Запах снега

Глава 7

32-й день месяца Старухи.

Хутор у Фурки

Тяжести Дженни не чувствовала. Сверху ерзало большое и темное тело. Умом Дженни понимала, что ей тяжело, больно, что расстегнутая пряжка снова в кровь раздирает живот, — но ничего этого не чувствовала. Только загнанное мужское дыхание с перегаром крепкого «кузнечного» пива слабо тревожило ноздри. От запаха сжимался желудок. Голод — вот что умирает последним.

Столяр зарычал от наслаждения, закинул лысеющую голову. Еще пара мощных толчков, — вытянулся, переводя дух.

В комнате было полутемно. Узкое окошко забито доской, лишь на подоконнике теплится огонек дешевой коптящей свечи.

В тишине слышалось поскрипывание нещадно расшатанного стола и частое хриплое дыхание. Дженни казалось, что Столяр дышит ей в висок уже пятые сутки. Такого никак не могло быть, — уходил жрать и спать, уступал тело девушки дружкам, — вначале они еще спорили из-за очереди. Но Дженни казалось, что он никогда не слазил со стола. С неё не слазил.

Дженни размышляла о том, что этого тоже никак не может быть. Он всего лишь человек. Они должны уставать. Он простой человек. На окраине Кэкстона держит маленькую мастерскую. Жена и двое детей — мальчик и девочка. Он не демон. Просто очень сильный и очень похотливый мужчина.

Медленно подыхающему существу, намертво привязанному к столу, с заткнутым ртом и раздробленными пальцами, остается только размышлять.

Дженни вспоминала тот день, когда впервые поняла, что нравится мужчинам. Еще дома, на дедовом хуторе. Возчики тогда приехали за воском. Один, пожилой, мельком глянул на девчушку и улыбнулся.

В мире полным полно демонов и богов. Первым редко есть до тебя дело, вторые высокомерны и бессильны. И те, и другие далеко. А мужчины всегда рядом. Хотят. Всегда хотят. Ущипнуть, потискать, глянуть на грудь. Завалить на сено, на топчан, ковер, на сырую землю. Нагнуть или поставить на колени. Мужчин слишком много, чтобы уберечься от них…

…-Продолжим, моя красавица? — прохрипел Столяр, целуя-кусая в шею и ухо. Разодранные мочки, серьги из ушей пленницы выдрали первым делом, уже не реагировали на грубые ласки. По сути, Дженни уже умерла.

Столяр сплюнул комочек запекшейся крови и со сладким стоном вжался бедрами. Стол заскрипел громче…

Дженни отдали наставнику, когда девочке исполнилось четырнадцать. На хуторе у молчаливой сироты будущего вовсе не было. Бабушка болела, с пчелами дед без труда управлялся и сам. Трясясь на повозке, увозящей по бесконечному тракту к Тинтаджу, девушка-подросток знала, что в столице придется тяжко. Украдкой сосала соты с родной пасеки, и смотрела в спину будущему наставнику. Дед дал пожилому колдуну четыре «короны» и шесть бочонков меда. Просил учить без снисхождения. Колдун обещал. Он был солидный, степенный, с белой бородой, заплетенной в короткую косу. Дженни знала, что будет с ним спать.

…Столяр снова вошел в раж, — хрипел громче, мозолистые руки вцепились в покрытые кровоподтеками груди девушки. Кто-то в соседней комнате сонно выругался. Столяр лишь крепче стиснул жертву. Свисающий с шеи массивный медный крест-решетка бил Дженни по лицу, — девушке хватило сил прикрыть глаза…

Тогда в Тинтадже, пошло не так уж плохо. Учитель оказался достаточно снисходителен. Его толстуха-служанка зла на Дженни не таила, была даже рада уступить место в хозяйской постели пришлой полунемой девчонке. Старый колдун особого удовольствия опытной женщине принести не мог. Впрочем, и слишком гадко с наставником не было. Дженни делала то, что ему хотелось, потихоньку набиралась опыта и в постели, и в ремесле. Особых успехов девчонке из глуши было не добиться. Способности к магии у Дженни были средние. Правда, у наставника они оказались еще скромнее, — девушка теперь могла сравнивать, — все-таки в Ведовском Тупике жила. Но старику и двух десятков заклятий хватало, чтобы хорошо кушать, новые плащи носить, да иной раз в бордель захаживать. Даром что половина его колдовского умения в пустых фокусах заключалась…

— Красивая ты… медовая, — прохрипел Столяр. — У, тварь глазастая! Выродка дарковская. Давай еще, давай! — лапы упирались в колени девушки, силились развести их пошире. Запамятовал самец, как сам за щиколотки к ножкам стола прикручивал.

Бывали в Ведовском Тупике у Дженни и свои клиенты-заказчики. Девчушки, что к старику стеснялись ходить, да и взрослые женщины захаживали. Оказалось, что и вынужденная немота Дженни ощутимую пользу может приносить. Чаще ходили за приворотами и прочими глупостями. Ну и бабьему здоровью молодая ведунья помогала. В любовных делах, да и в телесных, магии лишь капля требовалась. За сложные проблемы Дженни не бралась, потому заработала репутацию ведуньи честной, хотя и не великого ума. Да что такое честность в Ведовском Тупике?

Жил тот уголок Тинтаджа своей жизнью. Чужие заглядывали лишь по делу. Разбои, грабежи и прочая политика стороной Тупик обходили. Плати налог, зарабатывай, и не высовывайся.

Так и жили. Наставник поднапрягся, дом возле Воинских ворот купил. Сдавал под постой, благо двор просторный и место проходное. Воспитаннице не докучал, изредка по старой памяти постель делили, — здоровье у мага уже не то стало. Дженни между тем восемнадцать исполнилось, пора было о будущем задуматься. Только не бывает у лесных ублюдков никакого будущего. Знала об этом Дженни, на замужество не рассчитывала. Не трогают, и хорошо. Нравы в столице свободные, спасибо королю.

Собой Дженни была недурна. Стройная, с хорошей фигурой, карими, отливающими зеленью глазами. И волосы хороши — густые, иссиня-черные. Тут чуть-чуть магия помогла. Знала ведунья к кому по знакомству обратиться, серебра в меру взяли. Будь проклят тот день, когда красивой возомнилось быть…

Столяр сполз, отдуваясь, сел на краю стола. Еще не все, — жадно водил широкой ладонью по влажному истерзанному телу. Глотнул пива, — Дженни знала, что мучитель в пойло настой сории добавляет, оттого и не падает отросток вонючий.

— Кто ж тебя, такую тварь гладкую, зачал? — пробормотал мужчина, утирая пот. — Кто нам на искушение вас, скоге проклятых, подсовывает? Молчишь, ведьма? Что ж мне с тобой еще учудить? Ну-ка, скажи?

Сказать Дженни ничего не могла. Да и нужды не было. Клясться, что не скоге — глупо. А что в конце сделают — понятно. Случайную попутчицу давно уже за дом к ручью сволокли. Повезло ей, тощенькая — пропустили по разу да и удавили. Скоро черед Дженни придет. Через два дня смена у «крестовых». То-то Столяр насытиться спешит.

Несчастлив был тот день, когда Дженни решила родной хутор проведать. Уже год усадьба пустой стояла, не пережил дед с новой работницей долгую зиму. Соседи считали — горные волки за частокол пробились. Да кто ж его знает, на хутор только весной глянуть решились. Двинулась Дженни с обозом, — без погребенья единственных родственников нехорошо оставлять. Только оказалось, что у самой Фурки новая застава стоит, да по новым законам судит. Глупо жизнь кончилась, — просто стащили с повозки да увели. Никто за двух случайных попутчиц не вступился, а сама Дженни на людях отбиваться магией не решилась.

Никем родилась, никем и сдохнешь…

— Давай-ка в пасть, — нашептывал Столяр, поглаживал по волосам. — Сладко мне тебя, гнилозубую, иметь. Ох, сладко, — сжал волосы, на кулак намотал. Волнистая густота была грязной, загаженной, но все равно упырю нравилось. Склонился, принюхиваясь, — Дженни смотрела из-под ресниц. — Согласна, а? В ротик? Тебе ж только дай. Обольстительницы вы, скоге. Искусительницы проклятые. Давай удила вставлю. Потом водички хлебнешь.

Дженни знала, что не обманет. Вольет после забавы ковшик, чтобы не сдохла раньше времени. Это попутчицу удавили милосердно, а скоге сесть на кол предстоит.

Столяр побряцал, забавляясь, «удилами». Выточил сам, искусник, из куска томленого дуба, да еще костяшками снабдил. Не разгрызть игрушку. Первые дни Дженни рот не поганили, зубов опасались. Потом придумал, мастер. Захлебывалась, задыхалась пленница мужской мерзостью. Все «крестовые» попробовали, похохотали, а этот никак не наиграется.

— Нравится, а? — постукивал-ласкал темными деревяшками, — по лицу, по веревкам кляпа. Льнул как к любовнице, грудью наваливался, лапы по полумертвому телу скользили. — Ты глянь, скоге, глянь. Ты такое любишь, я знаю. За все расплатишься, отродье лесное…

Дженни не смотрела. И так знала, и игрушку, и то, что ума лишился адепт Светлого. Теперь уж никакими снадобьями и ворожбой его не отрезвишь. Скоро дружки опомнятся, сами безумца прирежут. Только не увидеть этого.

Умереть бы прямо сейчас.

— Тварь, тварь, — шепчет сладострастник, трется, в шею лижет. Вздрагивает нетерпеливо большое тело. Дженни тоже вздрогнула, — тяжелый крест-решетка по руке, к крышке стола привязанной, стукнул, прямо по раздробленным пальцам. Боль.

— А, не терпится тебе⁈ — навалился сильнее. — Сейчас…

Левую ладонь терзала тупая боль. Сильно зацепил знак нового бога, — дернул как крюком, — даром что разбитая ладонь сплошь бечевкой опутана.

Упырь-человек возился, готовя «удила». Помнил — рот пленнице свободным ни на миг нельзя оставлять. Дженни следила, кося глазами.

— Не хочешь? Упрямая, — Столяр захихикал. Сумасшедший великовозрастный мальчишка-шалун с торчащим из развязанных штанов членом.

Дженни умоляюще замычала, попыталась двинуть головой, — что-то получилось. Он нагнулся:

— Ерзаешь? Хорошо живучей скоге быть? Нравится под мужчинами валяться?

Дженни пыталась заплакать, — нравятся упырю-человеку слезы. Еще бы мгновение выиграть.

Ведь мелькнула надежда. Показалось, ослабла бечева на левой руке. Может такое быть? За четыре дня от былой ведуньи одни кости остались, да грязное мочало на голове. Воители с дарками ей пальцы дробили тщательно, да и когда кисти стягивали, бечевы не жалели. Но тонкая она, бечева, тонкая! Шевелились пальцы бескостные, ослабляли потихоньку путы.

Учуял волненье, нагнулся еще ниже, жадно в лицо вгляделся:

— Подыхать никак собралась? Обожди, обожди!

Взгромоздился верхом, придерживая одной рукой кляп, другой приготовил «удила»:

— Ну-ка…

Дженни, не надеясь, скрестила то, что раньше пальцами было.

«Слабость тебе»!

Кляп изо рта пленницы Столяр уже потянул, да неловко. Отяжелевшая рука выронила «удила».

Еще не поняв, потянулся за игрушкой:

— Вот, демон тебя возьми…

Дженни вытолкнула распухшим языком кляп, изо всех сил сложила пальцы в знак:

— Спи!

Видно, ничего в теле не осталось, кроме родной Силы Леса, что четыре дня в заточении мучилась, выхода найти не могла. Сильна в этот миг Дженни стала.

Закрылись изумленные глаза Столяра, повалился на пленницу, словно в очередной раз облизать хотел.

Дженни лежала под ним, слушала похрапывание. Спит. Как такому поверить? Язык ведьмы в рот возвращаться не желал, — торчал между губ лопнувших, толстый, бесчувственный. И как заклятье выговорить смогла? Силы чудом хватило, — это потому что Лес рядом. Ведь одним себя утешить могла — когда все кончится, под деревьями в покое лежать останешься.

Нет! Сейчас и думать не смей.

Такой осторожной Дженни еще никогда не была. Виток за витком пальцы освобождались от бечевы. С веревкой, что руку к столу притягивала, справилась легче. Расходовала Силу по капельке, наставник и тот серебро щедрее тратил. После веревки сплоховала, — рук и ног попросту не было, — тяжесть их, и та не чувствовалась. От неловкого движения, подправленного Силой, упырь-человек соскользнул со стола с грохотом и стуком. Сам похрапывать не перестал, но из соседней комнаты со злобой сказали:

— Да хватит уже! До крови сотрешься.

Дженни вытянула руку в темноту, — можно ли заклинать култышкой?

«Спите! Спите! Спите!»

Шептала или лишь язык вздрагивал?

Тишина.

Столяр свалился хорошо, грудью на лавку. Ножны, висящие на боку, сами подставились. Дотянулась, даже тратить Силу не пришлось. Воинственные они, «крестовые», даже на бабу с двумя клинками залазят.

Дженни срезала веревку с правой руки и успела освободить одну ногу, когда вернулась боль…

Резала «крестовых» и слезы капали. Боль в бедрах и между ними еще можно было перетерпеть, но руки терзало так, что отрубить впору. Сейчас Силу тратить было неразумно. Дженни приставляла двумя ладонями кинжал к горлу спящего, — не за рукоять, лишь за плоское лезвие удержать могла, — наваливалась на рукоять животом. Хлюпало, — хрипел спящий, и переставал спящим быть. От всех четверых одинаково пахло — потом, пивом и едой обильной. Дженни сама начала хрипеть от нетерпения. Проснулся лишь один, глаза успел раскрыть, и «Скоге!» выдохнуть. Подавился хлынувшей кровью.

— Я не скоге! — пробормотала Дженни, скаля черные зубы. Оставив кинжал в горле издохшего, поползла обратно к столу, к Столяру.

Спал.

Дженни, ковыляя, отыскала четыре подходящих клинка, — нашептала, вкладывая Силу в сталь щедро, уже не экономя. Осторожно перевернула упыря, прибила клинками рукава и штанины к дощатому полу. Теперь свечи. Пришлось отыскивать еще одну. Подстегнутые Силой свечи горели ярко, — воск капал в раскрытый рот мужчины, — Столяр морщился, но проснуться уже был не в силах.

Девушка добрела до дверей. Дом стоял в отдалении от Фурки, — только дорогу и видно. Серел рассвет. Было холодно, — ковыляя по изморози, Дженни порадовалась, что еще может испытывать что-то кроме боли. Раскачивались близкие лапы елей. Ведьма с трудом избежала искушения немедля проклясть город и людей. Позже. Пока нужна Сила — глаза прохожим отвести. Дженни обошла ограду, дом вместе с конюшней, — лошади зафыркали, — и вернулась в тепло.

Столяр тяжело дышал, над его ртом вырос белесый нарост воска. Дженни сняла свечи. Пробормотала заклятье. Все, дальше можно и без Силы справиться. Выбрала нож. Штаны упыря уже развязанными были, оставался пустяк.

Кровь едва сочилась, — это хорошо, — протянет долго. Дженни бросила нож и разбудила упыря.

Он бился почти беззвучно, — лишь каблуки сапог колотили о пол. Замирал безмолвный, растянутый, но все понимающий. Смотрел. Снова бился. Иногда из вскрытого паха брызгала тонкая струйка крови.

Дженни потратила остатки Силы на себя. Боль в правой ладони чуть притупилась. Ведьма долго пила из ведра, потом упала за стол, опустила лицо в миску, набила рот холодными жирными бобами. С трудом жуя, пододвинула локтями кувшин с остатками пива и краюху хлеба. У бобов и пива вкуса не было, хлеба вообще откусить не удалось. Дженни заставила себя еще глотнуть пива.

У Столяра глаза вылезали из орбит, — сознания он не потеряет до самого конца.

— Я не скоге, — объяснила Дженни упырю-человеку, пытаясь жевать бобы. — Это мой отец был из скоге. А мать — Дженни Зеленые Зубы. Тебе это интересно, а, Столяр?