона. — Везде лезешь поперед батьки в пекло, а совесть и особую связь с богом давно потерял, да? — И ласковый взгляд, от которого хочется залезть под стол. — Хорошо, я помогу тебе, Мидас обожравшийся… — злобной гадюкой прошипела она. Громко объявила: — С этого дня начнешь вести перепись населения!

Монашек было воспрял духом. Глазки заблестели, щечки загорелись, на лице — райское блаженство… Видимо, при мысли о придорожных тавернах и кабаках, многочисленных взятках, богатых вспомоществованиях и полной бесконтрольности.

— Да не обычного, — опустила его жена с небес на землю, — а волшебного! Чтобы пересчитал и учел поименно каждую — слышишь, каждую! — кикимору, горгулью и горгула. Нашел и записал данные на каждого лешего и домового! — Постучала в задумчивости пальцем по нижней губе. — И кого я тут еще не называла? О! Арианэ, уборов, Белую Руку, маньяков, ырок, укрутов… и прочих! Всех!

Хома сбледнул.

— И попробуй хоть кого-то пропустить! — добила злосчастного проверяющего разъяренная И. О. верховного бога. Посулила: — Ежели я тебя, ненасытная утроба, в том заподозрю — будешь считать и переписывать каждый раз заново! И у каждого интересоваться, как зовут его маму с папой до седьмого колена, и спрашивать удостоверение морды!

Бедолага упал в настоящий обморок.

— Все слышали? — резко переспросила жена.

Присутствующие, кроме нас с Денькой, пали на колено, удостоверяя: они слышали божью волю.

— Все вон, кроме них! — Илона повторно разогнала трясущихся зевак. Ее тело уже виднелось тонкой дымкой — видимо, любимую затягивало обратно.

Словно покорное стадо, кузнецы вышли из алтарной комнаты, забирая с собой наказанного Хому. Тот, подвывая, все пытался толкнуть речь в свое оправдание. Его жалобные стенания единодушно игнорировали.

— Слуш внимательно! — заторопилась Илона, сильно нервничая и проглатывая окончания. — У меня есть зервизбдун… — Взмахнула рукой. — Короч, неважно. Я не слышу, но могу тебя увидеть. Если напишешь покрупнее — мне будет понятно, я смогу прочесть и помочь вам как-то. Понял?

Я молча кивнул.

— А ты, выдра перепончатая, тронешь моего брата — располосую на веревочки и шарфик свяжу Хоме в странствия! Усекла, инстинктом ушибленная?

Русалка нахмурилась, но промолчала, выбежав наружу. Илона снова повернулась ко мне:

— И помни! Я вас обоих очень лю… — Жена исчезла.

Мы остались в храме вдвоем с Денькой. Когда вышли — заметили: наступил вечер. Солнце клонилось к западу, поливая землю рубиновыми лучами.

У храма выл, отчаянно цепляясь за выступающие камни фундамента, удрученный Хома. Слезные жалобы и закатанная истерика взяточнику не помогли: с тощим мешком, с продуктами и куцым одеялом-скаткой добросовестные кузнецы, славные божьи люди, раскачали келаря за руки за ноги и с треском кустов выкинули в сторону леса. Бородатый игумен погрозил на прощанье келарю увесистыми клещами.

Вскоре наступила тишина. Завывания на дороге затихли.

— Завтра с утра куем подкову, — пророкотал главный кузнец.

Нас отвели в общежитие для паломников. С усталым вздохом смежив веки, я прикорнул на лавке рядом с Денисом. Арианэ надежно пас Сухлик, и это примиряло с его существованием…