Записки Клуба Лазаря

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Больница никогда не спит — всегда какой-нибудь несчастный будет кричать в темной палате или привезут пациента, которому понадобилась срочная помощь. И все же по ночам здесь намного спокойнее. Прошло довольно много времени с тех пор, как я в последний раз дежурил в ночную смену, — обучающие хирурги, как правило, были избавлены от этой обязанности. Помимо дежурного врача, ночную смену должны были нести и сестры, которые в последнее время оказались под присмотром Флоренс и теперь учились не спать на посту. Но даже с наступлением ночи я не испытывал в этом месте дискомфорта. Только ночью я мог сосредоточиться на бумажной работе, не опасаясь, что мне помешают, и только в сумеречные часы мог уделить время дневнику, который в последнее время успокаивал меня. Он позволял в некотором роде упорядочить мысли, путавшиеся в голове после невероятных событий. В последнее время они случались со мной с завидной регулярностью, как прием пищи за завтраком и обедом. Тот вечер не должен был стать исключением. Я просидел за столом около двух часов и уже собирался покинуть кабинет, как вдруг мое внимание привлек шум в смотровой. Кроме меня, только Уильям и еще несколько хирургов могли заходить туда, но, учитывая позднее время, я не думал, что это был кто-то из них.

Зайдя в анатомический театр, я слегка приоткрыл дверь, но увидел лишь темную комнату и ведущую во двор дверь черного хода. В комнату проникал слабый свет от газового фонаря на улице, и я понял, что дверь была открыта. Мне не хотелось встречаться с возможным злоумышленником в замкнутом помещении или во дворе, поэтому я вышел из анатомического театра и направился к главному входу, по пути заглянув в свой кабинет и взяв из ящика стола револьвер. Мне даже не пришло в голову оповестить о моих сомнениях сторожа у ворот — он наверняка уже спал в своем кресле, поставив ноги на печку.

Я вышел на улицу, свернул налево и быстрым шагом направился вдоль здания больницы. На углу я остановился и посмотрел на улицу, проходящую позади здания и ведущую к воротам во дворе, которые были открыты. Около них стояла двуколка с запряженной в нее лошадью. Кучера нигде не было видно. Затем появилась фигура, согнувшаяся под тяжестью предмета, напоминавшего холщовый мешок, который свисал с плеча незнакомца. Мужчина бесцеремонно забросил мешок в двуколку и выпрямился. Даже издали при слабом свете уличных фонарей я тут же узнал Уильяма. Он, поправив что-то в задней части экипажа, прошел в ворота и исчез. Я обрадовался, что это оказались не мои недавние гости, однако поведение Уильяма заинтриговало меня. Я свернул за угол и направился к экипажу. Когда я подошел поближе, Уильям снова появился. Он закрывал ворота, стоя ко мне спиной и не замечал моего присутствия до тех пор, пока не повернулся. К тому времени я уже стоял около двуколки.

От удивления Уильям раскрыл рот.

— Доктор Филиппс! Господи, ну и напугали же вы меня!

— Решил поработать сверхурочно, Уильям?

Он бросил виноватый взгляд в сторону экипажа, словно раздумывая над ответом.

— Видите ли, сэр, я тут собрал кое-какой мусор. Давно хотел убраться, но все не мог найти подходящий транспорт. — Он указал в сторону двуколки: — А вот сегодня решил воспользоваться случаем.

— Да, действительно удобный случай. Ты ведь никогда не упустишь своего, верно, Уильям? — Он побледнел, я не стал ждать его ответа и сосредоточил внимание на предмете, который наверняка был какой-нибудь контрабандой. Лишь в этот момент я понял, что он тащил не мешок, а нечто завернутое в холстину. Я отдернул край и увидел человеческие ступни.

— Что за черт?..

— Это просто… излишки наших запасов, — пробормотал Уильям.

Я снял холстину и увидел все тело. Оно принадлежало недавно умершей женщине средних лет.

— С каких это пор, — бросил я, — у нас появились лишние тела? Особенно такие свежие, как это? На вскрытии я разбираю трупы до последней косточки, а ты по ночам вывозишь тела из больницы.

Уильям в тревоге оглядывался по сторонам. Он, без сомнения, боялся, что кто-то услышит мои сердитые крики, но мне было уже все равно.

— Как давно ты этим занимаешься?

Он виновато ссутулил плечи, как мальчишка, попавшийся за воровством яблок.

— Точно сказать не могу… но уже давно. Только знаете, доктор, их было не много. Может, с дюжину или около того.

— Дюжина! Господи, так это из-за твоего воровства у нас постоянно не хватало трупов! Куда ты собираешься везти тело?

— К… клиенту.

— Значит, ты теперь занимаешься торговлей?

— Я же не постоянно этим занимаюсь. Так, время от времени.

Я хотел ударить старого вора, но вместо этого стал заворачивать тело в холстину.

— Кто этот… твой клиент?

— Не знаю… какой-то мужчина, мы встретились в пабе. Поговорили, а когда он узнал, чем я занимаюсь, то пообещал подкидывать мне иногда работенку. Больше я его не видел. Он сообщает хозяину бара, когда ему нужно тело, и я забираю его из морга, а затем отвожу в старую рыбацкую хижину в Миллволле, беру оставленные для меня деньги и ухожу. И не задаю никаких вопросов.

— Значит, ты не спрашивал, зачем ему понадобились тела?

Уильям покачал головой.

Его ответ не удовлетворил меня, но я начал постепенно успокаиваться.

— Ради Бога, отнеси ее назад. Пора прикрыть эту лавочку.

Он вытащил из двуколки завернутый в холстину труп, но остановился, когда я схватил его за руку.

— Подожди. Оставь ее. Ты отвезешь тело, как и собирался, только я поеду с тобой.

— Но…

— Никаких «но». Поехали, иначе сдам тебя в полицию за воровство трупов.

Уильям замолчал, проверил, хорошо ли уложен груз, и взобрался на козлы. Вскоре я присоединился к нему. Кнут засвистел, и мы покатили по улицам Лондона, как пара ночных гробовщиков, управляющих импровизированным катафалком.

Полчаса спустя мы оказались на Собачьем острове. Поначалу я с замиранием сердца ожидал, что мы направимся к верфи Рассела, однако, не доезжая дотуда, свернули на Ферри-роуд и по изрытой колдобинами дороге поехали к берегу реки.

— Вон та хижина! — сказал Уильям. За все путешествие он не проронил ни слова и лишь теперь решил нарушить молчание.

— Хорошо. Тогда я сойду здесь. Доставь тело, как обычно, и уезжай.

— Но, сэр, здесь опасно ходить одному среди ночи.

Я спрыгнул.

— Спасибо за проявленную заботу, Уильям, но она выглядит несколько запоздалой. А теперь поезжай.

Уильям кивнул, и двуколка продолжила свой путь. Я спрятался в ближайшей канаве, откуда собирался наблюдать за происходящим. Доставив свой жуткий груз, Уильям развернул повозку и медленно поехал назад по изрытой колеями дороге.

Оставшись в одиночестве, я выбрался из канавы, где черная вода уже начала просачиваться мне в ботинки. Вверху у речной дамбы возвышался крестообразный силуэт мельницы, неподвижный и молчаливый. Ее крылья дрожали на ветру, но больше не вращались подобно стрелкам сломанных часов. Никаких звуков, кроме шелеста травы на ветру, и почти кромешная тьма. По ночам остров, находившийся вдали от постоялых дворов и дороги и представлявший собой безлюдную болотистую местность, казался самым глухим местом на земле. Время от времени поднимался ветер и выл страшно, как раненая собака. Этот звук легко можно было принять за вой заблудившихся призрачных гончих Эдуарда III, в честь которых и был назван остров.

Перспектива просидеть в этом месте всю ночь не особенно улучшала мое и без того не самое приподнятое настроение, и я уже подумывал над тем, чтобы покинуть свой наблюдательный пост, как вдруг у заброшенной мельницы мелькнул огонек. Я не успел разглядеть деталей, но кто-то явно открыл дверь и вышел на улицу. Выбравшись из канавы, я присел на корточки. Мне было ужасно неудобно, но я надеялся, что лучше смогу следить за происходящим через раскачивающуюся на ветру траву.

Лишь когда одинокая фигура отошла от темного силуэта мельницы, я смог рассмотреть ее хорошенько. Кем бы ни был этот человек, но он хорошо знал дорогу и даже без лампы смог безошибочно выбрать кратчайший путь до хижины. Несколько минут спустя он вернулся — тело свисало с его плеча как вещевой мешок. Человек подошел к стене, затем ненадолго снова загорелся свет, когда дверь открылась, и незнакомец исчез внутри мельницы.

Пригибаясь к земле, я пошел вперед, раздвигая руками траву. Я ненадолго остановился у хижины, убедился, что трупа там не было, и продолжил путь к дамбе. Я не стал рисковать и подниматься по лестнице, а предпочел взобраться по скользкому глиняному склону дамбы. Поднявшись наверх, я ощутил всю силу гулявшего там ветра. Сражаясь с ним, я добрался до мельницы, деревянная стена которой поскрипывала, как корпус корабля. Надо мной поднимались крылья мельницы, оборванная ткань билась о похожий на лестницу каркас. У меня не было настроения совершать еще одно восхождение, поэтому я стал обдумывать, как бы проникнуть внутрь. Слева от меня находилась небольшая деревянная лестница, ведущая к входной двери у самой дамбы, а справа — другая стена дамбы и река за ней. Глиняная насыпь в этом месте была достаточно широкой, и я заметил тропинку, позволявшую подойти к мельнице сзади.

На высоких стенах мельницы не было ни одного окна, поэтому я обошел вокруг, надеясь, что найду еще какой-нибудь способ попасть внутрь. Я решил, что если не обнаружу ничего подходящего, то зайду в дверь, что бы за ней ни было. На мою удачу, позади мельницы я нашел проем в стене высотой примерно мне по пояс, откуда открывался вид на реку. В оконце не было стекла, его закрывала тряпка, поэтому я без труда отодвинул ее и заглянул внутрь. Там было темно как в яме, но мне это оказалось даже на руку. Значит, на мельнице было еще одно помещение, где и горел свет, который я видел. Я оторвал тряпку и протиснулся в отверстие, надеясь, что меня не услышат за шумом ветра.

Пару минут я стоял совершенно неподвижно во тьме, казавшейся мне кромешной, и ждал, когда глаза привыкнут, как привыкли они к ночной темноте за стенами мельницы. Склонив набок голову, я прислушался. Ничего. Но в этот момент на противоположной стене маленькой комнаты я заметил слабую полоску света. Держась стены, я стал тихонько двигаться в ее направлении, обогнув по пути узкую железную койку. Свет сочился из трещины в двери, через которую можно было рассмотреть фрагмент находившегося за ней помещения. Заглянув туда, я заметил какое-то движение, но щель была слишком мала, чтобы понять, сколько человек находится в помещении, однако понимал, что их там могло быть и трое или даже четверо.

Выяснить все наверняка можно было, лишь открыв дверь. Мне не по вкусу была подобная перспектива, но, с другой стороны, эффект внезапности мог сыграть мне на руку, к тому же пистолет, оттягивающий карман, придавал мне решительности. Я не нашел дверной ручки и просто толкнул дверь, которая тут же поддалась и слегка приоткрылась. Мельница была давно заброшенной, и я сомневался, что в последнее время кто-то смазывал петли. Мне хотелось как можно дольше оставаться незамеченным, поэтому я стал прислушиваться, надеясь уловить звук, который мог бы замаскировать скрип двери, когда я открою ее. Долгое время я ничего не слышал, кроме шарканья ног и поскрипывания половиц. Но затем металл ударился о металл. Этот звук был мне хорошо знаком, и я прекрасно понимал, что он продлится недолго.

Я толкнул дверь, и она со скрипом приоткрылась на три-четыре дюйма. Удары молота прекратились, однако, судя по всему, мое движение осталось незамеченным. Сжимая в руке пистолет, я заглянул в комнату и увидел стоявшего ко мне спиной человека. На нем было длинное пальто, спускавшееся почти до пола. Он склонился над столом, где лежало тело женщины. Ее голова была повернута ко мне и слегка запрокинута, подбородок вздернут, а рот приоткрыт. Человек согнулся над верхней частью тела. Шум исходил от маленького молотка и стамески — я сам часто использовал эти инструменты, чтобы вскрыть грудную клетку мертвеца. Мужчина работал быстро — с силой бил молотком по стамеске, — и вскоре вытащил из груди женщины сердце. Пистолет задрожал у меня в руке, когда я осознал весь ужас ситуации. Не было никаких убийств, никакой охоты на проституток. Нет, вся правда открылась передо мной в виде изуродованных останков. Тела, которые вылавливали из реки, были мертвы задолго до того, как из них извлекали сердце и легкие. Инспектор Тарлоу охотился за химерами и всякий раз выходил на меня. Он заподозрил меня в самых ужасных убийствах лишь потому, что стоявший передо мной лунатик решил заниматься по вечерам вскрытием трупов на старой заброшенной мельнице.

Я вышел из своего убежища, а хирург, положив в металлический таз только что извлеченные органы, снова склонился над столом.

Оккам даже бровью не повел.

— Итак, доктор, что привело вас сюда этой холодной ночью?

Я не сразу нашелся что ответить, поскольку все еще находился под впечатлением от увиденного.

— Вы можете поблагодарить за это Уильяма. Он подвез меня вместе с… — указал я пистолетом, — вместе с вашим пациентом. Вы рехнулись? Что вы делаете?

— Думаю, это очевидно. Особенно для вас, доктор.

— Только не пытайтесь сравнивать эту… эту работу мясника с моей деятельностью.

— Знаю, доктор, я не обладаю вашими навыками, но будьте гуманны. Мы все с чего-то начинали.

— Это точно. Но не все мы хирурги, Оккам. У вас нет на это прав… вы совершаете преступление!

— Не понимаю почему. Эти тела все равно должны были пойти под нож. Ваш или мой — не вижу разницы.

— Вы будете объяснять это полиции. А знаете ли вы, что они ищут серийного убийцу, который вырезает сердца у своих жертв?

— Я видел, как они разыскивали что-то у реки. Обычно тела остаются под водой, но иногда поднимаются на поверхность. В последнее время я понял, что эффективнее всего набивать пустую грудную клетку свинцом.

— Боже, сколько их всего было?

— Пятнадцать, может, двадцать. Я уже сбился со счета. Ваш человек, Уильям, оказывает неоценимую услугу мне и всему человечеству.

Уильям говорил только насчет дюжины.

— Полиция подозревает в этом меня. Они считают, что я убийца!

Оккам поднял голову, на его лице изобразилось удивление.

— Я не знал об этом. Жаль, очень жаль, приношу свои извинения. Но, поскольку вы все еще на свободе, я делаю вывод, что их подозрения не нашли подтверждения.

У меня не было времени пересказывать ему список улик Тарлоу.

— Пока да, но… что бы там ни было, это должно прекратиться.

Оккам, похоже, впервые заметил пистолет и укоризненно приподнял брови.

— Неужели в этом есть необходимость?

Он покачал головой.

Положив оружие на край стола, я обошел его и остановился напротив Оккама.

— Надеюсь, мы одни?

Он кивнул. И я словно завороженный стал наблюдать, как он вернулся к вскрытию и начал извлекать легкие. Он действовал неуклюже, и я едва сдержался, чтобы не поправить его.

— Зачем вы это делаете, Оккам? И что вы имели в виду, когда говорили о неоценимой услуге для всего человечества?

— Зачем создавать искусственное сердце, но не использовать его по назначению? Это же все равно что построить корабль, но так и не спустить на воду. Вы не согласны со мной? Или вы считаете, что все это ерунда?

— Значит, вы думаете, что сможете оживлять мертвых?

— Пока нет. — Его голос дрогнул от сожаления. — Нам еще предстоит устранить некоторые трудности. Сейчас я пытаюсь решить проблему присоединения устройства. Как говорится, практика ведет к совершенству.

— Но сердце было изготовлено всего лишь несколько месяцев назад; что вы делали с телами все это время?

Он оторвал взгляд от своей работы, его руки все еще оставались в груди женщины.

— Были и другие сердца, примитивные прототипы, не то что последний экземпляр. Однако теперь мы близки, очень близки к достижению нашей цели. Во многом благодаря вам, доктор Филиппс.

Я сделал шаг вперед.

— Благодаря мне?

Оккам рассмеялся.

— А почему, вы думаете, Брюнель пригласил вас в Клуб Лазаря? Неужели только для того, чтобы вы вели конспекты встреч? Ему нужны были ваши знания хирурга. Ваша презентация и лекции дали нам новый стимул, подарили свежие идеи для модификации и усовершенствования механизма.

Конечно, я знал, что Брюнеля прежде всего интересовала моя работа, он сам мне об этом говорил, однако Оккам, похоже, держал меня за дурачка. Но теперь я был безоружен и решил проигнорировать издевку в его голосе, даже не пытаясь развеять его заблуждение.

— Рад, что смог вам помочь, — сказал я. В конце концов, это было лишь одно из многочисленных заблуждений, переполнявших мысли этого человека.

Однако его высокомерный тон тут же исчез.

— Не только нам, — заметил он с опасением в голосе. — Боюсь, именно из-за этих усовершенствований Рассел снова заинтересовался устройством. Я просил Брюнеля не читать тот злосчастный доклад.

— Когда меня не было в городе?

— Надеюсь, вы не обиделись, что он не дождался вашего возвращения?

Оккам никогда не производил впечатления особенно тактичного человека, и его вопрос немного удивил меня. «Он переменчив как ветер», — подумал я, качая в ответ головой, хотя на самом деле, конечно, обиделся.

— Видите ли, — продолжил Оккам, — он очень переживал из-за предстоящей поездки. Его здоровье было в плачевном состоянии, и, полагаю, не было никаких гарантий, что он вернется домой. К тому же он давно хотел похвастаться своим достижением и больше не мог ждать. Что до моей работы здесь… Знаете, я, как и Брюнель, присутствовал на некоторых ваших лекциях, но предпочитал сохранять анонимность.

Он снова сосредоточился на трупе, продолжая одновременно говорить и орудовать скальпелем.

— Вы талантливый учитель, доктор Филиппс, но ничто не может сравниться с личным опытом. Этому я научился, работая на верфи. Броди отказался от какого-либо участия в этом деле, и я понял, что, когда наступит время, мне самому придется выполнить операцию.

Удовлетворенно вздохнув, хирург-любитель отошел от стола, держа в открытых ладонях легкие, и положил их в таз поверх сердца, как будто собирался приготовить пирог.

Теперь я наконец-то смог осмотреться и понял, что мы находимся внутри деревянного механизма. Посередине из пола торчала тяжелая ось, которая поднималась подобно колонне, исчезая в темноте над нами. Жернова, к которым была прикреплена ось, располагались у нас под ногами. Свисавшая из углов и щелей паутина говорила о том, что мельницу давно не использовали, но когда она работала, жернова двигались благодаря огромным деревянным шестеренкам, занимавшим большую часть помещения. Шестеренки приводили в движение балки и маховики, которые находились у нас над головами и были скреплены кожаными приводными ремнями. Когда-то весь механизм оживал благодаря движению крыльев мельницы. Теперь же они оставались неподвижными, несмотря на сильные порывы ветра, однако внутренний механизм мельницы скрипел и дрожал, словно хотел вернуться к работе.

Я открыл дверь на лестницу, ведущую на верхний этаж, представлявший собой всего лишь небольшую лестничную площадку. Оттуда вверх вела еще одна лестница, заканчивающаяся у чердачного люка. На нижней лестничной площадке сбоку стоял высокий продолговатый предмет, накрытый тканью. Он напоминал шкаф или комод, занавешенный от пыли.

— Вы теперь здесь живете? — спросил я, вспоминая кровать в маленькой комнатке, откуда я только что пришел.

— Иногда мне приходится ночевать в этом месте. Когда у меня нет дел на корабле, я обычно работаю здесь.

— Вы сказали, что выполните операцию, когда придет время… Какую операцию?

Оккам снова поднял голову и сосредоточенно наморщил лоб.

— Раз уж вы пришли сюда, то я покажу вам.

Лишь в этот момент я заметил неровное отверстие в столе, под которым стояло ведро для крови.

— Боже, это же мой старый операционный стол!

Оккам улыбнулся.

— Всему можно найти применение. Я как-то раз проходил мимо больницы и увидел его на заднем дворе. Тогда я и предложил вашему человеку неплохие деньги за него. Все равно вам он уже был не нужен.

— Полагаю, к нему еще прилагался бесплатный труп?

Оккам, ничего не отвечая, взялся за край ткани, покрывавшей стоявший у подножия лестницы предмет. Жестом опытного иллюзиониста из мюзик-холла он сдернул ткань, под которой оказался шкаф из кованого железа со стеклянными створками.

В наполненном темной жидкостью шкафу что-то плавало, и я подошел поближе, чтобы рассмотреть этот предмет. Когда затопленный объект стал приобретать знакомые очертания, даже такой опытный хирург, как я, испытал потрясение. Одна рука висела вдоль стройной женской фигуры, другая была согнута и покоилась на животе. Ноги, обнаженные, как и все тело, были вытянуты и скрещены, ступни вывернуты, словно умершая пыталась встать на цыпочки на дне резервуара. Длинные волосы поднимались над лицом покойной, и после смерти сохранившим удивительную красоту. Я посмотрел внимательнее и понял, что не ошибся. У меня больше не было сомнений. Это было тело Ады Лавлейс, давно умершей матери Оккама.

Дар речи не сразу вернулся ко мне, но когда я все-таки заговорил, то понял, что многое из происходившего прежде, начало обретать смысл. Если это слово было уместно в сложившейся ситуации.

— Это, как я понимаю, и есть ваш Лазарь?

Оккам заговорил, не поворачиваясь ко мне; его взгляд застыл на неподвижном теле любимой матери.

— Если бы не тот чертов врач, она бы поправилась. Это было убийство, банальное убийство.

— Она болела раком. У нее почти не было надежды на излечение.

На этот раз он повернулся ко мне, его глаза застилала пелена слез.

— Что сделано, то сделано. Теперь только я могу все исправить и вернуть ее к жизни.

Я даже не знал, жалеть его или бояться. Я понимал, что его разум затуманен частым применением опиума. Но что бы ни толкало его на подобные поступки, я больше не сомневался, что Броди был прав, когда называл его безумным, дурным и опасным человеком.

— Вы думаете, что вернете ее к жизни, вставив в нее это устройство? Я соболезную вашей утрате, Оккам, но у вас ничего не получится. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

— По-вашему, я должен выслушивать советы врача, коллеги того человека, который был повинен в ее смерти?

— Есть плохие врачи, я этого не отрицаю, но нельзя обвинять в смерти вашей матери всех представителей этой профессии. — Я говорил искренне, поскольку сам недавно пострадал от нападения разъяренного мужа моей пациентки, который считал меня виновным в неизбежной смерти его жены.

Оккам лишь презрительно усмехнулся.

— Не волнуйтесь, Филиппс, я не собираюсь этого делать. Мне было достаточно того, что я перерезал глотку тому убийце-шарлатану. Как и моя мать, он умер, истекая кровью, только ему уже никогда не воскреснуть.

Он не слушал меня.

— Боюсь, что и ей этого не удастся. Как давно… она умерла?

— Почти шесть лет назад. Все это время она ждала воскрешения.

— Как вам удалось принести ее сюда? Ведь наверняка были похороны.

— На кладбище похоронили труп овцы. Я заплатил гробовщикам за эту подмену. — Он погладил стекло, и я, грешным делом, ожидал, что труп внутри ящика протянет ему руку. — Аптекарь дал мне бальзамирующую жидкость. С тех пор она со мной.

С меня было довольно.

— Я не могу в этом участвовать, — выпалил я. — Вы должны похоронить ее надлежащим образом. Забудьте эту глупую цель и живите своей жизнью.

Но, похоже, у него просто не было своей жизни.

— То же самое сказал мне и Броди. Но вы другой, я это вижу.

— Броди известно об этом?

— Конечно. Он слишком боится за свое положение. Раньше он иногда давал мне советы по анатомии, но у него не хватило бы духу на такое.

— А Брюнель?

— Его вкладом было устройство. Он работает с металлом, а не с плотью.

Я слышал, как он говорил что-то подобное.

— А он знает об этом?

— Брюнель потерял интерес к этому делу. У него слишком много работы, которая требует его участия.

— Довольно, Оккам. Мне хватит того, что я услышал. — С этими словами я развернулся и направился к двери.

— Но вы теперь не можете уйти. Мы должны сделать это вместе. Неужели вас не интересует огромный потенциал, которым обладает это устройство? Скажите, разве эта идея не потрясла вас?

— Нет, Оккам. Я знаю только, что мы оба находимся сейчас на этой чертовой мельнице и я собираюсь положить всему этому конец.

Я толкнул дверь, но дорогу мне преградил мужчина, в котором узнал одного из своих недавних посетителей. Его пистолет целился мне прямо в голову.

— Прошу вас, задержитесь, доктор.

— Что за черт? — воскликнул Оккам, потянувшись за пистолетом, который я в спешке оставил на столе.

— Не трогайте его, — приказал мужчина, убедившись, что я снова оказался внутри помещения, и направил оружие теперь уже на Оккама.

— Как вы нас нашли? — спросил я.

— Я некоторое время следил за вами. Мы знали, что рано или поздно вы окажетесь вместе, а когда это случится, мы наверняка найдем то, что нам нужно.

Я ожидал, что теперь появится его сообщник.

— Где твой босс?

— Я и один справлюсь с вами двумя. Ему незачем было приходить сюда. — Он ногой закрыл дверь и вошел в комнату.

— Где оно?

— Что?

— Только не нужно опять играть с нами, доктор. В прошлый раз вам просто повезло, но теперь все в моих руках и я вас не пощажу.

Я оглянулся и посмотрел на Оккама.

— Лучше отдать ему то, за чем он пришел. Он явно не шутит.

Было видно, что этому человеку не терпелось добиться успеха в одиночку. Наверняка его босса возмутила бы такая независимость. Но, к счастью или нет, его здесь не было.

Он поднял пистолет.

— Я не стану спрашивать дважды.

Оккам указал рукой наверх.

— Оно наверху, в шкафу. Я схожу и возьму его.

— Не так быстро, — ответил мужчина. — Неужели вы думаете, что я позволю вам пойти наверх одному и спокойненько взять пистолет? Или оставлю второго внизу без присмотра, чтобы он проделал нечто подобное?

— Этот человек знает свою работу, — невозмутимым тоном заметил Оккам.

Наш посетитель достал из кармана смотанную веревку и бросил ее Оккаму.

— Привяжите его к стулу, — приказал он.

Оккам снял пальто со спинки стула, а когда я сел, принялся связывать мне руки за спиной.

— Что вы здесь, черт возьми, делаете? — удивился мужчина. Казалось, он только сейчас заметил, что находилось в комнате, и судорога ужаса исказила его лицо.

— Ах, мой друг, долгая история, — ответил я.

Но мужчина, похоже, не был настроен слушать мой рассказ.

— Хорошенько привяжите его. Дайте-ка я проверю. — Он потянул веревку в том месте, где мои локти были привязаны к спинке стула, затем подергал узел на запястьях. Удостоверившись, что все в порядке, он жестом велел Оккаму подняться наверх.

Как только он отвернулся, я вытащил лезвие, спрятанное Оккамом у меня в рукаве, едва не поранив себе при этом запястье, и начал перерезать веревку. Тем временем Оккам стал подниматься по лестнице, а мужчина следовал за ним на безопасном расстоянии.

Я ожидал, что они оба поднимутся наверх и лишь тогда Оккам сделает свой ход, поэтому удивился не меньше нашего непрошеного гостя, когда сверху из темноты что-то вылетело и тяжело ударилось о ступеньки у него за спиной. Подвешенный на веревке старый мешок с мукой упал, когда Оккам ослабил петлю, положив руку на перила лестницы. Мужчина на минуту отвлекся, и этого было достаточно, чтобы Оккам успел развернуться и выбить у него пистолет. Затем он бросился на противника, и оба покатились по полу, отвешивая друг другу удары и пытаясь дотянуться до лежавшего неподалеку пистолета.

Мне наконец-то удалось прижать лезвие бритвы к веревке — перерезать ее, сжимая бритву только большим и указательным пальцами правой руки, оказалось непросто. Дерущиеся уже поднялись, Оккам ногой отшвырнул пистолет в сторону в тот момент, когда незнакомец уже потянулся за ним. Тот в свою очередь бросился на виконта и с силой ударил его о стену, при этом Оккам задел спиной рычаг, приводивший в движение механизм мельницы. Оккам еще не успел прийти в себя, а мельница уже начала медленно оживать. Сначала наверху послышался свистящий звук — это крылья мельницы стали вращаться на ветру. Шестеренки закрутились, и мельничное колесо пришло в движение. Мельница оживала неохотно, шестеренки то начинали вращаться, то останавливались, ось издавала ужасный скрип. Старый механизм нуждался в ремонте и грозил в любой момент рассыпаться на части.

Разгоревшаяся между противниками борьба не на жизнь, а на смерть продолжалась, но теперь обоим приходилось соблюдать осторожность, чтобы не попасть в движущийся вокруг них механизм. Лезвие бритвы все глубже впивалось в веревку, и я напряг запястья, чтобы порвать оставшиеся нити. Пока веревка натягивалась на запястьях, я, не веря своим глазам, наблюдал, как железный резервуар с телом матери Оккама задрожал и начал раскачиваться. Жидкость внутри бурлила, как будто закипая, и, к моему изумлению, тело внутри тоже зашевелилось. Оно развело руки и ударило ногами о стекло. «Боже, — подумал я, — она оживает. Оккаму удалось вернуть ее к жизни, запустив старую мельницу!»

Но затем я понял истинную причину движения внутри резервуара. Брезент, который Оккам, сдернув с него, небрежно отбросил в сторону, зацепился за один из зубьев шестеренки. Когда она начала вращаться, ткань затянуло в механизм. Поскольку резервуар стоял на брезенте и, возможно, был упакован в него при доставке на мельницу, теперь он тоже дергался и дрожал. И чем больше ткани наматывалось на шестеренку, тем сильнее сотрясался контейнер. Он раскачивался из стороны в сторону и мог опрокинуться в любой момент.

Я оставил попытку порвать веревку и снова начал резать. На мгновение от напряжения я закрыл глаза, а когда снова открыл их, железный гроб в последний раз покачнулся и сильно наклонился вперед.

— Контейнер! — крикнул я, но Оккам не мог ничего предпринять — он по-прежнему дрался с врагом.

Послышался ужасающий грохот. Контейнер ударился о стол, стекло треснуло, и жидкость разлилась, забрызгав катавшихся по полу мужчин.

— Нет! — закричал Оккам, осознав наконец, что случилось. Вид разбитого саркофага матери привел его в бешенство и придал силы; он в последний раз прижал противника к земле. Затем он на мгновение отпустил мужчину, который тут же выскользнул из его мокрых рук и снова попытался встать, но, прежде чем ему это удалось, Оккам снова бросился на него и ударил тяжелым куском доски.

Я по-прежнему был привязан к стулу и не мог вмешаться.

— Нет, Оккам! Не убивайте его! Он нужен нам живым! Он должен заговорить!

Но Оккам словно обезумел.

— Смотри, что ты наделал! — рычал он, избивая поверженного врага.

Веревка наконец лопнула, я вскочил со стула и поскользнулся, наступив в лужу дурно пахнущего спирта на полу.

— Стойте, Оккам! Подождите!

Я схватил его за руку, когда он занес ее для очередного удара, но — увы — слишком поздно. Мужчина был мертв. Его мозги вытекали из раскроенного черепа.

Я сжимал запястье Оккама, а когда он повернулся ко мне, его глаза светились животной яростью. Я даже испугался, что он теперь бросится на меня, но постепенно к Оккаму стал возвращаться человеческий облик, он успокоился, бросил доску и побежал к контейнеру, упавшему на стол. Стекло разбилось не полностью, но в нем образовалось довольно большое отверстие в том месте, где контейнер ударился об острый угол стола. Безвольная рука свисала из контейнера, касаясь пальцами пола. Я заметил, что сначала она была белоснежной, но постепенно стала чернеть, когда началось тление тканей. Запах глубокого разложения смешался с парами спирта и создал тошнотворную атмосферу. Мы должны были как можно скорее покинуть помещение, иначе она погубила бы нас обоих.

— Контейнер… мы должны поднять контейнер, — пробормотал Оккам, хватая руку матери и заталкивая ее обратно.

— Это бесполезно, Оккам. Ваша мать мертва, — сказал я так, словно ее убило падение контейнера. Я взял Оккама за дрожащее плечо и потянул назад. — Оставьте ее, нам нужно уходить.

Неожиданно, словно ища у меня поддержки, он обернулся ко мне.

— Она сгнила! Боже, Филиппс, она сгнила!

Наконец-то он осознал правду.

— Знаю, — сказал я. — Вы должны похоронить ее, пусть ваша мать покоится с миром.

Оккам выглядел как потерявшийся маленький мальчик.

— Она была красивой, Филиппс. Вы же видели ее?

Я старался не смотреть на чернеющую плоть, торчавшую из разбитого саркофага. Мокрая копна рыжих волос — вот и все, что осталось от ее былой красоты.

— Она была очень красива. Именно такой вы и запомните ее.

— Я лишь хотел вернуть ее к жизни. Она была для меня всем, Филиппс. — Он смотрел не на мать, а на неумело вскрытый труп. — Она тоже могла быть чьей-то матерью. Но я не желал ей зла, доктор.

— Я тоже потерял мать, Оккам, а недавно и отца, поэтому знаю, как это тяжело. — Я изо всех сил старался успокоить его, чтобы мы могли поскорее уйти из этого ужасающего места. Увлечение Оккама наркотиком погружало его в мир безумных иллюзий, но сейчас я с удовольствием дал бы ему опиума для успокоения, если бы он оказался у меня под рукой. От Бэббиджа я узнал, что подобное лечение было прописано Аде, и в результате одурманивающий лауданум полностью поработил ее. Диагноз был предельно ясен: действие наркотика обостряло страдания этого человека из-за смерти матери, и чтобы избавить его от этого страдания, недостаточно было мастерства хирурга. Еще несколько минут назад я собирался сдать его полиции, рассказать обо всем и очистить свое имя, но теперь, в холодном свете смерти и разрушения, ситуация принимала более сложный оборот. Если я отдам это жалкое существо Тарлоу, то никак не поспособствую его спасению. Зато мой поступок положит начало расследованию, в котором окажутся замешаны Брюнель и другие участники этого предприятия. Кроме того, разразится скандал, который поможет скрыться от ответственности настоящим убийцам Уилки. Но был и другой выход.

Оккам вытер глаза рукавом рубахи, снял со стены фонарь и зажег его.

— Оставьте ее мне.

План мгновенно возник в моей голове. Схватив тело мужчины за плечи, я потащил его к двери.

— Что вы делаете? — спросил Оккам. К счастью, он окончательно пришел в себя и смотрел на меня как на сумасшедшего.

— Он нам нужен. Помогите мне. Я потом объясню.

Оккам поставил лампу и помог мне вытащить тело на улицу, где мы бросили его на землю у стены. Он хотел вернуться на мельницу, но я окликнул его:

— Дайте мне вашу одежду. Полный комплект. Можно старую.

Некоторое время спустя Оккам вернулся со свертком в руке. Мы пошли прочь в сторону верфи, волоча за собой труп, Оккам показывал путь. Мельница позади нас вспыхнула — это лампа зажгла разлитый спирт. Через мгновение старое строение уже было охвачено огнем. Клубы дыма поднялись в небо, а оранжевые языки пламени охватили деревянную мельницу, ставшую погребальным костром для Ады Лавлейс и факелом, предупреждавшим о грядущей опасности.

Клэр очень помогла мне, особенно когда понадобилось привлечь внимание полиции, хотя это было не самое привычное для нее занятие. Покинув мельницу, я вместе с трупом прятался в высокой траве. Оккам пригнал с верфи крытую телегу и ведро с водой. В это время пожар на мельнице уже привлек всеобщее внимание. Пока мы ехали в город, он даже улыбался, когда рассказывал мне, как сторож поверил, будто он собирается потушить пожар с помощью одного ведра воды. Я видел, что это помогает ему отвлечься от переживаний по поводу происшествия с его матерью. Сидя в повозке, я снял с мертвеца пропитанную спиртом одежду и обмыл тело. Убедившись, что полностью избавился от едкого запаха спирта, я облачил покойника в похоронное одеяние, которое принес Оккам.

Мы прибыли к дому Кейт Гамильтон как раз вовремя и помешали Клэр провести ночь с нервным джентльменом, который, как мне показалось, с большим удовольствием отправился домой к жене и детям. Пока мы ехали, я объяснил Клэр, что лежавший в телеге мужчина при жизни был плохим человеком и что она поможет мне избавиться от серьезных неприятностей. Этой информации было достаточно, чтобы заручиться поддержкой моей милой девочки, но при условии, что я оплачу ей упущенную выгоду. По моему указу Оккам сбросил все еще расслабленное тело на ступеньки лестницы рядом с набережной. Быстро осмотрев его, я переложил неуклюже согнутые ноги, после чего не без удовлетворения установил, что полиция вполне могла принять рану, полученную на мельнице, за результат падения. Клэр предложила порезать корсаж своего платья для пущей достоверности, затем мы оставили бритву на земле, где ее и нашла полиция. Порезы были сделаны мастерски, а расходы на покупку нового платья были смехотворной платой за то, чтобы достоверно объяснить причину смерти незнакомца. К тому же это положило конец поискам несуществующего убийцы, которые привели Тарлоу в такую опасную близость от моих дверей. Когда все было готово, я поцеловал свою любовницу, пожелал ей спокойной ночи и пообещал заглянуть в ближайшее время. Не успели мы с Оккамом свернуть за угол, как она издала леденящий душу крик. Без сомнения, девушка была прирожденной актрисой.

Тарлоу появился в больнице на следующий день. Судя по его лицу, за всю предыдущую ночь ему не удалось сомкнуть глаз. После того как я усадил его у себя в кабинете, он начал рассказывать о нападении на проститутку, которой маньяк заявил, что собирается вырезать сердце. Инспектор догадался, что женщина была здоровее и сильнее, чем предыдущие жертвы, поэтому яростная борьба кончилась тем, что нападавший упал и разбил голову о каменную ступеньку.

— Поздравляю вас, инспектор: похоже, вы нашли убийцу. Надеюсь, теперь вы завершите расследование?

— Не совсем, доктор. Кое-что здесь не сходится.

— Что же?

— Проститутка, на которую напали… была одной из девушек, которую я допрашивал в доме Кейт Гамильтон.

Терьер учуял запах крысы.

— И в чем же сложность, инспектор?

— Вы как раз прятались у нее под кроватью, когда я разговаривал с ней.

Бросившись к двери, я схватил пальто и шляпу, словно собирался уйти.

— Клэр! Господи! Вы уверены, что с ней все в порядке? Я должен видеть ее!

Тарлоу откинулся на спинку стула и жестом велел мне подождать.

— С ней все хорошо, доктор. Как я и сказал, она очень сильная женщина. А теперь, пожалуйста, сядьте, мы еще не закончили.

С некоторым сожалением я вернулся на свое место, положив пальто на колени.

— Доктор, — продолжил Тарлоу, снова доставая свой ужасный блокнот, — вам не кажется немного странным, что обезвредить преступника, повинного в серии убийств, в которых — давайте уж начистоту — подозревали вас, удалось женщине, которая состояла с вами в интимных отношениях, пусть она и была профессионалкой?

Я не сразу уловил скрытый подтекст в его вопросе и посмотрел на него с непониманием и удивлением.

— Думаю, это просто совпадение. — Почему же я не подумал об этом раньше, до того как устроил этот спектакль с Клэр! — Вы полагаете, что я приложил к этому руку? И каким-то образом подстроил нападение? Но это же абсурд!

— Уверен, мое начальство подумает точно так же. Если только я не смогу собрать достаточно улик, чтобы убедить их в обратном.

— Кто этот умерший? Если вы располагаете подобной информацией, то сможете сделать какие-нибудь выводы. Или меня вечно будут подозревать в этом деле?

— К сожалению, нам не удалось установить личность погибшего джентльмена. Я подумал, что вы могли бы помочь нам в этом.

— Вы хотите, чтобы я осмотрел тело? Вы доверите мне эту задачу?

— Ваша помощь всегда была очень ценной для нас, доктор.

— Ну разумеется, — с горечью в голосе ответил я. — И где же тело?

Тарлоу встал.

— Оно на заднем дворе. Пойдемте?

Инспектор велел стоявшему у повозки констеблю, откинуть полог телеги и спросил у меня:

— Вы не возражаете?

Отодвинув простыню, я некоторое время смотрел на лицо мужчины, которого совсем недавно забили насмерть у меня на глазах. Взяв его за подбородок, я повернул голову в сторону.

— Знакомое лицо. Я ведь знаю этого человека, инспектор! — Я повернулся и с ужасом посмотрел на полицейского. — Его зовут Эдвард Фишер. Его жена была моей пациенткой. Она болела раком и умерла на операционном столе. Я не был виноват в ее смерти, ей уже ничем нельзя было помочь.

— Как давно это случилось?

— Примерно два года назад. У меня должны сохраниться записи. Ее муж был в бешенстве, обвинил меня в смерти несчастной женщины и пытался избить прямо в кабинете. Мне удалось справиться с ним только благодаря моему помощнику Уильяму. Потом он сказал, что заставит меня страдать и я еще пожалею, что родился на свет. Больше я его не видел. Горе по-разному действует на людей.

— Это может объяснить причину нападения на вашу подружку. Возможно, он воспринимал ее как, если вы не возражаете, вашу жену. Око за око, как говорится.

— Но остальные? Они тоже были частью его… мести?

— Не исключено, что он пытался подставить вас. Этот человек был безумцем. Скорее всего он жил в мире ужасных фантазий. Но мы никогда не узнаем об этом наверняка.

— Значит, вы думаете, это был он?

Тарлоу снова закрыл лицо мужчины.

— Время покажет, не так ли, доктор? Если убийства прекратятся, значит, он тот, кого мы искали.

— А как насчет Уильяма? Не хотите допросить его? Или посмотреть записи? Я попробую их найти. — Я не лукавил. Оккам был не единственным, кто обвинял врачей в смерти любимого человека. Я уже забыл об этом происшествии, но признание виконта пробудило у меня воспоминания. Мне они не доставляли ни малейшего удовольствия, но я надеялся, что смогу использовать ту давнюю историю в своих интересах. После нападения на меня Эдвард Фишер уехал из города, чтобы начать новую жизнь. Он так хотел избавиться от прошлого, что даже взял себе новое имя, но демоны не отпускали его душу и, как мне стало известно впоследствии, через некоторое время покончил с собой.

Инспектор улыбнулся, его лицо просветлело. Казалось, он тоже радовался тому, что опасная игра, которую мы так долго вели, наконец-то подошла к концу.

— Нет, доктор. В этом нет необходимости. Я вычеркнул вас из списка еще в тот день, когда посетил больницу.

— Простите?

— Я приходил, когда вы болели. Мы нашли в реке еще одно тело. На этот раз оно было очень свежим. Со дня смерти прошло не более двух дней. Я приехал и узнал от мисс Найтингейл, что вы уже неделю не вставали с постели из-за лихорадки.

Страшная монетка выскочила.

— И вы поняли, что это был не я?

Тарлоу кивнул.

— Значит, я уже несколько недель был вне подозрения? — спросил я, стараясь не показывать огорчения по поводу того, что моя рискованная шарада оказалась совершенно ненужной.

Тарлоу кивнул и понимающе улыбнулся.

— Прошу извинить меня за доставленные неудобства. И в следующий раз хорошенько думайте о том, кого можно убивать на операционном столе, а кого — нет.

— Боюсь, это одна из издержек моей профессии, инспектор.