Запрещенная экономика. Что сделало Запад богатым, а Россию бедной

Глава 11. Протекционизм по-японски, тайваньски и южнокорейски

Я думаю, почти все смотрели кинотрилогию «Назад в будущее». Главные герои – Эммет Браун и его товарищ Мартин Макфлай – попадают в разные исторические эпохи и выкручиваются из, казалось бы, совершенно безвыходных ситуаций. Фильм потрясающий, но сейчас я хочу обратить внимание читателя не на достоинства картины, а на один очень красноречивый момент в сюжете. В 1985 году доктор Браун создает машину времени, и Макфлай попадает на ней в 1955 год. Браун в 1955 году видит свое же изобретение, которое на тот момент он еще не создал. Машина неисправна, а когда Браун берется ее починить, то находит сломавшуюся деталь и говорит: «Неудивительно, что она отказала, – здесь сказано “Сделано в Японии”». На что Мартин, человек из восьмидесятых, отвечает: «Да ты что, док. Все лучшее делается в Японии».

Обратите внимание, для 1955 года сделанное в Японии считалось, очевидно, некачественной вещью, а всего-то тридцать лет спустя столь же самоочевидным стал факт, что японская продукция – лучшая в мире. Более того, по сюжету Мартину на тот момент было семнадцать лет, но он не застал тех времен, когда японцы выпускали плохую технику. То есть Япония не в 1985 году, а гораздо раньше вышла в мировые промышленные лидеры.

Скажут, что нельзя делать далеко идущие выводы из шутки, произнесенной в кино, однако описанное в фильме подтверждается серьезными исследованиям и статистическими данными о японской экономике. Японцы за двадцать лет действительно превратили нищую, отсталую и разрушенную войной страну в индустриальную сверхдержаву. Россия сейчас находится в куда лучших стартовых условиях, так что же мешает нам повторить этот успех?

Кому интересно углубиться в детали, рекомендую прекрасную работу В. В. Алексеева «Очерки экономики Японии», которой я воспользовался для написания этой главы.

Итак, Япония до середины XX века представляла собой полуфеодальную страну. Социальные отношения находились на уровне XIX века, и почти половина земли обрабатывалась арендаторами, отдававшими помещикам до 60 % урожая. Латифундистам принадлежала не только пашня, но и луга, и леса, и немалая часть оросительных систем. Причем численность городского населения лишь немногим превосходила 50 %, а значит, ситуация в сельском хозяйстве во многом определяла и облик страны в целом. Еще задолго до окончания войны сельское хозяйство сильно отстало от передовых стран. Так, например, в 30-х годах абсолютное большинство крестьянских хозяйств не располагало тягловой силой. По общей оснащенности техникой аграрный сектор Японии значительно уступал другим промышленным державам.

Положение изменилось лишь после того, как государство выкупило у латифундистов значительную часть их земли и потом небольшими участками стало ее продавать крестьянам по низкой цене. Эту реформу провели только после войны.

Что касается промышленности, то ее перспективы представлялись совершенно в мрачном свете. В 1946 году производство не достигало и трети от показателей 19341936 годов. Инфраструктура была сильно разрушена американскими бомбардировками. Стратегические запасы сырья и продовольствия, сделанные во время войны, оказались разворованы и выплеснулись на черный рынок. Вдобавок оккупационные власти потребовали раздробить крупнейшие индустриальные объединения «дзайбацу», служившие флагманами японской экономики.

Правда, японцы постарались саботировать это решение, и ключевые концерны, несколько видоизменившись, сохранились в форме предпринимательских объединений «кэйрэцу». Тем не менее следует учитывать, что во время войны заводы работали на пределе своих возможностей, а провести техническое переоснащение тогда было невозможно. В результате чего станки оказались мало того что изношенными, так еще и устаревшими. Парадоксально, но этот факт имел и положительную сторону. Сама жизнь не оставляла шанса вести бизнес по-старому, и возрождение промышленности сразу началось с радикального обновления фондов. Более того, японцы взяли курс на создание совершенно иной структуры экономики.

Речь шла не просто о возвращении к довоенным показателям, а о том, чтобы освоить новые сферы деятельности. Так, например, в 30-х годах в текстильной промышленности работало порядка 40 % от занятых в обрабатывающих отраслях, а в 1959 году только 21 %. Резкий рывок произошел в транспортном машиностроении, металлообработке, в производстве электрооборудования, химической и нефтеперерабатывающей отраслях. Быстрыми темпами развивались радиоэлектроника, бытовая техника, автомобилестроение и многое другое. По объему промышленной продукции Япония обогнала Францию в 1961 году, в 1970 – ФРГ, а ведь и Франция, и Западная Германия в то время тоже переживали экономический бум.

Как же были достигнуты столь феноменальные результаты? О трудовой этике японского народа сказано многое. Однако японцы и в 30-х годах отличались трудолюбием, но тогда Япония заметно уступала мировым экономическим лидерам. Значит, были и другие причины индустриально-технологического рывка в послевоенные годы. Не стоит сбрасывать со счетов американскую экономическую помощь, а также факт масштабных закупок иностранных технологий. Но решающую роль сыграла политика властей, основанная на протекционистских идеях.

Начнем с того, что государство в сотрудничестве с бизнесом разработало экономическую стратегию модернизации. В Японии не уповали на то, что некие стихийные процессы сами собой выведут страну на первые позиции. Осознанно выбрав ряд отраслей в качестве приоритетных, государство оказывало им особую поддержку. Обновление производств и создание новых предприятий получало существенные ассигнования из бюджета.

В связи с этим применялось и сейчас применяется индикативное планирование. Суть метода заключается в том, что государство сообщает обществу о целях и способах их достижения, для чего и разрабатывается комплексный план социально-экономического развития страны. Правительственная программа отнюдь не является предписывающей для частного сектора, но бизнес заранее получает важную для себя информацию о том, как власть видит будущее страны, и это помогает предсказать конъюнктуру рынка, то есть ситуацию в экономике на многие годы вперед. Понятно, что таким образом снижаются риски банкротств, а инвесторов и других предпринимателей подталкивают работать именно в сферах, необходимых государству.

Для этих целей в Японии существует Национальный институт прогнозных исследований и правительственное Управление экономического планирования, в составе которого находится Бюро планирования и Экономический совет. Кроме того, в разработке планов участвует Управление по науке и технологии, Министерство финансов и Министерство внешней торговли и промышленности. В Экономическом совете представлены предпринимательские, научные, профсоюзные круги и общественные организации. Поскольку разработки осуществляются в тесном контакте с крупным бизнесом, то кэйрэцу воспринимают планы хотя и не как жесткий приказ, но как руководство к действию и способствуют их выполнению.

В нашей стране многие скептически относятся к самой идее планирования в масштабах государства. На этот счет действительно есть отрицательный опыт советского планирования. Мне довелось беседовать с Николаем Александровичем Паничевым, который занимал пост министра станкостроительной промышленности Советского Союза.

И вот что он мне сказал о ситуации накануне перестройки:

«К 1985 году мы все понимали, что дальнейшее развитие только командно-административным методом невозможно. Мы понимали, что такое ускоренное развитие техники, особенно машин, оборудования, не позволяло содержать в конкурентоспособной среде нашу продукцию. Мы отставали от развитых стран по конкурентоспособности, по надежности, по качеству изделий.

Я скажу, почему: потому что система, которая была установлена после войны и существовала все эти годы – планирование от достигнутого, – не побуждала и не заинтересовывала предприятия и также субъекты страны заниматься развитием техники так, чтобы держать ее на уровне конкурентоспособности.

К сожалению, было так, что если мне спланировали такое-то количество единиц оборудования, значит, уже спланировано, кому оно будет поставлено. И мы дошли до того, что к 1985 году по моей отрасли мы знали, что в промышленности установлено 6,5 млн единиц металлообрабатывающего оборудования, станков и прессов, в то время когда станочников по их обслуживанию насчитывалось всего 3,5 млн. Поэтому и производительность труда, и эффективность всей работы сдерживалась, тормозилась, и, конечно, требовались реформы. Я убежден, что ни одна экономика мира не может долго существовать в таком едином виде, как она когда-то была задумана, как ее сделали – будь то капиталистическая, социалистическая или смешанная, любая. Идет время, возникают новые задачи, новые требования, и все это требует, конечно, реформирования»[26].

Паничев – настоящий советский патриот в лучшем смысле этого слова. Признавая необходимость реформ в СССР, он категорически отверг тот путь, по которому пошла наша страна в начале 90-х годов. Тем не менее он видел и признавал перекосы советского планирования. Обратите внимание на то, как Паничев объясняет причину снижения конкурентоспособности советских товаров: государство планировало не только выпуск, но и сбыт, а если сбыт гарантирован планом, то производителю и нет особой нужды бороться за качество, за снижение издержек и так далее. Но японское планирование отличалось от советского принципиально. Оно было скорее рекомендательным, а не строго предписывающим.

Роль государства проявилась еще и в строгом контроле за банковским сектором, благодаря чему уже в самом начале реформ удалось наладить эффективную систему кредитования предпринимателей. Внедрение нового оборудования стимулировалось специальными налоговыми льготами.

Промышленность и аграрный сектор долгое время защищались жесткими протекционистскими барьерами, а некоторые из них сохраняются до сих пор. Как отмечает Алексеев, в отдельные годы до 80 % сельскохозяйственного производства регулировалось государством, которое к тому же оплачивало кооперативам порядка 30 % стоимости сельхозтехники.

Также заслуживает серьезного внимания японский опыт управления ценами. Широкое применение получила практика государственных закупок сельхозпродукции по высоким ценам и последующая их продажа оптовикам, но уже со значительной скидкой. Финансирование научно-технических и инфраструктурных проектов в значительной степени осуществлялось за государственный счет, а в сфере валютного контроля влияние государства долгое время было абсолютно определяющим. Вплоть до 70-х годов курс иены устанавливался административно. Кроме того, в Японии реализуются и государственные программы, рассчитанные на долгую перспективу. Все это важные составляющие японского экономического чуда, послужившего ориентиром и некоторым другим странам Азии.

Возьмем для примера остров Тайвань. Какие ассоциации возникают, когда мы слышим это слово? Электроника, разнообразнейшие бытовые товары, высокоразвитая промышленность, завалившая весь мир своей продукцией. Быстрые темпы развития и довольно значительный ВВП, по паритету покупательной способности сопоставимый с западноевропейским. Но так было далеко не всегда.

С 1895 по 1945 годы остров был японской колонией со всеми вытекающим последствиями. Например, в отношении тайваньцев оккупационная администрация ввела ограничение на ведение бизнеса, торговля была завязана на удовлетворение запросов Японской империи и уже по этой причине развивалась однобоко. Как и положено колонии, Тайвань поставлял в основном сельскохозяйственные необработанные продукты, а закупал промышленные товары. Это еще не все, после войны и без того не слишком развитая индустрия Тайваня получила серьезный удар – значительная часть фондов была просто вывезена в Китай. Когда в 1949 году разбитые части Чан Кайши эвакуировались на Тайвань, проиграв гражданскую войну коммунистам, доход на душу населения в год был менее SlOO[27]. Население острова вместе с хлынувшим потоком беженцев составляло тогда 9 млн человек.

На острове практически отсутствовали энергоносители, да и вообще природные ресурсы, лишь четверть территории было пригодно для сельского хозяйства. Развитие портового хозяйства осложнялось географическими особенностями береговой линии, не слишком удобной для строительства терминалов. Множество местных фермеров, как и в Японии, арендовало землю в обмен на половину урожая. В общем, знакомая, безрадостная картина.

Как быть? Власти решили воспользоваться примером Японии и начали с крестьянской реформы. Латифундистов заставили расстаться с землей, выплатив им сравнительно небольшую компенсацию. Полученные участки государство перепродало крестьянам на льготных условиях. После чего государство реализовало ряд программ модернизации сельского хозяйства. Опираясь на государственные инвестиции, тайваньские фермеры добились значительно роста продукции. В середине XX века рост в этой сфере составлял 14 % в год[28]. Крестьяне обеспечили продовольственные запросы своего народа, а излишки пошли на мировой рынок. Значительный сельскохозяйственный экспорт дал правительству валюту, крайне необходимую для индустриального рывка.

Как уже говорилось, потребительские товары Тайвань закупал, и руководство страны посчитало необходимым провести политику импортозамещения. Как и положено, был введен комплекс протекционистских мер, стимулировавший предприятия легкой промышленности.

Параллельно создавались мощные государственные корпорации, обеспечивавшие львиную долю производства промышленных изделий. Постепенно Тайвань осваивал все более сложные отрасли: нефтехимию, литье стали, судостроение, производство запчастей для автомобилей и т. д. Импортозамещение дополнялось и политикой властей, призванной создать экспортно ориентированную экономику. Соответствующие предприятия получали финансирование и различные привилегии. Кредитная сфера контролировалась административно, размер ставок по займам строго ограничивался, в результате чего промышленность получила доступ к дешевым деньгам. Более того, инвестиционная деятельность поощрялась налоговыми льготами. Не забывало правительство и об инфраструктуре. Строились дороги, аэропорты и атомные электростанции.

Важную роль сыграли и государственные научно-исследовательские центры прикладного характера, заточенные под технологические нужды производства. Общую координацию развития Тайваня осуществляли разрабатываемые государством экономические программы. Руководство страной неуклонно проводило политику импор-тозамещения, охватывая все более высокотехнологичные отрасли. Власть внимательно отслеживала ситуацию в отраслях экономики и направляла ресурсы в сферы, наиболее зависимые от зарубежных поставок, с целью понизить роль от импорта.

По сути, на Тайване сложилась модель, сочетающая плановые и рыночные механизмы. Государственный сектор играл роль локомотива, значительная часть банков управлялась правительством, и более того, даже деятельность флагманов частного сектора регулировалась административными рекомендациями[29].

Спору нет, Тайваню сильно помогла американская поддержка, в том числе и финансовая, но для того, чтобы выйти на мировой рынок, надо было научиться выпускать соответствующую продукцию. Тайваньцы справились с этой задачей на высоком уровне.

Руководство Тайваня прекрасно понимало, что нищета населения – очевидный тормоз для экономики. Если основные средства сконцентрированы в руках узкой группы лиц, а весь остальной народ едва сводит концы с концами, то как обеспечить внутренний спрос на товары? Поэтому власть многие годы проводила политику сглаживания доходов и добилась очевидных успехов. Если в 1950 году доходы 20 % наиболее богатой части общества в 15 раз превышали доходы 20 % самых бедных, то уже в 1964 году этот показатель упал до 5,3 раза, а в конце 70-х годов составил и вовсе 4,2 раза[30].

Высокие пошлины на импорт и другие протекционистские меры способствовали не только становлению промышленности и развитию сельского хозяйства, но и повышали уровень жизни населения, что, в свою очередь, также стимулировало местную экономику.

Таким образом, на практике опровергался неизбывный аргумент противников протекционизма о том, что лучше купить за рубежом более дешевый товар, чем ограничивать импорт, заставляя население переплачивать за отечественную продукцию. Да, на первых порах свое производство нередко оказывается дороже иностранного, но в дальнейшем выгоды от протекционизма с лихвой перекрывают издержки начального этапа.

Еще одной страной, воспользовавшейся японским опытом, стала Южная Корея. В 1961 году там пришли к власти военные во главе с генералом Пак Чжон Хи. Практически сразу начались реформы, результаты которых заслуженно называют экономическим чудом. В последующие 25 лет темпы роста ВНГ1 в среднем составили 8,5 % в год, а в обрабатывающей промышленности производство ежегодно повышалось на 20 %‘. Южная Корея с успехом производит и продает на внешнем рынке автомобили, суда, электронику, продукты металлургии и нефтехимии, текстиль и многое другое. Стартовав с 72 места в мире по объемам внешней торговли, спустя пятнадцать лет Южная Корея вошла в двадцатку, включая страны, экспортирующие сырье, и это несмотря на то, что она испытала на себе особенно сильный удар во время нефтяного кризиса 1973 года.

Все эти выдающиеся успехи были достигнуты в поразительно короткий срок и в неблагоприятных начальных условиях. Во время японской оккупации до 1945 года основные промышленные центры находились в северной части страны, где располагались залежи полезных ископаемых. Юг прозябал в нищете и отсталости. Корейская война 19501953 годов лишь усугубила ситуацию. Внутриполитическая обстановка была нестабильна. Апрельская революция 1960 года свергла президента Ли Сын Мана, и за этим последовал период анархии, когда у власти побывали Хо Чжон, Квак Санг Хун и опять Хо Чжон.

Все это никак не способствовало развитию страны, и когда в конце концов установилась военная диктатура Пак Чжон Хи, Южная Корея находилась в полном упадке. Однако новая власть твердо решила вывести страну на передовые позиции и, несмотря на неприязненное отношение к своим вчерашним оккупантам, не погнушалась воспользоваться многими наработками Японии. Так, например, в Корее почти сразу появилось Управление экономического планирования, в составе которого основную роль играли Бюро генерального планирования, Бюджетное бюро, Статистическое бюро и Бюро мобилизации материальных ресурсов. Разработка программ развития страны осуществлялась в сотрудничестве с другими органами власти, в том числе с министерствами строительства, финансов, иностранных дел и внешней торговли. Планирование охватывало инфраструктуру, экономические показатели, ситуацию в финансовом секторе и социальные вопросы.

Государственные корпорации заняли важное место в ряде ключевых сфер экономики, и даже акционерный капитал частных банков был поставлен под контроль государства. Власть установила жесткий режим валютного управления, в соответствии с которым предприниматель имел право импортировать товары только на ту сумму, которую он зарабатывал своим же экспортом. Исключение делалось лишь для тех проектов, реализация которых инициировалась или поддерживалась государством.

Безусловно, у корейского руководства существовали широкие возможности заставлять бизнес двигаться в тех направлениях, которые власть считала правильными и приоритетными для страны. Помогало государство и налаживать продажи, а само развитие экономики проводилось в соответствии с пятилетними планами. В некоторой степени это похоже на то, как управляли СССР, но было и принципиальное отличие. Одно дело поддерживать предпринимателя в продвижении его товаров в том числе и на мировой рынок, и совсем другое – по плану гарантировать ему сбыт.

Экономический рывок Южной Кореи неотделим от политики протекционизма. Правительство использовало широчайший набор соответствующих мер: высокие пошлины, всевозможные нетарифные барьеры, квотирование импорта, то есть административное ограничение объемов иностранных товаров, разрешенных к ввозу, и многое другое. В свою очередь, экспорт готовой продукции всемерно поощрялся. Предприятия, осуществляющие поставки на внешние рынки, получали значительные налоговые послабления, кредиты под небольшой процент, льготы по коммунальному обслуживанию и прочие преференции. Разумеется, ввозные пошлины на сырье были низкими. Все как всегда, прямо по Кольберу: сырье закупай да подешевле, свои готовые товары продавай, а чужая промышленная продукция обложена повышенной пошлиной, в том случае, если она конкурирует с местными аналогами.

Рассказывая о южнокорейских успехах, нельзя обойти вниманием такое понятие, как «чеболь», – гигантские финансово-промышленные группы, являющиеся становым хребтом корейской экономики: «Самсунг», «Киа», «Хендай», «Эл-Джи», «Дэу», «Санъен» и другие. На практике чеболь – это конгломерат десятков дочерних фирм, инвестиционных, страховых, внешнеторговых, транспортных и прочих компаний[31]. Они возникли как семейный бизнес и до сих пор в значительной степени контролируются кланами. Разрабатывая стратегию реформ, Пак Чжон Хи и его команда исходили из принципа максимальной концентрации сил на приоритетных направлениях. Южная Корея не располагала значительными капиталами, поэтому не могла себе позволить роскошь разбрасывать и без того небогатые ресурсы по всевозможным сферам деятельности. Каждую пятилетку государство выбирало узкий круг отраслей, которым предстояло совершить рывок, и создавало им режим наибольшего благоприятствования. Туда шли государственные средства и заказы, валюта, административная поддержка, налоговые льготы и так далее. В этом смысле чеболи стали инструментом концентрации денег, специалистов, техники и пр.

Помните, одно время нам все уши прожужжали относительно малого бизнеса? Он и прогрессивен, и гибок, и эффективен, и вообще должен стать локомотивом российской экономики. Одновременно чего только ни наговорили по поводу «неэффективности», «забюрократизированности» и «косности» предприятий-гигантов. А между тем абсурдность этих рассуждений очевидна. Да, есть такие сферы, где малый бизнес незаменим. Рестораны, торговые точки, сфера услуг и тому подобные вещи. Но как вы себе представляете реализацию масштабных проектов силами крохотной фирмы? Здесь требуются миллиарды долларов и сотни, а то и тысячи работников. Ни тем, ни другим малый бизнес не располагает, в противном случае он называется иначе. Хотел бы я увидеть небольшую фирму, выпускающую по сто тысяч автомобилей, компьютеров или станков в год. Автомобили «Мерседес», «Форд», «Тойота» – это продукты малого бизнеса? Самолеты «Боинг» и «Аэробус» – собраны отцом и его двумя сыновьями в гараже? Айфоны и айпэды делают фирмы с числом сотрудников в десять человек?

Присмотритесь внимательно к известным промышленным брендам, и необязательно южнокорейским. Вы не найдете ни одного малого предприятия, все это гиганты, распоряжающиеся средствами, сравнимыми с бюджетами многих государств мира. Когда нам рассказывали сказки про то, как «полезно» раздробить советские крупнейшие организации, то постоянно кивали на западный опыт. Тем временем в колоссальной экономике США 60 % продаж производственного сектора приходилось всего лишь на 200 компаний[32]. Конечно, малые предприятия существуют не только в сфере услуг, есть они и в промышленности, но в значительной степени они живут благодаря заказам от больших компаний. То есть локомотивами экономики являются корпорации, финансово-промышленные субъекты сверхкрупного бизнеса.

Как уже говорилось выше, Корея развивалась согласно пятилетним планам. 1962–1966 годы прошли под знаком развития производства минеральных удобрений, угольной, цементной и легкой отраслей, а также энергетики. Затем добавились нефтепереработка, строительство и черная металлургия. Модернизировалась, а зачастую создавалась с нуля, инфраструктура промышленности и сельского хозяйства.

В результате к 1976 году доля сырья в экспорте упала ниже 3 % против 48,3 % накануне реформ{Хруцкий В. Е. Южнокорейский парадокс. – М.: Финансы и статистика, 1993. С. 36.. Четвертый пятилетний план, 1977–1981 годов, вывел тяжелую индустрию страны на новые рубежи. Особое внимание уделялось экспортным возможностям создаваемых предприятий, однако возникшая ранее и уже окрепшая легкая промышленность также успешно завоевывала иностранные рынки.

Между тем местные производители защищались протекционистскими барьерами. Прошло почти двадцать лет с начала экономического чуда, и только тогда правительство постепенно и осторожно стало упрощать доступ зарубежных конкурентов к своему внутреннему рынку.

Построив успешную экономику, ориентированную на экспорт, Южная Корея теперь могла отстаивать принципы свободной торговли, добиваясь от других стран снижения протекционистских ограничений на пути корейских товаров.